Лживая улыбка

"Лживая улыбка"

"У тебя лживая улыбка", - сказала тебе тогда, задорно смеясь и даже не задумываясь, что тебе больно. Я слишком наивна, верно? Ты снисходительно улыбнулся, потрепав меня по голове, напрочь испортив прическу, но это не так важно.   
      Я смеялась и смеялась, совершенно не замечая, что твое сердце готово разорваться на части. Скажешь, что мне все равно? "Нет, - смело отвечу, - вовсе нет!" Но ты не поверишь, уже не поверишь. Все изменилось. Слишком быстро, слишком резко, слишком неожиданно. Я до сих пор помню нашу первую встречу под проливным дождем: мы тогда были детьми. Сколько нам было лет? Семь, восемь? Может, десять? Не столь важно.   
      Ты стоял около небольшого двухэтажного домика, весь в черном, и, кажется, плакал. А я в этот момент как раз возвращалась из школы. Но, заметив тебя, сразу же остановилась, была просто не в силах пройти мимо. Как оказалось потом, у тебя умерла сестра младшая. У меня никогда не было младших братьев или сестер, но по твоим глазам я поняла одну вещь - это хорошо, что у меня их нет, тогда я бы плакала. Я помню, как я протянула тебе зонтик, и ты... ты взял его, сделав тщетную попытку улыбнуться мне.   
      Именно так мы и познакомились. Я помню. А ты? Ты помнишь?
      Ты всегда был таким серьезным, занимался всякими науками, читая какие-то заумные книги в то время, как я читала сказки, и меня все устраивало. Но когда ты начинал что-то говорить, мне было очень интересно - я всегда тебя слушала, не обращая внимания, сколько же времени прошло. А потом ты удивлялся, как же я терплю тебя. Я смеялась. Я постоянно смеялась, и тебе это нравилось.   
      Но я никогда не задумывалась о твоих чувствах, ты никогда мне не рассказывал о своих проблемах, отвечая, что все хорошо. А я - наивная дура - верила. Верила, что все в порядке.   
      "У тебя лживая улыбка", - это была первая фраза, когда мы увидели друг друга. Это была первая мысль. Но тебя, казалось, эти слова вообще никак не затронули. Тебе было все равно, ведь я - обычная девчонка, которая ничего не понимает в этой жизни. И это нормально, наверное.   
      С того момента прошло уже много лет. Но мы остались все теми же детьми: взрослым серьезным ребенком и глупой, наивной девчонкой, верящей в сказки и чудеса. Но несмотря на это, мы любили. Любили эту жизнь, этих людей, это искусство, эту природу. Любили друг друга. Мы были молоды и могли покорить весь мир. У нас было все, и в то же время мы не владели абсолютно ничем. Но нам этого было вполне достаточно.   

      - Ты помнишь тот рассвет? - едва слышимый шепот слишком резко нарушает тишину, но, услышав твой голос, я улыбаюсь.   
      - Да.   

      Всего одно слово, но я знаю, как много оно для тебя значит. Конечно, я помню, Ворон. Как я могу забыть тот рассвет? Ту ночь? Тот проливной дождь? Те слова, что мы сказали друг другу? Первую мою фразу, что я сказала тебе.   

      - Чайка, скажи, а какая у меня улыбка?   

      Какая улыбка? Наверное, я слишком удивленно смотрела на тебя, потому что твои изумрудные глаза словно смеялись надо мной. Признаться, я этого никогда не любила, но тебе одному прощала. И меня это ничуть не смущало.   

      - Самая прекрасная. - Эти слова я произнесла почти что небрежно. Как будто мне неприятен вопрос.   
      - Чайка, - вновь окликаешь меня по имени, - врешь.   

      Конечно, вру, Ворон. Твоя улыбка мне никогда не нравилась, но с первой секунды нашего знакомства я влюбилась в нее.
      Ты опять смотришь на меня так снисходительно, будто бы я - маленький нашкодивший ребенок, которого жалко наказывать. Меня всегда тошнило от этого взгляда, но я слишком сильно любила твои изумрудные глаза. Ты знал это, но тебя это ни разу не волновало.   
      Я всегда задавала себе вопрос: а как вообще можно назвать наши отношения? От ненависти до любви всего один шаг? Нет, вряд ли. Мы ненавидели друг друга, однако никогда не покидали. Мы не друзья, не любовники, не враги. Мы всегда вместе. Мы ненавидим, любим. Живем.   

      - У тебя лживая улыбка. - Я отворачиваюсь от тебя и смотрю в окно.   

      А ты вновь смеешься. Так неискренне, так лживо. И мне это не нравится: морщусь, встаю со стула и подхожу к окну. Ты тут же успокаиваешься, не понимая, что произошло, подходишь ко мне и приобнимаешь за талию, за что я разворачиваюсь и ударяю тебя по лицу. Ты опускаешь глаза и отходишь на пару шагов.
      Наверное, ты ждешь, что я начну извиняться, но, увы, этого не будет. Ни за что. Ведь это так. Я никогда не просила у тебя прощения, считая это бессмысленным занятием. Не знаю почему.
      Просто мы всегда понимали друг друга, всегда прощали друг друга. И это было вполне себе естественным, по крайней мере нам так казалось. А чужое мнение нас никогда не волновало.
      Ты целуешь меня в шею, заставляя довольно поморщиться. Я касаюсь рукой твоей головы и глажу жесткие волосы.

      - А у тебя?

      Что у меня? Ворон, прекрати говорить загадками, я не понимаю.

      - Какая у тебя улыбка?

      Ах, ты это имеешь в виду. Я устало вздыхаю, легко касаюсь губами твоей щеки и почти что улыбаюсь. У меня? Откуда мне знать, Ворон. Смешной же ты. Но знаешь… от этого вопроса мне становится больно. Невыносимо больно. Какая у меня улыбка?
      Мои глаза медленно потухают, а хорошее настроение мигом улетучивается ко всем чертям. Я сглатываю ком, подступивший к горлу, и утыкаюсь лицом тебе в плечо. Все хорошо, верно?

      - Я не знаю, Ворон. Скажи лучше ты.

      Ты молчишь. Почему не отвечаешь?
      Опускаешь голову и томно выдыхаешь. Не знаешь, что ответить. Ты ведь тоже влюбился в мою улыбку с первого взгляда, хотя она также отвратительна, как твоя.

      - Я люблю ее.
      - Кого?
      - Твою улыбку.

      Я грустно усмехаюсь. Я тоже. Тоже люблю ее, твою лживую улыбку.





"Научи"

Прошел ровно год, как ты исчез, не оставив ни записки, ни сообщения, ничего не сказав и даже не передав через кого-то. Что я должна была думать, когда, придя к твоим родителям, они сказали мне, что не знают, где ты и что с тобой. Когда со спокойными лицами оповестили, что, возможно, ты где-то напиваешься или - того хуже - принимаешь наркотики. А может быть, тебя убили: их это не волновало ни капельки.
      А у меня была истерика. Сначала - истерика, потом - стало все равно. Ты эгоист, Ворон. Самый настоящий эгоист и самовлюбленный придурок, но разве ты послушаешь меня, если я скажу тебе это?
      Сейчас ты стоишь позади меня, думаешь, что сказать, и не знаешь, как себя вести. Я тоже. Тоже не знаю, что мне делать. Потому что это ненормально, когда человек пропадает настолько времени, ничего не говоря даже самым родным и любимым. Ты так не считаешь, Ворон? Ты делаешь мне больно. Слишком больно, невыносимо.

      - Зачем ты пришел? - почти шепчу, продолжая стоять у окна, не двигаясь. - Я не хочу тебя видеть.

      Ты молчишь.

      - Ненавижу. - сквозь зубы, с плохо скрытой болью и уже чуть ли не рыдая.

      И ответа вновь нет. Ворон, почему? Почему ты так поступил по отношению ко мне? А главное - за что?.. На сердце скребут кошки, а в душе… А души уже нет. Просто нет.
      Я слышу тихие и неуверенные шаги: ты подходишь ближе ко мне.

      - Хочешь, встану на колени? - и ты встаешь. Потому что знаешь: иначе прощения тебе точно не видать. - Я буду стоять до тех пор, пока не простишь меня.

      Я это знаю. И так же знаю, что если скажу уйти, ты уйдешь. И что если скажу убить себя - убьешь. Поэтому молчу, хотя очень хочу побыть одна, еще немного, совсем чуть-чуть.
      Резко разворачиваюсь и ударяю тебя по лицу, почти не сдерживая слез, которые почему-то тут же исчезли, словно их и не было.

      - Люблю. - твоя щека немного покраснела: наверняка больно, но я даже не думаю извиняться.
      - Ты отвратителен. - в ответ я получаю грустную усмешку. - Ужасен. Ты - гад, сволочь. Подонок. Самовлюбленный кретин.

      Ты не посмеешь и слова сказать поперек, я знаю это, и именно поэтому становится еще больнее: стискиваю зубы и задерживаю дыхание.

      - И не смей мне говорить, что любишь меня. - я опускаюсь на колени и вздрагиваю.
      - А если это так, Чайка?

      Не так, Ворон. Все не так. Отрицательно мотаю головой: не любишь ведь. Иначе бы так не сделал. Ненавижу, Ворон, всей душой ненавижу. Был у меня один такой, который в любви вечной клялся, а через полгода - пропал, словно его и не было. Человек, который знал меня всю - ушел. Навсегда ушел, а через два года как ни в чем ни бывало предложил мне стать его любовницей.
      И его я тоже ненавижу.
      Людей ненавижу.

      - Чайка, что я должен сделать? - я смотрю в твои глаза и понимаю, что не уйдешь, как он, но все равно не верю. Никому и ни во что.
      - Сделать? Научи меня верить в людей, в человечество. Что люди еще не до конца прогнили, Ворон, прошу. И доверять научи. Хотя бы тебе. И любить тоже научи. Хотя бы тебя. Тогда я пойду за тобой.

      Ты улыбаешься этой жуткой лживой улыбкой, встаешь и помогаешь встать мне.

      - Можно тебя поцеловать?
      - Нет.
      - А обнять?
      - Да.

      Ты обнимаешь.

      - Я прощен?
      - Еще нет.

      Сначала научи меня, Ворон.





"Идеальные"

Он ненавидел ее такой.
      Такой наивной, беспечной, но уже настолько взрослой и самоотверженной. Она привыкла смеяться сама себе. Так искренне. Так чисто. Что никогда не возникало сомнения: а правда ли это? Она ненавидела, но умела превосходно лгать.
      Он ненавидел ее, как мог.
      Не по-настоящему и так фальшиво.
      Она вызывала на смертный бой все то, что вставало на пути, мешало судьбе, не задумываясь ни о чем. Она никогда не прятала лица в тени, шагала в неизвестность по дальним дорогам без конца и края.
      Он ненавидел ее до слез.

      Чайка говорила, что женщины привыкли расплачиваться болью. Адской болью, которую далеко не каждый сможет вынести, перетерпеть. Чайка всегда улыбалась, когда говорила это, потому что она не должна была показывать кому-то, что ей плохо. Потому что никому не нужно ничего знать.
      Чайка была уверена, что по жизни нужно идти в одиночку, напролом, шагая по головам других, убивая и добиваясь всего того, чего так сильно — а иногда и не очень — желает. Потому что другие ничего для нее не значили: они — никто. Они лгут. Все до единого.
      Чайка никогда никого не любила. Раньше. Никто не заслуживал ее любви, ее улыбки. Поэтому со временем она разучилась улыбаться. Забыла, как это. Забыла, как забывают чью-то дату рождения. И все, и больше она не смогла заставить свои губы изогнуться в каком-то хотя бы жалком подобие улыбки.
      Чайка, гуляя по улице в проливной дождь, увидела мальчика. Мальчика, который вызвал у нее смешанные эмоции: и хорошие, и плохие одновременно. Чайка встретила его. Того, кого полюбила и возненавидела. Того, ради которого захотелось вновь научиться улыбаться. Хотя бы как-то.

      Ворон всегда был убежден, что девочки, девушки и женщины легкомысленны. Все без исключений. Он уверял каждого встречного, что они ветрены и ни с кем не остаются надолго. Он смеялся в лицо каждой женщине, которая отрицала это и пыталась убедить его, что это не так.
      Ворон всегда был искренен и добр к людям. Он любил людей, хотя многие из них плевали в душу, втыкали нож в спину. Все равно. Несмотря на это искренне продолжал любить.
      Ворон поклялся себе — после очередного предательства — что никогда не полюбит девушку. Будет идти по жизни один. Станет одиночкой, путь это крайне сложно.
      Ворон встретил маленькую девочку одним дождливым днем. Девочку, которая на редкость фальшиво улыбнулась и рассмеялась. Так же лживо. Что ему стало противно до дрожи.

      Чайка, встретив Врона, научилась любить.
      Ворон, встретив Чайку, научился ненавидеть.

      Они любили. Они ненавидели.
      Они были идеальны.

      Идеальны, потому что были словно модели. Потому что они не умели показывать эмоции. Не умели быть такими, какие есть.
      Потому что ложь — это нормально.
      Фальшь — это в порядке вещей.
      Потому что все должно быть идеально.

      Он ненавидел ее, дурак.
      Она всегда мечтала без боли жить. Он ненавидел и это. И он совсем не хотел ее любить. Она шагала смело, вперед смотря, была стремительной, как стрела, а иногда — холодной, точно как лед. И, наверное, он сам до боли хотел в смертельный бой, чтоб как-то вдруг растворится или превратиться в дым.
      Он ненавидел ее такой.
      Она любила его иным.