Квинзитив и перфекшн, или Новый взгляд на жанры

 Каждый истинно талантливый писатель, публицист, поэт или даже просто просвещённый читатель, наверное, хоть раз в жизни пытался проникнуть за многовековую монолитную дверь святая святых литературы – её жанров. Попытался недавно в очередной раз и я, движимый импульсом определить точнее жанровые координаты для своей книги «Семь историй о любви и катарсисе», рукопись которой уже полгода безнадёжно зависла в одном из белорусских издательств. Проник поглубже. И что же?.. Убедился, что, не смотря на ускорившееся развитие всех сфер жизни современного общества, система литературных жанров просто-напросто не успевает отражать эту динамику. Не успевают литературоведы?..

 Знаю на личном опыте, что автор (особенно нестандартной прозы) первым делом осуществляет главную цель – написать свое детище, а уж потом задумывается над его жанровыми особенностями. Иные и вовсе не задумываются, считая, что это прерогатива критиков и прочих литературоведов. И если с жанровой пропиской лидеров продаж под «этикеткой» детективов, фэнтези и женских романов всё предельно просто и ясно, то как быть с «крышей» для творений иных форм и содержаний? Просто взять и поместить всё самое умно-здраво-мыслящее из этой массы в беспредельное пространство философской прозы, вопрос о жанровой специфике которой не является однозначно решенным?.. Так, в основном и происходит. Но…

 Но заглянем ещё раз в кладовую литературных жанров. Они всё также малоподвижны, как и сотни лет назад. «Литературные жанры (от фр. genre род, вид) – исторически складывающиеся группы литературных произведений, объединённых совокупностью формальных и содержательных свойств (в отличие от литературных форм, выделение которых основано только на формальных признаках)» – чуть ли не догматично напоминает нам даже Википедия, которая всегда под рукой, вернее, «под мышкой». Далее (там же) можно воскресить унесённые ветром знания о том, что литературные жанры освещены незыблемой троицей критериев, различаясь по: 1) форме. 2) содержанию, 3) родам. Однако, если с хоть как-то движущимися вперёд формами (кроме привычных для слуха рассказа, повести и романа отмечены не только скетч и эпопея, но даже и видение) и совсем недвижимыми временем родами (драма, эпос, лирика) лично у меня глобальных вопросов не возникло, то взгляд на содержание (комедия, трагедия, драма) вызвал чувство зажатости в этих трёх углах. И тут же возник очередной довод: содержание моей вышеупомянутой книги никаким боком не вписывается в эти углы. Не пора ли тут разглядеть новый угол – четвёртый?..
 Пора. Давно пора!.. Ещё один из выдающихся советских литературоведов и теоретиков кино Адриан Иванович Пиотровский, выводя формулу киножанра, делал акцент на «совокупность композиционных, стилистических и сюжетных приёмов, связанных с определённым смысловым материалом и эмоциональной установкой, укладывающихся, однако, полностью в определённую родовую систему искусства…» Так почему так малоощутимо учитывается эта самая совокупность особенностей композиции, стилистики и сюжета, напрямую влияющих как на смысл, так и на эмоциональную суть литературного произведения?.. Да, и почему до сих пор не уделено должного внимания нравственно-оздоравливающей силе тех произведений, которые можно условно отнести к «бездомным» в литературоведении прозам: позитивной и(или) философской? Разве не устали читатели-писатели всех времён и народов от печальных развязок трагедий и драм, от бесчисленных жертв детективно-криминальных историй?.. Разве что мелодрама, проводящая нас через лабиринты духовного и чувственного миров героев, причём, как снова напоминает Википедия, «в особенно ярких эмоциональных обстоятельствах на основе контрастов: добро и зло, любовь и ненависть и т. п.» может научить чему-то позитивному… Но далеко не каждая мелодрама – это хеппи-энд.
 В общем, я убедился ещё сильнее, что современная литература обделена конкретным жизнеутверждающим, позитивным жанром. И тогда на примере своих «Семи историй о любви и катарсисе» стал разрабатывать модель нового жанра, назвав его квинзитивом.

 Откуда взялось такое странное слово?
 Квинзитив (от «квинта» – музыкальный интервал диапазоном в пять ступеней, и «позитив») – наличие пяти элементов, которые, подобно ступеням (нотам) в музыке, поднимают героев от основания до вершины конкретной житейской истории (интервала): 1) личная драма героев (основание) + 2) их философские мысли, самоанализ + 3) неординарные поступки героев + 4) катарсис (духовное очищение, преобразование) хотя бы одного главного героя + 5) счастливый исход, хеппи-энд (вершина). То есть без 4-го и 5-го элементов не будет и «музыки» – квинзитива.
 Вот пример такой вершины – эпилог повести «Алина» (из книги «Семь историй о любви и катарсисе»), ставший следствием духовного преображения главного героя:
 «Через семь месяцев Роман сделал свой ПЕРВЫЙ шаг. А ещё через полгода он мог ходить с помощью трости. И вскоре после этого сделал Алине предложение выйти за него замуж. Она с радостью дала согласие.
 Роман и Алина начали работать вместе – в том же Центре реабилитации. У них родились сын и дочь. Они стали той редчайшей семьёй, в каждодневной жизни которой не возникают ссоры, обиды, упрёки даже по мелочам... Для всего этого груза просто не находится места».

 С данной точки зрения можно назвать квинзитивной повесть «Пространства», выпущенную в свет издательством «Регистр» и набирающую популярность среди читателей (автор – Игорь Поляков, Минск). Тут главного героя преобразила не только любовь к женщине, но и потеря объекта своей любви – личная драма, которая не стала приговором, способным сбросить его с достигнутых вершин самопознания.
 Ещё одним примером квинзитива в прозе, причём в жанре фантастического романа, могу назвать столь любимую многими читателями и литературоведами книгу Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», где «фантастические образы, не смотря на всю свою причудливость, являются не как приведения из иного, чужого мира, а как другая сторона той же самой действительности...» («Тайнопись Михаила Булгакова», С. Коржицкий,газета «Чистый Мир», № 1, январь 2005 г.). Катарсис испытали на себе и Мастер, и его Маргарита. И даже Понтий Пилат, изнурённый своими страданиями получил от Иещуа путёвку к преображению, причём, будучи «уже «не от мира сего», а в ином измерении жизни и самого романа. Для этих героев исход их историй можно назвать счастливым.

 И вдруг… на этой высокой ноте, рассуждая о позитиве в литературе, я нашёл-открыл тот самый жанр (тоже по критерию содержания), который в отличие от квинзитивной прозы, делающей шаги (побуждающей) к преобразованию человека и окружающего мира, даёт возможность ощутить уже преобразованный – идеальный – мир внутри самого человека (а это уже лирика – родовой критерий жанра) или же вокруг него (тут возможен и эпос – ещё один родовой критерий).
 Так я вышел на перфекшн, который в отличае от квинзитива уже не строю на основе музыкального интервала, а беру за основу распространённое английское слово: перфекшн (от англ. «рerfection» – совершенство, безупречность, высшая ступень) – наличие всего одного, но самого главного, самодостаточного и многогранного элемента (условия), который отражает процесс достижения человеком счастья (т.е. гармонии внутри себя и с окружающим миром, высокого проявления любви) как результата отсутствия каких-либо противоречий. При этом рассматривается как процесс (не конечный, а непрерывный, волнообразный) и само состояние счастья.

 Следовательно, перфекшн даже не в чистом виде (произведение целиком), а лишь как отклонение автора к данной жанровой форме в одном или нескольких частях своего творения, не возможен вне высокой планки духовности.
 Кстати, среди жизнеутверждающих стихотворных произведений вполне можно отыскать образцы перфекшна. То есть, перфекшн-проза и перфекшн-поэзия – это альтернатива тем литературным творениям, в которых преобладает отражённая негативная реальность человеческой натуры и окружающего мира. Негатив в произведении, не погашенный позитивом всегда, хотят ли этого авторы или нет, усиливает тот самый «безобидный» негатив. Чем более зрелый автор, тем больше на нём духовной ответственности за каждого его читателя. Более того, Даниил Андреев в своей уникальной метафизической книге «Роза Мира» показал (на примерах Тургенева и Блока), как влияют негативные образы и сюжеты творений на самих же авторов даже после их физической смерти.
 В общем, эффект от перфекшна – самый что ни на есть идеальный: открыть читателям дверцу на высокие ступени блаженного восприятия бытия, когда «ум просветлел, когда сердце склонилось ко благу»; тогда «человек с восторгом предаёт себя дивному мировому порядку…» (Ральф Эмерсон). Но… до этого ещё нашим читателям, ой, как надо расти и расти. Ох, как надо прежде всего самому автору (ибо «в начале было Слово») потрудиться над собой, чтобы приобрести такой идеальный опыт восприятия хотя бы только своей собственной – субъективной – реальности. Объективную же формировать одному никак не получится. Ох, какая же тут нужна проверенная временем и личным опытом дисциплина любви. Да, у меня самого в прозе нет ещё ни одного произведения, соответствующего в чистом виде хотя бы субъективному перфекшу. А в своей поэзии пока «разглядел» только одного «претендента» на столь высокий чин:
 Ты сегодня и Небо, и Птица!
 И в бескрайней такой Вышине
 Пусть же новая Песнь сочинится
 О любви,
 о тебе,
 обо мне!
 И её напевая друг другу,
 Счастья новые выси найдём.
 Ускоряются будни по кругу,
 Мы за ними летим – не идём.

 Ты сегодня и Небо, и Птица!
 Все в движении, всё в Новизне!
 И мелодия Счастья кружится
 И вокруг,
 и в тебе,
 и во мне!

 А вот пример «взлёта» в сторону перфекшна в середине моей новеллы «Нирвана» (входит в состав вышеназванной книги «Семь историй о любви и катарсисе»):
 «…Физическая боль была более чем сногсшибательной, но длилась, наверное, менее минуты. И улетучилась куда-то…
 Улетучилась. А я провалился в пустоту. Но одновременно меня засасывало в какую-то невидимую воронку над головой. И вдруг эта круговерть закончилась. Я даже смог встать. Но… как только встал, оказался, словно в другом городе. Вокруг стояли дома, росли деревья, шагали люди, ехали автомобили – всё было обычным и одновременно другим. Более ярким, более динамичным.
 У меня будто выросли крылья. Я шёл и не чувствовал ног. Я летел?.. По крайней мере, ощущение полёта не покидало меня. Сердце моё пело – всё выше, всё тоньше! Я удивлялся, как ребёнок, всему, что видел. А всё, что я видел, было ЖИВЫМ и тут же становилось частью меня самого.
 Меня поразила моя школа. Вместо старенького двухэтажного здания я видел изящный многоэтажный – многоярусный (!) – дом-дворец, напоминающий величественный храм. А ноги (или крылья?) несли меня дальше. Меня преследовало ощущение того, что там, впереди, – что-то очень важное. Просто ОЧЕНЬ важное! И чем ближе к этой цели, тем радостнее, счастливее становлюсь я сам. Я и мир вокруг меня.
 Вокруг меня – мир. Да ещё какой! Какая тут может быть смерть. Да здесь такая (!) жизнь. Только успевай за ней!
 Дома, деревья, дороги, улицы... Всё менялось (двигалось со мной) очень быстро. Всё было наполнено неописуемой словами гаммой светлых красок! Всё пело вокруг меня! И я мог – это стало для меня реальным (!) – в каждое из приходящих-уходящих мгновений быть счастливым. Быть в нирване!..
 Я шёл вперёд – к необыкновенно важной цели. Скорость движения росла. Мелькали прохожие, жилые кварталы, площади, парки. А нирвана не исчезала. Она двигалась вместе со мной. Она была моим навигатором. Моя Нирвана!..
 И как только я подумал об этом состоянии как о живом существе, на моём  пути появилась... Женщина. Богиня!
 Она стояла, улыбалась, будто ждала меня всё это время… Стоп! Так не она ли была целью моего движения?
 Всего за одно мгновение своего взгляда она наполнила всё моё существо ещё более радостно-светлыми ощущениями (сколько же у них уровней?!), чем те, которые несли меня на крыльях до встречи с ней. Я ликовал! Ликовал!! Ликовал!!!
 Я, наверное, светился всеми цветами радуги?
 За что мне такое блаженство?!
 Может, я попал в рай?
 А она, словно отвечая на все мои вопросы, обвела рукой пространство вокруг себя, поворачивая голову то влево, то вправо.
 Я увидел дом, в котором живу. А за домом, за детской площадкой и деревьями, окружающими её, раскинулось озеро. Вокруг него гуляли пары влюблённых. С детьми и без детей. С цветами и без цветов. Но все – совершенно счастливые, любящие друг друга. Я это знал. Я это чувствовал!.. Но почему (???) я никогда раньше не видел этого райского уголка буквально у себя под носом…
 Я вопросительно посмотрел на Нирвану. Да, я уже знал, что эту женщину-богиню зовут именно так. Я не получил ответа на свой вопрос, но оказался под чарующим действием её взгляда, её улыбки.
 И вот мы уже держим за руки друг друга, будто знаем один одного всю жизнь. Знаем и любим.
 Любовь! Именно это чувство-слово закружило над нами белокрылой птицей. И эта птица-любовь была такой многокрылой, такой возвышенной, такой воздушной!..
 Моя Нирвана! Её бездонные глаза! Её безграничная доброта!..
 Моё бездонное счастье! Моя безграничная вера в собственные силы!..
 Импульс этих сил предавал мне уверенности даже тогда, когда я по знаку Нирваны обернулся назад и увидел дорогу, мерцающую в дымке тумана (почему он вдруг появился?) и… обрывающуюся. Впереди её был ещё больший туман.
 – Эта дорога моя?
 – Твоя! – ответила мне Нирвана.
 – ???
 – Тебе надо вернуться!
 – ??
 – Теперь ты сможешь большее!
 – ?
 – Теперь ты сильнее!..»

 Однако, учитывая, что этой части повествования предшествовали осмысление героем своей личной драмы и его катарсис, эту новеллу я считаю квинзитивной прозой с ярким отклонением в перфекшн. Такой синтез и уместен, и неизбежен.
 Если отклонение к перфекшну можно встретить (не только в светлой, поэтической лирике, но и в прозе некоторых авторов) как один из элементов произведения, то найти такое творение, которое было бы полностью создано в данном жанре, найти практически невозможно (но эти попытки я предпринимаю). Например, читая стихи о любви, которые на сайте romanticcollection.ru позиционируются как счастливые, красивые, и где представлено много классиков русской литературы от Пушкина до Рубцова, я нашёл что-то приближенное к перфекшну от начала до конца произведения пока лишь у «неизвестного мне гения» по имени Мира Шамвей:
 Хочешь подарю звезду?
 Выбирай любую!
 Хочешь эту?
 Или ту
 Нежно-голубую?

 Для меня преграды нет
 Я теперь летаю,
 Самую красивую
 Я за хвост поймаю!

 Бережно тебе её
 Принесу в ладошках.
 Пусть горит теперь всегда
 За твоим окошком.

 Вот уж, казалось мне, я отыскал в «Элегии» Александра Сергеевича, нашего солнца русской поэзии, достойный, яркий образец перфекшна, но отклонение в эту сторону было всего лишь на строк десять:
 И я сказал: «Стократ блажен,
 Чей век, свободный и прекрасный,
 Как век весны промчался ясной
 И страстью не был омрачен,
 Кто не страдал в любви напрасной,
 Кому неведом грустный плен.
 Блажен! но я блаженней боле.
 Я цепь мученья разорвал,
 Опять я дружбе... я на воле —
 И жизни сумрачное поле
 Веселый блеск очаровал!»

 Есть основание предполагать, что перфекшн пока остаётся для прозаиков всех времён и народов ещё более недосягаемой вершиной, чем для поэтов. А мостик к этому жанру – квинзитивная проза. И действительно, наилучшим эпилогом счастливого исхода событий после катарсиса героя может и должно быть состояние нирваны (перфекшн лирический – он же субъективный и даже вполне медитативный) и, как следствие, идиллия в отношениях между людьми в обществе (перфекшн эпический – он же объективный и, похоже, самый трудоёмкий).
 – Стоп! – возразит скептик – Такой нирваны, такой идиллии в нашей реальной жизни нет. Зачем об этом писать?
 – Так для того и надо писать! – отвечу я без сомнений. – Пишешь – значит, чувствуешь. Пишешь – значит, живёшь этим. Пишешь, чтобы и такая нирвана, и такая идиллия из своих иных, высоких реальностей спустились к душам людей, желающих изменить наш мир к лучшему…

 Не стоит лишь путать, что процесс достижения нирваны и идиллии, предполагающий преодоление противоречий, решение проблем – это уже не перфекшн, а, в лучшем случае, всё тот же квинзитив.
 И вот, с точки зрения такого критерия классификации литературных жанров, как содержание произведений, я взял на себя смелость назвать квинзитив разновидностью позитивной прозы, подчёркивая её актуальность-реальность-живучесть и помогая ей тем самым стать цельным, родовым понятием. Ну, а высшую ступеньку этой солнечной прозы пусть по праву занимают самые элитные творения – в жанре перфекшн. А он, предполагаю, с течением времени сможет претендовать на новую жанровую разновидность не только по критерию содержания.
 Но этими выводами данная тематика не ограничивается, а только открывается. Всё вышесказанное требует доработки, а, в конечном итоге – обновлённого взгляда на всю систему жанров литературы. В общем, продолжение следует…


 P.S. Вот и одно из продолжений: углубившись в теорию литературы, я пришёл к выводу, что квинзитив и перфекшн, а также ещё одна новая «фишка», которую назвал политрансом, – всё это, увы, не новые жанры литературы, а приёмы нового творческого метода. А ведь метод – это гораздо шире, чем жанр. Поэтому я не расстроился. Однако работы дальнейшей – с этим методом – предстоит ещё больше, чем с жанрами.
 Продолжение и следует, и преследует…