дельфин1

Маленькая теплая ручка покоится в моей холодной, большой палец по привычке поглаживает ее бархатную белоснежную кожу, она это замечает, бросает на меня такой взгляд, что мне кажется, у нее в глазницах не глаза, а раскаленные угли. Я мгновенно отдергиваю руку, запахиваю пальто, поднимаю  воротник и поворачиваюсь к дороге перед собой. Она тянется на тысячи километров, обвивает множество городов, ночью похожа на огромную змею с тускло желтыми крапинками-фонарями. На ресницах у меня тонким слоем лежат пушистые снежинки, от этого становится весьма трудно моргать. Я стараюсь подавить в себе желание посмотреть в ее сторону, потому что знаю, что она смотрит в мою.
Утром ей пришло письмо от лица руководителя психиатрической клиникой, где находилась на содержании и лечении ее мать. В письме было много слов, которые не значили для нее ровным счетом ничего, но была одна фраза, изменившая ход ее жизни навсегда. Всего три слова. "Ваша мать скончалась". Я видел ее глаза во время чтения. Только они выдавали пожирающую ее боль. Налитые кровью, безумные, покрытые пленкой слез, готовых сорваться бесконечным потоком по ее щекам. Но в итоге не упало ни капли. Она лишь открыла рот и закричала так громко, что мне пришлось закрывать ей рот, чтобы соседи не вызвали полицию или скорую. Ее всю трясло, она отчаянно пыталась выбиться из моих крепких объятий, кусала мои ладони, царапала запястья, а потом в один миг обмякла у меня на руках и разрыдалась, утыкаясь лицом в мою грудь. Мне было непривычно унимать человека на грани истерики, я пытался придумать, что мне сделать, чтобы ей стало легче. Но единственное, что мне показалось правильным в такой ситуации - молча гладить ее по спине и не отпускать от себя ни на сантиметр.
Теперь мы стоим на автобусной остановке в томном ожидании нашего автобуса, который любезно отвезет нас в город, где находится квартира ее матери, а также злополучная психиатрическая клиника. Я раскачиваюсь из стороны в сторону как маятник, легкие белые снежинки как бы замирают в воздухе и прислушиваются к треску снега под ее ногами, который похож на крошечные фейрверки, она ходит и беззвучно проклинает график прихода автобусов, потому что наш опаздывает на двадцать минут. Достает из кармана пачку сигарет, обязательно крепких, в темноте утра вспыхивает яркий огонек зажигалки, и она с наслаждением затягивается. Сырой воздух огнем обжигает мои легкие, мне трудно дышать, а это проклятая девочка рядом жадно впускает сигаретный дым в себя, словно не чувствует никакого холода, словно весь мир сосредоточился вокруг нее и обвил теплым облаком. Вишнево-красное небо тяжело поднималось из дымки между небоскребами, и наш автобус наконец лениво подкатил к остановке. Мы с легкостью забрались в него, оплатили проезд, сели на самый последний ряд сидений и унеслись прочь из города навстречу грусти, печали и скорби. В пути она положила голову мне на колени и попросила не убирать руки от ее волос. Я перебирал каждую прядь, принюхивался, крутил между пальцами, заплетал  в тонкие косички, добиваясь того, чтобы кончики пальцев навсегда впитали ее запах. Чтобы у меня осталось хоть что-то от нее.
Когда мы приехали, мне не хотелось будить спящее на мне существо, и я бережно взял ее на руки и вынес из автобуса на мороз, в разбушевавшуюся метель. Она мгновенно проснулась, вздрогнула, не понимая, почему находится над землей, а когда осмыслила, быстро спрыгнула с моих рук и, не сказав ни слова, направилась к входу в метро. Ее мать оставила ей в наследство свою квартиру и загородный дом. Последний Мия собиралась продать, а квартиру оставить себе. Сейчас мы должны были встретиться с человеком из агентства, тот проводит по адресу и оставит ключи законной хозяйке. Она уже бежала по грязной обледеневшей лестнице, словно вприпрыжку, словно ей доставляло удовольствие оставлять меня беспомощным позади и заставлять думать, что когда-нибудь она убежит так навсегда. Я кричал ей вслед, какое-то время ее фигурка все удалялась, но потом вдруг остановилась. Мне пришлось ускорить шаг, это получалось у меня весьма нелепо, ибо я с детства хромаю на правую ногу. Наконец я догнал ее, она схватила меня за руку и сказала, что ей страшно. Без лишних вопросов мы спустились в зал прихода и ухода вагонов, сели на свободную лавочку, она прижалась ко мне и заглянула прямо в глаза. Я еле сдерживал слезу, боялся еще сильнее напугать ее. У меня в голове громыхало чавканье бесчисленного количества челюстей, пожиравших мою плоть. Кроме этого мерзкого звука я слышал ее шепот из внешнего мира, она говорила, что не нужно было спускаться сюда, не нужно было оставлять маму этим извергам в больнице, она ненавидела себя вслух. Говорила, какой я неисправный идиот, раз посоветовал обратиться к профессионалам после первой вспышки агрессии.
В тот раз Мия пришла со мной за руку к себе в дом и молча проследовала к себе, таща меня за собой. Это было самое жаркое лето на моей памяти. По этой причине, как только дверь ее комнаты закрылась, она припала ко мне губами и попросила раздеть ее. Реакция у меня всегда была заторможенная, ее слова добирались в обход сгоревших нервных волокон и разрушенных синапсов моего мозга, но, как только они достигли цели, я тут же пустил руки под ее огромную мужскую футболку, содрал ее и принялся целовать ее разгоряченную плоть. Именно в этот момент дверь беззвучно открылась, зоркие глаза выхватили наши тела из всей обстановки комнаты, выхватили также валявшуюся на полу футболку, и мозг сразу выдал вердикт «попытка изнасилования». Рот превратился в зияющую дыру, из которой доносился крик: « Не трогай мою дочь,  мерзкий извращенец!». В общем, это не все, чем она тогда поносила меня, но в итоге Мия получила незаслуженный синяк под глазом, от чего на следующее утро белок заплыл кровью, многочисленные ссадины и царапины, а также один выбитый зуб. Но даже после этого случая и еще множества похожих она продолжала заботиться о матери, оплачивала ее лечение, приносила еду к ней в палату, хотя женщина, уже на тот момент не признававшая себя ее мамой, каждый раз называла ее «уродской шлюхой».
Моя девочка прижималась ко мне со всей возможной силой, переплетала вместе наши пальцы, комкая тишину, находившуюся между нами. Никто из прохожих не мог понять, что мы делаем, они все были заняты собой и, собственно, правильно делали. Больше всего мне сейчас не хотелось людского вмешательства.
Наконец я осознал, что нам надо ехать, ибо человек из агентства уже как полчаса ждет нас рядом, яростно тыча в свои модные часы. От него приятно пахнет, волосы обильно политы лаком, настолько, что кажутся пластмассовыми, лицо юное и еще не познавшее всех «радостей» жизни. Я в первую очередь всегда смотрю на глаза, у этого молодого человека они оттенка осенней листвы, сквозь которую просачивается уходящее солнце. Мы мгновенно поднялись и буквально побежали к только что прибывшему вагону. Таким образом,  через некоторое время мы вышли на нужной станции, обогнули эскалатор и пружинистыми шагами преодолели оставшуюся часть пути.
Потом ехали на автобусе до нужного дома и взбирались по бесконечным лестничным проходам к конечной цели нашего путешествия. Агент милостиво предоставил Мие ключи, но она, как капризная девочка, завертела вниз опущенной головой. Мне пришлось взять ключи из холодных рук молодого человека и открыть большую металлическую дверь с глазком на уровне моих глаз и позолоченным номером «69» сразу над ним. Нашему взору открылся сначала узкий коридор, вмещавший в себя тумбочку с зеркалом, на котором виднелось сердце, выведенное красной губной помадой, и многочисленные полки и крючки, на которых громоздилась видавшая виды верхняя одежда и обувь. В ноздри пробрался запах застарелой пыли, таблеток, иссушенного дерева и книжных страниц. По бокам весь пол был уставлен стопками книг, корешки были чрезвычайно грязные, настолько, что названия произведений еле угадывались. Итак, мы сняли обувь и проследовали дальше, оставив нашего провожатого в коридоре, так как «он тут уже все видел». Квартира состояла из одной комнаты, раздельного санузла и довольно просторной кухни. Все, что нам нужно. Главная комната – это двуспальная кровать, на которой сейчас комом валялось пастельное белье, два прикроватных столика с лампами дневного света и обязательными стопками книг, огромный шкаф, переходящий в стеллаж и миниатюрный балкон, скорее для цветочных горшков, нежели для ночных посиделок Мии за сигаретой и телефоном. Но ее это не огорчило, наоборот, как мы переступили порог этой комнаты, она сразу принялась все трогать, перебирать разбросанные книги, стаскивать одеяло и простыню с кровати, при всем при этом она безудержно щебетала о том, что мы поставим на месте этих пресловутых «ретро» столиков, как обставим кухню, как будем жить здесь только вдвоем, точнее вчетвером (она считала обязательным наличие двух собак в доме). Я же, слушая в пол уха, переходил из комнаты на кухню, из кухни в туалет, из туалета в ванну, а потом застыл вдруг перед ожидавшим нас человеком и произнес: «Сколько же всего нормального может оставить после себя сумасшедшая женщина». Агент удивленно посмотрел на меня, потом задумчиво сдвинул брови и спросил: «Моя помощь вам еще нужна? Если нет, то вот (он передал мне толстую папку, туго обтянутую резинкой), здесь все документы, у вас нет никаких задолженностей, все квитанции будут приходить почтой. В общем, наслаждайтесь». И он повернулся ко мне спиной,  с трудом открыл дверь и удалился прочь.
Я стоял на прежнем месте, не в силах связаться с реальностью и сделать хоть шаг. Тишину вокруг меня можно было ножом резать. И тут я чувствую острую боль на открытой коже локтя и уже догадываюсь о причине этой адской боли. Ну конечно, Мия решила опять потушить свою мерзкую сигарету о мой локоть. Она часто пользуется моим состоянием оцепенения и делает со мной разные гадкие вещи, например, сует в трусы горсть орехов, обливает водой, неимоверно сильно скручивает соски, кусает до крови. Я после таких проделок долго злюсь на нее, но в один вечер она заползает ко мне под одеяло, укладывает голову на грудь и мирно ждет, пока я поглажу ее по голове и скажу: «ладно, но этом все должно закончиться». В этот раз я раздраженно смахнул частички пепла с круглого, похожего на кратер, ожога, все еще дрожа от боли, и бросил на нее свой самый строгий взгляд. А она подошла ко мне неслышно, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до моего уха, и прошептала своим медовым голосом: « трахни меня на этой развалившейся кровати, как когда-то трахал мою мать мудак, который считается моим отцом». Типичная Мия, ничего удивительного. Конечно, я не собирался ее «трахать», а вот отшлепать ее, думаю, стоит. По крайней мере спрятать весь запас сигарет на неделю. Продолжение следует