Бензин

Она хлопнула дверью и ушла, роняя по дороге слёзы. Дочурка моя, что я сказал не так? Почему я не могу никак подойти к тебе? Между нами словно стена высотой в тридцать лет, шириной в одно поколение. Я хочу понять тебя, хочу быть другом тебе, хочу помогать. Но ты говоришь, что я не тот человек, ты просто разворачиваешься и убегаешь! Боже, куда же ты пойдёшь?.. Ты сказала, что уходишь из дома. Сказала, что не вернёшься. Знаешь, это сродни внезапно всаженному кинжалу в спину. Я купил эту квартиру, чтобы мы могли жить вместе, рядом, в согласии и любви. У тебя есть своя комната (ты же всегда мечтала, Энни!), обвешенная плакатами с твоими любимыми группами, ты приходишь сюда время от времени со своими друзьями, вы смеётесь громко, вы курите, вы слушаете музыку и наслаждаетесь молодостью. Ты моя единственная, чудесная дочурка. Твоя мать однажды ушла от нас, она сейчас в лучшем месте, но куда пойдёшь ты? Ты будешь слоняться по тёмным переулкам этого грязного города, ты ляжешь около мусорного бака и укроешься кожаной курткой. А здесь тебя ждёт любящий отец, горячий ужин и мягкое одеяло. Почему же ты ушла... Дочурка моя, что я сказал не так?
Я измождённо ковыляю по тёмной комнате в сторону кресла. Из коридора лениво светит торшер, в гостиной царит полумрак. Падая на кожаное кресло, в котором я провожу частые вечера в раздумьях, моё тело выдаёт усталый вздох. Из окна видно круглую, полную Луну. Она освещает часть комнаты, пуская длинные холодные тени, она смотрит на меня с сожалением. Я протянул руку к рюмке, стоящей на столике неподалёку. Поднял её, повернул пару раз в руке, наблюдая, как лучи фонарей отражаются в её гранёном стекле, и поставил обратно. Мне нужно позвонить.
Генри, мой старый приятель, всегда выручал в нелёгких ситуациях. И совет дать мог, и делом помочь. Мы сидели с ним в шумном баре, он похлопывал меня по плечу грустно, а я запивал очередную ссору с дочерью водкой и джином. «Друг, не переживай, она всего пару дней где-нибудь перекантуется, надоест ей слоняться по улицам, есть захочет, вернётся обязательно! Всё нормально будет, не пропадёт, девка смышлёная».
Потом я снова сидел в кресле, в том же злосчастном кресле, и сверлил взглядом настенные часы, которые так назойливо и насмешливо тикали. Тик-так, минуты идут, часы утекают, а твоя дочь далеко-далеко, и к тебе возвращаться не хочет. Я всю ночь не мог уснуть. Эти часы словно били каждым своим ударом мне молотом в виски, эта Луна светила ярче обычного, а в голове плясали гнусные мысли. Глаза слипались, но я не мог спать. Я свалился в сон уже ближе к утру, от обычной усталости, всё так же сидя в кожаном кресле.
Ото сна меня разбудил звонок в дверь. Я сорвался и побежал, впопыхах включил свет, взглянул в зрачок в надежде увидеть свою бедную дочь, но... Но снаружи было пусто. Я отворил дверь, чтобы оглядеться, но внезапно споткнулся о чёрный ящичек. Минуты замерли в этот момент. Пыльный подъезд. Через покрытые осадком нищеты стёкла едва пробивался свет на лестничную площадку. Оседала пыль, поднятая безымянным почтальоном, принёсшим эту странную чёрную коробку. Всё было серо, как жизнь, как перспективы, как старый твидовый пиджак на мне. Я медленно наклонился к посылке и аккуратно взял её в руки, занёс в квартиру. Я ещё некоторое время боялся открыть её, нерешительно сидел прямо перед ней на кухне, поставив её на кухонный стол. Рассматривал её сверху донизу, словно это была бомба замедленного действия. И я был прав.
Аккуратно приподняв крышечку, я обнаружил внутри прозрачный пакет и записку. Увидев, что было в пакете, я вскрикнул от ужаса и отшатнулся. Я чуть было не упал со стула. Нет, чёрт возьми, нет, это не может быть правдой! Красные пятна, полиэтиленовый пакет, чёрный маникюр... Палец... Этот палец я не мог не узнать. У меня перехватило дыхание, я судорожно искал бутылку с водой, дрожащими руками откручивал крышку. Через несколько минут я собрался с духом и взял записку из посылки.
«Каждый час опоздания будет стоить ещё одного пальца. Через два часа на складе химзавода».
Я снёс на своём пути торшер, споткнулся о стул и чуть не упал, схватил ключи от машины, куртку, выскочил наружу, даже не закрывая дверь.
Не успел заметить, как сидел в машине и нёсся куда-то. Образы за окнами пролетали стремительно, расплывчато, я не видел, что происходит на дороге, я видел только образ своей страдалицы перед глазами. Энни, лишь бы всё с тобой было в порядке.
Вот и этот склад, всегда пустующий, всегда тёмный и опасный. Я выпрыгнул из машины и побежал ко входу. Он был открыт. Как только я зашёл в тёмное помещение, не успели ещё мои глаза привыкнуть к темноте, как я почувствовал удар чего-то тяжёлого о свою черепушку.
Расплывчато так всё. Я чувствую, как что-то руки сжимает, не могу двигаться. Слепит. Эта лампа светит прямо в глаза. Кто-то напротив? Я прищурился, попытался прийти в сознание. Господи! Энни! Ты тут, ты жива!
Моя девочка сидела напротив с перевязанным ртом и глазами молила о помощи. Я вытащу тебя, моя любимая, вытащу обязательно!
Послышались шаги в темноте, а с ними и скрип колёсиков. В её глазах заиграл страх. Медленно к нам вышел человек в белом халате, прикативший и поставивший прямо между нами двумя небольшой больничный столик. Его лица видно не было, на лице была марлевая маска, на руках резиновые перчатки. Он подошёл, грубо взял меня за голову, откинул её и рассматривал зрачки. Похлопав меня по щеке, отошёл обратно к своему столику. Уже сейчас он внушал некий таинственный ужас. Что же это за люди... Ни требования выкупа, ни убийства, ни краж, только приказ приехать.
— Ты будешь смотреть.
Он обращался ко мне. Я не мог произнести ни слова. И не только потому, что во рту у меня был кляп. Я даже морально был заткнут, убит, даже мысли съёжились и спрятались в углу сознания. Я просто наблюдал в бессилии.
Человек в халате подошёл к столику. На нём стояло несколько пробирок, ампул, ёмкостей. В каждой была жидкость, большинство прозрачные, некоторые синеватые. Он встал по другую сторону стола и указал пальцем на первую пробирку в ряду.
— Ортофосфорная.
Затем он театрально взвёл руку, указал на вторую пробирку.
— Сульфатная.
Затем на третью.
— Хлоридная.
Это он произнёс словно с улыбкой, будто бы это был его любимец.
— Олеум.
— Азотная.
— Цианистый водород.
Его лекция по химии продолжалась ещё с минуту, пока он торжественно не закончил на последнем названии и не хлопнул в ладоши, словно ознаменовав начало второго акта.
— Итак, дорогой папаша. Сейчас твоя задача будет проста. Мы выберем вместе с тобой три жидкости из этого широкого-преширокого спектра, — на этих словах он обвёл рукой больничный столик, — и у каждой из них будет своё предназначение. Первая... Первую я вылью ей на руку. Это для разминки. Вторую — на голову. Третью же, в качестве десерта и завершения нашего эксперимента, я заставлю её выпить. Но выбрать из такого множества чудесных веществ будет довольно сложно, не так ли?
Я не понимал. Не понимал, о чём он толкует. Всё словно было во сне, он плыл, его голос то уходил куда-то вдаль, то приближался и звучал у меня в голове. Это был ад. Что мы сделали этому человеку?
— Очнись!
Он дал мне пощёчину и я мгновенно пришёл в себя.
— Я буду указывать на каждую ёмкость вот этим вот пальцем. Ты, папаша, будешь послушно кивать. Мы выберем три вещества вместе с тобой, а затем испробуем каждое в строгой последовательности.
Он встал ровно, выровнял спину, и величественно, медленно поднёс палец к первой пробирке. Я уже начисто забыл все названия. Что происходит вообще...
Он провёл пальцем в сторону, переходя от одной ёмкости к другой. Я молча сидел, не двигался, не понимая, что он делает.
В какой-то момент он сорвался в злости, подбежал ко мне и врезал мне кулаком в челюсть.
— Чёртов ты идиот, ты должен кивать! Разве так сложно кивнуть, тварь паршивая?! Если ты не выберешь три из этих тринадцати, я их все вылью прямо на лицо твоей мелкой шавке, чтоб эта тварь сдохла!
Теперь до меня дошло. Энни... Неужели...
В то время он встал обратно в позу и указал на пробирку. Он начал медленно двигать пальцем в сторону, переходя на следующие ёмкости, а я... Я глядел на дочь. Её глаза испускали слёзы. Эти слёзы, большие, горькие, они были сильнее каждой этой кислоты, они несли больше боли и страданий, чем любое оружие на этой планете. Моя любимая, я должен это сделать. Я кивнул. Я не видел лица этого человека в халате, но я почувствовал, что он улыбнулся. Затем я кивнул ещё раз и ещё один.
Он снова хлопнул в ладоши и поднял первую пробирку к свету. Прозрачная жидкость.
— Итак, первый экспонат — азотная кислота! Довольно сильная кислота в неразбавленном виде, посмотрим, что из этого выйдет.
Она пыталась брыкаться. Она была в синяках, видно было, что её избивали. Так слаба, беспомощна... Как и я. Я так бы хотел спасти тебя, дорогая... Так бы хотел.
Крик. Такой внезапный, пронзающий, по-настоящему истошный. Выбивающий душу из пазов, заставляющий цветы вянуть, а глаза испускать слёзы. Этот крик превратился в хрип спустя минуту, а человек в халате, словно ребёнок, радовался результату. Он принялся за вторую пробирку.
Схватил её и спешил и её опробовать.
— Цианистый водород!
Моё сердце разрывалось. Нет, стой, нет, нет, нет, нет, остановись!
Но он неумолимо поднимает очередную ёмкость над головой моей дочери. Я ловлю на себе её взгляд, её пустые глаза, налитые слезами, молящие о помощи.
Он медленно поворачивает руку, опрокидывает пробирку с едкой жидкостью и...
Я открываю глаза.
В ушах всё ещё стоит гул. Словно отголоски крика моей дочери, эхо в моём собственном сознании. Я в холодном поту, в своём кожаном кресле, в своей квартире. Сердце бьётся так, словно сейчас вырвется наружу. Кошмар...
Я пытаюсь прийти в себя, понять, что это было, оглядываюсь по сторонам. Светает. За окном уже лучи утреннего солнца пробиваются.
— Энни? Энни?
Я зову её в надежде услышать её голос из другой комнаты, такой недовольный, сонный. Но наша ссора сном не была. Она действительно ушла. И с ней могло случиться всё, что угодно. Чёрт, я должен её найти!
Я беру куртку, ключи, одеваюсь, и выбегаю наружу.
Катаясь по городу, рассматривая все уголки, спрашивая прохожих, я пытаюсь найти свою любимую дочурку.
И вот, кажется, мне повезло. Немного поодаль я увидел группу людей, так напомнивших мне компанию, недавно бывавшую у неё дома. Подъехав к ним, я встретил не лучший приём.
— Что надо, дедуль?
— Ребята, эм, вы не... Вы не знаете, где Энни? Анна.
— Анна? — Они переглянулись. Один пожал плечами, а второй сказал: «Кажется, её кто-то видел вчера вечером на Бензине. Может, она ещё там тусует».
По коже прошла лёгкая дрожь. «Бензин» — местное убежище всех наркоманов. Это заброшенный канал на окраине, забросанный мусором и отходами. Как отходами, выбрасываемыми человеком, так и отходами общества. Многие наркоманы начинают там свой путь, многие заканчивают. Там всегда можно найти несколько полумёртвых тел, завёрнутых в тряпки, пару барыг, нужный товар, иногда даже оружие.
Я завёл машину и помчался в другой конец города в надежде застать её живой и невредимой.
Утреннее солнце всеми силами греет эту прогнившую дыру. Среди лабиринтов мусорных баков и картонных коробок я ищу свою беднягу-дочь. Поднимаю пыль, тормошу завалы мусора в поисках человека. Энни! Энни! Где же ты?
Я отбрасываю в сторону очередную картонную коробку, а под ней одни только банки, пакетики, мусор. Но вот, я оглядываюсь, и вижу вдали что-то знакомое. На земле, среди грязи и отбросов виднеются знакомые золотистые волосы. Но теперь это не цвет искрящего золота, это волосы цвета выжженного песка, земли и грязи. Я сбрасываю с неё коробку, пытаюсь перевернуть лицом к себе. Она без сознания. Боже, Энни, что произошло... Её глаза раскраснелись, под глазами тёмные пятна, кожа грязная и дряхлая. Ногти на руках пожелтели, на руках синяки. Синяки? Рядом с её телом я вдруг замечаю несколько шприцов. Чёрт...
Я держу её рукой под голову, а она не подаёт признаков жизни. Почему, Анна...
Я лелеял тебя, дитя. Я люблю тебя, и разве было у тебя право кончать вот так?
Приподняв её прекрасную головушку чуть выше, я поцеловал её в лоб. Милая... Знаешь, в этот раз я не буду просто сидеть в стуле связанным и бессильным. Я не отпущу тебя одну.
С этими мыслями я поднял один из шприцов, который ещё казался не опустошённым. Нащупал вену. Вонзил острую иглу и выпустил в свою кровь её жизнь и смерть.
Что ж, милая, я пойду с тобой.
Я взглянул ещё раз на её прекрасное лицо. Оно было наполовину мертво, но всё так же прекрасно.
И вдруг она приоткрывает глаза. И хриплым, тихим голосом:
— Папа? Ты пришёл?
Да, милая, я пришёл. И никуда теперь не уйду.