999 LW. Темный уровень. Глава 4

Под крылом


                Гнев может изменить вас, превратить вас, сделать из вас,
                вылепить из вас кого-то другого. И тогда единственной видимой
                стороной этого гнева будет тот человек, которым вы стали...
                (Из фильма «Видимость гнева»)



Утром меня ожидает пустая квартира, собранный диван в гостиной и недопитая бутылка виски на столике, как единственный намек на то, что Антон все-таки живой человек и тоже может ошибаться. Ушел, как и обещал.
На всякий случай выглядываю в окно, надеясь увидеть там скукожившееся от ночного холода тело исполнительного полицейского, но, не заметив, ни его самого, ни служебного транспорта, разочарованно вздыхаю: все-таки хороший полицейский – наиболее упокоенный полицейский. Хоть один из них до сих пор числился в моих друзьях, более того, я собиралась обратиться к нему за помощью.
Похоже, как всегда излишне спешу с общими выводами, забыв оставить место для исключений.
Скоротав час в компании чашки кофе и телевизора, выждав тем самым время, чтобы мой звонок не казался верхом хамства, набираю давно заученный на память номер Стефана. Заученный, не потому, что часто им пользуюсь - просто пришлось выучить на «экстренный случай». Сейчас был именно такой.
- Слушаю, - на том конце провода раздается напряженный голос Стефана, сопровождаемый едва слышным эхом, отражающимся от стен.
- Привет, это я, - произношу, прокашлявшись, - видимо сказалась вчерашняя поездка. – У меня мобильник сломался, так что набираю с городского, - говорю заготовленную фразу, означавшую, что мне нужно с ним встретиться. При том встреча должна быть сверхсекретной, почти шпионской.
- И что ты хочешь? – мужчина, кажется, затаил дыхание, потому что его голос становится едва различимым.
- Давай встретимся и обсудим, - отвечаю, стараясь придать тону игривости, сделав его похожим на голос любовницы, а не подруги.
Все, как говорил Стефан: конспирация, конспирация, конспирация. В нашем случае лучше всего создавать видимость любовников – по крайней мере, это не вызывает вопросов о причинах таинственности подобных встреч. Так что сейчас я очень стараюсь говорить с ним совсем не по-приятельски. Правда, не понимаю, зачем это делать, когда говорим по телефону, неужели нас слушают сутки напролет?
– Мне не дает покоя наш прошлый разговор, - добавляю прежде, чем он спросит о причинах встречи, надеясь, что мой помешанный на маскировке друг пороется в закоулках памяти и тем самым избавит меня от излишних потуг найти красивые завуалированные фразы, объясняющие причину неожиданного звонка.
Проходит минута, в течение которой я слышу в трубке только его дыхание и шорох бумажных листов, очевидно, ежедневника, и наконец, мужчина неохотно произносит:
- Хорошо. У меня будет час времени в обед, так что в двенадцать жду тебя у «Силанс д’Ор».
Ух ты! Что-то в последнее время везет мне на откровения относительно материального благополучия друзей. «Силанс д’Ор» - один из самых дорогих ресторанов в городе, и я могла позволить себе там только воду, и то, наверное, принесенную с собой.
Чуть не выдаю свое удивление некстати прущим впереди мысли языком, но вовремя успеваю замолчать, понимая, почему Стефан выбрал это заведение: любовниц не водят в столовые, эту участь разделяют жены и дети. Поэтому усиленно изображаю довольную вниманием беспринципную дамочку и радостно сообщаю, что «После такого мой котик почти прощен». На то, что от самой фразы меня почти перекашивает, стараюсь не обращать внимания – и не такое приходилось терпеть за время журналисткой работы. Сейчас даже проще - можно не делать заинтересованное лицо, голоса вполне достаточно.
Видимо, Стефану тоже мои слова кажутся достаточно убедительными, потому что он удовлетворенно хмыкает и кладет трубку. Мне же остается только подготовиться к встрече, которая состоится всего через два часа.
Когда я уже вполне готова к выходу, в том числе одета в довольно нескромное платье с открытой спиной, что вполне соответствует моей новой роли, а на дне клатча покоится блокнот и ручка со смываемыми чернилами, раздается звонок из редакции. Причем звонит самолично мистер Селман.
- Полина, - недовольно произносит он после моего дежурного «алло», - вам не кажется, что ваш отпуск затянулся?
Мысленно подсчитываю, сколько времени я провела без работы, живя в свое удовольствие и даже успев привыкнуть к такому ритму, и не спешу соглашаться с мыслью о внезапном прекращении райской жизни. Особенно сейчас. Но если редактор звонит мне персонально, значит, дела в газете совсем плохи. Нет, я вовсе не являюсь человеком, на котором держится весь выпуск, скорее, обыкновенным среднестатистическим работником, ведущим еженедельную колонку и несущим ответственность за новости, связанные с известными людьми города. Так что даже не представляю, что должно произойти, чтобы наш Усач снизошел до моей скромной персоны. Еще можно было бы понять, обратись он ко мне месяц назад, когда только произошли убийства сенаторов, но сейчас причин для экстренного сбора нерадивых сотрудников я упорно не находила.
- Полина, завтра, чтоб была на работе! – донеслось из трубки слишком громкое - очевидно, мои размышления затянулись. – Хватит развлекаться, когда все работают!
«Я вообще-то не развлекаюсь,» - проносится в голове, но там и остается, предусмотрительно остановленное доводами разума. Не стоит ругаться с начальством, если оно готово тебе платить, а оно, похоже, более чем готово, раз само звонит. Поэтому, проигнорировав строгий тон начальника и не позволив собственному самомнению раздуться до невероятных размеров, сообщаю, что завтра выйду обязательно и очень рада была пообщаться с уважаемым главным редактором.
Пробурчав в ответ что-то невнятное, мистер Селман вешает трубку, позволяя мне, наконец, оставить дома телефон и отправиться на встречу сначала с парикмахером, а потом со Стефаном. Кстати, можно извлечь двойную выгоду из этой встречи, расспросив дружественного мне полицейского о последних новостях его департамента – завтра очень бы пригодилось в разговоре с нервным шефом. Именно поэтому, а так же из-за того, что сегодня, возможно, решится вопрос о «наемном персонале», я с прической в романтическом стиле в двенадцать ноль-ноль занимаю выжидательную позицию у входа в «Силанс д’Ор», выискивая в снующей толпе Стефана. Разве только за стоящую в центре площади мраморную стелу со статуей основателя города не бегаю заглядывать.
Стефан появляется с опозданием в десять минут - не много, но достаточно для того, чтобы швейцар успел несколько раз поинтересоваться о причинах моего упорного стояния снаружи, если положено находиться внутри. Первые раза три я отвечала с доброжелательной улыбкой, стараясь не выдавать своего волнения, а после пятого проворчала, что тоже не понимаю, почему до сих пор снаружи.
Так что когда бессовестно опоздавший «любовник» внезапно возникает перед моей обозленной и крайне задумывающейся о планах мести особой, я вместо того, чтобы обрадоваться, демонстративно фыркаю и не позволяю взять меня под локоть, помогая войти в здание.
Мой норов уступает место вежливой заинтересованности, едва мы входим в большой золотисто-бежевый зал, заполненный зеркалами, хрусталем и кожей. Странно, но даже при наличии играющего вживую ансамбля и практически стопроцентной занятости столиков, создается впечатление некоего безмолвия и беззвучия. Будто что-то гасит звуки, не давая им распространяться дальше их источника. Тем более это кажется странным в прямоугольном помещении без каких-либо ниш и закоулков.
Не знаю, как чувствуют себя другие посетители, но мне при такой феноменальной звукогасимости зала все равно кажется недопустимым вести разговор о найме киллера даже посредством переписки – все-таки официанты, снующие по залу светлыми тенями, имеют глаза и уши.
К счастью, проверять мои предположения не пришлось – у Стефана заказан VIP-столик в отдельной комнате с закрывающейся дверью. VIP-столик в VIP-заведении. Похоже, мое самомнение должно взлететь до невероятных высот.
- Ты вообще понимаешь, что собралась сделать? – шипит Стефан, едва официант покидает помещение, унося наш заказ. – Это не фарш в мясном отделе выбирать, тут деньгами не отмоешься, если что.
- Понимаю, - упрямо поджимаю губы, снова почувствовав глухую волну раздражения из-за еще одного любителя отмазаться при первой возможности.
- Тогда какого бешеного осла ты это делаешь? – не сдержавшись, Стефан ударяет кулаком по столу, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности. – Кин; тебе захотелось? Азарт в одном месте проснулся? Зачем сюда лезть, Поли-и-ина?
Снова поджимаю губы, чувствуя накатывающий гнев, и слишком злобно произношу «Мне надо!»
- Надо ей… - фыркает Стефан и откидывается на спинку кресла, продолжая сверлить меня взглядом, который я стоически переношу, гордо подняв подбородок. Мужчина заметно нервничает, обдумывая что-то, и из-за этого покусывает кончики пальцев. Странно видеть невозмутимого и всегда имеющего ответ на любой вопрос Стефана в таком состоянии, но, похоже, для него ситуация в самом деле из ряда вон выходящая.
- Хорошо, - наконец произносит он, опуская руку на подлокотник. – Я помогу.
Некоторое время слежу за его рукой, словно пытаясь рассмотреть на ней следы от зубов, и киваю.
- На человека не выведу, - предупредительным тоном произносит мужчина, - И не проси. Будете работать через меня.
Снова кивок. В принципе, не вижу ничего страшного и неприятного для себя, так даже легче – меньше знаешь, крепче спишь.
- Оплату вперед, - добавляет Стефан, выводя меня из пассивно-созерцательного состояния и заставляя перевести взгляд в глаза своему собеседнику.
- Нет, - мой первый отрицательный ответ в сегодняшнем разговоре. – Один раз я уже выбросила на ветер пятьдесят тысяч.
От моих слов мужчину передергивает.
- Пятьдесят тысяч?! – глухим голосом произносит он, глядя на меня во все глаза. – Это же… Поли-и-ина…
Стефан хватается за голову в жесте крайнего отчаяния и некоторое время смотрит на меня исподлобья, видимо, пытаясь понять, что толкнуло меня на крайнюю глупость.
Наконец, успокоившись, он несколько обреченно произносит:
- Вот я понять не могу: ты же большая девочка, умная… И что тебе неймется-то? Лезешь в авантюры всякие, не имея ни малейшего понятия о том, куда лезешь. Ты вообще как его нашла?
От этих слов становится неимоверно стыдно и хочется провалиться сквозь землю, минуя белый ковер под ногами, но уж точно не признаваться в том, что приняла такое решение из-за объявления в радиоэфире. Поэтому я предпочитаю бросить обтекаемую фразу о собственных каналах, чем вызываю новый сокрушенный вздох с другой стороны стола.
- Насколько я понял, он заказ не выполнил? – после некоторых раздумий спрашивает Стефан деловым тоном. – Можно попытаться его прижать. Я знаю всех в городе, заезжих пока не было, так что быстро разберемся. Как он выглядел?
В этот момент мне почему-то кажется, что описав своего неудавшегося наемника, я совершу не совсем правильный поступок, если понятие правильности вообще применимо в моем случае. Поэтому принимаю решение, кажущееся наиболее оптимальным в данном случае: списываю все на забывчивость и темное время суток, не позволяющее рассмотреть лицо того человека.
- То есть ты отдала деньги неизвестно кому, так? – казалось, больше удивляться Стефан уже не мог. - То есть кто-то сейчас благодаря тебе благополучно отбыл в теплые края, а ты так спокойно сидишь и рассуждаешь?!
- Ну, вряд ли отбыл, - равнодушно пожимаю плечами, вспоминая разлетающиеся в воздухе купюры, - он их не взял. Выбросил.
И снова повторяется процедура с выкатыванием глаз и онемением на несколько секунд.
Но в этот раз Стефан приходит в себя немного быстрее, видимо, уже выработался иммунитет на подобные высказывания. Поправив галстук, мужчина тихо произносит, заговорщицки приближаясь ко мне:
- Как не взял? Совсем?
- Совсем, - пожимаю плечами. – Сказал, что пустышками не занимается, и выбросил в окно.
- Окно? – на этом слове Стефан делает акцент, и я не сразу понимаю, что его настораживает, но уточняю, что окно было в машине, в которой мы ехали.
- Ты понимаешь, что тебе повезло, Полина? – осторожно спрашивает мужчина. – Очень, очень повезло.
Было в его тоне нечто такое, из-за чего больше не хочется ничего рассказывать, а тем более расширять круг посвященных в это дело, поэтому приходится состроить наивное лицо, говорящее о том, что так далеко я не заглядывала, когда принимала свои отнюдь не взвешенные решения.
- Ладно, - Стефан похлопывает ладонями по крышке стола, покрытого шелковой скатертью, - будем надеяться, что он не из наших, а то наверняка замутят дело. Так что придется держать руку на пульсе. Но и ты не расслабляйся – вдруг он еще объявится. Тогда сразу ко мне.
Соглашаюсь на настолько сомнительное времяпрепровождение и как раз вовремя – в комнату заходит официант, заставляя нас терпеливо наблюдать за тем, как он управляется с тарелками. Только когда он выходит, Стефан снова заговаривает.
- Ладно, есть у меня на А-1 хороший тесный знакомый. Как раз специалист в твоем вопросе, так что, думаю, за ним дело не станет. Ты когда деньги отдать сможешь? – спрашивает он, хватаясь за вилку.
- В любое время после работы, - отвечаю, пожимая плечами. – Хоть завтра.
Стефан на секунду задумывается, а потом совершенно серьезно произносит:
- Нет, завтра рано. Подождем недельку. Заодно твоего честного спеца проверим. Так что к концу недели наберу тебя. Будь готова.
Соглашаюсь, понимая, что в этой ситуации спорить не о чем – условия более чем приемлемые, да и надежная крыша внушала надежду на успех всего мероприятия. Поэтому, следуя примеру моего друга, принимаюсь за скудный овощной салат – единственное блюдо, которое я могла себе позволить в этом заведении. Да, этим блюдом оказалась не вода.
Обед проходит быстро и в полном молчании. Уходим мы, каждый расплатившись по собственному счету, тоже в полном молчании.
Единственное, что меня поражает до глубины души - инцидент в главном зале.
Когда мы идем по проходу в направлении выхода, я обращаю внимание на стоявшего за несколько столиков от входа мужчину, который что-то говорит, опустив голову. Только когда мы подходим ближе, становится понятна причина такого странного поведения – перед его столиком на полу лежит официантка. Тело девушки находится в позе эмбриона, и это почти неудивительно, если бы не получаемые ею пинки в живот.
- Что он делает?! – кричу, поняв, что на моих глазах мужчина избивает женщину, и бросаюсь на помощь. Но меня почти отрывает от пола чужой силой и возвращает к стене. Это Стефан.
- Уймись! – шипит он, до боли сжимая запястья и прижимая меня к стене. – Здесь так не делают.
- Как так? – не понимаю я, и снова пытаюсь вырваться, чтобы помочь. – Он же убьет ее!
- Дура! – уже не шипит, а почти кричит мужчина. – Оглянись вокруг! Здесь мало тех, кто может помочь?! Но никто это не делает. Это закон! Здесь молчание - это закон! Поэтому я привел тебя сюда.
С трудом осмысливаю происходящее и оглядываю зал, ища подтверждение словам Стефана. В самом деле – они видят, они все и всё видят, но ничего не делают. Вот мужчина, который сидит к нам спиной и лицом - к происходящему, нервно ворочает в руках столовый нож, но при этом усиленно делает вид, что говорит с сидящей перед ним дамой. Дама, кстати, тоже заметно нервничает, из-за чего ее улыбка выглядит фальшивой. А двое мужчин, сидящих совсем рядом с преступником, периодически сжимают кулаки, хоть и делают вид, что разговаривают на посторонние темы. Все, все видят и слышат, но упорно делают вид, что не замечают происходящего. Что за нелепый закон?! А если бы на ее месте оказался кто-то из них?
Озвучиваю эту мысль вслух, слишком громко - несколько человек роняют столовые приборы разной значимости, подтверждая, что слышали мои слова.
- Ты думаешь, они не знают? Они знают это, Алина, - разочаровывает меня Стефан. – Каждый из них знает, чем рискует, приходя сюда. Поэтому одной тебе сюда лучше не соваться, поняла?
Киваю, даже не успевая сделать недоуменное лицо по поводу ошибки в имени, и перевожу взгляд на мужчину, избивавшего официантку. Он смотрит на меня и улыбается, очевидно, довольный произведенным эффектом. Вижу, как к его столику подбегают двое официантов, и один из них уносит недвижимое тело девушки, а второй остается вместо только что покалеченной коллеги. Для них ситуация привычна и естественна, как если бы посетитель просто устроил ругань. Но для меня кажется сверхциничной.
- Почему никто еще не закрыл это заведение? – спрашиваю, надеясь, что мой друг выдаст какую-нибудь причину, оправдывающую его бездействие. – Почему ты не взялся за это дело?
- Потому что, Али-ночка, - поучительным тоном произносит Стефан, - что мне тоже нужно где-то разговаривать без боязни, что это дойдет до чужих ушей. А молчание – вещь слишком дорогая, чтобы за нее платить всем и каждому.
К нам подходят официант и, судя по табличке на нагрудном кармане, администратор ресторана.
- У вас все в порядке? – вежливо интересуется он у Стефана, поглядывая в мою сторону. – Нам показалось, что ваша дама чем-то взволнована.
Стефан отпускает меня, позволяя стать в свободную позу, и произносит, напялив вежливую улыбку на лицо:
- Да, все в порядке. Она просто в восторге от вашего ресторана.
- О, тогда, надеюсь, леди унесет с собой только приятные впечатления, мистер Менес;н, - говорит администратор, широко улыбаясь. – Нам бы не хотелось в вас разочаровываться.
На секунду я решила, что услышала привычное «Нам бы не хотелось вас разочаровывать», но когда Стефан произносит ответное «Будьте уверены, я сделаю все, чтобы так оно и было», понимаю, что меня только что настойчиво предупредили о необходимости молчать. Нам угрожают, причем, совершенно не стесняясь это делать.
Находясь в шоке от увиденного и услышанного, я совершенно не сопротивляюсь, когда меня настойчиво выводят из ресторана под мерное проговаривание Стефана с персоналом заведения, и оставляют на улице в обществе одного друга, закрыв за нашими спинами дверь.
- Если ты ничего не сделаешь, чтобы это остановить, я серьезно задумаюсь над тем, чтобы написать статью и лживых полицейских, - на выдохе произношу я, когда мы отходим на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными швейцаром.
- Я не буду ничего делать, Полина, - упрямо произносит Стефан, шагая рядом. – Более того, я не дам это сделать и тебе.
- У тебя ничего не получится, - произношу, надеясь, что моя бравада не выглядит слишком жалкой.
- Это у тебя ничего не получится, дорогая, - Стефан останавливается, заставляя остановится и меня, и говорит, неотрывно глядя в глаза. – А если не угомонишься, то помни, что у меня есть на тебя небольшой компромат.
Задыхаюсь от его наглости, понимая, что он пытается меня шантажировать несостоявшимся заказом.
- Я отказываюсь от твоих услуг, Стефан! – произнести получилось достаточно пафосно, и это его рассмешило.
- Поздно, Полина, - отсмеявшись, говорит мужчина. – Или ты думаешь, что ради нашей многолетней дружбы, я пожертвую своей жизнью? Нет, дорогая, ты весишь на-а-амного меньше. Так что займи свой неугомонный рот чем-то полезным. И… к концу недели приготовь пятнадцать штук, как договаривались.
- Я не хочу, - произношу в спину мужчины, намеревавшегося уходить, подразумевая этим, что уже не хочу совершать преступление. После сегодняшних событий сама мысль о том, что кто-то кого-то будет убивать, вызывает неприятие.
Слышу легкий смех Стефана в ответ на мою реплику и понимаю, что дальше последует фраза, которая навсегда положит конец нашей дружбе.
- Поздно, Полина, – произносит он, снова поворачиваясь ко мне лицом. - Эпоха твоего «не хочу» закончилась, когда ты решила сделать себе подарок не по средствам.
Понимаю, что он прав, но все равно делаю вид, что в моих бедах виноват кто-то другой. К горлу подступают слезы, выдавая мое бессилие, безволие и безрассудство. Изо всех сил стараюсь их сдерживать, чтобы не дать Стефану лишний повод поглумиться. Меня спасает внезапно свалившийся на голову ливень, мгновенно промочивший одежду насквозь и бьющий по лицу тяжелыми каплями, позволяющими маскировать под ними льющиеся слезы.
Стефан тоже не спешит уходить.
Он странно смотрит на меня, словно понимает, что настоящий момент – не просто дружеская размолвка, а настоящий реквием по исчезающим отношениям, и уже мягко добавляет то, что должен был сказать в самом начале:
- Жизнь не умеет жалеть, Полина. Так что не жди, что тебя постоянно кто-то будет оберегать. – Он разводит руки в стороны, словно извиняясь за что-то, и добавляет чуть веселее. - И готовь большую ложку – хлебать ее дерьма предстоит много.
Кажется, мои губы дрожат то ли от зябкого холода, то ли от попытки скрыть слезы, и я не способна что-то ответить, могу только стоять и всхлипывать, надеясь, что это вполне похоже на начинающийся насморк.
Под жалобным взглядом Стефана становится понятна тщетность моих попыток казаться сильной.
- Тебя подвезти? – спрашивает он прежним дружеским тоном, который сейчас кажется фальшивым. Отказываюсь, предпочитая молча развернуться и уйти в направлении автобусной остановки.
Почему-то хочется промокнуть и умереть, вместо столь полезного занятия, как «взять большую ложку». Перспектива лишиться всего, что имею, в том числе друзей, кажется пугающей и не вызывает желания бороться. Забыться – да.
Вот, как сейчас, сесть на скамейку под стеклянным куполом остановки и не думать ни о чем. Дождаться, когда придет автобус, на секунду прояснить сознание, чтобы понять, что это нужный маршрут, и, войдя внутрь, устроиться на сидении возле окна, ожидая, когда транспорт привезет к нужному месту. Не думать ни о чем – просто смотреть, как дождь рисует полосатые узоры на стекле и наливает целые озера и дождевой воды, рассекаемой проезжающими машинами.
Дождь, кажется, идет для меня одной – он упорно льется, даже когда через двадцать минут я подхожу к дому.
И даже когда поднимаюсь в свою квартиру, принимаю горячий душ, переодеваюсь в махровый халат и усаживаюсь с чашкой горячего кофе напротив окна, дождь все еще идет.
Упорный и слишком сильный, как связавшие меня обязательства.


Мне жаль ее.
Во второй раз.
Первый - там, на площади, когда мужчина, ее друг, сказал что-то слишком важное для нее.
Не понимаю, почему она расстроена. Мне казалось, что она достаточно цинична для этого места.
Это несоответствие заставляет задуматься о причинах. И я пока не нахожу их.
Видел ее слезы, готовящиеся пролиться, и видел, что она не хотела их показывать. Было интересно, заплакала бы она, в конце концов? Не удалось выяснить – помешал дождь. Мироздание… Оно и не должно заботиться о моих желаниях. Но все равно интересно, как повел бы себя тот, другой мужчина.
Я не знал, что произошло. Просто почуял, как начинает плестись новая нить - ее нить - и решил выяснить.
Видимо, почуял слишком поздно, потому что когда нашел ее, нить уже начала витать вокруг женщины неясными обрывками, не позволяя проследить, куда она ведет.
Но, с учетом пожеланий женщины, несложно догадаться.
А теперь смотрю на нее через окно и не понимаю причин для слез.
Дождался, пока она отправится спать.
Только тогда позволил себе уйти, зная, что во сне она точно не натворит новых бед. Впрочем, я мог ошибаться – с женщинами мне не приходилось иметь дело. И это было странно. Они - другие.
Придется наведываться к ней чаще – новая нить уже не дает покоя. Даже не создав узор, она заставляла тянуть ее, хватать бесполезные витающие в воздухе куски и отпускать их обратно. Больше я ничего не могу сделать.
И еще волнует, что до сих пор нет того, кто поведет нас.
Мои воины терпеливы, но они пошли за мной, веря в меня. Скоро они начнут спрашивать, когда начнется битва, а у меня же даже нет достойного ответа.
Жалкий Страж, возомнивший себя полководцем.
Мне горько и я чувствую стыд за свою бездеятельность. Я не достоин своего звания.
Только одно меня останавливает от того, чтобы уйти обратно в надсферу и стать Постоянным Стражем: я видел свет Мироздания. Его видели многие.
И он указал на меня.


Тот, кто придумал первый рабочий день после отпуска, заслуживает дыбы. Даже если открытие свое он произвел исключительно из благих побуждений.
- Полиночка, привет! Мы тебя заждались уже! – снова слишком довольное и в такой же мере разукрашенное лицо Маргариты мелькает за стойкой ресепшена, и девушка выходит ко мне, чтобы обнять и поцеловать в обе щеки. Со стороны этот жест кажется вполне искренним проявлением чувств. Но только со стороны. Мне же, находящейся в паре сантиметров от красавицы, виден ее холодный взгляд, который не может затмить широкая улыбка.
Иногда, во время очередного такого дежурного поцелуя Маргариты, казалось, что у меня очередной приступ паранойи и тотальной подозрительности, но каждый раз я видела нечаянный взгляд в мою сторону, полный отвращения, и понимала, что паранойей тут и не пахнет.
- Только не говори, что вы не издавались по моей вине, - бросаю в ее сторону ни к чему не обязывающую шутку и, дождавшись кривой ухмылки, означающей, что мой юмор пришелся ей не по душе, направляюсь прямиком в кабинет редактора. В конце концов, мне элементарно нужно знать, с чего начинать работу, а то больше месяца безвозвратно ушли, и накопленный материал мог оказаться абсолютно ненужным.
Мистер Селман встречает меня слишком воодушевленно, словно, в самом деле, без моей скромной персоны издательство не могло справляться с нагрузкой.
- Зацепина, у нас горит номер, - говорит он вместо приветствия и усаживается в кресло, снова утыкаясь в бумаги.
Недоуменно смотрю на то, как он внимательно просматривает материал, совершенно не обращая внимания на меня, и, удивляясь несоответствию его слов и действий, спрашиваю:
- Так что мне делать? Старый материал брать или искать что-то новое?
Редактор отрывается от бумаг и устремляет на меня свой задумчивый взгляд, говорящий, что он все равно где-то глубоко и прочно застрял в собственном мире под названием «свежий выпуск».
- Нет, - произносит он, видимо, поняв, что и так слишком долго думал. – Этот номер уже сверстан, только окончательную обработку пройти – и в печать, а вот следующий… Сделай мне статью на первую полосу. Небольшую, колонки на две. Можно даже рекламную. Но так, чтобы от главной новости не отвлекала.
- А что за главная новость? – не смогла не поинтересоваться я.
Усач недоуменно на меня смотрит, а потом, словно вспомнив что-то, произносит:
- Назначение нового премьера. Ты новости совсем не смотрела? – он наставительно стучит кулаком по столу. – Зацепина, не растеряй сноровку! Я же говорил: всегда держи руку на пульсе. Даже если собралась умирать, всегда найдется интересный материал, который сделает тебя знаменитой. Вот умрешь известной, тогда можешь считать, что уволена, а до тех пор…
- … держи руку на пульсе, поняла, - повторяю уже заученную до зубовного скрежета фразу, которая давным-давно стала визитной карточкой мистера Селмана, и произносилась всякий раз, когда редактор заговаривал с кем-нибудь из подчиненных. – Быть может сводку происшествий просмотреть?
- Нет, - морщится мистер Селман. – Я же говорю – не перебивай новость дня.
- А если написать, что полиция занимается отловом категории неблагонадежных? – вспоминаются мне приключения с полицией и их предупреждением насчет проституток. На недоуменный взгляд редактора, поясняю, кого имею в виду, и понимаю, что он, как и я, раньше, тоже не в курсе.
- Оставь на следующий выпуск, только подкрепи материалом. Есть еще что?
- М-м, можно рассказать о профессии наемного убийцы, например, - в душе злорадно усмехаюсь, понимая, что мое предложение попахивает откровенным издевательством, но ничего не могу с собой поделать.
Мистер Селман поднимает брови вверх и спрашивает:
- Я так понимаю, у тебя и материал есть? – видит мой отрицательный жест и добавляет. – Вот когда будет, тогда и публикуй. Все?
- Пока да, надо подумать, - произношу, надувая щеки, максимально правдиво передавая этим жестом степень сложности поставленной мне задачи. – Мне идти?
- Иди, Зацепина, иди… - редактор внимательно наблюдает, как я поднимаюсь из кресла и направляюсь к двери. – Если не успеешь, переведу в футса.
Серьезная угроза – мне даже приходится остановиться. Перевод штатного корреспондента в разряд обыкновенного «мальчика на побегушках», которого любой может пользовать по прямому назначению в неограниченном объеме, подобен увольнению. Разница лишь в том, что после увольнения можно найти работу, а вот уйдя в свободное плавание с места футса, место можно найти не выше курьера и разносчика ресторанной еды.
Значит, выпуск и правда, горит, а альтернатив у редактора нет. А мне, похоже, предстоит новая нижеоплачиваемая должность.
С ощущением полной безысходности занимаю свое рабочее место у монитора и, оглядевшись по сторонам, проверив ящики стола и внимательно осмотрев все затемненные уголки в поисках подслушивающих и подсматривающих устройств, включаю компьютер.
Все-таки последняя встреча со Стефаном наложила неявный отпечаток на мою психику.
Но как только приветственное сообщение сменяется рабочей областью системы, понимаю, что моя предусмотрительность не такая уж и лишняя. Что-то неуловимо изменилось, настолько незначительно, что сразу и не поймешь, и только присмотревшись, находишь то, что так выбивает из колеи. И этим чем-то оказывается отсутствие нескольких папок среди обилия значков - кто-то рылся в моем компьютере и, похоже, даже нашел, что искал.
Осторожно оглядываюсь на коллег, надеясь вычислить среди них того, кто мог провернуть подобное, но вижу полное отсутствие интереса и всепоглощающую занятость работой, говорящую о том, что причастное лицо вероятнее всего не из наших. Неужели это те же люди, что обыскивали квартиру и дачу деда? Что такого они ищут, что перешли на мою собственность? Моя деятельность и его никак не были связаны, и здесь они наверняка не нашли то, что искали. Значит на очереди моя квартира.
Срываюсь с места, не удосужившись выключить технику, хватаю чуть не оставленную сумку и несусь в сторону выхода – мне нужно успеть домой раньше, чем они уйдут. Меня окликают, когда уже почти выбегаю на улицу, но я отмахиваюсь, с запозданием понимая, что звал сам мистер Селман, ловлю такси и успеваю скрыться в нем до того, как меня остановят физически. В машине набираю номер Антона, надеясь, что тот, как всегда выручит, и немного напрягаюсь, когда после пятого звонка он сбрасывает трубку. В этот раз, похоже, придется полагаться на себя.
Прежде, чем открыть дверь подъезда, немного раздумаю, разглядывая окна собственной квартиры, пытаясь найти там малейшие намеки на неестественное оживление, но не увидев ничего подозрительного в прозрачных занавесках, вхожу в подъезд и поднимаюсь на свой этаж.
В почтовом ящике, навешенном на дверь, обнаруживаю сюрприз – красную розу, которую кто-то оставил совсем недавно, судя по степени свежести. Когда пытаюсь ее достать, понимаю, что придется открывать ящик, потому как к стеблю, похоже, был привязан конверт. И эта оригинальность неизвестного, пославшего витиеватое сообщение, раздражает. Наконец, когда я вытаскиваю конверт на свет и открываю карточку с содержавшимся в ней посланием, понимаю, почему меня раздражал цветок – просто я заранее знала, что ничего хорошего подобный знак внимания не предвещает.

«Любезная мисс Полина ***, по случаю Вашего недавнего вступления в число поклонников нашей кухни, буду рад видеть Вас в нашем ресторане сегодня в 21 час.
С большим почтением, Эдмонд Энор.
P.S. Надеюсь, Вы понимаете, насколько для нас важно Ваше присутствие?»

Почти роняю записку из рук, но во время спохватываюсь, понимая, что простая слабость ничего не решит. Почему-то очень хочется просто выбросить злополучный конверт вместе с его содержимым и ни в чем не повинной розой, вынужденной быть приманкой для доверчивых девушек. Вместо этого я преодолеваю гордость и набираю номер Стефана, на миг решив потеснить принципы о неотменимости принятого единожды решения, предпочитая отдать дань уважения элементарной рациональности.
Задаю вопрос о странном послании, несколько минут выслушиваю подробную инструкцию о том, что можно, а что нельзя делать в сложившейся ситуации, и понимаю, что на сегодняшний вечер у меня уже запланирован целый перечень мероприятий. Ибо, как оказывается, если я вдруг осмелюсь не прийти на встречу, никто не может мне гарантировать долгую и благополучную жизнь до завтрашнего рассвета.
Только сейчас я начинаю понимать, насколько сильно вляпалась в очередную лужу, налитую «сильными» этого мира.
- Но тебе, как журналисту, даже повезло – сможешь взять интервью, - Стефан, кажется, усмехается собственной шутке, а меня вдруг осеняет мысль о том, что я отправлю на первую полосу в пятницу. – Если, конечно, выйдешь оттуда…
Да уж – единственное, что у Стефана всегда получалось это обнадежить, а потом резко обломать.
- Ты как? – спрашивает он меня, когда я ненадолго замолкаю, представив встречу и перечень вопросов, которые хочу задать этому человеку. – Уже пришла в себя?
- Более чем, - отвечаю довольно грубо, стараясь, чтобы мой ответ вызвал желание бросить трубку, а не расспрашивать подробно о самочувствии, и это оказывается действенным методом избавления от назойливого внимания.
Пробурчав что-то невнятное в ответ, Стефан кладет трубку, оставляя меня у двери собственной квартиры, позволив, наконец, сделать то, ради чего я сюда и примчалась – открыть дверь и проверить все ли в порядке.
Удивительно, но вместо ожидаемого хаоса, меня встречает старая добрая квартирка с горящим верхним светом в кухне и не заправленной в спешке кроватью. Больше ничего не нарушает привычного устройства моего уголка Вселенной со светлыми стенами и темной мебелью. И то, что я вижу, меня даже разочаровывает – словно мне недодали порцию положенного адреналина. Только зажатая в руке роза напоминает, что выработка этого гормона переносится на сегодняшний вечер.
Неспешно набираю номер редактора, чтобы сообщить ему, что отправляюсь добывать материал и, получив заветное освобождение на оставшийся день, решаю немного подготовиться к предстоящей встрече, раздобыв хоть немного информации о человеке, с которым мне предстоит встретиться.
Информации оказалось немного, и вся она находится в закрытом доступе, который, опять же по старой привычке предоставляет мне Стефан, переслав файл на почту.
Фото нет, как я и предполагала. Женат. Владеет сетью ресторанов по всему континенту. Имеет колоссальную прибыль, позволяющую несколько раз в месяц проводить благотворительные вечера. Типичный «сильный» - даже больше, чем его всемирно известный родственник. С таким разговор предстоит недолгий, но очень сложный, значит, нужно ограничить набор вопросов наиболее существенными. Лишь бы хватило наглости их задать.
Когда подготовительный этап заканчивается, количество интересующих вопросов в блокноте сокращается до пяти, а часовая стрелка приближается к половине девятого, я вызываю такси – не хочется опаздывать на столь важную встречу, лучше подождать на улице.
Все время поездки пытаюсь убедить себя, что мне нечего бояться, и вообще – я свободный журналист и имею право говорить что, где и когда угодно. Вот только, сколько бы я не занималась само тренингом, разум упорно твердит, что в такой ситуации очень помогает заряженный револьвер, а не журналистское удостоверение.
- Не волнуйтесь, мисс, все будет в порядке, - произносит водитель такси, когда я покидаю салон автомобиля. – Только будьте благоразумны.
И почему-то после его слов становится еще страшнее. Неужели у этого Энора свои люди повсюду?
Швейцар впускает меня, как только я подхожу к входу – даже не смотря на то, что до назначенного времени еще пятнадцать минут. Дальше меня перехватывает тот самый администратор, который вчера советовал держать язык за зубами, и ведет меня в одну из VIP-комнат на втором этаже, оставляя дожидаться положенного часа в одиночестве.
Странно. Хоть меня никто и не проверял, но почему-то постоянно ощущается, будто за мной неотрывно наблюдают. Быть может так оно и есть, а может у меня просто разыгралось воображение, но лишних телодвижений делать не хочется – даже блокнот с перечнем вопросов я не рискую доставать, решив, что это может вызвать только лишние вопросы у моего собеседника.
Единственное, что я себе позволяю, сверять время на наручных часах с огромным часовым механизмом, стоящим у входа.
Мистер Энор появляется точно по времени, которое показывают его часы, и опаздывает на две минуты, судя по моим.
- Приветствую вас, мисс, - мужчина в черном смокинге галантно наклоняется, чтобы поцеловать мне руку, которую я подаю несколько запоздало, с трудом сообразив, что следует делать. – Весьма рад вашей предусмотрительности. Всегда приятно иметь дело с ответственным человеком.
Такое обилие комплиментов и завуалированных намеков повергает меня в ступор, заставляя разбираться с подтекстах и скрытых смыслах сказанных слов. Так что я только неуверенно киваю, пытаясь понять, что именно мне хотели сказать, и разглядываю подтянутого холеного мужчину вольготно рассевшегося в кресле напротив, положив ногу на ногу.
Мне позволяют подобное неуместное поведение ровно до тех пор, пока мой взгляд не переходит на галстук-бабочку на шее мужчины – словно от одного чужого взгляда на этот предмет туалета у мистера Энора начинается удушье.
- Мисс Зацепина, - произносит мужчина нарочито громко, отвлекая мое внимание, - вы понимаете, почему вы здесь?
Снова тушуюсь под колким взглядом и пробую ответить, стараясь не выдавать своего беспокойства:
- По поводу вчерашнего происшествия, я понимаю? – кажется, последний слог проглатываю от непомерного волнения, но мужчину это, похоже, не сильно волнует или он просто не придает значения.
- Думаю, вы понимаете, насколько в ваших интересах последовать совету вашего друга, - говорит он, словно и не было никакого ответа с моей стороны. – Это весьма… полезный совет.
Понимаю. Еще как понимаю, но усилием воли пытаюсь вернуть самообладание, чтобы в этой ситуации не оказаться на месте обыкновенной жертвы, которую могут раздавить одним пальцем.
- Понимаю, мистер Энор, - произношу, едва удерживая тон на низких нотах, стараясь не переходить на панический писк. – Но мое молчание и в ваших интересах.
Мужчина молчит, легко постукивая большим пальцем по подлокотнику, а потом произносит:
- Так сложилось, что пока я вынужден вас терпеть, мисс Зацепина. Хоть мне это и не особо нравится, признаюсь. – Он вздыхает и поднимается с кресла, чтобы подойти к часам, разглядывая резные цифры. – Только поэтому я готов обменять ваше молчание на некоторые ваши требования, если они у вас есть.
- Есть, - киваю, вынуждая мужчину обернуться в мою сторону и даже удивленно поднять брови, словно он не ожидал подобной наглости.
- И?
- Мне нужны гарантии, что меня никто не тронет, - немного помявшись, произношу первое требование. Мужчина кивает, словно не услышал ничего нового для себя.
- Даю вам честное слово, - говорит он, улыбаясь, зная, что больших гарантий я требовать не стану, полагаясь на добросовестность владельца ресторана.
- Пообещайте, что человека, учувствовавшего во вчерашнем беспределе, привлекут к ответственности, - вырывается у меня раньше, чем я успеваю обдумать.
- Следующее, мисс Зацепина, - мужчина меланхолично возвращается к столу и снова садится в кресло.
- Вы сможете это устроить? – вместо нового требования рождается очередной совершенно ненужный вопрос. Ну, какое мне дело? И так понятно, что он не станет это делать.
- Конечно, нет, - мужчина не стал разочаровывать меня своей непредсказуемостью, предпочитая ответить так, как я и ожидала. – Мы не фонд мира, мисс. У нас несколько другие приоритеты.
Недовольно поджимаю губы, словно мне, в самом деле, отказали в важной просьбе, и вспоминаю о запланированном.
- Вы дадите интервью нашему изданию? – кусаю губы и неловко поглядываю в сторону Энора. В этот раз я, похоже, по-настоящему его удивила. И опять своей наглостью.
- Я не даю интервью, мисс Зацепина, вы должны это знать, - строго произносит он, напоминая о закрытости семейной жизни клана Эноров. Людей, о которых толком никто ничего не знает, а я не только видела еще одно лицо из их семейства, но и имела наглость просить его рассказать о себе.
- Это для рекламной статьи, - поспешно поясняю, пока он не передумал насчет выполнения части моих требований. – Ничего о личной жизни. Просто расскажете, как работает ресторан, где закупаете сырье, какой контингент отдыхает, кто может рассчитывать на обед в ваших стенах…
Мужчина ненадолго задумывается, а потом соглашается.
- Хорошо. Я отвечу на эти вопросы, но не более того, и на этом ваш перечень требований можно считать исчерпывающим.
Воодушевленно киваю и улыбаюсь, понимая, что мне только что крупно повезло: я не только останусь живой и здоровой после этого разговора, но и получу бонус в виде материала для своей статьи. Поэтому дальнейший разговор проходит в почти непринужденной обстановке – кажется, даже мистеру Энору приятно перейти на новый уровень общения.
- …И напоследок можно вопрос не для статьи, мистер Энор? – вконец расслабившись, произношу я, когда мне уже тактично намекают на приближение комендантского часа. Мужчина кивает, позволяя окончательно обнаглеть.
- Энор – это ведь фамилия нетипичная для наших краев, - говорю, понимая, что перехожу грань дозволенного, но не могу не удовлетворить любопытство. – Больше похожа на…
- Западную? – мистер Энор обрывает меня на полуслове. – Так и есть. Это все?
Киваю, понимая, что теперь точно все, и взволнованно сморю на часы.
- Вас уже ждет машина, мисс, - устало произносит мужчина, заметив мои телодвижения. – Вас довезут до дома без происшествий.
- Спасибо, - удивляюсь подобной заботе и снова протягиваю руку, позволяя ему прикоснуться к коже губами. И прежде, чем успеваю убрать кисть, слышу его наставительный шепот:
- Все же лучше, чем с сомнительными приключениями в странной компании.
На мгновение, кажется, теряю дар речи, потому что понимаю: он знает об Антоне.
Кажется, в моих глазах появляется страх, потому что мистер Энор удовлетворенно хмыкает и, чуть сжав мои пальцы, позволяет убрать руку.
- Всего доброго, мисс Зацепина, - мужчина кивает и выходит, не потрудившись позаботиться о моем сопровождении. Но подобному отступлению от правил хорошего тона я удивляюсь недолго – за мной тут же приходит администратор и, всучив мне карточку для «особых клиентов», проводит до машины. Уже в салоне я могу рассмотреть саму карту с личным номером и моей фамилией, дающую право посещения ресторана «без приглашения». Весьма и весьма полезная карта, вполне тянувшая на настоящую оплату моего молчания.
Старательно прячу карту в сумочку и задумываюсь. Как оказалось, моя принципиальность и честность тоже имеют свою цену, конечно, собственная жизнь вне конкуренции, но наиболее осязаемой платой оказался кусочек пластика с позолоченными буквами, лежащий в закрытом кармашке сумки. Моя настоящая цена – возможность обедать без опасений быть прослушанной. Как много и как мало.
Ну и пусть. Когда-нибудь наверняка пригодится.
Примерно с такими словами я и уснула уже у себя дома.
А посреди ночи меня разбудил звонок от Стефана, который напрочь выбил из головы весь сон. Мужчина сказал только два предложения, а они подействовали сильнее, чем крепкий кофе.
- Он согласен. Готовь на пятницу деньги.
Это значит: моя месть скоро свершится. Ну и пусть не тем методом, который мне хотелось бы – разве чистота рук имеет хоть какое-то значение для столь грязной работы? Нет, потому что итог все равно один. Так что оставим рассуждения о степени прикосновения к мерзости и вместо этого просто порадуемся тому, что хоть одна из поставленных задач скоро будет выполнена.
В половине третьего радоваться я предпочитаю, ворочаясь с боку на бок в своей кровати. Конечно, терять драгоценное время на обыкновенное пролеживание жизни расточительно, но я все равно не теряю надежды уснуть. В конце концов, часа через полтора организм окончательно изматывается и начинает уходить в короткие наплывы дремы, из которой меня то и дело вырывает чувство падения.
Из очередного прилива дремоты меня вырвает звон разбитого стекла и послышавшийся вслед за этим непонятный хлопающий звук. Испуганно вскочив на кровати, я поворачиваюсь в сторону доносившихся звуков и замираю, не имея возможности что-то сказать или сделать, слишком пораженная увиденным.
У разбитого окна, пол под которым усеян сотней осколков, стоит зловещая мужская фигура. И если б не полное отсутствие в его руках хоть какого-то снаряжения, я бы решила, что это грабитель.
Вероятно, будь у меня в запасе несколько секунд или день вместо ночи, я смогла бы закричать, но я не успеваю ничего сделать прежде, чем он хватает меня в охапку и прыгает в окно.
Свист ветра в ушах дает понять, что мы падаем, причем с удвоенной скоростью, а я до ужаса не хочу умирать. Тогда я судорожно цепляюсь за чужую одежду, инстинктивно надеясь вскарабкаться повыше, и, видя приближающиеся огни фонарей, кричу на очень высокой ноте. Кажется меня не слышат или не хотят слышать – только сильнее сжимают и без того тесные объятия, не давая выкарабкаться. И я понимаю, что подошла моя очередь.
Неожиданно чувствую резкий рывок вверх, заставляющий голову откинуться резко назад, а челюсти сомкнуться, подавляя крик, и меня накрывает состояние невесомости. Одновременно слышу хлопающие размеренные звуки, следующие за ними порывы ветра, и пытаюсь отыскать их источник.
Нахожу в нескольких сантиметрах от меня. Огромное нечто, развевающееся за спиной моего похитителя, выглядит пугающе, и я даже не могу подобрать аналога, чтобы описать, на что оно похоже. Быть может, если разрезать плащ, будет нечто подобное, но только по форме. И это «нечто» сейчас совершенно точно не дает нам упасть вниз на асфальтированную улицу, подминает под себя воздух и перенаправляет его в другую сторону. Какой-то странный механизм или мутация?
Наконец перевожу взгляд на лицо моего похитителя, едва освещаемое долетающим до нас светом фонарей, и замираю то ли от ужаса, то ли от предвкушения.
Наемник. Мой несостоявшийся наемник с суровым лицом и не менее суровыми взглядами на жизнь. И он меня только что похитил. Зачем?
Вижу, как мужчина хмурится, словно он только что прочитал мои мысли, и хочу задать какой-нибудь вопрос, только бы не вести параллели относительно неслучайности сегодняшней встречи. Но едва открываю рот, снова чувствую рывок, уносящий меня на бешеной скорости куда-то вверх. Закладывает уши, а глаза закрываются сами собой, позволяя нести меня так высоко, как только можно. Наконец, он снова застывает в воздухе недвижимой тенью, разворачивает меня спиной к себе, обхватывая талию, и велит открыть глаза.
Почему-то подчиняюсь ему, только делаю это медленно, словно что-то зависит от скорости поднимания век, и тут же мой взгляд устремляется на едва заметные огни города, оставшиеся далеко внизу. Теперь я могу видеть вдалеке еще несколько бледных световых пятен. Сердце бьется часто-часто, словно готовится сбежать из грудной клетки на волю, дыхание перехватывает от восхитительных и пугающих ощущений, и я неосознанно хватаюсь за державшие меня руки, надеясь так хоть немного подстраховаться.
Наемник воспринимает мои действия по-своему. Он проводит рукой у меня перед глазами, и когда опускает ее, я вижу висящий в воздухе ворох красных ленточек, завивающихся спиралью вокруг невидимой оси. Больше всего их возле меня – они окружили меня копошащимся роем, а дольше уходят куда-то за пределы видимости, словно зовут за собой.
- Что это? – недоуменно спрашиваю о красном рое так, словно все остальное уже выглядит обыденным и привычным.

- Нити, - отвечает мне тихий бархатный голос, заставляющий вибрировать каждую клеточку. – Они ведут меня.

- Куда ведут? – нахожу в себе силы повернуться, чтобы увидеть его сосредоточенное лицо, глядящее вдаль.

- Хочешь знать? – спрашивает он безо всякого участия.

Киваю в ответ, слышу такое же отстраненное «Хорошо», и снова чувствую резкий рывок, после которого меня буквально размазывает по воздуху, заставляя двигаться вперед с невиданной ранее скоростью. Держусь с трудом, хоть меня и прижимают сильные руки, не давая телу разлететься на несколько отдельно летящих кусков. Постоянная заложенность в ушах пугает, заставляя глаза открываться, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Но и глаза не могу открыть надолго – они тут же начинают слезиться от потока движущегося навстречу воздуха. Чувствую себя словно загнанной в ловушку, что впрочем, было не так далеко от истины. Когда от постоянного напряжения в голове начинает звенеть, наемник снисходит до разговора со мной.

- Потерпи, осталось недолго, - говорит он, и после этого я замечаю, что он сбавляет скорость, позволяя моему телу принять нормальное положение.

Оглядываюсь, пытаясь определить наше местонахождение, но поняв, что нахожусь в незнакомом месте, спрашиваю, где мы. Мне не отвечают, предлагая самостоятельно разгадать секрет уходящей вдаль дорожки из редких фонарных столбов, и недоумеваю относительно своего местоположения.
Ситуация проясняется, когда мы пролетаем над бетонным забором с колючей проволокой и застываем над крышей барака, в который ведет красная хаотичная нить. Чуть поодаль замечаю еще один отросток, тянущийся под крышу, и задумчиво смотрю в лицо наемника, надеясь, что он разъяснит происходящее.
Тот снова проводит рукой, и я вижу, как исчезают крыши над бараками, позволяя заглянуть внутрь.
Тюрьма. Обыкновенная для А-1 рядовая тюремная зона, с сидящими по клеткам-комнатушкам заключенными. Про эти тюрьмы снят не один репортаж, рассказывающий об «элитности» этого места, даже несмотря на почти пятидесятипроцентную смертность среди заключенных.
Замечаю, что моя нить тянется к одному из заключенных в оранжевой форме, который сидит в камере и делает заточку, оглядываясь на спящих соседей.
Другая нить уводит чуть дальше, и когда я прослеживаю ее, понимаю, что она ведет к убийце моего деда. Еще одна прямо сейчас крадется к нему от наемника Стефана.
Зажмуриваю глаза, пытаясь избавиться от галлюцинаций, но даже с закрытыми глазами ощущаю веяние прохладного воздуха прямо в лицо и чужое теплое дыхание возле уха, говорящие о том, что это происходит на самом деле. Знаю, что и предшествовавший всему полет, и молчаливое наблюдение за заключенными, и алеющие связующие нити, не исчезнувшие после того, как я открыла глаза – все это происходит на самом деле. Потому что ощущения слишком яркие, слишком запоминающиеся – такого не бывает во сне.
- Что это? – спрашиваю своего собеседника, держащего меня в нескольких десятках метров над землей. – Эти красные ленты…

- Нити, - отвечают мне оглушительным шепотом, не поясняя ничего больше, словно об остальном я и так должна была догадаться.

- Такие яркие… - замечаю, прищуриваясь, словно меня ослепляет их цвет.

- Потому что из крови, - слова режут слух, заставляя поежиться, словно меня окатили ледяной водой.

Нити из крови… Звучит страшно. Даже слишком страшно, чтобы быть правдой. Скорее похоже на запугивание. Как правило, чем опаснее ситуация, тем мягче и тише преподносятся предупреждения, как было с Энором. А тут буквально кричат об опасности. Бахвальство. Запугивание. Попытка подвести к конкретному решению.
Меня осеняет, зачем меня сюда принесли – он хочет, чтобы я отказалась от заказа.
Горькая улыбка появляется на лице.
Второй раз он пытается увести меня от моего решения. Второй раз он пытается спасти этого урода. Так же, как до этого делали власти, позволив прохлаждаться в комфортабельной одиночной камере.
Еще одно не дает покоя – его поразительная осведомленность относительно моих решений. Кто он? Мог ли работать на полицию или он просто заинтересованное лицо?
- Что тебе от меня нужно? – спрашиваю, неожиданно понимая, что, не смотря на предположения Стефана, этот мужчина не из полиции - не стал бы полицейский так со мной возиться. Тогда кто он?

- Ты должна изменить решение, - твердо произносит мужчина, снова позволяя крышам вернуться на отведенные для них места и медленно поднимая нас вверх.

Молчу, раздумывая над его требованием, но уже знаю, что все равно скажу «Нет!», а когда отвечаю, тут же чувствую, как его руки крепко меня сжимают, и, после очередного рывка, мы снова летим на бешеной скорости, размазывающей реальность в одну густую темную полосу.
И снова свист ветра в ушах до оглушения, и невообразимо сильное давление воздуха навстречу, и бешено колотящееся от страха сердце, норовящее выпрыгнуть еще несколько миль назад.
И опять я замечаю, что мы попали в очередной пункт назначения, только когда давление внезапно падает и сменяется чувством невесомости, говорящей, что мы медленно снижаемся.
В этот раз меня принесли на лужайку возле частного дома с синей черепицей, белыми стенами и цветущими клумбами по обе стороны от каменной дорожки. Не сказать, чтобы я ожидала, что меня вернут домой, но идти ночью в дом к чужим людям тоже не очень приятно, о чем я и высказываюсь своему попутчику. В ответ тот сурово на меня смотрит, посылая вполне осязаемую волну раздражения, и дернув за руку, ведет к окну, из которого льется слабый свет.

- Смотри, - велит он, сжимая мою голову, заставляя заглядывать в чужую жизнь через оконное стекло. – Смотри.

Некоторое время я игнорирую его приказ, но, в конце концов, смиряюсь перед неизбежным и открываю глаза, чтобы на мгновение окунуться в чужой мир.
Вижу на постели женщину. Он сжимает в руках фотографию в рамке и плачет, поглаживая ее пальцами через стекло. Ее плач постепенно переходит во всхлипы, и вот уже она утыкается лицом в подушку, глуша этим самым свои рыдания.
Жаль ее, только я не понимаю, зачем мне на это смотреть.
Дверь в спальню открывается, и в комнату вбегает малыш лет пяти в пижаме, а следом довольно медленно входит подросток в черной майке и пижамных штанах. Малыш подбегает к женщине и бросается ей на шею, видимо, утешая. То же делает и второй ребенок.
Семья. Они переживают общее горе, но они хотя бы вместе.
- Я так понимаю, у них умер отец? – произношу срывающимся голосом. – Это я должна была увидеть?

- Умрет, - поправляют меня, обдавая холодом. – Через четыре часа.

Из груди вырывается удивленный вздох – такого я явно не ожидала. Почему-то мне казалось, что у убийц не может быть семьи. Но у этого есть. У него есть жена и дети, которые его любят.
Семья, которую он не заслуживает!
Семья, которая должна быть у меня.
- За все нужно платить… - произношу, подразумевая, что виновный должен заплатить за мое горе сполна. И то, что у него есть семья, не дает право избежать расплаты. – Я не изменю решение.
Тут же чувствую, как меня резко разворачивают, и с вызовом смотрю в лицо наемника-отступника. Он рассматривает меня, словно видит впервые, и очень удивлен моему мерзкому виду. Пусть. Я. Не изменю. Решение.

- Ты готова взять ответственность за чужую смерть? – кажется, в его голосе скользит неподдельное удивление, и величественно киваю, добивая его этим жестом.

Надеясь, что теперь он просто опустит руки и оставит меня в покое.
Он резко отпускает меня, словно обжегшись, и несколько секунд всматривается в картинку за моей спиной, а после снова решительно хватает меня в охапку.
Рывок – и снова яростный полет на запредельной скорости ввысоту.
Остановка, заставляющая мои внутренности по инерции подскочить к горлу, и резко оборваться, чтобы встать на место. Кажется, это мой предел, потому что я не могу больше свободно смотреть в холодные голубые глаза из-за нарастающего тумана. Наемник что-то говорит, но и слышать я тоже уже не могу – мешает нарастающий шум.

- …ошибся… - кажется говорит он, - …не достойна…

В последний раз смотрит мне в глаза как-то обреченно и поднимается вверх, оставляя меня парить.
В тумане вижу, как он удаляется все дальше, глядя на мое безвольно лежащее в воздухе тело. Кажется, я не умею парить без его помощи… Это отрезвляет и заставляет сознание проясниться.
Тогда я понимаю, что падаю, а он… Он остался там, в высоте, и просто наблюдает за моим падением.
Поток воздуха безжалостно бьет в спину, и резкими порывами забирается под пижаму, растрепывает волосы, заставляя их застилать мне глаза, препятствуя видеть того, кто только что меня убил.
Знаю, что мне не выжить после падения с такой высоты. Но все равно упорно цепляюсь руками за воздух, надеясь остановить, затормозить падение. Я не хочу умирать. Не хочу.
Но уже спиной чувствую приближение земли и с надеждой смотрю на единственного человека, который может мне сейчас помочь. Того, кто умеет летать, а не падать, как я сейчас.
Вглядываюсь в темноту, как мне кажется, в том месте, где он только что был, но его самого там не вижу.
Он исчез.
А у меня остался только полет.
Рывок…