Завтра я еду к маме

  И чего хорошего в кино про несчастных матерей? На экранах люди хотят видеть мечту, которой не суждено сбыться. Женщин, которыми никогда не завладеть. Мужчин, чьи деньги не суждено потратить. Но продюсер Роберт Хендерсон считает иначе. Он проанализировал кинорынок и пришел ко мнению, что зрителям не хватает драмы. Своими слезами они хотят соединить ручей их собственных трагедий с морем катарсиса по ту сторону телеэкрана. Зритель готов оплакивать других. И глаза бы не видели солнечную площадку психоневрологической клиники «Асилима-Сан» с квадратными газонами, подстриженными, как головы раковых больных, но Чак Коулман зависит от финансирования. Все корпуса покрашены в белый.  Все здесь покрашено в белый, кроме исковерканных душ пациентов и их попечителей. Коулман выбрал лужайку напротив стеклянной оранжереи. Здесь свет падает особо ярко, но абсолютно не празднично, ведь он освещает каждый штрих боли на лице обезумевшей толстой женщины. Чак протягивает ей сигарету.
- О, спасибо, мистер Коулман, но здесь запрещено курить, - она пытается любезно улыбнуться.
  - Все же, я думаю, сигарета не повредит, - настаивает Чак и закуривает сам.  – Итак, миссис Роуз, я ознакомился с вашим делом. У вас есть луч надежды, у вас есть дочь.
Она смеется так, что становится жутко.
- Маргарет? Да! Безусловно! Маргарет стоит того чтобы жить! Мужчинам,  - она становится зловеще серьезная.  – Но не матери. Ей исполнилось шестнадцать, когда она дала понять, что я ей больше никто. Может быть, она права. Возможно, мир людей выбрал совершенно чудовищную форму взаимодействия родителей и детей, чтобы страдали все. Дети привязываются к родителям, родители к детям, а ведь все равно кто-то кого-то должен будет похоронить. И жизнь обрывается. А у животных? Родился, научился ловить добычу  - вон из гнезда. Маргарет  - умная пташка. Она не будет плакать на моих похоронах. Она вылетела из гнезда навсегда.
- А младший сын?
- Брайан, да, безусловно, он моя соломинка. У него доброе сердце, но его компания пугает меня. А вы же знаете, мистер Коулман, что в Солнечном Городе добрые живут совсем мало. Я уже потеряла одного сына. Он так глупо погиб. Они сейчас все считают себя гангстерами. Я спрашивала его: ты хоть знаешь, что такое гангстерский мир?  - она выпучивает глаза и с ненавистью смотрит в камеру.  – Уж вы-то знаете, я уверена! Вы застали времена, когда кровь забрызгала все улицы, а они там, сверху, говорили о том, что проблема системной преступности умерла, что нет более проблемы насилия, так… вспышки! Помните ту легендарную речь мэра, мистер Коулман? Тогда гангстеры правили нами, и даже мэрией. Они контролировали все. Сейчас мало что изменилось, только развелось много сопляков, которые считают себя наследниками преступной короны, а по сути дела они неумелые мальчишки с горой амбиций! Просто не умеют брать на себя ответственность. Фрэдд тоже считал себя гангстером. Ходил весь такой важный, с пушкой. А его убили обычные студенты из Рич-Роуда! Просто так, вышли на охоту. Гангстерская война, - говорили его чертовы друзья на похоронах.
Зритель увидит ее бессмысленные слезы. Услышит ее рассуждения, мечущиеся между философией и демагогией. Содрогнется от ее жуткого больного смеха. Роберт Хендерсон будет доволен. Ему надоели пляжные мелодрамы и эротические триллеры, он хочет видеть документальный трэш и делиться им с телеканалами. Коулман возвращается в отель пустым. Хочется накуриться и выпить бутылку виски. Вечеринка начнется только к одиннадцати. Еще есть время пожевать гамбургеры, попить газировку с ромом и, наконец-то, позвонить маме.
С мамой они говорили почти целый час. Вспоминали прогулки и его отчисление из школы. Смеялись над тем, что когда-то казалось неразрешимыми тупиками.
- Как твои цветы?   - спрашивает Чак, вспоминая любимый мамин сад.
- Они прекрасны, Чак. Приезжай ко мне на выходные. Или в будни. Ты же свободен от условностей, как ты всегда и хотел. Мы погуляем. Попьем чай. Не все ж тебе виски хлебать.
  - Я обязательно приеду! Я приеду завтра. Ну, или послезавтра.
Чак смотрит в потолок и видит зеленые сады у маминого дома. Скоро начнется вечеринка. Придет Роберт Хендерсон, сценарист Мажняк Краковский, придут модельки Бэтти и Джейни, шериф со своей подружкой. Будет весело.
Вечеринка в самом разгаре. За окном сияет город. Сверху он лучше. Совсем не слышно, как Сан Сити зовет на помощь, а мигалки спецслужб с высоты тридцатого этажа выглядят как украшения. Не видно модных красных табличек, запрещающих собак, мороженное, роликовые коньки и, быть может, самих себя. Столик расчерчен дорожками кокаина. Бэтти сидит на спинке дивана и рассуждает о том, что модельный бизнес в рабстве у эфедрина, кофеина и аспирина. Хендерсон вспоминает, что в шестидесятых кокаин был всего лишь приятным лекарством по стимулированию мозга, пока табачное и алкогольное лобби не сделало из него изгоя.
- Сейчас осуждать наркотики снова становится не модным,  - подхватывает Бэтти.  – Все больше и больше штатов переходит на легализацию конопли. Думаю, скоро поднимется вопрос и регулирования кокса. Это же отличная антикризисная мера. С чего бы им еще ограничивать алкоголь и сигареты? Шериф, а вы что об этом думаете?
- Чего?  - шериф Билл отвлекается от Джейни, ставит стакан виски, и готовит себе щепотку кокса.  – Запрещено все, милая. Спроси у Томаса Шарпа, он тебе разжует все законы, и докажет, что даже утренние бутерброды с арахисовым маслом вне закона. Он найдет там превышения сахара или какую-нибудь химию. Но пока ты ведешь себя хорошо, думаю, всегда найдется своя двадцать первая поправка. Помните бродягу Клинта?
- С чего бы нам помнить бродягу Клинта? – подает пьяный голос Хэндерсон.
- Он же сто раз о нем рассказывал!  - раздражается Коулман.  – Надо слушать мистера шерифа. Я, например, прекрасно помню бродягу Клинта. Отличный парень, но, чую уже, что с ним случилось какое-то дерьмо. Билл, когда ты кого-то вспоминаешь, как правило, речь идет о парне, который плохо кончил, не так ли?
- За что я люблю Чака Коулмана, так это за то, что он меня всегда отлично понимает! – радостно говорит шериф.  – Так вот, бродяга Клинт. Облюбовал местечко рядом с Лунным Огрызком, вел себя прилично, жил по пособию, пил себе виски и никого не трогал.  Ужасный был алкоголик, беднягу аж трясло, ему подавали все – от бандитов до святых отцов, никто не мог видеть муки страдальца. В ту проклятую ночь ему просто не повезло. В Лунном Огрызке поставили новенького на фэйс-контроль, он не пустил бродягу Клинта к барной стойке. Клинт ринулся в супермаркет, но, как назло, на кассе стоял какой-то законопослушный черный паренек и не продал Клинту зелья после полуночи. За что поплатился головой. Клинт мог бы просто схватить бутылку с полки, но почему-то решил перерезать бедному пареньку глотку. Я ехал мимо, смотрю – окно залито кровью. Беру ствол, вижу – на крыльце сидит бродяга Клинт, пьет виски и держит крест. Рядом с ним валяется нож в крови. Я спрашиваю: «Клинт, ты кого-то грохнул?» А он мне – «да, продавца! У меня же были деньги, я не грабить пришел! Я пришел купить пойло, а он не продал мне его. Сам виноват…». Со мной на смену вышел молодчик Рид. Молодой белый коп из Сауз Палм Арея. Спрашивает меня – «можно я завалю этого ублюдка?». И тут я тебя вспомнил, Чак. Кстати, из Огрызка доносилась какая-то классная песня.
- И какая же?  - Чак закидывает ногу на ногу и закуривает.  – Какая песня играла?
- Да я не помню. Помню только, что классная!
- Ну, напой!
- Да не помню я, сказал же! Тебе бы понравилась. Подумал еще тогда, что Клинт хоть и ублюдок поддонный, но смерти заслужил от достойного палача, никак не от пижона из Сауз Палм Арея. Он еще так щенячье смотрел на нас.  Уже помолился, приготовился увидеть праотцов. Он себя не простил. Я хотел сам покончить с его дерьмовой жизнью гуманным хэдшотом, но молодчик Рид опередил меня и прострелил ему яйца. Как же он орал, Чаки… Одной рукой сжимал крест, другой держал бутылку и орал, чертов нигер! Молодчик Рид прострелил ему всю мошонку, затем коленные чашечки. Ему надо было выпустить пар. Молодой, жестокий, глупый. Ума хватило последнюю пулю выпустить ему все-таки в лоб.  Доволен, сынок?  - спросил я Рида.  – Счастлив, - ответил мне он. – Счастлив, что убил беспомощного, конченного нищего?   - спросил я.  – Я убил убийцу,  - парировал Рид.  – Тогда убей себя, убей меня, убей фейсконтрллера в Лунном Огрызке, убей мэра, сенатора, президента, генсека Лиги Справедливости, убей нас всех, мать твою!
  - Последняя фраза не в твоем стиле,  - подмигивает Чак.  – Билл, здесь все свои!
  - Коулман! Я когда-нибудь врал тебе, сукин ты сын?!
- А он женат?  - хихикает  Джейни.
- Кто? Бродяга Клинт?
- Да нет! – она расхохоталась. -  Молодчик Рид! По вашим рассказам, он горячий парень!
- Ты б с такими поосторожнее, детка, - осаждает  ее шериф.
- Так что за песня играла, не можешь вспомнить?  - продолжает Чак Коулман. 
- Вот привязался! Сейчас вспомню… Попробую… Что-то там «Кровь – цвет памяти»…
- Может быть, «Красный – цвет памяти»?
- Да, точно, «Красный – цвет памяти»!
И Чак Коулман фальшиво запел а капелла:
«Red is a color of memory
  Blue was a way to green
  And, darling, you did gamble
  'Cause you were a dying breed
  Yes, you were dying breed» 
  Хэндерсон и Джейни подхватывают:
«Yellow -- the color of your skin
  Black was the color of your hair
  Your earthly days have passed you by
  Where, oh where, oh where did you go
  When they took your bones, now?».
- А, вам бы все песенки петь, музыканты хреновы,  - шериф машет рукой и наливает себе еще изрядную порцию виски.  - Творческая богема, что с вас взять. Так и не сняли кино про шерифа, кстати. Я и обидеться могу! Чак, так что - завалил бы  ты бродягу под эту песню?
- Ну, не хит, конечно, но в тему. Завалил бы, - одобряет Коулман.
- Сразу в голову, или смаковал бы, как молодчик Рид?
- Сразу в голову, Билл. Ты знаешь – я человек старой школы. Они сейчас любят эту смаковщину, шоу  - и что? Они дольше живут или умеют веселиться лучше чем мы? Культура тусовки умерла в восьмидесятых, а им только и остается, что стрелять в мошонку бомжа.
- Чаки, как же ты прав. Мне иногда даже страшно становится оттого, насколько ты умный человек, - шериф хлопает Коулмана по плечу.
А в  соседнем номере Гарви Фостер с задором таскает бедную Лорну  за ее белокурые волосы. Его возбуждает, как она жалобно просит его остыть. Как тушь растекается по ее лицу, и как аккуратная модельная прическа превращалась в растрепанные пряди.
- Шлюха чертова! – банальные слова, легкие, осевшие на языке, но такие прекрасные, словно бы они сами собой делают ему минет.  – Почему это я должен прекратить, ведь я еще и не начал?
  - Я же тебе ничего не сделала, - плачет Лорна.   Студентка просто хотела немного подзаработать. Гарви Фостер всем своим видом обещал ей выгодную ночь. Костюм за две с половиной тысячи долларов. Котлы Федерик Констант. Ауди шесть. Она же не знала, что в тот вечер молодой мистер Фостер, представитель поколения стрелков по мошонкам, спустил двадцать три тысячи на бирже. Не знала она и что все его кредитные карточки заблокированы, а что автомобиль принадлежал его отцу. Не знала и то, что ничего так не возбуждало Гарви, как женская боль, женский крик, женский плач, красные полоски на задницах и кровоподтеки на милых личиках. Гарви вцепляется ей в уши.
- Золотые сережки?  - оценивает он и выворачивает ей ухо. – Ты насосала на них?
- Нет, клянусь, мне подарил их друг моей матери,  - плачет она.
- Зачем это? Он подкатил к твоей мамаше, она пригласила его на семейный ужин, он увидел тебя и решил пододвинуть к тебе свои мохнатые яйца? Так? Все было так, сука?
- Нет, он просто подарил мне их на день рождения! Это правда!
- Я не верю тебе, белобрысая сука! Ты насосала их! Еще и у друга своей матери! Как же тебе не стыдно, дрянь такая? Твоя толстая мамаша спустила целое состояние на салон красоты, чтобы подцепить парня, а ты отсосала у него ради сережек! Неблагодарная сука, мы с твоей мамочкой очень обижены, очень! Давай-ка их сюда!
Он пытается вырвать сережки из ее ушей. Она отчаянно кричит, а затем сама снимает их.
- Ты же солидный человек! Зачем ты это делаешь?  - Лорна дрожит от слез и нервного удушья.
- Ты привыкла к халяве. А я деловой человек, я умею ценить каждый доллар. У нас же сделка. Ты же пошла со мной ради денег! Но ты не возбудила меня, а, значит, по правилам сделки, надо платить неустойку. С худой овцы хоть шерсти клок! Давай посмотрим, что у тебя в сумочке,  - он выворачивает ей руку.  – Электрошокер? Зачем ты носишь электрошокер, если не пользуешься им? О, ты любишь поиграть?  - Он достает средство самообороны из ее сумки и подносит к ее бедру.  – Любишь острые ощущения?
- Пожалуйста, не надо! – умоляет Лорна.  – У меня есть немного денег, есть смартфон! Забирай, если хочешь!
- И заберу, потому что это твои отступные по неустойке. Или ты все-таки хочешь поработать над ошибками, девочка?  - Он замахивается и ударяет ее по щеке.  – Меня возбуждает, как ты кричишь! Может быть, мы и подружимся, если не будешь симулировать. Тебе нравится боль?
  - Нет, пожалуйста, забирай мои вещи! Мне не нравится боль!
- Ты врешь! Вам же, сучкам, нравится, когда больно! Вы же тащитесь от этого. Вы специально приносили домой нулевые грейды, чтобы строгий папочка надрал вам задницу!
- Прекрати! У тебя уже мои вещи. Оставь меня в покое! Я обещаю молчать!
- А если вдруг копы спросят тебя – откуда у тебя эти ссадины, детка,  - что ты им ответишь?
- Я отвечу, что я упала. Или что ко мне пристала шпана у Лунного Огрызка. Я даже не знаю кто ты, я забуду тебя, я боюсь тебя, я не буду с тобой связываться.
- О, сучка начинает умнеть! Смотри у меня, маленькая шалава! А чтобы ты не расслаблялась,  - он разбивает пультом телевизор,  - я оставляю тебе маленький штраф перед отелем. Все равно номер записан на твое имя, дорогая Лорна.
Он завязывает галстук, аккуратно надевает туфли, поправляет пиджак.
- А поцелуй на прощание?
- Уходи,  - сквозь слезы огрызается девушка.
Он подходит к ней, берет за руки, затем зажимает горло.
- Нет, Лорна, я люблю вежливость. Скажи:  до свидания, таинственный незнакомец, - он сжимает горло сильнее.
- До свидания, таинственный незнакомец… - с хрипом произносит она.
- Пока, Лорна! – он прикасается указательным пальцем к ее носу, демонстративно закрывает портфель, из которого торчат ее вещи, машет рукой и уходит прочь. Проигрыш, водка и кокаин превратили его в мелкого глупца. Стоит ей позвонить охране, полиция скрути его у выхода. За кражу и побои он не обойдется административкой – он сядет и будет сидеть. С ворами, бедняками, мордоворотами, которые сделают его рабыней. Но Лорна боится. Лорна будет молчать. Сегодня Гарви Фостеру повезло.
  Лорна падает на пол и бьется в истерике, тарабаня ногами по паркету.
  - Что за шум?  - настораживается Чак Коулман. - Билл, тебе не кажется, что в соседнем номере неприятности?
- Чак, у меня выходной! Кто-то балуется, бьет мебель. У них же сейчас много денег, что из любви к искусству могут позволить себе оплачивать урон.
- Пойду посмотрю, - Чак достает кольт.
- Песня понравилась?  - хохочет шериф.  – Смотри у меня, моя младшенькая так еще и не попала в твои картины.
- Не вижу пока роли для твоей младшенькой, к тому же мы сейчас снимаем неформатный фильм. Но скучно мне с вами, пойду все-таки посмотрю.
Коулман выходит в коридор. Дверь в соседний номер открыта. В дверном проеме сидит Лорна и плачет навзрыд.
- Кто тебя обидел, детка?  - спрашивает Коулман.
Лорна отворачивается, но Чак садится на корточки и убирает пистолет под пиджак.
- Тебя били?
Лорна кивает.
- Кто этот негодяй? За что он тебя? Или, может быть, ты сама виновата?
- Он ограбил меня,  - плачет Лорна.
- Твой знакомый?
- Нет, сегодня познакомились. Я даже имени его не знаю.
- Он же оставил свои данные на ресепшене. Мы сейчас пойдем, и все узнаем.
- Номер был на меня!
- Ты глупая, да? Ты совсем глупая? Как тебя зовут?
- Лорна, сэр, - всхлипывая отвечает девушка.
- Лорна? Красивая имя, совсем не деревенской простушки. А почему ты так себя ведешь, Лорна? Ты проститутка?
- Нет. Уже точно нет. Проститутки зарабатывают деньги за секс, а не отдают парням.
- Лорна, да у тебя отличное чувство юмора! Умывайся, и идем к нам! У нас там весело, мальчики не обижают девочек, и у нас полно лекарств.
- Я хочу пойти домой, только у меня нет денег на ремонт телевизора и на такси.
   - Телевизор стоит не дороже двухсот долларов!  - Чак достает кошелек.  – Все будет хорошо. Вот, возьми двести пятьдесят.
  - Проходите,  - мрачно говорит Лорна.
- Э, нет, я не снимаю тебя, я просто дарю тебе деньги. Ты смазливая, ты глупая, и ты, чует мое сердце, хотела срубить денег за эту ночь, но тебе попался очень плохой человек. Для того чтобы ты верила в справедливость и была умной, я дарю тебе двести пятьдесят долларов. Ты мне нравишься. Я сниму тебя в моем следующем фильме.
- В каком фильме, сэр? Вы снимаете порно? Я отдам вам двести пятьдесят долларов на этой неделе.
- Ох и напугал тебя этот тип! Нет, я не снимаю порно, невежда. Я – Чак Коулман.
- Мистер Коулман?  - Лорна оживает. - «Сумасшедшие ночи»?
- Ты смотрела «Сумасшедшие ночи»?
- Да, любимый фильм моей сестры. А еще она говорит, что ваш «Лихой поворот» намного лучше ремейка.
- Правильно она говорит!  Честно говоря, когда я сказал, что я Чак Коулман, я не думал, что ты меня узнаешь. Обычно молодежь с трудом вспоминает эти фильмы.
- Я люблю кино. У вас классные фильмы. Но вот в лицо я вас не знала. Очень приятно познакомиться.
- Взаимно!
- Извините за порно.
- Не извиняйся. Я бы снимал порно, просто на нем много не заработаешь.
Девушка улыбается.
- А вы милый.
- Так что, приводим тебя в порядок и отвозим домой? Можем покататься и поболтать! Обсудить твою роль в будущем фильме. Сейчас мы снимаем нуднятину про материнские трагедии, а следующий фильм будет в стиле «Лихого Поворота». Я уже сейчас занимаюсь кастингом.
  - Я с удовольствием покатаюсь с вами, мистер Коулман, но я ужасно выгляжу.
- Иди умывайся. Может быть, мне нравятся девочки после неприятностей?
- Надеюсь, что нет! Был у меня сейчас такой любитель!
- Нет, у тебя был просто ублюдок.
- Простите, Чак. Я постараюсь привести себя в порядок! Вы прямо как ангел спустились с небес.
- Очень жаль, что пьяного похотливого убийцу ты принимаешь за ангела.
- Бросьте! Я скоро буду готова!
Коулман заглядывает в свой номер:
- Дамы и господа, экстренный кастинг. Вынужден попрощаться.
  Чак Коулман и Лорна выходят на улицу. Чак провожает ее на стоянку, к своему любимому бардовому «Мустангу» восемьдесят второго года. Свою машину Чак назвал Бертой и не изменяет ей по сей день.
- Я думала, у вас что-то поновее.
- У меня есть «Бэнтли», есть «Мерседес», модель не помню, путаю марки новых машин. Но Берту я не спутаю ни с кем.
- Почему Берта? У вас машина – девочка?
- Ну, когда она была девочкой, сейчас – дама, но я верный, и женщин не бросаю. Никогда не подводила меня старушка.
Берта вскрикивает в сигнализации, и чья-то тень выскальзывает из-за кузова. Воришка пытался вскрыть автомобиль.
- Ах ты, ублюдок! – Коулман вынимает пистолет.  – Чейз! Догоним гниду!
Чак стреляет убегающему парню в ногу. С воплями воришка падает на землю. Чак подбегает в своей машине.
- Ублюдок поцарапал Берту. Ей больно и страшно. Также, как было тебе, пока твой обидчик вырывал из ушей серьги. Засранец хотел украсть мою железную женщину!
Парень корчится на земле.
- Сдам его шерифу, - говорит Коулманн.
- Сколько же развелось этих тварей,  - причитает Лорна.  – Они не дают жить нормальным людям. Ты  - созидатель, ты умеешь любить, ты бережен, а он! Убей его! Сколько же можно терпеть всякую щваль! Если бы я могла – я бы убила того ублюдка в номере. Но я трусиха, и у меня нет пушки!
- Ты права,  - после небольшого раздумья заключает Коулман.  – Петь умеешь?
- Ну… так. Пою в караоке иногда, - удивляется Лорна.  – А что?
- У меня есть маленькая особенность. Ну, что-то вроде вредной привычки. Фишки. Фетиша. Как хочешь, так и называй. Я убиваю только под музыку.
- Каждый раз, когда ты слышишь музыку, ты убиваешь?  - в ужасе спрашивает Лорна.
- Да нет же! Когда я хочу убить, мне нужна музыка. А когда не хочу, хоть оперный театр поселится в мои уши.
  - А… я поняла. И что же мне спеть?
  - Ну, знаешь эту песню? «Red is a color of memory … Blue was a way to green» - фальшиво напевает Коулман.
- Знаю,  - и девушка запела.
- Не надо, сэр! Пожалуйста! – умоляет горе-угонщик.
- Ты испортил вечер мне и двум моим дамам. Громче, Лорна!
  Чак Коулман приставляет кольт к макушке парня и спускает курок.
Кровь фонтаном брызгает на тротуар.
Коулман ногой переворачивает тело и вынимает удостоверение личности из кармана джинсовки покойника.
  - Брайан Роуз, - печально заключает Коулман.  – Я сегодня днем брал интервью у его матери. Она как сердцем чувствовала, что ее сын скоро кончит вот так.
- Тебе жаль?  - равнодушно спрашивает Лорно, самодовольно разглядывая труп.
- Жаль только, что я не сниму тебя в кино.
- Почему? – Лорна надувает губки.
- Придется снимать дочь шерифа. Езжай домой.
  - Мы разве не поедем вместе?  Шериф же – твой друг! Зачем тебе ждать копов?
- Запихивай двести пятьдесят долларов себе в задницу и катись домой. Ночь героев закончилась. Я поеду один!
  - А завтра мы увидимся?
- Завтра я еду к маме. Езжай домой, Лорна. И не смотри на него так. Он поцарапал мою Берту, а не твое лицо. Тебе плевать на мою Берту, как мне на твое лицо. Хочешь радоваться – найди своего ублюдка и вышиби ему мозги.
- Мистер Коулман, спасибо за помощь.
Лорна пятится  назад и поднимает  руку подъезжающему желтому кэбу. Слезы текут из ее глаз, она оборачивается и напевает:
  «Red is a color of memory
  Blue was a way to green
  And, darling, you did gamble
  'Cause you were a dying breed
  Yes, you were dying breed» 
Чак  Коулман закуривает и подпевает в ответ.