Часто цитируют Достоевского...
Но это ж не Фёдор Михайлович сказал.
Это изрек князь Мышкин, "идиот".
А Достоевский показал, сколь дорога плата за красивую фразу.
Мышкин сошёл с ума окончательно,
Рогожин пошёл на каторгу,
Н.Ф. -- убита.
Мир -- это и есть "красота".
На русский слово "космос" переводится как "красота".
И косметика там же.
Красота нуждается в Спасителе.
Только не говорите мне о "внутренней красоте".
"Только увидев себя погибающим,
примешь Христа как Спасителя"
(св. Игнатий Брянчанинов)).
+++
Красота спасёт мир?
© Copyright: Борис Пинаев, 2014
Свидетельство о публикации №214091500581
Свидетельство о публикации №214091500581
Рецензии
Здравствуйте, Борис Иванович!
Скажу предельно откровенно, прямо и открыто: я уважаю Ваше творчество и солидарен с Вашей позицией по многим вопросам, касательно ценностей жизни. Но...
Но касательно же конкретно данного очерка, то здесь я могу лишь согласиться с последними двумя абзацами Ваших размышлений и то с разъяснениями и с дополнениями.
Относительно же Вашей позиции и вИдения, касательно творчества Ф.М.Достоевского, то здесь, скажу прямо, в Ваших словах нет Правды.
И к Вашему оправданию может быть лишь снисходительность в Вашем незнании и недопонимании Смысла творчества Ф.М.Достоевского.
Общий пафос вИдения в Вашем очерке во многом схож с пафосом видения доктора церковной истории священника Георгия Ореханова, исходя из статьи-интервью "Розовое христианство. Одинокий мыслитель против Толстого и Достоевского".
Хотя, справедливости ради заметить, сам священник Г.Ореханов говорит о Достоевском в более объективном вИдении, как например:
"- Был ли Леонтьев прав в своем утверждении, что у Достоевского нарушены пропорции между любовью и страхом Божиим? Что первому он уделяет слишком много внимания в ущерб второму?
- Я бы не стал так говорить. Мне кажется, что он не очень внимательно Достоевского прочитал. Даже в "Дневнике писателя" есть очень много мест, которые свидетельствуют о том, что Достоевский адекватно оценивал силу греха в человеческой природе... Если бы он представлял себе картину более объёмно, он бы увидел, что позиция Достоевского в этом смысле достаточно сбалансирована... Например, уже нескоько позже, когда критика внимательно и медленно перечитала "Легенду о великом инквизиторе", стало понятно, что богословские интуиции Достоевского были очень глубоки.
Конечно, он не был богословом в профессиональном смысле слова. Но на каком-то глубоком, интуитивном уровне Достоевский был человеком богословски гениальным. И я бы не стал у Достоевского противопоставлять любовь и страх, как это делает Леонтьев. Но что действительно кажется странным в идеях Достоевского - это его утопические ожидания..." ("Розовое христианство", журнал "Фома", ноябрь 2012).
Это у Достоевского "утопические ожидания"?..
Если у Достоевского "утопические ожидания", то тогда кАк называется вот это, чтО написано в очерке Бориса Пинаева, маловерием или нигилизмом?..
"Часто цитируют Достоевского...
Но это ж не Фёдор Михайлович сказал.
Это изрек князь Мышкин, "идиот".
А Достоевский показал, сколь дорога плата за красивую фразу.
Мышкин сошёл с ума окончательно,
Рогожин пошёл на каторгу,
Н.Ф. -- убита..." (Борис Пинаев).
Мне просто интересно такое сопоставление, чем отличается такая позиция человека верующего и воцерковленного, как позиция Бориса Пинаева, касательно смысла творчества Достоевского, от позиции какого-нибудь незаурядного либерала-атеиста, который в самолюбивом сомнении и самомнении потешается над смыслом изречения Ф.М.Достоевского-В.С.Соловьева "Красота спасет мир!".
Например, вот так, как было прежде и как сейчас:
Думаю, что как раз для сравнения уместен вот такой эпизод из жизни Ф.М. Достоевского, описанный Юрием Селезневым в книге «Жизнь замечательных людей. Достоевский» (1990):
«И если б дело было в самом романе. А то ведь чуть не в глаза признаются: нападки на «Бесов», в которых находят клевету на все русское прогрессивное общество и из которых фельетонисты и пародисты сделали для себя чуть не козла отпущения – в большей мере все-таки повод. А главная причина травли автора «Бесов» не в самих «Бесах», а в том, что он «продал» свое имя и свой талант реакционному «Гражданину». Между тем после прихода в него Достоевского журнал быстро попал в реестр неблагонадежных – пошли по инстанциям бумаги о «предосудительном направлении», посыпались цензурные предупреждения о закрытии «Гражданина», да и многие публикации в нем, теперешнем, действительно трудно было без предвзятости отнести к официозу.
Вокруг имени Достоевского взвихрились чуть ли уже не постоянные эпитеты: «отступник», «изменник», «маньяк». Рассказывали, что многие специально ходят в Академию художеств, где выставлен его портрет, написанный Перовым, чтобы убедить себя и других в том, что на нем изображен сумасшедший. Правда, некоторые и возражали: мол, скорее уж мыслителем и пророком глядится на портрете писатель. Ну да сумасшедший, пророк ли – для большинства не все ли равно?» (Ю.И. Селезнев, с. 419, 1990).
Вспомним этот же эпизод (в Академии художеств) из фильма Владимира Хотиненко "Достоевский. Жизнь полная страстей".
"...И пошла гулять о нем молва – разве и самому Достоевскому не случилось слышать о себе того же рода мнений – чудак, юродивый, дурачок, пентюх, идиот… Ну как же не идиот? «Красота спасет мир!»…» (Ю.И. Селезнев, с. 386, 1990).
Повторю вопрос: так чем отличается позиция верующего человека от атеиста-нигилиста, если и тот и другой насмехаются над вИдением-созерцанием Образа как "Красота спасет мир"?.. Только ли тем, что первый - маловерный, а второму вообще не дано понять в чем суть Веры в своих насмешках над верующими?..
Интересно заметить, что в современном российском обществе 2014 года, как и прежде в 19 веке, некоторые священники и люди воцерковленные, как и либералы-космополиты-плюралисты, утверждают одно: у Достоевского "утопические ожидания".
Повторю вопрос: это у Достоевского "утопические ожидания"?.. Как и разве не сам Достоевский выразил Образ мысли, который после перефразировал Владимир Соловьев, как "Красота спасет мир!"?..
Быть может рассмотрим и проверим как Есть на самом деле?..
Перефразируя мысли В.С.Соловьева, необходимо сказать, что:
"...Достоевский имеет перед ними всеми то главное преимущество, что видит не только вокруг себя, но и далеко впереди себя...".
«Я за идею мою стою…
«Красотою мир спасется»…
…Нет, не мечом, но духом возродится мир,
и Россия найдет в себе силы сказать миру это
великое слово – Возрождение…»
(Ф.М. Достоевский)
«Всё в будущем столетии… Россия – новое Слово…» – записывает Достоевский в свою тетрадь. ...но слово – ему хотелось верить в это, – слово его переживет те времена и пространства всемирных потрясений, которые не то что предвиделись, но явно ощущались им. И пусть только там и тогда услышится его слово, все-таки коли услышится, то и отзовется…» (Ю.И. Селезнев, с. 435-475, 1990).
"…К чему играть в слова, скажут мне: что такое это «православие»? и в чем тут особенная такая идея, особенное право на единение народностей? И не тот же ли это чисто политический союз, как и все прочие подобные ему, хотя бы и на самых широких основаниях, вроде как Соединенные Американские Штаты или, пожалуй, даже ещё шире? Вот вопрос, который может быть задан; отвечу и на него. Нет, это будет не то, и это не игра в слова, а тут действительно будет нечто особое и неслыханное; это будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия, – как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и все тех же обоготворенных пороков, под видом официального христианства, которому на деле никто, кроме черни, не верит. Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия. Это будет именно соблазн для всех сильных мира сего и торжествовавших в мире доселе, всегда смотревших на все подобные «ожидания» с презрением и насмешкою и даже не понимающих, что можно серьезно верить в братство людей, во всепримирение народов, в союз, основанный на началах всеслужения человечеству, и, наконец, на самое обновление людей на истинных началах Христовых. И если верить в это «новое слово», которое может сказать во главе объединенного православия миру Россия, – есть «утопия», достойная лишь насмешки, то пусть и меня причислят к этим утопистам, а смешное я оставляю при себе…
…это случится само собой, именно потому, что время пришло, а если не пришло еще и теперь, то действительно время близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело еще время…» (Ф.М. Достоевский, с. 108-181, 2006).
«Заповедь Достоевского».
«…Достоевский в тетрадь с подготовительными записями к «Идиоту» внес заметку:
«Мир красотой спасется.
Два образчика красоты».
Эта мысль повторена в словах Мышкина о том, что «мир спасет красота!..» (Б.В. Соколов, с. 132, 2007).
Вот это! «Мир красотой спасется!»… и есть «главная Идея» Достоевского. Идея, запечатленная в трех образах: как в образе Христа, как в образе Поэта (А.С. Пушкина) и в образе воплощенного Смысла творчества. Воплощенное Слово как красота!..
Но вот поразительно, как и прежде в конце 19-го века, так и в начале 21-го, в современных наших журналах пишут о «розовом христианстве» Достоевского, выставляя писателя таким неким наивным мечтателем, верящим в некую «спасительность красоты». И вот вопрос: действительно ли Достоевский был таким наивным простаком мечтателем, как образ его до сих пор пытаются нам некоторые журналисты-публицисты навязать и выставить на посмеяние? Это Достоевский-то «наивный мечтатель»?..
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:42 • Заявить о нарушении
Скажу предельно откровенно, прямо и открыто: я уважаю Ваше творчество и солидарен с Вашей позицией по многим вопросам, касательно ценностей жизни. Но...
Но касательно же конкретно данного очерка, то здесь я могу лишь согласиться с последними двумя абзацами Ваших размышлений и то с разъяснениями и с дополнениями.
Относительно же Вашей позиции и вИдения, касательно творчества Ф.М.Достоевского, то здесь, скажу прямо, в Ваших словах нет Правды.
И к Вашему оправданию может быть лишь снисходительность в Вашем незнании и недопонимании Смысла творчества Ф.М.Достоевского.
Общий пафос вИдения в Вашем очерке во многом схож с пафосом видения доктора церковной истории священника Георгия Ореханова, исходя из статьи-интервью "Розовое христианство. Одинокий мыслитель против Толстого и Достоевского".
Хотя, справедливости ради заметить, сам священник Г.Ореханов говорит о Достоевском в более объективном вИдении, как например:
"- Был ли Леонтьев прав в своем утверждении, что у Достоевского нарушены пропорции между любовью и страхом Божиим? Что первому он уделяет слишком много внимания в ущерб второму?
- Я бы не стал так говорить. Мне кажется, что он не очень внимательно Достоевского прочитал. Даже в "Дневнике писателя" есть очень много мест, которые свидетельствуют о том, что Достоевский адекватно оценивал силу греха в человеческой природе... Если бы он представлял себе картину более объёмно, он бы увидел, что позиция Достоевского в этом смысле достаточно сбалансирована... Например, уже нескоько позже, когда критика внимательно и медленно перечитала "Легенду о великом инквизиторе", стало понятно, что богословские интуиции Достоевского были очень глубоки.
Конечно, он не был богословом в профессиональном смысле слова. Но на каком-то глубоком, интуитивном уровне Достоевский был человеком богословски гениальным. И я бы не стал у Достоевского противопоставлять любовь и страх, как это делает Леонтьев. Но что действительно кажется странным в идеях Достоевского - это его утопические ожидания..." ("Розовое христианство", журнал "Фома", ноябрь 2012).
Это у Достоевского "утопические ожидания"?..
Если у Достоевского "утопические ожидания", то тогда кАк называется вот это, чтО написано в очерке Бориса Пинаева, маловерием или нигилизмом?..
"Часто цитируют Достоевского...
Но это ж не Фёдор Михайлович сказал.
Это изрек князь Мышкин, "идиот".
А Достоевский показал, сколь дорога плата за красивую фразу.
Мышкин сошёл с ума окончательно,
Рогожин пошёл на каторгу,
Н.Ф. -- убита..." (Борис Пинаев).
Мне просто интересно такое сопоставление, чем отличается такая позиция человека верующего и воцерковленного, как позиция Бориса Пинаева, касательно смысла творчества Достоевского, от позиции какого-нибудь незаурядного либерала-атеиста, который в самолюбивом сомнении и самомнении потешается над смыслом изречения Ф.М.Достоевского-В.С.Соловьева "Красота спасет мир!".
Например, вот так, как было прежде и как сейчас:
Думаю, что как раз для сравнения уместен вот такой эпизод из жизни Ф.М. Достоевского, описанный Юрием Селезневым в книге «Жизнь замечательных людей. Достоевский» (1990):
«И если б дело было в самом романе. А то ведь чуть не в глаза признаются: нападки на «Бесов», в которых находят клевету на все русское прогрессивное общество и из которых фельетонисты и пародисты сделали для себя чуть не козла отпущения – в большей мере все-таки повод. А главная причина травли автора «Бесов» не в самих «Бесах», а в том, что он «продал» свое имя и свой талант реакционному «Гражданину». Между тем после прихода в него Достоевского журнал быстро попал в реестр неблагонадежных – пошли по инстанциям бумаги о «предосудительном направлении», посыпались цензурные предупреждения о закрытии «Гражданина», да и многие публикации в нем, теперешнем, действительно трудно было без предвзятости отнести к официозу.
Вокруг имени Достоевского взвихрились чуть ли уже не постоянные эпитеты: «отступник», «изменник», «маньяк». Рассказывали, что многие специально ходят в Академию художеств, где выставлен его портрет, написанный Перовым, чтобы убедить себя и других в том, что на нем изображен сумасшедший. Правда, некоторые и возражали: мол, скорее уж мыслителем и пророком глядится на портрете писатель. Ну да сумасшедший, пророк ли – для большинства не все ли равно?» (Ю.И. Селезнев, с. 419, 1990).
Вспомним этот же эпизод (в Академии художеств) из фильма Владимира Хотиненко "Достоевский. Жизнь полная страстей".
"...И пошла гулять о нем молва – разве и самому Достоевскому не случилось слышать о себе того же рода мнений – чудак, юродивый, дурачок, пентюх, идиот… Ну как же не идиот? «Красота спасет мир!»…» (Ю.И. Селезнев, с. 386, 1990).
Повторю вопрос: так чем отличается позиция верующего человека от атеиста-нигилиста, если и тот и другой насмехаются над вИдением-созерцанием Образа как "Красота спасет мир"?.. Только ли тем, что первый - маловерный, а второму вообще не дано понять в чем суть Веры в своих насмешках над верующими?..
Интересно заметить, что в современном российском обществе 2014 года, как и прежде в 19 веке, некоторые священники и люди воцерковленные, как и либералы-космополиты-плюралисты, утверждают одно: у Достоевского "утопические ожидания".
Повторю вопрос: это у Достоевского "утопические ожидания"?.. Как и разве не сам Достоевский выразил Образ мысли, который после перефразировал Владимир Соловьев, как "Красота спасет мир!"?..
Быть может рассмотрим и проверим как Есть на самом деле?..
Перефразируя мысли В.С.Соловьева, необходимо сказать, что:
"...Достоевский имеет перед ними всеми то главное преимущество, что видит не только вокруг себя, но и далеко впереди себя...".
«Я за идею мою стою…
«Красотою мир спасется»…
…Нет, не мечом, но духом возродится мир,
и Россия найдет в себе силы сказать миру это
великое слово – Возрождение…»
(Ф.М. Достоевский)
«Всё в будущем столетии… Россия – новое Слово…» – записывает Достоевский в свою тетрадь. ...но слово – ему хотелось верить в это, – слово его переживет те времена и пространства всемирных потрясений, которые не то что предвиделись, но явно ощущались им. И пусть только там и тогда услышится его слово, все-таки коли услышится, то и отзовется…» (Ю.И. Селезнев, с. 435-475, 1990).
"…К чему играть в слова, скажут мне: что такое это «православие»? и в чем тут особенная такая идея, особенное право на единение народностей? И не тот же ли это чисто политический союз, как и все прочие подобные ему, хотя бы и на самых широких основаниях, вроде как Соединенные Американские Штаты или, пожалуй, даже ещё шире? Вот вопрос, который может быть задан; отвечу и на него. Нет, это будет не то, и это не игра в слова, а тут действительно будет нечто особое и неслыханное; это будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия, – как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и все тех же обоготворенных пороков, под видом официального христианства, которому на деле никто, кроме черни, не верит. Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия. Это будет именно соблазн для всех сильных мира сего и торжествовавших в мире доселе, всегда смотревших на все подобные «ожидания» с презрением и насмешкою и даже не понимающих, что можно серьезно верить в братство людей, во всепримирение народов, в союз, основанный на началах всеслужения человечеству, и, наконец, на самое обновление людей на истинных началах Христовых. И если верить в это «новое слово», которое может сказать во главе объединенного православия миру Россия, – есть «утопия», достойная лишь насмешки, то пусть и меня причислят к этим утопистам, а смешное я оставляю при себе…
…это случится само собой, именно потому, что время пришло, а если не пришло еще и теперь, то действительно время близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело еще время…» (Ф.М. Достоевский, с. 108-181, 2006).
«Заповедь Достоевского».
«…Достоевский в тетрадь с подготовительными записями к «Идиоту» внес заметку:
«Мир красотой спасется.
Два образчика красоты».
Эта мысль повторена в словах Мышкина о том, что «мир спасет красота!..» (Б.В. Соколов, с. 132, 2007).
Вот это! «Мир красотой спасется!»… и есть «главная Идея» Достоевского. Идея, запечатленная в трех образах: как в образе Христа, как в образе Поэта (А.С. Пушкина) и в образе воплощенного Смысла творчества. Воплощенное Слово как красота!..
Но вот поразительно, как и прежде в конце 19-го века, так и в начале 21-го, в современных наших журналах пишут о «розовом христианстве» Достоевского, выставляя писателя таким неким наивным мечтателем, верящим в некую «спасительность красоты». И вот вопрос: действительно ли Достоевский был таким наивным простаком мечтателем, как образ его до сих пор пытаются нам некоторые журналисты-публицисты навязать и выставить на посмеяние? Это Достоевский-то «наивный мечтатель»?..
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:42 • Заявить о нарушении
«Исповедь горячего сердца» в романе «Братья Карамазовы» по своей силе и глубине поставленной проблемы будет ещё глубже и сильнее «Исповеди» Августина и Льва Толстого, и, может быть, сопоставима с книгой Паскаля «Мысли», в своей постановке «величия и ничтожетства человека»…
И это сказал Достоевский устами своего героя, сказал о «тайне красоты»:
«…Я, брат, это самое насекомое и есть, и это обо мне специально и сказано. И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови твоей бури родит. Это – бури, потому что сладострастье буря, больше бури! Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, – знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей…» (Ф.М. Достоевский, с. 118, 1993).
«Красота» по Достоевскому не есть чисто эстетическая проблема, но есть, именно, загадка религиозно-метафизического порядка, как загадка, данная и заданная человеку. Ибо…
«…Катастрофические эпохи – Достоевский постоянно носил в себе это ощущение, – эпохи Клеопатр и Неронов, времена вседозволенности и крушения нравственных оснований общества, эти же эпохи становились и временами пророков и подвижников, мучеников новой просветляющей идеи, – вот из таких-то идеологов апокалипсического 19-го века и его герой духа, князь Мышкин, явившийся в самый фантастический город, Петербург, объявить людям открывшуюся ему истину: «Красотою мир спасется».
И пошла гулять о нем молва – разве и самому Достоевскому не случилось слышать о себе того же рода мнений – чудак, юродивый, дурачок, пентюх, идиот… Ну как же не идиот? «Красота спасет мир!»…» (Ю.И. Селезнев, с. 386, 1990).
Образ Пушкина, образ творчества Поэта и идея «красоты», как сквозь образы творчества. Но причем здесь, казалось бы, Пушкин?..
«Русский народ уж какую сотню лет живет по мудрости: «Бог терпел и нам велел». Что ж, для рабства разве велел, не для подвига? Чтобы силы впустую по пути не растратить… И Пушкин, гений наш, о том же помышлял:
Владыка дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи…
…Достоевский в который раз перечитывал «Египетские ночи».
Его давно уже буквально выводило из себя одно странное обстоятельство: критики до сих пор силятся не понимать Пушкина и даже в этой леденящей душу картине двухтысячелетней давности, пророчествующей о будущем, – а может быть, как знать, уже и о нашем сегодняшнем настоящем – видеть не более как поэтически пикантную вольность, нечто маркиз-де-садовское…
Да, в «Египетских ночах» изображен лишь «момент римской жизни и только один момент, но так, чтоб произвести им наиполнейшее духовное впечатление, чтоб по этому моменту, по этому уголку предугадывалась бы и становилась понятной вся картина…» Вся картина тогдашней жизни. Он всегда чувствовал, – здесь, именно здесь то, что он называл пушкинскими пророчествами и указаниями.
Зачем нужна была египетская царица русскому Пушкину? «Что ему Гекуба, что он Гекубе?..» Не затем же, чтоб позабавить читателей сюжетом о вызове, брошенном женщиной: кто купит её тело ценой жизни? Жизнь, вся жизнь за одну ночь страсти – зачем? О прошлом ли только думал поэт или виделось ему нечто предупреждающее в этой древней легенде? Ведь подобные сюжеты могли родиться лишь в обществе, «под которым уже давно пошатнулись его основания», когда уже «утрачена всякая вера, надежда, мысль тускнеет и исчезает: божественный огонь оставил её; общество совратилось и в холодном отчаянии предчувствует перед собой бездну и готово в неё обрушится. Жизнь задыхается без цели. В будущем нет ничего; надо попробовать всего у настоящего, надо наполнить жизнь одним насущным. Всё уходит в тело… и чтоб пополнить недостающие высшие духовные впечатления, раздражают свои нервы, свое тело всем, что только способно возбудить чувствительность. Самые чудовищные уклонения, самые ненормальные явления становятся мало-помалу обыкновенными. Даже чувство самосохранения исчезает…»…
Всё так или почти так же, как и в наше больное время, а не сегодня, так уж завтра точно будет так же; тут аналогия, тут напоминание, предупреждение о наступающем крахе: как и две тысячи лет назад грядут времена великих потрясений, сомнений и отрицаний, ибо дворянская наша античность уже позади, от нее остались только красивые формы, но нет уже руководящей идеи; впереди же – варварство буржуа, рвущегося к своему золотому корыту. Старые идеалы презираемы и побиваемы, новые несут лишь идею всеобщего поедания слабых сильными, бедных богатыми; хаос и разрушение… Существует реально одно настоящее без высших духовных потребностей.
Собственно, что такое Клеопатра? Прекрасное тело без души, КРАСОТА БЕЗ ДУХА; «в прекрасном теле её кроется душа мрачно-фантастического, страшного гада: это душа ПАУКА…». Это образ и символ мира на самом краю бездны, пророчество о его гибели.
От всей картины «холодеет тело, замирает дух… и вам становится понятно, к каким людям приходил тогда наш божественный искупитель. Вам понятно становится и слово: искупитель…
И странно была бы устроена душа наша, если б вся эта картина произвела бы только одно впечатление насчет клубнички!..»
Достоевский почти физически, как бы на себе самом ощущал зародыши начинающегося «химического распада» общества. Нужно что-то делать. И у него нет иного оружия, кроме слова, и он обязан сказать его, это воскрешающее мир слово: пути ясны, да очи слепы…
…Умные люди, передовые умы, а Пушкина никак не уразумеют! – огорчался Достоевский. Пушкинского пути не видят и видеть не хотят – вот что прискорбно и чревато для умственной и нравственной нашей-то самостоятельности…» (Ю.И. Селезнев, с. 161-254, 1990).
Но какой положительный Смысл Красоты в самом образе А.С. Пушкина, что предчувствовал и предвосхищал Достоевский. Положительный Смысл Красоты в самом «духовном мире» Пушкина, и вот этот «мир красоты Пушкина» раскрывает С.Л. Франк в уникальном очерке «Светлая печаль» (1949):
«Прав был все же Гоголь, признавший именно Пушкина образцом истинного русского человека. Именно характерное для Пушкина сочетание трагизма с духовным покоем, мудрым смирением и просветленностью более всего типично для русского духа. Его трагизм есть не мятеж, не озлобление против жизни, а тихая, примиренная скорбь, светлая печаль…
…«И сердце вновь горит и любит оттого, что не любить оно не может». Ближайшим образом здесь имеется в виду романтическая любовь к женщине, но в это можно вложить и более общий смысл. Печаль Пушкина светла, потому что сердце его не может перестать гореть и любить. Какая нравственная красота!..» (С.Л. Франк, с. 176, 1999).
Вот это! именно, как «нравственная красота!», воплощенная в слове Поэта. Как красота, что излучается из глубины потаенного и любящего сердца Поэта. Именно про «излучающееся сердце» говорят и И.А. Ильин, и Б.П. Вышеславцев...
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:48 Заявить о нарушении
И это сказал Достоевский устами своего героя, сказал о «тайне красоты»:
«…Я, брат, это самое насекомое и есть, и это обо мне специально и сказано. И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови твоей бури родит. Это – бури, потому что сладострастье буря, больше бури! Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, – знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей…» (Ф.М. Достоевский, с. 118, 1993).
«Красота» по Достоевскому не есть чисто эстетическая проблема, но есть, именно, загадка религиозно-метафизического порядка, как загадка, данная и заданная человеку. Ибо…
«…Катастрофические эпохи – Достоевский постоянно носил в себе это ощущение, – эпохи Клеопатр и Неронов, времена вседозволенности и крушения нравственных оснований общества, эти же эпохи становились и временами пророков и подвижников, мучеников новой просветляющей идеи, – вот из таких-то идеологов апокалипсического 19-го века и его герой духа, князь Мышкин, явившийся в самый фантастический город, Петербург, объявить людям открывшуюся ему истину: «Красотою мир спасется».
И пошла гулять о нем молва – разве и самому Достоевскому не случилось слышать о себе того же рода мнений – чудак, юродивый, дурачок, пентюх, идиот… Ну как же не идиот? «Красота спасет мир!»…» (Ю.И. Селезнев, с. 386, 1990).
Образ Пушкина, образ творчества Поэта и идея «красоты», как сквозь образы творчества. Но причем здесь, казалось бы, Пушкин?..
«Русский народ уж какую сотню лет живет по мудрости: «Бог терпел и нам велел». Что ж, для рабства разве велел, не для подвига? Чтобы силы впустую по пути не растратить… И Пушкин, гений наш, о том же помышлял:
Владыка дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи…
…Достоевский в который раз перечитывал «Египетские ночи».
Его давно уже буквально выводило из себя одно странное обстоятельство: критики до сих пор силятся не понимать Пушкина и даже в этой леденящей душу картине двухтысячелетней давности, пророчествующей о будущем, – а может быть, как знать, уже и о нашем сегодняшнем настоящем – видеть не более как поэтически пикантную вольность, нечто маркиз-де-садовское…
Да, в «Египетских ночах» изображен лишь «момент римской жизни и только один момент, но так, чтоб произвести им наиполнейшее духовное впечатление, чтоб по этому моменту, по этому уголку предугадывалась бы и становилась понятной вся картина…» Вся картина тогдашней жизни. Он всегда чувствовал, – здесь, именно здесь то, что он называл пушкинскими пророчествами и указаниями.
Зачем нужна была египетская царица русскому Пушкину? «Что ему Гекуба, что он Гекубе?..» Не затем же, чтоб позабавить читателей сюжетом о вызове, брошенном женщиной: кто купит её тело ценой жизни? Жизнь, вся жизнь за одну ночь страсти – зачем? О прошлом ли только думал поэт или виделось ему нечто предупреждающее в этой древней легенде? Ведь подобные сюжеты могли родиться лишь в обществе, «под которым уже давно пошатнулись его основания», когда уже «утрачена всякая вера, надежда, мысль тускнеет и исчезает: божественный огонь оставил её; общество совратилось и в холодном отчаянии предчувствует перед собой бездну и готово в неё обрушится. Жизнь задыхается без цели. В будущем нет ничего; надо попробовать всего у настоящего, надо наполнить жизнь одним насущным. Всё уходит в тело… и чтоб пополнить недостающие высшие духовные впечатления, раздражают свои нервы, свое тело всем, что только способно возбудить чувствительность. Самые чудовищные уклонения, самые ненормальные явления становятся мало-помалу обыкновенными. Даже чувство самосохранения исчезает…»…
Всё так или почти так же, как и в наше больное время, а не сегодня, так уж завтра точно будет так же; тут аналогия, тут напоминание, предупреждение о наступающем крахе: как и две тысячи лет назад грядут времена великих потрясений, сомнений и отрицаний, ибо дворянская наша античность уже позади, от нее остались только красивые формы, но нет уже руководящей идеи; впереди же – варварство буржуа, рвущегося к своему золотому корыту. Старые идеалы презираемы и побиваемы, новые несут лишь идею всеобщего поедания слабых сильными, бедных богатыми; хаос и разрушение… Существует реально одно настоящее без высших духовных потребностей.
Собственно, что такое Клеопатра? Прекрасное тело без души, КРАСОТА БЕЗ ДУХА; «в прекрасном теле её кроется душа мрачно-фантастического, страшного гада: это душа ПАУКА…». Это образ и символ мира на самом краю бездны, пророчество о его гибели.
От всей картины «холодеет тело, замирает дух… и вам становится понятно, к каким людям приходил тогда наш божественный искупитель. Вам понятно становится и слово: искупитель…
И странно была бы устроена душа наша, если б вся эта картина произвела бы только одно впечатление насчет клубнички!..»
Достоевский почти физически, как бы на себе самом ощущал зародыши начинающегося «химического распада» общества. Нужно что-то делать. И у него нет иного оружия, кроме слова, и он обязан сказать его, это воскрешающее мир слово: пути ясны, да очи слепы…
…Умные люди, передовые умы, а Пушкина никак не уразумеют! – огорчался Достоевский. Пушкинского пути не видят и видеть не хотят – вот что прискорбно и чревато для умственной и нравственной нашей-то самостоятельности…» (Ю.И. Селезнев, с. 161-254, 1990).
Но какой положительный Смысл Красоты в самом образе А.С. Пушкина, что предчувствовал и предвосхищал Достоевский. Положительный Смысл Красоты в самом «духовном мире» Пушкина, и вот этот «мир красоты Пушкина» раскрывает С.Л. Франк в уникальном очерке «Светлая печаль» (1949):
«Прав был все же Гоголь, признавший именно Пушкина образцом истинного русского человека. Именно характерное для Пушкина сочетание трагизма с духовным покоем, мудрым смирением и просветленностью более всего типично для русского духа. Его трагизм есть не мятеж, не озлобление против жизни, а тихая, примиренная скорбь, светлая печаль…
…«И сердце вновь горит и любит оттого, что не любить оно не может». Ближайшим образом здесь имеется в виду романтическая любовь к женщине, но в это можно вложить и более общий смысл. Печаль Пушкина светла, потому что сердце его не может перестать гореть и любить. Какая нравственная красота!..» (С.Л. Франк, с. 176, 1999).
Вот это! именно, как «нравственная красота!», воплощенная в слове Поэта. Как красота, что излучается из глубины потаенного и любящего сердца Поэта. Именно про «излучающееся сердце» говорят и И.А. Ильин, и Б.П. Вышеславцев...
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:48 Заявить о нарушении
«…Преп. Серафим, один из самых характерных для русского Православия святых, так определяет Бога: «Бог есть огонь, согревающий сердца и тробы». Вот еще слова св. Серафима, касающиеся значения сердца:
«Господь ищет сердце, преисполненное любовью к Богу и ближнему…»…
Святой Серафим говорит: чтобы узреть свет Христов, нужно погрузить ум внутрь сердца, ум должен «укоснить в сердце». «Тогда воссияет свет Христов, освещая храмину души своим божественным осиянием». «Сей свет есть купно и жизнь»…
… сердце есть центр любви, а любовь есть выражение глубочайшей сущности личности. Мы любим не умом и не познанием, а сердцем… Личность, в конце концов, определяется тем, что она любит и что ненавидит…» (Б.П. Вышеславцев / «Значение сердца в религии» (1925).
Но есть и обратная сторона «сердца» и в этом суть антиномии образа «сердца», ибо:
«Сердце есть точка соприкосновения с Божеством, источник жизни и света, и между тем, оно противится Богу и Его Слову и тогда «ожесточается», «каменеет». Оно есть источник любви, но оно же источник ненависти. Оно есть орган веры, но оно же орган неверия: «Рече безумец в сердце своем – несть Бог», (ср. Лук. 24, 25). Сердце вовсе не есть абсолютно чистое, непогрешимое, внутреннее око, оно бывает «омраченным», «несмысленным», «нераскаянным» (Рим. 1, 21. 2, 5), «противящимся Духу Святому» (Деян. 7, 51). Даже в разговорной речи корень сердца сохраняет эту антиномичность: он означает сердечность, но от него же происходит и слово сердиться, действовать «в сердцах»…» (Б.П. Вышеславцев).
И по Вышеславцеву, «Достоевский глубже всего проник в бездну сердца и бездну греха, и он же глубже всего показал пределы раздвоения личности в образах Ставрогина и Ивана Карамазова… Но предел трагизма это полное исчезновение подлинного я и воцарение в душе демонического центра… Не существует зла, осуществленного «последовательно и до конца», ибо зло имеет своим пределом – ничто…» (Б.П. Вышеславцев).
И вот тут сопоставление: есть антиномия образа сердца, и, значит, и есть антиномия образа красоты. Подлинности образа красоты противостоит её «изнанка красоты», как «некрасивость», «безобразность» в виде красоты внешней. И вот здесь сердца прилепляются к тому образу, каково само есть сердце. В конечном итоге сокровенные сердца распознают, что где есть красота Духа, а где лживый «дух красоты».
«Ставрогин придет на исповедь к старцу Тихону (прообразом ему Достоевский выбрал давно чтимого им иерарха 18-го века Тихона Задонского), придет, конечно, не для искренней исповеди, после которой он мог бы искупить вину свою подвижничеством…
Но не поверит старец в искренность такой «исповеди», и уйдет князь от него, шипя в холодной злобе: «Проклятый психолог!» А ведь тот только и скажет ему одну, загадочную, но, видно, понятную Ставрогину фразу: «Некрасивость убьет»…
Достоевский верил в читателя, верил, что идея «Бесов», «Некрасивость убьет», сопоставится в сознании людей с «Красота спасет мир» князя Мышкина из «Идиота»…» (Ю.И. Селезнев, с. 416, 1990).
Два романа «Бесы» и «Идиот» и две ключевые идеи, как «некрасивость убьет» и «красота спасет мир», сойдутся в последнем романе Достоевского «Братья Карамазовы»; сойдутся для решающей «схватки», для решающей битвы, о которой писатель проговорит устами героя Дмитрия Карамазова в «Исповеди горячего сердца», что «красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей…».
И вот тут-то «Легенда о великом инквизиторе» есть символ, как символ некоего «поля битвы», как «поле» сердец человеческих, для которых открыт Образ и в которых совершается выбор, как выбор пути распознания, постижения и избрания подлинной духовной красоты… Здесь символ и образ, которые сокровенно и непотаенно выражены вот в этих словах, сказанных инквизитором Христу в «Легенде»:
«Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщенный и плененный Тобою. Вместо твердого древнего закона, свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ пред собою, – но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и Твой образ и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?..» (Ф.М. Достоевский, с. 277, 1993).
Вот сокровенная идея Достоевского, выраженная в слове, как «свободным сердцем», сердцем «должен человек решать сам», пред которым лишь образ красоты Христа… и всё. А разве может быть иначе? Разве возможна Любовь иначе, чем как не только «свободным сердцем»?
И как говорит Юрий Селезнев, что «Достоевский верил в читателя», а значит, верил в потаенное сердце человека, верил, что сокровенный сердца человек, пред которым предстанут два образа красоты, сделает верный выбор, совершит верное избрание… Это, конечно, огромный риск, предоставив человеку совершить свободное верное избрание образа красоты. Но именно эту мысль, о которой говорит Юрий Селезнев, подтверждает и Борис Вышеславцев:
«Есть нечто в человеке, что не может быть погружено в небытие, что не может «сгореть» ни в каком адском огне. Или иначе, есть в нем «искра Божия», которая не может погаснуть ни в какой тьме, есть в нем свет, который «во тьме светит и тьма не объяла его», хотя бы свет этот был предельно мал, лишь светлая точка. Всё же она есть в каждом человеке. Это его Богоподобие – его истинное бытие, зерно ценности и зерно святости…
Здесь лежит онтологическое ядро христианской веры в человека, неразрывно связанной с верой в Бога: самость – божественно… Здесь настоящее расхождение с «язычеством», древним и современным. Христианство никогда не скажет, как Аристотель: существуют рабы по природе. Не скажет наперекор всякой видимости, всякой скептической мудрости. Здесь первоисточник кантианского учения о ноуменальном характере, о личности, как «самоцели»… Достоевский в наше время с громадною силою пережил и дал услышать биение истинных глубин человеческого сердца. «Сокровенный сердца человек» есть для него центр внимания, и он всегда жив, потенциально прекрасен и потенциально безгрешен, среди греха, смерти и тьмы. Нет «Мертвых душ». Существует только кажущееся, временное засыхание и умирание бессмертного ядра человеческого духа; на самом деле: «не оживет, аще не умрет». Световой центр в душе, «в сердце» – неистребим и может вспыхнуть всеозаряющим пламенем. На этом покоится изумительная динамичность потуханий и озарений человека, составляющая постоянную тему Достоевского…» (Б.П. Вышеславцев).
И если применить мысль Бориса Вышеславцева к пониманию того, что есть Красота как сокровенный образ в творчестве Достоевского, то истинный образ Красоты по Достоевскому:
«Это и есть «свет Христов, просвещающий всякого человека, грядущего в мире». Нет таких, которые были бы всецело его лишены. В сердцах язычников он обнаруживается как голос совести. Совесть со своею ноуменальной (не эмпирической) непогрешимостью есть звучание сердечного центра, звучание подлинной самости, услышанное ещё Сократом…» (Б.П. Вышеславцев).
И вот эту сокровенную мысль Бориса Вышеславцева о «свете Христовом, просвещающим всякого человека», подтверждает Николай Зернов, исследуя сокровенный образ мысли Достоевского.
Именно, вот это, как «Сердечное знание Христа», о котором говорит сам Достоевский, «и истинное представление о Нем существует вполне» в народе русском. Ибо, по Достоевскому, «Сердечное знание Христа» «передается из поколения в поколение, и слилось с сердцами людей». И что «может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания…». И Достоевский так говорит потому, что он сам из глубины народной воспринял образ Христа:
«Я народ знаю: от него я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме еще ребенком…».
Достоевский из глубины народной воспринял образ Христа и сам же понял, что «народная любовь ко Христу – не какое-то легкое увлечение, а глубокое переживание Его Личности…».
Вот это! «глубокое переживание Его Личности». И Достоевский так говорит потому, что сам он глубоко пережил образ Христа, именно, как Личность…
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:52 Заявить о нарушении
«Господь ищет сердце, преисполненное любовью к Богу и ближнему…»…
Святой Серафим говорит: чтобы узреть свет Христов, нужно погрузить ум внутрь сердца, ум должен «укоснить в сердце». «Тогда воссияет свет Христов, освещая храмину души своим божественным осиянием». «Сей свет есть купно и жизнь»…
… сердце есть центр любви, а любовь есть выражение глубочайшей сущности личности. Мы любим не умом и не познанием, а сердцем… Личность, в конце концов, определяется тем, что она любит и что ненавидит…» (Б.П. Вышеславцев / «Значение сердца в религии» (1925).
Но есть и обратная сторона «сердца» и в этом суть антиномии образа «сердца», ибо:
«Сердце есть точка соприкосновения с Божеством, источник жизни и света, и между тем, оно противится Богу и Его Слову и тогда «ожесточается», «каменеет». Оно есть источник любви, но оно же источник ненависти. Оно есть орган веры, но оно же орган неверия: «Рече безумец в сердце своем – несть Бог», (ср. Лук. 24, 25). Сердце вовсе не есть абсолютно чистое, непогрешимое, внутреннее око, оно бывает «омраченным», «несмысленным», «нераскаянным» (Рим. 1, 21. 2, 5), «противящимся Духу Святому» (Деян. 7, 51). Даже в разговорной речи корень сердца сохраняет эту антиномичность: он означает сердечность, но от него же происходит и слово сердиться, действовать «в сердцах»…» (Б.П. Вышеславцев).
И по Вышеславцеву, «Достоевский глубже всего проник в бездну сердца и бездну греха, и он же глубже всего показал пределы раздвоения личности в образах Ставрогина и Ивана Карамазова… Но предел трагизма это полное исчезновение подлинного я и воцарение в душе демонического центра… Не существует зла, осуществленного «последовательно и до конца», ибо зло имеет своим пределом – ничто…» (Б.П. Вышеславцев).
И вот тут сопоставление: есть антиномия образа сердца, и, значит, и есть антиномия образа красоты. Подлинности образа красоты противостоит её «изнанка красоты», как «некрасивость», «безобразность» в виде красоты внешней. И вот здесь сердца прилепляются к тому образу, каково само есть сердце. В конечном итоге сокровенные сердца распознают, что где есть красота Духа, а где лживый «дух красоты».
«Ставрогин придет на исповедь к старцу Тихону (прообразом ему Достоевский выбрал давно чтимого им иерарха 18-го века Тихона Задонского), придет, конечно, не для искренней исповеди, после которой он мог бы искупить вину свою подвижничеством…
Но не поверит старец в искренность такой «исповеди», и уйдет князь от него, шипя в холодной злобе: «Проклятый психолог!» А ведь тот только и скажет ему одну, загадочную, но, видно, понятную Ставрогину фразу: «Некрасивость убьет»…
Достоевский верил в читателя, верил, что идея «Бесов», «Некрасивость убьет», сопоставится в сознании людей с «Красота спасет мир» князя Мышкина из «Идиота»…» (Ю.И. Селезнев, с. 416, 1990).
Два романа «Бесы» и «Идиот» и две ключевые идеи, как «некрасивость убьет» и «красота спасет мир», сойдутся в последнем романе Достоевского «Братья Карамазовы»; сойдутся для решающей «схватки», для решающей битвы, о которой писатель проговорит устами героя Дмитрия Карамазова в «Исповеди горячего сердца», что «красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей…».
И вот тут-то «Легенда о великом инквизиторе» есть символ, как символ некоего «поля битвы», как «поле» сердец человеческих, для которых открыт Образ и в которых совершается выбор, как выбор пути распознания, постижения и избрания подлинной духовной красоты… Здесь символ и образ, которые сокровенно и непотаенно выражены вот в этих словах, сказанных инквизитором Христу в «Легенде»:
«Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщенный и плененный Тобою. Вместо твердого древнего закона, свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ пред собою, – но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и Твой образ и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?..» (Ф.М. Достоевский, с. 277, 1993).
Вот сокровенная идея Достоевского, выраженная в слове, как «свободным сердцем», сердцем «должен человек решать сам», пред которым лишь образ красоты Христа… и всё. А разве может быть иначе? Разве возможна Любовь иначе, чем как не только «свободным сердцем»?
И как говорит Юрий Селезнев, что «Достоевский верил в читателя», а значит, верил в потаенное сердце человека, верил, что сокровенный сердца человек, пред которым предстанут два образа красоты, сделает верный выбор, совершит верное избрание… Это, конечно, огромный риск, предоставив человеку совершить свободное верное избрание образа красоты. Но именно эту мысль, о которой говорит Юрий Селезнев, подтверждает и Борис Вышеславцев:
«Есть нечто в человеке, что не может быть погружено в небытие, что не может «сгореть» ни в каком адском огне. Или иначе, есть в нем «искра Божия», которая не может погаснуть ни в какой тьме, есть в нем свет, который «во тьме светит и тьма не объяла его», хотя бы свет этот был предельно мал, лишь светлая точка. Всё же она есть в каждом человеке. Это его Богоподобие – его истинное бытие, зерно ценности и зерно святости…
Здесь лежит онтологическое ядро христианской веры в человека, неразрывно связанной с верой в Бога: самость – божественно… Здесь настоящее расхождение с «язычеством», древним и современным. Христианство никогда не скажет, как Аристотель: существуют рабы по природе. Не скажет наперекор всякой видимости, всякой скептической мудрости. Здесь первоисточник кантианского учения о ноуменальном характере, о личности, как «самоцели»… Достоевский в наше время с громадною силою пережил и дал услышать биение истинных глубин человеческого сердца. «Сокровенный сердца человек» есть для него центр внимания, и он всегда жив, потенциально прекрасен и потенциально безгрешен, среди греха, смерти и тьмы. Нет «Мертвых душ». Существует только кажущееся, временное засыхание и умирание бессмертного ядра человеческого духа; на самом деле: «не оживет, аще не умрет». Световой центр в душе, «в сердце» – неистребим и может вспыхнуть всеозаряющим пламенем. На этом покоится изумительная динамичность потуханий и озарений человека, составляющая постоянную тему Достоевского…» (Б.П. Вышеславцев).
И если применить мысль Бориса Вышеславцева к пониманию того, что есть Красота как сокровенный образ в творчестве Достоевского, то истинный образ Красоты по Достоевскому:
«Это и есть «свет Христов, просвещающий всякого человека, грядущего в мире». Нет таких, которые были бы всецело его лишены. В сердцах язычников он обнаруживается как голос совести. Совесть со своею ноуменальной (не эмпирической) непогрешимостью есть звучание сердечного центра, звучание подлинной самости, услышанное ещё Сократом…» (Б.П. Вышеславцев).
И вот эту сокровенную мысль Бориса Вышеславцева о «свете Христовом, просвещающим всякого человека», подтверждает Николай Зернов, исследуя сокровенный образ мысли Достоевского.
Именно, вот это, как «Сердечное знание Христа», о котором говорит сам Достоевский, «и истинное представление о Нем существует вполне» в народе русском. Ибо, по Достоевскому, «Сердечное знание Христа» «передается из поколения в поколение, и слилось с сердцами людей». И что «может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания…». И Достоевский так говорит потому, что он сам из глубины народной воспринял образ Христа:
«Я народ знаю: от него я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме еще ребенком…».
Достоевский из глубины народной воспринял образ Христа и сам же понял, что «народная любовь ко Христу – не какое-то легкое увлечение, а глубокое переживание Его Личности…».
Вот это! «глубокое переживание Его Личности». И Достоевский так говорит потому, что сам он глубоко пережил образ Христа, именно, как Личность…
(Продолжение следует...)
Бармин Виктор 06.11.2014 23:52 Заявить о нарушении
И вот что говорит Николай Зернов, отмечая нечто характерное в самом Достоевском:
«…Миллионы людей всех эпох и народов приняли Христа своим Учителем и Спасителем; Достоевский стал одним из тех, кого пленила Личность Иисуса из Назарета, но его представления о Христе отмечены ярким своеобразием…
Иисус Христос не был для Достоевского каким-то наставником истины, ценителем красоты или же только человеком, знающим лучше других, что есть добро. Христос для него – это и есть Истина, Красота и Добро, открывающиеся миру в совершенном Человеке.
Достоевский никогда не пользовался богословской терминологией и не упоминал об искупительной роли Христа. Но вся его жизнь исходила из опыта Искупления. Человек с судьбой Достоевского, познавший зло в самых его ужасных и опустошающих душу формах, должен был обладать верой, сравнимой с верой первых мучеников, чтобы с такой убежденностью говорить о победе добра над злом и смертью. Триумф любви и жизни открылся Достоевскому в Личности Христа. Человеческая природа во Христе, победившая страх перед страданиями и смертью, свободно подчинившаяся Воле Отца, есть высший образец гармонии и совершенства. Встретившие Христа на своем пути и осиянные Его Славой и Красотой родились в новую жизнь…
Достоевскому принадлежит смелое высказывание: «Красота спасет мир». Слово «красота» означает для Достоевского нечаянное Откровение новой жизни, которым один Христос мог вдруг осветить мрачное бытие тех, кому не довелось еще встретить Его. Как музыка великого композитора, как картина великого художника, Личность Христа потрясает человеческую душу красотой и гармонией, покоряет её, минуя объяснения и доказательства, – Христос спасает человека неповторимостью Своей Жизни, исходящей от Него любовью и свободой…» (Н.М. Зернов, с. 247, 2010).
А вот откуда произошла высеченная формула как "Красота спасет мир!":
"...центральная идея, которой служил Достоевский во всей своей деятельности, была христианская идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христово. Эту идею проповедовал Достоевский, когда говорил об истинной Церкви, о вселенском православии, в ней же он видел духовную, еще не проявленную сущность Русского народа, всемирно-историческую задачу России, то новое слово, которое Россия должна сказать миру. Хотя уже 18 веков прошло с тех пор, как это слово впервые возвещено Христом, но поистине в наши дни оно является совсем новым словом, и такого проповедника христианской идеи, каким был Достоевский, по справедливости можно назвать "ясновидящим предчувственником" истинного христианства. Христос не был для него только фактом прошедшего, далеким и непостижимым чудом... Достоевский верил и проповедовал христианство, живое и деятельное, вселенскую Церковь, всемирное православное дело. Он говорил не о том только, что есть, а о том, что должно быть... Истинная Церковь, которую проповедовал Достоевский, есть всечеловеческая, прежде всего в том смысле, что в ней должно вконец исчезнуть разделение человечества на соперничествующие и враждебные между собою племена и народы. Все они, не теряя своего национального характера, а лишь освобождаясь от своего национального эгоизма, могут и должны соединиться в одном общем деле всемирного возрождения. Поэтому Достоевский, говоря о России, не мог иметь в виду национального обособления. Напротив, все значение русского народа он полагал в служении истинному христианству, в нем же нет ни эллина, ни иудея. Правда, он считал Россию избранным народом Божиим, но избранным не для соперничества с другими народами и не для господства и первенства над ними, а для свободного служения всем народам и для осуществления, в братском союзе с ними, истинного всечеловечества, или вселенской Церкви.
Достоевский никогда не идеализировал народ и не поклонялся ему как кумиру. Он верил в Россию и предсказывал ей великое будущее, но главным задатком этого будущего была в его глазах именно слабость национального эгоизма и исключительности в русском народе. Две в нем черты были особенно дороги Достоевскому. Во-первых, необыкновенная способность усваивать дух и идеи чужих народов, перевоплощаться в духовную суть всех наций - черта, которая особенно выразилась в поэзии Пушкина. Вторая, ... - это сознание своей греховности, неспособность возводить свое несовершенство в закон и право и успокаиваться на нем, отсюда требование лучшей жизни, жажда очищения и подвига...
Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три стороны, эти три высшие дела не разграничивались у него между собою и не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность. В своих убеждениях он никогда не отделял истину от добра и красоты, в своем художественном творчестве он никогда не ставил красоту отдельно от добра и истины... Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределенное чувство, бессильный порыв, истина отвлеченная есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир. Для Достоевского же это были только три неразлучные вида одной безусловной идеи. Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя всю бесконечность божества, - эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота. Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть тоже добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме. И полное её воплощение уже во всем есть конец, и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасет мир..." (В.С.Соловьев "Три речи в память Достоевского").
Так что, собственно, "розовое" ли христианство у Достоевского, как и разве у Достоевского "утопические ожидания", касательно Церкви и России? Вот Вопрос.
Но тогда какова Вера в Церковь и в Россию у вас?..
И последний вопрос для совестливого размышления тем, кто профанирует Смысл творчества Достоевского...
Бармин Виктор 07.11.2014 00:51 Заявить о нарушении
«…Миллионы людей всех эпох и народов приняли Христа своим Учителем и Спасителем; Достоевский стал одним из тех, кого пленила Личность Иисуса из Назарета, но его представления о Христе отмечены ярким своеобразием…
Иисус Христос не был для Достоевского каким-то наставником истины, ценителем красоты или же только человеком, знающим лучше других, что есть добро. Христос для него – это и есть Истина, Красота и Добро, открывающиеся миру в совершенном Человеке.
Достоевский никогда не пользовался богословской терминологией и не упоминал об искупительной роли Христа. Но вся его жизнь исходила из опыта Искупления. Человек с судьбой Достоевского, познавший зло в самых его ужасных и опустошающих душу формах, должен был обладать верой, сравнимой с верой первых мучеников, чтобы с такой убежденностью говорить о победе добра над злом и смертью. Триумф любви и жизни открылся Достоевскому в Личности Христа. Человеческая природа во Христе, победившая страх перед страданиями и смертью, свободно подчинившаяся Воле Отца, есть высший образец гармонии и совершенства. Встретившие Христа на своем пути и осиянные Его Славой и Красотой родились в новую жизнь…
Достоевскому принадлежит смелое высказывание: «Красота спасет мир». Слово «красота» означает для Достоевского нечаянное Откровение новой жизни, которым один Христос мог вдруг осветить мрачное бытие тех, кому не довелось еще встретить Его. Как музыка великого композитора, как картина великого художника, Личность Христа потрясает человеческую душу красотой и гармонией, покоряет её, минуя объяснения и доказательства, – Христос спасает человека неповторимостью Своей Жизни, исходящей от Него любовью и свободой…» (Н.М. Зернов, с. 247, 2010).
А вот откуда произошла высеченная формула как "Красота спасет мир!":
"...центральная идея, которой служил Достоевский во всей своей деятельности, была христианская идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христово. Эту идею проповедовал Достоевский, когда говорил об истинной Церкви, о вселенском православии, в ней же он видел духовную, еще не проявленную сущность Русского народа, всемирно-историческую задачу России, то новое слово, которое Россия должна сказать миру. Хотя уже 18 веков прошло с тех пор, как это слово впервые возвещено Христом, но поистине в наши дни оно является совсем новым словом, и такого проповедника христианской идеи, каким был Достоевский, по справедливости можно назвать "ясновидящим предчувственником" истинного христианства. Христос не был для него только фактом прошедшего, далеким и непостижимым чудом... Достоевский верил и проповедовал христианство, живое и деятельное, вселенскую Церковь, всемирное православное дело. Он говорил не о том только, что есть, а о том, что должно быть... Истинная Церковь, которую проповедовал Достоевский, есть всечеловеческая, прежде всего в том смысле, что в ней должно вконец исчезнуть разделение человечества на соперничествующие и враждебные между собою племена и народы. Все они, не теряя своего национального характера, а лишь освобождаясь от своего национального эгоизма, могут и должны соединиться в одном общем деле всемирного возрождения. Поэтому Достоевский, говоря о России, не мог иметь в виду национального обособления. Напротив, все значение русского народа он полагал в служении истинному христианству, в нем же нет ни эллина, ни иудея. Правда, он считал Россию избранным народом Божиим, но избранным не для соперничества с другими народами и не для господства и первенства над ними, а для свободного служения всем народам и для осуществления, в братском союзе с ними, истинного всечеловечества, или вселенской Церкви.
Достоевский никогда не идеализировал народ и не поклонялся ему как кумиру. Он верил в Россию и предсказывал ей великое будущее, но главным задатком этого будущего была в его глазах именно слабость национального эгоизма и исключительности в русском народе. Две в нем черты были особенно дороги Достоевскому. Во-первых, необыкновенная способность усваивать дух и идеи чужих народов, перевоплощаться в духовную суть всех наций - черта, которая особенно выразилась в поэзии Пушкина. Вторая, ... - это сознание своей греховности, неспособность возводить свое несовершенство в закон и право и успокаиваться на нем, отсюда требование лучшей жизни, жажда очищения и подвига...
Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три стороны, эти три высшие дела не разграничивались у него между собою и не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность. В своих убеждениях он никогда не отделял истину от добра и красоты, в своем художественном творчестве он никогда не ставил красоту отдельно от добра и истины... Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределенное чувство, бессильный порыв, истина отвлеченная есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир. Для Достоевского же это были только три неразлучные вида одной безусловной идеи. Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя всю бесконечность божества, - эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота. Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть тоже добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме. И полное её воплощение уже во всем есть конец, и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасет мир..." (В.С.Соловьев "Три речи в память Достоевского").
Так что, собственно, "розовое" ли христианство у Достоевского, как и разве у Достоевского "утопические ожидания", касательно Церкви и России? Вот Вопрос.
Но тогда какова Вера в Церковь и в Россию у вас?..
И последний вопрос для совестливого размышления тем, кто профанирует Смысл творчества Достоевского...
Бармин Виктор 07.11.2014 00:51 Заявить о нарушении
Побывал я на Вашей странице, прочёл эту вещь и ответил так:
"Виктoр, Вaши размышлeния и цитаты интeрeсны... но всё-тaки душеспaсительнa нe крaсота, но Христoс Спaситель. Достoевский это знaл лучшe мeня, а потoму и покaзал, чтo увлечeнность идeeй "красjта спасeт мiр" привeла Мышкинa и егo ближних нe к спасeнию, нo к пoгибели.
Гораздo ближe к истинe размышлeния другогo гeроя Достoевского:
"Чтo уму прeдставляется позoрoм, тo сeрдцу сплoшь крaсотой. В содомe ли крaсота? Вeрь, чтo в содoме-то oна и cидит для огромнoго большинствa людeй, – знaл ты эту тaйну иль нeт? Ужаснo тo, чтo крaсота eсть нe толькo стрaшная, нo и таинствeнная вeщь. Тут дьявoл с Бoгом борeтся, a пoле битвы – сeрдца людeй…»
+
Борис Пинаев 08.11.2014 09:10 Заявить о нарушении
"Виктoр, Вaши размышлeния и цитаты интeрeсны... но всё-тaки душеспaсительнa нe крaсота, но Христoс Спaситель. Достoевский это знaл лучшe мeня, а потoму и покaзал, чтo увлечeнность идeeй "красjта спасeт мiр" привeла Мышкинa и егo ближних нe к спасeнию, нo к пoгибели.
Гораздo ближe к истинe размышлeния другогo гeроя Достoевского:
"Чтo уму прeдставляется позoрoм, тo сeрдцу сплoшь крaсотой. В содомe ли крaсота? Вeрь, чтo в содoме-то oна и cидит для огромнoго большинствa людeй, – знaл ты эту тaйну иль нeт? Ужаснo тo, чтo крaсота eсть нe толькo стрaшная, нo и таинствeнная вeщь. Тут дьявoл с Бoгом борeтся, a пoле битвы – сeрдца людeй…»
+
Борис Пинаев 08.11.2014 09:10 Заявить о нарушении
Борис Иванович, спасибо за ответ (как спокойный и уравновешанный).
Мой комментарий же к Вашему ответу, думаю, будет уместным и логичным, если его разместить под Вашей рецензией, касательно проблемы понимания "Красоты"...
С уважением,
Бармин Виктор 10.11.2014 09:55 Заявить о нарушении
Мой комментарий же к Вашему ответу, думаю, будет уместным и логичным, если его разместить под Вашей рецензией, касательно проблемы понимания "Красоты"...
С уважением,
Бармин Виктор 10.11.2014 09:55 Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.