Ч. 57 Месть за собственные унижения

Предыдущая страница  http://www.proza.ru/2014/09/13/1821

Три невезучие богини

Часть 57. Месть за собственные унижения

Когда в 1824 году Виткевичу и его товарищам объявили окончательный приговор, то юношей разделили. Янчевского и Зеленовича отправили в Бобруйскую крепость на вечную каторгу, закованными в цепях, а Виткевича, Песляка, Ивашкевича и Сухотского, тоже в цепях,  - в Оренбургский отдельный корпус рядовыми без выслуги.

Там начальство распределило подростков по различным батальонам, находившимся в Орске, Верхнеуральске, Троицке и в Звериноголовском.

Зеленович не выдержал условий каторги в Бобруйске, сошёл с ума. Никто его, разумеется, ни лечить, ни освобождать не стал, и он умер через девять месяцев заключения в крепости. Киприан Янчевский отбыл на каторге пять лет, после чего в виде царской  милости его отправили солдатом на войну с Турцией, где за храбрость присвоили звание унтер-офицера.

Как сложилась его дальнейшая судьба, не очень ясно, достоверно известно лишь то, что последние годы жизни он провёл в своём поместье. Интересно, что все сосланные поляки, по возрасту ещё подростки, оказались очень предприимчивыми и не падали духом в самых тяжёлых обстоятельствах.

Почти все они давали уроки детям офицеров, чиновников и купцов, деньги за которые позволяли им выжить. 10-12 копеек в месяц за каждого ученика, давали возможность обзавестись бельём и одеждой. Но зависть и подлость человеческая пределов не имеют. Им запретили вести занятия. Нужно было искать другой источник доходов.

Шляхтич Алоизий Песляк научился шить башмаки и сапоги, вязать рукавицы, чулки, стирал чужое бельё. Паёк и деньги, которые получали русские солдаты, позволяли только протянуть ноги, причём, за очень короткое время, поэтому все служивые искали источники дополнительных доходов.

Не был исключением и Виткевич. Казалось бы, от такой жизни, когда главным помыслом была еда,  должно было придти отупение и полное равнодушие к окружающему, но поляки, напротив, изучали обычаи местных жителей, собирали образцы растений, минералов, совершенствовались в ремёслах.

Близкий товарищ Виткевича, Песляк, собранные им коллекции сумел через других, более старших по возрасту, соотечественников переправить их в Виленский университет. Оттуда ему прислали учебники, пособия и небольшую сумму денег. Но всё у него в казарме немедленно отобрали. Дедовщина была жуткая и в те времена.

Когда-то я читал, что чернокожие солдаты во время второй мировой войны и во Вьетнаме вели себя гораздо более жестоко с немцами и вьетнамцами, чем белые американцы. Объясняю для себя это тем, что тогда в США ещё царила сегрегация, и те, к кому свысока относились на родине, вдруг обнаружили, что есть люди, занимающие, в их понимании, ещё более низкое положение в обществе, и потому они так над ними издевались, компенсируя собственные унижения.

Точно так же было и с русскими солдатами, которые видели в сосланных поляках ещё более униженных людей. Как вспоминал Песляк, которого русские сослуживцы называли не иначе, как «безмозглый полячишко»: «Проведя утомительные часы караульной службы и дождавшись очередной смены, утомленный нравственно и физически, буквально падая от изнеможения и истощения сил, я рад был, если, по тесноте помещения караулки, мог найти себе приют под лавкою, но и тут сон мой нередко прерывался толчком ногою в бок и раздавался грубый и сердитый голос: «Убирайся безмозглый фармазон, я лягу тут!»

Тем не менее, интеллектуально более развитые в силу происхождения и воспитания дома, на родине, поляки отличались тем, что быстрее других схватывали военную науку и порядок службы.

Поэтому генерал Эссен незадолго до снятия его с должности представил всех солдат поляков к производству в унтер-офицеры. В ответ получил из Петербурга резкий отказ и внушение «никогда впредь не представлять их более». Можно не сомневаться, что взаимоотношения поляков со своими сослуживцами, которые узнали об их несостоявшемся производстве, не улучшились. К прежним чувствам добавилось злобное удовлетворение.

Не выдержав издевательств в казарме, застрелился в карауле Сухотский. После 14-го декабря 1825 года надзор за поляками усилился.  Алоизий Песляк, опасаясь, что его за какой-нибудь нечаянный или вымышленный проступок накажут поркой, которую равнодушно переносили его товарищи в казарме, решил в таком случае покончить с собой.

Ян Виткевич, строя планы побега, с ещё большим рвением принялся изучать восточные языки.

Песляка спас от самоубийства разжалованный из офицеров и отправленный служить солдатом декабрист Алексей Васильевич Веденяпин. Он поддержал морально польского юношу. Но затем Веденяпина перевели служить на Кавказ, и Песляк снова впал в отчаяние. Однако жизнь непредсказуема.

 Когда Александр фон Гумбольдт приехал в Оренбург, то учёный захотел посмотреть, как течёт река Урал сквозь Губерлинские горы. В этой поездке в Верхнеуральск Гумбольдта сопровождал Виткевич.

Учёный, после того, как увидел восемнадцать томов своих сочинений у Яна, души в нём не чаял. Алоизий тоже не ударил лицом в грязь и подробно рассказал Гумбольдту о своих занятиях по сбору коллекций минералов, растений и насекомых, за что удостоился от него похвалы. Учёный пообещал, что замолвит за них слово в Петербурге.

Продолжение http://www.proza.ru/2014/09/21/1610