Про любовь

Про любовь
Зеленее становлюсь травы
И вот-вот как будто с жизнью прощусь я…
Тухманов уверяет, что из Сафо

Я наслаждаюсь волшебным звуком этого голоса. Мягкие, пластилиновые нижние тона; широкие и плавные легатные ходы, круглое, полное, чуть покалывающее, как абрикосовый сок, звучание долгих нот… я уже не могу сопротивляться, голос уносит меня, и все плывет и кружится – матросы в смешных шапочках с помпонами, летящий  черно-белый горох широких юбок девушек, раз-два-три, раз-два-три… голос царит и правит всем, и я не вижу лица… только эту танцующую спину, атлетические плечи, летящие руки и все ту же смешную матросскую шапочку на затылке, на волной выбивающихся из-под нее волосах… Упругая, теплая волна, начинаясь где-то в животе, заливает меня до кончиков волос, и я просыпаюсь с ощущением полного и безоговорочного счастья.

Солнце льется желтыми потоками на зеленый мир. По бокам желтой песчаной дороги зеленые сосны. В крытом зеленым брезентом кузове огромной рычащей машины сильно трясет, и я сижу, вцепившись в доску скамейки; а напротив хохочущие молодые мужчины в зеленой форме и фуражках, они что-то кричат друг другу через рычание мотора, и хохочут, хохочут… он в центре, фуражка на нем сдвинута на затылок, и волосы из-под нее волной, желтой волной из-под зеленой фуражки. У него светлая кожа, видимо, обожженная солнцем; светлые глаза и квадратный подбородок с ямочкой посередине; он хохочет, закидывая голову назад, и на подбородке натягивается и вздрагивает тонкий ремешок фуражки. «Капитан Котлов!» – перекрикивает мотор кто-то из сидящих с ним рядом, и он с удовольствием отзывается: «Я!»… это, видимо, шутка у них такая. Для его светлых глаз и обожженной солнцем кожи у него неожиданно низкий голос, чуть хрипловатый на басах, как у баяна…

Он сидит, залитый солнцем, откинувшись к нагретой стене нашего домика. Фуражки нет, и освобожденные волосы мелкими желтыми волнами убегают назад от обожженного лба. Вот этим чуть хрипловатым баянным голосом он намурлыкивает песню, которую я люблю… за которую я его люблю…

Вечером концерт. Я жду своего выхода и, пытаясь подавить волнение, отвернувшись, вслушиваюсь в голос Валентины, наливающийся бронзовым набатным звоном… Я не смотрю в зал, но знаю, что он там, сидит, опираясь локтем о колено, подавшись вперед, слушает Валентину и внимательно смотрит серьезными, чуть прищуренными глазами. У меня совсем другая роль, да и Валентина в нашем номере будет совсем другая, смешная и забавная… и он снова будет хохотать, откидывая назад голову…

Наш номер последний. Я волнуюсь до противной тошнотной зелени в глазах: у меня первый раз главная роль. Текст бы не забыть. Валентина молодец, с ней так спокойно и надежно, что значит опыт… но в зал смотреть я не могу, это выше моих сил, которые и так сейчас закончатся… уже бог с ним, с текстом, не упасть бы! Валентина потихоньку улыбается: все, мол, хорошо, давай держись!

Все хлопают и кричат, мы выходим на поклоны. В голове звенит, улыбаюсь, как дурочка, краем уха слышу звук проходящей электрички…

Его нет. Уехал. Это его электричка.

И я не могу не то что набежавшим утешать девчонкам, но и себе самой объяснить, что остановить хлынувшие слезы невозможно. Он уехал. Струна порвалась. Все кончено.

Мне пять лет. Два главных мужчины в этот день моей жизни – Георг Отс и дядя Сева, капитан Котлов, друг моих родителей.