Западня имела выход

(Художественный вымысел не факт. Совпадения случайны)

   Они хотят меня убить.

   Сегодня вечером.

   На закате дня, когда центр города наполняют любители кафе и ресторанчиков, двум-трём крепким мужикам не трудно «вывести» из подъезда безвольное тело «перебравшего друга» и запихнуть его в машину. В наше время никому ни до кого дела нет. И даже если заметят, то промолчат: себе дороже. В вопросах жизни и смерти каждый выбирает собственную безопасность.

   Отключив телефон, я задумался: кто они?

   Неизвестно.

   В том и беда. Клочки информации в целый лист не склеить.

   Нет ответа и на вопрос: за что?

   Никто из «них» меня в свои намерения не посвятил. Просто в воздухе вдруг запахло жареным и угрозу жизни почувствовала моя интуиция. Она выросла на острых переживаниях специального корреспондента журнала «Война и мир», побывавшего с особыми заданиями редакции в горячих точках мира: Афганистан, Сирия, Чечня...

   Оперативные задачи мне, Николаю Петрову, майору особого отдела Службы внешней разведки России ставили на местах руководители резидентур, приплачивая к скромным редакционным командировочным неплохие, в общем-то, деньги. Мне бы они нафиг не сдались c их побочным действием – вечным ожиданием смертельного удара в спину. Особенно теперь, когда не продлил контракта с редакцией и осел в Германии в качестве нелегального агента «на всякий случай».

   Интуиция – моё спасение. Ибо тот, кто опоздал сыграть на опережение и ударить первым, умрёт. Интуиция озарила спящий мозг кроваво-красным светом боевой тревоги и без оглядки на дремоту тела ударила в набат: бам!.. бам!.. бам!.. Электрический разряд, пролетев по оголённым нервам, остро кольнул надпочечники, а те, всполошившись, вбросили в артериальную кровь лошадиную дозу адреналина. Я попытался взять под контроль отвешивание «пилюлей», но сердце, получив допинг, уже сократилось в мускульный кулак, затем, издеваясь, увеличило скорость сокращений. Снабжённый «топливом солдата»,  аналитический центр мозга заработал быстро и чётко.

   Предупреждённый, я должен переиграть тех, кто открыл охоту на меня.

   Облачившись в спортивный костюм, я выскочил из дому и побежал в городской парк, надеясь физической нагрузкой снять стресс, а заодно и оглядеть окружающую дом местность — не висит-ли поблизости сигнальная ленточка снайпера. Но это так, к слову...

   Дом, в котором я живу, серый, высотный, на восемьдесят квартир, стоит на возвышении. На макушке холма гнездятся другие дома микрорайона. Здесь обитают переселенцы из России, Казахстана, Польши, Украины, стран Прибалтики, Ирана, Турции...
 
   Нет, Мизер не Гарлем. У нас тихо, привольно. И вместо ленточки снайпера на раскидистом дереве болтаются чьи-то, слетевшие с балкона, штаны. Только белая капроновая ткань вывернутого наизнанку кармана качается от лёгкого дуновения ветра, как флажок парламентёра. Они висят здесь уже недели три, если не больше. В театре, если на сцене висит ружьё, оно обязательно выстрелит. Штаны же эти так и будут висеть, пока дети ради забавы не стащат их на тротуар.

   Я бегу наверх, чтобы, обогнув кольцо домов, спуститься вниз, пробежать мимо строительного супермаркета, пересечь благоухающий дачный массив и сделать передышку в парке, под железобетонным мостом автострады у тихого пруда Зайлерзее.

   Звонок был от председателя правления местного объединения переселенцев «Интеграция» Адама Смитки – российского немца по происхождению, родители которого помнили угон семьи гитлеровцами с Украины в Восточную Германию и послевоенную  депортацию в Сибирь, откуда он, сорокапятилетний мужик, приехал сюда, в вестфальский город, вместе с семьёй несколько лет назад со статусом позднего немца переселенца. Я исследовал вопрос по организации и выпуску краевой газеты на русском и немецком языках, нашёл доказательства утопичности проекта, и Адам, доложив кому-то, вдруг пригласил на заседание малого правления.

   – Хотим послушать твои аргументы, – елейным голосом церковного дьячка зазывал он меня. Я числился в объединении лишь номинально – работа мне была не нужна, нужна была только видимость её. – Придумаем, что и как сделать...

   – Без проблем! – ответил я. – Где и когда увидимся?..

   – Давай, прямо сегодня, после обеда, часа в четыре, на Синей улице...

   Электронное табло наручного хронометра показывало без пяти минут двенадцать.

   – А что у вас там?

   – Компьютерные курсы, ты что, не бывал там?

   – Может, и бывал, да не припомню.

   – Это за кинотеатром «Метроном», на углу вывеска «Макдональдса».

   – Пешеходная зона? Подъезд под акациями?

   – Ну вот, значит, бывал!

   – Да где меня черти не носили! Я тут сантехником за три года все подъезды обошёл!

   – Придёшь?

   – Обязательно!

   – Только это... – его дыхание сбилось от волнения. – Сегодня всё закрыто, поговорим в фойе. Там столик есть, стулья...

   – Ну хорошо, главное – общение!..

   Газета им была не нужна – это я знал совершенно точно. Но они были уверены, что она была нужна мне и использовали «мой интерес» вместо приманки в ловушку.

   С интервалом в одну минуту позвонил Никита Борцов – резидент СВР, владелец страхового бюро «Старт», сорокалетний одинокий мачо, любитель ночного автодрайва и заядлый рыбак. Кроме него в бюро прохлаждались ещё трое агентов: секретарша Альбина и два заместителя – Арно Шварц и Лео Бир. Красотка Альбина родилась блондинкой, но по интеллекту не уступала Никите. Арно и Лео – короткостриженные, тридцатилетние жгучие брюнеты, гибкие, жилистые, в юности –  акробаты цирка. Все превосходно владели оружием, в бою показывали сплочённость, в случае чего могли положить дюжину бойцов противника как фанерные мишени на стрельбище.

   – На встрече с Малым будь готов к сюрпризу, – пророкотал Никита в трубку и ушёл в гудки отбоя.

   На нашем языке это значит: надо подготовиться к скоротечному тихому бою в одиночку против неизвестных. Одному идти в засаду неприятно. Проигрывает тот, кто страха не имеет. И всё же я должен появиться там, где меня будут ждать, и выйти обратно, получив ответы на вопросы. Никита контролирует группы переселенцев, он знает точно, чем занимаются наркоторговцы Дэна, откуда прибыла новая партия проституток Веба, когда наёмники Крафта погонят на восток краденые автомобили, куда с заводов люди Чоки увозят контейнеры с новейшими айфонами, и многое-многое другое...

   О группе Адама Смитки я знал только то, что было заявлено «Интеграцией» в регистрационных документах – обычный набор мероприятий с акцентом на культивацию русской культуры. Им во мне, наверное, что-то очень не понравилось. Что именно – я должен это узнать. А ещё – как далеко они способны зайти. Никита с братьями-акробатами подстрахует, и сделает это так, что ни одна душа не догадается, откуда падает тень, когда её быть там не должно.

   После массового исхода российских немцев в Германию особых лингвистических способностей от агентуры не требовалось – русский язык звучал повсюду, как у себя дома. С многомиллионной массой переселенцев в самое сердце Европы, под шумок дорожной суеты, тихо внедрилось несколько диверсионно-разведывательных групп особого отдела СВР, чьей задачей было наблюдение за натовскими «друзьями», проникновение в органы власти и ведущих политических партий, организация протестных движений, создание в социальных сетях сильных пропагандистских групп, сколачивание военно-спортивных отрядов и многое другое. Поговаривали, будто в районе Биттерфельда и под Берлином тихо-мирно дожидались своего часа  группы по активации заложенных под землёй ядерных зарядов. Их, говорили отставники, просто не может не быть... Вывеска страхового бюро позволяла агентам появляться везде, где было нужно. В случае необходимости к ним присоединятся бригады «электриков», «сантехников» или «фанов» футбольного клуба.

   Если бы группа Адама Смитки была одной из наших ДРГ, конфликта бы не возникло. Но «Интеграция»  –  самостоятельная группа, не входящая ни в состав Конвента, ни местного отделения Землячества, ни Союза немцев из бывшего СССР, что говорило о больших претензиях на свою, отдельную от других, идеологию, тактику и стратегию в достижении цели. Вопрос: какой?..

   Уже в парке, пробегая мимо китайского ресторана, рядом с которым недавно сгорело чьё-то бунгало, освобождая место под новый аттракцион, заметил, как сбоку, с автомобильной парковки, наперерез мне ринулся здоровенный атлет. Мускулистая фигура Никиты в тренировочном костюме с синими, белыми и красными аппликациями была давно знакома, я не удивился, когда он пересёкся со мной.

  – Откуда ветер дует? – спросил я, бросив мимолётный взгляд на жёсткое, волевое лицо резидента. Чёрные солнцезащитные очки скрывали выражение глаз, но память хранила искры весёлой злости, прожигающие каждого, кто становился поперёк его воли.

   – От «Белой Дианы», – мрачно ответил он и свернул на дорожку, ведущую к отелю «Четыре времени года».

   Я свернул на дорожку, огибающую пруд.

   Несколько мужиков с детской беспечностью пускали по воде парусные модели кораблей.

   Пробежав метров пятнадцать, я перешёл на шаг, потом, выровняв дыхание, сел на садовую скамейку и, развалившись на ней, стал наблюдать за корабликами. Они ходко рассекали мелкую рябь зеленоватых волн. Дикие утки, гуси, чирки, лебеди кучковались по низким берегам, привыкнув к доброжелательности людей, прогуливающихся вокруг пруда.

   Четырёхмачтовый барк «Крузенштерн» уверенно догонял трёхмачтового «Горьх Фока» и, похоже, намеревался торпедировать его. Я невольно залюбовался борьбой соперников.

   В моём кабинете на протяжении нескольких лет красовалась собранная мною модель «Горьх Фока», как символа писательской славы: «Горьх Фок» – литературный псевдоним писателя-мариниста Ганса Кинау. Капитуляция Третьего Рейха нанесла кораблю смертельный удар – он был затоплен возле острова Рюген. Этим летом я отдыхал там и часто думал о судьбах знаменитых парусников. Советский Союз спас его, подняв со дна морского, но в мире нет ничего вечного — Союз разошёлся по швам национальной гордости республик и «Горьх Фок», много лет проходивший под именем «Товарищ», был передан Украине. Незалежность Киева разорвали алчные олигархи, и парусный барк, на ремонт которого денег не наскребли, был бесславно продан Германии. «Товарищ»  – «Горьх Фок» в парусных регатах в три фута под килем обставлял «Крузенштерна», тоже, кстати, полученного Россией по немецким репарациям, а здесь явно проигрывал...

   Значит «Белая Диана» снова дала о себе знать...

   Глядя на весёлые кораблики, я погрузился в воспоминания о прошедшем в середине девяностых годов деле германского гражданина и американского агента, вербовавшего в свою сеть российских немцев, принимавших участие в российско-германских культурно-образовательных проектах.

   Профессор боннского частного университета социального развития гражданского общества Маркус Бодо был московским руководителем двухнедельных ежемесячных семинаров по совершенствованию знаний управленческого аппарата немецких национальных районов и сельских Советов.

   Истинная цель западных спецслужб, работавших в тесном сотрудничестве с американскими, состояла в подготовке групп оппозиционных власти людей для расшатывания государственных устоев и общественных отношений в России.

   Показательным примером такой деятельности может служить хорошо подготовленный вооружённый захват власти в Киеве, положивший начало гражданской войне на Украине.

   В ходе обработки перспективной сотрудницы администрации поволжского региона Бодо потерпел фиаско: Диана Герстнер – так звали красивую, неподкупную женщину, – рассказала своей подруге, Лионе Ваймер, о притязаниях Маркуса, а Лиона донесла брату, служившему в контрразведке.

   Сообщение поступило, к счастью для Дианы, вовремя – Маркус запланировал Диану ликвидировать.

   О его планах стало известно благодаря установленному за ним наблюдению. Маркус жил в сдвоенном номере гостиницы при Академии национального образования. Там же, в большом холле, проводились семинары, обедать ходили в маленькую столовую. В той же гостинице, на том же этаже, по два человека в номере, жили и семинаристы. Для Маркуса не составляло большого труда капнуть специального, не оставляющего следа яду в стакан с напитком Дианы или придушить ночью, когда соседка Дианы, всё та же Лиона Ваймер, ушла бы на посиделки в холл – потягивая пиво, вино, не чураясь водки, за разговорами по душам и интимными шепотками семинаристы засиживались до глубокой ночи.

   В ту пору мы с Никитой служили в контрразведке. Я курировал российских немецких журналистов, преподавателей немецкого языка, наблюдал за группами Маркуса.

   Диана, рассказав подруге о попытке Маркуса завербовать её, как ни странно, о случившемся тут же забыла. Посчитала, вероятно, неудачный подход профессора глупой шуткой перед приглашением в постель.

   Нам, в отличие от беспечной Дианы, было не до смеха – накануне Маркус получил разрешение центра на её ликвидацию. Деятельность Маркуса Бодо велась под неусыпным контролем, но время взять его не пришло – связи его были выявлены, оставалось подбросить ему очень важную дезинформацию.

   Суть её была в следующем: российские немцы томились ожиданием восстановления республики на Волге, ликвидированной Сталиным в 1941 году. Германское правительство принимало сотни тысяч переселенцев из бывшего СССР. Заявляя уверенность в успехе республики для остающихся в России немцев, оно отстёгивало на проекты миллионы марок.

   В годы кризиса деньги лишними не бывают.  Уверенность немцев в проекте «Республика» нужно было чем-то подкреплять. Дело осложнялось тем, что  восстанавливать немецкую автономию на Волге российское правительство на самом деле не собиралось. Оно тянуло резину «поэтапной реабилитации» десятилетиями и потихоньку выпроваживало из страны тех, кто рвался в тенета Запада.

   Наши спецслужбы, наблюдая за насаждением американской «демократии» в различных странах с помощью «точечного» бомбометания и открытой военной поддержки оппозиционных властям «революционных народных движений», пришли к заключению о том, что национальная республика в сердце России в скором времени превратится в злокачественную опухоль, которая может привести к необратимым последствиям для всей страны.

   Превентивное выселение советских немцев в 1941 году в Сибирь и Среднюю Азию из Западных и Центральных областей Союза в понимании русского патриотизма считалось правильным, но на официальном уровне никогда не афишировалось, если не считать спонтанных обещаний Бориса Ельцина предоставить немцам ядерный полигон Капустин Яр. 

   Факт многомиллионного исхода немцев с середины  восьмидесятых годов по настоящее время как бы подтверждал вероятность того, что все они, в случае захвата Гитлером Поволжья, перешли бы на его сторону и влились в дивизии коллаборационистов. В социальных сетях муссировался аргумент: уж если переметнувшийся к фашистам русский генерал Власов создал армию предателей, то с какой стати советские немцы стали бы сражаться против немцев Германии?

   Многомиллионный исход немцев за границу спустя полвека после войны, по мнению радикальных русских патриотов, только подтверждает правильность принятого Сталиным решения...

   Как бы там ни было, а «работающим немцами» руководителям проектов нужны были германские миллионы евро для поддержания видимости «поэтапной реабилитации»...

   Берлин отлично понимал политику Кремля и поддерживал игру в поддавки, получая взамен приток выносливой рабочей силы и латая им демографические дыры, попутно сея в остающихся в России немцах ростки западной культуры, во многом антагонистичной к российской.

   Исходя из сложившихся обстоятельств, акцию прикрытия Дианы нужно было провести так, чтобы женщина ни о чём не догадалась, а Маркус, проглотив дезу, потерпел поражение.

   Разговор профессора с семинаристкой состоялся в день заезда участников в отель, вечером. После неудачи, ночью, Маркус Бодо сообщил в центр о провале, попросил разрешение ликвидировать «русскую патриотку». Ответ затянулся почти на две недели, и когда пришёл, наш отдел, чтобы предотвратить теракт, запустил операцию под кодовым названием «Белая Диана», к её началу я был уже в Академии, звали меня...

   Впрочем, для меня было важным не то, как меня звали и откуда я приехал, а то, как уберечь Диану. В течении двух недель её незримой тенью был журналист Павел Гарник. Москвич стал завсегдатаем всех семинаров. Меня с ним связывали почти родственные отношения – мы были удивительно похожи друг на друга, ну просто как родные братья. Но Павел – не военный человек... 

   Да, разрешение Маркусу на ликвидацию Дианы пришло из центра за два дня до окончания занятий. Вечер и ночь – критическое время, апогей напряжённого внимания за подопечной, когда не совершить злодеяния Маркус не мог. 

   Я заменил Ивана, отправив его домой. Не раскрывая подробностей, расказал Диане, боготворившей немцев, страшную сказку... об «агенте КГБ», с которым, якобы, столкнулся в гостинице и который был явной угрозой для неё, поскольку, по его заявлению, он знал о любовных интрижках Дианы и собирался использовать её в своих интересах. Несложная выдумка скрывала содержание досье Дианы, известное мне. Да и здесь она уже успела отличиться – выйдя в город за покупками, назад вернулась в сопровождении весёленького мужичка, нагруженного коробками и пакетами. Одного взгляда на счастливую Диану хватило, чтобы понять, чем она была так довольна.

   – Оградить тебя от него я смогу, если эту ночь проведу рядом с тобой, – прямо заявил я, ломая её планы на вечер.

   – И как это будет выглядеть в глазах окружающих? – возмутилась она, подразумевая своего нового друга.

   – Как отношения двух влюблённых, которые не в силах расстаться накануне разлуки, – спокойно ответил я. – Тебе ведь с твоим возлюбленным наплевать, что о вас  будут рассказывать люди.

   Загнать женщину в угол непросто. Неправоту свою она защищает яростно. Диана вспыхнула негодованием, зрачки глаз метнули молнии.

   В моём лице ни один мускул не дрогнул. Не изменился и тон голоса:

   – Другого выхода нет. Не объясняться же мне перед семинаристами и Маркусом Боде...

   – Если об этом узнает мой отец – вам не сдобровать!..

   – Пусть он лучше помолчит. Мы знаем, каким способом он сколотил свой капитал и куда собирается с ним драпать. Будет дёргаться – останется здесь. И вы с ним. Ещё и три шкуры снимем!..

   Диана насторожилась:

   – Мы – это кто?

   Я понял, что чуть было не проболтался.

   – Мы – журналисты.

   В голове Дианы образовалась каша из информации, переживаемых впечатлений и чувств.
 
   – А муж?!. – не сдавалась она.

   – А муж, если не дурак, должен понять. Неужели он тебе не поверит?..

   – Не знаю. В который раз!..

 В последней заварушке с афганскими боевиками, проникшими в Москву с двумя женщинами и поясами «моджахедок», я был тяжело ранен в грудь, пуля пробила лёгкое, несколько месяцев провалялся в госпитале, в любовных баталиях задыхался, подводила и сердечная слабость. О своих проблемах я предпочитал помалкивать. Особенно перед женщинами. Для них была запущена легенда о раковом корпусе, где я, будто бы, лечил рак крови. 

   – Секса не будет, – хмыкнул я и твёрдо заверил: – Нам будет не до него.

   – А Лиона? Мы работаем в одной конторе, на язычок она острая – разнесёт по всему свету!..

   – Лиону отправим к моему соседу. Он её отвлечёт. И потом наши люди постараются прикрыть это дело. Будет трещать сорокой – сломают жизнь. Как минимум, сообщим мужу о неверности жены. Пусть попытает, какого лешего она, в полночь, пошла в комнату к одинокому мужчине и чем там с ним занималась. В Германии, куда вы скоро уедете, об этом вообще никто не будет знать. Давайте, решайтесь! Я должен быть рядом, и так, чтобы агент, когда войдёт, меня увидел. В его план встреча со мной не входит. Моя задача – уберечь вас и спутать его карты. Потом вы уедете. Но если вы категорически против, то можете уехать прямо сейчас. Агент отправит своих людей и они найдут вас, где бы вы ни были, когда рядом ни отца, ни меня, никого не будет...

   – А лезть в мою постель – это обязательно? Могли бы, раз уж на то пошло, в уголку посидеть. Или хотите совместить полезное с приятным?..

   – Увидев меня в уголку, агент догадается о засаде и отправит меня на тот свет вместе с вами, как вы этого не поймёте? А так он просто повернётся и уйдёт. А потом и забудет...

   Подумав, она согласилась.

   Маркус Бодо не пришёл. Ночью он бежал из Москвы в Ригу, оттуда – в Берлин. Утром оперативники нашли в комнате Дианы «клопа» – маленькую коробочку электронной прослушки...

   *

   С другой стороны пруда по дорожке в мою сторону бежал Никита Борцов. Густо разросшиеся деревья и кусты то и дело скрывали бегуна, пока он не вышел на прямую линию. Я отвернулся и стал ещё азартнее наблюдать за парусной регатой. Лица мужиков светились радостью, всё было по-настоящему искренним и мирным, но я знал, что в любую секунду в руках внешне беспечных людей может появиться оружие. Всё элементарно, Ватсон, сказал бы Шерлок Холмс: группа Смитки может оказаться провокацией германских спецслужб, что-либо заподозривших в нас. У них под носом их же сотрудники работали на американцев, а подозревали – на россиян, вот и опарафинились...

   Надсадное дыхание и толчковые скребки подошв обозначили приближение Никиты. Я обернулся на него, и тотчас же перекинул взгляд на мужиков. У пруда всё было спокойно.

   – Там крутая лестница!.. – обронил Никита, кивком головы указав куда-то в сторону. – Шею свернуть можно, если оступишься!..

   Я не произнёс ни слова. Долго, с раздумием, провожал взглядом удалявшегося резидента. Никита мужик что надо. Иной женщине полдня мало, чтобы внести ясность в ситуацию, этот же бросит пару слов, на бегу, – и всё понятно. Что не понятно – домыслишь сам, на то у тебя не голова на плечах, а русская микитка...

   Вернувшись домой тем же путём, я принял душ, одел жёлтую, цвета успеха, рубашку и тёмно-серый, успокаивающего тона, костюм. Через балконную дверь и шестиметровой ширины остеклённую веранду в квартиру лилась прохлада приближавшегося дождя. Придётся одеть длиннополый чёрный плащ и взять большой зонт. Под плащом легко спрятать лёгкий бронежилет, складной «калаш» и весь арсенал бойца: нож из твёрдой стали, пару пистолетов и запасные магазины, стилет и метательные причиндалы, бинокль, мобильный телефон, перевязочные пакеты с одноразовым шприцем и ампулами обезболивающей и антишоковой жидкости... Всё это и многое другое есть и в «тревожном чемоданчике», который хранится в кладовке, в стенном сейфе за выдвижным шкафом в съёмной квартире на подставное лицо через стену с моей квартирой. Пройти туда можно через потайную дверцу в панели стены, надавив на одну из панелей, за которой вмонтирована кнопка бесшумного мотора, сдвигающего дверь в сторону. Всё как в кино «про любовь и про шпионов». Подавив вздох сожаления, я сунул за пояс брюк «беретту» с навинченным глушаком, прихватил телефон, чёрную кожаную папку с материалами и документами по газетному исследованию, сунул ноги в разношенные туфли и вышел из дому. Времени до встречи было на полчаса больше, чем требовалось затратить на дорогу.

   Новенький «мерс» проводил меня удивлённо мигнувшими фарами – в дождь, в центр города, на бойню – пешком?!.

   Простота сбивает людей моего окружения с толку. Я пользовался этим, не раз проверенным, психологическим трюком в непредвиденных ситуациях, чтобы  сознание не впадало в спячку, надеясь на привилегии цивилизации. Мозг должен проработать каждую мелочь и вывести живым из схватки. Грохот перестрелки в центре города привлечёт десятки полицейских, справиться с которыми одному невозможно. Тут и Никита не поможет. Мало ли, что его, крутого опера, ещё в юности прозвали Кожемякой в честь былинного богатыря и героя. Есть другие способы борьбы, и я ими воспользуюсь. Какими? Там будет видно.

   Я шёл по асфальтированному тротуару улицы размеренным шагом, аккуратно обходя сорванные вчерашним штормовым ветром с дождём и градом жухлые, раскисшие в воде листья, мелкие ветки и всякий сор. Возле соседнего дома, перегородив тротуар и половину дороги, лежал вырванный с корнями огромный каштан. По гороскопу друидов это моё дерево. Печальная картина как недобрый знак. Городские службы занимались уборкой дорог, навстречу мне с треском мотоциклетного мотора шустро неслась уборочная машина. Обогнув её, поздоровался с водителем, бравшим уроки компьютерной грамоты у моего соседа по этажу. С затянутого сплошной серой облачностью неба сыпалась водяная пыль. Рядом, по мокрой асфальтированной дороге, с шипением шин катились автомобили. От греческого гриль-кафетерия «Олимп» в свежем воздухе расплывались запахи поджаренных шашлыков, крепкого кофе и сдобных булочек. Захотелось зайти, накатить граммов двести холодной русской водки, аппетитно поесть... На углу, за цветочным магазином, мокли на палетте связки газет с вложенной рекламой. Нужно сделать всё, чтобы в завтрашних газетах не появилась новость обо мне...

   Город жил мирной, привычной жизнью.

   *

   Ночью мне приснился зловещий сон. Третья мировая война входила в завершающую стадию. Американский континент и Европа дымились в руинах. Объединённые ударные силы России и Китая подошли к немецкому городу, где находился я. Город представлял собою разбомбленный авиацией во Второй мировой войне Дрезден, уцелевшими, хотя и потрёпанными, оставались лишь небольшие островки ошеломлённой внезапной войной жизни.

   Я должен был взорвать завод, чтобы он не достался оккупантам. Американцам, французам, китайцам или русским, мне было всё-равно. Выполнить приказ командования можно было выстрелом из артиллерийского орудия, наведённого на огромную цистерну с горючей жидкостью.

   На опушке леса, просматриваемой в бинокль в разрывах густого чёрного дыма от горящей военной техники, показалась группа чужих солдат. Они выкатили своё орудие и стали спешно наводить на меня. На выполнение приказа оставалось минуты две-три, не больше. Запалив цистерну, я мог скрыться. Но что это?!. – моё орудие вдруг превратилось в игрушечную пушечку, выстрелившую огнём зажигалки в тяжёлый маятник часов, висевших на кирпичной стене с облупленной штукатуркой!.. В то же время, у себя за спиной, послышался детский гомон. Обернувшись, увидел детсадовскую группу детишек, идущих растянувшимся цугом, попарно, по длинному коридору разрушенного здания. Их сопровождали две женщины-воспитательницы. Изумлённый, я с ужасом уставился на них, думая о том, что же с нами со всеми будет, когда здесь разорвётся снаряд!.. Женщины были одеты в длинные чёрные одежды, головы их покрывали тёмные накидки. Я всмотрелся в детей – смуглые лица, турецкие, марокканские, иранские черты!..

   Времени для объяснений с женщинами не оставалось, оно, объятое пламенем из пушечки, горело на стене!..

   – Laufen sie!.. – закричал я старшей по возрасту женщине. – Бегите!.. – и рукой с зажатой в ней пушечкой показал на копошившихся на опушке леса солдат.

   Справа и слева по коридору были устроены туалетные комнаты. Будто не слыша меня, женщины, оставив детей, зашли в них, каждая в отдельную комнату. Проскочив мимо детей, я влетел в одну из комнат. Женщина подходила к кабине.

   – Lauf!.. – в ярости от того, что она не слушается, во всю мощь лужёной войной глотки заорал я, указывая в пространство, противоположное опушке леса.

   – Pi-pi!.. – заупрямилась женщина, намереваясь при мне задрать свой балахон и спустить шаровары.

   – Sie haben dafuer keine Zeit! (У вас на это нет времени!) – вне себя заорал я и по-русски добавил: – Дура!..

   – Так бы и сказал! – по-русски ответила она и обидчиво поджала губы. – А то орёт, непонятно что!..

   Выпроводив всех из здания, я навёл «пушечку на опушечку» и выстрелил. Огонёк, прочертив в воздухе рахитичный полукруг, упал на битый щебень! Орудие неприятеля озарилось вспышкой ответного выстрела, в момент взрыва я увидел ещё более яркую вспышку света и... проснулся! Через незашторенное окно в глаза било яркое утреннее солнце, где-то грохотала, вгрызаясь в бетонную стену, электродрель.

   Вытерев одеялом обильно выступивший на лбу пот, уняв колотящееся в груди сердце, взял лежавший на тумбочке пульт дистанционного управления, включил телевизор: на Украине каратели обстреливали из тяжёлых орудий города юго-востока, боевой авиацией штурмовали школы, больницы, детские дома, расстреливали раненых, сотни тысяч беженцев тянулись к границе с Россией...

   – Это начало Третьей мировой войны? – обращаясь к телезрителям, спросил ведущий программы...

   Я быстро выключил телевизор, будто моя расторопность могла остановить пожар войны, развязанной её ястребами по отрепетированным сценариям...

   *

   Пройдя мимо Ратхауса, внешне напоминающего пришвартованный к городскому пирсу военно-морской крейсер времён «железного канцлера», я задумался о пророчестве снов и опомнился лишь на Зелёной улице, у продуктового супермаркета Kaufland. Это даже не улица, а проулочек, куда шум оживлённого центра уже не долетает, путаясь в кронах деревьев и увязая в тишине уютного местечка, облюбованного весёленькой группкой бездомных алкоголиков.

   Рекогносцируя всё, что видели мои глаза, вплоть до окон и карнизов слепленных вплотную домов, вряд-ли мои зрачки не расширились от удивления, заметив испитую до синевы блондинку с патлами всклокоченных волос, в которой без труда узнавалась помощница Никиты. Сердце моё забилось от радости – уж если она тут, значит вся группа Никиты брошена на страховку.

   Я приближался к бомжам, и, когда до Альбины оставался всего один шаг, она вдруг качнулась ко мне, обвила полуголыми руками мою шею и плечи, под шлицей плаща что-то больно кольнуло... Если бы это была не Альбина, а настоящая пропоица, пришлось бы вывернуть ей руки, чтобы проверить ладони – нынешние распространители наркотиков и всякой заразы приклеивают к ладони крохотную плоскую штучку типа эластичной капли с миниатюрной иголочкой на конце, через которую одним шлепком по плечу впрыскивают в тело жертвы дозу, с целью «посадить на иглу» за деньги...

   – Ну-ну, поосторожней! – проворчал я, снимая руки с плеч.

   Она скорчила весёлую рожицу и, дразня, показала язык.

   Язык – это речь. Значит в плащ вколот микрофон. Я пошёл дальше, не удостоив Альбину даже намёком на улыбку.

   Во второй раз моё сердечко ёкнуло, когда увидел Никиту за стеклянным фронтоном здания на углу, откуда просматривалась вся улочка. Он стоял на лестничной площадке второго этажа, курил перед открытым настежь окном и с полным безразличием копался в электрическом рапределительном щитке. На голове были отчётливо видны наушники – атрибут века. В тёмно-сером, с аппликациями электрика, комбинезоне, с чёрным пластиковым ящиком для инструментов у ног, в котором, безусловно, пряталось автоматическое оружие, он производил впечатление лениво отрабатывающего задание фирмы мастера.

   Едва наши взгляды встретились, как резидент шагнул в сторону и скрылся за углом белой стены. Значит и братья-акробаты где-то здесь, подумалось мне. Они, скорее всего, сидят в припаркованном на углу улицы «мерсе», спрятанные от посторонних взглядов тонированными стёклами и багрово-красным отсветом угасающего солнца, пробившегося сквозь серую низкую облачность. Мощная поддержка коллег сказала мне и другое – встреча предстоит смертельно опасная.

   Надо же, а дождь перестал!..

   Развернувшись на углу, я пошёл в обратную сторону. От супермаркета, мне навстречу, шёл Смитка. Плотный крепыш, невысокий, короткостриженный, взволнованный, но вида не подающий. В последний раз мы виделись на собрании местной партии христиан-демократов, после окончания, возвращаясь тёмным вечером домой вместе со Смиткой, меня чуть не сбил автомобиль. Мне показалось, что Смитка подтолкнул меня под него своим плечом, и я бы пострадал, если бы не удержал равновесия благодаря врождённой осторожности, натренированным мышцам тела и недоверию к идущим рядом. Он извинился за неловкость, в результате которой нечаянно задел меня, а я, просто так, на всякий случай, двинул локтем ему в печень...

   – О, ты уже здесь! – воскликнул он, фальшиво улыбаясь и ускользая блестящим взглядом вниз и в сторону, вспоминая, вероятно, что ещё хотел сказать при встрече со мной.

   – Да, решил пораньше. Кто будет ещё?.. Или все уже на месте?

   – Одни на месте, другие вот-вот подойдут. Сегодня Андрей главный.

   – Кто такой?

   – Андрей Блок. Был первым председателем организации. Авторитетный человек.

   – Понятно. Он что, пешком?

   – Да ему тут рядом.

   – Организация большая?

   – За двести человек.

   Из подъезда под акациями вышла женщина. Тёмная куртка неопределённого фасона скрывала фигуру и возраст человека. Завидев нас,  женщина помялась, затем, поборов нерешительность, приблизилась к Смитке.

   – Все уже там, – сказала она, кивнув на двухэтажное здание, встроенное в череду других, вглядываясь в меня, узнавая и не узнавая. – Это и есть наш «информатор»? – преодолев себя, бросила мне в лицо. Ненавидящий взгляд смерил с головы до ног, задержался на стоптанных туфлях. – Может, ему деньги нужны?..

   Контраст между шикарным верхом одежды и разбитыми туфлями сбил её с толку. В её понятии российский немецкий журналист, по совместительству агент российских спецслужб, – люди с примитивным мышлением думают именно так, – должен быть «как денди лондонский одет».

   Между тем я вспомнил: на следующее утро, после исчезновения Маркуса Бодо, руководитель одной из российских немецких организаций как ни в чём не бывало выдавал семинаристам деньги, полученные, вероятно, из германской организации помощи немцам зарубежья. Трое сотрудников вызывали семинаристов в гостиничный номер по одному, в последний раз дотошно расспрашивали, внаглую заполняли опросные листы и, убедившись в лояльности, вручали по-нескольку купюр достоинством в пятьдесят тысяч каждая, под личную роспись.

   Сумма денег определялась уровнем преданности Западу. «Павел Гарник» получил двести пятьдесят тысяч.  Рейтинг московского журналиста в глазах немцев оценивался, если рубль перевести по курсу в евро, в семьдесят с небольшим евро. Ушлые ребята потом припишут к этой сумме пару нолей, а разницу положат в карман. Другие «западенцы» получили и того меньше. Сосед по номеру, узнав о «перенесённом мною» онкологическом заболевании, организовал гуманитарную помощь, вынудив семинаристов «скинуться по бумажке». Я его об этом не просил – денег у меня было предостаточно. И не возражал – добрые дела пресекать нельзя. Услышав, что деньги собираются для меня, то есть, для Павла Гарника, которого я играл, Диана ответила истеричной бранью, вызвав во мне тёплую волну уважения к единственной здесь патриотке Родины...

   Смитка, в отличии от меня, сохранявшего спокойствие, всполошился, испугавшись преждевременной истерики Дианы. А в том, что это была Диана, я уже нисколько не сомневался, успев разглядеть полноту расплывающейся фигуры и возрастные изменения в оплывшем лице, проявляющиеся в тонкой сеточке морщин в тени глаз, двойном подбородке и лютой злобе к происходящему. Двадцать лет назад ей было около тридцати лет, сейчас... неужели под пятьдесят?!.

   – Перестань, Диана! – сдержанно-сердито одёрнул Смитка. – Какой информатор? Это Пауль Штольц, редактор нашей газеты!.. Будущей!.. – добавил он, тихонько, между тем, подталкивая меня к подъезду.

   Собирая информацию о возможных партнёрах газеты, я познакомился с руководителем общественной благотворительной организации «Conti» Удо Рогали. Он пригласил меня на заседание комитета, где я поделился своими планами. Я не верил своим глазам, увидев приглашённых к обсуждению... Диану Герстнер и Лиону Ваймер!.. Непостижимым образом обе подружки жили в том же городе, где жил я, и мало того – они, эти две тупицы, теперь решали мои вопросы!.. Ясен перец, «Conti» поставил на мне жирный крест, убедив меня в утопичности проекта, на пути которого появились женщины с ведрами чёрных сплетен и слухов на коромыслах мести.

   – Да ладно, всё путём! – усмехнулся я, отстраняясь от Смитки, чтобы его рука не наткнулась на рукоять «беретты», прижатой к моей спине поясным ремнём. Направляясь к двери, не преминул заметить: – Я тоже ничего не понял. Она меня с кем-то путает. На моём пути не раз появлялся двойник, в практике журналиста немецкого издания подставы спецслужб не редкость.

   Диана вспыхнула, заскочила в подъезд и заперла за собой дверь. Было слышно, как провернулся в замке ключ.

   Смитка нахмурился, подёргал ручку:

   – Ну что такое?.. Опять она за своё!..

   Я уже понял, что хотела сказать своей выходкой Диана, создавая одно препятствие на нашем пути в дом за другим – она чувствовала вину за измены мужу и не желала смерти человеку, в подлинности которого сомневалась. Хотя, если разобраться, она ни в чём не была виноватой. Как и я. Просто попала в сферу влияния Маркуса Бодо со всеми вытекающими последствиями.

   В тот поздний вечер ситуация вышла из-под контроля и Лиона Ваймер, вернувшись от соседа, «застукала» нас в постели. А потом разнесла новость повсюду. Откуда ей было знать, что любовниками мы не были, и всё, что было сказано в оправдание, всего лишь ширма, чтобы не выдать тайну контрразведки, ограждавшей жизнь Дианы.

   Сама Диана тоже ничего толком не поняла, придумав, чтобы оправдать себя, свою версию истории.

   Никто ей не перечил. Наоборот, помогали обелить её и опорочить Павла Гарника, который тоже был тут ни при чём. Потом меня перевели в немецкий отдел Службы внешней разведки...

   Мог ли я всё это раскрыть сейчас? Нет, конечно!.. Более того, я всё больше приходил к мысли, что Маркус Бодо с коллегами из немецкой контрразведки специально свили нити наших судеб в один клубок, дабы разжечь огонь разборок, из которых хотят сделать свои выводы.

   Я вспомнил также несколько попыток разных людей свести меня с Дианой в невыгодной для меня ситуации, чтобы создать «факты» преследования женщины сталкером. Кто всем этим руководил? Она сама? Вряд-ли. Муж? Возможно. Отец? Не исключено. Будь я преследователем, давно бы попался.

   Вот и ломай теперь голову!

   Как выйти сухим из воды и помочь Диане? Она помнила Павла Гарника, который поначалу был ей даже симпатичен, и я в глазах её был и, похоже, остаюсь им. Играть мне роль Павла дальше или свою – другого «журналиста на пенсии»? Своя рубашка ближе к телу.  Тем более, что здесь меня знают как Пашу Штольца. Значит на все вопросы я должен отвечать удивлением и непониманием. Ну и дела!..

   – Что происходит? – спросил я Смитку, сердито и в упор разглядывая лоснящееся, взволнованное лицо откормленного бугая. – Мне уйти?..

   – Нет-нет, сейчас откроют! – удержал Смитка. – Она там не одна... – и согнутым указательным пальцем постучал в дверь условным сигналом.

   Дверь открылась как бы сама по себе. Он пропустил меня вперёд. Я вошёл. За дверью стоял пожилой, но крепкий мужчина в чёрной кожаной куртке. Взгляд карих глаз был властным, жёстким, проникающим. Лицо обыкновенное, с претензией на благородство. Голова непокрытая, волосы коротко стриженные, седые, со старческим желтоватым отливом. Корпус тела подтянут, соответственно возрасту крепок. Где-то я его уже видел. На семейных фотографиях в досье Дианы?.. Точно! Андрей Блок её отец! Да и Смитка из той же обоймы: женат на младшей сестре Дианы, блин, запамятовал, как её зовут... то ли Настя, то ли Надя... И как это мне раньше в голову не пришло?

   – Здравствуйте, – вглядываясь в мрачное лицо, определяя намерения Андрея Блока, пожал молча протянутую мне руку. – Всё в порядке?..

   Он кивнул, сделал приглашающий жест, предлагая подняться по лестнице наверх. И всё это без полагающихся случаю вопросов об имени-фамилии, общих знакомых, кто откуда и когда приехал в Германию!.. Да, этот Блок неразговорчив!..

   В глухом подъезде светло, чисто. Стены светло-серые, высокие. Старые, местами стёртые бетонные ступени. Пролёт в два марша. Перила... Так вот в чём тут дело! Перильца по высоте ниже нормы, а подъём выше и круче!.. Достаточно неосторожного движения, чтобы потерять опору, а вместе с нею и равновесие, сорваться вниз и получить серьёзную травму! И я бывал здесь! На этой лестнице уже свернули шею одному человеку. Об этом писали газеты, рассказывали люди. Несчастный случай?.. Для кого как! Никите, безусловно, известно больше. Если, конечно, я не идеализирую резидента.

   Поднимаясь по второму пролёту, увидел на лестничной плошадке знакомого инвалида, Алексея Катца, страдающего поражением центральной нервной системы, передвигающегося с помощью крепкой трости на кривых, плохо подчиняющихся ногах. Глаза сильно косили, и нельзя было угадать, что в них отражается, куда он смотрит. Это умнейший человек: немецким и русским языками владел в совершенстве, интеграционными вопросами жонглировал как циркач, разбирался в немецком законодательстве, страховых и налоговых делах. И у него были очень цепкие, сильные руки. Наверняка у Смитки – ценнейший кадр! Я сразу же вспомнил необычайную силу Горбатого в фильме «Место встречи изменить нельзя» и почувствовал себя в роли Шарапова, внедрённого в банду уголовников. Много лет тому назад Катц, носивший русскую фамилию Борисов, присылал мне стихи, написанные по-немецки, я публиковал их на «Литературной странице»; он приезжал в редакцию, я встречал его с поезда, устраивал в гостиницу, знакомил с городом и читателями, собравшимися на конференцию. Сейчас Алексей Борисов-Катц в роли цербера сидел на стуле у стены, охраняя дверь в помещения, куда, без сомнения, улизнула Диана. Меня он то-ли не узнал, то-ли не решился узнать.

   Больший, чем Алексей, интерес представляла пожилая женщина, сидевшая рядом с ним и не спускавшая с меня светло-серых, пронзительных, злых, как у Дианы, ненавидящих глаз. По тому, как она взглянула на поднимавшегося следом за мной Андрея Блока, я догадался, что она была его женой и, соответственно, матерью Диане.

   Сильный и мужественный Андрей Блок в руках жены был, скорее всего, орудием, исполнителем её воли, человеком, привыкшем реагировать на капризы женщины, дабы не замараться в пыли истеричных скандалов.

   Значит он, если догадка верна, нападёт лишь после её команды, которая выразится нервным всхлипом, намёком или словом. Между командой женщины и нападением мужчины будет время для реагирования.  Доля секунды, но будет. Этой доли мне хватит, чтобы вниз полетел он, а не я. Снизу в подъезд ворвутся братья-акробаты и отвлекут Смитку. С Катцем я справлюсь легче, чем с Блоком. А в это время Диана вызовет полицию. Моя «страховка» смоется из города и исчезнет навсегда, объявившись в другом бюро, под новыми именами, в Брюсселе или Вене. Им на смену приедут другие ребята. И если даже я исчезну бесследно, они найдут, с кого шкуру спустить. Это не на руку мне, хоть я и жертва умело расставленной семейным кланом ловушки для человека, с которым Диана разделила тепло своей постели, а после того, как подружка настучала мужу, в семье разразился скандал, вылившийся в жажду мести... В полиции я скажу, что двое неизвестных мне мужчин вошли в подъезд в тот момент, когда на меня было совершено покушение с целью убийства, но я вовремя увернулся и Андрей Блок по инерции тела полетел вниз. Движущих мотивов всей этой истории никто из них, включая Диану, никогда не узнает, если только я не расскажу о ней в своих мемуарах. До литературного творчества, правда, ещё надо дожить. Только бы не ошибиться сейчас...

   Поздоровавшись с каждым за руку, новым взглядом окинул пятачок площадки: напротив двери светилось окно, выходящее в маленький дворик, зажатый между стенами домов. Стекло можно разбить, поднять шум, который спугнёт всех. В самом деле, не применять же оружие против семейного клана, даже если он занимается убийствами людей! В сферу ответственности агента СВР это не входит...

   – Я Пауль Штольц, как вы понимаете. Алексея Катца в городе знает едва ли не каждый, а вы?.. – я остановился напротив женщины, по привычке запоминая внешние черты человека, с которым свела судьба, определяя характер, уровень интеллигентности, интеллектуальный код. Когда-то это была милая и симпатичная женщина, сейчас же это была старая, злая, оплывшая, в парике старуха, чьей заботой осталось только собственное здоровье и удержание власти в  семье.

   – Мария Блок, – недовольно отозвалась она, даже не стремясь произвести хорошее впечатление.
 
   – Понятно...

   В просматриваемом секторе обозначился стеклянный фасад дома, где ковырялся в электрощитке Никита. Отсюда хорошо был виден подъезд, а от Никиты – только тень. Возле окна, заслоняя подход к низкому ограждению площадки, нависающей над пустым глубоким проёмом, они предусмотрительно поставили высокий круглый столик. Я глянул вниз – метра три с половиной. Смитка остановился на середине второго пролёта, танком загородив путь отхода. Вряд-ли он кинется ловить меня, падающего с высоты на рёбра ступеней, скорее всего просто добьёт.

   О своих догадках я промолчал. Подёргал ручку запертой двери, за которой сразу же послышалось судорожное рыдание Дианы. Изобразить крайнюю степень изумления не требовалось, я был изумлён по-настоящему, поняв, почему она не открывает. Ей не хотелось стать свидетельницей убийства человека,  по договорённости с которым она разделила постель. Если бы отказалась тогда, ничего не происходило бы сейчас. На семейном совете она, несомненно, была против убийства вообще, но отец не вынес взгляда матери... И почему все шишки всегда падают на головы отцов, когда энергетика матерей управляет ими? Словно ища ответ, я коротко посмотрел Блоку в глаза, но там ничего, кроме готовности к убийству и ожидания приказа, не нашёл, обернулся к Марии Блок:

   – Что это с ней?

   – А ты спроси её! И прощения не забудь попросить! – зло ответила она, не спуская с моего лица испепеляющего взгляда.

   Ну что же, перед Дианой я действительно виноват. Нельзя было полагаться на соседа, секретного сотрудника ФСБ, которому было поручено задержать в своей комнате подругу Дианы. Гомосексуалист не придумал стоящей темы для разговора с женщиной, пришедшей к нему ночью не чаи гонять. Вслед за той ночью нас расформировали, меня перевели в немецкий отдел диверсионно-разведывательной деятельности СВР, Диана осталась без прикрытия.

   – Диана развелась с мужем, – негромко, но так, чтобы я услышал, сказал Алексей Катц, глядя куда-то мимо меня. В руках он держал мобильник с глазком видеокамеры, записывал происходящее. – И всё, – добавил он, – благодаря некоторым...

   Если бы Катц знал Диану так же, как знал её я, он бы вспомнил середину девяностых годов, онкологический центр, где Диана лечилась и водила своего избранника на квартиру медицинской сестры, когда та дежурила в больнице. Я, тогда ещё молодой опер, несколько дней провёл в одной палате с парнем Дианы, нащупывая нить, ведущую к его другу, подозреваемому в шпионаже, и невольно узнал тайну его любовной связи с Дианой...

   – Я не заметил, чтобы она была в чём-то виноватой, – озабоченно хмурясь, сказал я им, чувствуя за спиной шорох одежды и неровное дыхание Блока. Он шагнул влево, чтобы я видел его, и спросил, сжимая правую кисть руки в тяжёлый кулак и разжимая её:

   – А рассказать нам ничего не хочешь?

   Открытая угроза сразу же выделила Блока из группы, отметая всякие сомнения. В какое-то мгновение я понял, как недолюбливает Смитка своего тестя, практикующего, похоже, отцовский гнёт в семье для того, чтобы держать всех в жёстком кулаке на потребу Марии Блок. В воздухе витало ещё что-то непонятное, скорее всего, то был тщательно скрываемый всеми страх: Смитка побаивался тестя, тесть побаивался жены, Катц побаивался вляпаться в криминальную историю, Диана побаивалась отца и мать, я остерегался неожиданного нападения... Я выдержал пристальный взгляд и, стараясь говорить спокойно, произнёс:

   – Даже если и было бы что рассказать, я бы этого не сделал. Тайны нужно хранить. Могу уверить, что близости с Дианой у меня не было. Вас ведь это интересует, не так ли?

   – Отец, не делайте этого!.. – закричала за дверью Диана. – Не надо!.. Уходите отсюда! Все уходите!.. – и захлебнулась в слезах.

   Я бы ушёл, но кольцо окружения сдвинулось плотнее. Градус эмоционального напряжения зашкалил мыслимые пределы. Трое мужчин ждали сигнала атаки. У каждого был свой предел накала страстей, бушевавших в душе, предел, за которым почти у всех срабатывает неосознаваемый защитный механизм уклонения от прямой схватки в связи с травматической памятью о пережитом в предыдущих жизненных баталиях. Хочешь или нет, а перед точкой невозврата тебя остановит твоя же, пусть и бессознательная, но память о невосполнимых трагедиях и потерях, получить которые снова никому не хочется. В психологии эта защита называется дефлексией. Диана, пережив немало страха и боли в общении с людьми, в их числе и с родными, которым она перестала доверять, которые не давали ей покоя своими наставлениями о морали и нравственности, терзали ревностью, подозрениями, мелочными придирками, просто сбежала, отгородившись дверью, отгородившись душевной баррикадой, не желая ни слышать, ни видеть, ни чувствовать...

   Мария Блок, оборотившись к мужу, вдохнув побольше воздуху, уже хотела что-то сказать, но я опередил, сознательно меняя тему, чтобы не травмировать Диану.

   – Не трогайте её. Она ни в чём не виновата. Оставьте её в покое. Она справится сама... Я пришёл сюда по приглашению Адама, чтобы рассказать об организации газеты. Или вам это не интересно?

   Вместо приказа Мария выпустила изо рта длинный пшик.

   – Хоть какие-то подвижки есть? – подал напряжённый голос снизу Смитка. Он знал почти всё, что я собирался здесь сообщить, и явно подыграл мне своей дефлексией, уводя от слепой расправы. – Что нужно сделать, чтобы газета стала реальностью? – в его вопросе слышалась подходящая случаю тёплая издёвка – он сам не так давно пытался выпускать информационный бюллетень, всё закончилось неудачей из-за нехватки денег на печать и распространение. Не хватало ему и времени. Он работал в полную смену на каком-то предприятии, у него были жена и дети. Судя по визитке, которую он сунул мне на входе в здание, инженер-строитель Адам Смитка занимался подработками, консультировал индивидуальных застройщиков по выбору строительных планов, материалов и экономному использованию финансов. На мой взгляд, это была такая фигня, что хуже горькой редьки, но люди почему-то шли к нему, каждый раз выкладывая стольник за то, чем богат интернет...

   – Ну расскажите, раз уж мы припёрлись сюда! – Мария Блок, видимо, тоже не знала, чем заполнить вакуум, отделивший нас от Дианы.

   Эх, если бы не тайна контрразведки, я бы им всё разложил по полочкам, а так – нет, нельзя!.. Александр Литвиненко ответил на этот вопрос перед своей смертью...

   Я горько улыбнулся и, шагнув к столику возле низких перил, вынул из папки бумаги:

   – Вот, принёс образец и могу показать, как она выглядит.

   Они недоверчиво уставились на листы бумаги с макетами самых настоящих газетных страниц. Дежуривший на ступенях лестничного марша Адам Смитка поднялся выше и вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же я там изобразил. Рыдания за дверью оборвались как по мановению волшебной палочки, Диана прислушивалась к происходящему, ловила каждое слово.

   – Кому она нужна? – пренебрежительно, чуть ли не сквозь стиснутые зубы процедила Мария Блок, по привычке обращаясь к мужу так, словно не совета спрашивала, а объявляла вердикт канцлера. – Тут этого дерьма за неделю столько собирается, что... – она отмахнулась от меня, как от назойливого продавца прошлогоднего снега.

   – Она нужна тем, кто получит работу в редакции, – парировал я. – Это в первую очередь. Во-вторых, в советское время в наших немцах сознательно культивировали отрицательное отношение к занятию политикой. Немцы должны были пахать и сеять, растить хлеб и кормить страну. И мы, одураченные, верили в исключительное предназначение...

   В её глазах вспыхнул неподдельный интерес:

   – Где вы столько денег возьмёте?

   Вряд ли она думала о себе. Кроме Дианы у неё было ещё несколько взрослых детей и молодых внуков. Организация, по словам Смитки, насчитывает более двухсот человек, из них, если учесть крепкие семейные отношения российских немцев, одних только родственников наберётся свыше полутора сотен человек. На всех денег точно не хватит. Но в случае успеха редакционный коллектив мог составить дюжину человек. Только бы не оказались тупицами. Тут вряд-ли кому удастся меня обхитрить. Суть человека не скроешь. В личном собеседовании при отборе кадров она проявляется зримо. Уж я хитрецов видал-перевидал!..

   – А где брали деньги редакции национальных газет в России? – спросил я заслуженную строительницу матриархата в отдельно взятой семье, переводя взгляд с неё на игравшего роль брутального мужика бравого пенсионера. И сам же стал отвечать, показывая отличные знания основных рецептов редакционной кухни: – Там они финансировались из бюджета края и государства, получали помощь международных организаций, собирали выручку от реализации тиражей, оказывали платные услуги населению, издавали книги, размещали рекламу. Почему там, в России, в провинциальном сибирском городке выпуск газеты был возможен, а здесь, в густонаселённом европейском крае, где одних только немцев из России и Казахстана больше, чем когда-то жило в Немецком районе Алтайского края – почему здесь невозможно?..

   Сделав паузу, я наблюдал действие вопроса: обдумывавший план мучительных истязаний мрачный Андрей Блок удивлённо воззрился на меня и отступил ещё на шаг; озадаченный перспективой поработать в газете интеллектуал Алексей Катц заёрзал на стуле; Адам Смитка на лестнице глубоко и судорожно вздохнул, поняв, что в ближайшую минуту вниз никто не полетит. Они переглянулись друг с другом и скрестили взгляды на женщине, по-мужски прятавшей свои чувства глубоко в душе. Быть мужчиной в доме всё время ей, мне кажется, было нелегко, но жить иначе она не могла.

   Там, в России, у них были не только газеты. У них были дипломы, свои дома, машины, земля, деревни, районы, да и страну, где проживали до выезда, чужой они не считали. Каждый, судя по заметному недовольству в глазах, испытывал когнитивный диссонанс – психическое неудовлетворение от того, что историческая родина наплевала на их дипломы, профессиональный и жизненный опыт, а такие безумцы, как этот редактор, как Адам Смитка, та же Диана, совершают отчаянные попытки удержаться на плаву в бушующем море у чужих скалистых берегов. Обречённые барахтаться в ледяных волнах капиталистического рынка труда в качестве дворников, техничек, рабочих или довольствоваться унизительным  одноевровым трудом в роли подсобных слуг состоятельных европейцев, они, истощённые, выползут на пенсию, получив минимальную компенсацию за всё. Оправдывая переселение в Германию, они вспоминали притеснения в России или Казахстане, годы беспредела, безработицу и другие составляющие кризиса. Сравнение с уровнем жизни местных немцев ставило их в непроходимый тупик.

   В нависшей тишине чудился громкий шорох мыслительного процесса в умах озадаченного клана. Первым, не скрывая раздражения, заговорил Смитка:

   – Здесь нельзя полагаться на помощь государства, – от неприязни к кому-то его лицо скривилось отравленной ухмылкой. – Здесь всё решают деньги и власть закона. Кроме того, нужно пройти профессиональную подготовку, оформить регистрационные документы. Без поддержки спонсоров и влиятельных политиков дело обречено на провал. Вы сами не вытянете. Да и без творческого состава редакции газета не получится. Стоит ли огород городить?..

   Теперь взгляды скрестились на мне. О Диане все на миг забыли. Раскрыть им карты утопичности проекта? Нет, они живут надеждой, и отнимать её нельзя. Ибо потеря надежды взбесит их, как малых детей, которых отправляют спать в разгар игры. В приступе бешенства они пойдут на убийство...

   – Затевая газету, я учёл ошибки всех, кто пытался сеять «разумное, доброе, вечное» на поле информации, – улыбнулся я Смитке, стараясь не иронизировать над его неудачей. – Я составил план действий и полностью его выполнил. Ещё вчера газета могла стать реальностью, если бы вы мне поверили и поддержали. Но ошибка исправима. Выпускать газету никогда не поздно. У нас есть шанс сделать газету в любых условиях...

   Андрей Блок, казалось, стал забывать, с какой целью они заманили меня в ловушку. Много лет возглавлял он созданную им организацию и хорошо понимал, что значит для неё печатный орган, который способен охватить массы переселенцев и в буквальном смысле вывести на уровень серьёзной политической организации. Изменить предубеждение местного населения, поражённого русофобией, к переселенцам, как к незваным иноземцам с чужой культурой и криминальным духом, – было, вероятно, и его целью.

   – Расскажите подробнее, – попросил он, прислоняясь к косяку двери, за которой с большой тревогой ждала исхода встречи Диана. – Только не финтите. А то знаю я вас...

   – Друзья мои, не нарушая закона о свободе прессы, в Германии можно выпускать газеты, используя собственную инициативу и опираясь на поддержку города. В качестве примера я могу представить издаваемую в одном из районов города тиражом в три тысячи экземпляров газету "Heide-Hamburg-aktuell". В Хайде-Гамбург проводился опрос населения по теме повышения активности. Жители обратили внимание на слабую информированность. Этот вопрос был сразу же услышан в городском управлении и первый номер не замедлил появиться. С той поры газета издаётся поквартально и каждая семья получает её бесплатно. Чтобы издание крепче стояло на ногах, было организовано общество поддержки. Газета выпускается за счёт доходов от рекламы, платных объявлений и взносов членов общества, а также сбора пожертвований. Кроме бумажного выпускается и электронный вариант.

   – Электронный? Это как?.. – спросила Мария Блок.

   – Та же газета, только в интернете, – тихо ответил Алексей. Он вообще вёл себя так, будто его здесь не было. Однако мобильник в его руках был постоянно востребован. Общался эсэмэсками ещё с кем-то?..

   Содержание газеты – это информационные материалы приличного качества об активности общества, общественных организаций, церковной общины, а также рассказы о людях и производствах. Словом, обычный набор. Газета поддерживает гражданские инициативы.

Редколлегия работает на общественных началах. Кто знает законы Германии, тот понимает, что в годовом налоговом отчёте государство погашает приличную сумму. Поэтому участие в выпуске газеты можно считать оплачиваемым трудом. Все эти вещи я хорошо знал. Поэтому встречался и разговаривал с председателем Интеграционного Совета города, с активистами общественного объединения Союза немцев из России, с бургомистром города и его заместителем, с руководителями общественной благотворительной организации "Conti" и другими лицами, просил помощи. Влезать внаглую в их дела мне было не с руки, а они совершили, считаю умышленно, роковую для нас ошибку, проведя опрос о востребованности интеграционной газеты для переселенцев в группе... членов религиозной организации "Церковь Востока"!.. Не удивительно, что наши бабушки и дедушки, баптисты, высказались против «безбожной российской пропаганды».  Между тем, основная масса переселенцев думает иначе, и даже церкви не посещает.
 
   – Вы против посещения церкви нашими людьми? – строго, с упрёком спросила Мария Блок.

   – Нет, ничего против посещения церкви нашими людьми я не имею. Церковь учит людей любви и добру, высокой морали и нравственности. Но слепо верить духовным наставникам тоже нельзя: Папа римский отстранил от работы более четырёхсот священников, занимавшихся растлением детей. А сколько святых отцов гнут свою политику в нашем обществе, этого пока никто не знает. Поэтому вести себя с ними надо осторожно. Одно могу сказать определённо: если бы они были заинтересованы в поддержке переселенцев, газета стала бы реальностью, опередив хомбрух-гамбургскую...
 
   – Вопрос этот очень интересный, но давайте вернёмся к проекту газеты, – напомнил тему Андрей Блок. – Адам рассказывал о вашей затее, говорил, будто разговор о газете состоялся и с председателем Интеграционного Совета Изюль Оглы?..

   – Да, было такое, – согласился я. –  Мы встречались у меня дома. Он приезжал с Лионой Ваймер, возглавившей общество немцев из России. Он проявил к проекту живейший интерес, высказывал готовность внести в проект дополнение: издавать параллельно русско-немецкой газете турецко-немецкую. Для нас это значило бы войти в состав объединённой редакции на второстепенной роли.
 
   – Прогнуться под турков?.. – возмутился Андрей Блок. – Вот ещё!..

   – Вроде того, – усмехнулся я. – В Интеграционном Совете они составляют костяк мигрантов. Никого из наших там нет. Поэтому я отказался от сотрудничества. Обмениваться информацией интеграционного плана – это можно. 
               
   Я пытался подключить к реализации проекта даже Агентство по труду. Специально для них подготовил концепцию газеты. Но Агентство не заинтересовалось. Не их компетенция. Пришлось встретиться с Дитером Вольфом, профессиональным советником по организации и продвижению малого предпринимательства. В то время я собирал информацию о личном предприятии (Ich-AG). В современных условиях человек вроде меня в состоянии организовать выпуск газеты без штатных сотрудников, то есть в одиночку. На первых порах это легче, чем запустить маховик коллективной системы. Но как только организационный момент будет пройден, ко мне, как к паровозу, должны присоединиться все. Швырять в топку паровоза уголь без устали один я долго не смогу. Короче, с Дитером мы обсудили вопросы, я передал ему материалы для детального изучения, прослушал спецкурс, потом получил письменное подтверждение реальности дела по организации и выпуску газеты тиражом до десяти тысяч экземпляров при соответствовавшей на тот период двухгодичной государственной поддержке безработных, открывавших своё дело. И всё было бы хорошо, но когда подошло время реализовать план, правительство вдруг отменило господдержку на два года, сократив её до полугода. Можно было подумать, будто власть испугалась массового открытия «русских» газет...

   – А почему бы и нет? Я разговаривал со многими переселенцами, видел, кому и какая газета нужна, – вдохновлённый вниманием тёщи и тестя, заговорил Адам Смитка, воспользовавшись тем, что я замолчал, чтобы перевести дыхание и отыскать в папке очередную бумагу, подтверждающую мои слова. –  А газета действительно нужна. И будет нужной в ближайшие лет двадцать. Никому больше мы не нужны.

   – А вы не ошибаетесь? – проверяя мою компетентность, недоверчиво спросил Андрей Блок. – Вы хоть в курсе, сколько в нашем крае проживает потенциальных читателей?

   – Да, я в курсе. Если в Немецком районе Алтайского края немецкое население составляло до двадцати тысяч человек и издавалась газета на немецком языке тиражом до тысячи экземпляров, вдобавок к ней издавалась районная газета на русском языке и были радиопередачи, то в нашем крае число переселенцев превышает двадцать тысяч и я знаю, что бесплатную газету на двух языках люди читали бы. Мы живём рядом с Дортмундом, Хагеном, Унной, Шверте, Люденшайдом, одних деревень и городков больше сотни, доля переселенцев среди населения составляет около десяти процентов. Поле деятельности непаханное...

   – Где вы возьмёте адреса переселенцев, чтобы доставлять газету? Не будете же вы засовывать её во все почтовые ящики!..

   – Всё гениальное просто. Открываете телефонный справочник и читаете фамилии и имена. Николая от Николауса отличить легко. Я за несколько приёмов подчеркнул свыше пятисот узнаваемых фамилий с домашними адресами. Можно пройтись по друзьям и знакомым в «Одноклассниках», «Вконтакте», других социальных сетях, дать объявления и желающие найдутся. Есть русские школы, магазины, бюро, предприятия, выставочные стенды местной прессы в Ратхаусах, ведомствах по труду, социаламтах, на вокзалах, в гостиницах, госпиталях!.. Десять тысяч экземпляров газеты распространить можно, было бы желание. Местные организации российских немцев возьмутся помогать нам с большим удовольствием. Хоть узнают, кто чем живёт.
   – Регистрация газеты обязательна?

   – Я собираюсь публиковать рекламу производителей, поэтому обязан уведомить об этом промысле городской отдел наблюдения порядка – Ordnungsamt, который автоматически ставит на учёт в финансовом ведомстве – Finanzamt. Коммерческая регистрация не требуется.

   – И всё?

   – И всё.

   – А стоимость бумаги, печать и распространение?

   – Это по договору с печатниками. Труда не составило связаться с пятью владельцами издательств и типографий, где могут печатать газету, попросить расценки на печать. Танец от печки начинается с пятисот евро. Страховое бюро Вормсбехера готово платить эту сумму за свою рекламу в каждом номере газеты. Уже звонили из магазина по продаже автомобилей «Мерседес», предлагают примерно столько же. Так что начать стоит. Распространять поначалу будем сами. Дальше посмотрим...

   – Можно собрать общественную редколлегию, куда с охотой войдут наши писатели и поэты, – тихо размечтался Алексей Катц. – Всем хочется найти своего читателя. Литературные альманахи для авторов платные. Поэтому к нам устремится река рукописей. За публикацию литературных произведений малых форм можно обязать авторов расплачиваться актуальной публицистикой. Дело быстро пойдёт!..

   *

   Если бы кто видел, с какой неохотой занимался город моим проектом. Поучали: – «Пресса должна быть свободной!» В ответ приходилось напоминать о том, что политическую ответственность за выпавшие на долю немцев-переселенцев невгоды несут оба государства – Россия и Германия. Многие российские немцы имеют двойное гражданство. Я, естественно, вёл речь не о прямом финансировании и контроле, а о создании Попечительского Совета, об организации пожертвований, о том, что Германия и Россия создавали, помогая, например, российским немецким изданиям, таким, как "Нойес Лебен", "Цайтунг фюр Дих"... В принципе, здесь больше говорильни, чем дела. Тут даже объединения российских немцев и русских мигрантов лупали глазами, не зная, с какого боку подступиться к этой «корове». Я понимал, что рассчитывать придётся только на себя. А без дополнительного финансирования газету не поднять и не удержать. Примеры неудавшихся проектов с выпуском газет как на немецком, так и на русском языках, в том числе и в нашем округе, ещё свежи в памяти. Повторить путь плохой организации не хочется.

   – Я писал мэру Москвы, просил поддержать русских мигрантов в сохранении ими русского языка и культуры, хотел объединить партнёрства городов Щёково – Хем, Ново – Изер. Ответа нет... – посетовал Адам Смитка.

   – А я держал контакт с редакцией "Ново ведомостей", они были рады сотрудничеству, даже обещали помочь с изданием книг... Но прекрасный по задумкам проект здесь, в нашем городе, не нашёл поддержки у русофобов, зашёл в тупик и заглох. Мало того, некоторые люди из наших земляков активно распространили слухи о том, будто газета будет финансироваться агентами Кремля и что взамен они будут требовать сотрудничества в шпионаже, информационных диверсиях, провокациях недовольства, разжигании межнациональной розни. Чего добиваются сплетники? Им доставляет удовольствие видеть страдания людей. Эти страдания они используют в информационной войне против нас же, против наших, вполне естественных, человеческих потребностей. Неудовлетворённый человек идёт на крайности. Этого и добиваются. Я поражаюсь тупости «политических санкций» против всего, что связано с упоминанием о России. Тех санкций, которые оборачиваются против самих же немцев снежным комом с горы. Газета несёт просвещение, отказ от неё толкает нас в невежество. Газета – это общение людей, отказ от общения ведёт к изоляции от общества, созданию тёмного и страшного параллельного мира. Немецкие СМИ освещают глобальные события, до нас им дела нет, если только где-то не запахнет «русским криминалом»...

   – Встретиться бы с канцлером Германии и президентом России, да убедить их в том, что без поддержки обоих государств российские немцы в Германии обречены занимать низшую ступень социальной лестницы, что сознательный отказ от помощи равносилен сознательному унижению российских немцев. Причём, не всех, а, в основном, тех, кого законодательно закрепили под параграфом поздних переселенцев. Для демократического государства несмываемый позор!..

   Душа Мария Блок, похоже, была оскорблена в высшей степени. Она бросила злой взгляд на мужа и сквозь зубы процедила:

   – Кончай театр! Хватит! Надоело!..

   Андрей Блок от неожиданности несколько подрастерялся, не поняв, какой «театр» нужно кончать: обсуждение проекта газеты или...

  – М-мм?.. – он избрал крайнюю степень раздражения жены и вопросительным кивком головы указал на меня.

   Она кивнула и в раздражении выдавила:

   – Да-а!..

   Внутри меня всё сжалось в тугую пружину.

   Андрей Блок шагнул ко мне.

   – Вниз полетим вместе! – с угрозой, твёрдо сказал я, глядя ему прямо в глаза. – А на выходе всех вас ждёт сюрприз!

   Это его остановило. Чуть наклонившись, я выглянул в окно и сказал:

   – Там человек с видеокамерой. Не по вашу, случайно, душу?

   Обеспокоившись, он выглянул в окно:

   – Где? Не вижу!..

   Я выглянул снова, изобразил удивление:

   – Увидел вас и смылся!.. Адам говорил, что здесь мы собрались в неурочный час, без уведомления хозяев. Теперь, выходит, нас раскрыли?..

   – Так, уходим! – приказал он всем, решительно внеся изменения в общий план. – Внизу машина, могут оштрафовать! – пресёк он недовольство жены.

   Дверь в подъезде приоткрылась, кто-то заглянул в образовавшуюся щель и что-то быстро, приглушённым голосом, сказал Адаму Смитке.

   – Уже уходим! – ответил он.

   Андрей Блок, развернувшись всем корпусом ко мне, пригрозил:

   – Попадёшься на нашем пути, пеняй на себя, понял?!.

   Я улыбнулся:

   – А не зовите!..

   Он торопился покинуть это место. Я пропустил его вперёд. За ним вниз по лестнице пошла, тяжело ступая и держась рукою за стену, Мария Блок. Алексей Катц поднялся со стула, опёрся на свою клюку, ждал, когда я пройду мимо него на лестницу.

   – Нет, нет, только после вас, уважаемый! – с весёлой улыбкой сделал я широкий, приглашающий жест, тот самый, с каким встретил меня внизу полчаса назад Андрей Блок. – Прошу вас!.. Мне, поверьте, спешить некуда!..

   Поупрямившись, Алексей всё же пошёл вниз.
 
   – Диана! – громко позвал он. – Мы уходим!.. Всё обошлось, не волнуйся!..

   Она не ответила. Силы, похоже, оставили её. Мне было её по-человечески жаль.

   – Вы же без неё не уедете? – подсказал я Адаму Смитке, проходя, уже на улице, мимо него.

   – Нет, конечно. А вы?..

   Возле подъезда стоял грузовой микроавтобус без окон. Задние дверцы распахнуты настеж. Внутри пусто, лежал только рулон ковролина, длиной чуть выше моего роста, в который они хотели завернуть моё тело перед выносом из подъезда.

   Высокий, худощавый,  пожилой мужчина щелчком пальцев с явным облегчением отбросил дымящийся окурок сигареты, захлопнул дверцы и, стараясь не встретиться со мной взглядом, поспешил скрыться в кабине водителя.

   Андрей Блок с женой торопливо уходили вдоль по улице. 

   Алексей Катц проковылял в сторону торгового центра. Там его облобызала чумазая Альбина, вколов иголочку с головкой микрофончика.

   Адам Смитка, похоже, должен был сопроводить Диану домой.

   – А я, как всегда, пойду пешком, – напряжение резко спало, пришла эйфория радости. –  Воздух свежий, упоительный, солнышко во всю мордашку сияет, жизнь продолжается – хорошо!..

   – Когда увидимся? – спросил он.

   – Ну вы же знаете: никогда!..

   – Почему?..

   – «Потому что ты дурак, Смитка!» – весело подумал я, но выдал совершенно другое: – Потому что газета вам не нужна...