Саратовские страдания

Завершающие титры уплыли вверх, мелькнула маленькая эмблема, и экран окрасился в воздушное красное. Зазвучала тихая музыка, в такт ей красное сменилось жёлтым, синим, белым и снова красным. Г-н N. шумно втянул темноту зала и выдохнул.
Красное переходило в жёлтое, синее, белое и снова красное, музыка текла легко, минута за минутой, публика замерла, ожидая названия фильма и имён. Экран полыхал, покачивался, завораживая. Г-н N. заёрзал, запыхтел и почувствовал раздражение.
- Что это такое? – вопросил он помятыми губами ухо сидевшего слева г-на C. Ухо смущённо пошевелилось. «Хм», - г-н С. тоже не понимал происходящее.
- Это брак! В Каннах уже все давно топали бы и шумели, а эти сидят! – плюнул в замерший зал г-н N. - Безобразие! Я сейчас позвоню!
Сквозь красно-жёлтое мелькнули расплывающиеся серые детские пальчики, женское плечо, и экран заволокло синевой.
- Танечка! – зычно шипел в трубку г-н N. – В кинотеатре уже 5 минут идёт брак! Безобразие! Разберитесь!
Через минуту дверь отворилась, набросив на экран пятно света. Вплыла, величественно семеня, крупная женщина в белом.
- Это экспериментальное кино, женская тема, ; подобострастно зашептала она г-ну N. – Женская тема!
- И сколько ЭТО будет продолжаться? – гневался г-н N. Г-н C. заинтересованно прядал ухом.
- Пятьдесят пять минут, - испуганно шептала Танечка. – Женская тема…
- Безобразие! Кто ЭТО отбирал? Это же цветомузыка какая-то! – перекрывая мелодичное журчание, распалялся г-н N.
- Женская тема, - продолжала растерянно убеждать Танечка, подрагивая богатым бюстом.
Экран переливался, доставая из пятен краски то серое женское плечо, то неясное очертание молодого лица. Публика ждала развития лица в тело, пальчиков – в ребёнка, судорожно пытаясь войти в атмосферу фильма под плавные переливы музыки и истошные вопли г-на N.
- Сколько это будет продолжаться, я вас спрашиваю! – рычал г-н N. Танечка, качнув обширной белой юбкой, хихикнула: «Пятьдесят пять минут. Уже сорок пять осталось. Женская тема», - и тяжело упорхнула в темноту соседнего ряда, подальше от критика.
- Цветомузыка, безобразие, - шипел г-н N. Публика неслышно шевелилась, бросала возмущённые взгляды на г-на N., но молчала.
Через жёлто-синее мелькали серые лица и руки младенца и женщины, окутывались музыкой и исчезали в красном, жёлтом, синем. Зал вздыхал, замирал, напряжённо ожидая очередного всплеска гнева с приставных стульев в конце зала. Танечка поднялась и, поскрипывая паркетом, протопала в первые ряды.
- Цветомузыка, записки сумасшедшего, безобразие! - г-н N. сорвался со стула и прошествовал в коридор.
Белое пятно экрана явило зрителям обнажённое тело беременной женщины, уютно лежащее на чём-то, тут же исчезнувшем в красно-жёлтом, переходящем в синее и белое.
"Когда всё закончится, мы начнём петь наши песни".