Ныряльщики

Под полосатым тентом кафешки «Звезда» всегда шумно вечерами: ритмы модных песенок сливаются с гомоном людей, с монотонным гулом накатывающих на берег волн. Блаженная прохлада выманивает даже самых ленивых туристов из номеров, все хотят развлекаться.
Темноволосый парень в синей клетчатой рубахе за столиком с краю – один из немногих местных, заглядывающих сюда. В пёстрой толпе иностранцев хорошо думается. Вроде как ты среди людей, а вроде тебя и никто не трогает. Знай, потягивай виски с колой.
Но уже третий день подряд он поглядывает на тоненькую русую девушку в маечке и шортиках, беззаботно отплясывающую посреди танцпола. Он уже неплохо изучил её привычки: она мало пьёт, но смеётся от души, ей не по нраву высокие каблуки, с ней всегда две пёстро одетые подруги. И говорит она с ними по-русски.
Русскую речь он различить в состоянии, но едва ли сможет объясниться. Полагать, что она знает хорватский, было бы слишком самонадеянно. Вот он и не подходит к ней – молча скользит взглядом по длинным ногам, уже покрытым лёгким загаром.
Сидеть в сторонке становится не по силам, когда, проходя мимо, она нечаянно задевает ладонью его колено и виновато улыбается.
- Ничего, - выпаливает он, надеясь, что в школе его достаточно обучили языку интернационального общения. – Ничего страшного. Как вас зовут?
Он готов к тому, что она шарахнется в сторону, но в светло-синих, как морская вода, глазах мелькает облегчение. Её имя – Аня, она студентка, приехала отдохнуть на каникулы.
Так на кого вы учитесь, Аня? На юриста? Впечатляет. И не трудно вам?
Устроившись рядом в плетёном креслице, Аня увлечённо повествует о своей учёбе, о стажировке в адвокатской конторе, о том, как наскребала деньги, чтобы на юг вырваться. Да, она здесь надолго, впереди ещё целых полторы недели. Завтра они с девчонками собираются нырять с аквалангом.
- Осторожнее, - невольно вырывается у него на родном языке, прежде чем он снова переходит на английский. – Вы не слышали, что случилось с какой-то дамой из Германии неделю назад? Она на дне чуть на мину не наткнулась.
Аня потрясённо прикрывает рот ладошкой:
- Марко, вы серьёзно? Это что же, с войны осталась?
- Получается, так. Шестьдесят лет лежала – и чудом не взорвалась, повезло немке.
От желания понырять Аня всё равно не отказывается, но с ласковой усмешкой уверяет, что не будет лезть на рожон. На секунду спохватывается, что забросила девчонок, но они машут ей с танцпола: всё в порядке.
После бокала «Маргариты» щёки её покрываются слабым румянцем – не то от алкоголя, не то от смущения. Улыбка очерчивает едва заметные ямочки на щеках. Ему же блаженно тепло, и никуда не хочется уходить: только держать бы её прохладные пальцы в своих.
- Потанцуем? – предлагает она.
Этот попсовый шлягер он никогда не любил, но идёт покорно. Одна рука придерживает её за плечо над тонкой тканью майки, другая лежит у неё на талии, не пытаясь сползти ниже. Отчего-то ему ясно, что не надо торопить события: всё и так будет хорошо.
Распущенные волосы волной скользят по её шее, слабый ветерок слегка треплет их. Аня смеётся, откидывает беззащитно-гладкую шею назад, и подушечки пальцев скользят по его щеке, вдоль корки застарелого рубца:
- Откуда это?
- Что, совсем плохо выглядит?
- Говорят, шрамы украшают мужчину, - подмигивает она. – Я просто так спросила.
- Могу рассказать, - на полном серьёзе отзывается он. – Только это долгая история. Я в девяносто третьем под Новиградом дрался, совсем ещё пацаном был. Вот там мне одна сволочь памятку и оставила.
Сообразив, что ляпнул грубость, раскрывает рот, но тонкий смуглый палец мягко прижимается к его губам.
- Тс-с, я поняла. А с кем ты воевал, с сербами?
Он неожиданно для себя резко дёргает плечами:
- Да хрен его знает. Вроде как с сербами. Хотя там и украинцы были, и белорусы, и ваши… У того парня, что на меня полез, рисунок был набит ниже локтя. Змея, вроде как. Вот я по ней и полоснул в ответ.
Зачем он с ней об этом треплется? Даже с матерью ведь отговаривался короткими «да» и «нет». А сейчас несёт, как сель с гор: и про Славена, по дури подорвавшегося гранатой, и про воеводу Валешича, пославшего их прямо под сербский огонь – только треть вернулась, и про чёрные, залитые страхом провалы глаз той сербской девочки, которую он едва не пристрелил от бессильной злобы…
Аня крепче обнимает его, мягкая, как у ребёнка, щека касается его щеки. Пальцы ныряют в растрёпанные волосы, поглаживая затылок. «Я с тобой», - читает он в её глазах и наклоняется поцеловать пахнущий вишней рот.
…Ане холодно, она крепче прижимается к рослому Марко, забрасывает руки ему на плечи. В нос почти бьёт больничный запах: там, на жёсткой простыне, лежал её брат и скалил зубы в вымученной усмешке. В коридоре врачи качали головой: скорее всего, руку придётся ампутировать. Ту самую, левую, на которой он перед уходом в добровольческую роту выбил извивающуюся кобру – на удачу.
И чего его понесло в эту Югославию?..
Ладонь Марко крепко сжимает её руку. Губы у него сухие, жёсткие, чуть горьковатые от виски. В янтарно-карих глазах плещется тревога пополам с надеждой.
«Самое главное, что я вынес из окопов, - говорил Ане брат, - надо жить так, как тебе хочется. Вот прямо сейчас, не откладывая. Минуту спустя может быть поздно».
Ещё он твердил: «Я убью эту суку» - тогда, в палате, мечась на хрусткой казённой простыне.
Рука всё-таки уцелела, хотя тяжести таскать Андрею больно и сейчас.
Тот? Не тот? Да какая разница?
Завтра утром Аня проснётся рядом с Марко, и они пойдут бродить по узким улочкам Сплита. Наверняка в подводной экспедиции девчонки смогут обойтись без неё.
Нырять с аквалангом – это чудесно, но есть вещи, которые лучше не доставать со дна.