Иван Васильевич прозрел

Иван Васильевич прозрел
Рассказ
Дверь отворилась плавно. На пороге появился человек с носовым платком в руке, потирая потеющую голову и шею. Окинув весь пульт управления взглядом, он чуть-чуть задержался на пороге. Его пиджак был расстегнут, чтобы не выделялось брюшко, которым он немного стыдился. Иван Васильевич взглянул на приборы, потом подал руку всем мужчинам кто тут находился, и улыбнулся. Его самодовольное лицо светилось, а голубеющих глазах была неописуемая радость.
- Всё в норме? – спросил он у сдающего смену Павла Ивановича Боженко.
- Да, Иван Васильевич, - всё спокойно.
- Добро! Можешь идти.
Иван Васильевич ловким движением расправил серый в крупную клетку пиджак, сел на стул к столу и, поправив наутюженные брюки, взялся за журнал, чтобы прочитать записи предыдущей смены. Постепенно лицо его вытянулось в надменную брезгливую улыбку по мере того, как он читал.
- Ох – хо – хо! – крикнул он, - Маша, иди сюда! Читай!
Он ткнул пухленьким пальцем в журнал и захохотал мелким утробным смешком.
- Ну, уморил – пе-ашь   в воде пишет прописью. Ах, да, инженер! Вот отмочил!
- Иван Васильевич, что это вы сегодня такой, первый раз что ли это видите? – сказала Злобина и тоже заулыбалась.
Кутьин легонько ущипнул её за бок:
- А ошибок-то, ошибок – ну почти в каждом слове.
- Да что и говорить.
- Недоросль! И вот с таким комплексом неполноценности приходится работать в одной упряжке, - сказал он.
И медленным движением, вынув сигарету из портсигара, закурил.
- Конечно, если где и неправ, глоткой возьмёт, выкрутится, - поддержала его оператор Маша Злобина и ушла за свой стол.
Она недавно только  что окончила институт и пришла  на новое предприятие. Маша была молода и красива. Одни волосы что стоили. А ножки, которые шли просто сказать от головы, выводили мужиков из себя, но она не придавала этому значения. Была проста со всеми и естественна.
- Чёрт возьми, знает уж толку нет так шёл бы рабочие, а то хапнул инженерскую должность, а толку? Дурак с дипломом техника, - вдруг вскипел Кутьин.
- Что вы, Иван Васильевич, до сих пор привыкнуть не можете, ведь шеф молчит.
- А-а-а-а-х! Как тут привыкнуть, когда такую околесицу несёт. Душу воротит от такой писанины.
- И чего вы так, Иван Васильевич, расстроились сегодня? Легче надо, легче. А гонору, гонору сколько!
И он небрежно выкинул местную газету на стол.
- Читала? – вздохнул он.
- А что там такое?
- Как что? – недоумённо пожал плечами Иван Васильевич, - да критическая статья на Пеашь Ивановича. Отличился, вот его и пропесочили.
- Дай почитаю!
Маша взяла газету и стала читать. Губы её, то складывались в трубочку, то растягивались в улыбке. Временами она отрывалась от газеты, и её лицо становилось кокетливо – брезгливым.
- Вот фрукт какой среди нас! Ещё по вызову приехал. И куда только наши начальники смотрели, когда вызывали, специалист называется – тьфу!
- А я вот квартиру никак не могу получить из-за «спициялистов», - с иронией сказал Кутьин.
Он нервно ходил по пульту управления производственным процессом. Мигали лампочки, чётко работали приборы. Вычислительная машина вела заданный режим. Иван Васильевич вынимал носовой платок из кармана и протирал голову и шею. Платки он менял каждый день. Все они были большие и яркой расцветки.
- Заработал, давно бы надо, а то распустился, будто своду с ним никому не дать. Правильно корреспондент поставил вопросы – молодец, - сказал Кутьин.
- Что уж верно, то верно, как князёк удельный зарвался. Вчера Нина – оператор его смены жаловалась мне, уходить хочет от него. Снова заставлял её снять блокировки, чтобы не было остановок цеха, а она отказалась, дескать, оборудование  угробим. Тогда он разошёлся, да так, что не выдержал и начал кричать, мол, я тебя уволю. Из-за тебя план горит. Не хочешь мне подчиняться, марш из цеха за воротами таких как ты - толпа стоит, - продолжала разговор Маша Злрбина.
- Это у него в крови – умом не берёт, так глоткой – создаёт равновесие.
Они замолчали.
- В деревне был? – спросила она.
- Нет. Тёща, который день ходит  фыркает и молчит. Так что не очень хочется с ней встречаться.
- Что же?
- Выпил в выходной и пришёл в четыре часа ночи. А знаешь, чем человек старее, тем дурнее. Одним словом консерватизм зелёный. Вот она и распсиховалась и доченьку научает этому.
- А вы её к квартире не подпускайте, сразу поумнеет. Моя так, свекруха стороной обходит мою квартиру, хотя я совсем недавно вышла замуж, но я сказала своему: или я, или она.
- Неудобно. Всё же мать моей жены и бабушка моих детей, какие пойдут слухи.
Злобина улыбнулась. Улыбнулся и Кутьин. В это время зазвонил телефон.
- Да! Я вас слушаю, - подобравшись весь, ответил Иван Васильевич, - здравствуйте, Игорь Петрович. Что, что прийти к вам, во сколько? Сразу после смены? Хорошо, приду.
И Кутьин очень осторожно положил телефонную трубку на рычаг.
Он улыбнулся, смеющиеся глаза сверкнули из-под нависших бровей.
- Ну, слава богу, вроде началось, - сказал он.
- Это шеф звонил?
- Да – это он.
- Просит прийти и общнуться по поводу статьи, собрались все наши. Ну, уж я покажу этому Пе-ашь Ивановичу Кузькину мать. Хватит с ним нянчиться! От него одни убытки производству. Карьерист несчастный!
- Что верно, то верно, от фактов никуда не уйдёшь. Такой он у нас, - сказала Маша Злобина.
Смена шла, как по заказу спокойно. Было время для беседы, но какая-то неудовлетворённость не давала покоя. Кутьин поднялся, включил электрический чайник, чтобы попить кофе и посмотрел на часы. Время тянулось так, будто кто-то специально держал стрелки часов и они еле, еле двигались к заветной цели. Ему не терпелось. Мысленно он уже был там и устраивал разгон разгильдяю, со смаком доказывая правоту выступления газеты, так как был твёрдо уверен, что правда восторжествует. В это время сработала сигнализация падение уровня в котле – утилизаторе.
- Ну не было печали, ведь до конца смены осталось считанные минуты, - выругался Кутьин и побежал переключать питательные насосы. Там уже находился машинист котлов Владимир Обручев. – Задремал – раззява, почему уровень упустил?
- Автоматика сработала, причём тут я, - оправдывался машинист.
- Всё у вас не слава богу.
- Иван Васильевич, вы что раскричались? Не много ли берёте на себя, почему оскорбляете? И на вас управа найдётся.
Сердце у Кутьина зашлось, земля под ногами стала зыбкой и неустойчивой. Он выхватил из кармана свой заветный платок и начал протирать голову и шею, а мысли одна зловещее другой уже бередили его душу и сердце. Ему стало трудно дышать. Он яростно сверкнул глазами по фигуре машиниста и пошёл на пульт управления, матерясь на чём свет стоит.
«Нет здесь надо думать, думать, - шипел он про себя, - вон какие типы, даже на меня замахиваются, а если Боженко уволят? Ой, трудно даже и представить невозможно, что будет».
Кутьин приходит на пульт управления, проверяет показания приборов и, потирая руки, подмигивает Маше Злобиной. Но приятной улыбки, конечно, не получилось. Было только подобие её. Он подаёт руку сменщику и ровно в 15. 00 выходит с территории завода.
В автобусе шум, теснота.  Иван Васильевич притаился на заднем сидении, и думает свою думу. Переполненный автобус подвозит его точно к дому шефа. Он заходит в подъезд и медленно поднимается по лестнице на второй этаж и нажимает кнопку звонка. В квартире послышался звон колокольчика и тяжёлые шаги. Игорь Петрович Безымянский «шеф», наклонив большую на толстой шее голову с длинными с проседью волосами, сказал:
- Заходи, давно ждём.
Он был мрачноват и немного сутулился, отчего выглядел старше своих лет. Кутьин вошёл. На стульях, на диване сидели все свои. Тут были молчаливый, длинный Жоржик, Резинщик, и, конечно Шабашкин, которых в тайне так называл Кутьин. Первым делом он бросил взгляд по квартире, где  не было дорогой модной мебели, свойственной всем шефам, подшефам и надшефам.
Игорь Петрович пододвинул стул Кутьину со словами:
- Давайте все поближе к столу, а то Иван Васильевич голоден только что со смены.
Все сели. Сел и Кутьин. Он вытащил платок из кармана и стал протирать им голову и шею. Эта привычка у него осталась  от его бывшего шефуни, который  мог помочь, и слесарям, и грузчикам, и кому угодно, если видел, что людям трудно и им требуется помощь, а потом протирал от пота мокрую голову и шею. Все сослуживцы звали его тогда – наш шефуня. Кутьин в то время был молодой только что после техникума. Примером для подражания, конечно, был сам шефуня. Кто не хочет взлететь высоко? Это такая милая и грациозная привычка так и осталась у Ивана Васильевича, как символ трудолюбия. Он сдвинул глаза к переносице и подумал: «Какая безвкусица, убожество, примитивность. Неужели нельзя обставить своё жилище со вкусом, чтобы всё было шик – модерн.
- Читал? – сразу с ходу подаёт ему газету Игорь Петрович.
Все придуманные ответы сразу вылетели из его головы, будто каменной глыбой придавили грудь. От ответа не уйдёшь, вопрос поставлен в лоб, да и неудобно, что подумают сослуживцы. Кутьин виляет: «Нет, только этого ещё не хватает».
- Читать-то я читал, но тут надо подумать, ох, как подумать.
- Хватит! Много думали, пора принимать конкретные меры, уволить его и всё, чтобы не позорил честь коллектива, - вздохнул шеф.
- Уволить – это значит признать свою вину. А разве мы виноваты, тем более какая почва будет для остальных. Ведь всем глотки не заткнёшь. Как что посыплются новые жалобы. Каждого не уволишь, а подфартить всем нельзя, - сказал Кутьин.
Лицо шефа передёрнулось, но он смолчал. Кутьин сжался в комок.
«Не угодил», - подумал он. И чтобы как-то развеять гнетущую тишину, взялся за газету. Пробежал по строчкам и сказал:
- Какое право имеет корреспондентишко критиковать инженера, что он понимает в производстве. Нуль без палочки – вот что, а ещё замахивается судить о наших делах. Да я бы вообще отстранил их от производства. От них один только вред. Вот вы, Игорь Петрович, сколько лет учились, работали, производство знаете как свои пять, но ведь он и вас не пощадил, и хоть один факт был бы верный, а то какой-то сумбур собрал. Вот и доверяй судьбу таким: очернят, наплюют в душу и за что? Человек трудится, о плане беспокоится, а тут такое на него плетут…
Все задумались. Иван Васильевич умолк. Тогда заговорил длинный Жоржик:
- Прав Иван Васильич увольнением только усугубишь наше положение, защитить его надо.
- И что главное? Он один везёт все тяготы и лишения. Чем бы поддержать человека так мы все на него: уволить, уволить, - сказал Кутьин с горечью.
- Что же резонное предложение, - поддержал шеф, - подумать об этом стоит, давайте выпьем, детали потом.
Все приободрились и придвинулись к столу, ощущая обильную пищу и даровое вино. Подняли стопки и смотрели на своего шефа, а он сказал:
- Ну, поехали, чего ждать.
«Поехали. И слово-то какое нашёл – деревенщина, а ещё шеф наш, - подумал Иван Васильевич, - если бы не я…»
Он со злостью выпил содержимое стопки и поперхнувшись сказал:
- Крепка зараза.
Хозяйка подносила закуски. Её голые ножки и открытая грудь смущали Кутьина, и ему казалось, что она на него смотрит как на избавителя от всех бед.
«Хороша, - подумал Иван Васильевич, - вот флиртануть бы с ней, да и оставить её при своих интересах как будто ничего и не было. Вот бы шеф пометал икру, но опасно в гневе он бывает крут и не перед чем не остановится».
Безымянский снова наполнил стопки, и опять разом выпили. И так повторялось несколько раз. Забалдели. Некоторые порывались петь, кто что, а Иван Васильевич попросил включить поп-музыку, но у шефа её не оказалось.
- Дефицитные пластинки, - вздохнул Кутьин, - как услышишь эту музыку, душа прямо сказать взлетает. Одним словом – модерн – современность.
И опять, как показалось Ивану Васильевичу, все посмотрели на него как на человека высокой закваски. Он стал вспоминать, как его ценили, где он работал раньше за ум и доброту сердечную.
Сейчас Кутьин старался во всю, и шеф ему поддакивал. Но время было позднее, и все заспешили домой. Иван Васильевич поднялся и, подмигнув жене шефа заговорщически, умильно вздохнул, но она от него отвернулась. Он открыл дверь, и плавно  опуская ноги на пол, подумал остервенело:
«Остолопы, кретины такого человека уволить, да что они понимают в жизни? А эта корчит из себя кокетку, смотреть противно.