Двое на Белорусской

Посвящается Рубцову Ю.В., моему редактору с благодарностью за его терпение


Он бежал по дороге от  метро, нелепо  крутя  головой. Она махала ему рукой. Он не видел, потому начал звонить, не замедляя при этом хода. Его полноватое  тело на коротеньких ножках катилось колобком  с невероятной скоростью, грозя свалиться  куда-нибудь  в переход, но не сваливалось – так ловко он передвигался по каменным джунглям. Она снова окликнула его, когда он уже миновал её.

- Тата! Совсем не изменилась! – воскликнул Роман.
Неважно, что виделись они давным-давно,  носила  она тогда спортивный костюм, короткую стрижку и шли  они вместе по лесу, увешанные снаряжением  с группой по спортивному ориентированию. Сейчас она была в элегантном белом плаще, длинные волосы схвачены бархатной лентой, глаза  слегка подведены….  Он же  дружески похлопал её по плечу и поволок в ближайшее кафе.

Вошли. Пахнуло кофе. Оглушили музыка и разговоры.  Обездвижила суета.

- Нет, не сюда, не успеем, -  и снова  Тату в охапку, и снова  бегом, но уже  в другое кафе. Прямо у стойки скороговоркой заказал кофе и зачем-то на вынос, явно обескуражив  всем этим официантку. После чего  рысью кинулся к столику вместе с пластиковыми  стаканчиками, награждённый осуждающими взглядами персонала.

- В Москве все так живут, - пояснил он поучительно. - А, ты чего,  переезжать собралась?
- Возвращаться, раньше я… -  начала было женщина своё повествование, но он оборвал.
- А-а понял. Ну, так как, поработаешь ещё в моём еженедельнике? Пару интервью пока не уехала из Риги?
- У меня много хлопот по переезду, но я выкрою для тебя время, ты же сначала мой друг, а потом уже редактор.
- Да, кстати, совсем забыл, - толстые пальчики уже что-то хлопотливо перебирали под  столом, в итоге сунули Тате в руку смятые купюры,- не хватает пары сотен рублей, но я кофе оплатил, так что не обессудь. Просто на детей надо.  Ты понимаешь? Да?  Недавно второй родился.
-  Знаю, ничего, а как наши общие друзья? Помнишь, как тогда, после тренировки мы все вместе… -  Тате хотелось так  много  спросить после стольких лет  жизни по разные стороны границы.
- Да, помню-помню, послушай мне надо бежать, потом договорим…

Он шустро  схватил стаканчик с кофе, из которого не отпил ни глоточка  и побежал, опрокинув по дороге поднос, даже успев заметить при этом, что поставили его,  видимо специально так, чтобы посетители задели  и оплатили  разбитую посуду, а он, если что журналист, и тиснет статеечку на сей счёт.
Тата ощутила горечь, но вовсе не от низкопробного порошкового кофе, за который  драли немереные деньги, а от встречи с другом, которого не видела  долгие годы. Он не хотел, чтобы она покидала Ригу, потому что ему нравилось иметь там «своего человека», но он, как ни странно ничего не знал о ней, даже того, что Москва для неё была вторым родным городом, и встречи с которым она также ждала уже давно. Вышла из стеклянного куба, с удивлением поняла, что стоит на Лесной улице, которая изменилась донельзя за годы разлуки. Пошла в сторону сквера на Миусской, стараясь не обращать внимания на перемены, а просто наслаждаться благостным осенним днём, шуршащей под ногами листвой и привычным задорным  позвякиваньем  трамвая.

Мыслями она убежала в прошлое, в те дни, когда они сидели на летней веранде, и Роман рассказывал ей много всего на темы, которые тогда волновали их обоих, но,  особенно, не вникая в её аргументы против. Во всяком случае, её нынешний редактор  всегда мог опротестовать любое высказывание, но она и не спорила, а больше слушала. В тот же период их юности, Тата  была влюблена в уважаемого ею человека, старше  по возрасту, а Роман  всё пытался убедить её, что он-де  лучше, потому что родились они с его соперником в один день, только между обоими мужчинами  разница была в  двадцать лет. Но ведь дело было не в возрасте, а в чувствах, которые Тата испытывала к тому, другому.
 
***

В скверике на Миусской её дожидался  высокий седовласый мужчина. Он заметил Тату, когда та едва  показалось на дороге, окликнул и пошёл на встречу.
- Виктор Юрьевич, да я бы нашла редакцию, что же Вы… Должно быть отрываю от работы.
- Ничего, Танюш, мне приятно Вас проводить, да и редакция расположена  в переулке, который никто никогда не находит. Как встретила Вас  Первопрестольная?

 Таня пустилась в повествование, а спутник её вёл по закоулкам, и она и не заметила, как они очутились  в подъезде добротного старого дома, как поднялись по скрипучим ступеням и ей были предложены чай с печеньем и беседа. За разговорами время бежало незаметно, сквозь  высокие окна влетела сначала канонада бородинского сражения,  затем застучали  подковами горячие кони большевиков по брусчатке у Смольного,  а там уже и загремели «Катюши»  Великой Отечественной,  и, выходя, гостья благодарила и обещала непременно прийти сюда вновь.
***
Потом был стук колёс по дороге в Ригу, осенняя мокрота, хлёсткий ветер, латышские хутора за окнами поезда… Эта страна была некогда частью единого целого, но после удалой перестройки, после развала Великой Державы,  воздвигла шлагбаум из своих мелочных обид,  назвав тех, кто вчера был братьями – сегодняшними врагами. Ещё немного тех самых интервью и глазам Таты предстала  заснеженная зимняя дорога, солнце, радующее глаз всего пару часов, холод ночного ясного неба  и Златоглавая, укрытая белым покровом, просыпающаяся сквозь утреннюю хмарь к первым лучам  светила… 

***
Спустя некоторое времени Тата рано поутру шла по Ленинскому проспекту, ловя эти редкие моменты, когда нет  пробок, не жарко, но уже  понятно, что день будет  раскалённым от звенящего зноя  и проезжающая мимо поливальная машина нежданной  каплей свежести вызывает улыбку на лице. За красивой решёткой прятался Нескучный сад со своими не рассказанными тайнами, хотелось хотя бы на секунду затеряться среди могучих дубов и аллей,  спуститься в грот в поисках неизведанного, и всё это вместе рождало ощущение сказки, какое было лишь в далёком детстве….

Этот благостный момент разрезал требовательный  звонок телефона. Она была виновата. Во многом. Часть была готова признать даже тогда. Потом признала ещё маленький грешок. Но во всём остальном вины своей она не нашла. Роман звонил не сам, в роли прокурора выступал его друг, который угрожал страшной карой, если Тата не пойдёт на их условия. Но в конце разговора обвинитель смягчился и предложил скататься в Ригу, чтобы написать пару статей, дабы расплатиться по вдруг выставленным счетам. Татьяна произнесла жёсткое нет, на том конце замолчали, помедлив, произнесли пугающее: «Ну…. хорошо… мы ещё посмотрим…».

Старый друг не знал о ней ничего, и не потрудился узнать, иначе отказ был бы встречен с меньшим удивлением его неудавшимся обвинителем. Они были оба так уверены в её согласии.  А может быть, тогда стоило на секунду остановиться, и, затаив дыхание,  услышать и понять?

Ей больше не хотелось улыбаться солнечному и свежему утру. Всегда привычное, ровное отношение к этому человеку предстало перед внутренним взором в форме старой амфоры, которая как в ускоренной сьёмке  покрывается трещинами,  рассыпается и превращается в прах. Допустила ошибку. Осознала, оторвала глаза от асфальта, на котором с минуту  созерцала изломы бетона. Увидела кадет, спешащих куда-то, весело размахивающих портфелями, дарящих надежду своей упоительной розовощёкой юностью. Вспомнилось,  как Виктор Юрьевич  рассказывал ей о кадетском корпусе и не захочет ли она, возможно, когда-то написать о воспитании молодого поколения. Таня же  так и не зашла к нему, гоняясь за призраками фальшивых друзей, за миражами, которые находя, не хотела отпускать от себя.

Достала телефон, зная, что хуже уже всё равно не будет. Но  после длинных томительных гудков, услышала   вежливое, в этой чуть суховатой полной аристократизма манере, напоминающей героев прошлых столетий: «Добрый день».

21 августа 2014 года