Фантомные боли

                Фантомные боли.

    
   Он любил лето, сквозняки и тёмное пиво. Тишину. Чтобы в ней бежал далёкий поезд. Который можно услышать лишь летней ночью. В распахнутую балконную дверь, где искажением стекла подрагивало жёлтое полнолуние июля, и тысячный раз очерчивался плывущий в ясном горизонте абрис Камеи.  За ночной окраиной угадывалось натруженное дыхание грузового состава, свистящий лёт поздней электрички и вальяжный ход скорого.
Он гасил свет и слушал город. Город затихал успокоением дневного пульса: запоздало прозвеневшим троллейбусом, проходящими под окном голосами, рыком мотоцикла, рвущего обороты после нырка в поворот, внезапным лаем очнувшейся собаки…
На соседский подоконник тупо шлёпнулась капля из верхнего кондиционера. Кондиционеры его раздражали. Сквозняки! Летом по квартире настежь бродил ветер. Ветер северной стороны стремился в южные окна, надувал и трепал неутомимым движением лёгкую белую занавесь.
Перед сном он перечитывал «Мартовские иды» Уайлдера. Он любил возвращаться к книгам. Давние слова звучали изменившейся новизной, и он был рад словам. Был рад ночи. Он любил ночь. И женщин. Которых надо любить ночью. Которых можно вспоминать.

  …Последней была… Есть. Уже есть. Изящная девочка из Лодиной мастерской. Лодя был модным скульптором, девочка - безвестной натурщицей посреди громадного лофта в бывших пространствах кондитерской фабрики.
 - Какая ступня! Ты видел такую ступню?! Когда-нибудь?
Ваятель пробегал жирными от глины пальцами от колена до щиколотки и брал ступню в ладони.
 - Классическая! Не закрепощённая, не изуродованная узкой обувью. Ступня эллинов! Аристократических. Помнишь греческие статуи?
 - Помню.
Когда-то они занимались в изостудии Дворца пионеров, и он был первым, пока не появился Лодя - Всеволод, которого почему-то не называли Севой. Всклокоченный, взъерошенный, гениальный.
  Девочка… лет двадцати девочка… на невысоком подиуме, на широком табурете с накинутой поперёк бёдер складчатой материей.. Красиво обнажённая и бесстыдно равнодушная. Зацепило равнодушие. Больших карих глаз, вычерченных бровей, чуть презрительно опущенных уголков большого рта. Упрямство заведомого несогласия. Или работа? Профессиональная маска модели. Непротивление давно прискучило, инстинкт охотника воспрял.
 Он болтался по мастерской, ожидая окончания сеанса, прикидываясь, что рассматривает хаос гипсовых и бронзовых отливок на полках высоких стеллажей: женские головки, статуэтки балерин и лошадей, грубые мазки мужских торсов, быстрые картоны углём и коричневой сангиной… И переводил взгляд на хрупкую спину с тонкой ложбинкой, на завиток тёмных волос, выпавший из небрежно забранного узла на затылке. Напряжённая рабочая поза. Изогнутый наклон влево с опорой на уставшую руку в переплетениях голубых жилок и видимое усилие трёхглавой мышцы. Взял карандаш, от которого давно отвык, и постарался ухватить упрямство нахмуренного лба. Пальцы были чужими и беспомощными. С плотным треском разорвал бумажный лист, смял, выкинул в корзину.
  - Где ты её нашёл?
Лодя налил по капельке ямайского Bepi Tosolini, пока девочка одевалась за ширмой.
 - Я их давно не ищу. Выбираю. Смотр! Смотр-конкурс.
 - Теперь это называется кастинг.
 - Вроде того…
Лодя был озабочен и рассеян. И спешил. Последняя натурщица, с которой он спал, сделалась Лодиной женой. С тех пор он спешил.
 - Останешься? - Лодя отстегнул от связки ключ.
  - Как получится.
Девочка вышла из-за ширмы. Он улыбнулся – классическая эллинская ступня ловко устроилась в узеньких носках туфелек. Юбка тоже была узкой. Она сделала три шага, потрясающе небрежных шага. Протянула руку к купюрам на столешнице.
Потом они остались вдвоём. С лица не ушло несогласное упрямство, но… она согласилась. Знакомая кушетка приткнулась на антресолях.
 - Тебе некуда пойти?
Она неопределённо пожала плечами.
Утро возникло хмурым.
   - Неправильно, - произнесла она, натягивая юбку.
   - Что?
   - От этого должны появляться дети.
   
  «Должны появляться дети…» В темноте вернулась старая боль. От памяти стыда. От того, кто не родился. Не родился от первой любви и юной глупости. Ему всегда казалось, что это был мальчик… воробышек… он обязательно называл бы его воробышком.  И подсчитывал воробьиные года, которые не состоялись. Которым не быть.
Он повернулся на спину, и вдруг в груди… где-то выше диафрагмы возникла другая боль. Взаправдошно физическая. Настоящая. От кола, загнанного внутрь. «Нет. Арматурный стержень… периодического профиля… класс А2… диаметр…». Он улыбнулся и удивился, что способен улыбаться. Дыхание сделалось коротким и мелким, воздуха не хватало. Боль набирала силу, текла вширь. И явила мысль. Помимо желания. «Инстинкт», - согласился он с собою и вновь удивился. Не покинувшей возможности размышлять. Мысль была о смерти. Конкретной и близкой.
Страха не было. Он подумал, что жене будет неприятно обнаружить тело через два дня. Она торчит на даче и собиралась вернуться послезавтра. Два дня жары и мухи… Или её испугают неотвеченные звонки? и она приедет скорее?
Он поднялся, выжав тело на руках, удовлетворённо отметив, что руки слушаются, что может идти опираясь на стену. «Из пункта А в пункт…» Требуются два пункта. Телефон.
  - Сердце… - сказал он в трубку, - сердце…
  - Полных лет?
  - Сорок восемь.
 Далее – входная дверь. Щёлкнуть замками и приоткрыть. Потом добрался до ближайшего стула. Кисти рук мелко тряслись. «Опять».

… Последний светофор перед домом, и успешный день завершился, и завтрашний обещает быть не хуже. И та с упрямым взглядом позвонила, впервые набрала его номер! и они встретятся.
Ещё высокое вечернее солнце золотом стелило недавно политый асфальт. Зелёный свет, до подъезда два поворота… Откуда? Откуда он выскочил? Из-за коробки автобуса, брошенно ржавеющего у тротуара. Маленький велосипедист. Выскочил и оторопело остановился.
Позже он молился. Теми словами, которые вспомнил. Благодарил за то, что взгляд был на дороге, не метнулся на спидометр или дисплей. И успел! Выкрутить разжатой ладонью руль влево и дёрнуть ручник. Полторы тонны автомобиля проскользили задней осью и замерли поперёк полосы. В метре от растерянной рожицы.
Его заколотило, когда он остановился у подъезда. Пальцы прыгали на ободе руля и не унимались, пока он молился.

  - Где больной?
 Он хотел спросить, сколько ему осталось, но промолчал. Врач кардиологической «скорой» не утрудился долгим осмотром.
  - Миозит, - сказал врач.
Миозит, миокард…
  - Что это?
  - Мышечная боль. Простудный миозит грудной клетки. Рекомендовал бы прикрыть окно.
  - Я люблю сквозняки, - улыбнулся он.

… Сказали, что смерть наступила мгновенно. На перекрёстке. У последнего светофора. И свет был зелёным, и... Тягач с отказавшими тормозами, неостановимо летевший по гололёду, ударил в левую дверь.Сплющил и смял.
Поодаль гроба плакала беременная девочка с большим ртом.

                Сентябрь 2014.