Бургундский жребий. Интерлюдия, перед частью 3
- Ты уже десятый раз заводишь эту песню, - пробурчал Данкварт. - Не чересчур ли?
- Wahre Freundschaft soll nicht wanken, wenn sie gleich entfernet ist..,- напевал сам себе Фолькер, покачиваясь в седле с несколько отрешённым видом. - Ты чем-то недоволен? Это одна из тех песен, что была сложена без усилий и мучений над собой. Я сочинил её в день его отъезда, а теперь пою в ожидании скорой встречи… lebet fort noch in Gedanken und der Treue nicht vergisst…
- Лучше бы ты, Фолькер, перед королём её пел. Глядишь, и не пришлось бы ждать целых три года.
- Ха! - шпильман невесело улыбнулся. - Наивный ты человек. Думаешь, что-нибудь изменилось бы, если бы не появилась новая проблема, которую некому разрешить? И потом, короля эта песня не касается… Keine Ader soll mir schlagen wo ich nicht an dich gedacht…
Данкварт помолчал, прислушиваясь к мелодии песни.
- Мне так кажется, или ты в самом деле раньше её по-другому пел? Сейчас как-то мрачнее звучит.
- Я нашёл более подходящий мотив.
- Ты сочинитель, дело твоё…, - пожал плечами Данкварт. - Но под такую музыку впору на смерть идти… Как думаешь, сильно он обрадуется?
- Нам - непременно, а вести, которую мы несём - не знаю.
- Не мы несём, а ты несёшь, потому что я еду в гости, а королевский посланник здесь ты, - поправил Данкварт.
Фолькер тихо вздохнул.
- Ты можешь не напоминать мне об этом постоянно?
- Ты будто и не рад возложенному на тебя поручению, - подколол его Данкварт.
- Я предпочёл бы навестить его безо всяких поручений. Если бы король не отпускал меня только в Альцай, туда-обратно…, - Фолькер рассеянно помотал головой. - Теперь сам не знаю, добрый ли я вестник.
- Честно признаюсь, я бы на твоём месте не представлял, как описать, что происходит.
- Описать-то несложно: в Бургундии и Вормсе всё спокойно, только вокруг замка бродит дурь, - мрачно заявил шпильман.
- Вот уж точно, - согласился Данкварт. - Вроде всё хорошо, а скверное что-то творится. Певуны что ли эти ксантенские короля с толку сбивают?
- Певунов уже и след простыл…
- … после того, как ты их так лихо перепел! - заржал Данкварт.
Фолькер даже не улыбнулся.
- Шут бы с ними, с горлодёрами бездарными. Тебе не кажется, что Кримхильда вновь стала напоминать скорбящую богоматерь?
- Не тебе одному такое в голову приходило.
- То и странно, - сказал Фолькер. - Особенно если вспомнить, кто был Зигфрид, и то, что три года уже прошло. Одно из двух: либо она действительно сходит с ума, либо страсти разыгрывает. И даже не знаю, что хуже.
- И король держит себя как виноватый… Тьфу, пропасть! А ведь всё заново началось после того, как приехал чёртов поп, ты так не считаешь?
- Может быть, - ответил Фолькер, задумавшийся о чём-то своём. - Ладно, Данкварт, наговоримся ещё о наших бедствиях. Смотри, башня показалась.
- Она самая. Встречай, братишка, - заулыбался Данкварт и непроизвольно подстегнул коня.
Фолькер следовал за ним, сосредоточенно глядя перед собой и вполголоса допевая свою песню:
- Wenn der Tod mir nimmt das Leben, hoer’ ich auf, getreu zu sein…
Хаген встретил их в Тронеге, довольный и улыбающийся, и на миг все тревоги были забыты; все трое смеясь обнимали друг друга и хлопали по спине.
- Как же я вам рад, черти, - говорил Хаген. - И наконец-то ты, Данкварт, притащил с собой и его…
- Да моей заслуги тут нет, - отозвался Данкварт. - Его к тебе послал король…
- Данкварт! - рявкнул Фолькер.
Хаген перестал улыбаться.
- Что-то произошло?
Фолькер вынул из-за пазухи свиток.
- Вот, почитай… Говоря коротко, конец твоему изгнанию.
- Надо же, - протянул Хаген, забирая письмо. - Война? Волнения? Неурожай?
- Нет, с этим всё спокойно.
- Тогда не будем спешить. Отдохните с дороги, а потом посидим вместе.
Хаген отдал своих гостей на попечение слуг, а сам удалился читать королевское письмо. Он вернулся, когда Фолькер и Данкварт, освежившиеся и в новых одеждах, сидели в зале и о чём-то говорили. Хаген был нарочито небрежно одет, распахнут почти до пояса, и держался так, будто и не получал никаких вестей из Вормса.
- Ничего срочного нет, - сказал Хаген с улыбкой. - Значит, вы погостите у меня. Думаю, нам не стОит сидеть в замке. Я распорядился накрыть нам стол в беседке.
Фолькеру показалось, что в непринуждённости Хагена есть нечто натянутое, но виду он не подал. Они отправились в сооружённую в саду уютную беседку, увитую виноградными лозами. Хотя там вполне размещались трое, достаточно было принести длинную скамью, всё же было видно, что делалась она для двоих и совсем не для дружеских попоек.
- Не говорите мне ничего о Вормсе, - сказал Хаген, разливая вино. - Расскажите лучше, как сами поживаете.
- Да с нами-то что будет, - буркнул Данкварт, принимаясь за кусок мяса. - Скажи лучше, не помираешь ли ты тут со скуки?
- Мои дела идут отлично, - слегка улыбнулся Хаген. - С церковью я больше не торгую, у попов благочестие взыграло - да и не беда, покупатель у меня всегда найдётся. Урожаи отличные, вино - сами можете оценить! Только вчера у меня были купцы издалека…
- Ты и сам находишь, что у них прикупить, - заметил Фолькер. - Такого и в Вормсе не поешь! - он указал на блюдо с фруктами.
- Обязательно попробуйте. Это гранат, это инжир, вот лимон - между прочим, и к мясу пойдёт, - а это финики. Иерихонские - самые сладкие.
- Устраиваешь себе сладкую жизнь, - произнёс Данкварт. - Да только ни за что я не поверю, что тебе не тоскливо вдали от двора.
- Мне скоро пятьдесят, Данкварт. В такие годы начинаешь ценить спокойствие и размеренность.
- По тебе и видно, - усмехнулся Данкварт. - Все нормальные люди от спокойной жизни толстеют, а ты наоборот отощал. Не иначе как от счастья и довольства.
- От того, что не объедаюсь, как некоторые, - снисходительно заметил Хаген.
- Кто бы говорил, выставляя на стол такую вкусноту, - Данкварт взялся за очередной кусок. - Чёрт, как же пахнет! Ты и пряности какие-то особенные прикупаешь, а, Хаген? Язык же проглотить можно.
- Не перестарайся, - засмеялся довольно Хаген и обратился к Фолькеру: - А как твои дела? Жениться не надумал наконец? Тебе давно пора.
- Пфф, Хаген, зачем шпильману жена? Она только вдохновение отбивать будет, - заявил Фолькер.
- Если бы она делала такие же колбасы, как моя старуха.., - начал было Данкварт, но Фолькер не дал ему договорить:
- Это тебе без колбас жизнь не в радость, а наш брат шпильман и без них проживёт, если же не будет вдохновения, то можно сразу готовить верёвку. Нет, нам, певцам, женщины нужны только для необременительных удовольствий, да ещё разве того, чтобы посвящать им стихи…
- Так есть сейчас та, кому посвящаешь стихи? - спросил Хаген, прищурившись.
- Мелизандой звать, - грубо рассмеялся Данкварт.
Фолькер вперил в него уничтожающий взгляд. Хаген расхохотался.
- Мелизанда, что, серьёзно?
- На самом деле она Гретель, - признался Фолькер, разделывая гранат, - но в песнях она Мелизанда. Так и звучит более впечатляюще, и ей очень нравится.
Хаген хлопнул его по плечу.
- Всё, ждём приглашения на свадьбу.
- Да ну вас к чёрту, мне для творчества свобода нужна.
- Что ж ты нам и повеселиться не дашь? - Хаген вальяжно развалился на своём месте и взялся рассказывать, как гуляли на свадьбе у Данкварта. Невеста была девица весёлая, и вся родня у неё оказалась ещё более весёлой, так что в какой-то момент Хаген предпочёл сбежать с пиршества, но всю ночь не мог заснуть, потому что от бесконечного «ю-ви, ю-ви-ди, ахаха!» стены сотрясались, а поутру, спустившись в зал, обнаружил там громоздящуюся на полу кучу-малу, которая шевелилась и вяло переругивалась, выясняя, где чьи ноги. Фолькер посмеялся, и Данкварт не остался в долгу, рассказав о свадьбе Хагена, когда у невесты не было никакой родни, и Хаген тогда нагнал домой целую ораву каких-то непонятных людей, которые пели странные песни, где ни слова было не ясно, и даже танцевали с бутылками на головах. Хаген слушал со сдержанной улыбкой, но Фолькер заметил, что взгляд его стал совсем не весел.
- Эту беседку ты для неё соорудил, не так ли? - спросил шпильман.
- Да, любили они тут посиживать, - ответил вместо Хагена Данкварт. - Какая была чудесная женщина! Хоть поначалу казалась…
- Данкварт, - резко прервал его Хаген.
Тот осёкся и вздохнул.
- Не знаю, как у вас положено, а я выпью за помин её души, - Данкварт налил себе вина.
Фолькер, ощутив, что веселье слишком резко сорвалось на печаль, решил сменить тему:
- Думаю, тебе известно то, что делается в мире? Купцы могут привозить тебе вести.
- Да, - Хаген встряхнул головой, точно не давая себе погрузиться в воспоминания. - Дитрих свергнут, и его судьба более прискорбна, чем то, что написано в привезенной тобой бумаге.
- Подумать только, когда-то он принимал нас у себя, и мне казалось, что я в рай попал…
- А я тебе говорил, что не будет рая в сердце старой империи. И он… я ведь предупреждал его, что не со всеми можно договориться. Хотя сам я был хорош, протянув столько лет…, - Хаген оборвал себя и залпом осушил кубок.
- У нас по-разному говорят, как так могло случиться, что на трон Дитриха сел узурпатор. Ты, должно быть, точнее всё знаешь?
- Там такая история, что сам чёрт голову сломит, если думать, как правильно было поступить, - сказал Хаген, надкусывая лимонную дольку. - Вся беда оказалась в обмене пленных… Дитрих и Эрменрих, позарившийся на его трон, воевали друг с другом, и Эрменрих захватил в плен нескольких людей Дитриха, включая самых близких к нему, даже Хильдебранда, его оруженосца. Дитрих послал за них богатый выкуп, но Эрменрих не принял. Тогда Дитрих предложил обменяться пленными, причём обмен был неравен, так как Дитрих держал в своём плену гораздо больше людей, среди которых был и сын самого узурпатора. Дитрих предлагал отпустить их всех за своих воинов, но оказалось, что Эрменриху безразлична даже судьба собственного сына… И победила подлость, - глаз Хагена злобно сверкнул. - Эрменрих соглашался отпустить пленных лишь на одном условии - если Дитрих уступит ему все свои земли. Дитрих пытался угрожать и напомнил, что удерживает его сына, но Эрменрих дал понять, что ему всё равно. Сам же Дитрих, получив угрозу, что его воины будут преданы смерти, и первым Хильдебранд, которого повесят, сломался и уступил. Потом он явился к Эрменриху и попытался с ним договориться, чтобы он оставил ему хотя бы Верону… затем о том, чтобы он дал ему уехать со своими людьми… и договорился только до позволения немедленно уйти пешком и с пустыми руками.
- Какая незавидная судьба, - произнёс задумчиво Фолькер.
- Не то слово. Так он ушёл с самыми преданными воинами, а его страна осталась на растерзание, ибо Эрменрих, как мне известно о нём, - тиран… Я слышал, будто Вальтер Аквитанский принял его сторону, - Хаген будто невзначай провёл рукой по отсутствующему глазу. - Зря он это, очень зря…
- Но это что же выходит - Дитрих за несколько человек отдал целую страну! - подал голос Данкварт.
- Да, и кому вдобавок… Почему и говорю, что победила подлость. Будь Эрменрих не столь безразличен к своим людям… Да что теперь, - Хаген махнул рукой, будто уклоняясь от окончательного суждения, - Дитриху теперь остаётся одно - поторопиться вернуть свой трон.
- Он сейчас в стране гуннов…
- Да, и нашёл помощь у Этцеля, только пока ему не везёт. Лишь бы не вздумал там осесть. Самое худшее в изгнании, - задумчиво сказал Хаген, повертев в руках кубок, - то, что к нему привыкаешь. Ему этого не дозволено.
- Тебе, полагаю, тоже, - заявил Фолькер.
Хаген обратил на него жёсткий, суровый взгляд.
- Моё изгнание никогда не закончится, Фолькер.
Шпильман слегка побледнел, подумав, что это может означать. Данкварт отреагировал проще:
- Ты что же, не поедешь в Вормс? Да брось. Нельзя швырять королю в лицо его милость.
- А что мне там делать? - с неожиданной ядовитостью сказал Хаген.
- Мне казалось, ты не был в обиде на короля, - присоединился Фолькер. - Ты же был готов ко всему, даже к худшей участи, разве не так?
- Не в том дело, Фолькер. Мне интересно, почему я оказываюсь нужным в Вормсе именно тогда, когда там возникают нерешаемые проблемы.
- Да это говорит только о том, что ты незаменим, - сказал Данкварт.
- В Вормсе не хватает людей, чтобы составить пожарную команду? - недобро усмехнулся Хаген.
- Многие ждут тебя и просто так, - заверил Фолькер.- Поверь мне, что тебя там недостаёт не только для разрешения возникших трудностей.
- Да ещё целых три года ждать пришлось, - почти трагически посетовал Данкварт.
Хаген задумался.
- Как королева себя чувствует?
- Она очень похорошела. Только теперь я в полной мере понимаю, что значит «цветущая женщина», - произнёс Фолькер и, заметив у Хагена лёгкую улыбку, добавил: - Но поэтому ксантенский поп говорит, что она - ведьма.
Хаген резко обернулся к нему.
- Какой ещё ксантенский поп?
- Кримхильда вызвала к себе своего духовника.
- И теперь снова оделась в траур, стыдит короля и изображает святую, - проворчал Данкварт.
- Вот чёрт, - вырвалось у Хагена.
- Как видишь, дела плохи, - сказал Фолькер.
Хаген опёрся локтями на стол, вид его был мрачнее мрачного.
- Так что ты не отметай с порога королевскую милость, - заявил Данкварт. - К тому же прав Фолькер - многие и просто так тебя ждут. Не хватает тебя в Вормсе, и город будто уже не тот….
- Я подумаю, - бросил Хаген. - Но пока больше ни слова об этом, ладно? Лучше, Фолькер, спой нам хорошую песню…
Вечером гостей отвели спать. Данкварт тотчас заснул, а Фолькер, взяв скрипку, поднялся на башню. Хаген, как он и предполагал, находился там. Он сидел, прислонившись к зубцу, одна рука лежала на согнутом колене. В той руке он держал королевское послание.
- Я не помешал твоим мыслям? - произнёс шпильман.
- И что тебе не спится? - отозвался, не оборачиваясь, Хаген. - Уговаривать пришёл?
- Я не столь самонадеян, - уселся Фолькер рядом с ним.
Хаген смерил его взглядом.
- Сыграй что-нибудь. Я давно не слышал твоей скрипки.
Фолькер заиграл мелодию без слов. Она не была похожа ни на какие, исполняемые им прежде, и, несмотря на некоторое однообразие, внушала тихую и глубокую печаль. Хаген слушал, не шелохнувшись. Когда скрипка смолкла, Хаген не сразу произнёс:
- Ты никогда не играл этого раньше.
- Это не годится для пиров, да и для любой компании. Я и перед тобой до сих пор не решался…
- Откуда она тебе известна?
- Мелодия эта? Я её давно знаю, с самых беспутных своих времён. Спал как-то в канаве, а мимо проходили какие-то люди и остановились неподалёку. Меня, наверное, не заметили или сочли за спящего пьяницу, а я проснулся и виду не подал. Тогда я слышал от них ту песню… Это ведь песня, только слов я понять не мог, а мелодию запомнил. Она мне очень необычной показалась. Может, ты и слова знаешь? - осторожно спросил шпильман.
- Сыграй ещё.
Фолькер снова взялся за скрипку, и Хаген стал подпевать на неизвестном языке, но так, будто это давалось ему с усилием, а вскоре и вовсе сорвался на полуслове:
- Дальше не помню.
У Фолькера, порядком ошеломлённого, сам собой слетел с языка вопрос:
- О чём эта песня?
- Да колыбельная это, - бросил Хаген, рассеянно сминая в руке письмо Гунтера. - Когда-то её мне пела мать.
- Значит, прав я был, что не играл её перед другими, - тихо сказал Фолькер.
Хаген откинул голову, глядя в небо. Письмо он выронил, но не обратил внимания. Полузакрытый глаз чуть подёргивался.
Оба довольно долго молчали, пока Фолькер не заговорил:
- Послушай, я не знаю, почему вы с отцом бежали из Треки. Но догадываюсь, что не от хорошей жизни. В Вормсе же ты - второй человек после короля. Мне кажется, этого достаточно…
Хаген открыл глаз и медленно развернулся к Фолькеру. Тот продолжил:
- Не забудь так же, что благополучие твоих людей зависит от твоего положения при дворе…
- Их никто не притесняет, - перебил его Хаген.
- Разумеется, здешний закон к ним справедлив, до сих пор можно было не бояться. Но веяния в столице нехорошие. Я бы на твоём месте обеспокоился.
- Не ожидал от тебя, что ты станешь давить на моё чувство долга, - резко сказал Хаген.
- Я не позволил бы себе этого, если бы у меня не было причин. Возвращайся, Хаген. Ты нужен нам всем.
Хаген снова отвернулся.
- Сыграй мне ещё, Фолькер.
- То же самое?
- Нет, мою любимую песню.
- Не мрачновато ли будет?
- Пускай.
Фолькер запел, подыгрывая на скрипке. Хаген слушал, погрузившись в себя, после чего попросил оставить его одного, а потом и сам удалился с башни.
Наутро Хаген объявил, что волей короля Гунтера он возвращён ко двору и едет в Вормс.
***
«Зигфрид», - подумала Кримхильда, становясь на колени. Слёзы не шли. Она посмотрела на надгробие снизу вверх - иначе теперь было нельзя. По её желанию над могилой Зигфрида было возведено изваяние, не слишком похожее на покойного, но с таким грозным выражением лица, что каждый мог сразу видеть - здесь покоится не кто-нибудь, а великий герой. Оставался бы у Кримхильды клад, она распорядилась бы отлить изображение из золота; вместо этого пришлось высечь статую из дерева и только сверху покрыть позолотой. Кримхильда всегда присматривалась, цела ли позолота, не повредил ли её кто; вглядываясь же в лицо изваянного Зигфрида, невольно ощущала страх и трепет. Она хотела, чтобы у надгробия Зигфрида приносили клятву молодые бургунды, но Гунтер не согласился, вынудив её лить слёзы, однако в целом заставить себя плакать ей было всё труднее.
Прошло то время, когда слёзы лились от одной мысли, от одного сочувствующего взгляда. К жалости окружающих она уже привыкла, маркграф Эккеварт, с которым она думала каждый день вспоминать о Зигфриде, снова превратился в косноязычного неотёсанного вояку, да и вообще, по правде сказать, надоел. Как надоело уже и траурное одеяние, от постоянного ношения не вызывающее больше прежних чувств. Кримхильда каждый день ходила к месту погребения Зигфрида, но время шло, и ей приходилось всё дольше сидеть перед ним, чтобы заплакать наконец. Иногда Зигфрид являлся ей во сне; он протягивал к ней руки - и она отшатывалась в ужасе и читала молитву, ибо даже во сне помнила, что идти за покойником нельзя - уведёт к себе на тот свет! После таких снов она отправлялась к могиле Зигфрида и плакала там по полдня, но и сны такие посещали её всё реже.
Чувствуя в страхе, как остывает её горе, Кримхильда взялась целыми днями перекладывать с места на место оставшиеся у неё вещи Зигфрида. Среди них был и его тяжёлый меч, и однажды, перетаскивая его из комнаты в комнату, Кримхильда надорвалась и надолго слегла. После этого меч забрал Гунтер и, должно быть, спрятал у себя в сокровищнице, что Ута, навещавщая дочь, только одобрила.
- Довольно тебе с ума сходить, - заявила королева-мать. - Скорбь по мужу - дело святое, но надо же и меру знать. Что это за глупости с тасканием вещей!
- Ты не понимаешь, - жалобно стонала Кримхильда.
- Что тут понимать, если ты себя уродуешь из-за него? Думаешь, ему это нужно? Подумай, что он сказал бы, глядя на такую нелепость?
- Он… он…. - Кримхильда мгновенно залилась слезами. - Да этого мало… в честь… такого… как он… Зигфрид…
- Ох, беда просто, - вздохнула Ута и погладила Кримхильду по голове. - Перестань убиваться наконец. Не приноси себя в жертву мёртвому. У тебя ещё много лет впереди. Даст Бог, мы тебе и нового мужа подыщем, лучше, чем этот буян…
- Нового мужа?!!! - Кримхильда закричала так, что чуть не надорвалась снова. - Какой у меня может быть муж после Зигфрида? Я буду хранить ему верность до гроба! До гроба!
- Так ты скоро сама себя в гроб сведёшь. Зачем? Ты ещё не стара, собой хороша, ты можешь начать новую жизнь…
- И это говоришь мне ты! Ты, что всегда учила меня добродетели!
- Добродетели, но не сумасшествию! - рассердилась Ута. - Твоё почитание мужа уже на ересь похоже, Господи спаси и помилуй!
- Ты не понимаешь…, - вновь застонала Кримхильда.
Общего языка с матерью она не находила. С братьями было легче, однако даже слишком легко - вплоть до того, что с кем-нибудь из них она могла засмеяться и лишь потом спохватывалась и срочно шла в собор. Там она нередко видела Брюнхильду с её свитой, приходившую на богослужение; они обменивались официальными поклонами, а при случайной встрече у входа и какими-нибудь пустыми вежливостями. Неприязнь никуда не исчезла, но злость ушла, и Кримхильда, думая о Брюнхильде, испытывала скорее презрение: всё равно все знают, что сделал с ней Зигфрид, того она и заслужила. А теперь живёт в Вормсе милостью Гунтера, которому жаль её, никчёмную бесплодную, в монастырь отправить и сделать королевой свою любовницу. Все ведь в Вормсе знают, с кем Гунтер живёт как с женой, и Брюнхильда тоже знает и терпит…
Кримхильда вновь подняла взгляд на позолоченного Зигфрида, заставляя себя подумать о нём. Но слёзы всё не появлялись.
… Из Ксантена ей приходило письмо, в котором говорилось о её сыне. Тогда её сердце дрогнуло, и Кримхильда в ужасе велела бросить письмо в огонь и все последующие отправлять туда же. Нет, ничто, ничто не должно было нарушать её скорби по Зигфриду. Не зная, чем бы разбередить эту скорбь как следует, она решилась на отчаянный шаг - обратилась к Гунтеру, чтобы он попросил прислать к ней ксантенского капеллана. Гунтер сказал, что напишет в Ксантен, но что решение такого вопроса не в его власти; однако из Ксантена ответили согласием. Тогда Кримхильду и накрыло настоящим ужасом. В ожидании сурового отца Викториана она металась по своему дому, ломая руки, разорвав несколько одеяний и представляя, как он сотрёт её в порошок за то, что не уберегла Зигфрида. В результате при встрече она, едва взглянув в знакомые колючие глаза, рухнула в обморок, а когда её привели в чувство, безудержно разрыдалась: «Святой отец, мой Зигфрид, мой Зигфрид!!!»
Должно быть, это смягчило сурового капеллана, и он не стал метать в неё громы и молнии, только постыдил и заговорил о положенных постах и молитвах. Кримхильда рассеяно слушала его, ощущая долгожданную боль в сердце и думая, что исповедоваться полностью она всё-таки не станет; достаточно и того, что и так известно. Она решилась повиниться лишь в том, в чём уже неосторожно признавалась братьям - что открыла Хагену уязвимое место Зигфрида.
- Я доверилась ему, как отцу родному, - плакала она. - Я не знала, что он его убьёт, разве можно было даже помыслить такое зло… Я не думала…
- Довериться отродью богомерзкому? - прогремел капеллан, и Кримхильда почувствовала себя маленькой и ничтожной.
- Я… была… так наивна…
Тут-то святой отец и стёр её в порошок, долго вещая, почему нельзя было доверять Хагену, и Кримхильде уже хотелось забиться в щель, когда капеллан наконец смилостивился и велел ей больше молиться и сделать пожертвование. То содержание, что выделяли ей братья, было достаточно щедрым, и Кримхильда теперь почти всё отдавала церкви. Отец Викториан стал самым частым её собеседником; он больше не был столь грозен, а давал наставления или рассказывал ей о страданиях Христа и богоматери, в которые необходимо было как следует вчувствоваться. Кримхильда помнила такие проповеди в Ксантене; тогда ей особенно запомнилось, что богоматерь испытывала такую боль, будто ей вонзили семь мечей в сердце. Теперь этот образ по-новому поразил её. «Семь мечей в сердце», - повторяла она, пока не начинала действительно что-то ощущать в груди, что-то болезненное и приятное одновременно; это успокаивало её тревогу. Особенно внимательно она прислушивалась теперь к рассказу о том, что Бог в отместку за распятие Христа уничтожил страну его убийц, а остатки народа рассеял по свету и проклял до скончания времён. После этого Кримхильда думала, почему же после убийства Зигфрида ничего не случилось. Она не раз с досадой вспоминала ксантенцев - уж сколько восхвалений пели, сколько выражали Зигфриду самую пламенную любовь, сколько грозились, что весь мир увидит их любовь к нему - а после его смерти притихли как мыши. Песни, правда, ещё поют, но верных воинов как не бывало. Часть из них, говорят, вообще разбежалась… Как много любви и как мало верности! Но ладно; в конце концов, Зигфрид был слишком высок и светел для этих жалких людей…. Но почему Бог не явил свой гнев? Разве величайший, лучезарнейший, наилучший в мире герой не достоин того, чтобы за него стереть с лица земли одну-другую страну? Да весь мир должен был обрушиться после гибели столь светлого героя!
Кримхильда вздыхала, думая, что, наверное, мало ещё она взывает к Господу. Или недостаточно страдает из-за того, что сделал ей Хаген…
«Хаген», - подумала Кримхильда, и слёзы наконец-то хлынули потоком.
Хаген, это всё он… Не зря он никогда ей не нравился… Она помнила, как впервые, ещё девочкой, увидела его - стройного юношу с блестящими чёрными глазами. Кримхильде сказали, что он был заложником вместо её брата, и пусть она его за это поцелует, но на неё напала какая-то робость, и он сам быстро поцеловал её и тут же, отвернувшись, заговорил с Утой. Кримхильда тогда убежала и плакала полдня. Сердцем, должно быть, почувствовала дурного человека! Она помнила и время более позднее, когда Гунтер чуть не погиб, а Хаген лишился глаза, и мать водила её сначала к брату, очень её напугав, о потом и к Хагену. Ута говорила, что он спас Гунтеру жизнь; Кримхильда с содроганием смотрела на его перевязанное лицо. Он то ли крепко спал, то ли был без сознания. Ута со слезами гладила его голову.
- А это с ним навсегда? - робко спросила Кримхильда.
- Даст Бог, выздоровеет. Но глаза больше не будет.
Кримхильда подошла поближе, вдруг её затрясло, и она безудержно разрыдалась. Мать поспешно увела её.
- Ну что ты? Да, мне тоже его жаль, но нельзя же так…, - говорила Ута.
Кримхильда плакала ещё сильнее от злости - что она, мать, понимает! А потом Хаген надолго исчез; когда же вернулся, Кримхильда уже превращалась в девушку и ей больше не было до него дела. Если не считать того дня, когда Хаген привёз с собой из дальней поездки какую-то женщину, и вся дамская половина тогда бурлила от слухов и сплетен. Кримхильде не меньше других хотелось посмотреть, кто это такая, но не вышло - Хаген не представил свою спутницу перед двором, а по коридору вёл, накрыв ей лицо покрывалом. Вскоре он уехал с ней домой, и Кримхильда издалека смогла увидеть их отъезд, так толком и не разглядев ту женщину, заметив лишь, что покрывала на ней уже не было. Подумав, что именно от прекрасных дам замка Хаген скрывал её лицо, Кримхильда лишний раз уверилась в его богопротивной гордыне - нечистый, что с него взять.
Но тот день… Конечно, он каким-то колдовством завоевал её доверие! Она не знала, чему послужат её слова, она зла не ведала, чистая, простодушная, наивная женщина под тридцать лет…
Кримхильда со стоном опустила голову. Того, что было после, её размышлений, утреннего разговора с Зигфридом - не было. Совсем. И в церкви потом не было ничего, кроме того, что произошло что-то пугающее, но что именно - её память надёжно стёрла. Только тот разговор с Хагеном никак не желал исчезнуть в небытие.
Теперь Хаген возвращается в Вормс… Так-то Гунтер любит свою сестру! Интересно, будет ли Хаген искать с ней примирения? Он не выказывал ей ни капли жалости, когда все её так жалели. Но три года прошло… Нет, она никогда бы не помирилась с убийцей своего любимого лучезарного Зигфрида. Ни за что. А может, и наоборот, ибо сказано: «Любите врагов ваших»…
Кримхильда решила, что должна непременно увидеть Хагена. Склонившись последний раз перед золочёным Зигфридом и утерев слёзы, она отправилась прочь из собора.
***
Хагена встречал весь двор. Было видно, что его ждали; многие торопились пожать ему руку, Гунтер и его братья обнимали, а королева Брюнхильда вышла ему навстречу с улыбкой и очень тепло поцеловала. Она действительно расцвела зрелой, полнокровной красотой, и Хаген улыбнулся ей в ответ в приятном удивлении. Были отданы распоряжения готовить пир, а пока Гунтер шёл с ним по коридору к его покоям, и довольный Фолькер сопровождал их.
- Ты получишь золота за свою службу, - пообещал король Фолькеру.
- Премного благодарен, хотя главная награда не в золоте, - ответил шпильман.
Гунтер весь сиял, что несколько насторожило Хагена.
- Я рад твоему возвращению, - сказал Гунтер. - Сразу две добрых вести в один день!
- Какая же вторая, позвольте узнать?
- Моя Ортруна снова ждёт ребёнка. Надеюсь, на этот раз будет мальчик, - Гунтер расплылся в счастливой улыбке.
Хаген замер, в удивлении глядя на короля.
- Ортруна? Мальчик?
- Ты ничего ему не рассказал? - обратился Гунтер к Фолькеру.
- Я не разносчик сплетен, мой король.
- Да какие сплетни! - засмеялся Гунтер. - Выходит, ты, Хаген, ничего и не знаешь.
Они медленнее пошли дальше.
- Здесь нет никакого секрета. Ортруна - моя единственная любовь, - сказал Гунтер. - Право же, ради неё одной стОило ездить в этот неладный Изенштайн… У нас уже есть прелестная девочка, теперь я желаю наследника.
- А королева Брюнхильда? - с тревогой спросил Хаген.
- Брюнхильда остаётся на своём месте. Она хорошо справляется со своими обязанностями, да и не ссылать же мне её в монастырь…
Хаген вздохнул с облегчением.
- Но как быть с законностью?..
- Не беда, мы с Брюнхильдой уже договорились: она усыновит мальчика, и он будет считаться законным наследником. Растить же его будет настоящая мать. Если только у меня не будут, как у Гернота, рождаться одни девчонки, - засмеялся Гунтер. - Уже полный замок принцесс!
- Согласна ли на такое Ортруна? - в голосе Хагена звучало недоверие.
- Не сомневайся. Они вообще прекрасно ладят - королева Бургундии и королева моего сердца… Наконец-то по крайней мере в семейной жизни я счастлив и вознаграждён за все волнения! СтОило ждать столько лет!
- Я вас поздравляю, - сдержанно сказал Хаген.
Гунтер, улыбаясь, хотел сказать что-то ещё, но вдруг побледнел, лицо переменилось, взгляд стал замученным. Хаген увидел, что навстречу им движется фигура в чёрном бесформенном одеянии, в чёрном же головном уборе, напоминающем монашеский.
Это была Кримхильда. Лицо её было неестественно белым, а под глазами были густо-серые, будто накрашенные, большие круги.
- Здравствуй, Гунтер. Ты решил показать мне свою любовь, возвратив сюда христопродавца и зигфридоубийцу?
Хотя она обращалась к Гунтеру, смотрела она на Хагена. Тот чуть приподнял бровь.
- Кримхильда, прошу тебя, - жалким голосом произнёс Гунтер. - Возвращение Хагена никак с тобой не связано, поверь мне…
Она тяжело дышала, всматриваясь в лицо Хагена.
- Ты… ты посмел поднять на Зигфрида копьё, когда он жаждал… Ты не остановился перед знаком креста, Иуда…
- А я и не знал, Хаген, что тебя на самом деле Иудой звать, - с наигранной наивностью вклинился Фолькер.
Кримхильда сбилась и замерла, бессмысленно шевеля губами и издавая невнятные звуки.
- Простите, принцесса, но у нас дела, - сказал спокойно Хаген.
- Да, иди к себе, сестра, - взял себя в руки Гунтер. - Тебе же будет спокойней: там ты его не встретишь.
Он поспешно прошёл вперёд, Хаген и Фолькер двинулись за ним. Кримхильда на мгновение застыла с жалким выражением лица, потом истошно закричала им вслед:
- Ты вонзил мне семь мечей в сердце! Семь мечей в сердце! - неизвестно, кого имея при этом в виду.
Все трое свернули вправо и исчезли из её поля зрения. Кримхильда пошла прочь, рыдая в голос.
Только на пиру Гунтер смог позабыть об этой встрече. Атмосфера царила самая радостная, Фолькер уже по третьему разу заводил «Старых товарищей», и бургунды с готовностью подпевали. Обводя их взглядом, видя, как сам Хаген, полуобнявшись с Данквартом и отбивая ритм по столу, поёт вместе со всеми: «Kameraden, hoch die Tassen bis zum Morgenrot, Wir leben nur so kurze Zeit und sind so lange tot…» - Гунтер чувствовал, как к нему возвращается уверенность, понимал, что его решение вернуть Хагена, с таким трудом ему давшееся, было самым правильным, и сам только из приличия сдерживал себя, чтобы не запеть за компанию со своими верными людьми.
***
Хаген стоял возле собора. На нём был плащ с капюшоном, скрывающим поллица, и держался он в стороне, так что никто не обращал внимания на него. Решившись прийти сюда, он снова и снова думал, есть ли такая необходимость, или же вполне можно обойтись без того, чтобы входить внутрь.
Накануне он обсуждал с Гунтером ситуацию в Вормсе. Разговор получился тяжёлым, и Хаген не раз готов был потерять терпение, чувствуя, что легче сражаться с врагом, чем пробиться через повисший в воздухе мутный морок.
- Вижу, господа, на этот раз у нас очень своеобразное бедствие, - начал он, ещё готовый к спокойному обсуждению.
- Ты ещё не знаешь всего, - Гунтер указал ему на стопку бумаг, лежащую на столе.
- Что это? «Зигфрид с нами». «За нами Зигфрид»…, - Хаген взялся перебирать листы. - «О солнце и правде народов - о Зигфриде песню споём»… «Мы к победам на светлом просторе имя Зигфрида в сердце несём»… «На богатырские дела нас воля Зигфрида вела».., - Хаген обвёл своих господ удивлённым взглядом; бумаги выскользнули у него из рук, но он поймал одну: - «Наш Зигфрид, как солнце, вставал над землёй, наш путь осенял солнцеликий герой, но подлая тьма погасила наш свет, да сгинет земля, если Зигфрида нет…» Что это за торжественная чепуха?
- Они нас этим завалили, - произнёс Гунтер с задёрганным видом.
- Кто?
- Эти письма - из Ксантена, - пояснил Гернот. - Нам постоянно посылают их от имени Зигхера…
- Позвольте, кто такой Зигхер?
- Малолетний наследник. Его окрестили заново, и теперь он не Гунтер, а Зигхер.
Хаген усилием не позволил себе засмеяться.
- Да, как же можно носить имя без «победы»… Я смотрю, почерк на всех бумагах одинаков. Вероятно, и автор один?
- Прежде были шпильманы, - горестно поведал Гунтер. - Ходили двое по улицам и пели - «Зигфрид и теперь живее всех живых» и всё в таком духе, вдобавок проклинали нас и особенно тебя. Мне предлагали их выгнать, но я не знал что делать, пока Фолькер не предложил устроить состязание певцов, обещая, что он их перепоёт.
Глаз Хагена заблестел.
- Хорошая идея! И чем всё закончилось?
- Фолькер испортил всю торжественность, спев сначала песнь о таракане, которого все боялись непонятно почему, потом песнь о деяниях Зойфрица…
- Как? - Хаген расхохотался.
- Теперь про неуязвимого Свиного Фрица поёт весь Вормс, - сказал Гунтер так, будто был этим недоволен. - Ксантенские шпильманы пытались взять свой возвышенный тон, но их перестали воспринимать всерьёз. Фолькер исполнил ещё несколько непочтительных песен, а под конец - песню всего из двух слов, но этого оказалось достаточно, чтобы ни один певец из Ксантена больше у нас не появлялся.
- Ай да Фолькер! Молодчина! - довольно смеялся Хаген. - Хотел бы я послушать целиком, что он тогда спел…
- Про то, как опасно бывает лезть со своим уставом в чужой монастырь, даже мне понравилось, - сказал Гернот. - Да и остальное, хоть и грубовато…
- Но потом к нам пошли эти письма, - хмуро прервал его Гунтер.
- Мой король, - произнёс Хаген, подавив наконец весёлость, - если кто-то в Ксантене решил задаром послужить нам шутом, посылая нелепую писанину, то в чём причина для беспокойства? Бросайте в печь либо сохраняйте для того, чтоб посмеяться, но…
- Не всё так смешно, - Гернот указал на бумагу, слетевшую на пол к его ногам.
Хаген не стал её поднимать, немного склонился и прочитал:
- «О светлоликом блаженном Зигфриде, невинно убиенном, приявшем кончину мученическую от…», - Хаген выпрямился с помрачневшим лицом. - Это точно в печь.
- Там ещё найдётся немало такого добра.
Хаген взял лист со стола.
- О, проклятья в мой адрес, - усмехнулся он. - И никакой изобретательности: «неверный» да «неверный»…
- Имеется в виду предательство, - приглушённо сказал Гунтер.
- А что они этим называют? - насмешливо произнёс Хаген.
- То, что ты сделал.
Хаген вздохнул и снисходительно улыбнулся.
- Мой король, я стал бы предателем, если бы перешёл на сторону Зигфрида. И вы все, господа, совершили бы предательство, если бы сдали страну ему. Неужели об этом необходимо напоминать?
- Я тоже так думаю, - протянул Гернот не вполне твёрдым тоном, - но знаешь, когда прочитаешь такое столько раз…
- Так эти смехотворные бумажки настолько на вас действуют? - удивился Хаген.
Гунтер молчал. Гернот вздохнул:
- Господи, ну какая из Зигфрида невинная жертва… Какое ещё предательство… Мрак и туман какой-то, Хаген! Гунтер, что я тебе говорил?
- Неужели вы забыли, почему и зачем Зигфрид был убит, и не нашлось никого, кто напомнил бы об этом? - Хаген был поражён ещё больше.
Гунтер чуть тряхнул головой.
- Я ещё помню, Хаген..., - сказал он тусклым голосом. - Но когда у меня перед глазами моя несчастная, страдающая сестра…
- Её страдания что-то меняют в том, что сделал нам он и что мы должны были сделать?
- Нет, но мы принесли ей такое горе…
- Что уже готовы поверить в невинно убиенную жертву? - жёстко произнёс Хаген.
- Но она так сильно страдает! - вмешался до сих пор помалкивавший Гизельхер. - Кто мог подумать, что её горе окажется настолько велико? Своей скорбью по мужу она посрамляет святых…
- Да она из своего страдания оружие сделала! - рявкнул Хаген. - Уму непостижимо, как легко она мутит вам разум! Для того ли мы избавлялись от произвола сильного, чтобы теперь терпеть произвол слабого?
- Хаген, опомнись. Она несчастная женщина, о каком произволе ты говоришь?
- О том, что этот балаган со страстями и обвинениями давно прекратился бы, не найдись у него благодарных и восприимчивых зрителей.
- Ты жестокий человек, Хаген, - сказал Гунтер. - У тебя нет сердца, если тебя не трогает её горе.
Хаген отвернулся, выдержал паузу и устало произнёс:
- Мой король, зачем вы вызвали меня в Вормс? Вижу, как советник я вам больше не нужен. Мне нечем помочь вам и Бургундии, если вы принимаете сторону врага.
- Мы, в отличие от тебя, не видим врага в своей сестре, - заявил Гизельхер. - Она достаточно натерпелась от тебя. Если бы ты хотя бы не отнимал у неё сокровища….
- То королевства бургундского уже не существовало бы, - отрезал Хаген. - Я надеялся, что за время моего отсутствия по крайней мере хуже не станет, а здесь мало того что всё запущено, так ещё и свернуло на очень опасную дорогу.
- Хаген, ты забыл, с кем разговариваешь?
- Прошу прощения, но я вынужден сказать всё как есть. Объясните мне ещё, что делает у нас ксантенский поп? Кто-то организует здесь ксантенскую колонию?
Властный тон Хагена задел Гунтера и заставил приободриться.
- Я лишь пошёл навстречу своей бедной сестре.
- Результат мы видим, - взгляд Хагена горел гневом. - Разве не было понятно с самого начала, что к нам приедет наш враг, который будет работать против нас?
- Церковные дела тебя не касаются, Хаген.
Глаз Хагена потускнел, лицо приобрело утомлённое выражение.
- Зачем вы вызвали меня? - повторил он.
- Чтобы получить твою поддержку, - ответил Гунтер, укоризненно глядя на него.
- Прошу прощения, но я не поддержу желание перестрадать Кримхильду.
- Хаген!!! - в один голос вскричали Гунтер и Гизельхер, но тут Гернот поднялся со своего места:
- Послушайте, Хаген прав. Мы всё запустили так, что терпеть невозможно. Почему мы позволяем себе ставить под сомнение наше право защищать себя и нашу честь?
- Потому что из-за этого Кримхильда страдает, - вяло произнёс Гунтер.
- Брат, давай не будем забывать, почему именно она страдает. Если так дальше пойдёт, то мы докатимся до того, что в самом деле станем предателями. С нами повели словесную войну, а мы едва ли не сдаёмся… Зигфрид и посмертно заползает сюда как змей! Что нам делать?
- С Кримхильдой, боюсь, всё уже безнадёжно, - сказал Хаген. - Но нельзя допустить, чтобы безумие заражало других. Мы должны пресечь этот жертвенный культ. Если ещё не поздно.
- Что ты предлагаешь?
- Вам самим - не забывать, как всё случилось, не путаться в причинах и следствиях и держать себя достойно. Ксантенского же попа отправить назад.
- Этого я сделать не могу, - твёрдо заявил Гунтер. - Не расспрашивай, почему: церковные дела в любом случае не твоё дело.
- Но можете вы хотя бы поставить его на место? Кто он здесь такой вообще?
- Но нам не в чем его обвинить.
- Так он не называл королеву ведьмой?
- Архиепископ ему уже запретил.
- Пусть бы церковное начальство пошевелилось активнее.
- Повторяю, это тебя не касается, Хаген.
- Да, я не должен заниматься церковными делами, - Хаген едва скрывал раздражение.- Но кто-нибудь может заняться этим попом? Судя по словам Кримхильды, он насаждает здесь очень опасные мысли.
- Он всего лишь излагает основы вероучения, как можно понять.
Хаген чуть склонил голову, во взгляде промелькнула безнадёжность.
- Вы не представляете, куда нас затягивает. Это бесконечное смакование страданий и сострадания может обернуться большой кровью, мой король.
Гунтер посмотрел на него со страхом и недоумением.
- Поверьте мне, - Хаген поднял на него тяжёлый взгляд. - Мне это слишком хорошо известно.
… Перебирая в памяти тот разговор, который длился ещё долго, несколько раз заходя по новому кругу, Хаген глядел на собор и ощущал, что ему легче было бы отправиться сейчас в бой. Решив наконец, что переступить через себя всё-таки придётся, он стиснул зубы и быстро направился к входу.
Служка заметил, что кто-то вошёл не перекрестившись, и шагнул навстречу, но слова застряли у него в горле, как только Хаген снял капюшон.
- Где погребён Зигфрид? - властно спросил Хаген.
Его спешно проводили к надгробию. Хаген не оглядывался вокруг, его шаги гулко отзывались под сводами - он намеренно выбирал время, когда церковь должна была быть почти пустой. Остановившись у изваяния, он задумался, сощурив глаз и сжав рукой подбородок.
До него доносилось невнятное полуиспуганное бормотание - его появление в церкви, должно быть, смутило всех, кто мог его заметить; потом всё перекрыл чей-то голос, резко бросивший: «Кто его впустил?» Хаген не шелохнулся, дожидаясь, что спросивший подойдёт сам. Он не сомневался, что это тот, кто ему нужен.
- Что могло привести господина Хагена в храм Божий? - раздалось у него прямо за спиной.
- Вы капеллан из Ксантена? - отозвался Хаген, не развернувшись.
Священник подошёл ближе. Хаген бросил на него быстрый взгляд и заметил очень светлые колючие глаза на костлявом лице.
- Если вы явились затем, чтобы принять наконец благодать крещения, то мы с радостью готовы свершить таинство, - произнёс святой отец с недоброй елейностью.
- Я вижу, вы покровительствуете идолопоклонству, - будто не заметил его слов Хаген. - Что за истукан? - указал он на изваяние.
- Смею заметить, что церковные дела не касаются нехристиан.
- Вас же, смею напомнить, не касаются внутренние дела Бургундии.
Они развернулись лицом друг к другу, скрестившиеся взгляды были полны плохо скрываемой враждебности.
- Вы не должны появляться в христианском соборе, если только.., - начал было отец Викториан, но Хаген перебил его:
- В наших законах записано: любой иноземец, поселяющийся в Бургундии, должен уважать её порядки. А не пытаться переделать её под себя, - последние слова Хаген произнёс с нажимом. - Что вы вбиваете в голову Кримхильде?
- Я лишь излагаю ей основы нашего вероучения, - так же елейно и одновременно ядовито ответил капеллан.
Хаген распахнул плащ, и стало видно, что он вооружён. Священник опешил:
- С оружием в церковь?!
- Я неверный, мне можно, - надменно усмехнулся Хаген и шагнул ближе к капеллану. Тот отступил и оказался почти прижат к надгробию.
- Слушайте внимательно, - заговорил Хаген тише и мрачнее. - Я стою на защите Бургундии и не потерплю, чтобы кто-то, прибывший из недружественного королевства, подрывал её изнутри. Знайте своё кадило, святой отец, да бубните свою латынь, но не смейте распускать дурных слухов про королеву, морочить голову Кримхильде и строить здесь идолов из наших врагов.
Капеллан побледнел, но тут же глаза его сделались ещё колючее.
- Вы не вправе указывать мне, что я должен и чего не должен делать. И находиться здесь - тоже.
Хаген положил руку на рукоять меча, заставив святого отца вздрогнуть.
- Запомни, фофудья: ты не с запуганным ксантенским купцом разговариваешь. Если ты намерен жить у нас, то не лезь, как это говорится, со своим уставом в чужой монастырь. А то уже приезжал один из Ксантена, - Хаген качнул головой в сторону надгробия, - который думал, что везде его земля. У нашей терпимости есть предел.
- Это угроза? - пробормотал святой отец.
- Это совет поехать лучше домой. Там можете возводить ему истуканы хоть на каждом углу, хоть пляшите вокруг него с песнями. Если же хотите остаться здесь, то придётся кое-что изменить в своём поведении, от греха подальше, - Хаген резко развернулся и двинулся прочь, но на мгновение остановился и добавил: - Странно попрекать меня неверностью, в то же время возводя поганые идолы. Куда только архиепископ смотрит, - он ухмыльнулся и быстро направился к выходу.
Капеллан несколько раз открывал рот, будто желая что-то крикнуть ему вслед, но не решился и только злобно позыркал глазами. Хаген почти выбежал из церкви, выдохнул и, что-то пробормотав на неизвестном языке, свернул к замку.
Вскоре пошли слухи, что Хаген осквернил церковь, сотворив там какое-то колдовство одним своим присутствием, и должен поплатиться за это. Почти одновременно возникли и другие - что Хаген, наоборот, смог опознать поселившуюся там скверну, как человек сведущий и разбирающийся в подобных делах, скверна же состоит в грехе идолопоклонства, а идол-то, страшно сказать, Свиного Фрица. Гунтер понимал, откуда появились обе версии, но не принимал открыто ничью сторону, лишь намекнув отцу Викториану, что он может занять место вормсского придворного капеллана в ближайшем будущем, но на определённых условиях. Потом в дело вмешался архиепископ, и было решено, что Хаген ничего не наколдовал, а статую Зигфрида необходимо убрать.
Изваяние было снято со своего места и вынесено из церкви на площадь. Здесь, при стечении большого числа людей, под каждение и молитвы, оно было объявлено идолом и разрублено на куски, от чего всем открылось, что золотое оно лишь снаружи, а внутри дерево, местами уже трухлявое.
Кримхильда наблюдала происходящее, стоя в стороне. Она уже заранее была в слезах, думая, что Зигфрида вторично убивают, срочно вызвала к себе отца Викториана, но он вдруг сурово заявил, что не будет перечить воле высших иерархов, и Кримхильда ещё пуще заплакала уже от злости на него. Однако вид деревянного нутра статуи под позолотой так неприятно поразил её, что слёзы иссякли. Сам архиепископ прочитал какую-то проповедь на подходящую тему, но Кримхильда его уже не слышала, удалившись к себе в странно рассеянном состоянии. Обломки изваяния повезли прочь, Гунтер, присутствующий на его ликвидации, ощутил, будто что-то липкое и скользкое свалилось у него с души, и с недоумением подумал, как он вообще позволил устроить в Вормсе место поклонения Зигфриду.
Хагена на площади не было - он навещал Брюнхильду. Он застал королеву вместе с Ортруной, которая тут же молча удалилась, оставив дверь не до конца закрытой. Брюнхильда слегка улыбнулась, заметив настороженный взгляд, которым Хаген проводил Ортруну.
- Она сейчас живёт отдельно, но мы часто проводим время вместе, как привыкли, - она лёгким жестом велела Хагену сесть.
- Вижу, вы с ней хорошо ладите, госпожа.
- Нам нечего делить. Я благодарна ей за то, что она избавила меня от любви Гунтера, а она не рвётся к трону. Если у неё и есть честолюбие, то оно будет удовлетворено тем, что на трон сядет её сын.
- Я рад вашей взаимной верности, - сказал Хаген. - Но нельзя не сожалеть о столь странном положении.
- Что странного? Так живёт полмира... Хорошо ещё, что Гунтер не старается избавиться от меня, - произнесла Брюнхильда жёстко, но не без горечи. - Не будь я королевой, всё было бы проще. Есть уловки, способные отменить даже церковный брак, но у меня был бы только один путь, и отнюдь не к свободе.
Хаген опустил голову.
- Ты что-то загрустил, мой Хаген.
- Простите, госпожа.
Он всмотрелся в её лицо. Её карие глаза стали мягче, бархатнее, с лица исчезло что-то мучительное, но едва заметные морщинки и глубокий взгляд выдавали, что ей не так легко, как могло бы показаться на первый взгляд.
- Король Гунтер уважает вас и не посмеет больше вам навредить.
- Я теперь для него вроде ещё одного придворного, - сказала Брюнхильда с заметной снисходительностью. - Жаль только, что некоторые вопросы обсуждать с ним совершенно безнадёжно.
- То, что касается Кримхильды.
- Тяжело было без тебя, Хаген.
Он подавил вздох.
- Вас объявляли ведьмой?
- Пытались. Точнее, известно кто пытался, говоря, что я слишком хорошо выгляжу для своих лет, - Брюнхильда недобро усмехнулась. - Моя ли это вина? За эту красоту я так заплатила… Но всё это чепуха, клевета не укоренилась. Есть вещи более опасные. Я говорила с архиепископом и по поводу статуи, и по поводу ксантенского священника и его речей, но бесполезно.
Она презрительно хмыкнула.
- Есть такая грубая поговорка: не подмажешь - не поедешь. Кажется, её придумали как раз про наше церковное начальство.
- Вы проявили немалую щедрость, как я понимаю?
- Я дам средства на перестраивание собора.
Хаген довольно кивнул.
- Прекрасная идея, моя королева. Они наконец зашевелились, а вы лишний раз отведёте от себя дурные подозрения. Скажите только, - его глаз тревожно блеснул, - ваш пояс не пойдёт на пожертвование церкви?
- Никогда, - твёрдо сказала Брюнхильда. - Я лучше брошу его в Рейн, чем отдам им.
Хаген наградил её взглядом, в котором читалось почти восхищение.
- Вы не пошли на площадь, моя королева.
- Мне неинтересно, что будет с тем истуканом.
- Вы всё-таки не можете забыть прошлого.
Брюнхильда вздрогнула.
- Боль уходит, но рубцы от ран остаются, - сказала она приглушённо. - Особенно когда они необратимо меняют жизнь.
Во взгляде Хагена мелькнула тоска, и Брюнхильда быстро отвернулась.
- Не думай об этом, Хаген. Я скажу тебе кое-что более приятное, - её глаза блеснули. - Гунтер предоставляет мне сейчас много свободы. Зиму я провожу в Майнце, там у меня есть свой дом. Здесь же я часто выезжаю на прогулки, порой довольно долгие. Я попрошу Гунтера, чтобы он позволил тебе сопровождать меня.
Хаген встрепенулся.
- Избавьте меня от этого, моя королева.
- Почему же?
- Я говорил вам, что не гожусь в мальчишки.
Она надменно улыбнулась.
- Именно потому я и хочу, чтобы меня сопровождал ты, а не эти юнцы, от одного прикосновения моего плаща начинающие капать слюной. Кому-то могло бы льстить подобное внимание, - она чуть скривилась, - но меня от него тошнит. Я буду рада, если рядом со мной будет человек зрелый, выдержанный и умеющий управлять собой.
- Я всё же не соглашусь, госпожа.
- У тебя есть время подумать.
Хаген поднялся.
- Мне пора, моя королева.
Она понимающе кивнула.
- Ступай.
Когда Хаген вышел, Брюнхильда некоторое время ещё смотрела ему вслед, и на её губах играла довольная полуулыбка.
2.
В Вормс приехала целая процессия никому не известных воинов в самых богатых одеждах и с оружием, похожим на гуннское. Гунтер послал за Хагеном, думая в раздражении, почему в таких случаях его никогда не оказывается рядом, и когда тот вошёл, велел посмотреть в окно.
Всё это что-то напоминало, и Гунтер ждал ответа с невольной тревогой.
- Я давно его не видел, - сказал Хаген, - но готов поручиться, что это маркграф Рюдигер.
Лицо его озарилось радостью, и не успел Гунтер задать ему вопрос, как Хаген выбежал из зала, забыв обо всех приличиях.
- Хаген! - ошеломлённо окрикнул его Гунтер.
Тот и шага не замедлил, бегом вылетев во двор. Приехавшие уже слезали с коней. Хаген заставил себя остановиться у входа.
- Приветствую дорогих гостей, - произнёс он с улыбкой.
Один из воинов шагнул ему навстречу. Хаген подошёл к нему, и они обнялись.
- Когда я видел тебя последний раз, Хаген? - произнёс маркграф Рюдигер, отстраняясь и взяв Хагена за руки. - Ты изменился, и мне теперь кажется, что мы не встречались уже сто лет. Как же быстро идёт время!
- Вспомним ещё былые времена, - засмеялся Хаген. - Ты к нам послом от Этцеля, как я понимаю?
- Верно. Очень важное дело.
Во двор за Хагеном выбежал Ортвин, Данкварт и некоторые другие; увидев, как гость был встречен Хагеном, все обступили его с приветствиями. Затем Хаген провёл прибывших в зал и представил всем Рюдигера, бехларенского маркграфа, находящегося на службе у короля гуннов Этцеля. Пока для гостей готовили покои, а на кухне срочно готовилась лучшая еда, Хаген посоветовал Гунтеру принять посла со всем возможным почётом и так его нахвалил, что король понял - Хаген хорошо его знает и имеет веские причины для радости.
За столом Хаген сам наливал Рюдигеру вино и подкладывал ему еду.
- Перестань так печься обо мне, - смутился Рюдигер.
- Нет уж, позволь - я слишком давно тебя не видел, - возразил Хаген. - В Этцельбурге у меня не было более дорогих людей, чем ты и Вальтер, а теперь редко приходится встречаться.
- Что тебе мешает приезжать ко мне?
- Думаю, то же самое, что и тебе.
- О да. Бавария. Даже удивительно, что нас не ограбили в пути, - засмеялся Рюдигер.
Они выпили вместе. Хаген подложил Рюдигеру кусок мяса.
- Расскажи мне, как твои дела.
- У меня всё хорошо, жена и дочь здоровы, в Бехларене мир и покой. А вот бедный Дитрих…, - вздохнул Рюдигер. - Я встретил его и его воинов в таком жалком виде, что едва узнал. Мы с женой постарались дать им всё, что нужно, чтобы они могли предстать перед Этцелем.
- Ты всегда был покровителем изгнанников, - сказал Хаген, глядя на него с улыбкой. - Ты и словечко за него замолвил, верно?
- Я не мог этого не сделать. Жаль только, что помощь Этцеля пока не принесла должных плодов.
- Я слышал о битве при Равенне. Победа, которая не лучше поражения?
- Именно так, потому Дитрих остаётся в стране гуннов. Ты знаешь, что в той битве погибли оба сына Этцеля?
- Кто ж этого не знает. Да, Этцелю не позавидуешь.
- Тебе вряд ли известно, что Дитрих поручался за них. Но горячие мальчишки ускользнули из-под надзора и нарвались на Витеге, в битве с ним и погибли.
- Эта глупая жажда подвигов…, - процедил в сторону Хаген.
- Дитрих не знал, как ему после этого возвращаться к Этцелю. Я вызвался рассказать всё королеве Хельхе. Нелёгкое это дело - сообщать матери о гибели её сыновей… Она сначала лишилась чувств, а потом потребовала, чтобы я отвёл её к Дитриху, и я опасался её гнева. Но когда она вошла в палатку Дитриха, то сразу спросила, храбро ли сражались её сыновья. Дитрих ответил, что судя по ранам, бой был яростным, и тут - ты только представь - королева обняла его и сказала, что по тем, кто гибнет в бою, даже женщины не плачут.
- Вот это да.., - произнёс внимательно слушавший Хаген. - Что ж, Хельха всегда была очень сильной.
- Она же потом уговорила Этцеля, чтоб он простил Дитриху его невольную вину.
- Она могла. Её воля и разум способны влиять на Этцеля… Я её помню совсем молодой, она была добра ко мне, как и к другим заложникам. Ведь сама была на чужбине… Что с Хельхой сейчас? Здорова ли?
- Увы, наша королева скончалась.
Хаген поставил поднятый было кубок на стол.
- Как?
- Да, к несчастью, - печально сказал Рюдигер. - Какой бы сильной она ни была, смерть сыновей её подкосила. Она слегла и больше не встала. Её смерть была большим горем для нас.
- Как жаль, - задумчиво произнёс Хаген. - В Этцельбурге больше не будет такой королевы. Даже наш долгий мир с гуннами не обошёлся без её участия…
- Да, но Этцель не хочет затягивать траур, тем более что он остался без наследников. Потому я здесь.
Хаген резко обернулся к Рюдигеру с таким выражением лица, будто понял нечто для него недопустимое.
- Э, старина, да ты, похоже, привёз нам только дурные вести, - сказал он переменившимся голосом.
- Что тебя так встревожило? - удивился Рюдигер.
Помрачневший Хаген хлопнул его по плечу.
- Ешь и пей. Тебе я в любом случае рад, а твою новость мы ещё услышим…
- Значит, Гунтер жениха мне подыскал?! - вскричала Кримхильда. - Вот спасибо!
- Но король никого не подыскивал, - пробубнил растерянно маркграф Эккеварт, поворачивая голову за Кримхильдой, мечущейся по комнате из конца в конец. - Сам Этцель пожелал взять вас в жёны, а достойный маркграф Рюдигер…
- Да всё я поняла, - раздражённо бросила Кримхильда. - А мои братцы и обрадовались, должно быть, да? Они надо мной издеваются! У меня был такой муж, какого не было ни у одной женщины, а мне предлагают после него выйти замуж за старого урода!
- Но зато Этцель - могущественный властитель. Стать его королевой - это такая великая честь…
Кримхильда развернулась посередине комнаты, обратив на Эккеварта негодующий взгляд. Что он за тупица! Ей хотелось прогнать его вон, но она скрепилась и бросилась в кресло.
- Ты знаешь, что было на совете? - спросила она оскорблённым тоном.
- Все нашли, что такой союз будет очень хорош.
- Конечно же, - усмехнулась она. - Ещё бы не хорош для всех, кроме меня! Всем не нравится, что я напоминаю о величайшем на свете преступлении! Гунтер от совести своей избавиться хочет, вот что!
- Ваши братья надеются, что новый брак принесёт вам счастье.
- Счастье?! - закричала Кримхильда, подавшись вперёд и чуть не соскользнув с кресла. - Они либо с ума посходили, либо зла мне желают! Не будет у меня счастья. Никогда! Я буду вечно скорбеть по Зигфриду.
Из её глаз брызнули слёзы.
- Все хотят мне только дурного… Никому я не нужна…
- Что вы, госпожа. Напротив, вы забыли бы горе.
- Не смей так говорить. Они хотят сделать меня вдвойне несчастной, заставив выйти замуж!
- Вас никто не намерен выдавать без вашего согласия.
- Не будет им моего согласия, так и передай. Я всю жизнь буду только оплакивать Зигфрида.
Кримхильда глотала слёзы, представляя, как к ней придёт сначала Гунтер с уговорами, потом мать… Гизельхер, самый сочувствующий, и тот будет говорить, что она будет вознаграждена за страдания, согласившись на новый брак. И всем придётся повторять одно и то же…
- Как они посмели даже подумать такое, - простонала она, опуская голову на руки. - Убили Зигфрида, теперь изводят его несчастную вдову… Хаген, наверное, больше всех обрадовался, да?
- Напротив, он был единственным, кто возражал.
Кримхильда подняла голову, разом перестав плакать.
- Вот как?
- Он говорил, что этого брака нельзя допустить, независимо от вашего решения, госпожа.
- Вот как, - натянуто повторила она, забарабанив пальцами по подлокотнику.
- Король и прочие ваши братья не согласились с ним, а господин Гизельхер стыдил его, говоря, что лучше было бы ему не мешать вознаградить вас за пережитую утрату. Но Хаген стоял на своём…
- Ну конечно, он хочет, чтобы я плакала весь свой век! - Кримхильда снова вскочила с кресла. - Принёс мне столько горя, да ещё желает, чтобы я всю свою жизнь…
Она осеклась, покраснела и медленно села обратно.
- У тебя ещё есть что сказать? - недовольно бросила она Эккеварту.
- Король спрашивает, согласитесь ли вы принять посла.
- Посла? - Кримхильда задумалась. - Пожалуй… Интересно, что он мне скажет…
Поразмыслив ещё некоторое время, она заявила:
- Передай, что я готова принять его хоть сейчас.
Эккеварт удалился. Кримхильда подозвала одну из служанок.
- Чёрное платье мне, - распорядилась она.
Когда Рюдигер вошёл в покои Кримхильды, то увидел её сидящей в скорбной позе в окружении своих дам, тоже печальных и понурых. Кримхильда подняла на него глаза, из которых медленно текли слёзы, и заметила, что у посла, при довольно резких чертах, тем не менее доброе лицо. Взгляд её стал ещё более несчастным.
- Ах, благородный Рюдигер, что за весть мне принесли? - грустно сказала она. - Не повторяйте её передо мною, прошу вас: если бы вы знали, как велико моё горе, вы не стали бы говорить мне о новом замужестве, - слёзы полились чаще, и она опустила голову.
- Госпожа, вы ещё можете изведать новую жизнь, - заговорил Рюдигер мягким тоном. - Вы найдёте утешение, если согласитесь стать женой моего короля. Вы станете владычицей могучей державы. У вас будет множество преданных людей и самая завидная свита из знатных девушек. Вас будут почитать как великую королеву…
- Ах, оставьте, - прервала его Кримхильда. - Ничто меня не утешит в смерти моего Зигфрида. Я буду хранить ему верность до гроба, и лучше умру от тоски, чем стану женой кому-нибудь другому.
Кримхильда быстро покосилась на Рюдигера и увидела жалость в его глазах. Она выгнулась в кресле и страдальчески запрокинула голову.
- Да и кому я могу быть теперь нужна? Я пролила столько слёз по моему милому мужу, что никого уже не смогу привлечь…
- Ваше горе убивает вас, госпожа, - дрогнувшим голосом произнёс Рюдигер. - Если вы станете нашей королевой, это может положить конец вашим страданиям. Новый супруг постарается исцелить скорбь вашего сердца, а его подданные будут рады служить вам.
- И вы тоже, Рюдигер? - тихо спросила она.
- Я в первую очередь, госпожа.
Кримхильда некоторое время сидела, жалобно всхлипывая. Рюдигер смотрел на неё с бесконечным состраданием.
- Но ведь Этцель - язычник, - протянула она.
- У него на службе много христиан, и у нас есть своя церковь. Вы не останетесь без духовной поддержки. Может, ваша добродетель даже склонит великого властителя к крещению.
Кримхильда замотала головой.
- Нет, лучше мне истаять на могиле моего Зигфрида, - трагическим тоном сказала она.
- Ваша преданность мужу достойна восхищения. Но не губите себя. Разве не сами небеса оказывают вам милость, давая возможность начать жизнь заново?
- Нет, нет! Это жестоко, - простонала Кримхильда. - Жестоко отрывать меня от могилы Зигфрида… Вся моя жизнь только в нём, без него я никто… Нет, не уговаривайте меня. Я останусь ему верной! Верной до гроба!
Она безудержно залилась слезами. Рюдигер чуть подошёл к ней, глядя так жалостливо, будто сам был готов прослезиться.
- Госпожа, не плачьте, - сказал он ей в смятении. - Вы забудете все печали, став нашей королевой. Мы сделаем всё, чтобы утешить вас в вашей скорби.
- Вы не знаете, какое горе на меня обрушилось. Прошу вас, не умножайте моих страданий. Чем я виновата перед вами, что вы мучаете беззащитную вдову? - её голос стал жалобным.
- У нас вы не будете беззащитной.
Кримхильда искоса поглядела на него.
- Вы могли бы поклясться, Рюдигер, что будете всегда меня защищать и не дадите в обиду?
- Конечно! - с готовностью ответил Рюдигер и тут же поклялся на мече, что готов служить ей верой и правдой.
Кримхильда перестала плакать.
- Благодарю вас, - печально сказала она. - Вы немного утешили меня… Как знать, может, я смогу смириться с новой судьбой даже при такой тяжести в сердце… Но оставьте мне ещё два дня, хорошо? Я принимаю слишком тяжёлое решение.
- Вы не пожалеете о нём, госпожа, - склонился перед ней Рюдигер.
В последующие дни Кримхильда принимала у себя сначала Гизельхера, потом Уту, Гунтера с Гернотом и снова Рюдигера. Разговоры были одни и те же, но Кримхильда теперь лишь просила не торопить её. Ночью она ходила к месту погребения Зигфрида. Без изваяния оно стало скромным и неприметным, но почему-то пугало Кримхильду, и это был не тот трепет, что внушало изображение, а просто страх. Где-то на задворках сознания шевелились воспоминания о том, как проходило погребение, и Кримхильду брала дрожь.
- Прости меня, Зигфрид, - шептала она. - Но раз я не умерла от горя за столько времени, значит, это тебе неугодно, ведь так? Я ещё жива… я хочу жить, Зигфрид…
Она стискивала руки и молилась; в полной тишине и без статуи ей казалось, что она обращается в пустоту.
- Прости меня, - повторяла она. - Я буду верна тебе в своём сердце... Только отпусти меня…
Кримхильда всматривалась в гладкое надгробие. Неожиданно ей сделалось жутко - жутко настолько, что она быстро встала, перекрестилась и ушла. До утра она не могла заснуть, чувствуя, что ей хочется вздохнуть свободно, но не находя в себе никаких сил.
В те же самые дни Хаген надоедал Гунтеру, настаивая, что Кримхильду нельзя выдавать замуж за Этцеля.
- Вы не представляете, какую силу и власть даёте в её руки.
- И что? Тем лучше, быстрее забудет о своих несчастьях, - уверенно говорил Гунтер. - Здесь же она только с ума сходит. Да и нас чуть с ума не свела…
- Мой король, даже это не так плохо, как предоставлять ей такое могущество.
- Перестань, ты слишком немилосерден к моей сестре. Этот брак будет полезен и для нас, и для неё.
- Она уже пыталась нам навредить. Став гуннской королевой, она получит для этого огромные возможности.
- У неё исчезнет повод, - возражал Гунтер. - Хватит, Хаген. Твой совет нехорош на этот раз, и мы ему не последуем.
- Мой король, этот брак для нас опасен.
- Напротив, он избавит нас от всех тревог. Если Кримхильда даст согласие, я ни в коем случае не буду ей мешать.
- Одна надежда - что она не согласится, - не сдавался Хаген, пока рассерженный Гунтер не велел ему смириться с королевской волей и решением большинства.
На третий день Кримхильда вошла в зал под руку с Рюдигером, одетая в парадное платье, и на вопрос, принимает ли она предложение Этцеля, ответила уверенным согласием.
Рюдигер сказал Кримхильде, что им желательно поторопиться, так как путь предстоит долгий; о свите же она пусть не заботится - у него достаточно сопровождающих, а в Этцельбурге у неё будет в услужении столько дам и девушек, сколько нет ни у одной королевы. Кримхильда, казалось, и не горела желанием взять с собой кого-то, и прослезилась лишь от выделенного ей золота, которое ни в какое сравнение не шло с сокровищами Зигфрида.
- Этцель очень, очень богат, - попытался утешить её Рюдигер.
- Но всё это не золото Зигфрида.., - пробормотала она, сбив посла с толку.
После всех сборов она попрощалась с братьями и матерью; было тяжело, но не настолько, как в первый раз. Она внимательно осмотрела провожающих, думая, что и Хаген должен был прийти, но его не оказалось.
С Рюдигером Хаген простился заранее.
- Был рад тебя видеть, - сказал тогда Хаген. - Теперь же, наверное, нам лучше и не встречаться.
- Напрасно ты так. Если при нашем дворе затеется что-то враждебное, я это замечу и смогу предотвратить. Но мне кажется, что ты несправедлив к Кримхильде.
- Увидим.
- Не будь мрачным пророком, - улыбнулся Рюдигер. - Что бы ни случилось, знай, что мы остаёмся друзьями.
Они обнялись, обменялись лучшими пожеланиями, и Хаген удалился к себе. На проводы он уже не пришёл.
Кримхильда, вырвавшись наконец из тёплых объятий Гизельхера, отправилась вместе с Рюдигером и всем посольством прочь из города.
В тот же день королева Брюнхильда, совершая вместе с Хагеном конную прогулку к западу от Вормса, спросила его:
- И чего, по-твоему, нам теперь ожидать?
- Мы оказались между двумя крайностями, - ответил ей Хаген. - Либо конец всем нашим бедам, либо самое худшее у нас впереди.
- Это зависит от неё?
- И от неё, и от нас, - Хаген смотрел вперёд, но взгляд был словно обращён вовнутрь. - Мы теперь всё равно что на узком мосту, и либо удержимся, либо сорвёмся.
***
Путь до страны гуннов был долог, так что Кримхильде показалось, что она едет на край света. Однако о ней так заботились, что утомления она почти не чувствовала. Глядя вокруг на зелёные поля и леса, высящиеся вдали горы, она даже ощутила некоторый прилив сил, и на душе стало намного легче и свежее.
Рюдигер много рассказывал ей о стране гуннов, она с интересом слушала, и только мысль о самом Этцеле внушала ей страх. Через Баварию ехали с повышенными предосторожностями, и Кримхильда ночью спала сладким сном, зная, как её охраняют. Пришлось переправиться через Дунай; на пути было сделано немало остановок, в том числе дома у Рюдигера в Бехларене; Кримхильду везде учтиво принимали и окружали вниманием. На равнине неподалёку от Тульна Рюдигер остановил процессию, сказав, что Этцель со свитой едет им навстречу.
Кримхильда замерла в седле, глядя на приближающихся всадников.
- Почтите тех, кого я вам назову, госпожа, - сказал Рюдигер. - Этцель выслал вперёд самых знатных своих людей.
- Это он сам, чуть слева? - негромко спросила Кримхильда, в страхе вытаращившись на гунна в меховой шапке, опережающего остальных.
- Нет, это Блёдель, его брат. Когда-то он был могущественным человеком, но при Хельхе был сильно оттеснён. Но всё же он остаётся братом короля.
Кримхильда вздохнула; сердце тревожно заходилось. Встречная толпа была всё ближе.
- А это кто? - она осторожным жестом указала на молодого воина с решительным, жёстким лицом.
- Иринг Тюрингский, - пояснил Рюдигер. - Он нашёл здесь убежище после того, как убил своего короля.
- Да ты что? Своего короля? - рассеянно спросила Кримхильда, приглядываясь к Ирингу.
- Говорят, так он отомстил за нанесённое ему бесчестье. Человек гордый и на многое способный.
Иринг будто заметил, что Кримхильда смотрит на него, и хищно улыбнулся.
Рюдигер продолжил перечислять ей тех, кого она должна будет почтить; меж тем её охватило волнение, и она опасалась, что всех перепутает. Встречающие остановились на совсем близком расстоянии, расступились, и появился пожилой гунн в блестящих доспехах, будто сросшийся со своим конём. Кримхильде стало страшно.
- Кто это следует за ним? - тихо спросила она Рюдигера, пытаясь успокоиться.
- Дитрих, готский король.
- Какой у него мрачный вид!
- С тех пор, как он лишился трона, никто не видел улыбки на его лице. Его жена Геррат - племянница покойной Хельхи. Она будет служить вам и поможет освоить язык. Но нам пора.
Кримхильду сняли с коня; при этом она неловко перегнулась, так что головная повязка съехала, и пучок белокурых локонов выбился наружу. Кримхильда не обратила на это внимание, в оцепенении давая подвести её к Этцелю, лихо для своих лет спрыгнувшему с коня и идущему навстречу.
Когда они приблизились друг к другу, Кримхильда, будто очнувшись, заметила, что он смотрит не на её лицо. Ветер трепал её волосы, и она вдруг поняла, что именно от них Этцель не может оторваться, глядя как на великое чудо. Внезапно она ощутила, что, несмотря на его отталкивающий вид, совсем его не боится, и преисполнилась презрением к нему.
Они приветствовали друг друга, поцеловались, затем Кримхильда наградила поцелуем тех, о ком говорил Рюдигер. Этцель под руку провёл Кримхильду через толпу своих людей, а там откуда ни возьмись возник шатёр, перед которым стоял трон, накрытый коврами. Этцель усадил Кримхильду рядом с собой и, махнув рукой, отдал какой-то приказ на своём языке.
- Что сейчас будет? - спросила Кримхильда у Рюдигера, вставшего возле неё.
- Состязания в вашу честь, - ответил он. - Сперва гунны покажут вам своё мастерство стрельбы из лука, в этом с ними никто не сравнится. Потом изгнанники, служащие Этцелю, устроят потешный бой. Можете оценить ваших подданных, госпожа.
Гунны быстро установили мишени - растянутые шкуры - и взялись на скаку пронзать их. Кримхильда наблюдала их старания без интереса, краем глаза замечая, как Этцель постоянно оборачивается и смотрит на её волосы, и внутренне усмехалась. Может, на поле боя Этцель и впрямь свирепый воин, но перед ней он просто старый осёл… Она чуть тряхнула головой, от чего повязка слезла ещё больше и, будто в смущении ухватившись за неё, повернулась к Этцелю. Тот расплылся в улыбке, она улыбнулась в ответ и вновь стала смотреть на игры, сияя довольным лицом.
- Мы очень любили королеву Хельху, - заговорил Рюдигер. - Но надеюсь, что вы заслужите не меньшую любовь.
- Я вижу, Этцелю служит много иноземцев, - сказала она, глядя на возникшего на поле Иринга.
- Любой изгнанник находит здесь убежище, потому здесь можно встретить самых разных людей. Покойная Хельха сама была чужеземкой с севера и как могла оказывала нам поддержку. Немало достойных воинов стали могущественными благодаря ей. Нам она была как мать…
Он нахваливал доброту и щедрость Хельхи, её покровительство христианским воинам - хотя сама она была язычницей, - и у Кримхильды появились нехорошие подозрения. Уж не они ли, знатные изгнанники, подбили Этцеля взять её в жёны? Она представила, как этот добрый Рюдигер совещается с Дитрихом, Ирингом и прочими, а потом расписывает перед Этцелем её красоту и достоинства, и у неё слёзы навернулись на глаза. Как она могла подумать, что её действительно кто-то пожалел? Нашли себе новую «мать изгнанников»! Как будто ей вообще есть до них дело!
- Что случилось, госпожа? - с тревогой спросил Рюдигер.
- Ничего. Вспомнила о своём горе, - ответила Кримхильда.
Этцель посмотрел на неё с такой озабоченностью, что она снова улыбнулась, потом отвернулась от него и до конца игр сидела молча, поджав губы. Рюдигер смутился и больше ничего не говорил.
На следующий день жених и невеста со всей свитой отправились в столицу. Этцель то и дело глядел на Кримхильду с довольной улыбкой, и она отвечала тем же. Она не знала, что у него была дополнительная причина улыбаться. Покойная Хельха была, конечно, верной женой и очень разумной, но всё же слишком своевольной, до того, что даже на смертном одре, оставшись с мужем наедине, ослабшим голосом давала ему советы. Она говорила, чтобы он, надумав жениться заново, ни за что не брал бы себе в супруги сестру Гунтера, ибо это может привести к самому большому несчастью для страны гуннов. Вот именно её он и взял, и посмотрит ещё, какова цена предостережениям Хельхи. Да и сейчас уже видит: бургундка так выглядит, что хочется её беречь и защищать...
Прошло чуть более года, и в Вормс привезли письмо из Этцельбурга. В нём сообщалось, что у Кримхильды и Этцеля родился сын, которого Кримхильда, с разрешения мужа, крестила. Мальчик был назван Ортлибом - именем, не связанным ни с бургундской, ни с ксантенской династией.
___________________________________________________________
"Wahre Freundschaft..." - немецкая народная песня.
"Alte Kameraden" - песня на мотив прусского марша 19 века.
Свидетельство о публикации №214091500561
Замечательно сказано!
Евгений Островский 24.07.2017 20:42 Заявить о нарушении