Мои воспоминания

Мои воспоминания.

- Часть I –
Моими родителями были:
Отец: Кнорр Иван Михайлович – врач-хирург, - немец по национальности.
Мать: Кнорр София Яковлевна (Майер от роду) – медсестра, - немка по национальности.
Даты жизни родителей:  .
Я родилась 24/X-1923г. Родители, будучи под впечатлением прочитанного романа времен Римской империи, дали мне имя Октавия, так звали героиню; по их словам, она была очень великодушной и справедливой. Впоследствии, будучи уже взрослой, мне хотелось быть похожей на ту героиню. В своей жизни я много раз слышала, что это кра-сивое имя.
Родители звали меня ласкательно: Тавочка, Тавусик, а папа – Тавус (иногда).
Я была третьим ребенком в семье, до меня умер мой братик – Отто 1 год 8 месяцев от роду и сестричка – Ирина – 2-х недель.
Родители очень тяжело пережили потерю первых детей, поэтому, когда мой папа – будучи уже врачом – самолично принял роды, встретил меня поцелуями, не дожидаясь общепринятых процедур, воскликнув при этом: «Неужели Судьба отнимет у нас и этого ребенка?» - вспоминала мама позднее. Всю жизнь я была окружена лаской и родительской нежностью, за что им очень благодарна. Они передали мне, я бы сказала, неиссякаемый родник подобных чувств, что помогало мне выстоять и справиться со всеми трудностями на жизненном пути. Родилась я на Украине, ныне Донецкая область, ранее Старо-Каранский район, в селе Гринталь, что в переводе значит зеленая долина, наз. Тельманово; первое название вполне соответствовало его значению, с немецкого языка. Это было большое село, с типичными кирпичными зданиями, расположенными по обе стороны улицы, протянувшейся более километра, а позднее, параллельно ей, появилась вторая улица, где селилось более молодое «отпочковавшееся» поколение. В детстве мы эту улицу называли «Камчаткой». Эти две улицы разделял приличный ручей, через который были построены мостики для транспорта и пешеходов. Вдоль ручья росли деревья и кустарник, где мы в жаркое время летом искали прохлады. В центре села была выстроена очень красивая церковь, с высоким шпилем, так что когда едешь, уже за несколько километров видишь.
На второй улице, уже при советской власти, была выстроена великолепная школа, из разобранной мельницы, пришедшей в негодность.
Теперь самое время сказать, что село это основали немцы-колонисты, выходцы из Германии, со времен царствования императрицы Екатерины II в России (первые немцы появились в России в 1764-1765гг.). Колонистами их звали потому, что они селились компактно, колониями. Жители нашего села, в основном, занимались хлебопашеством – земледелием. Причем, из рассказов моей бабушки, по линии отца, Елены Адамовны, девичья фамилия Шрайбер, я помню, что жители нашего села – вернее их предки - пе-реселившись в Россию, сразу приняли русское подданство. Это выяснилось в посольстве (в архивах) в г. Москве, куда обратились представители от нашего села, т. к. до установления факта подданства, мужчин не хотели брать в армию во время войны России с Германией. Но справедливость была восстановлена, и жители нашего села защищали Россию, как и подобает патриотам своего Отечества.
Я горжусь принципиальностью своих предков. Следует еще вспомнить из рассказов своей бабушки, что фамилия Кнорр – это в далеком прошлом – выходцы из той части Германии, которая называлась Шварцвальд (из географии я помню горы, которые так назывались), это тоже было установлено в посольстве – Москве.
Мне помнится, что недалеко от нашего села было еще большое село под названием Остгэйм, а также много украинских сел: Греково-Александровское (очень большое), Коньково, станица Михайловская – с бесконечными фруктовыми садами, а также греческое большое селение – оно же и станция – Карань. Что я хочу сказать особо, так это то, что все эти немцы – украинцы- греки прекрасно уживались. В нашем селе тоже жили украинцы, молдаване, но их было меньшинство.
Судя из рассказов старших, на первых порах, украинцы дразнили немцев, называя их «драни нимци», что значит оборвыши; это потому, что у них, обычно, на работу – для экономии – употреблялась одежда старая, после починки. Это, конечно, еще из-за того, что – обычно – в семьях было много детей. Так, у моей бабушки (по отцу) 10 детей, у ее сестры – 9 детей.
Из воспоминаний моего отца:
« Первые немецкие поселения в России были добровольными, из разных областей Германии. Мои предки были выходцы из Эльзаса, говорит предание. Там простое население села было доведено до отчаяния поп оводу бесконечных войн, налогов и т. д.; надо думать, что это была главная причина переселения в Россию. Свободные земли на юге России отводились государством и раздавались в рассрочку, с выплатой через банк.
Живя в Екатеринославской губернии, мой дедушка – Кнорр Генрих – имел 5 сыновей. Всем закупил одинаковое количество земли на каждого. Мой отец Михаил Генрихович был младшим. Все остальные сыновья деда были отделены уже и работали сами. Дедушка с бабушкой жили в семье моего отца, у немцев здесь – в селе Гринталь – было принято, что родители жили всегда в семье младшего до конца своих дней. Как-то водилось, в то время, дед удерживал при жизни власть на всю землю в своих руках…» Дедушка отца моего прожил 90 лет, за день до смерти помогал сбрасывать початки кукурузы с подводы, где, видимо, и пересилил себя. Первая жена его не дожила до глубокой старости, и поэтому он вынужден был жениться вторично. Все дети были от первой жены. Вторая жена прожила до 102 лет. К сожалению, не имею сведений, как их звали, это из рассказов, услышанных автором этих строк от моей матери. И далее, немного о моем дедушке – Михаиле Генриховиче Кнорр и бабушке Елене Адамовне. Она мне рас-сказывала:
Бабушка происходила из семьи Шрайбер. Я помню ее сестер Розу – в замужестве – Зауэрвальд и Екатерину – позднее Шек, у обеих было много детей. Так вот, за моей бабушкой Еленой ухаживал довольно богатый парень из нашего села; в ближайшее время должно было состояться сватание. Но судьба уготовала моей дорогой бабушке другого жениха (и я очень этому рада, иначе Вы бы не смогли бы прочесть эти воспоминания).
Однажды, вечером «на посиделках», среди всей компании, этот моло-дой человек имел глупость нецензурно выразиться. Это и послужило причиной отказа бабушки, она говорила мне, что он ей опротивел с тех пор. Вот какие строгие правила были в то далекое от нас время! И правильно!! Чего не скажешь о нашем времени, к сожалению, (имею в виду 1990-ые годы).
Итак, руку и сердце моя дорогая бабушка отдала очень скромному и красивому парню из нашего села, хоть и не такому богатому – Кнорр Михаилу Генриховичу. О нем мне рассказывали, что впоследствии это был стройный, выше среднего роста мужчина, волосы черные, очень уравновешенного характера, немного стеснительного, что как нельзя лучше подходило для моей немного вспыльчивой бабушки. Несмотря на то, что он был крестьянский сын, он – тем не менее – выписывал газеты, журналы; когда ходил в церковь – всегда был аккуратно одет, носил шляпу. Он очень любил свою подругу жизни, несмотря на то, что внешне бабушка ему во многом уступала.
Зато у нее было «золотое» сердце, это был человек широкой души, очень отзывчивая, всегда была готова помочь человеку, попавшему в беду, беспредельно ласковая.
Об их супружеской жизни мне хочется сказать словами великого Виктора Гюго:
«Жизнь – цветок,
Любовь – мед из него».
Но, к великому сожалению, в 39 лет мой дорогой дедушка умер от почечной недостаточности (приступ по поводу камней), от острой боли наступило шоковое состояние с сердцем – даже оно – молодое – не выдержало!
Это случилось в разгар лета, на поле, пока привезли домой, а близко тогда не было врачей, он вскоре скончался, оставив вдову с 10 (десятью) детьми! Бабушку он просил поклясться, что она больше не выйдет замуж. Она сдержала свое слово. Это была действительно мать-героиня. Ее позднее сватали, но она не нарушала клятву! В ней, в этой женщине невысокого росточка, было столько заложено жизненных сил и энергии, что хватило бы на двоих!
Мой отец – Иван Михайлович был старшим в семье, он родился в 1892 году 29-го августа, кроме него было еще 5 братьев по старшинству: Михаил, Павел, Яков, Франц, Кондрат. Сестер было четверо: Елена (сердечная подруга моей матери – Софии Яковлевны, они долгое время жили в юности по соседству), София, Мария, Клара; последняя – это копия бабушки – и внешне, и духовно. Самыми красивыми были - мой отец и Кондрат, о последнем можно сказать, что в юношеские годы это был «красавчик», старше стал – очень был похож на моего отца. Женщины все были очень милыми. А всех детей объединяла общая черта – доброта, сдержанность, вплоть до стеснительности, трудолюбие и выносливость, терпение во всем; все мужчины были очень хорошими семьянинами, очень ласковыми. Я их всех хорошо знала и помнила, их детей. Моя мама, как ангел-хранитель, всю свою жизнь следила и всегда помогала советом и конкретной материальной помощью всем, кто в ней нуждался. Мама пользо-валась большим авторитетом у папиных родственников. Папа – единственный из десяти детей, получивший высшее образование. В этом следует отдать должное дедушке по линии матери – Шрайберу Адаму и большим способностям, усидчивости и желанию отца стать грамотным. Дед подарил отцу полное собрание сочинений А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Поэтому мой отец всегда опекал своих братьев и сестер, будучи самым старшим и грамотным в семье.
Теперь несколько подробнее о годах учебы отца:
В сельскую школу он пошел с 8 лет. Учеба ему давалась легко, позднее – в более старших классах – учитель привлекал его к дополнительной работе – просил вести шефство над учениками 1- 2 классов, видимо, это потом благотворно сказалось на желании продолжить образование, чтобы стать грамотным человеком, т. к. работа в сельском хозяйстве, где была занята вся семья, его не привлекала.
После окончания сельской школы дедушка Шрайбер, учитывая блестящие способности отца, просил местного учителя подготовить его к поступлению в Саратовскую семинарию. И осенью 1907 года (к этому времени отца уже не было) дед отвез его в Саратов. Он был принят, устроен в общежитие. Школа оказалась очень хорошей, отец вспоминал, что переходил из класса в класс с похвальными листами. Через 4 года был закончен курс малой семинарии (дедушка мечтал отцу дать духовное образование), но инспектор – священник посоветовал отцу поступить в гимназию с тем, чтобы затем пойти на медицинский факультет при любом университете. Итак, по его же совету он поехал в Харьков, где по рекомендации один из студентов подготовил к поступлению в гимназию. Отец и еще двое его товарищей поехали в город Николаев Херсонской губернии. Преподавание там оказалось слабым и через год учебы они пе-реехали в Уфу. Уфимская гимназия оказалась несравненно лучше, сильный преподавательский состав. Это была тоже частная гимназия, но с полными правами для поступления в Университет, которых в то время было 11, причем в любой. Закончив с хорошими (всего лишь одна «4» - по черчению) результатами гимназию, желая осуществить свою давнюю мечту, - стать врачом, летом 1914 года посылает свой аттестат зрелости и другие документы в Казанский университет, где и был зачислен студентом I-го курса медицинского факультета. Представляю его радость! Не зря пословица говорит: «Терпение и труд - все перетрут!»
Итак, 4 года учебы в Казанском университете. Это были труднейшие годы, как вспоминал отец: «Из дома я не мог ожидать никакой материальной помощи, никаких советов, лишь получал я моральное одобрение от моего большого друга, моей Софии, с которой и поженились в 1918 году, до этого дружили 7 лет, встречаясь лишь летом, когда не было занятий. Зимой – пере-писка. Свадьба была у нас скромная. Родственники Шрайбер и Зауэрвальд получили бочку 1-летнего Терского вина, и нам отпустили, примерно, 2 десятка бутылок, но мы были довольны и этим. Итак, мы жили скромно и простенько. Шла в то время гражданская война, тревожное было время…
После окончания четвертого курса медицинского факультета Казанского университета я был мобилизован в качестве «зауряд» - врача и направлен на Кавказский фронт, где работал при лазарете, откуда в дальнейшем, получив разрешение и направление, поехал в Ростовский университет для его окончания.
В 1922 году я получил Диплом, председатель комиссии был знаменитый профессор Богораз. Это был I-ый выпуск Советских врачей! Мне предлагали остаться при кафедре, но, будучи уже семейным человеком и крестьянским сыном, я считал своим долгом вернуться в родное село. Здесь я организовал амбулаторию, пригласив к себе опытного фельдшера.
Вскоре мне предложили научную командировку – курсы усовершен-ствования при уездной Мариупольской окружной больнице, где я поработал около одного года. Затем я продолжал работать у себя, в амбулатории. Примерно через год здравотдел предложил мне научную командировку при Харьковском институте Усовершенствования врачей. Там я пробыл около полугода, получил хороший практический опыт и пополнил свои знания, увереннее стал себя чувствовать. После этого курса я владел и хирургией и гинекологией. Я был счастлив!
После этого, в ближайшее время, меня назначили заведующим больницы большого села, в Греково – Александровское. Там я много оперировал, обогатил свои практические навыки, проработал около 7 лет, а затем с семьей в 1931 году (к этому времени дочери было 8 лет) переехали в Мариуполь, по совету опытного хирурга, с которым был знаком ранее. Через него меня назначили врачом – хирургом при поликлинике завода «Ильича». Работа эта меня не устраивала, к тому же, приходилось жить на частной квартире, плюс карточная система на продукты – все это вынудило меня выехать летом 1933 года из Мариуполя в сельскую местность, село Солнцево Старо – Бешевского района, по приглашению знакомого председателя колхоза. Здесь мне создали хорошие условия для плодотворной работы, создали нормальные бытовые условия для семьи. Простор был большой для врача. Много оперировал «трахому», часто встречавшуюся у местного населения. Через год, примерно, меня перевели в районную Старо – Бешевскую больницу, в качестве заведующего, т. к. мой предшественник умер.
Итак, лето 1934 года – начало работы в селе Старо – Бешево, откуда – между прочим, - родом Паша Ангелина – бригадир первой женской тракторной бригады в Советском Союзе.
Это было уже большое хозяйство: 2 корпуса занимал стационар, в том числе инфекционный, отдельное здание – амбулатория, складские помещения, кухня, жилье для обслуживающего персонала, в ближайшем будущем должен был появиться рентген – кабинет и лаборатория. Все хирургические, гинекологические операции, а также амбулаторный прием вел я, мне был придан зубной врач. Район был большой, и работы было много. Под моим руководством был проведен капремонт всем административным помещениям. Работал с удовольствием и ко мне хорошо относились. Был направлен на Всесоюзный съезд хирургов. По воскресеньям бывал самый большой прием пациентов в амбулатории в летнее время, приезжали люди, которые в обычные дни были заняты на полевых работах.
Но, к великому сожалению, мне не пришлось долго здесь проработать, имея уже 15-летнюю практику врача, главным образом, в сель-ской местности, где сама работа сложнее, т. к. хирург-гинеколог и терапевт и т. д. одновременно, но зато и знания больше обогащаются. Я был полон сил и энергии.
Шел 1936-1937гг. как мы теперь уже знаем, это были годы массовых репрессий. По ложному доносу я был арестован и осужден спецколлегией Донского областного суда сроком на 6 лет, но в связи с Великой Отечественной войной особым распоряжением был оставлен на Колыме, где и работал по 2/VIII 1948, о чем и говорит запись в моей трудовой книжке, уволен был по состоянию здоровья (ВТЭК), приказ МВД СССР № 72/к – подпись начальника   О. К. НРУ «Дальстроя», подполковника А. Фетисова. Эти годы я жил на Колыме – был в Лабуе, но в большинстве в Зырянке, это считалось официально Колымским речным управлением – всегда работал по своей специальности.
Позднее, когда приехал к своей семье, через несколько лет, определением коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР от 19/IV 1960г. Постановление от 14/V 1937г. отменено, а дело производством прекращено за недоказанностью обвинения, на что у меня имеется официальная справка Верховного Суда УРСР от 8/VII 1960г. № 1172н-60 за подписью председателя судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда УССР Глущенко».
На этом я, прерывая повествованием отца, а буду от себя освещать дальнейшие события, так как отец не успел оставить записей о последующем периоде – не было уже здоровья на это.
Одиннадцать лет отец пробыл на Колыме! 14/V-1937г. Я с мамой бы-ли на последнем свидании, после суда, папа плохо выглядел, но старался нас ободрить, успокоить, сказав, что его руки врача-хирурга дадут ему возмож-ность преодолеть все трудности. Так оно и было впоследствии. Мама обеспечила папу продуктами на дорогу, всем необходимым. Ей удалось еще увидеться с ним, когда эшелон должен был уйти в этап. Тогда они еще не знали, что расстаются не на 6 лет (по приговору), а на одиннадцать! Эти годы разлуки оставили в моей душе навсегда отпечаток грусти, печали и ощущение большое человеческой несправедливости, жестокости, которой подвергался отец…
Мы с мамой поддерживали его морально своими письмами, как могли. Папа отвечал всегда нам нежностью и лаской. Имею 3 письма, сохранившихся с тех печальных лет, которые и прилагаю к этому по-вествованию.
В своих рассказах о Колыме он вспоминал, что ему удалось проделать большой путь врача-хирурга, спасти жизнь многим людям. Там, со временем, он уже оперировал пациентов с более сложными диагнозами, чем у себя на родине. Любовь к своей профессии позволила отцу преодолеть все трудности, будучи в ссылке. Последние ; 2 года он уже работал на правах вольнонаемного врача, когда выехал заведующий больницы, работавший там по вольному найму. Папу назначили вместо него, другого врача там не было, это было в Зырянке, средне-Колымского района.
«Я счел это за счастье, такое доверие» - писал он в письме маме. Теперь он уже мог нам материально помогать, чему был несказанно рад. Это был 1946 год. В это время мама жила со мной, осенью этого же года я вышла замуж. У папы была уже возможность выслать нам вызов, чтобы мы могла переехать к нему, он мечтал мне оказать содействие с тем, чтобы я смогла поступить в мединститут в г. Якутске, так как и сам к тому времени имел приглашение переехать туда работать. Он уже стал известным; этому, возможно, способствовал случай: он спас жизнь роженице, оказавшейся женой депутата Якутии.
У папы была давняя мечта – дать мне возможность стать хирургом, обещал мне большую личную помощь практическую. Когда мне было 11 лет, мне пошили белый халат. Впервые в жизни, когда мне было 7 лет, папа пригласил меня с мамой присутствовать, когда он ампутировал кисть руки молодой женщины, попавшей в аварию. Этот случай не вызвал во мне ни страха, ни брезгливости; папа так проникновенно и умело объяснял мне суть случившегося и смысл операции, что я оставалась совершенно спокойной. Навсегда запомнила даже расположение операционной. В 12 лет я присутствовала вместе со студентом-практикантом, во время операции по поводу паховой грыжи, начиная с момента подготовки рук отца к операции. Он не признавал резиновые перчатки, но зато сама подготовка занимала много времени, давая при этом естественное осязание, так необходимое хирургу. Все свои действия отец сопровождал подробнейшим объяснением; все это виденное раз и навсегда оставило в моей душе неизгладимое впечатление. С тех пор и в дальнейшем я для себя определенно сделала выбор: обязательно стать хирургом. В сентябре 1941 года, окончив 10 классов с отличием, я поступила в Донецкий мединститут. Была счастлива. По латыни успели написать контрольную работу, мне этот язык показался легким. Но счастье было очень коротким, всего 3 недели. За это время дважды бомбили фашисты наш город – 31-го августа и позднее – в сентябре месяце 1941 года. Так, раз и навсегда война перечеркнула мою заветную мечту, которой я посвятила так много времени и жизненных сил, для чего, начиная с 3-го класса, став однажды отличницей, ежегодно заканчивала учебу с похвальной грамотой (медалей тогда не было). А 29-го сентября 1941г. Мы уже сидели в товарных вагонах, с небольшим скарбом; началось великое переселение советских немцев, для нас оказался это Казахстан. Это было правительственное Постановление, в котором говорилось, что это «навечно». Но, к счастью, ничего нет вечного в таких делах! Время поставило все на свое место. Сейчас, когда пишу, март месяц 1990г. Советские немцы полностью реабилитированы, а в правительстве идет обсуждение вопроса о восстановлении автономной республики немцев Поволжья. Отдельные семьи уже строят себе дома, о чем шла передача по телевидению.
После такого большого отступления я хочу продолжить повествование о судьбе отца. Итак, мама, мой муж Лузанов Михаил Николаевич и я, обсудив тщательно все «за» и «против», отказались ехать к папе, на Колыму. Мы втроем в это время жили в Октябрьском, БАССР. В конце 1947 года муж был направлен в город Черниковск, БАССР в роли и. о. начальника строительного управления, которое нужно было еще создать. Мы с мамой – до появления жилья у мужа – оставались в г. Октябрьске. Я работала делопроизводителем в отделе главного механика. В 1948 году, 15 января родился мой сынок, которого мы назвали Юрием. Какое это было счастье! Моя мама первое время взяла все заботы о нем на себя. Родился он слабеньким и тут же мама начала его на четвертые сутки кормить из ложечки, но мои молочком, т. к. у него не было сил присосаться. Но в ближайшие дни он начал сосать грудь и быстро пошел на поправку, прибавляя в весе в среднем 1 кг в месяц. Молока было много, и оно было густое, не отличить внешне от коровьего. За пухлые щечки мама звала его «пузыриком».
Летом 1948 года, когда отстроили первое жилье, приехал мой Михаил и забрал нас в Черниковск. Поселились мы в деревянном «финском» доме. Когда закончились основные организационные работы, муж пошел работать в качестве начальника сантехнического участка, я экономистом в плановом отделе, затем техником, а в последствии и до самой пенсии проработала нормировщиком на строительстве. С мамой нам было хорошо. Она готовила нам пищу и ухаживала за Юриком. Она в прошлом работала медсестрой, в том числе и операционной, а также акушеркой. Так что мой сыночек был в надежных руках.
И вот осенью 1948 года, наконец-то, вернулся отец мой с Колымы! Радость, счастье и грусть о прошедших в разлуке годах – все здесь смешалось. Оставил меня ребенком, а встретил меня уже с сыночком на руках. Он очень любил детей и крепко привязался к внуку.
Папа, конечно, состарился не по годам. Дорога, кроме того, была изнурительной, ехал поездом. Но благодаря маминым заботам папа в ближайшее время хорошо поправился и, когда окончательно отдохнул, пошел устраиваться на работу.
10-го ноября 1948 года горздрав назначил его главным врачом амбулатории № 3 21-го треста г. Черниковска, которая располагалась в поселке Александровке. Квартира – одна комната в бараке, лучшего жилья еще не было, это была Новостройка. Воду приходилось носить из ручья на коромыслах. Маме это, конечно, давалось нелегко. Так как мы с мужем работали, родители решили Юрочку забрать к себе. Мы его часто навещали, особенно летом, это было от нас примерно, в 4-х километрах. Очень скучали о нем. Но, с другой стороны, другого выхода не было. Он любил шоколад, называя его «тиби» и булочки (бум-бум), хорошо ел манную кашу, молоко, да и все остальное в достаточном количестве.
Первые шаги сделал в нашем присутствии в 1 год и 2 дня. Говорил с полутора лет, немного по-детски коверкая слова. Словом, Юрочка своим присутствием помогал дедушке Ване скорее адаптироваться после Калымы. Для них он был большой радостью!
В 1949 году горздрав предложил переехать в г. Салават моему отцу, так как здесь только начиналось строительство города и промзоны, а врачей не хватало. Папа никогда не жалел об этом. 24 сентября 1949г. Его назначили начальником хирургического отделения центральной больницы управления строительства МВД. Одно время папа заведовал роддомом, всегда лично присутствовал и помогал акушеркам в экстремальных ситуациях. Был всегда доступен, в любое время суток, персонал позднее его называли «палочкой-выручалочкой».
С 1-го января 1956 года папа перешел на амбулаторный прием, как врач-хирург, где и проработал до 22-го августа 1957 года, а затем вышел на «пенсию», имея II группу инвалидности.
Я много слышала хороших отзывов. Он был очень отзывчивым, внимательным к людям человеком. Прекрасно знал свое дело. Боль больного всегда была и его болью. Радовался, когда выхаживал тяжело больных людей, как ребенок. Благодаря маминому вниманию, уходу папа всегда был очень аккуратно одет, чистоплотен. Мама стала его вторым «я», его ангелом-хранителем. Благодаря ей, папа, будучи уже на пенсии, прожил 8 лет. Понемногу читал, очень любил свой приемник «Рига-6», телевидения еще не было. Проводил много времени на воздухе, сидя на скамеечке и беседуя с жителями дома. Это был 12-ти квартирный дом по улице Гафури, где они мели 2 комнаты, кухню и санузел. Жители сердечно относились к родителям. Они были люди бесхитростные и добрые. Им никогда не было чуждым чувство сопереживания.
Шли годы… все больше проявлялись признаки склероза: слабела па-мять, болели ноги, за счет сужения сосудов, стало трудно передвигаться. Бес-сонницей папа не страдал, однако, на 71-м году жизни у папы был сильнейший приступ. Консилиум, во главе с доктором Камачаевой Зоей Петровной, определили, что операция неизбежна. Когда вскрыли, оказалось, что камень в желчном пузыре, размером с голубиное яйцо, перекрыл отток желчи (1963г.).
Был прекрасный хирург, впоследствии все обошлось без осложнений. Папа хорошо поправился за счет нормализовавшегося пищеварения, как-то даже располнел немного, против обычного. Здесь снова надо отдать должное маме – она ведь строго соблюдала диету питания, положенное время. Она была грамотным человеком и очень добросовестным спутником жизни.
Но «передышка» была недолгой. Примерно в первой половине 1965г. Папа снова почувствовал себя плохо, теперь это уже было связано с легкими и сердцем. Я сопровождала его на рентген. Диагноз был поставлен: раковая опухоль левого легкого, развивавшаяся в сторону сердца. Пока папа сидел в ожидании результата, я зашла в кабинет и сказала, что он сам врач, тогда мне дали второй экземпляр, где указывался другой диагноз. Когда я вышла, папа поспешно обратился к выписке, прочел, ничего не сказал, я не заметила тревоги. Таким образом, нам с мамой удалось оградить его от дополнительных переживаний. Поддерживали его дома общеукрепляющими средствами, один раз помещали в стационар. Но болезнь наступала, отец слабел все более и более. В начале декабря 1965г. стало совсем плохо, я приходила ночевать к родителям. Они жили отдельно от моей семьи с весны 1952г., когда муж получил квартиру-коттэдж, где теперь живет мой сын Юрий с семьей. У родителей была двухкомнатная квартира, о чем я уже писала.
Итак, было очень тяжело смотреть, как угасал отец. Правда, во время кашля ни разу не выделилось крови, что является характерным при этом диагнозе, поэтому мама считала, что у него был хронический бронхит курильщика и атеросклероз, а «опухолью» могли быть спайки от перенесенного плеврита еще в студенческие годы. Приходила медсестра, вводила обезболивающие средства, под их действием отцу стало настолько хорошо, что он смог беседовать со мной до 3-х часов ночи. Он подводил итог своему тернистому жизненному пути, где красной нитью прослеживалась нить удовлетворения о проделанной большой работе хирурга. Он сказал: «Я прожил большую жизнь, много провел операций, благодаря чему спас жизнь многим-многим людям». В случае смерти своей просил поставить памятник, пусть самый простенький. Папа до последней минуты оставался очень скромным, никогда не претендовал на особое внимание к себе. У него было очень щедрое сердце, он всегда был готов пойти на любые лишения в пользу другого человека! О будущем мамы он не переживал, зная, что я ее не отдам никому и не обижу. Советовал внукам получить высшее образование, хоть путь бывает всегда тернист!
Итак, день 18-го декабря 1965г. стал днем траура для нашей семьи. (Муж мой уже умер к этому времени 19/I-1962г.) папа еще позавтракал немного, а ближе к обеденному времени примерно около 12 часов сердце остановилось. Я присутствовала в эти трудные минуты. Папа без особых мучений, без приступов удушья, как бы погружаясь в сон, закрыл глаза, в этот момент мама громко зарыдала, стала причитать, после чего папа седлал последнее усилие – веки задрожали, пытаясь открыться, но уже на это не хватило энергии.
Я всячески успокаивала маму, сказав ей, что нельзя мешать в этом случае, слух еще существовал, она стала сдерживаться.
Это были ужасные минуты, затем дни и годы – для меня без любимого отца, для мамы – без любимого мужа и друга детства!
Похоронили папу со всеми подобающими почестями, на одном из венков была надпись: «Первому хирургу поселка Салавата». Администрация по месту работы моего отца и моей службы приняли большое участие в похоронах.
В этой части я, в основном, посвятила все отцу, его родителям, в следующей - маме и ее родителям, моей жизни.
 
- Часть II –

Мама моя, София Яковлевна Майер, родилась 6 мая 1895г. в селе Вассеррайхе, ныне Донецкой области, на Украине. В переводе на русский язык это значит «богатое водой», там действительно был приличный водоем, который украинцы называли «ставок». Село находилось, примерно, в 3 км от села Гринталь, где мой отец и я родились. Здесь тоже жили, главным образом, немцы-переселенцы из Германии, времен царствования Екатерины II. По размерам оно было меньше Гринталя, но также была центральная улица, здесь было больше садов и небольшие виноградники, как, например, у дедушки рос черный виноград, рассказывала мне моя мама. Я уже не застала в живых ни бабушку Анну-Маргариту, ни дедушку Майер Якова Карловича. Сохранилась лишь фотография бабушки с моей мамой и ее братом Георгием Яковлевичем, он был старше мамы на 2 года. Дом, в котором они когда-то жили, сохранился. Их дом был самый крайний на улице, а затем недалеко от них была построена ветряная мельница. Дом был кирпичный, аккуратный, во дворе еще были вспомогательные сооружения, как-то: летняя кухня (где зимою часто жили 1-2 семьи цыган кочующих, дедушка был добрым человеком; многим людям, беднее, чем сам был, помогал безвозмездно), амбар для хранения зерна, погреб, колодезь и прочее. Мы позднее с родителями всегда проезжали мимо этого двора, когда ездили в гости к бабушке в Гринталь из Греково-Александровки, где папа работал.
На меня невольно находил страх, когда я слышала скрип от работающей мельницы, но в то время я была еще дошкольницей. Я очень любила слушать рассказы матери о ее детстве, о ее родителях. Они были крестьяне, имели немного земли, немного скота, птицу; ко двору примыкал огород с небольшим виноградником.
Жизнь дедушки Якова сложилась непросто. Две жены похоронил – умирали от болезней, дважды оставались от них дети, третий раз он женился на моей бабушке Анне-Маргарите, к тому времени она тоже овдовела, у нее также было двое детей от первого мужа – сын Филипп и дочь Елена по фамилии Шек, а девичья фамилия бабушки была Шперлинг, что в переводе значит воробей.
Дедушка был на несколько лет старше, но ей советовали выйти замуж за него: он слыл очень порядочным человеком, говорили: «будешь жить, как у Христа за пазухой». Это была распространенная поговорка на Украине. Предсказания сбылись. Они жили очень дружно. Дедушка очень бережно относился к своей супруге, покупал ей красивую одежду и т. д. дети от первых двух браков все уже жили отдельно, имели свои семьи, никого не обошел отеческим вниманием. Мама родилась, когда дедушке было 60 лет, двумя годами ранее – брат Георгий. Бабушка тоже не осталась в долгу. По воскресеньям у них собирались все дети и все внуки. Благодаря ее щедрому сердцу, все в этом доме чувствовали себя так хорошо, что мама только будучи взрослой – узнала, что ее братья и сестры были сводными. Ну а так как она была самая младшая и Георгий, то им все оказывали большое внимание. Зимой ее укутывали в одеяло и уносили с собой, кто-нибудь из старших. Там она могла гостить день-другой, резвиться с их младшими детьми. У нее были очень приятные воспоминания об этом времени.
Отец был набожным человеком, много читал религиозной литературы и также другой, много рассказывал в детстве маме, видимо, оттого она полюбила книги и их массу прочла в своей жизни. Он был человек с уравновешенным характером, что полностью передалось по наследству моей маме также, как и красивый курчавый волос, с локонами, это последнее повторилось уже у моего сына и у его двух сыновей – Михаила и Константина, последние – это его праправнуки.
Прожил мой дедушка Яков до 68 лет. Умер от сердечной недостаточности.
В это время маме было 8 лет, ее брату 10 лет. Много народу при-ходило и приезжало из соседних сел, в том числе и мой будущий отец Иван Михайлович со своей мамой. Ему тогда было 11 лет. Дедушку Майера знали многие – он был очень отзывчивым и рассудительным человеком. Мне всегда казалось, когда я уже стала взрослой, что моя мама унаследовала все лучшие черты характера от своих родителей. У нее была необычайная способность логически и терпеливо рассуждать в любой трудной ситуации, она всегда говорила, в этом случае надо прислушиваться к разуму, а не к сердцу, что гнев – плохой советник и т. д. я ее не помню в состоянии гнева. Просто она от природы была мудрой, даже имя ее – София – означает то же самое. Она умела прогнозировать события; в моей жизни, особенно, когда я овдовела, мама была моим ангелом-утешителем-хранителем! Она мне колоссально помогла в деле воспитания моих детей! Она была – само мужество! Никогда не теряла самообладания, не «раскисала». Маме было чуждо чувство зависти. Она читала Гёте (немецкий классик), который говорил: «если человек в чем-то превосходит вас, постарайтесь его полюбить, иначе умрете от зависти». Она говорила, что человек должен всю свою жизнь работать над собой, над своим характером, совершенствуясь таким образом.
Итак, после смерти дедушки Якова бабушка с детьми вскоре переехала к своему сыну от первого брака – Шек Филиппу, который жил со своей семьей в это время в соседнем селе Гринталь. Небольшое хозяйство в Вассеррайхе было распродано, деньги помещены в сбербанк, это обстоятельство позволило – годы спустя – маме и ее брату поехать учиться в гимназию.
Брат Филипп был очень порядочным человеком во всех отношениях. Он выделил самую большую комнату в своем доме – для своей матери и ее двоих детей, несмотря на то, что своя семья была большая, в последствии – 9 детей. Как и все в селе, занимался сельским хозяйством. Земля-матушка кормила и поила. Нелегок был труд крестьянина – от зари и до зари, как говорится. Только в воскресенье не работали в поле, а ходили в церковь. Брат Филипп выписывал газеты, журналы, носил шляпу по праздникам и, когда ходил в церковь; его соседом был мой будущий дедушка Кнорр Миха-ил Генрихович, о котором я уже писала. Их семьи дружили, тем более что их жены были родными сестрами, у д. Филиппа – Екатерина Адамовна, а у Михаила Г. – Елена Адамовна, обе были дочери моего потом прадеда Шрайбера Г. Дети были очень дружны. Все они ходили в одну и ту же начальную детскую школу. Мама с детства была очень дружна с сестрой моего отца – Еленой – «не разлей-вода».
А позднее, когда наступила пора юношества, мой будущий отец Кнорр Иван Михайлович начал ухаживать за моей будущей мамой. Они полюбили друг друга; расставались на период учебы, постоянно – в течение 7 лет – поддерживая переписку, оставались верными друзьями.
Позднее, когда они в 1919г. Были обвенчаны в Церкви, батюшка в своей проповеди скажет, что эта пара может служить образцом верности и преданности друг другу. Бабушка Анна-Маргарита была довольна своим будущим зятем, а бабушка Елена, в то время, мечтала о богатой невестке, т. к. сама жила бедно, овдовев и оставшись с десятью детьми. Намекнув об этом в разговоре с отцом, получила решительный отпор раз и навсегда. В этом месте хочу сделать маленькое отступление и сказать из своего опыта и наблюдений, что только брак по любви дает самые крепкие семьи. И Крылов сказал: «Равенство в любви и дружбе – вещь святая». «У добрых супругов – две души, но единая воля!» (Р. Роллан). «Ничто так не покоряет, не смягчает мужского сердца, как сознание, что его любят» (Г. Сенкевич). «Теряя любовь женщины, можно обвинить только самого себя за неумение сохранить эту любовь» (Н. Добролюбов). «Любите и уважайте женщину; ищите в ней не только утешения, но и силы, вдохновения, удвоения ваших нравственных и умственных способностей» (Д. Мадзини).
Живя в семье брата, мама рано включилась в помощь хозяйке дома, т. к. у нее были маленькие дети; в 13 лет она уже умела выпекать хороший хлеб для всей семьи, занималась уборкой в доме, нянчилась с малышами, научилась шить и обшивала их. И большой ее заботой был уход за своей матерью. Она, бедняжка, рано заболела астмой и страдала в течение 15 лет. Хорошо, что в соседнем селе был хороший врач, у которого она постоянно состояла на учете. Он облегчал ее страдания. Кроме медикаментов советовал соблюдать диету и употреблять мед. Благодаря хорошему уходу, бабушка прожила - без малого – 70 лет. Похоронили ее со всеми почестями, народу было много, т. к. село большое и все знали друг друга. Моя мама вспоминала, что сама смерть наступила во время легкой дремоты, без приступа удушья, она сидела в постели, облокотившись на подушки, до этого момента она еще разговаривала со знакомой женщиной, которая пришла ее навестить, а когда мама ее проводила домой и вернулась, зайдя сразу в комнату матери, она уже не дышала, уснула как бы, но навечно… Мама моя позже иногда говорила: «Я желаю себе такую же смерть, без особых мучений». Ее желание потом сбудется. Мне всегда было очень грустно, когда я слышала о своих бабушках и дедушках, как они тяжело болели, а затем умирали. Я всегда старалась сохранить в своей памяти все подробности о них, когда мне что-то рассказывали из их жизни. Говорят же в народе, что без знания прошлого не может быть нормального настоящего и может будущее не состояться добрым.
Образование девушкам в самом Гринтале после сельской школы не принято было давать. Но, когда мой отец поехал учиться в гимназию, он настойчиво советовал и маме продолжить учебу, да и брат родной – Георг – уже учился в гимназии. Бабушка Анна-Маргарита и ее сын Филипп поддержали эту идею, таким образом, мама вместе с Георгом и еще одним товарищем из нашего села, поехали в город Юрьев, ныне Тарту, Эстонской ССР.
Там были частные гимназии, где не было ограничения в возрасте, а мама была уже старше обычных лет; там ее приняли; помню из рассказов, владелицу гимназии мадам Жилову хвалили – она была достаточно строга и имела хороший опытный преподавательский состав. Этот город считался студенческим; спокойный, уютный – таким он мне запечатлелся из рассказов мамы. Еще очень чистым, опрятным он выглядел.
Мама и брат Георг жили на разных частных квартирах, но часто виделись. У хозяйки была дочь Ирэн, одних лет с моей мамой. Они с ней жили всегда вместе, в отдельной комнате. Были очень привязаны друг к другу, и многие годы потом поддерживали переписку. В свободное время ходили на каток, в кино, просто на прогулки, иногда за ними заходил мамин брат с товарищем из нашего села.
Брат страстно любил кино и мог в один день посетить несколько кинотеатров, любил юмор, был остроумен, аккуратен и чистоплотен до предела, туфли его всегда были начищены до блеска… Это был отец Отто Майера, моего двоюродного брата, который приезжал к нам в Салават в шестидесятые годы.
Сама атмосфера тогдашнего Юрьева благотворно подействовала на мою маму, молодую девушку из села. Она обрела хорошие манеры, брала уроки музыки (частным образом). У нее был великолепный слух и голос. Будучи замужней женщиной, играла с папой «в четыре руки», на рояле (приобрели на торгах), очень красиво пела сама и вместе с гостями; была очень любезной хозяйкой, умела интересно занять их. Кроме того, в Юрьеве посещала курсы по кулинарии, что ей очень пригодилось в жизни.
Шли годы, мама набиралась жизненного опыта и знаний, летом уезжала домой на каникулы, туда же приезжал отец, правда, ему приходилось заниматься репетиторством, т. к. семья его, после смерти его отца, имела большие материальные затруднения. Все, кого он готовил, поступили позднее в училища. Мама в рассказах своих всегда отмечала, что это было «святое» время, проведенное в обществе отца – Иоганна Кнорр.
Маме удалось закончить только 6 классов гимназии, так как началась I-ая империалистическая война. Маме пришлось вернуться домой. Не судьба, как говорят, была для учебы. А мечтала она уже, к этому времени, после гимназии, получить медицинское образование и стать провизором, работником аптеки. Есть несколько фотографий того времени – в форме гимназистки – такая красавица была, как позже скажет ее правнучка Галя Бесклинская, когда она впервые увидела эти фотографии (ей было около 6 лет тогда): «Это же надо, такая была красавица, не в сказке сказать, ни пером описать!» - И вдруг вскочила и побежала к больной маме моей, прикованной уже к постели, бурно проявила свой восторг – всю-всю расцеловала, вплоть до каждого пальца на руке. А затем задала маме моей вопрос: «Бабушка, ты королева?» (в ее понятии только королевы были красавицами, она всегда рисовала их, это все из сказок у нее было).
А мама ответила - «нет», «а почему?» - последовал вопрос Галочки. – «Потому, что не родила короля». На это Галя ответила: «Это же очень просто, - надо одеть корону на голову человека, и тогда – король готов!» на этом диалог закончился, а потом она прабабушке Софии читала из детской книжки рассказы. До этого случая мама около недели не могла произнести не слова (речь была затруднена из-за болезни), а тут вдруг такой монолог! Радость ребенка сняла состояние торможения в речи, это было, как чудо!!
Итак, я снова продолжаю повествование о своей маме – тогда еще молодой.
После гимназии маму пригласили на должность учителя младших классов, она согласилась и поехала в Ворошиловградскую область, в село Гринталь, так называли это село выходцы из нашего Гринталя, что в Донбассе. Там жила мамина сводная сестра по своей матери, ее звали Елена. Я хорошо помню ее, на старости лет уже ее сын – Адам – с женой приезжали к нам в Салават.
Там мама работала до самого замужества, а летом 1918г. Вышла замуж за Кнорр Ивана Михайловича. Поскольку отец был беден, как все студенты, обычно, а мать уже работала, все затраты, связанные с покупкой одежды для жениха и невесты, она взяла на себя. Они вместе с папой поехали в областной город – Мариуполь и все там приобрели. Она рассказывала, что у нее получилось очень красивое платье – шелковый чехол и гипюровое пла-тье по верху, у папы был элегантный черный костюм; также и красивой была у них обувь, полагалось иметь белые перчатки. Когда мне было 11 лет, я еще видела «те» свадебные перчатки, мамины были тончайшие, очень ажурные, а папины – плотнее, я любила их подолгу разглядывать…
 Ранее я уже сообщила, что свадьба была весьма скромной, но они были и этому рады, как вспоминал отец, здесь ему было уже без малого 26 лет, а маме 23 года.
Шла в то время гражданская война, тревожное было время…
Поскольку отцу предстояла еще учеба и служба в армии (он был при-зван на Кавказский фронт; работал там «заурядврачом»), мама с папой поселились у его родителей. К этому времени брат Михаил уже был женат и вскоре отделился. Мама оставалась в родительском доме до 1922г., когда папа закончил пятый курс Ростовского университета, получил Диплом врача и был направлен – по собственному желанию – в свое родное село Гринталь, дабы лечить своих крестьян.
Здесь следует вернуться во времени и сказать, что в 1919г. Родился у моих родителей сын, его назвали Отто. Они были счастливы! В папино отсутствие вся большая, тогда еще, семья по очереди нянчилась с мальчиком. Видимо, от этого он не был капризным и вырос общительным и смелым мальчиком. Одним словом, он был всеобщим любимцем. Не по возрасту хорошо развит (так как все время бывал в обществе взрослых), рано начал говорить, по утрам просыпался, никогда не плакал, а старался сразу добраться до двери и постучать прадеду. Тот, конечно, сразу откликался и звал его к себе. Это были радостные минуты для обоих.
Однажды мама увидела, что на улице, у их двора, стоит запряженный ослик, а в тележке сидит мальчик в огромной шапке и держит вожжи в руках; она пошла узнавать, кто такой. Оказалось, кто-то из папиных братьев отлучился на несколько минут, оставив маленького ее сыночка Отто, надев на него свою шапку. Мальчик привык к таким отклонениям и никогда не ревел. Представляю себе мамин испуг в те минуты! Но все обошлось благополучно. Этот ребенок был для нее «солнышком», счастьем; он ей скрашивал время разлуки с отцом во время его службы в госпитале.
Но, как говорится, радость и горе часто летают рядом!
Однажды, мама решила навестить папу моего. Она взяла Оттика, ее сопровождал папин брат Михаил, и поехали к отцу. Радость отца, конечно, была безмерна! А малыш к этому времени уже забыл отца и считал его чужим дядей. Стоило ему сесть рядом с мамой, как он тут же подбегал и говорил: уйди, дядя; а то я тебе дам и замахивался на него. Но потом привык и успокоился. Гостили они не долго и отправились в обратный путь. Как потом оказалось, вскоре по возвращению домой, заболел папин брат Михаил и мой маленький братик дизентерией. Врачей близко не было, мама была еще неопытной, в медицине не разбиралась, и, о горе! Умирает ее ненаглядный первенец! Оказалось, что заражение произошло в пути. Брат выздоровел, а малышу было суждено погибнуть. Ему было 1 год и 8 месяцев. Мама была в отчаянии, готова была сама умереть; не могла себе простить этой поездки! Но кто мог знать о таком несчастье! Все родст-венники, как могли, утешали маму.
Папа приезжал на похороны, мне рассказывали, что было столько народу, казалось, что все село вышло проводить в последний путь этого ребеночка. Это, конечно, был жестокий удар судьбы! Старенький дедушка по-своему утешал родителей, говоря, что он был слишком умным и добрым, и поэтому Бог его забрал к себе! Человечество не знает еще таких слов, которые могли бы утешить человека в таком несчастье. Только время – время длительное – способно некоторым образом зарубцевать душевные ра-ны… Имеется фотография, где братик - в гробу. Папа должен был вернуться в лазарет, на службу, а мама оставалась там же. Представляю ее состояние!!
У нее были хорошие подруги, особенно папина сестра Лена, у которой мама с юных лет была дружна. Это, конечно, было очень важно в дни такой печали и тоски.
Но жизни на Земле не останавливается. Через определенное время мама родила второго ребеночка. Это была уже девочка с темными и курчавыми волосиками. Назвали ее Ириной. Этому ребенку также не было суждено жить. Двухнедельная девочка–крошка умирает! Снова великое горе-горе…
Мама мне рассказала такие детали:
Папа в это время учился в Ростове на последнем курсе медицинского факультета. А время было неспокойное в то время на Украине, в частности, в Донбассе, свирепствовали разные банды, которые врывались в село – грабили, уводили скот, иногда убивали крестьян.
Так однажды, когда мама еще лежала в постели после родов, а ребеночек в люльке, такая банда ворвалась в мамину комнату, кто-то из взрослых забыл закрыть входную дверь, мама страшно испугалась. Солдаты бросились к комоду и стали себе выбирать папины рубашки, в следующую минуту зашел их старший по чину, пристально взглянул на маму и ребенка и тут же нагайкой выгнал всех налетчиков и сам удалился.
Вскоре прибежала в испуге моя бабушка – стало быть, свекровь – Елена Адамовна, она в это время была на кухне, а эта комната была изолирована, так что она сразу и не знала, что там происходило. Маму сильно лихорадило от пережитого ужаса. Никто не знал – и мама тоже,-  что не следовало кормить ребенка грудью в это время. Эту порцию молочка надо было сцедить и вылить. Но так не случилось. И после ближайшего кормления, не помню теперь уже, одного или более – бедный ребенок – его начали сводить судороги, в народе говорили «младенческое» заболевание. Так что эмоции матери передаются через молочко ребеночку. Как я себе представляю – поражается центральная нервная система. И снова не было в округе компетентного человека. И снова удар судьбы – Ирочка умирает, прожив всего 2 недельки. А родилась здоровенькой, хорошо упитанной. Мне кажется, что смерть детей автоматически сокращает и жизнь любой ма-тери!
Исключительный случай помог как-то приглушить собственное горе, поведала мне мама, в свое время. Это, я бы сказала, была миссия милосердия. А дело обстояло так: Когда родители похоронили свою доченьку, у ее доброй подруги родился ребенок. Сама подруга страдала туберкулезом, хоть и жила в хорошо обеспеченной семье. И вот родители ее попросили мою маму стать кормилицей. Так как папа все еще учился в Ростове, а год был тяжелый, неурожайный, мама не хотела обременять семью свекрови, хоть все ее уговаривали: и свекровь, и братья с сестрами.
Таким образом, мама не время поселилась в доме подруги, где ей выделили отдельную комнату, предоставили хорошую библиотеку, обеспечили усиленным питанием. Мама вспоминала, что совершенно не боялась, что может заразиться, то ли молодость диктовала это. Но у них это было наследственным. И, к великому сожалению, впоследствии, все-таки, умерла подруга в раннем возрасте и ее ребеночек.
Вот такая это была печальная история! В 1992г., получив диплом врача, отец взял направление в свое родное село Гринталь, где открыл амбулаторию и начал лечить народ, взяв себе в помощники опытного фельдшера. Жили они с мамой вначале в небольшой квартире, с другого конца этого дома жила многодетная семья. Мама рассказывала, что их стар-ший сынишка часто уносил меня к ним, я была меньше их, поэтому они охотно со мной нянчились. Однажды она меня ненадолго оставила, чтобы сходить в магазин, на их попечении. Дети увлеклись игрой и не заметили, как я улизнула от них. Мама меня увидела, когда я шла ей навстречу, а недалеко ехала арба, высоко нагруженная сеном. Для нее это был очередной испуг. Однажды она меня оставила со своей племянницей-подростком, т. к. родители были приглашены в гости. После их ухода, я, конечно же, капризничала, а когда няне надоело, она начала меня пугать шкурой лисы (папа был охотником-любителем); к такому выводу пришла мама на следующий день, так как я без реву не могла смотреть на лису. Ранее, я уже сообщила, что родилась 24/X-1923г. На великую радость моим родителям, потерявшим первых двух детей. Потом они всю жизнь тряслись надо мной, боясь и меня потерять.
Позднее, родители переехали на другую квартиру, к родственникам отца, это была его тетя по линии матери – Розалия Зауэрвальд. Там условия были лучше, со слов матери. Лично я очень смутно, чуть-чуть, некоторые эпизоды помню, помню себя уже хорошо и многие события, когда мы поселились в квартире, которую папе предоставили местные власти. В этом же доме жила еще одна семья – это были Шапковские; отец Франц Францевич был тогда директором школы, а его супруга Анна Филипповна Шек доводилась маме племянницей, в ее семье мама росла после смерти ее отца. У них было 3 девочки, Милита – старшая, затем Людмила, моя ровесница (XI-1923г.) и Тамара.
Наши родители, естественно, были очень дружны, не говоря уже о нас. Мы были неразлучными. В этом доме была большая веранда, где мы любили играть летом, большой закрытый двор с добротной изгородью, много цветов, в том числе розы, их было очень много. Недалеко от нас была церковь, которая навсегда осталась в памяти, как монументальное, очень красивое сооружение.
Какой-то период, помнится мне, наши и другие родители договорились с учительницей в каникулярный для нее период быть нашей воспитательницей. Мы ходили с ней на прогулки, играли в разные подвижные игры, она была очень ласковой, доброй женщиной. Нам было интересно. Были у нас и общие подружки среди соседей. Мама говорила, что я очень бережно относилась к своим игрушкам, особенно куклам. Когда я была уже в 10 классе, у меня была еще одна большая кукла и мишка, времен моего детства.
Зимой всегда ставились елки в зале, а Снегурочка приносила нам по-дарки, это уже были хлопоты наших родителей. Мы знали много стихов и песен, танцевали вокруг елки.
У Шапковских было 2 музыкальных инструмента, которые унаследовал их отец от своих родителей, кроме того, были и струнные инструменты. У наших мам, наредкость, были красивые и сильные голоса, позднее и все 3 дочери их унаследовали великолепный слух и голос, у меня же – только слух (когда-то проходила проверку) и радость от музыки и пения. К ним часто приходили их знакомые, музыканты-любители, и тогда мы бывали свидетелями таких семейных «мини»-концертов. Это все оставило глубокий след в наших детских душах. А сколько интересных сказок и детских книжек нам прочли наши дорогие мамы! Еще мне помнится такое событие:
В нашем селе интеллигенция и более активные молодые люди из кре-стьян организовали кружок художественной самодеятельности. Оборудовали помещение, купили парики и прочие атрибуты, впоследствии ставились спектакли по воскресеньям и, уж обязательно, по всем советским праздникам. Моя мама была очень активной и всегда принимала участие в спектаклях. Даже из соседних сел приезжали в Гринталь!
Также мне хорошо помнится, как на праздник 7-го ноября активисты провели большое культурное мероприятие. С разрешения местных властей и дирекции школы был дан концерт с последующими танцами, играми массовыми, был хороший буфет, но – как вспоминала мама – лишь один человек оказался излишне выпивший, его проводили домой. Это проводилось в здании школы. Был и ужин – мне помнится еще – длинный ряд столов накрыт, подавали винегреты и холодные мясные блюда. Все это было на добровольных началах; за небольшие деньги все желающие сложились, купили скотину, припасли мяса, группа инициативных женщин все приготовила, каждому полагалось по 100 г. спиртного, а кому было мало, воспользовались буфетом. Жители села еще долго вспоминали этот праздник и говорили, что, сколько существовало село, такого мероприятия, проведенного на высоком уровне, они не помнят. Это было в годы НЭПа. Всего было в изобилии. В народе царила радость и веселье. Умели хорошо работать и культурно отдохнуть!
Помню я хорошо, что мы бывали с мамой и папой у бабушки Елены Адамовны, там уже были дети от других сыновей, бывали и у папиного брата Михаила, он ушел с семьей в свой дом, который выстроил на второй улице, параллельной первой, где селились молодые семьи. Нас всегда хорошо принимали. Среди внуков были девочки и мальчики. До сих пор еще переписываемся. Все ко мне относились очень хорошо!
Когда мой отец выехал в г. Мариуполь, чтобы пройти курсы по усовершенствованию врачей, через некоторое время, когда папе выделили жилье, он приехал за нами и мы все поселились в г. Мариуполе. Там жили около года. По соседству с нами жила семья врача Беляева Г. детей у них не было, они похоронили, к сожалению, двух мальчиков в раннем детском возрасте. Я для них была забавой. Анна Александровна часто меня угощала чем-нибудь вкусненьким, однажды она мне предложила чистую тряпочку вытереть руки, говорят, я категорически отказалась, попросив полотенце. И еще: однажды родители пошли проводить гостей, оставив меня одну, а когда вернулись, застали меня за большой работой: я забралась на стул, сбросила пепельницу на пол и начала сливать остатки из рюмок. Вот такие бывали со мной приключения. Мам в это время не работала, но много читала, по ее словам, медицинской литературы, что ей очень пригодилось позднее в жизни. С семьей доктора Беляева мои родители потом постоянно поддерживали связь, а для папы был хорошим учителем, он был намного старше отца и впоследствии, буквально по-отечески, относились к моим родителям. Надо сказать, что воспоминания о Мариуполе надо воспринять как бы, промежуточными между моим рождением и ранее описанным пе-риодом в селе Гринталь.
Вскоре, после курсов усовершенствования, папа получил новое назначение, и мы переехали в украинское село Греково-Александровское, оно находится, примерно, в 20-25 км от Гринталя. Здесь я была уже в том возрасте, когда моя память четко запечатлевала все  события, происходившие вокруг нас.
Незадолго до переезда я перенесла скарлатину, в тяжелой форме, а поэтому, когда мы ехали – это уже был конец зимы – меня сильно укутали, а мне очень хотелось видеть окружающий мир; ехали мы на санях – это мне всегда нравилось и позднее. Папа меня часто брал с собой, особенно летом, когда направлялся на вызов к больному. Мне очень нравилась езда в тачанке. Вначале нас поселили в частный дом, где мы занимали две комнаты и кухню, а вторую часть дома занимала семья хозяина; помню, у них было много ребятишек, которые потом стали моими друзьями. Папа исподволь стал маму приобщать к своей работе, она очень часто присутствовала на операциях и т. д. когда она уходила, я оставалась на попечении домработницы, звали ее Альвиной, она была старше мамы, личная жизнь у нее не сложилась; помню, что ко мне она всегда хорошо относилась. Мама была очень аккуратной хозяйкой, в доме никогда не бывало неразберихи, каждый предмет имел свое постоянное место. Мама всегда держала небольшое хозяйство: корову, пару свиней, птицу. Отец мой не представлял себе жизни без молока.
Мама всю свою жизнь хорошо одевалась, со вкусом, выбирая «золо-тую» середину, как она говорила, не старалась выпячиваться. Была очень чистоплотной и экономной, но не жадной.
Что касается меня, то у меня всегда была хорошая одежда; до сих пор помню многие платьица красивой расцветки, тогда в продаже бывал батист изумительных расцветок. Запомнилось белое батистовое платье с очень красивой вышивкой – на подоле 6 розочек, а на груди – веточка с розами. Эту вышивку выполнили бывшие монашки, две сестры – они брали заказы.
Но на новом местожительстве меня ожидало большое огорчение, а именно: так называемый языковой барьер. Я ведь не знала украинского языка. Вначале я часто плакала, т. к. ничего не понимала; мне четко за-фиксировался такой эпизод: когда я впервые вышла на улицу, была уже весна, я прошла в палисадник у дома и вдруг я увидела в соседнем дворе девочек, они были ростом с меня; они что-то говорили мне, а я же ничего не понимала, они стали мне знаками показывать, чтобы я подошла к ним, но тут мое сердце переполнил страх, что теперь я никогда не смогу с ними общаться, и я побежала домой, рыдая. Это было тогда для меня большое горе. Мама меня успокаивала, сказала, что я очень скоро научусь. Так оно и было, но в памяти не осталось ни одной картины, как же шел сам процесс познавания нового для меня языка. Впоследствии мне очень нравился этот сочный, певучий язык. Впоследствии, на выпускных экзаменах в 10 классе я одна – будучи немкой – получила пятерку по украинскому языку. Член комиссии (преподаватель из другой школы), когда узнал, что я немка – это было во время устного ответа по литературе – сказал: «Не може цього бити вона щыра украинка».
Годы, прожитые с родителями в этом селе, оставили в моей душе массу хороших и дорогих для меня воспоминаний. Сама природа позаботилась об этом, а, кроме того, конечно же, и люди. Здесь сохранился великолепный парк, который дети называли панским садом (когда-то здесь жил помещик, по имени его было и село названо; жил он там, где при мне уже располагалась больница, она как бы построена была на возвышенности, а каменная лестница спускалась вниз, в парк). Там мы – дети – часто играли в жаркое летнее время. Помнится, было такое большое дерево, что мы брались за руки несколько человек, только тогда могли обхватить его ствол. Вокруг парка был насажен колючий кустарник, у которого листья были съедобны, по вкусу напоминали щавель, девочки называли «кислица». С удовольствием его ели мы; еще ели стебли «сурепки». В селе было много фруктовых садов. Особенно много бывало вишни. Мама была большим мастером по части приготовления варенья из разных видов фруктов. Вишню пересыпала сахаром, засыпала в бутылки, обычно это были трехлитровые, ставила на подоконники, а когда сахар растворится, появится сок, помещала в русскую печь после выпечки хлеба, а затем закрывала пробками и смазы-вала их затем разогретым сургучом. Зимой это было большим лакомством, ели просто так, варили чудесные кисели; однажды я объелась киселем, а потом долго не могла даже вспоминать о нем. Помню, мама приготовила мне маковые конфеты на меду, варила сливки с сахаром и получались конфеты-«тянучки». Шоколад мой организм не воспринимал, даже уже в 13-14 лет я его не хотела, зато любила халву всякую – с орехами и без них, инжир, бешмалу (привозили с Кавказа, в замороженном виде); мама на зиму готовила моченые яблоки, сливы, моченые арбузы, чего только не было!
Украина – богатейший край! Я выросла на фруктах, и это пристрастие сохранилось пожизненно. Еще в детстве ели много ягод с тутового дерева – были белого и черного цвета, последние мне больше нравились, потому что они были с кислинкой. А сколько было груш, яблок, чудо-абрикосы, сливы разных сортов; а осенью появлялись арбузы и дыни – это же была райская жизнь для меня! Видимо, я на всю жизнь осталась безразличной к молоку, что ела столько фруктов. Очень любила вареники и пироги с вишнями и пасленом, дополнительно макали в сметану, либо мед. Мама часто пекла и хорошо, особенно, когда выпекала в русской печи.
Когда папа хорошо себя зарекомендовал, как врач, шли и ехали пациенты с подарками; мама не знала отбоя, как говорится. У нас было свое хозяйство, однако иногда в день приносили по сотне яиц, масло и мед, с Азовского моря – копченую рыбу, сорта красной рыбы (называли «балык») – т. е. кета, черную икру в таких больших круглых банках, как сейчас маринованную сельдь продают. А фрукты привозили в таких корзинах больших, что это составляло несколько ведер. Благо, что недалеко жила семья папиного брата, у них было 5 детей. У местного населения существовало суеверие, что если врача не отблагодаришь – лечение впрок не пойдет. Вот такие были времена! Профессия врача была очень престижной!
Впоследствии папе предоставили целый дом под квартиру, с примыкающей конюшней, где мы держали корову, кур, а во дворе построили специальный свинарник. В доме было три комнаты и большая кухня с русской печью, куда я любила залазить с подружками, там было уютно и приятно играть в куклы.
Этот дом был далеко от работы, на противоположном конце села, а поэтому за папой приезжали на тачанке. В этом краю было больше девочек моего возраста. Помню, через дом от нас жили Свиридовы. У них были Вера и Надя, к которым у меня особенно лежала душа. У них была большая изба и немного поменьше; в первой они, в основном, находились летом, принимали гостей, а во второй – зимой. Там и пищу готовили, и питались. И вот утром, после завтрака, я сразу же направлялась к ним – сначала, бывало, постучу в окошко и спрошу, дома ли девочки, и, как правило, их дедушка так ласково меня позовет, это тоже навсегда осталось в душе. Бывало, что я вместе с ними кушала и обязательно деревянной ложкой. Потом мне мама тоже купила деревянную ложку, пища даже казалась вкуснее. А летом нам разрешали играть в куклы в большой избе. Полы там были глинобитные и очень прохладно, а на некоторые праздники всюду – на полах, скамейках разбрасывались ароматические травы, цветы. Любили еще мы очень кататься на качелях, играли во всякие подвижные игры, в нашу компанию входила еще одна девочка по имени Катя. Девочки были скромные, и у нас всегда бывал мир, я не могу вспомнить ни одной ссоры. Мне также очень нравились украинские песни. Была одна молодая женщина с очень сильным голосом; бывало, запоет на «вечерках», так ее слышно на другом конце села. Нравился мне этот народ своей открытой, доступной и ласковой душой, своим гостеприимством и преданностью. Позже появилась у меня еще одна подружка – Клава Жигуненко, у нее еще была младшая сестренка, это уже когда я пошла в первый класс. С ней мы виделись реже, т. к. далековато жили друг от друга.
В эти годы, когда мы уже жили на второй квартире, наша тетя Альвина перешла работать кухаркой в ту же больницу, где работал папа, она была шеф-поваром; у мамы моей научилась хорошо готовить, иногда я заходила к ней, и она угощала меня любимой перловой кашей.
Затем мама наняла молодую девушку по имени Татьяна, так как все больше постигала медицину. Впоследствии Таня была очень благодарна, так как многому научилась у мамы. Некоторые ей завидовали, мама снабжала ее кремами для лица, которые ей готовили по заказу в аптеке; от этого у нее бывал очень красивый цвет лица плюс хорошее питание. Она успела много сказок рассказать, много украинских песенок пропеть, вообще она была очень приветливой и жизнерадостной. Я очень к ней была привязана, ее младшая сестренка была потом тоже моей подружкой, будучи чуть-чуть старше меня. Иногда она меня уводила к себе домой. У них был обычный саманный дом-мазанка, с глинобитными полами, с приветливыми домочадцами. Двор был просторный, так что нам было где порезвиться. Надя была такой затейницей. Однажды, это было в ту пору, когда уже есть спелые арбузы, она быстренько сложила во дворе небольшую плиточку из кирпича, и сварила борщ украинский в чугунке, а затем сварила арбузный сок, тягучий, как мед – «бекмес». Когда все было готово, мы с большим аппетитом принялись за трапезу. Вот такие отдельные детали яркой чередой проходят в моей памяти. Детство-детство – незабываемая пора! Живя в Греково-Александровке, мы не забывали навещать бабушку Елену и всех других родственников. Помню, мама для поездок летом заказала плащи из серой парусины для папы, себя и меня, чтобы защитить одежду от пыли.
Я всегда очень любила путешествовать с родителями. Из этой поры мне особенно запечатлелось путешествие к Азовскому морю. Это было более 100 км от нас. Кто-то посоветовал моим родителям поехать в станицу Буденовку (там жило казачество исстари), а немного далее так называемая Кривая Коса с великолепными пляжами, в то время совершенно свободными о приезжих, не бывало туристов и курортников, т. к. не было и пансионатов.
Поехали мы на тачанке, с собой захватили примус, бачек с керосином и все самое необходимое. Завтрак и ужин мама готовила дома, т. е. на квартире, расположенной в 10 минутах ходьбы к морю, а обедали в столовой, находившейся по пути к морю, там так вкусно готовили, думаю сейчас в ресторане – не лучше!
Первое знакомство с морем произвело на меня чрезвычайное, потрясающее впечатление! Мне тогда было около 7 лет. Море со своими бескрайними просторами вызывало в моей детской душе восторг; мне очень нравилось наблюдать на пристани, как причаливали пароходы, ходили с отцом ловить рыбу – «бычки», с такими крупными головками. На берегу собирала красивые ракушки и камешки, готова была увезти несметное количество. Однажды мы с папой были приглашены в рыболовецкую артель, там работал хозяин дома, у которого снимали квартиру. Мне было очень интересно: нам демонстрировали несколько крупных рыбин, из так называемого вида «красной» рыбы. Мне нравился почему-то запах смолы, исходивший от многочисленных лодок. В нашем рационе было много рыбных блюд, мама мастерски готовила, причем из лучших видов. Недалеко от нас располагался рынок, где в изобилии бывали в продаже овощи и всевозможные фрукты. В продаже ежедневно бывало мороженое, тут я уже отводила душу, как говорят!
Бывали с родителями в кинотеатре, библиотеке. Словом, скучать было некогда! Папа очень старался научить меня плавать, но ему это не удалось, так как я была такая трусиха – стоило ему на мгновение меня отпустить, как на меня находил такой панический страх, что я тут же начинала плакать. И так это длилось долго, но результата положительного не последовало.
Большое впечатление на меня произвело наше путешествие с родителями в город Ростов, на пароходе. Я хорошо перенесла «качку», то-гда как среди взрослых женщин многие страдали, чаще я находилась в мужской каюте, возле папы, так как там была спокойнее атмосфера – их никого не «укачало». Помню, по пути следования, в Ейске, на пристани, папа купил много белой черешни, продавали с тарой в виде фанерного чемоданчика, так называемого «баульчика».
Проезжали мы мимо Таганрога и, наконец, прибыли в г. Ростов. Но тут нас постигла большая неудача. Разыгрался такой дождливый день, просто ливневый дождь был, что мы никуда не могли сходить. До самого вечера просидели на речном вокзале, а потом отправились в обратный путь. Это, конечно, была для нас всех большая досада! Я так ярко запечатлела эту картину, будто это было недавно!
И снова море-море – ежедневная встреча с ним сгладила все наши отрицательные эмоции. Часто до завтрака мы бежали, чтобы взбодриться после сна – потом позже, чтобы позагорать и еще вечером, перед сном, тогда море было особенно ласковым, спокойным, а вода очень теплая. На Кривой Косе мы с родителями побывали дважды: в 1930г. и примерно в 1934г. первый раз с нами был еще мамин родной брат Георгий со своим коллегой. Георг был директором школы, а его друг – преподаватель. Это были интеллектуальные люди и, конечно же, моим родителям было интересно с ними общаться, тем более что мама редко виделась со своим братом, т. к. после Юрьевской гимназии он поехал в Ворошиловградскую область и устроился преподавателем в сельской школе, недалеко от станции Ровеньки; это было немецкое село и тоже называлось Гринталь, возможно оттого, что там было много выходцев из моего родного села.
Местный народ, в основном, был потомками Донского казачества. Очень честный – благодаря древним обычаям и очень строгим неписанным законам – гостеприимный.
Когда началось на Украине раскулачивание, то здесь весь народ – без всякого сопротивления – пошел работать в рыболовецкие артели. Людям со-хранили разумное количество скота для прожиточного минимума. Таким образом, все жители остались в своих домах и спокойно жили и работали. Жили добротно.
Женщины, в основном, работали на дому, плели рыболовецкие сети для артели. Я любила наблюдать за их работой. Приспособление для этой работы называлось «иглицей». Работали очень проворно, часто пели песни при этом. Я тоже немного научилась этому делу, меня это очень забавляло.
Во второй приезд кто-то уже узнал, что папа врач, и тогда ему пришлось невольно включиться в привычную для него работу. Свой врач у жителей был в другом селении, и поэтому они охотно обратились к нему.
Одна из пациенток была дочерью хозяина, где мы жили. Папа поставил ее на ноги, как говорят. После тяжелых родов (была еще к тому и двойня) у женщины на нервной почве начали наблюдаться отклонения в психике; другая дочь – очень красивая девушка, хотела избавиться от веснушек на лице. И папа ей тоже помог. Когда мы уезжали, на ее пре-лестном личике не было веснушек.
Папин отпуск подходил к концу. Хорошо отдохнув, мы отправились в обратный путь. За нами приехала подвода с папиной службы. И снова – прощай море! Здесь хочется сделать маленькое лирическое отступление:
… «И стал мне дорог с неких пор в рассветный час многообразный воды и гальки разговор. Тот час, когда все в мире ладит, и жизнь спокойствия полна, и скалы каменные гладит наплывом ласковым волна» (М. Дудин).
Возвращаюсь в своих воспоминаниях к периоду, когда мы жили в Греково-Александровке.
У папы день был заполнен до предела. Он оперировал, вел прием амбулаторный, решал хозяйственные вопросы, как заведующий. Мама же занималась моим воспитанием, хозяйством – домашними делами; много читала, как всегда, готовилась в будущем стать медсестрой, как это и было. Папа говорил, что мама была очень способным человеком, часто помогала папе советом в трудные минуты.
Мама хорошо меня подготовила к школе. В 8 лет я поступила в первый класс в этом селе. Мне было легко заниматься, я умела читать, писать и знала таблицу умножения. Через несколько месяцев после начала учебного года вся наша семья переехала в г. Мариуполь, к чему мама давно склоняла папу. Хотели мне дать хорошее образование. Жили на частной квартире. Бабушку Елену взяли с собой, т. к. в Гринтале ликвидировали остатки хозяйства, дети все определились, образовали свои семьи, многие уехали из села. Помню, что квартира находилась в доме по улице Красина. Школа от нас была недалеко. Мою учительницу звали Ксения Ивановна, а председателем класса была Лиина Чебанова, гречанка по национальности. Она была отличницей и пользовалась большим авторитетом за свою самостоятельность, смелость и уверенность. Она действительно была правой рукой учителя. Требования в городской школе были намного выше, здесь мне уже приходилось больше усилий прилагать, чтобы успешно двигаться вперед. Мама, конечно, права была, что мы переехали из села. Здесь я успешно закончила первый и второй класс. Летом находилась в пионерском лагере, мне там нравилось. Также мне очень нравился сам город. Мы посещали музеи, особенно мне понравился центральный. Там прослеживалась вся история возникновения города, его обосновало греческое население. В музее хранилась всякая утварь, национальные костюмы, описывался весь уклад этого народа – их обычаи, национальные традиции, род занятий. Бывали не раз в цирке; помню, выступали лилипуты.
По соседству с нами жила греческая семья – детей маленьких не было, но зато мама была с ними дружна, обогатила свои кулинарные навыки, поделилась своими рецептами.
Мне всегда было хорошо, где бы ни жили мои родители, это естественно. Но моих родителей ожидали большие трудности. Во-первых, работа участкового врача на заводе явно не устраивала моего отца – ни морально, ни материально. В городе была введена карточная система на продукты питания, это, во-вторых, заболели тифом брат и его жена – дядя Павел и тетя Елизавета, пришлось двоих детей на несколько месяцев взять к нам, а когда они уехали, приехал сынишка брата отца – Михаила – Отто Кнорр; на этих детей мы не могли получить продуктовые карты. Дядя Миша умер в селе – был голодный 1932 год. Много – очень много народу погибло. Мама нашла выход: променяла рояль на продукты в колхоз – богатый по тому времени – получила много муки, особенно кукурузной, из которой варили кашу – «мамалыгу» - это по-молдавски, пекли лепешки; свиное сало, сливочное масло, творог. Часть сала вытопили и слили в большую керамическую посуду, а зимой мазали на хлеб и запивали черным кофе; слоями – ряд масла, затем ряд творога – все присоленное и покрытое салфеткой, насыщенной соленым раствором, маме удалось сохранить надолго. Таким образом, один папа работал, я и мама – иждивенцы, ба-бушка и дети не имели прописки – не было и карточек. Это было очень тяжело. А летом мама еще работала на огороде (папины пациенты уступили часть своего огорода). Ей, бедняжке, конечно, было трудно, так как она была непривычной к физическому труду. Но она во всем и всегда была мужественной.
И вот после таких переживаний родители решили вернуться в сельскую местность. Мы переехали в село Солнцево, что находится, примерно, в 40 км от районного Старо-Бешево.
Наш рояль уже «работал» в сельском клубе. В селе Солнцево матери-альные условия были нормальными. Папе колхоз выделил на время – до первого отела – корову, хорошее жилье – целый дом с прилегающим огородом. Держали пару свиней, до 80 штук кур. С огорода были свои овощи, немного кукурузы и тыква для скотины. После смерти дяди Михаила – отцова брата - к нам приехала его жена – тетя Аня, а сынишка ее, Отто, раньше был уже у нас. Время было трудное, засуха на Украине. Мама устроилась медсестрой в больницу, где работал отец, к этому времени у нее уже было достаточно знаний. Я частенько прибегала к ней; мне запомнилось, как мама мне объясняла всю процедуру стерилизации инструмента для опе-рации (в то время у меня уже был свой халат), так что я имела «право» находиться в больнице. Ей нравилась ее работа. Бабушка и тетя Аня вели домашнее хозяйство. Я училась в школе, там закончила третий класс. Но, к моему великому огорчению, преподавание шло на немецком языке, меня это совершенно не устраивало после городской русской школы.
В селе жило немецкое население, были у меня и подружки, здесь меня ожидал снова «сюрприз», население разговаривало на другом диалекте, так как в далеком прошлом это были выходцы из селений той части Германии, которая называлась Пруссией. Если мы говорили дас медел – девочка, то они – маял и т. д. но в детстве все-таки очень быстро преодолеваются языковые барьеры. Братишка еще не учился, так как был моложе меня на три года. У него был очень покладистый характер, видимо, поэтому он всегда был в нашей «девчачей» компании.
В огороде росло много «паслена», так как я его очень любила, его не уничтожали, мы с братишкой каждый день лакомились, нам часто варили вареники, пекли пироги – это было объедение, особенно со сметаной. В конце протекала река Кальмиус (это греческое название), летом ребятишки ходили купаться, возле нашего села она была мелкой, поэтому родители без страха нас отпускали. Как позже выяснилось, там были и малярийные комары. Одно лето я жестоко болела и наших родственников младшая дочь Тамара. Пришлось глотать горький хинин.
Недалеко от нашего села, примерно в 6 км, жила семья Шапковских, с которыми мы когда-то в раннем детстве жили в одном доме, в селе Гринтале. Их отец, Франц Францевич был директором школы, а мама – тетя Анна, хозяйничала дома, это был совхоз «Красный ударник».
Летом мы часто бегали пешком, шли через поле, там жители протоптали тропинку; мне очень нравились эти маленькие путешествия. В их семье я себя чувствовала, как дома. Тетя Аня умела хорошо готовить, при том в такой компании всегда еда кажется вкуснее, их было же трое девочек. Тетя Аня мне разрешала подолгу любоваться красивой фарфоровой старинной посудой – я ее потихоньку вынимала из буфета, подолгу разглядывала, фантазировала, восторгалась ею, а потом все аккуратно ставила по свои местам. Там были великолепные вазы – 2-3-х ярусные для сладостей, другие для фруктов. Пепельница, например, представляла из себя замок на высокой скале, с многочисленными ступеньками, ведущими к нему. Все это было очень красочно оформлено. У них я всегда слышала музыку, пение. Это великолепные воспоминания!
Наши родители тоже часто общались. Прекрасное было детство. В тех краях росло много тутовых деревьев, мы очень любили лакомиться их плодами – ягодками. Школа, в которой я училась, имела небольшое «пригородное» хозяйство – картофельное поле и участок, где выращивали фасоль. Мы участвовали понемногу, в основном, осенью во время сбора урожая, а затем нам каждый день варили в школе суп с фасолью, мне он очень нравился; позднее, когда я стала взрослой, в нашей семье это тоже был любимый суп, особенно бывавшим вкусным с копченой свининой, прелесть!
Примерно через год, папу райздрав назначил заведующим Старо-Бешевской больницы, так как там оказалась вакансия, о чем я уже упоминала. К этому времени бабушка Елена уехала к своей дочери Софии, у которой родилась девочка, назвали ее Октавией; что интересно, ее отец носил тоже фамилию Кнорр и звали также Иваном, как и моего отца; брат Отто с матерью остался в с. Солнцево, она устроилась работать в колхоз. Меня – по моему великому желанию – устроили на квартиру к маминой племяннице, которая жила в городе Донецке в это время; наконец-то, я снова была в русской школе. Велика была моя радость!
В теплое время года я на воскресенье уезжала к родителям, там было автобусное сообщение. Тетя Лида Шек была замужем за Вильгельмом Филипповичем Тринц, он преподавал немецкий язык в средней школе, медтехникуме, мединституте. Это были очень положительные люди, хорошо ко мне относились, а дядя Вильгельм шефствовал надо мной так плодотворно, что я была отличницей. Большой интерес вызвала у меня книга, которую он мне принес, это был «Робинзон Крузо», до этого я читала произведения Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина - это было в Солнцево еще. Летом мама обязывала меня два часа читать ежедневно – один час, в том числе по-русски. И в будущем мне это очень пригодилось. Подружилась я с девочкой из нашего класса, жили мы близко друг от друга, на соседней улице. Звали ее Бэлла Шухман. Это была очень культурная семья, ее старшая сестра в то время училась в Киевской консерватории, Сама посещала детскую музыкальную школу, позднее – музучилище, которое успела окончить с «отличием», а также общеобразовательную с похвальной грамотой; самая малая, Фанечка, ходила в подготовительный класс, профессор музыки бывал у них дома. Это были очень одаренные девочки, только Песя была исключением, так как в детстве в результате болезни получила осложнения.
Что касается мамы, то она работала периодически в больнице с папой, ассистировала при операциях. В самых экстремальных случаях ее мнение было для нее решающим. Квартира была очень хорошая – просторная, из четырех комнат и кухни, со всеми удобствами. Вокруг дома мама посадила много цветов. Была возможность держать кур, имели огород. Когда мама работала, у нас жила домработница, женщина, овдовевшая, по имени Мальвина, детей у нее не было. Мама была ею довольна – добросовестная была. А наша бывшая – Альвина – в это время была главным поваром в больнице села Солнцево. Однажды я ездила к ней и гостила несколько дней. Она очень была благодарна папе, что сумела избавиться от болезни желудка, благодаря, в основном, употреблению простокваши натощак длительный период. Только через два часа после простокваши ей разрешалось позавтракать, у нее, якобы, была нулевая кислотность.
Мама вспоминала, что папа был очень рад, что сумел семье создать такие хорошие условия. Здесь открылся большой простор для его врачебной деятельности, о чем я уже упоминала. Он не знал устали, был полон сил и энергии! Мама моя, естественно, была счастлива. Дружеские взаимоотношения родители поддерживали с семьей санитарного врача района. Они жили рядом, через дорогу. Их старшая девочка была моей ровесницей, имя уже не помню, а фамилия, кажется, - Апошанцевы, еще две девочки, одной было где-то годика три. Мы ведь виделись только во время летних каникул, поэтому имена уже не помню. Все было хорошо, ничто, до поры до времени, не предвещало беды. Она, все-таки, ворвалась в наш дом, подкралась, как вор, грабитель! Страшно вспомнить! Теперь уже все наше общество знает, что в те 1936-1937 и другие годы, при Сталине, учинялись массовые репрессии. Для нашей семьи «черным» днем был день 25 октября 1936г., а накануне – 24 октября – отметили мое тринадцатилетие. Мама рассказывала, что отец в тот вечер в 10 часов был еще в стационаре, видимо, были больные, которым следовало уделить особое внимание. И вдруг, явилось 2 представителя из местного НКВД, и попросили его пойти с ними домой, предъявили ордер на арест, провели «для блезира» обыск и увели с собой. Меня дома не было, так как я уехала в Донецк, где я училась, утром 25 октября; мои родители никогда не занимались политикой, а обвиняли отца в том, что он, якобы, занимался агитацией против советской власти среди отсталого немецкого населения, слушая радио (мы имели обычный пятиламповый приемничек), специально, в большинстве случаев, как будто из Германии! Какая чушь!
На суд приезжал друг отца времен детства, с которым буквально вместе пасли свиней, а в те годы он был председателем колхоза, членом партии, по фамилии Волков, в соседнем районе. Из папиного рассказа, сразу после суда, на последнем свидании с нами, мы с мамой узнали, что товарища Волкова допустили на заседание суда – «тройки», но, в первые же минуты, когда он заявил, что Кнорр Иван не может быть врагом народа, что он все годы, начиная с детства, знал его близко, - его тут же лишили слова и выпроводили. Вот так тогда «стряпали» отдельные личности «дела» на безвинных людей, стараясь выслужиться!
Сейчас, когда я пишу, 1990-ый год (март месяц) душа радуется, что наша страна включилась в перестройку – всестороннюю, - дабы с помощью гласности, демократии построить правовое государство!
Итак, я снова продолжаю рассказ о тех «трудных» годах. В 13 лет кончилось мое счастливое детство под родительской крышей. Когда отца уже отправили на Колыму, мне пришлось уехать из Донецка к маме, в Старо-Бешево. Там я училась в течение одного сезона, где и закончила с «отличием» шестой класс. Для меня это было великим «горем» - сменить школу. Но что было делать, не могла же я тогда оставить маму в такой трудный час, не говоря уже о материальной стороне дела.
Состояние моей любимой мамы я могу сейчас сравнить с голубкой, у которой повредили оба крыла. Только ее великое мужество от природы и способность к адаптации, как – само собой разумеется – большая любовь и привязанность к супругу – дали ей возможность выстоять, все преодолеть, и дожить еще до встречи с отцом!
В народе говорят: «Пришла беда – открывай ворота». Так было и с нами. Вскоре после отправки отца вызвали маму в НКВД Старо-Бешево. Там у мамы взяли подписку о невыезде, объяснив ей, что ей предстоит еще предстать перед судом в г. Донецке по таким мотивам: якобы она должна была, в свое время, заявить органам, что отец занимается агитацией против властей, а не сделала этого. Правда, по тому времени к маме отнеслись еще «милостиво». Ей дали время ликвидировать нашу мебель и все-все, чем мы обладали – многое мама просто подарила добрым людям, отправить меня снова в Донецк, к тете Лиде, где я ране жила. На суд в Донецке, когда ей назначили число, она сама явилась, то есть без конвоя. Ее до суда не держали под следствием, видимо, самим «исполнителям» такой акции было неловко за «создание» такого «бредового дела», иначе никак не скажешь. Но теперь, все уже знают из нашей прессы, что миллионы семей были таким образом репрессированы, а дети определены в детдома. Да что там говорить, многих из простых крестьян, малограмотных и тех репрессировали по политическим мотивам. Помнится мне такой рассказ: жена нашего бывшего соседа по с. Солнцеву по фамилии Фенски, расска-зывала маме, что ее мужа вызвали в НКВД, прочитали обвинение против отца и сказали, что он должен подписать, как свидетель. А когда не получили от него согласия, стали угрожать и запугивать, пообещав сгноить его в тюрьме. Тогда, испугавшись, он подписал. Человек он был уже тогда пожилым и религиозным и, вскоре после тех событий, умирая, сказал, что «это Божья кара за невинного врача Кнорра, который лечил и меня». Вот такие «методы» были тогда, к великому сожалению, в ходу. Страшно вспомнить о тех временах! Лишиться родителей и быть уверенной, что они совершенно невиновны – это просто катастрофа для подростка! Можно лишиться рассудка! Где ответ на вопрос: почему так жесток человек???
Итак, продолжаю повествование о деталях тех событий. После суда маму препроводили в тюрьму. Свидания не разрешались, а передачи принимали, можно было и денежные переводы посылать, там был ларек, и можно было купить самое необходимое. Позже мама говорила, что благодаря тому, что город тогда назывался именем «вождя» - Сталина, отношение к «з/к» было лучше, чем в других тюрьмах. Камера была «забита» людьми по политическим мотивам – это были, главным образом, жены высоких руководителей, представители интеллигенции, люди с высшим образованием. Казалось бы, осужден человек – отправьте его по месту отбывания срока, но не тут-то то было. Не хватало вагонов, поэтому мама там, в тюрьме, пробыла долго, не помню уже, сколько, а всего ей присудили срок в три года, половина срока отца. Впоследствии мама была направлена в Карагандинскую область станция Долинка, где недалеко был расположен лагерь для заключенных. Маме повезло, что она ранее работала медсестрой, ее направили работать по специальности в больницу. Мама освободилась летом 1940 года. Радость, счастье и грусть – слезы – все перемешалось. Вскоре мы с мамой поехали в село Гринталь Ворошиловградской области, где мама учительствовала в молодые годы. Там жила папина сестра София с бабушкой Еленой. Она работала в колхозе, держала корову, поросенка, птицу; был огород и свой небольшой домик. Там мы гостили с месяц, мама хорошо поправилась после ссылки, окрепла.
Приближалось время учебы в школе. Простившись, мы отправились в обратный путь. Так как г. Сталино считался режимным городом, здесь не было прописки для лиц, бывших под судом. А поэтому мама поехала в г. Мариуполь. Там жила мамина племянница Моника Шек, родная сестра нынешней бабы Ирины. Она жила с мужем, но детей у них не было. Они любезно приютили ее, у них было две комнаты, в центре города. Недалеко была и поликлиника, в которой мама работала до самого момента переселения всего немецкого народа, в сентябре 1941г. я все эти годы жила по-прежнему в Донецке, у той же тети Лиды Шек (тоже племянницы матери). Она все годы очень хорошо относилась ко мне. Мы с мамой, конечно же, тосковали друг о друге, но радовались маминой свободе, а вместе с нами радовался мой папочка. Теперь мы уже могли посылать ему более радостную корреспонденцию, в которой он тогда так нуждался! На каникулы я ездила к маме, это тогда для меня были самые счастливые дни! Я так нуждалась в материнской ласке, внимании. Есть фотография тех времен – мама и я. Там у мамы такой грустный вид, старше своих лет, а было ей в то время 45 лет.
В это время я училась в 10 классе – это была средняя школа №9 – все мои помыслы были о Медицинском институте. В Мариуполе не было, а поэтому я и не поехала к маме жить. Я твёрдо шла к своей цели, которая была тогда так близка. Очень много времени уделяла учёбе, дабы закончить десятый класс с отличием и без экзаменов поступить в институт!
Итак, 21го июня 1941 года (весь вечер до утра 22го июня) наша школа праздновала первый выпуск своих учеников. Была такая торжественная обстановка. Преподаватели были так внимательны и сердечны к нам, по сути, мы впервые встретились с ними в такой неофициальной непринуждённой обстановке. Танцевали и веселились, не зная о том, что в 12 часов дня 22/VI узнаем о вероломном нападении фашистских орд на нашу страну.
Этот вечер в школе был последним, самым радостным юношеским, в жизни моей и моих соучеников.
Десятый класс я закончила с отличием, таким образом, меня сразу же зачислили в мединститут. В связи с В.О. войной вышло новое постановление, согласно которому отменялись приёмные экзамены в названный институт; зачисление осуществлялось при помощи конкурса аттестатов. Из нашей школы комсомольцев 8-9-10 классов направили в один из совхозов нашей области. Там мы вели прополку сорняков на плантациях, где росли овощи. Как мне помнится, все работали добросовестно и с желанием, всё взрослое население мужского пола тех мест было уже мобилизовано; они уже сражались на фронтах в Отечественной войне.
Нашей работой руководство совхоза было очень довольно. С нами были наши руководители: завуч – Порфирий Андреевич Калимнык и учитель по химии – Шугаевская Нина Николаевна. Кормили нас очень вкусной пищей. Вечером, до «отбоя», собирались все девчата и ребята у костра, - пели песни, беседовали, а однажды, пришла повестка из военкомата – Сендерову Рувиму, он первый из нашего класса попал на фронт, затем Свидлер Наум, Бойко Андрей – все они погибли, не усев ещё вступить в первый бой,- попали под бомбёжку, об этом сообщила мне наша учительница и классный руководитель – Иващенко Елена Ивановна.
Класс наш был очень дружный, благодаря нашей неутомимой Елене Ивановне, у неё личная жизнь не сложилась, и она целиком посвятила себя воспитанию подрастающего поколения, за что мы её благодарны, особенно я, когда мои родители были репрессированы. Она меня неоднократно приглашала к себе домой, утешала. Для меня это было очень важно, я очень дорожила её вниманием, расположением. Она была моим добрым гением. Позднее, в 1948 году, я случайно её разыскала, мы встретились с ней.
После работы в совхозе около месяца, мы вернулись домой. По совету мамы я поехала к тёте Кларе, это младшая сестра отца, где я была желанной, так как своих детей не было, а материально они жили хорошо. Весь август месяц я гостила у них, это было уже второй раз с тех пор, что мама жила в Мариуполе. 30го августа 1941 года я вернулась в Донецк, в это время наши войска оставили, после усиленных боёв, город Днепропетровск.
А 31го августа, перед вечером за мной зашёл мой друг и соученик – Горштейн Ефим, по паспорту он носил древнееврейское имя – двойное Аврум-Хаим Иосифович. Обычно, мы шли в центр города, где встречались со своими одноклассниками и проводили, в основном, беседы на темы, связанные с войной. Помню, мальчишки успокаивали нас, девчонок, ссыла-ясь на результаты войны с Финляндией. Нас это тогда утешало. Наши парни имели большой авторитет. Теперь я бы их назвала «рыцари» 40 (сороковых) годов. Они были ещё «святыми» - не пили, не курили, не сквернословили, не участвовали в драках. Учились хорошо. Так вот, примерно в десять часов, мы вернулись, Ефим проводил меня, мы ещё немного постояли у двора, он уже торопился к одиннадцати часам домой, как вдруг послышался гул летящего самолёта, на нём не было опознавательных знаков, на что мой друг и обратил внимание; и только он исчез из нашего обозрения, раздались три сильных взрыва. Я быстро ушла в дом, а товарищ решил быстро добраться домой, это было в 15 минутах ходьбы от нас. На следующий день выяснилось, что вражеский самолёт рассчитывал бомбить металлургический завод, примыкавший непосредственно к городу, построенный ещё в дореволюционное время, а попал на, так называемую, «пожарную» площадь, где находился сквер, а поскольку это было воскресенье, много гуляющей публики, - сразу же несколько человек, стали жертвами этого варварского налёта; кроме того, бомба попала в жилой дом, где погибла целая семья. Это было наше «боевое» крещенье. Оказалось позднее, что сигнал общей «тревоги» прозвучал после бомбёжки. Истинную причину случившегося мы нигде официально не услышали.
На следующий день, 1го сентября, мы пошли на занятия – я в медицинский, товарищ – в индустриальный институт. Это был для нашего населения, видимо, очень тяжёлым понедельником. Через три недели, примерно, именно 24го сентября 1941 года, в мединституте нам объявили, что занятия прекращаются; это для нас - студентов – звучало как приговор на суде, думаю. Я даже помню, что в этот момент мы находились в аудитории, где проводили опыты по аналитической химии.
Поскольку занятия в институте прекратились, мне, естественно, следо-вало направляться к маме, тётя Лида была такого же мнения, кроме того, она посоветовала по пути следования заехать к её сестре – Анне Шапковской – на 2-3 дня, у которой было три дочери, подружки детства, жили в одном доме. Простившись со всеми, я отправилась в путь; баба-Ирма, тогда ей было 23 года, проводила меня на автобус, и через 2-3 часа я была уже на месте, у своих родственников, они жили на станции Еленовка. Мы были очень рады встрече. Обстановка в обществе была ещё спокойная, ничто ещё не предсказывало большую беду. И вот на третий день моего пребывания, рано утром в дверь кто-то постучал (в это время мы были вдвоём с Людмилой). Это был представитель НКВД. Он сообщил нам, что мы - будучи немцами по национальности - переселяемся в другую местность навечно, согласно постановления Правительства. Он не сказал куда, а сообщил, что время на сборы даётся всего 2 часа. С собой можно было взять только столько, сколько можно было унести в руках. Но тёте Ане предоставили автобус с работы, и она сумела взять с собой мешок муки, каких-то круп, жиров, всё бельё, одежду, а вся мебель, посуда, всё-всё, что называется имуществом, это осталось без компенсаций тогда и потом. Мужа её тоже репрессировали в 1937 году. Крохи денег у неё было, отправляясь в неизвестность. Когда мы прибыли на вокзал, тётя Анна пошла со мной к представителю НКВД и спросила, как быть со мной, ведь мне надо было попасть к матери, в Мариуполь. Он не посоветовал мне отрываться от тёти, так как не распо-лагал сведеньями  о жителях Мариуполя. Объяснил, что я могу приехать к маме, а их, возможно, уже эвакуировали, тогда я окажусь одна в такой сложной ситуации. Мы решили, что я поеду с т. Анной и её девочками – Людмилой - моей ровесницей – и младшей – Тамарой. Её старшая – Милита – работала в Мариуполе медсестрой. Судьба сыграла злую «шутку», подбросила меня к т. Анне, а Милиту – моей маме на целых пять лет! Но мы всё-таки были и благодарны той же судьбе, что все остались живы, хоть наш эшелон бомбили, в нашем вагоне (товарный) вырвало дверь воздушной волной и убило женщину, которая сидела на своей постели на этом месте, она была украинкой, а так как её муж был немцем и мобилизован в трудармию, её отправили вместе с нами. Ещё убило мальчика примерно 4х лет, ранило грудного ребёнка у той же матери, нас с Людой оглушило – мы несколько дней очень плохо слышали, а Люде в кисть попал маленький осколок, ранка быстро зажила. Однажды ночью нас преследовал вражеский самолёт, наш машинист развил такую скорость, что мы боялись аварии на железной дороге.
В нашем эшелоне было 142 вагона, из них половина с людьми, остальные – военный груз. Иногда бывало, что в эшелоне два паровоза, в зависимости от местности. Не буду вдаваться во все подробности нашего переселения, а продолжу с того момента, как мы прибыли в Казахстан, Джамбульскую область, а потом получили направление в колхоз «Дехкан» №1, то есть в переводе – передовой крестьянин. Это был действительно богатый колхоз, помню, председатель был пожилой человек, более 60 лет, по фамилии Джамамбаев, в первые несколько месяцев я жила у них (детей у них не было), а т. Анна с девочками – у одной женщины – молодой казашки, бездетной, а муж её был на фронте. В ближайший месяц мы с Тамарой заболели сыпным тифом, нас отвезли в районную больницу, на телеге, запряжённой быками. Я думала, что не доеду, таким долгим казался мне путь.   
Самое обидное тогда для меня было, когда мне отрезали косы. Тогда это было гордостью каждой девушки, а тогда мне было 18лет, а Тамаре  15 лет. Нас навещала тётя Анна и один раз моя – хозяйка, где я жила, принесла хорошую передачу, когда я уже могла всё кушать; тогда это было роскошью – то, что она принесла. Шла война, народ переживал большие затруднения. Следует отметить, что казахский народ очень гостеприимный, с большим чувством милосердия. Многие люди из эвакуированных – немцы, русские, евреи из Ленинграда – только и выжили за счёт доброго отношения со стороны местного населения. После перенесённого тифа появился такой аппетит, что я быстро набрала свой вес, когда я уже хорошо окрепла, т. Анна забрала меня к себе. Людмила устроилась учётчиком в тракторную бригаду, там начисляли больше трудодней, она физически была от природы более крепкого телосложения, а мы все трое пошли в бригаду на обработку сахарной свёклы. Этот  труд был не слишком тяжёлым. Обед длился три часа с тем, чтобы миновать самое жаркое время. Колхоз выделил нам участок под огород недалеко от нашего жилья. Мы имели вдоволь кар-тофеля, немного кукурузы, чудо-помидоры, огурцы и прекрасные дыни с арбузами. Наш колхоз в тот год впервые высеял рис на опытном поле, а полученный урожай правление колхоза решило всё раздать колхозникам, так как ещё не было плана на госпоставку, получали достаточно муки на трудодни, тётя Анна часть муки выменивала на жиры у местного населения. Ежедневно в рационе имели тушёную тыкву с сахарной свёклой, за счёт чего тётя Анна избавилась от хронического гастрита без всяких лекарств.
Самым главным событием для меня в тот период была телеграмма, в которой папа сообщил мне мамин адрес. Оказалось, что она, дочь т. Анны и другие наши родственники из Мариуполя жили на станции Лепсы Алма-атинской области. Дело в том, что сразу по прибытию я сообщила папе на Колыму свой адрес, а мама, соответственно, свой, но в связи  с войной это всё длилось очень долго, пока мы нашли друг друга. Так что папа был нашим связующим звеном. Никогда не забуду тот счастливый день, когда мне вручили телеграмму! Все люди – мои близкие и совершенно чужие радовались вместе со мной, слух быстро разнёсся по селу; в то время такое событие было редкостью, а больше приходили «похоронки» с фронта. Спокойнее потекла наша жизнь, но не надолго. Судьба готовила нам новый «сюрприз». Мы ещё не решили вопрос, как мне воссоединиться с мамой, как вдруг тётю  и многих других жителей, в основном молодёжь, пригласили в правление колхоза и объявили: идёт мобилизация в трудовую армию. Мы все четверо снова собрались в путь. Приехали на станции, нам зачитали список, на моей фамилии остановились, а после меня была записана семья т. Анны, но им сказали вернуться домой и никакие уговоры не помогли (тётя Анна просила, чтобы разрешили и им следовать за мной).
Таким образом, мы расставались тяжело. Теперь волна несла меня уже прочь и от мамы, и от родственников! Навстречу новым событиям в это тяжёлое военное время! Тётя передала мне все продукты, которые были рассчитаны на всех, это был целый мешок муки, риса, топлёного масла. Тогда для меня это было просто роскошью. Эти запасы спасли меня от голода, истощения, так как приходилось тяжело работать – копать траншеи, возводить насыпи через высохшие озёра в Гурьевской области.
Прибыли мы на станцию Макат, там было управление строительства по сооружению нефтепровода от г. Гурьева до, так называемого, пункта Косчагыл и железной дороги. Оттуда нас направили на участок, их было несколько, рассредоточены по степи, кругом ни кустика, пески – пески и постоянный ветер, от восхода и до заката солнца. Эти ветры очень действовали на психику человека, нагоняя тоску, чувство так называемой безысходности. Единственной радостью для меня была встреча с моим двоюродным  братом Отто Кнорр, который был мобилизован из Алма-атинской области, из тех мест, где жила моя мама. Он был моложе меня, небольшого росточка, худенький. Мне стоило больших трудов, чтобы нас определили на один участок. Вот тогда-то очень пригодились продукты из дома, от тёти Анны. Каждый вечер я ему носила котелок с рисовым супом с клёцками, густой, почти как каша. Спасало ещё то, что нам давали 800 грамм хорошего пшеничного хлеба. Жильё наше представляло из себя большой барак – по периметру и в центре двухъярусные нары, одним словом, условия как для заключённых. Вода была привозная. Однажды летом жара была страшная, а воду нам привезли только вечером, мы чуть не пропали, затем нам дали по 0,5 литра, а бригадирам по 1 литру. И только утром смогли снова утолить жажду. Очень строго требовали выполнения норм. Был учётчик, который отчитывался перед «комендантом», он тоже был немец, уже пожилой человек, так вот от трусости этот «комендант» давал команду бригадиру: «Кругом!», тогда люди, уже и так измученные до предела, вынуждены были возвращаться в поле. Вот был кошмар! Это был ад кромешный! Зачастую, особенно у мужчин, кто не выполнял дневную норму, уменьшали норму на выдачу хлеба, продукты, в большинстве своём, разворовывала обслуга, таким образом, до весны люди опухали, доходили до дистрофии, умирали. Не знаю, насколько это достоверно, но мне рассказывали, что 900 человек мужчин умерли на станции Макат от истощения, от авитаминоза, на этой почве теряли зрение, развивалась, так называемая, «куриная» слепота. Когда наступило лето, кто-то из пожилых мужчин посоветовал ловить сусликов, а их там было очень много; люди стали их употреблять в пищу – кто суп варил, кто жарил. А потом некоторые, которые уже немного окрепли, вытапливали жир из них и продавали тем, которые не могли заниматься такой «охотой». Мой братик тоже ел и мне предложил, я попробовала маленький кусочек жаренного, но больше не смогла. Все, кто мог их есть, быстро избавлялись от «куриной» слепоты. Хорошо, что суслики были здоровы, а то ведь они являются переносчиками чумы! Главным желанием у людей, заветной мечтой, в то время было – хоть ещё раз досыта поесть хлеба.
Глядя на эту обстановку, мой братишка решил бежать, вернуться к матери. И как я его не отговаривала, он всё-таки бежал. Позже я узнала, что он благополучно добрался к маме. Его никто не искал. Он от природы был очень умным и приспособленным. В настоящее время он живёт в совхозе, недалеко от г. Ставрополя, живёт вдвоём с женой, имеет 5 детей и 10 внуков. Дети живут отдельно. У них четверо сыновей и одна дочь. Материально живут хорошо. Мы переписываемся с ним. Его родная сестра живёт в г. Душанбе, она имеет двоих детей, дочь замужняя с ней, а сын живёт в Калининграде, первый муж у неё был украинец и погиб во время Великой Отечественной войны. Вот такие печальные воспоминания возникли у меня.
Впоследствии, летом 1943 года, после окончания работ. Весь коллектив рабочих был переведён на новый участок работ, но состав работы всё-таки оставался прежним. Из города Гурьев приехал начальник участка. Он, прежде всего, установил жёсткий контроль за расходом продуктов, хлеба. Ничего не разворовывалось, в котлах уже не варили «баланду», где в воде плавало чуть-чуть муки, а нормальный густой суп с клёцками, получали уже и жиры, словом, столько, сколько нужно, чтобы человек был сыт и не голодал. Постепенно люди поправились, уже не было «дистрофиков». И работа шла как полагается. К осени поступил приказ – сворачивать работы – участок ликвидировался, а всех рабочих направили в город Орск, Оренбургской области. Там, километрах в 25-30 от самого Орска, некогда был лагерь для заключённых, к нашему приезду бараки были отремонтированы, и в них поселилось 1500 человек немцев - трудоар-мейцев, в основном молодёжь. Работы, которые осуществляло наше управле-ние, велись под эгидой треста «Центроспецстрой», это был один из ста-рейших трестов нашей страны, располагавший сильными кадрами инженерно-технических работников. Строили мы гидротехнические сооружения и подземные коммуникации по расширению нефтеперерабатывающего завода. Было создано несколько участков по 400-600 человек рабочих. Меня назначили старшим табельщиком на один из участков, придав мне ещё одного работника – её звали Фаня, мы с ней были ровесницами, очень аккуратная и исполнительная девушка. Работа у нас была не из лёгких. Дважды в день требовалось посетить каждый объект и проверить рабочих, а объекты были разбросаны, часто - далеко друг от друга. И в конце дня представить в управление строительства по профессиям и объектам. В конце месяца мы сдавали табели нормировщику – Ивану Яковлевичу Лорей. Это был очень строгий, требовательный, но аккуратный человек, для нас – молоденьких тогда это было полезно, мы всего лишь имели 10 классов и никакого опыта. Наша стройка имела подсобное хозяйст-во, но в течение первых двух лет весь урожай разворовывался, рабочих кормили зелёными листьями, что обычно является отходами и идут на корм скоту, я имею в виду капусту, картошку почти не было видно в таком «вареве», бывала и «баланда», как там, в Макате, вместо жиров плавало какое-то тёмно-коричневое вещество, которое отдавало машинным маслом. И снова дистрофия у многих из рабочих, лица у истощённых покрывались «мохом», густой волосяной покров, массовое заболевание цингой; среди нас были и коммунисты, грамотные люди. Думаю, они сообщили куда-то в «центр» об этом безобразии.
Я тоже переболела цингой, десна становилась фиолетово-сиреневого цвета, на ногах, особенно в области колен,- появлялись синие крупные пятна. И вот, наконец-то, врач смог выписать лимонный сок, как потом стало известно, из Америки поступал этот сок в 20-ти литровых бутылях, а до рабочих не доходило. Так скверно было с конца 1943-1944-1945 год (первая половина). А уже во второй половине 1945 года приехала авторитетная комиссия, вскоре после долгожданной «Победы» - Великого праздника всего советского народа,- сменило наше руководство, причём, начальника строительства сняли с работы, исключили из партии, сняли с работы и главного инженера. Кроме того, было допущено злоупотребление – столярный цех выпускал мебель, её тайно продавали, и делили между собой эти, с позволения сказать, руководители.
Наконец-то восторжествовала Справедливость. Новое руководство прибыло из Ленинграда. Это были тов. Смирнов В.К. – начальник строительства и тов. Комаров – главный инженер. Это были очень образованные люди и талантливые (без преувеличения) руководители. Главный инженер был на десять лет старше, чем начальник, с большим опытом. В ближайшее время они завоевали колоссальный авторитет в коллективе. Прежде всего, на первом собрании рабочих, ИТР и служащих была доведена до присутствующих вся программа и задачи по её решению, относительно выполнения отдельных строительно-монтажных работ, согласно государственным планам. С этого момента на нас смотрели впервые как на равноправных граждан своего отечества, а не как на «немцев», что мы всегда чувствовали раньше. Нам было обещано улучшение в питании, жилищных условиях, культурно-массовой работе и стимулировании труда. Всё это было выполнено! Глядя назад, я бы сейчас сказала, что это были ростки тоже своеобразной перестройки. Люди не остались в долгу. Немедленно были получены руководством дополнительные фонды, мы называли это Микояновским питанием, вернее «пайком», а именно: ежедневно на обед получали по большой порции горохового пюре с натуральным жиром, первое всегда готовилось на мясных бульонах, ушли окончательно в прошлое «баланды». В ближайшую осень весь урожай с пригородного хозяйства был взят под контроль, причём очень строгий, поэтому пища стала нормальной, калорийной.
За осень и зиму все рабочие так окрепли, что весной, когда бетонировали нефтеловушки, наши девчата бегом возили тачки с бетоном по катальным доскам. Были введены дополнительные талоны на хлеб за хорошую работу, изредка, но выдавали талоны на спиртное, девчата их продавали, а на «толчке» покупали что-то из одежды. Часто выдавались талоны на промтовары, денежные премии, очень значительные суммы рабочим, занятым на самой тяжёлой работе. Открылась сапожная мастерская, а также и по пошиву верхней одежды. К летнему сезону построили танцплощадку, вблизи жилья, на своей территории, молодёжь ожила, танцевали «до упаду», причём т. Смирнов отправлял своего личного шофёра за хорошим профессиональным аккордеонистом. Организовали художественную самодеятельность, среди Американских подарков были и очень красивые и дорогие наряды, которыми и воспользовались наши «артисты». Теперь у наших рабочих уже была возможность и желание посе-щать кино и танцы в зимнее время, в поселковом клубе. Я тоже с подружками иногда бегала туда. Жить стало веселее! Вот пример того, как правильное отношение к людям, грамотная организация труда, стимулирование его, справедливое поощрение рабочего человека может дать такие высокие результаты. План СМР при новом руководстве выполнялся и перевыполнялся систематически. Дисциплина и самосознание были тогда на высоком уровне. Не было тогда прогулов, не было хулиганства в нашем коллективе. Больше мне никогда, к сожалению, не приходилось встречаться с такой организованностью в достижении целевых, масштабных по размерам задач!!!
Из приятных воспоминаний была встреча с моей учительницей по школе в Донецке – Леман Гольфиной Готфридовной, она приехала раньше нас, к строительству нашему не имела отношения, жила с дочерью, имела комнату в бараке, недалеко от нашего жилья. Работала товароведом на базе оборудования. Она часто приглашала меня к себе, эти беседы с нею имели для меня колоссальное значение, она была в возрасте моей мамы и, кроме того, была очень ласковым, добрым человеком, с открытой чистой душой, с нею всегда было очень приятно общаться. Её и в школе очень любили ученики. После занятий, когда она уходила домой, она шла в окружении целой гурьбы, в основном это были ученики класса, где она была классной руководительницей. Но другие преподаватели не пользовались таким вниманием, несмотря на то, что они были «мастерами» высокого класса, в лучшем смысле этого слова…
…Шёл 1946 год, была весна. Наш трест «Центроспецстрой» организовал новое дорожно-строительное управление в городе Октябрьске, Башкирской АССР. Часть рабочих переводили туда из нашего коллектива. Я тоже попросила направить меня, по слухам считалось, что Башкирия экономически более развитый регион страны. Так и было тогда.
Начальником управления был Борисов Павел Михайлович, участник В.О. войны, всеми уважаемый человек, справедливый и порядочный человек. Меня назначил на должность «коменданта», то есть я отвечала за имущество, как то: палатки, комплекты постельных принадлежностей. Жилья ещё не       было – несколько финских домиков и бараки, их строительство шло в первую очередь. Наше СДУ вело работы по строительству очистных сооружений;  причём впервые там, в Октябрьске, был решён вопрос о, так называемом, законтурном наводнении скважин при добыче нефти из самых глубоких нефтеносных слоёв. За этот проект и его осуществление управляющий нашего треста т. Потапов и гл. инженер т. Губин получили Ленинскую премию. Надо сказать, что оба они были крупными руководителями и интеллигентными людьми. В нашем коллективе пользовались колоссальным авторитетом. У них был свой способ управлять людьми – гуманный.
Что касается меня, то судьба была снова благосклонна ко мне. Мамочке моей через службы НКВД разрешили приехать ко мне. Это была неописуемая радость! Представляете, целых пять лет, труднейших военных, мы с ней не виделись! Мы вначале никак не могли наговориться. Естественно, сразу я обрадовала отца, бывшего тогда ещё на Колыме. Что касается материальной стороны дела, питались мы нормально, недалеко был рынок, это было изобилие масла, мяса по самым доступным ценам. Город только начинал строиться, приезжих было мало, а деревень вокруг много. Мама привезла целый мешок сухих яблок из Казахстана, это было хорошим подспорьем. На первых порах было трудно с жильём, но когда появились бараки с однокомнатной планировкой, мы поселились в комнату, где жили ещё две сотрудницы. В тесноте, но не в обиде, согласно пословице. Однажды я сильно заболела – оказалось воспаление среднего уха, как результат осложнения перенесенного на ногах гриппа. Мама проявила себя как грамотный медик, врач ничего не отклонил из принятых ею мер, сказал, что, благодаря ей, процесс носит катаральную форму, обойдётся без вме-шательства хирурга. Боли были невероятные, чаще всего непрерывные, особенно в первое время. Так что мама была моим ангелом спасителем! И сколько раз ещё после этого случая. Здесь я хочу сделать оговорку, что мне пришлось вести повествование во II части не только о маме и её родителях, но и событиях, касающихся меня лично.
После моего выздоровления, я снова включилась в работу, мама обеспечивала, главным образом, решение вопросов, связанных с приготовлением пищи. Благодаря её заботе и вниманию у меня быстро восстановились силы. Мы были счастливы, что мы снова вместе. Один мудрец сказал, что самый счастливый человек это тот, у которого есть мать.
…Ноябрь месяц 1946 года внёс большие изменения в мою личную жизнь. По направления треста «Центроспецстрой» прибыл инженер по строительству гидротехнических сооружений – Лузанов Михаил Николаевич, ранее работавший в г. Гурьве, затем в г. Орске, где занимал должность начальника участка; всегда был на хорошем счету – очень энергичный, деловитый и грамотный руководитель. Как сотрудники мы знали друг друга в течение трёх лет. В Октябрьске его назначили начальником участка по строительству очистных. Приехал один, без семьи. Оказалось, что он разошёлся с женой, было двое детей – Светлана 1935 года и сын Валерий 1941 года; впоследствии семья его проживала в Харькове, где жил брат жены, работник связи, устроивший сестру на почтамт. Еще, будучи в Орске, Михаил Николаевич оказывал мне много внимания, не вписывающегося в штатное расписание, как говорят. Особенно, в течение последнего времени, когда стали сотрудниками одного участка, так как бывший начальник т. Рейнус уехал в г. Ленинград.
Однажды он объяснил мне своё состояние, рассказал всю историю же-нитьбы, из которой следовало, что он глубоко несчастен, так как его жена – до поры до времени – скрывала от него, что принадлежала другому. Это обстоятельство мучило его на протяжении всех лет супружеской жизни. Он говорил, что в моём лице видит человека, с которым готов на серьёзный шаг – разрыв с семьёй – и соединить наши судьбы в случае моего согласия. Я не могла согласиться с таким исходом, зная, что есть дети. И когда шла переброска в г. Октябрьский, я решила уехать, дабы не стать яблоком раздора. Следом приходили страстные письма, полные тоски и отчаяния. И вот настал час, спустя примерно полгода, появляется он сам. Сразу, когда зашёл, расцеловал мою маму, покорив её родительское сердце своей искренностью и ласковым обращением. И сколько мама не убеждала его вернуться к семье, он категорически отвергал такой вариант.
Ну а что я??? Чего греха таить – после такого серьёзного шага у меня больше не было сомнения в его чувствах, ни в то время, никогда в дальнейшей жизни! В душе своей я глубоко-глубоко прятала свою любовь к «единственному» посланнику судьбы до этого момента!
Я дала своё согласие стать его верной супругой. Моя жизнь явилась доказательством этой истины. Наша большая любовь помогала мне на протяжении всей жизни преодолевать любые невзгоды!
Руководство нашего управления предоставило нам комнату – с жильём всё ещё было трудно. Её мы перегородили таким образом, чтобы у мамы была своя, а у нас своя «микроплощадь». И, таким образом, ещё оставалось немного места, где мы готовили пищу и питались. Отопление и вода была, канализации не было, это считалось временным жильём. Но, как говорят, с милым рай и в шалаше! Что касается юридической стороны, то муж подал документы на развод, из Харьковского нарсуда сообщили, что заочно этот вопрос не может быть решён, а ехать туда не было смысла, так как жена не давала ему согласия, без чего – по закону того времени – суд не рассматривал дела такого рода.
В это время мой отец посылал по 2000-3000 рублей через месяц, будучи ещё на Колыме, на правах вольнонаёмного врача. Таким образом, мы детей не обижали. В течение первых трёх лет муж добровольно финансировал семью, а после этого срока жена возбудила иск, заявив, что в течение трёх лет не получала алиментов. Так как муж не ходил никуда, чтобы опровергнуть несостоятельность такого иска, с моего согласия, с него удержали снова ту сумму, которую он ранее выплатил добровольно. Ясно было, что жена рассчитывала нас экономически разорить и развести. Я никогда не ныла, довольствовалась только самым необходимым в жизни, чувствовала себя счастливым человеком; наоборот, щадя его отцовские чувства, способствовала свободной переписке, неоднократно он навещал свою семью; будучи в деловой командировке в г. Харькове, помог дочери устроиться на такую работу, чтобы она могла сочетать учёбу в институте на вечернем отделении, так как не прошла по конкурсу на дневной факультет. Одним словом, мой муж был свободен в своих мыслях, действиях, по-ступках, а я была уверена в его порядочности.
Итак, прошёл год с небольшим нашей супружеской жизни, я в это время работала делопроизводителем в отделе главного механика – это учёт и отчётность по ОГМ, это работа мне была больше по душе прежней. Весной 1947 года муж проявил инициативу и решил поспособствовать, чтобы я смогла поступить в Уфимский мединститут. Мы поехали с ним, но безуспешно, так как надо было либо сдавать вступительный экзамен, либо иметь студенческий билет, что в 1941 году я была студенткой Донецкого института. Студенческого билета у меня не было, так как нам их тогда ещё не выдавали, к экзаменам я не была готова, а копия аттестата с отличием тогда уже, по новому закону, потеряла силу, на которую я рассчитывала, так как подлинник был мною сдан в Донецкий мединститут в 1941 году. Мы конечно оба расстроились, на что муж отшутился и сказал: «Ну ладно, если врачом не будешь, зато будешь хорошей мамочкой!»
В конце 1947 года наш трест планировал организовать новое управление, которое десятки лет просуществовало в городе Черниковске, тогда уже начались работы по строительству Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего завода. Моего мужа обличили полномочиями исполняющего обязанности главного инженера, и он в декабре месяце поселился в Уфе, в гостинице, а в Черниковск ездил каждый день и командовал там всеми организационными делами. Первым делом начали сборку щитовых домов из Финляндии, строили бараки для жилья рабочих и т.п. Конечно, это была для него задача не из лёгких. Ездить из Уфы, быть оторванным от семьи. В Октябрьский он мог приезжать не чаще двух раз в месяц. Так продолжалось около шести месяцев. Естественно, мы очень скучали друг о друге. Но что было делать – жилья ещё не было. Мы с мамой вели подготовительную работу к встрече малыша, я должна была в январе месяце стать мамой. И вот, наконец, настал этот долгожданный день – это было 15го января 1948 года, в 600 утра родился мой сыночек. Назвали мы его Юрием, я как раз читала Лермонтова, и мне казалось, что именно это имя будет хорошо звучать в сочетании с отчеством, тогда и в будущем у внука восстановится имя и отчество поэта. Так и случилось, как я мечтала. Я уже раньше писала, что мама все заботы о малыше взяла на себя, так как родился он слабеньким, но, благодаря тому, что мама имела большой опыт медработника, сынок быстро начал поправляться. Муж в это время работал в Черниковске, но в ближайшее время, когда я уже выписалась из больницы, немедленно приехал, был обеспокоен, что ребёнок очень худенький, но вскоре совсем успокоился, убедившись как мальчик набирает вес. Юрочка маленьким «интеллигентом», ни одной минуты не лежал спокойно, если пелёнка оказывалась мокрой. А вообще был сравнительно спокойным, по ночам я его не кормила, так и полагается, меняла только пелёнки и ребёнок спокойно спал. Мама была на седьмом небе, все её помыслы были теперь о любимом внуке – она просто преобразилась, стала энергичнее, будто помолодела, а было ей тогда без малого 53 года. В первой части моего повествования я уже указала, что летом 1948 года, когда отстроили жильё, мой Михаил приехал и забрал нас в Черниковск. Мы с мужем работали, а мама ухаживала за Юрочкой и готовила еду. Когда осенью 1948 года отец вернулся с Колымы и устроился на работу, они с мамой переехали в посёлок Александровский, от нас было около четырёх километров. Юрочку забрали к себе, так как ни яслей, ни садиков не было, а мы же с мужем оба работали. Но сыночку было хорошо, старичкам тоже с ним веселее. Так мы жили год, а в сентябре месяце 1949 года отец был направлен в город Салават, в конце октября мама поехала к папе, когда ему уже выделили отдельную комнату в бараке, другого жилья просто ещё не было, это было на улице Строителей, на этом месте теперь девятиэтажный дом. А в марте месяце пришлось и Юрочку отвезти к родителям, так как он переболел дизентерией – была вспышка в январе месяце и среди взрослых; многие детки умирали, если родители сразу не обращались к врачу. Я с сыночком более месяца пробыла в больнице. Папа Миша два раза в день регулярно навещал  нас, чему очень рад был Юрик. Иногда он вспоминал домашнюю обстановку и говорил: «Там папи шуба висит». Он очень рано начал говорить, наверное, потому, что бабушка с ним беседовала ещё тогда, когда он ещё был несмышленым. Итак, мы остались вдвоём с мужем в Черниковске, естественно, безумно скучали по сыночку. Бабушка Соня и дедушка Ваня быстро привели его в норму, а вначале он даже ночью просыпался и просил кушать: «баба, дай пиески», что означало картофельное пюре. Вот настолько организм был истощён от этой коварной болезни. Конечно, у нас с мужем зародился план переезда в Салават, но тогда мы не могли эту идею сразу осуществить, так как, во-первых, мужу трест не давал согласия на перевод, а прерывать стаж – означало тогда потерять вознаграждение «За выслугу лет», а, во-вторых, в Салавате просто не было ещё жилья. Так мы в разлуке прожили с сыночком: я – до 31/XII 1950 года, а муж примерно на полгода меньше. Он приехал раньше – устроился на работу в г. Ишимбае, а жил с родителями, а позднее, когда я уже приехала с доченькой Людочкой, родившейся 22 ноября 1950 года в Черниковске, ему дали квартиру в г. Ишимбае, в двухэтажном доме, у самого рынка. Мы с Людочкой поехали поездом, а Михаил – с вещами, на грузовой машине. Затем встретил нас в г. Ишимбае на вокзале. Это было 31/XII 1950 года, снова мы были все вместе! Радости было очень много! Юрочка немного отвык от меня, но вскоре это состояние у него прошло. Когда его спросили первый день, нравится ли ему сестрёнка, он ответил: «Вот и нет!» но на второй день пришла бабушкина знакомая и попросила отдать ей сестрёнку, Юрочка обеими ручками перегородил ей путь и сказал: «не дам», это было сказано решительным тоном. Вот такие всплывают иногда чёткие картины, будто это было вчера.
Через несколько дней мы все попрощались с родителями, отбыли с детьми на новую квартиру в  г. Ишимбай. Папочка наш работал далеко от дома, на обед не мог приезжать, поэтому мы с нетерпением ждали встречи с ним вечером. Он очень любил детей, резвился с Юрочкой, нянчился с доченькой и каждый день, приходя с работы, не забывал осведомиться, успела ли я доченьку искупать, а по воскресеньям – будучи дома – любил участвовать в этой процедуре, приговаривая прибаутками.
Доченька была тоже спокойным ребёнком, по ночам спала; помнятся считанные 3-4 ночи, когда она была беспокойна, в этих случаях обычно болит у детей животик, тогда, по совету мамы, я устраивала тёплые ванночки минут на 15-20, после этого всё нормализовалось. Папа придумал ей ласковое слово и сказал нам с Юриком: «Давайте Людочку будем называть «Пичик»; это была самая маленькая птичка из сказки, которую очень любил Юрочка. Когда я его кормила, он просил меня сказки рассказывать, а когда она заканчивалась, он говорил: «Ещё»; тогда я сказку повторяла столько раз, когда он заканчивал есть. Будучи взрослой, Людочка чаще подписывалась, используя отцовский «псевдоним». Да, детство – хорошая пора в жизни!
Муж стремился найти работу в Салавате, быть рядом с родителями. В его трудовой книжке были очень авторитетные записи, поэтому без особого труда он, уже ближе к весне 1951 года, устроился на должность заместителя начальника производственно-технического отдела управления – ныне п/о «Нефтеоргсинтез». Мы снова были в Салавате, где были все очень счастливы, когда дедушка получил квартиру из двух комнат в двухэтажном доме по улице Строителей, где позднее было пошивочное Ателье. Через дорогу была служба мужа, я же с мая месяца устроилась работать нормировщиком на ремонтно-механическом заводе строительства. Через год муж получил квартиру – это коттедж на две семьи с небольшим участком земли, где сын с семьёй живёт и по сегодняшний день (1/IV-1990 г.). В феврале 1952 года мы перешли, наконец, в уютную и просторную квартиру, очень ждали первую весну, чтобы включиться в «огородную кампанию». Это было в пяти минутах от родителей. Бабушка навещала нас часто. Юрочка ходил в садик, а доченька была у бабушки, а позже я нанимала няню-старушку – тётю Саню, а когда Людочке исполнилось три года, она тоже пошла в садик, который расположен напротив нашего дома. Вот было хорошо!
Муж был счастлив, что мы поселились в таком спокойном месте, где дети могут, не боясь транспорта резвиться и чувствовать себя совершенно спокойно. В ближайшее время мужу предложили новую работу – организовать водопроводную контору в Салавате. Так он был назначен первым директором с персональным окладом. Как и вся организация, так и последующая работа потребовали большой затраты энергии и здоровья, но муж был доволен! материально мы стали жить лучше. В питании мы никогда не отказывали себе, в остальном жили скромно; тогда это был ещё посёлок, отсюда и соответственное снабжение – трудно было с мебелью, одеждой, обувью. Но мы как-то спокойно реагировали на эти недостатки, не хныкали. Со своего огорода имели вдоволь овощей, посадили фруктовые деревья – 15 штук в начале. Это позже оказались очень хорошие сорта яблок. Что касается меня, то я перешла работать нормировщиком в автотранспортное предприятие, которое находилось в черте самого города, так как теперь мне не приходилось ездить на работу, могла на обеденный перерыв приходить домой, это был 1953 год, январь месяц, а 6/XII 1954 года я уволилась в связи с сокращением штата. Последнее место работы с 1/VII 1955 года до самого пенсионного возраста – это было СМУ-3, ныне трест «Башнефтеспецстрой». В основном нормировщиком, а с 22/VIII-1978 года старшим инженером отдела труда и зарплаты, а после выхода на пенсию (после четырёх лет перерыва) – экономистом в течение четырёх лет в плановом отделе.
Родители примерно в 1954 году получили квартиру в новом доме, двухкомнатную, со всеми удобствами, по улице Гафури, это было недалеко от нашей улицы Волжской, так что детки наши часто бывали у них, также и бабушка у нас, а по воскресеньям часто всей семьёй ходили к ним, где нам всегда были очень рады, где нас всегда «вкусненьким» угощали – мама очень вкусно готовила – пекла – зять был очень доволен.
В июле месяце 1956 года открылась возможность мне поступить в заочный Московский институт на планово-экономический факультет. Михаил мой одобрил эту идею и, более того, договорился с преподавателем математики, у которого я получала консультации по два часа в неделю, благодаря чему я после экзаменах после первого курса получила твёрдую четвёрку; из ста с лишним студентов было всего три человека, которых удостоили такой оценки. Моя радость тогда была беспредельна, после пятнадцати лет перерыва в учёбе, я могла выполнить 7 домашних контрольных работ без единой консультации и ошибок по химии, занималась с большим желанием. А Михаил тоже решил поступить в заочный 10 класс в г. Уфе, чтобы, имея аттестат, продолжать учёбу в заочном институте, так как в молодые годы не было условий для этого. У нас было столько сил и энергии, мы стремились всеми силами добиться поставленной задачи.
Летом 1957 года я сдала экзамены за первый курс, а 20го сентября этого же года муж мне писал, что сдал экзамены по нескольким предметам, одновременно хотел пройти обследование в стационаре Совбольницы в г. Уфе, куда имел направление от  врача г. Салавата; он имел возможность поехать в санаторий в г. Кисловодск, а врачи воздержались, до выяснения, так как в крови оказалось много лейкоцитов. Тогда ещё ни я, ни муж не подозревали, что нас ждут тяжкие испытания! Всего не передашь. Сейчас уже нет сил бередить старые раны. Буду краткой. В Уфе поступили крайне неосторожно, выдав пациенту – по сути – смертный приговор, который в Москве также выдали на руки, вместо того, чтобы выслать по почте по месту жительства, как это сделал Московский психиатр. Гематологи в Москве поставили диагноз: «хронический лимфаденоз сублейкемической формы». Приехав домой, первым делом, муж нашёл медлитературу, где прочёл, что срок жизни в этом случае от шести до восьми лет. А в Уфе ему врач ещё добавила, сказав, что у него опасное заболевание и что надо срочно лечиться! Так вот чёрствые душой люди, видимо, случайно попавшие в медицину, быстро, очень быстро свели с ума моего милого супруга. Пять лет шла борьба за его жизнь. Лечился в Уфе, в спецбольнице – 1 месяц, потом курорт в Кисловодске, куда его не пустили, когда ещё психика не была нарушена (спрашивается, почему же тогда не пустили?!), затем у профессора – психиатра Выясновского, куда я с мужем ездила регулярно на консультацию – это было в г. Уфе по направлению доктора Сычёва из Салавата. Только благодаря профессору удалось продлить жизнь мужу, кроме всего, он обладал гипнозом и сумел внушить, что никакого «белокровия» нет, что то была ошибка врачей, в то же время проводил лечение препаратом «Бин-чага». Профессор так смог укрепить нервную систему, что муж уже мог читать сложные вещи, вплоть до философии. Периодически приходилось ложиться в стационар, там проводили, наряду с общеукрепляющими процедурами, переливание крови. Теперь уже вели две истории болезни – одну настоящую – держали под замком, вторую - предъявляли больному по его просьбе. А иногда в амбулаторном порядке проводили процедуры по переливанию крови. Однажды я стала донором, так как не оказалось в наличии крови I группы с отрицательным резус-фактором; я просила проверить у меня кровь – в результате – именно то, что нужно было. Тогда я узнала, что у нас с мужем всё совпадало – и группа, и резус-фактор. После этой процедуры наш больной целый месяц чувствовал себя замечательно, снова его мозг «творил», он написал один сложный документ, мог понемногу читать, имел хороший аппетит. Следует сказать, что доктор Камачаева Зоя Петровна однажды спасла его от смерти, когда гемоглобина оставалось 8% и последовало двухстороннее воспаление лёгких. Через три недели муж первый раз смог с моей помощью немного походить. Всё это время мне разрешено было ухаживать за ним, была отдельная палата. Зоя Петровна была нашим профессором. Какой же она добросовестный человек и высоко грамотный специалист – она заслуженный врач Башкирии, сейчас ещё (1990 г.) проживает здесь.
Но однажды, когда Зоя Петровна находилась в научной командировке в г. Ленинграде, муж мой внезапно тяжело заболел, тогда была эпидемия гриппа в городе, поднялась высокая температура, я его срочно поместила в стационар, это было 19 января 1962 года, в 2 часа дня – быстро объяснила дежурному врачу, что, кроме того, следует обратить внимание, что основной диагноз это «лимфаденоз», а сама быстренько побежала к опытному терапевту, чтобы он проконсультировал, но я вилась она не сразу, не прервала свой приём на ВТЭК, а это было рядом, десять минут ходьбы. Пришла, когда мой бедненький супруг уже скончался; смерть наступила в 18 часов 40 минут. Последние слова его были: «Ой, мамочка, как хочется деток вырастить!» Я его успокаивала, предложила попить: сок, чай с лимоном – от всего отказался, тогда я спросила: «Миша, а кусочек лимона дать?», он ответил: «дать». А когда взял в рот, судорожно стали закрываться глаза. Я позвала на помощь, прибежала врач с сестрой, стоят плачут, растерялись, а я ими командовала – срочно укол, горячую грелку к ногам, сама растираю ноги, но всё это уже не помогло! А ведь гемоглобин был тогда 55% - и не спасли! Думается, доктор Камачаева З.П. спасла бы! Позже, будучи с детьми в гостях, в 1962 году летом, я встретилась в Чернигове с врачом-терапевтом, эта женщина мне уже была знакома, когда я приезжала в 1960 году за мужем и Юрочкой – они ездили летом, жили два месяца у дедушки. Вот тогда-то у мужа гемоглобин упал до 8%. Эта врач готовила его в дорогу, приходила делать уколы. Так вот, я объяснила ей все подробности о муже, как протекала болезнь – лечение – смерть. Выслушав меня, она сказала: «Считаю, что смерть наступила от отёка лёгких, надо было 200 грамм крови спустить, тогда сердце не остановилось бы». Она имела большой опыт, так как была на фронте в Великую Отечественную войну. Когда мы, в 1960 году, уезжали из Чернигова, она специально пришла к поезду к своему пациенту, что так было тогда важно и ценно!
В похоронах большое участие приняло руководство комбината №18, оказана была материальная помощь, а также коллектив СМУ-3, где я тогда работала. Похоронили мужа со всеми подобающими почестями. На поминках было много народа, поминали и на 9, и на 40 дней. В то время были ещё живы мои родители, а Юрочке было 14 лет, Людочке – 11 лет.
И начался отсчёт моей вдовьей жизни… спасибо моим детям и родителям! Они были моей опорой и надеждой…
После смерти мужа у меня наступил какой-то – я бы сказала – душевный надлом, жизнь моя казалась порой бесцельной, особенно тяжело было первые два года. И только мои детки, да родители помогли мне преодолеть душевную пустоту и апатию!
В начале июня 1962 года я решила воспользоваться приглашением родственников мужа и вместе с детьми поехала в город Чернигов, к семье тёти мужа, где он в детстве жил несколько лет, когда умерла его мама, и уже позже с Юриком был в 1960 году. В семье Боровиков тогда были: дядя Алёша, тётя Ариша, его жена, Анатолий – их сын, Наташа – жена сына и их дети – Людмила и Алексей. Это исключительно порядочные люди! Они нас принимали, как самых близких и дорогих людей. Я себя чувствовала, как у одной мамы. С тех пор я все годы поддерживаю переписку с Наташей. Там же, в Чернигове, живёт ещё один двоюродный брат мужа – Акуленко Александр, тётя Геля и двое детей. Теперь все дети – обеих семей – обзавелись семьями. Да, годы идут и не возвращаются… Это была очень важная поездка для детей, новые впечатления, новая обстановка, они побывали в Киеве, многое повидали, ходили на реку купаться, выезжали на природу, одним словом, всё это благотворно повлияло на их здоровье. Повторно мы побывали там спустя два года – в июне-июле 1964 года по приглашению сводного брата мужа – Шибирина Николая Николаевича (жена Мария Г. и дочь Надежда). В 1962 году, приехав в Чернигов, немного отдохнув с дороги, мы решили навестить моего свекра – Лузанова Николая Васильевича, который жил со своим сыном Николаем в одном доме в селе Репки, где я бывала впервые в 1960 году, когда муж с Юриком приезжал – уже, будучи больным. Тогда отец и мачеха очень хорошо ко мне отнеслись, он сказал: «Я всегда Вас, Октавия Ивановна, считал Человеком!» Они тогда помогли деньгами – 2000 рублей в старом исчислении – на лечение Михаила. Отец тогда уже высказал мне обеспокоенность по поводу моего здоровья, сказав: «А кто же будет меня хоронить, когда придёт мой час?» Я сказала, что обязательно приеду, как только Николай мне сообщит. По пути следования в тот день мы заехали в магазин в Репках – купили курева, сладостей и направились к отцу. Когда мы завернули уже на улицу, где он жил, нам навстречу шла похоронная процессия, несли гроб на руках. Я спросила девочку, кого же хоронят? Она ответила мне: «Лузанова Николая Васильевича». Эта фраза прозвучала как гром среди ясного неба! Я сразу вышла из машины и примкнула к процессии, а Саша с детьми на машине завершал процессию. Вот так совершенно случайно я смогла выполнить своё обещание отцу, хоть частично, принять участие в похоронах. В ближайшие минуты ко мне подошёл Николай Шибирин и был очень удивлён моим приездом именно в тот день, так как он мне ничего не сообщил. Я в душе была очень рада, что смогла исполнить свой долг. Мы несколько дней побыли и вернулись к Боровикам, так как в тот год были к ним приглашены. А в 1964 году жили месяц у Шибириных, у них роскошный фруктовый сад окружал уже ветхую избу. Сад и дом – всё было результатом труда моего свёкра, мужа, который помогал заготавливать и возить брёвна из леса. Говорили, что отец был очень трудолюбивым и деловым человеком, дожил до 86 лет. В 1964 году ходили на кладбище. В этот приезд дети мои подключились в помощь их семье – рвали траву, собирали яблоки, смотрели за скотиной, когда она паслась. Я же готовила еду на семью, а нас собиралось 6 человек, причём на примусе, а это требовало большой затраты времени. Воздух был изумительный! Фрукты устилали весь двор, а сбыта не было, так как у большинства были свои сады. Юрочке особенно нравились груши, он говорил, что готов был съесть 2 ведра яблок за 1 ведро груш. Много молока, творогу своего поели дети. Жаль, что больше не пришлось побывать на Украине, а теперь, в связи с Чернобыльской трагедией, это небезопасно. Переписку все годы поддерживаю. Их дочь, Надя, живёт сейчас с семьёй в Чернигове, имеет сына и двух дочерей.
В том же 1964 году мы ещё побывали на свадьбе у Людочки Боровик, она вышла замуж удачно и все годы проживает в Киеве, а сын Алексей сейчас живёт в Ростове – он военный дирижёр, приезжал к нам в Салават проездом. Уже нет в живых его отца, дедушки, бабушки, а мама живёт в Чернигове, там же.
Итак, кончилось лето 1964 года… в сентябре дети пошли в школу, после многих впечатлений за лето. Людочка написала очень хорошее сочинение и её попросили продлить воспоминания о летних каникулах для стенгазеты. Дети учились хорошо, мне никогда не приходилось напоминать им об уроках.
Как я уже в I части сообщала – отец мой умер 18 декабря 1965 года - теперь подошла моя очередь утешать свою маму. Ей, бедняжке, было ещё труднее в  том смысле, что ей было уже 70 лет! Здоровье было уже слабое… Спустя три месяца после смерти отца, нам горжилуправление, в лице начальника, предложили сдать излишнюю жилплощадь, только намного позднее я узнала, что это было незаконное требование. А тогда мы сменяли мамину двухкомнатную на однокомнатную по улице Бульвар Матросова. Итак, примерно в апреле месяце, после ремонта, мама вселилась, но жила больше у меня. Мне так было легче, так как не надо было тратить время на посещение, поскольку забот у меня с огородом было много, надо было хорошо обрабатывать и ухаживать за деревьями, им было уже 13 лет, полив летом отнимал много времени.
Мама помогала мне своими мудрыми советами шагать по жизни. Главная наша с ней задача была – вырастить здоровых детей, дать им высшее образование и правильные ориентиры для будущей самостоятельной жизни. Сейчас я могу со всей уверенностью сказать, что мы справились с этой ответственной задачей! Пишу я эти слова 3/IV-1990 года. При жизни муж мне советовал сына определить в техникум после 8-го класса, чтобы до армии получить профессию. Так мы и поступили. Блестяще закончив 8ой класс, Юрочка поступил в Салаватский индустриальный техникум, все годы успешно занимался, по всем ведущим предметам имел «5» - у него была великолепная память, был очень начитан, по поводу чего преподаватель литературы мне сказала, что по уровню развития он на голову выше своих сверстников. Я могла гордиться своим сыном! Итак, 27/XII-1967 года он защитил диплом, ему присвоили квалификацию механика по оборудованию химических и нефтегазоперерабатывающих заводов. Одновременно, 1го сентября Юрик поступил в вечерний нефтяной институт. Этому предшествовала большая работа, а именно: летом готовился и экстерном сдал экзамены за полный курс средней школы, получив аттестат зрелости, только с этим документом он мог поступить в институт. Мне было очень больно в душе, зная, какие трудности впереди ждут моего сына. Но другого пути не было. Приходилось работать и учиться, а работать в загазованном Комбинате. 11 июня 1973 года Юра получает диплом, ему присвоили квалификацию инженера-механика. Забегая вперёд, должна сказать, что в это время сын был уже семейным человеком, вместе с дипломом – супруга Татьяна подарила второго сына – Константина. Так что велика была радость! Дата рождения 10/VI-1973 года, а первый сын родился у них 25/V-1970 года. Рождение Михаила было для меня радостным «потрясением», я это всегда сравнивала с полётом Гагарина в космос! Справедливости ради, надо сказать, что Татьяна потратила много сил и энергии, создавая нормальные условия для учёбы мужу. Она очень способный человек, умная, дипломатичная женщина, получившая хорошее воспитание в своей семье, в родительском доме. Спасибо Судьбе за Татьяну, за двух внуков, которых я очень люблю, за заботу и внимание к моему сыну!!!
Второй большой заботой для меня была дочь. Ещё при жизни мужа, когда Людочка ещё ходила в детсад, мы, имея в виду далёкую перспективу, прикидывали с мужем, что было бы неплохо дать ей возможность обрести профессию врача. В школе она училась ровно, была серьёзной и добросовестной. Шли годы… Глядя на брата, она тоже прочла много художественной литературы, речь была хорошо развита, писала хорошие сочинения в школе. Успешно закончив среднюю школу, она изъявила желание поступить в медицинский институт. Я была очень рада этому, мне хотелось в лице дочери видеть продолжателя профессии  отца, которую он называл «святой» профессией. Итак, летом 1968 года я взяла отпуск и поехала с Людочкой в Уфу. Я устроилась у знакомых, они меня пригласили, это была семья Анисимовых – Елена Георгиевна, Семён Семёнович, сыновья – Андрей и Василий, ровесники моих детей. Дочь устроилась в студенческом общежитии. Моей главной заботой было - организовать ей калорийное питание и подготовку к экзаменам, разумно чередуя с отдыхом. Мне это удалось. Тогда было хорошее снабжение плюс фрукты в изобилии. На каждый экзамен я её сопровождала и ждала, пока она сдаст, как это делали все родители местных абитуриентов. Это было очень важно. Самое трудное для молодого человека – преодоление психологического барьера. Людочка говорила, что, благодаря моему присутствию, она чувствует себя спокойнее, будто она в Салавате, а не в Уфе. Это, безусловно, сыграло свою роль. Все экзамены, в том числе и сочинение, сдала на «4». Таким образом, прошла по конкурсу. Конечно же мы все в семье были очень рады этому событию. Итак, моей доченьке открылась дорога к «святой» и благородной профессии врача!
Мне удалось её устроить на частную квартиру к добрым людям, благодаря моей знакомой. Это было недалеко от института: позднее ей ещё дважды пришлось менять квартиру, так как те дома подлежали сносу. Людочка оказалась весьма самостоятельной и серьёзной девочкой, за все годы обучения я не имела ни одного переживания по поводу её поведения; хозяйки отзывались о ней всегда положительно. Периодически я её навещала, да и сама она ездила, особенно в первое время. Ежемесячно я посылала доченьке деньги, снабжала её продуктами, в том числе два сезона завозила картошку на зиму. Она была очень скромной, никогда не требовала от меня модной одежды, я в душе, конечно, очень переживала, что не могла в то время создать моим детям более благоприятные материальные условия. Пенсия на двоих детей составляла 60 рублей, мой оклад 109 рублей. Плата на частной квартире 12-15 рублей в месяц. Но дети всё это понимали. Это им не помешало, однако, каждому достичь своей цели. Непосредственная учёба в институте длилась 6 лет, а 7-й год была практика. Людочка отрабатывала в Пермской области, город Закамск, это примерно в 70 километрах от Перми. Туда мы отправились вместе, это тоже для неё было важно, всякое начинание бывает трудным. Нас очень хорошо встретили; выделили в общежитии отдельную комнату, это было недалеко от её места работы. Я пробыла там три недели. Снабжение было великолепным, всего было в изобилии. За это время удалось Людочке купить осеннее и зимнее пальто. Уезжала я оттуда со спокойной душой. Коренной народ в Перми – это особый народ, великодушный, с открытой душой, всегда готовый прийти на помощь другому. Это было не только моё мнение. Увиделись мы с дочей в мае месяце 1975 года, она приезжала на несколько дней на праздник. Надо сказать, что этот период стал поворотным моментом в её жизни. Её знакомая по мединституту в своё время познакомила Людочку с молодым человеком, который сделал ей предложение в этот приезд из Перми. А в июле месяце 1975 года дети зарегистрировали брак, и мы отпраздновали свадьбу в Уфе; таким образом, Бесклинский Александр Григорьевич 1950 года рождения стал моим зятем. Его родители: Григорий Митрофанович, Тамара Сергеевна и сестра Нина. Все эти годы они живут в одном дворе. Тамара Сергеевна помогала растить наших общих внуков: Галину 1976г. 14/IV рождения и Юру 1978г. 7/XII. Зять работает техником-зубопротезником высокой квалификации. Доброй души человек, но излишне вспыльчив, иногда «реактивен», что его никак не красит! Очень заботливый отец, дети очень привязаны к нему. Самый тяжёлый вопрос сейчас – нет нор-мальных квартирных условий, дом подлежит сносу, а когда???... К великому сожаления государство пока ещё не уделяет должного внимания проблемам медработников! В настоящее время у них 18м2 на четверых человек, кухня на три хозяина, в доме нет канализации. Как можно быть здоровым в таких условиях?!
Все эти годы я вела «шефство» над семьёй дочери. Периодически ездила, неоднократно жила по 2-2,5 месяца, когда я уже вышла на пенсию. Ежегодно заготавливала для них соленья-варенья, летом, в большинстве, дети проводили свой отпуск у меня, чему я была очень рада. Я очень люблю своих внуков, они привязаны ко мне, несмотря на то, что мы в разных городах. Дочь очень любит свою профессию, никогда не раскаивалась в том, что пошла по этому пути. Сама лечит своих деток. Сейчас Галочка учится в 8 классе, а Юрик в 6 классе. Она очень любит и хорошо рисует, во многом уже по дому помогает матери. Дети учатся хорошо, учитывая их квартирные условия. Юрик очень любознательный и подвижный ребёнок, а Галочка более замедленная в своих движениях, но зато всё, что она делает, делает добротно. Лично я мечтаю в душе, чтобы она продолжила профессию матери, хоть это и нелегко. У Юрика способности хорошие к математике.
Старший внук, носящий имя моего мужа, в настоящее время учится в Авиационном институте в Уфе, Миша сейчас на втором курсе, после армии. Часто бывает в семье дочери, где его всегда ждут с нетерпением. Он добрый и ласковый, иногда немного вспыльчив, бесхитростный, словом, порядочный человек с увлекающейся натурой.
Второй внук, Константин, учится на втором курсе индустриального техникума, получит профессию механика, пошёл по пути своего отца. По складу характера немного отличается от Миши – более терпеливый, немногословен, немножко «замкнутый», но я думаю это дело возраста; большой аккуратист, вдумчивый парень, несколько стеснительный эмо-ционально. Люблю я их всех четырёх одинаково при всех их различиях. И хорошо, что все они разные по характеру, иначе было бы неинтересно! Все они хорошо относятся к своим родителям, ко мне и – в своё время – к моей маме. Претензий ни к кому не имею. Пусть судьба пошлёт им здоровье на долгие годы и большого счастья в жизни!
И снова, возвращаясь в прошлое: хочу перечислить основные вехи. 29го апреля 1969 года – это день регистрации брака Юрия и Татьяны. Отпраздновали сначала у нас, у себя дома, а затем в Миньяре, в родительском доме Тани; мне очень понравилось у них – интересны старые народные традиции, было весело. Теперь у меня появились родственники – Валентина Ивановна, Анатолий Петрович – родители снохи и бабушка – Елизавета Петровна. Это очень порядочные люди во всех отношениях! После свадьбы молодые люди поселились в квартире моей мамы, а весной 1973 года мы с мамой ушли в её квартиру, так как должен был родиться второй ребёнок, а семья сына поселилась в моей квартире, где и проживают по сей день. А в 1978 году сыну выделили отдельную однокомнатную квартиру и, оформив соответствующий обмен, мы с мамой поселились в двухкомнатную квартиру, где я в настоящее время и проживаю. Валентина Ивановна все эти годы осуществляла «шефство» над семьёй своей дочери. Родители оказывали очень весомую помощь, особенно в первые годы – снаб-жали детей продуктами, одеждой, особое внимание оказывалось внукам. Отпуск, обычно, вся семья сына проводила в Миньяре, там красивая природа – река, горы, лес. Воздух изумительный! Дети с удовольствием ездили туда, у нас же в Салавате из-за нефтехимии очень нездоровая обстановка.
После института Юра работал в технадзоре в Комбинате №18, возглавлял группу механиков, позже несколько лет заведовал Центральной лабораторией, а с 1980 года работает на Оптико-механическом заводе в должности главного технолога. У него большой опыт, а поэтому часто замещал главного инженера, имел много поощрений по службе, о нём писала наша пресса, портрет помещался на городской Доске Почёта. В коллективе пользуется авторитетом!
Также я горжусь Татьяной – она пользуется большим заслуженным авторитетом как воспитатель детсада. Её портрет также был помещён в галерее Почёта, хорошие отзывы в прессе, поощрения имеет. Труд воспитателя очень ответственен и сложен. Татьяна обладает сильной волей, выдержкой и всегда внимательно относится к людям, не делает поспешных выводов, что и помогает ей рабочей ситуации. Дома Таня – хорошая хозяйка, заботливая и внимательная супруга и мать. Конечно, ей частенько бывает трудно – трое мужчин, мало всё-таки помощи в этих бесконечных домашних делах. Но компенсацией ей, в некотором роде, может служить верность мужа, трезвенника, уважение и любовь трёх мужчин. После выхода ан пенсию в 1981 году я чаще бывала в семье сына и конкретными делами помогала снохе. Но, к сожалению, в это время здоровье моей дорогой мамы стало очень заметно ухудшаться. Многие годы врачи ставили диагноз: общий склероз. Первый период в её жизни резкого ухудшения здоровья относится к 1972 году, когда маме было 77 лет. Часто приходилось вызывать «скорую», почти через день. Было высокое давление. Тогда я исключила из её рациона мясные супы, борщи и в течение примерно 6 месяцев – осень и зиму – кормила кроличьим мясом. И так далее в последующие годы по-вторяла, затем нежирную молодую говядину покупала, куриное мясо – и никогда свинину, ничего острого, жареного. После этого мероприятия больше не приходилось обращаться к «скорой» многие годы. Периодически вызывала врача для контроля и, обычно, весной и осенью проводили курс инъекций по снижению давления. Второй период резкого ухудшения наступил 9/V-1982 года, десять лет спустя. Вызвала «скорую» - ввели кордиамин и эофелин, состояние улучшилось, ночью спала спокойно. А 10/V-1982 года вызвала врача. Сергей Александрович Заозёрский определил нарушение сосудов мозга и поставил диагноз «болезнь Паркинсона». Назначили 10 инъекций Но-шпы и сердечный «адонезид» по 3 раза в день по 10 капель. Впервые был поставлен верный диагноз. Специальный препарат «цикладол» маме пришлось теперь давать посто-янно. Об этой болезни сказано, что она ещё плохо изучена, но принято считать, что это гибель нервных узелков в подкорковом слое мозга, в основном, за счёт склероза сосудов, а также за счёт бесконтрольного приёма «Резерпина», чего не было в нашем случае. Результатом этого идёт постепенное изменение в  походке – человеку приходится, как бы волочить ноги, стягивает как бы руки, может и ноги так, что никакие массажи уже не помогут, иногда человека буквально скрючивает так, что ноги, коленки оказываются у самого подбородка. Но, к счастью, у мамы только правую руку стянуло так, что в локтевом суставе рука была прочно зафиксирована под углом 900. Кроме того, отнималась речь, вначале ненадолго, а затем на длительные интервалы, затруднён был процесс глотания, а также работа кишечника. И только благодаря «особому» уходу мама жила ещё 20 месяцев, будучи прикованной к постели, не мучаясь от пролежней. Я читала рекомендации в медицинской энциклопедии, и это было главным, чем я руководствовалась. Но, несмотря ни на что, болезнь прогрессировала. С 1го января 1984 года начались застойные явления в лёгких, по заключению врача. За 18 дней 1984 года произнесла мама считанное количество слов, типа «узнала» - это внук Юра приходил с мамой на Новый год, а на боль в области живота произнесла «бо». За завтраком 19/I мама с трудом пила подслащённое молоко, выпила 0,5 стакана, столько же в 2 часа дня. А при попытке накормить, примерно в 1550, наступило резкое ухудшение состояния – неимоверная слабость, признаки удушья, глаза необычно выглядели, зрачки смещались, стремглав бросилась к соседям с просьбой вызвать «скорую», она очень быстро приехала, сестра сделала укол и заранее ска-зала, что это всё уже бесполезно. Итак, через какое-то время сестра установила факт наступившей смерти в присутствии двух соседок, прибежавших на мои рыдания.
Это было 19 января 1984 года, в 16 часов 30 минут. Тело матери начало остывать, а нос, лицо в ближайшее время стали холодными, веки были уже опущенными и – как бы с опозданием – последовало два последних выдоха – и жизнь угасла у моей милой мамочки навеки!
Мир и покой праху её!
Благодаря моим детям – Юре, Тане, Люде, Саше и коллективу СМУ-3, где я работала многие годы, мы похоронили маму со всеми подобающими почестями. Мама была хорошо одета, как призналась дочь Людочка, и женщина знакомая сказала, что наказала близким, что когда наступит её последний час, чтобы всё также было организовано. Поминки были в столовой после похорон, а 9 и 40 дней – дома. Были мои сотрудники, соседи по дому и двору, мои добрые знакомые – семья Рубан, принявших большое участие. Спасибо всем людям, принявшим участие и поддерживавших меня морально в столь трудное время!
Много раз за эти шесть лет я видела маму во сне, один раз вместе с отцом. Как и в жизни, так и во сне, мама мне улыбалась своей божественной улыбкой, а однажды, когда я хотела проявить очередную заботу о ней, лежащей в постели, она опередила меня, сказав: «мне так хорошо!» - и сон кончился. В любом возрасте тяжело терять родителей и близких, таков закон жизни. Пока родители живы, дети не думают, что они тоже смертны, невзирая на собственный возраст.
В марте месяце 1984 года ко мне приехала моя родственница, мамина племянница – Ирма Ф.Шек, с которой мы расстались ещё в 1941 году в г. Донецке. Это была трогательная встреча после 43 лет разлуки! Своим присутствием она мне немного скрасила мои печальные дни, теперь уже без матери. Проводив её до Уфы – она поездом уезжала к себе в г. Соликамск, где и сейчас живёт в возрасте 72х лет, овдовела, жива ещё сестра мужа – Мария, старше    Ирмы – я осталась у дочери – Людмилы. Там я жила 2,5 месяца до её отпуска, а затем с нею и внуками приехали в Салават. Я, конечно, как всегда, была очень рада. Галочке тогда было 8 лет, а Юрику – 6. Дети с нежностью относились ко мне. Жаль, что отпуск быстро кончается, зять периодически приезжал в основном, по выходным дням… И снова разлука. Хорошо, что в Салавате живёт сын с семьёй. Я часто бывала у них. Жила их общими заботами, радовалась общению с внуками – Мишей и Костей, тогда им было, соответственно, 15 и 12 лет. С 17го июля 1985 года по 29 сентября 1989 года у меня начался новый этап в моей личной жизни – я устроилась на работу после 4х лет перерыва. Это был очень правильный шаг, предпринятый мной в жизни, я никогда не сожалела. Во-первых, началась активная работа, снова умственная работа, которая вновь вовлекла мой мозг в активную деятельность, а без постоянного разумного напряжения организм дряхлеет. Всё это время я работала в своём прежнем коллективе, выполняя обязанности экономиста в плановом отделе. Работала я охотно, скоро оценив, как окрепла моя память, физически я тоже почувствовала себя здоровее в связи с тем, что была в хорошем ритме, чувствуя себя ещё «нужным» человеком; в коллективе сложился, в основном, нормальный микроклимат, встретила много талантливых людей из состава вновь прибывших за годы моего отсутствия. Улучшилось и моё материальное положение, что во все времена не бывает лишним. Мне было очень приятно, когда я могла делать подарки детям и внукам. С возвращением из декретного отпуска сотрудницы, которую я замещала, отправилась на «заслуженный», как принято говорить, отдых. На прощание администрация оказала мне значительную материальную помощь. И теперь, периодически навещая своих коллег, ощущаю тепло их сердец!
Теперь снова бываю у своих детей и внуков, смотря, где и когда во мне больше нуждаются. Была бы рада, чтобы во мне дольше нуждались! В этом ведь суть жизни для пожилого человека!!!
Хочется закончить словами поэта:

Непобедимой жизни праздник
Живое в радости не разнит,
А радость к радости зовёт.
Всё начинают в жизни двое,
Любовью движется живое
И для грядущего живёт.
И в этой вечной эстафете
Жизнь остаётся светом в свете,
Как след от праздника двоих.
Он ещё светит нам с тобою,
В моих глазах твоей судьбою,
Моей судьбой в глазах твоих.
                /Михаил Дудин/

Пожелание: пусть дети мои, а потом и внуки продолжат моё начинание для грядущих поколений, дабы не отрываться от корней своих, ибо без прошлого не может быть настоящего и будущего!!!

Пятница, 6го апреля 1990 г.