Покорись страху

После стука в дверь на пороге появилась хозяйка, одетая в скромное черное платье.

– Добрый день, – глубоким глухим голосом приветствовала она Антуана, – вы ко мне?

– К вам, – ответил он и решил уточнить: – От Жозефа Лери.

– Проходите, мое имя Франсуаза, – улыбнулась хозяйка и отошла в сторону.

Ее квартира была обставлена не то чтобы роскошно, но со вкусом, говорящим о деньгах, которых он стоил: бархатные портьеры, высокие книжные шкафы, диваны, обитые расшитой тканью. На стене гостиной даже висел большой портрет какой-то грозной толстой дамы в вуали. Франсуаза же шла из комнаты в комнату, не оборачиваясь, и только в конце анфилады заговорила:

– Вы очень красивы. Я давно не видела такого изящества в лице...

Не зная, что ответить на такую похвалу, Антуан промолчал, но Франсуаза больше ничего не сказала – отомкнула ключом последнюю комнату и поманила его за собой.

Внутри царил полумрак, скрадывая углы мебели, и непривыкшие глаза Антуана различили ширму, расписанную маслом, еще несколько высоких шкафов. Пахло чем-то странным и почти неуловимым, но сладно и приятно, совсем не душно. Франсуаза остановилась у круглого столика и махнула рукой на ширму:

– Можете раздеваться.

Ее белое лицо приобрело одновременно нежное и хищное выражение, отчего Антуан вздрогнул и покорно зашел в угол, освещенный тонкой свечой. Тут же он нашел и стул, куда сбросил все вещи, и зеркало в полный рост, куда почему-то так и не заглянул. Оно было старое, немного треснутое и зеленоватое по краям, и отражение всего в нем кривилось. Зачем Франсуаза поставила его здесь, Антуан решил не задумываться и вышел обратно в комнату.

Франсуаза стояла обнаженной, опираясь рукой на край столика, и Антуан понял, что Жозеф явно был глубоко пьян, когда называл ее желанной. Из всей фигуры хороши были лишь талия и шея; грудь отсутствовала вовсе, как у девочки, на бедрах явно выпирали косточки, и ноги, длинные и худые, один дурак признал бы хорошенькими. Зато в ладони она держала сложенный втрое гибкий хлыстик, а, увидев его, приоткрыла пухлый соблазнительный рот.

– Прекрасно, – хрипловато шепнула она, отчего у Антуана по хребту прошла волна мелких мурашек. – Иди сюда.

Ее голосу просто невозможно было противиться: низкий и густой, он казался исходящим не из тщедушного тела Франсуазы, а откуда-то извне. Стоило Антуану приблизиться, Франсуаза прижалась к его торсу – всего на секунду, но он успел почувствовать бешеный стук ее сердца, – и коротко коснулась губ. Глаза под полуопущенными ресницами мерцали томно и мутно, будто она уже успела донельзя взволноваться от одного только вида мужского тела.

Следуя привычке и ее немому призыву, Антуан попытался прижать ее к столешнице, однако Франсуаза зашипела и ловко хлестнула его по голени, отчего он громко вскрикнул. Она же вывернулась, передернула плечами, будто Антуан ее смертельно обидел, и отошла в тень, поманив его за собой.

В глубине алькова она указала Антуану на обитую бархатом кушетку, куда он лег, по ее тихому приказу, на живот. Сразу же Франсуаза защелкнула на его запястьях, щиколотках и талии тяжелые обручи, изнутри мягкие, но жесткие и не дающие шевельнуться. Те обручи, которые держали ноги, разводили их так широко, что Франсуаза без усилий встала позади Антуана, не касаясь своими коленями его коленей.

В таком положении, Антуан понял это очень быстро, лежать неудобно и несколько... страшновато? Да, именно так. Франсуаза молчала, коротко поглаживая его по пояснице, и от ее размеренных, каких-то жадных движений у него все жилки готовы были лопнуть от напряжения. А уж когда она кратковременно, но смакуя, обеими руками сжала его ягодицы, Антуан завозился.

– Восхитительный зад, – проворковала Франсуаза, отступая, – я постараюсь его не испортить. Только если ты будешь благоразумен.

Антуан ничего не успел возразить на это, потому что горячая полоска боли легла поперек его давно не поротой задницы, и он снова вскрикнул.

– Пожалуйста, не зли меня, – коротко попросила Франсуаза и шлепнула по явно начинающей наливаться ссадине.

Угроза была ясна, Антуан судорожно втянул в себя прохладный воздух и застонал – следующий удар пришелся наискось первому, и в месте пересечения ожгло просто невыносимо. С силой, необычной для тонких рук, Франсуаза опускала хлыстик раз за разом, кладя удары вдоль и поперек, задевая внутренние стороны бедер (тогда Антуан не выдерживал и по-девичьи тонко взвизгивал, напрягая все мускулы). Вся ее скорая, но насыщенная издевка длилась, вероятно, не больше пяти минут, однако за это время Антуан почти сорвал горло и мутно видел из-за пелены слез.

Наконец Франсуаза с нескрываемым наслаждением произнесла:

– С тебя хватит. Надеюсь, я не перестаралась...

Потом Антуан услышал короткий стук (это Франсуаза отложила хлыстик), потом – еще один, и вдруг она коснулась влажным прохладным языком одной из ссадин. Ссадину защипало, и это пощипывание было удивительно приятным, хоть и указывало на лопнувшую кожу.

– Все-таки да, – Франсуаза широко лизнула другое горящее место, ниже, ближе к бедру. – Буду знать, что ты неженка. А, нравится?

Он действительно прерывисто ахнул; разговаривая вроде бы с ним, Франсуаза не прекращала вылизывать и целовать ноющие ссадины. Теперь, не теряя ни секунды, она запустила руку между кушеткой и его животом и сжала едва начавший твердеть член. С ее умелой помощью он скоро встал так, что Антуану было больно на нем лежать, но приподняться мешал впившийся в талию обруч. Он же не давал и подмахнуть, что причиняло Антуану страдания не меньшие – покончив с ягодицами, Франсуаза взялась охлаждать ссадины на бедрах, и тут же ей пришла идея гладить его по напряженным яйцам. С каждым поцелуем она поднималась все выше и выше по ногам, шепча что-то в ответ на его умоляющие всхлипы, и в какое-то мгновение Антуан напрягся, задыхаясь, готовый кончить в ее гладкую нежную ладонь.

Она, конечно же, ощутила его дрожь и сразу отстранилась, так и оставив его с выступившим по всей коже потом и бессильным раздражением. Послышались ее легкие шаги, скрип дверцы шкафа; чуть придя в себя, Антуан скосил глаза на наклонившуюся Франсуазу. Ее белая фигурка не так отчетливо выделялась в темноте и казалась вполне приятной. Она что-то искала в маленьких ящиках и нашла – вынула из шкафа изогнутую палочку слоновой кости и поблескивающий крупный флакон. Оперевшись на шкаф, Франсуаза аккуратно достала зубами граненую пробку из горлышка и облила и изящную штучку, и себя заодно солоно пахнувшим маслом. Не зная пока смысла ее действий, Антуан проследил за тем, как она растерла капли по себе, несколько раз легко дотронувшись до маленьких ярких сосков. Никак иначе свое возбуждение Франсуаза не выдала. Терпение у нее, должно быть, было просто адское.

– Расслабься, – она снова зашла за его спину, – больно не будет.

Хотя и чуя подвох, Антуан не желал ее злить. Несколько капель масла упали ему меж ягодиц, щекотно скользнули вниз и потекли по бедру, но Франсуаза не обратила на это внимания – она ловко, пока Антуан не успел сжаться, втиснула в него сразу два скользких пальца. Это правда было небольно, скорее непривычно, что не помешало ему сразу же напрячься.

– Разожмись сейчас же! – прикрикнула Франсуаза, убирая пальцы, зато отчетливо упирая в смазанный зад кончик, вот оно что, годмише. – Или моих слов недостаточно?

Повода ей не верить у Антуана действительно не было. Закусив губу, он глубоко вдохнул, выдохнул, усмиряя колотящееся сердце, и с трудом расслабил окаменевшие мышцы. Франсуаза, этого и ждавшая, втолкнула гладкое годмише наполовину и остановилась, давая Антуану успокоиться. Он обмяк, опустив лицо в подложенную подушку, остро ощущая, как Франсуаза вводит годмише до конца и тут же оттягивает на себя, едва не давая ему выскользнуть, снова обхватывает ладонью, только уже в масле, все еще крепкий член... Скоро ей надоело бесполезно играться, и она качнула годмише неглубоко, но сильно, заставляя Антуана глухо застонать и приподняться, невзирая на врезавшиеся в щиколотки и под ребра обручи. Внутри что-то задрожало, по сосудам потекло приятное тепло, отдаваясь в груди и висках, и Франсуаза, решив, наверное, сильно его не мучить, взяла такие толчки за правило.

Несколько следующих минут Антуан постанывал, почти не умолкая, и хватал воздух пересохшим ртом. Ему было как-то особенно хорошо, несмотря на уставшие руки и ноги. Наконец, глаза против его воли закатились, он слабо всхлипнул, выгибая шею, и от едва выносимого наслаждения почти рухнул в обморок. Такого он не испытывал уже давно.

Франсуаза неторопливо освободила его от обручей, особенно задержавшись у тех, что держали руки.

– Не знаю, кто ты, – растягивая слова, она стирала платком с запястий Антуана капли крови, – но какая же из тебя вышла бы потаскуха...

Вспыхнув на это, он вывернулся из ее хватки и сел, стиснув зубы. Кем бы она не была и как бы его не удовлетворила, говорить такого права Франсуаза не имела. Она же лишь усмехнулась и, прикрыв глаза, добавила:


– Впрочем, мы еще не закончили.

Устроившись на самом краешке кушетки, Франсуаза одним касанием к плечу опустила Антуана на колени и красноречиво развела ноги. Все еще сердитый на нее, он дернул ее к себе за бедра, и Франсуаза с коротким ахом упала на спину, тут же, впрочем, подавшись ему со вскриком. Нетерпение ее вообще было велико – она положила на его макушку подрагивающую ладонь и направляла движения языка и губ, пока не отпала необходимость. Почему-то догадываясь, что это негласно запрещено, Антуан все же проник в нее пальцами, но нарвался не на протест, а на удовлетворенный стон – ей понадобилось совсем немного, чтобы расслабиться в изнеможении, позволяя еще ласкать ее трепещущую плоть.

Снова одевался Антуан как в тумане, а Франсуаза позволила себе просто накинуть длинный непрозрачный пеньюар. Ее зарозовевшие скулы покраснели еще сильнее, когда перед самой дверью она шепнула:

– Я буду рада, если навестишь меня еще.