Регенерация корней

          Понедельник.
- Извините, с отрубями вчерашний – сегодня почему-то не завезли… – пожилая, крашенная блондинка в бордовом, с белой окантовкой, фартуке тяжело улыбнулась и протянула батон в целлофановой упаковке.
- Ну, что делать, давайте вчерашний. – Самародин также улыбнулся в ответ, взял батон, положил в рюкзак.
          Он всегда брал хлеб в этом ларьке в подземном переходе метро, а перед входом в подземный переход, в ряду разнородных торговых лавок, в молочной, покупал сгущенное молоко.

          Вошёл в метро, спустился к платформе. Подошёл поезд. Места были, сел. В голове кружились слова, и он их почему-то произносил про себя, в ритме вагонного шума: «Вчерашний… вчерашний… вчерашний… вчерашний день… вчерашний вечер… вчерашний…» – по свежим следам память работала хорошо:

          ((( В субботу Самародин проснулся рано, с жгучим нежеланием ехать, вспыхнувшем вчера, в пятницу вечером. Впрочем, так было всегда – всегда, накануне, он почему-то панически страшился этих скучных семейных застолий, неизменно приводящих к перееданию и перепиванию – он пытался, но никак не мог отрегулировать своё поведение в гостях... и отказаться никогда не удавалось – всегда смирялся и отдавался течению.

          Светало. В бледнеющей синеве умирающей ночи, он смотрел на зыбкие очертания люстры и думал, как решительно, безапелляционно скажет жене о своём нежелании, и как отбрешется потом по телефону перед роднёй…

          Рассвело. Люстра виделась в полноте формы и цвета, виделись неровности и трещины на потолке, виделось всё, что жена умещала в три страшных слова: пора делать ремонт. Прозвенел будильник, она заглушила его, но сразу не поднялась.
- Прости, Лиза, я не хочу ехать… – осторожно прошептал муж.
- А я хочу – я давно не видела папу, сестру, племянников…
- Можно я не поеду?
- Можно… – жена встала, накинула халат. – Машину поведу сама, с твоими правами… не возражаешь?.. или ты думаешь, я на электричке попрусь?.. или у меня уже нет мужа?..
- Извини, не подумал… а дети?
- Дети сами приедут, им не до нас, у Леночки сегодня УЗИ… узнаем, наконец, мальчик или девочка… ты кого больше ждёшь, внука или внучку?..
- Всё хорошо… а лучше двойню… – она улыбнулась и пошла справлять утренние нужды…

         Мучительно осмысляя своё малодушие, он дождался, пока она освободит ванну, встал, с треском потянулся, по привычке, три раза присел, вытягивая вперёд руки, вышел на балкон.

         Зелёные, рыжие, жёлтые, багряные, палевые и прочецветные пятна городской растительности, и дома, и заборы, и дороги, и ранние люди, и машины, словно плыли в седом тумане осеннего утра… раздвинул окно, глубоко вдохнул прохладного, влажного воздуха…

         «Надо подравнять бороду – торчит клоками, как у замызганного попа… – подумал, глядя на себя в зеркало. Взял ножницы, расчёску, стал ровнять. – Боже, как неохота ехать… – раздражение передалось руке – рука дрогнула – неверным движением испортил линию усов – стал исправлять, стало ещё хуже, взял машинку – ещё хуже… в итоге, пришлось побриться…»

- Ну, вот, совсем другое лицо… – по-своему, оценила жена. – Как давно я не видела тебя таким…
- Каким?
- Светлым… – «голым… и зелёным… как незрелый арбуз…» – подумал, а вслух:
- На что только не пойдёшь ради любимой женщины… – она приблизилась, поцеловала его свежую щёку, и почти пропела, широко улыбаясь:
- Ты же знаешь, как я ценю твои жертвы… ну, всё, давай собираться, сегодня пробки…
- Пробки теперь всегда…
- Ещё цветы надо купить, и что-нибудь к чаю…

          Пока собирались, туман рассеялся, солнце зноило по-летнему… вышли на кольцевую, свернули на Дмитровку, встали…
- Ну, вот куда он прёт, а!?.
- Уступи дураку – умным сочтут…

         Уступил, опустил стекло, закурил, посмотрел на жену, подумал: «Любовь… что есть любовь – привычка, удовольствие, удобство..?.. всё это есть, но и есть что-то ещё – ведь не развелись же столько лет, а сколько всякого было… – вспомнил свой последний роман с секретаршей Балабина, как та шептала ему в чувственном угаре: «Давай поженимся и уедем за границу… – Зачем? – Здесь назревает третья мировая война…» – поморщился. – Оно, конечно, так – всё есть, всё есть, но чего-то не хватает… чего-то не хватает… чего?..»

- Что у тебя с лицом? – спросила жена.
- А что?
- Словно тебя тошнит…
- Больше не буду…
- Что не будешь?.. – он опомнился, спохватился, бросил сигарету в окно:
- Курить…
- Это я уже не раз слышала… Однако, мы попали, Феликс… – посмотри какая пробища, она поднесла к его глазам  планшетник, – хорошо, если к ужину успеем…
- Очень хорошо – поужинаем и спать…
- Не говори глупости… вечно мы везде опаздываем…
- По причинам, от нас не зависящим… – улыбнулся, но увидев, что шутка не принята, поспешил поправиться: включил радио, нашёл спокойную музыку, – поспи, время скоротаешь…

          Она дремала, он рассуждал: «Есть внешнее проживание жизни – дела, события, есть внутреннее – ощущения, чувства, мысли, осмысление, подготовка к делам и событиям, оценка результатов деятельности и участия в событиях… наверняка, должно быть что-то ещё – для удовлетворяющей полноты… но у меня этого нет, и непонятно что это?.. пустовато мне, Господи, пустовато…»

          Они приехали вторыми. Одна машина уже стояла во дворе. Все, кто были в доме вышли встречать.
- А мы уж думали вы, как всегда, опоздаете… – звонко обрадовалась встрече сестра жены Мила.
- Кто как, а мы, с годами, становимся лучше, порядочнее… и даже светлее…
- Ты что бороду сбрил-а-ха-ха-ха? – муж сестры жены Артемий зашёлся громким смехом.
- А ты Тёма, похоже, отпускаешь?
- Он сейчас побреется… – вступилась за мужа жена, – он уже был в ванной да услышал, что вы приехали, так и выскочил в неглиже…
- Узнаю вечно молодящегося дядюшку Феллини… – съехидничал старший племянник Дмитрий.
- Душою молоды всегда и нас не трогают года… – отшутился Самородин. – Твоя колесница?
- Моя…
- Его, его – это не машина – самолёт: триста пийсят лошадей, кожа-можа, полный пакет опций – четыре лимона, с гаком – как хорошая квартира… он у нас молодчага – поднимается в бизнесе… акции, активы…
- Даже так?
- Так – совершенству нет предела – о политике помышляет…
- Пап, я же говорил тебе, надо сперва с силами собраться… – польщённый зарделся.

- Это само собой, сынок… – Артемий взял Феликса под руку и повёл в сторону, шепча, – Я тут на пруды ездил…
- Да-а-а, и как успехи?
- Два вот такущих карпа: полтора и два кг… представляешь, там понаехали крутые, пальцы веером, снасти, экипировка – всё по потолку, начали меня учить-лечить, мол, надо ловить на собачий корм – молчу, согласно киваю, а сам думаю, говорите, говорите, посмотрим, кто кого…  в итоге, у меня два карпа, а у них ни одной поклёвки… видел бы ты их рожи…
- На донку, на поплавок?..
- На фидер – английская донка… ещё пару спиннингов приобрёл, потом покажу – в апреле собираюсь в Астрахань – надо же как-то разнообразить впечатления… составишь компанию?..
- Заманчиво… надо подумать…
- Подумай… на двух машинах: я, ты, мой Димка и твой Юрка…
- А Павел Андреевич, а Славка?
- Женщин и детей не берём… А папа наш, между нами говоря, совсем куку – старческий маразм – яблоки сушит, точно войне готовится, везде гвоздей понабил, ниток понатянул, как паук… тарантул… мы его от всего освободили – живи, папуля, отдыхай, радуйся – нет, сам себе работу ищет… – покрутил пальцем у виска.
- За кем смеёшься, словоблуд – ты поживи с моё, мотом поговорим... – тесть отстранил одного зятя и протянул руки к другому. – Здравствуй дорогой…
- Ой, дед, извини, я тебя и не заметил… – Артемий ретировался.

- Здравствуйте, Павел Андреевич, давно не виделись…
- Пойдём, Феликс, я тебя сливами угощу – знаю, ты любишь… нынче слив тьма, и такие сладкие – мёд… а какие яблоки – я уже собрал для вас…
- Спасибо, у нас своих полно…
- У вас не такие…

          Они прошли в сад. Покойно лежали жёлтые листья на низко постриженной зелёной, сочной ещё траве, глухо ударяясь о землю, падали тяжёлые краснощёкие яблоки, чёрно-синими и янтарно-золотистыми коврами лежали под деревьями россыпи слив, вдоль ограды, алыми бусами, горел шиповник, над банным крыльцом развесила свои вязко-терпкие гроздья черноплодная рябина… где-то за оградой, в лесу, стучал дятел, звонко дробя хрусталь осенней тишины…

          Самародин присел на корточки, съел одну сливу, другую…
- М-м-м, хороша…
- Ешь, ешь… а я готовлюсь в путешествие…
- Куда?..
- К Наденьке моей, Царство ей Небесное – устал я терпеть это глядство – ничего сами делать не хотят: траву покосить, огород вскопать – узбеки, какую доску прибить – молдаване… там тыща, там две, там десять… да и не в деньгах дело – леность душ несусветная – только водку жлактить, шашлыки жрать да на телевизор гоготать… а… – отчаянно махнул рукой. – Думаю, эту зиму не переживу… я уж и саван себе приготовил, и денег на похороны скопил, чтобы никого не отягощать…
          Самародин слушал тестя и ком в горле стоял, и слёзы свербили в глазах – он понимал – это было близко ему…

          Послышался крик Милы:
- Папа, Феликс, к столу, все уже собрались!

          Увидев сына с невесткой, Самородин подошёл, обнял обоих…
- Кто?
- Девочка…
- Поздравляю!
- Ещё надо родить…
- Что, осложнения?
- Есть немного…
- Ну, всё, хватит шептаться!.. рассаживаемся… – хлопотала хозяйка. – Феликс и Лиза сюда, на середину, Юра и Леночка – рядом… с другой стороны Дима с Галюсей… Славик, ты между мной и папой садись – так спокойнее будет…

 - У всех налито? – Артемий поднялся. – Юра поухаживай за дамами в своём секторе… Феликс, почему у тебя тарелка пустая, что ты сидишь, как неродной?
- Да я слив поел… сытные…
- «Сливы сытные»? – ну ты юморист… мясо надо есть – вся сила в мясе – особенно под водку… а со слив пронесёт и только… на-ка вот буженинки отведай – абалденная – сама во рту тает… вот колбаска, окорочок… чуть позже шашлычок замутим, рёбрышки… ну, не хочешь мясо, возьми селёдочку под шубой – посмотри какой стол – всего полно: и сёмга, и осетрина, и бутерброды с икрой… а салатов сколько – Милочка, радость моя, как говорят подростки и подранки, респект тебе и уважуха… Ну, всё, начинаем: слово предоставляется самому старейшему в нашей необъятной, растущей во все стороны, не по дням, а по часам, так сказать, семье, нашему дорогому Павлу Андреичу.

          Старик поднялся, глаза его покраснели от слёз, губы задрожали.
- Дорогие мои! Мы собрались сегодня, чтобы отметить день рождения моей любимой доченьки, Милочки, и пожелать ей крепкого здоровья и многих, многих… – не в силах сдержать слёз, закрыл лицо свободной ладонью. – А я уж и не доживу…
- Ну, что ты папа, живи долго и счастливо…
- Минуточку, это уже другой тост… – Артемий опять поднялся. – Сейчас пьём за тебя – радость моя, будь всегда такой молодой и красивой! Все пьют до дна!.. народный контроль в моём лице…

          Выпили, закусывают. Молчание. Опять поднимается Артемий:
- После первой и второй промежуток небольшой… теперь слово мне, как спутнику жизни… Дорогая моя Мила, Милочка, Милюсёк… ты знаешь, как я тебя люблю… а помнишь, как ездили на Оку на рыбалку и я поймал вот такущего сома? – Димке тогда семь уже было, в школу собирали, а Славку только-только зачинали – эх, как же мы его зачинали… рассказать?..
- Ну, ты чего, Тём? – смутилась счастливая именинница.
- Короче, папулёк! – выкрикнул Дмитрий. – Зверский аппетит разыгрался, а ты кота за хвост тянешь…
- Ну, хорошо, буду краток: здоровья, здоровья, здоровья и ещё раз, здоровья, и чтоб никаких проблем, чтоб кубышка не тощала, чтоб мясо всегда было на столе… в крайнем случае, рыба… короче, живи и радуйся! – дай я тебя поцелую…

          Выпили, закусывают, вилками и ножами о тарелки стучат. Самородин, иронически улыбаясь, тихо спрашивает старшего племянника:
- Где ты столь успешно трудишься, Димон, в какой средней школе – ведь ты, насколько я помню, педагогический кончал?
- Дядь Фель, у нас тут все юмористы, но ты выше всех… в бизнесе я – логистикой промышляю…
- Транспортные махинации…
- Ну, почему сразу махинации… впрочем, не без этого – блажен, кто знает честь и меру…

- Ага, зашушукались, значит, пора тостировать… сейчас слово дадим нашему дорогому Феликсу, Эдмундычу, так сказать… ну, шучу я, шучу… для общего веселья и куража… итак, слово предоставляется мужу родной сестры нашей Милочки, Лизоньки, Феликсу Олеговичу Самародину – и пропел, – ну, кто ж его не знает, е-э… у всех налито?..  настоятельно прошу освежить бокалы… Э-э-э, Феликс, так не пойдёт, дорогой – что ты пьёшь?
- Вино.
- Ни в коем случае! Не позволю так жидко чествовать мою супругу – только водкой… давай рюмку, сам тебе налью…
- А коньяком можно?
- Можно, но водка лучше, поверь старому…
- Алкашу! – во всеуслышание встрял Дмитрий.
- Дима! – мать строго посмотрела на сына.
- С таким синим шнобелем глупо изображать трезвенника…
- Юмор, конечно, приветствуется… – отец проглотил обиду, и постарался сгладить углы, – но слово предоставлено старшему, сынок, твоему дяде… давай, Феликс Олегович, жги сердца глаголом счастья и любви…

          Самородин поднялся, окинул взглядом стол, всех присутствующих и, остановившись на виновнице торжества, тихо заговорил.
- Погромче, пожалуйста, и помедленнее – я записываю… – шутливо попросили с другого конца стола. Самародин прибавил голоса.
- Дорогая Мила, Милочка… «Милюсёк» сказать не могу – это прерогатива спутника жизни, с которым вы рука об руку, щека к щеке…
- И не только… – тостуемый многозначительно улыбнулся во все стороны…
- Да, в любви и согласии… за тебя, Артемий! Здоровья тебе, душевного равновесия и счастливого купания в идиллической неге полноценного семейства…
- Ай, молодец!.. обо мне всегда в конце вспоминают, а он третьим словом прогнал… люблю тебя, Феликс! Дай я тебя поцелую!
- Через стол неудобно – потом…
- Хорошо, потом… на рыбалку в Астрахань едем?
- Что? – встрепенулась Лизавета. – Какая рыбалка, какая Астрахань – нам ремонт делать надо – младенец на сносях – неужто в такую разруху принесём!..
- Что, до апреля не успеете?..
- Ты что, Артемий, не знаешь, что такое ремонт?
- Откуда ему знать – он и гвоздя вбить не умеет…
- Мила, я тебя умоляю… пьём до дна!.. Феликс, не халтурь – за меня пьём!..

          Выпили, закусывают. Компания оживилась – пошли тихие беседы, по секторам и парами. Дмитрий, чуть наклонившись к дяде, заговорил:
- Возвращаясь к исходной теме, скажу, и, надеюсь, вы согласитесь, дядя Феликс, что бизнес является основополагающей частью экономики, а экономика мать жизнедеятельности всего человечества…
- Допустим… а кто, в таком случае, отец – политика?
- Кто платит, тот и заказывает музыку… извините, малоимущие не танцуют с дамами высшего света… политик, что флюгер – куда ветер дует туда он и бежит… не спорю, встречаются и такие, которые умудряются плевать против ветра, а толку? – плюющий против ветра, плюёт себе в лицо…
- Зачем плевать – не лучше ли владеть ветром?
- Ну, вот мы и сошлись – кто платит, тот и владеет ветром… деньги – всё в этом мире… и над всем…
- А как же Бог, вера, надежда, любовь, сила духа, святость? – Самородин искал, чем уязвить старшего племянника.
- О-о-о, это к Славке… да и сами то вы верите в то, что сказали?
- Вижу, вы с братом в противоречиях…
- Лучше сказать, на ножах…
- Хочешь ему помочь?..
- Хочу, но он не приемлет моей руки – совсем юный ещё… ничего, подождём – время лечит… к тому же, как известно, лучшая педагогика – личный пример…
 
- Ну, до чего же хорошо сказал… – не унимался польщенный супруг именинницы. – Если ещё кто-то скажет про меня тост, я станцую…
- Принято, падрэ, за тебя! Танцуй! – Дмитрий поднял рюмку и смотрел на отца с ехидцёй. Отец не ожидал такого оборота, он покраснел смущаясь, поднялся и беспомощно развёл руками:
- Я же так, ради общего веселья…
- Нет – назвался груздь, полезай в кузов – танец живота, папулёк, и никак не меньше… тем более, что чрево у тебя весьма эффектно для таких телодвижений…
- Что, прямо так, без музыки?..
- Вот тебе музыка… – сын достал айфон, потыкал пальцами, пространство наполнилось  рэп-композицией… можно погромче… пожалуйста… – прибавил звук и стал хлопать в ладоши, иные подхватили. Отцу ничего не оставалось, как выйти на середину и держать слово, ритмически колыхая животом и бёдрами…

          Когда аплодисменты и смех стихли, младший племянник Самародина, Славка, зажатый отцом и матерью, громко и чётко произнёс, как выстрелил: 
- Ну и хам же ты, Дима…
- Что есть хамство? – с виду невозмутимо, но внутренне возмущённо откликнулся старший брат на неприятное замечание младшего.
- Хамство есть непочтительное отношение к родителям… и не только...
- Тоже мне Алёша Карамазов нашёлся… Я его за язык не тянул – или ты не заметил? – я лишь подыграл ему… для общего веселья, как он сам говорит, и куража…
- Славка, не заводись… – предупредила мать и толкнула локтем в бок.
- Артемий, пойдём покурим… Лиза выпусти меня. – Самародин поднялся и подался к выходу.
- Пойдём, Феликс, пойдём… воздухом подышим… Мила, открой окно – духотища невыносимая…

          Они вышли, закурили, пустили первые дымы. Солнца уже, не было, по небу плыли тяжёлые, сизые тучи, порывистый ветер трепал золотистые прядки берёз…
- Дождь собирается…
- Передавали… Ты, Феликс, на Славку, сердца не держи – он у нас того – немного кукукнутый… Милка его с трудом рожала, врачи офигевали – в пуповине запутался весь, как в сетях, синюшный, думали задохнётся… Он с этим Конюховым совсем свихнулся – бросил экономический – в мореходку, говорит, пойду… мы к нему со всей родительской сердечностью и пожеланием добра, мол, ну зачем тебе это мытарство – хочешь чтоб тебя акулы сожрали и мать с ума сошла от горя? – следуй за старшим братом, и будет у тебя нос в табаке и хвост в шоколадной глазури… нет, кричит, да с визгом, я так не могу, я другого духа человек… потом  немного успокоился – ладно, говорит, жалко мне вас, пойду поступать в семинарию… хрен редьки не слаще – верное Димка прозвище ему дал «Алёша Карамазов» – блаженный, как есть блаженный… когда началась заваруха в Донбассе, собрался туда добровольцем – мы его с чемоданами на остановке поймали, чемоданы отняли, приволокли в дом – знаешь, как он нас назвал? – вы, говорит, предатели родины и потенциальные людоеды… на всё реагирует, на всё – болезненно и остро… Вот такая, Феликс, фотокарточка… во весь рост…
- Прохладно… А почему он вас назвал людоедами?
- Не знаю… пойдём, накатим по рюмочке?
- Пойдём…

          Мила открыла окно, но это не спасало. Дмитрий, опираясь кулаками о стол, яростно метал брату своё видение предмета:
- Да никакой духовности нет – твой Конюхов элементарно пиарится и рубит бабло, а весь этот пафос, что ему за державу обидно, красивое прикрытие, только и всего! И в священники его рукоположили в качестве награды, как медаль на грудь, как премия за труды… Ты послушай, как он говорит – деревенщина неотёсанная – косматый космонавт…
- Дело не в том, как он говорит, а что делает… между прочим, он окончил Парижскую академию изящных искусств – три тысячи картин… двенадцать книг написал… строит часовни, храмы, детям помогает… а ты, что? – что ты умеешь, кроме как бабло рубить и брюхо своё ублажать?..
- Я могу купить его картины и книги… и сжечь…
- Семья вурдалаков…
- Ты один из нас…
- Увы…
          Артемий сходу вмешался:
- Всё, ребята, всё, продолжаем торжество… у всех налито?.. слово предоставляется…

          «Да-а-а, сегодня совсем нескучно… а я не хотел ехать… – наливая себе водки, думал Самародин. И ещё, - интерсно, сам выпить люблю, но когда пьют другие ненавижу..."

          Выпили, закусывают. Воцарилась тишина. Кто-то из друзей семьи, видимо с тем, чтобы разрядить неловкое молчание, спрашивает жену Дмитрия, она харьковчанка:
- Галя, ну как там у вас – воюете? – женщина уткнулась в тарелку, не найдя что сказать. Ответила Мила:
- Этот Путин, подведёт эту страну и этот народ под монастырский забор, и загнёмся все в нищете… только-только начали по-человечески жить – с Европой дружить – оделись, обулись, с «жигулей» и «запорожцев» пересели – бамс, как топором, Крым ему подавай…  теперь они задавят нас санкциями…
- Мама, монастырь не худшее место для человека – это не тюрьма, это приют Божий для возрастающих в Духе Любви… Патриотические чувства, как вижу, у нас совсем отрафировались, на фоне вопиющего либерализма – разве можно так говорить: этот Путин, эта страна, этот народ?.. а мы с вами кто – разве не этот народ, разве не в этой стране мы родились и живём, разве не она нас вскормила и дала образование, разве не мы, граждане этой страны, голосовали за этого президента? – да даже если бы и не голосовали – за него молиться надо, а не праздно критиковать – пусть Бог его благословит и наставит, согласно Промыслу Своему – мы-то что в этом понимаем – разве мы знаем наверняка, что для нас лучше?.. Нельзя так, мама, нельзя так нелюбить себя, свою историю, свои духовные корни – так мы потеряем лицо, язык, национальную идентификацию, и нас действительно задавят санкциями, а потом и вовсе сотрут с лица земли – эта идея культивируется веками – наша экономика хромает, потому, что им не выгодно, чтобы у нас была здоровая, сильная экономика – их агенты-провокаторы ходят среди нас и сеют смуту, а мы своим малодушием, способствуем им… но, слава Богу, не всё в этой жизни определяется экономическими категориями…

- Так их, Славка, жги, жги!.. – ликовал дед.
- А дружба, мама, – это готовность в любви умереть за други своя – скажите, кто в мире нас любит настолько, что готов за нас умереть? – то-то и оно – поэтому дружбы с западом у нас никогда не было и нет, и, надеюсь, не будет – относительно мирное сосуществование и некое деловое партнёрство допускаю, но дружбу, Боже упаси…
- Отчего столь категорично, Алёша?
- Посмотри до чего они докатились: легализовали инцест и детскую эвтаназию… про педерастию и педофилию уже никто не говорит – смирились, привыкли, в норму вошло, в обыденность… а знаете, что они теперь подвигают к легализации? – людоедство, каннибализм… технология отработана – они и тут говорят, это не страшно, это естественно и вполне гуманно – лучшая пища для человека – человеческое мясо – в нём всё удобно сбалансировано: аминокислоты, витамины, жиры, белки… и учёные читают лекции по основам каннибализма, учат, как надо действовать в случае тотального голода… не удивлюсь, если в ближайшем времени этот предмет введут в школьную программу, на ряду с сексуальным воспитанием… и не надо думать, что это где-то далеко – украинскими качелями раскачивают и нас…

- И как же, интересно, надо действовать в случае тотального голода?
- Фу, какой ужас!.. мне плохо…
- А может это и к лучшему – пусть они там друг друга посожрут – воевать будет не кому и не с кем…
- Боюсь, как бы мы сами тут друг друга не посожрали – ведь мы столь падки на импортные новинки…
- А по-моему, мы уже напились какиколы и начавкались жевательной резинкой…
- Всё так, но в условиях экономической изоляции мы свой автопром вряд ли дотянем до их уровня…

- Алёша, не смущай народ, не гони фэнтэзи…
- О чём ты говоришь, Дима, это реальнее буженины, которой ты водку закусываешь – набери в интернете «легализация каннибализма» и получишь по полной программе… только когда детей и жены рядом не будет – повредиться могут… А, кстати, такие люди как Фёдор Филиппович Конюхов всем своим существом показывают нам, что помимо физиологии у человека есть ещё и духовность, и в любых условиях, даже смертельно опасных, человек должен оставаться человеком…

- Надо же, каннибализм… а по-моему, в современном обществе это невозможно…
- Ещё как возможно, мама… тихой сапой, по чуть-чуть – Украину не один год раскручивали и заводили, многие миллиарды мировых денег пожертвовали на это – малодушный человек легко ведётся на прелесть, ко всему привыкает, со всем соглашается…

          Самародин вздрогнул, словно племянник бил лично в его малодушие… но тот продолжал разговаривать с матерью:
- В Евангелии ясно сказано: не укради, не прелюбодействуй, не убей – даже в мыслях – но мы, жизнелюбы окаянные, говорим: чуть-чуть можно, если очень хочется… вот в это «чуть-чуть» и пролезает семиглавое чудовище разврата, и попробуй его потом останови…

- Не перегибай, Алёша, – сломается… – старший брат показал ему руками крест, мол, довольно, но «блаженный» уже не мог остановиться, ему жизненно важно было довести это обличение до победного конца:
- Положа руку на сердце, скажи, Дима, разве не соблазнишься хорошенькой секретаршей, которая игриво подмигнёт тебе из-под разреза миниюбки? – скажешь, ничего особенного – служебный роман – массаж – снятие напряжения – как не назови себе в оправдание, а, по сути, блуд…

          Самародин опять вздрогнул, словно сердце его пронзили стрелой, внимательно посмотрел на младшего племянника, тот продолжал говорить, обращаясь к старшему брату:
- Разве не возьмёшь деньги, которые, на твой взгляд, плохо лежат? – а это, как ни крути, кража… в итоге, мы наблюдаем махровое хамство, коррупцию, воровской беспредел и, как следствие, слаботочную экономику… и, при этом, ты говоришь, личный пример – лучшая педагогика – это ли не цинизм… пороки, Дима, не охотятся в одиночку…

- Здоровый цинизм, Алёша – лучшая система безопасности, во времена тотального беспредела и глянцевой жести… а деньги не должны плохо лежать – если они плохо лежат, значит, тот кто их так положил, не знает им цену и они, так или иначе, переходят к другому, тому, кто цену им знает – это справедливо…
- Мне жаль тебя… – он понял, победить и на этот раз не удалось – брат далёк от покаяния.
- Себя пожалей…
- Друзья, братья, не праздничный разговор завели!… давайте танцевать!.. музыку!.. кто-нибудь, дайте музыку!..

          После танцев, опять сели за стол, потом затеяли фото-видео сессию, с переодеваниями, с росписью лиц, с показом театральных сцен... Самародин отказался участвовать, сославшись на смертельною усталость трудовой недели, и пошёл спать в «хижину деда» – тесть всегда уступал ему свой однокомнатный летний домик, а сам ложился в бане…

          Было прохладно и сыро. Порывы осеннего ветра с дождём неумолимо хлестали по железу высокой двускатной крыши, навевая тоску и уныние. Можно было закрыть форточки и включить электрический обогреватель, но увлечённый Самародин не догадался. Угревшись под толстым шерстяным одеялом, он, включил смартфон, набрал в Яндексе «легализация каннибализма»…

          Он действительно ужаснулся – ужаснулся до такой степени, что какое-то время лежал в полной растерянности, не зная, как установить душевное равновесие – перед глазами стояли мясные лавки: освежёванные женские трупы на разделочных столах, отрубленные конечности на крюках, на лотках: сердца, почки, пенисы и прочее... и невозмутимые лица лавочников…

          Потом, как-то отвлекшись и проворачивая в памяти застолье, вспомнил о Конюхове, послал запрос «в поиске», получил ответ, и погрузился, в изучение жития этого великого русского путешественника…

          Чем больше он вчитывался, вслушивался, всматривался, тем больше влюблялся в этого человека… он понял, этот человек внутренне настолько объёмен и даровит, что ему хронически не хватает времени на внешнее выражение всего себя – «Боже, какая мощная корневая система – мореплаватели, рыбаки, священники – пять канонизированных святых – какой живой, творческий патриотизм – какое неиссякаемое чувство романтики – какая неуёмная целеустремлённость – в шестьдесят три года, в одиночку, на вёсельной лодке пересечь Тихий океан – семнадцать тысяч километров! – уму непостижимо – мне сорок семь, а я уже глубокий, на грани безумия, старик…» 
          Так и уснул, с мобильником в руке.

          Снилось будто он в заключении и делает подкоп, ложкой – копает, копает, копает… готово – выбрался, думает воля, а тут колючая проволока кругом – надо бежать отсюда… бежит, бежит, бежит вдоль огромного вала этой колючей проволоки, изо всех сил старается, а за ним волки гонятся – рычат, зубами клацают – жутко, сумрачно, только местами проволока искрит – под напряжением электричества… вдруг светло стало, видит, с неба воздушный шар спускается… смотрит, а в корзине медведь, и, почему-то, ощущение такое, что это Конюхов… шар приблизился, медведь хватает его, и в корзину…
- Фёдор Филиппович, ты!?! – радостно кричит Самародин.
- Я. – отвечает медведь.
          С тем и проснулся.
 
          Пасмурный утренний свет проникал сквозь маленькие окошки, наполовину занавешенные выцветшей, когда-то ярко-салатовой, марлёвкой… Встал, оделся, надел галоши, вышел во двор. Хмурые тучи, плотным, пышным покровом, низко нависли над мокрой землёй… моросил мелкий дождь… на крыльце бани сидел тесть. Его полуприкрытые глаза смотрели в никуда – могло, даже, показаться, что он дремлет…
- Доброе утро, Феликс…
- Доброе, Павел Андреевич… а мне показалось, вы дремлете…
- Выспался я уже… на всю оставшуюся жизнь… сижу, вот, думаю, опята пошли, а я грибы собирать, страсть, как люблю… вчера сосед, Колька, из кирпичного дома, две корзины принёс, с верхом… меня звал, а куда я на таких ногах… разве что, на погост…
- Ну, ну, ну, вы ещё нас переживёте… Отличная идея – грибы – надо развеяться, разогнать все эти водки, буженины, салаты… пойду в дом, поищу компанию…
- Рано – все ещё спят… угомонились в третьем часу только – теперь до обеда будут отлёживаться…
- Тогда один пойду… сапоги резиновые дадите?..
- В сарае, сам знаешь, всего полно: и сапог, и плащей, и курток – выбирай на вкус и по размеру… компас дать?..
- Зачем, я далеко не пойду – так, с краешку поброжу… к тому же, навигатор у меня есть – техника бежит впереди нас – всё в одной шкатулке: и телефон, и фото-видеокамера, и интернет, и кино, и новости, и всё что хочешь…
- Да – всё есть у людей, любви только нет – вот и маются… дурью…
- Эт точно… 

- Смотри, не шути, леса у нас коварные... года два назад один старичок из деревни убежал от своих, так его только через месяц нашли… грибники…
- Убежал?..
- Он уже был совсем плохой – без ума и памяти – они его взаперти держали, и, видимо, покормить покормили, а закрыть дверь забыли, а он дурак-дурак, а воспользовался…
- Ну, я-то ещё, слава Богу…

          Он вышел за калитку, прошёл улицу дачников, спустился к деревне, миновал жилые дворы и огороды с обильным урожаем капусты и яблок… обошёл серый, зияющий пустыми глазницами оконных проёмов, коровник… пошёл полем, напоминающим огромную, в пестрых пятнах, бурёнку…
          Вглядываясь в полосу леса, он высматривал пожилой березняк – там, среди пней, сухостоя и валежника, должно быть царство опят…

          Приглушённые непогодой, с певучим надрывом русского романса, краски осени, пленяли утомлённое поиском внутренней недостачи сердце – «Господи, какая красота… как передать этот восторг, как графически выстроить архитектуру мировоззрения, как подобрать палитру, чтобы высветить на полотне эту чарующую полноту Твоего творения…?...
          Творческое самовыражение – может быть это именно то, чего мне не хватает… Конюхов художник – Парижская академия изящных искусств – мастерская, холсты, мольберты, краски и прочее – нет – это для меня слишком сложно и трудоёмко, и совсем нет времени – работа, дача, теперь ещё и ремонт квартиры, рождение младенца… Конюхов писатель… попробовать себя в слове?.. сочинял же когда-то стихи… да – для выражения в слове не нужны особые условия и средства – нужно лишь вдохновение… а будет ли оно мне?..»

          Он мучился этой неясностью, неуверенностью, и, вместе с тем, ощущал, как в недрах его духовной сущности идёт процесс расширения обзора, открываются новые благодатные почвы для вдохновенных посевов…

          Вошёл в лес, огляделся, пошёл налево, вдоль опушки, стараясь не отклоняться в сторону мрачных теней ельника и сосняка. Попадались свинушки, волнушки, сыроежки – их он не брал… наконец, увидел на комле старой берёзы, робкие пучки юных опят, опяток, опяточек – кто не знает как хороши они к столу… осторожно срезал, положил в пакет… следующая поросль оказалась на еловом комле – «любопытно» – удивился и несколько отклонился от заданного маршрута, но, безуспешно побродив в хвойных дебрях, вернулся в лиственные…

          Какое-то время шёл холосто – не имея желанных находок… и вдруг, вот они, на полусгнивших пеньках, в чаще молодняка – как звёзд на небе… и пошла работа, сладостная работа грибного охотника…
          Так, переходя от пенька к пеньку, от комля к комлю, наполнил два больших полиэтиленовых пакета…

          «Ну, всё, пора и честь знать… – выпрямился, огляделся. – Интересно, где я и который теперь час?.. – достал смартфон, нажал кнопку – молчок – ещё раз, ещё, – Неужели зарядка кончилась?.. или вода попала… нет, вроде, сухой… – снял крышку, вынул батарею, постучал о ствол дерева, обдул, вставил обратно, жмет кнопку пуска – нету… – Печально, но не критично… надо подумать… есть два варианта: первый – ориентируясь на срезы грибов, уйти так же, как пришёл, но это займёт много времени… второй вариант – пройти лес напрямую, затем полем, вдоль оврага, который и них на задах, и зайти на дачную улицу с другого конца – да, так будет быстрее и интереснее… Хорошо, смотрим дальше – если поле, значит должен быть просвет… где у нас тут просвет? – вон просвет… идём на просвет…»

           Нет – ориентируясь на просвет, он не вышел к полю – он вошёл в долгую, изнурительно долгую полосу густого кустарника, продраться сквозь который, да в мокрой одежде, да с двумя тяжёлыми пакетами, стоило больших трудов… к тому же, преодолев кустарник он упёрся в глухую, непроглядную стену угрюмых сосен и елей… сходу полез  туда, полагая, что поле там, за этим лесом, но совершенно обессилев, остановился, огляделся и увидел, что непроглядная лесная чаща окружает его со всех сторон…

          Хотелось есть, руки и ноги тряслись от усталости, кружилась голова, дурные мысли атаковали, как растревоженные пчёлы, – «Кажется, схожу с ума.. ни спичек, ни еды… нож есть, а что толку – кого им возьмёшь, кроме гриба, да и не могу я охотиться на живность… вот она печать врождённой урбанизации – малодушный, беспомощный – в трёх соснах заблудился… где север?.. где юг?.. Боже, какая слабость, я совсем не готов к таким испытаниям – нет больше сил идти, ни назад, ни вперёд… а всегда ведь думал о себе в превосходной степени – если надо всё смогу… а может это лесные духи, кикиморы с лешими, крутят и подкашивают?.. – на память пришла история, рассказанная тестем, и предупреждение – «не шути, леса у нас коварные»…
 
          Мысль о неминуемой гибели настойчиво билась в мозгу. Страшно стало ему – не увидит он больше ни жену, ни сына, ни невестку, ни внучку, которая родится уже после его похорон… ни племянника Димку – он хоть и хам, но Самародин любит его…

          Теперь он понял, что всех людей любит, и всех ему жалко, и страшно ему за всех… и вспомнились слова Конюхова, о том, что одиночество, в принципе, невозможно – всегда есть кто-то рядом – живая природа, почитаемые святые, божьи ангелы, Бог – что и ему, Фёдору Конюхову, опытнейшему путешественнику, в одиночных походах бывает страшно, и спасается он молитвой…
 
          «Надо молиться, надо молиться… они здесь, рядом, смотрят на меня… блин, точно схожу с ума… схожу с ума… схожу с ума… – и тут, на мгновение, будто почудилось – он оказался среди них – святых человеков и ангелов – и видит себя со стороны, их глазами – весь прозрачный, все мысли, чувства, желания – всё на виду – нет в нём ничего потаённого, ничего, чтобы не читалось ими – и вся его жизнь в это мгновение представилась ему… – Какой ужас!... Господи! – взмолился несчастный, упав на колени и воздев к небу руки. – Если Ты здесь, рядом, выведи меня отсюда, спаси меня!.. Если спасёшь, клянусь всем, что у меня есть, в священники пойду, подобно Твоему Фёдору – буду служить Тебе и молиться за всех – вот Тебе крест… – широко перекрестился и уткнулся лицом в сырую землю…»

          Стало совсем нехорошо – он услышал внутри себя: «Нет на тебе креста – ты его снял – мать, умирая, надела на тебя крест, данный тебе при крещении, благословила и завещала не снимать, а ты снял – блудить он тебе мешал – первая же сказала: «Ой, что это у тебя там колется?», и ты снял его, и положил в сервант, в хрустальную вазу.» – «Да-да-да, было, было!.. много чего было… но что ж мне теперь руки на себя наложить?.. Стыдно мне, Господи, стыдно – прости, прости меня за всё…» – и затрясся весь, и зарыдал, не сдерживая ни слёз, ни голоса…

          Отрыдав своё грешное житиё и несколько успокоившись, выпрямился, прислушался – ничего не происходило – ничего, только дождь гулко стучал в капюшон… – «Не простил… не простил Ты меня, Боже… ну, что ж, значит не достоин – не аксиос…» – совсем пусто стало на сердце… и в тоже время, покойно и смирно, согласно с любой грядущей данностью…

          Время шло, шёл дождь, на нём не было ни одной сухой нитки – он стоял на коленях, с обречённо опущенными руками и головой, и не замечал всего этого – он был внутри себя… себя другого…

          Вдруг, из этой новой внутренней совокупности: пустоты, тишины и бессилия, с которыми уже начал свыкаться, услышал – где-то в лесной дали, вроде, голос людской прозвучал… прислушался – опять – будто аукает кто… вскочил, сложил руки рупором, крикнул в ту сторону:
- Эгей!
- Ау! – послышалось из глубины леса.
- Эгей!
- Ау!
- Эгей!
- … – тишина.
- Эгей!
- …
- Надо идти туда… – и пошёл, побежал, напролом, головой раздвигая упругие ветки молодняка…)))

          Рабочий день все начинали с завтрака. Самародин достал из шкафчика чашку, положил ложку растворимого кофе, залил кипятком. Взял банку сгущенного молока, открывает… Наблюдавший за ним Красовский улыбнулся:
- Самародин, сколько мы уже вместе работаем?
- Лет семь…
- И все эти годы, изо дня в день, одно и тоже: банка сгущёнки и батон с отрубями…
- Извини, привычка: сгущёнку люблю с детства, а хлеб с отрубями с тех пор, как заметил, что желудок ему радуется…
- Скучный ты человек, Самародин, и за что только тебя женщины любят…
- И дети, и старики…
- Что?
- Угощайся… – двинул банку в сторону собеседника.
- С детства терпеть не могу… слышал? – зарплату прибавили – Харитонов добился таки…
- Очень кстати – у меня ремонт начинается…



19.09.14
10:31