Раздел хlviii. Седоусый

Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946   


 Предыдущая часть: «РАЗДЕЛ  ХLVІІ. Апостолы и Иуда»  http://www.proza.ru/2014/09/16/1355 
 

                Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)

                РАЗДЕЛ  ХLVІІІ. Седоусый

                (Евангелие от Иуды)
                (перевод с белорусского языка)




                Каля мяне кулі, як пчолкі, гулі,
                Ля мяне дружочкі, як мост, ляжалі.

                Беларуская песня

 
                ...схапіў святое распяцце і так стукнуў ім па чэрапе
                святога айца, што той адразу адправіўся ў пекла.

                Сярэдневяковая навела





Серазину и Вифсаиде, то есть Городне, действительно было горе. Убийство и сеча не останавливались, а, напротив, как будто набирали силу и злобу. Убивали всех, чуть не до колесного штыря. И если значительная часть женщин и детей спаслась из домов, отмеченных крестами, в этом была большая заслуга седоусого.

Городенцы знали, куда, в случае чего, убегать тем, кто не может держать в руках оружия. Под городом лабиринтом тянулись старые, давно разоренные и заброшенные каменоломни. Самый близкий вход в них был с улицы Стрыхалей, и именно туда бросилась полуодетая, испуганная толпа женщин, стариков и детей. Только бы спуститься под землю, а там — лови за хвост ветер, за месяц не найдешь.

Лотр, однако, также помнил об улице Стрыхалей и послал туда человек сорок приспешников. Беззащитную толпу встретили мечами. И, наверное, бойня не миновала бы и слабых, если бы не нарвался случайно на мерзость седоусый с небольшеньким отрядом мещан. Они смели меченых, выбросили их с улицы и стали стеной по оба ее конца, пропуская только беглецов. На всю длину улицы шевелилась, кричала, плакала толпа. Больших сил стоило не допустить давки: деревянные двери в каменоломни вели не с улицы, они были в конце узкого — руки расставь и загородишь — и длинного, саженей на двадцать, аппендикса, сжатого между глухих стен. Очень медленно втягивалась толпа с улицы в этот аппендикс. А те, кого они прогнали, привели между тем помощь, уйму людей с белыми крестами на рукавах. Хорошо, что улица Стрыхалей была узкая и «кресты» не могли воспользоваться своим перевесом.

На обоих концах улицы Стрыхалей кипела сеча. Люди спинами прикрывали беглецов и медленно, по мере того как толпа втягивалась в тупик, отступали. Отступали и падали. С того конца, где бился седоусый, управлял «крестами» и сам секся в первых рядах закованный в сталь Григорий Городенский, а в мире Гиляр Болванович. Куда подевалась его дряблость. Не зря его сравнивали с нападающим крокодилом: только что было бревно, и вот — стрела. Он крутил мечом ловко и умело.

Седоусый думал, что все уже убиты, что они остались одни. Он не склонен был напрасно геройствовать и решил, что и они отступят в катакомбы следом за женщинами.

И как раз в этот момент заревела дуда. Ревела безостановочно, тревожно, грозно. Значит, люди были живые.

— Вишь, — издевался Грынь. — В слове истины... С оружием правды в правой и левой руке... Коринфянин.

— Хрен Вельзевулов, — выплевывал брань седоусый.

Рядом с ним бились мещане — мастера из Резного Угла, преимущественно католики. И хотя они пели псалмы другой веры — седоусый понимал их как братьев:
 

                Не ўбаюся полчышчаў, што абступілі мяне!
                Пачуй мя, Пане Божа, уратуй мя, Божа мой!
 

Были у них белорусские лица. Они бились вместе с ним и гибли как подобает. Пусть себе слова псалмов были латинские.

Взлетали над их головами двуручные предлинные мечи, и пятились они не от недостатка мужества, а потому, что было их мало.

 

                З глыбіні пекла ўзлямантаваў я да цябе,
                і голас мой быў пачуты.
 

— Католические свиньи, — бранился Болванович. — Где ваши... мулы ватиканских блудниц?!

— Закрой пасть, ублюдок, — рявкнул сосед седоусого.

Они сошлись около тупика. Сошлись вдвоем. Другие перестали быть. И так-то, плечо к плечу, прикрывая последних беглецов, начали отступать, думая о людях и еще о добродетельной тьме, куда за ними не осмелятся ткнуться. По усам и груди седоусого плыла кровь, сосед был не лучше. На середине переулка он упал, приподнялся на руках и надсадно прохрипел последние слова псалма:

 

                І хвалі абступілі мяне.

 

Упал головой на брусчатку.

Седоусый знал: бежать нельзя, хотя никого уже не было за его спиной и двери зияли черной пастью. Хорошо, что тут можно биться — много что один против двоих... Вот сейчас отступит, спустится спиной к границе между светом и тьмой, и тогда бросится во мрак, и тогда...

...Какой-то грохот раздался за его спиной. Из арки над тупиком упала решетка, которыми в опасности перегораживали улицы: пробравшись по крышам, постарался кто-то из врагов. Седоусый почувствовал спиною их холод и понял, что это конец.

Болванович занес меч — седоусый отбил его. Он не собирался продешевить последние минуты жизни. И так они бились в звоне и дребезге, хотя седоусый слабел и слабел.

— Ты умрешь, пес. Ты подохнешь.

Седоусый начинал хрипеть. Красное марево стояло перед глазами. Он хотел что-то сказать, выругаться, но почему-то вспомнил высокопарно:

— Смелые не умирают.

Болванович ударил его мечом под сердце, отступил, опустив меч.

— Да. Герои не умирают. Их просто отдают забвению, героев.

Смех его захлебнулся, потому что седоусый, собрав последние силы, ударил его острием меча в глотку, не прикрытую кольчугой.

— Мы еще доспорим об этом... Там.

Пошатался немного и с размаху упал ничком на скользкую от крови землю. Встали перед глазами поля, борозды за сошником, аисты в воздухе, лицо Христа, церковь в огне. А потом уже ничего не было.

Продолжение "РАЗДЕЛ  ХLІХ. Фома, называемый близнец" http://www.proza.ru/2014/09/17/460