Ум исчез

 
«Экспансия дневного «Я» и деградация ночного «Я» до эмбрионального состояния – характерная черта нашей эпохи».
  Народная мудрость.


«Время - вещь, о которой идет дело, наверное, все дело мысли»
      М. Хайдеггер

      «Время - движущееся подобие вечности»
      Платон



1.


         Далекие от наивности юношеских секса и отчуждения, они плыли себе по облакам, словно им все нипочем, словно им небеса дали свою награду за все земные труды. Он вовсе не был студентом первого курса, ему абсолютно не хотелось идти по стопам своих одноклассников, которые в ту пору уже на станках работали день и ночь: отливали пули и снаряды для фронта. Боязнь темноты ничто по сравнению с ужасом Пустоты. Эго должно растаять, подобно айсбергу в тропических водах. На его лице одна лишь тоска и безразличие, его глаза пустые и мертвые, но все-таки Генри в школе был предметом обожания учителей, которым хотелось внедрить мальчугана в свои апартаменты, дабы там с ним создать тандем, который бы на время избавил их от скуки повседневного существования. Мы яркие, сияющие звезды, наделенные глубокой связью со вселенским знанием. Разум не господствует над телом, он становится телом. Тело и разум единый организм. Наша биография становится нашей биологией. Разум и тело общается между собой посредством «молекул эмоции». Они все время его фотографировали. Говорили, что ему надо сниматься в фильмах про детей-индиго. Щенков белых разводить у себя на даче, дворовые собаки родили их, а воспитывать некому. Вот пусть он у себя на даче и займется ими.
        
        Генри стоял на берегу моря, круги спасательные плавали на воде, по дну ползали крабы, ему казалось, что это и есть его картина дня, в которой он видит самого себя без изъяна. Вон парочка целуется, сидя на скале, парень пьет вино после поцелуя, а она схватила камень и бросает его в воду. И снова поцелуи. Она шею повернула, губы их коснулись, они пытались демонстративно так делать, чтобы показать, что они нашли свое счастье друг в друге. В кармане парня валялась мышеловка с мертвой мышкой. Мышь была вся изъедена червями. Стив Джобс снится ей, а ему снится Брюс Ли постоянно. На пирсе сидели три парня, ели мясо, обсуждали политическую ситуацию в мире, проклинали гнусную Америку, в которой царит хаос и паранойя. Парочка решила искупаться, он ее толкает со скалы в воду, она хохочет, он прыгает за нею, они плывут к огромному камню, что торчит из воды. Залазят на этот камень, сбрасывают свою одежду, она принимает миссионерскую позу. Парни съели мясо и теперь глядят на них, желают им долгой и счастливой жизни, посылают ко всем чертям буржуазный порядок мирового империализма.
         
       Генри сидел на камне и смотрел на эту парочку, он испытывал смертельную тоску, глядя на них, ему казалось, что это сансара, что это есть животный мир, что это инстинкты, что это просто игра пола и не более того. Волны били об их тела, камень был покрыт водорослями, она смеялась, он же пытался войти в нее, она считала это все игрой, он же хотел все-таки войти в ее, дабы у всем показать, что он не боится постороннего взгляда. Парни, что пили пиво, кричали им, чтобы они не стеснялись их, ибо тут природа, тут все путем идем, не стоит бояться осуждения, надо брать быка за рога, ковать железо, пока оно горячо. Генри слышал, как парни говорили о том, что Украина продалась США, что такой страны как Украина больше нет. Девушка, что лежала на камне, хохотала, парень лежал на камнях и пытался войти в соц.сеть, чтобы выразить свой протест против буржуазного мира. А она так громко смеялась и не могла контролировать свой смех, ей хотелось смеяться и она смеялась без всяко причины. И вот поднялся ветер, волна мощная сбросила их с камня.
 
        Дурной сон снился Генри. Снова и снова снился бред. Генри — это псевдоним паря, а все в школе его называют Гена. И сон вот о чем. Они ласкали его после уроков в подсобке. Дарили ему малиновые леденцы и шоколадные батончики. А ему в ответ приходилось им читать стихи Ахматовой: они ставили ему одни пятерки, говорили ему, что он воин света, воин добра. В подсобке пахло дешевым женским шампунем, картами мира, учебниками по биологии, схемами автоматов и ракет, что были актуальны в 40-ых годах. Дома учительницы вешали его снимки у себя в ванной и когда мылись, то частенько смотрели на его пухлое личико и читали вслух Блока. Гена после этих снов сам не свой. Дурные сны. Тяжелые. Изматывающие его психику.     

             Однажды Гена пошел домой к Вике, то была его подруга по десятому классу, и вот на улице сломалась маршрутка и он понял, что она не ценит его преданность к ней. Она не врала, она всегда чиста перед ним, хотелось ей, чтобы он сам сказал ей о том, что любит. Но Гена не знал слов. Он молча смотрел на нее. Тут он вышел из маршрутки и пошел пешком к дому, где она жила. Она открыла дверь и он сказал, что сегодня день рождения его. Она же подарила ему свою улыбку. Гена умирал без ее улыбки. Ему казалась, что Вика вне пола, она для него иногда представляла боевую деву, что будет рубить мечом либералов. Вика посадила его на диван и стала читать ему свой дневник. А после чтения сказала:
Близок час, когда мы вымостим полы всех уборных золотом и сюрреализмом чистой воды. Золотой унитаз в каждый дом. Ты по натуре одинокий человек. Ты не способен ни с кем дружить. Слушай, друг, а походи по комнате, но без одежды, я просто на тебя буду смотреть, буду любоваться. Я тебе пока в кухне чаю налью. Мне тут хату купили родители, но я пока что тут живу, эту я снимаю, тут повсюду книги валяются, читать люблю. Это моя страсть. Вон статуэтки богов стоят на столе. Религию изучаю любую. Культы люблю оккультные изучать. Работают лишь кони, ослы. Слушай, а у тебя ведь закрытое сердце – ты никакого не любишь. Нации есть неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи и общественного развития. Буржуазия всегда на первый план ставит свои национальные требования. Ставит их безусловно. Для пролетариата они подчинены интересном классовой борьбы. Только пролетарии способны уничтожить национальную обособленность, только пробуждающийся пролетариат может установить братство между различными нациями. Ни одной привилегии ни для одной нации, ни для одного языка! Наше дело – это сплачивать рабочих всех наций. Всякая буржуазия хочет в национальном деле либо привилегий для своей нации, либо исключительных выгод для нее. Пролетариат против всяких привилегий, против всякой исключительности.

       Гена ходил от скуки по комнате, вот черную кошку она украла у соседей, теперь кошка живет у нее. Без имени. Просто кошка. На стене висел огромный коллаж, который она сама сделала. На нем было белое пространство, а в глубине его диван был желтый, а на нем лежал скелет, а вокруг дивана яблоки и вишни. Кошке корм купила, но забыла куда положила, о, кошка хочет выпрыгнуть из балкона, бежим спасать ее. Я не хочу взрослеть. Я плохо кончу. Не буду строить из себя пахаря. Вон, моя страничка в Сети, гляди, моя любимая музыка, все банды, что и ты слушать, тут и панк и рок-н-ролл, регги. А вот «Мертвеца» не видела еще я, но посмотрю, я вообще дико отстала от мира людей. Ловцы снов делаю сама каждую ночь, ведь это расслабляет не слабо: у меня их тьма, вон, висят они на стенах, а обои уже выцвели, эту комнату я уже лет двадцать снимаю, ни разу ремонта не делала, все время после работы сижу тут, никуда не хожу, все надоело, сама устала от себя, помню, что ты инквизитором был в одной из жизней, а я была ведьмой, что жупел католический жгла каждую ночь на шабаше. На шабашах пила кровь младенцев, ела их мясо, сжигала кресты в костре, прыгала через огонь, летала на метле над городом. Просто сны у нас общие, мы слепые котята, ищем себе молочко, просто думаем, что умнее всех, жаждем прорваться на ту сторону, дабы проснуться, мы жулики, ищем Бога в мире, а он лишь в нас. Ты мне руки бензином облил, свинья ты, лижи мне между ног за это, давай, быстро лижи, докажи, что ты мой теперь навеки. Ладно, шучу, дай-ка я посижу на комоде, это успокаивает, буду смотреть на статую Будды и мантры про себя повторять. Да, она все сидела на комоде и смотрела на белую статую Будды, что стояла на столе, а он молчал, сел на диван и стал смотреть на нее. За окном летели самолеты на север с припасами для полярников. Гудели стекла в доме. Кошка убежала на кухню искать корм, капала вода в ванной, кран был неисправен. Мне мать подкидывает деньжат на жизнь, ведь в школе платят слабо. Купила новый монитор, нравится? Мы тут все герои, смотрим в свое отражение на воде, любуемся им, желаем себе новых путешествий вглубь себя. Все деньги я трачу на книги. Все деньги, что мне дает мать и работа в школе. Мои наркотики – это только книги. Слова для меня и есть пища.
- Эй, чего смотришь на меня-то? Я стара, да? Да я молодая особа! Мне сорок пять лет, но это радует, ведь помирать скоро! Тело уже не то, ты бы видел меня двадцать лет тому назад. Эросу глубоко присущ элемент тоски. Время есть тоска. Я счастья хочу. Мизантропия достала! Читаю по ночам Сашу Черного.
- А что нельзя смотреть? Да, есть тоска пола. Пол есть тоска, потому что на нем лежит печать падшести человека. Дионисизм порождает трагедию.  О, да у вас падают на пол знаки, что висят на стенах. Я тоже хочу счастья. Сера всякая теория и древо жизни вечно зеленеет.
Да, то знаки, что я сама открутила от столбов. Прямая стрелка означает, что мы идем верной дорогой, мы идем к Богу прямым путем, все знаки эти упали за диван, мы можем заняться сексом, у меня диван большой. Примешь душ? Если не хочешь секса, тогда иди на кухню и сделай мне чаю.

         Гена надел черную пижаму на голое тело, кеды на ногах, на голове у него «площадка», в руках гитара. Забыл про чай и про учительницу, что ждала его, сидя в своем комнате. Мчится сломя голову по переулку, а к нему подбегает Лиза, вся обтянутая черной кожей, цепи в руках и бита, свастика на спине металлическими заклепками выбита, серп и молот в виде значка на косынке ее черной.
- Ищешь девочку, дабы с нею читать ночами Шукшина, думаешь, что сможешь осилить «Вия»? Давай про Тараса Шевченко – вурдалака я тебе сказочку расскажу, хочешь? – спросила она у проходящего мимо парня, но он молчал и смотрел на нее, обдумывая свой бунт против власти конечного.
- А может быть, ты меня хочешь, может быть, ты будешь со мной ночами читать «Малину красную» у меня дома? – вновь спросила она у него.
- Ага, гражданка, ты бы пошла в библиотеку и почитала бы там трактаты по буддизму, - советовал с кривой ухмылкой Генри, - тебе после этого станет легко идти по земле, легко будет улетать. Я никогда не чувствовал себя счастливым. Я дам ощутить тебе свою силу любви. Будда во мне живет. В моем паху вскипает генетическая жидкость. Это все сансара.
- Ищешь девочку, с которой будешь играть в шахматы ночами темными? – снова спросила она и улыбнулась, глядя на его стриженую голову.
- А для меня свобода первичнее бытия, - ответил Генри.
- За углом есть место, где мы можем в шашки сыграть. А ведь любовь есть иллюзия. Мир есть огонь! Дай денег на жизнь!
- На пару сотен гривен, гражданка, бери, пока я добр, - протянул ей свой бумажник парень.
Бог – это смерть. Бесконечность – имя одного мертвеца, который не умер! – сказала она устало, взяв бумажник и быстро положив его в карман кожаного черного плаща, пошла в сторону домов.

         В ее квартире было полно кошек, на полках стояли статуэтки Будд. На полу была поляна клубничная. В квартире она жила одна. На столике лежали все тома Льва Толстого и Чехова. Статуя Кришны в буфете стояла посреди кучи ирисок. Это она купила у соседки, дабы та не умерла с голоду. На потолке висела огромная голова дракона. Главное, что кошки смотрели на них и смеялись.    
- Я хочу в Китай еще раз поехать! Там молодые люди меня развлекают в монастыре, о, как это прекрасно: горы, солнце, монахи, ручьи, - говорила она, лежа на диване.
- А деньги на билет есть, молодая особа, есть?
Греби на лодке, получи деньги, силу накачай, помечтай о солнышке, об отце своем, что на Луне живет. В час сто рублей. Такая работа. Это мой основной заработок. Лодку свою сам сделал из березы. Я гребу столько, сколько я смогу вытерпеть. Люблю свою работу, брат Генри, выпьем вина, на елку залезем, будет нам мир и покой. Греби себе до потери пульса, а вечером тебе могут дать две тысячи рублей. Всяких там парочек влюбленных катаешь. Я им так говорю просто: секс вам уже не нужен будет, ибо ваши тела после смерти растворятся в великой пустоте. Будда любит вас. Его любовь к вам должная подняться над физиологией.

        Генри после дум о вечном осушил стакан молока, поднялся, набрал подруге сообщение в Сети, поставил видеокассету «Сцены у моря» в видеомагнитофон, включил телевизор, пару компьютеров включил и холодильник. Она даже и слова не сказала. Будда в ней уже жил. Это ее отец все купил, он моряк, раз в год на летний период к дочери приходит и дает ей пару тысяч долларов.
- Хата не моя, все равно снимаю, делай что хочешь, только выбей ковры, что висят на стене, будь другом, выбей их, а после еще разик можешь выпить молока. В холодильнике пару литров еще есть.
- Да, как скажешь! Я тут полюбовался изящной фигуркой Будды, что стоит у тебя в коридоре. Это из Индии? Я знал одну даму, что прыгала все время, работая на стройке храма Будды у нас в городке. Она прыгала и кричала дерзко: «Кто не скачет, тот атеист». Все хохотали над ней, а она могла скакать почти целый день. Начальник давал ей денег на жизнь, говорил, что с юродивой возьмешь. А после пристроился сзади нее и стал кричать ей на ухо: «Мы тут все атеисты, мы не хотим скакать!». Ничего утонченного в этом не было, да и не к чему утонченность. Оба понимали, что надо делать. Она скакала, ибо верила в Будду, а он просто смеялся, глядя на нее. Она взяла в руки отбойный молоток и разрушила статую Будды, что ребята привезли из Китая. Ее вес был две тонны. Ее напряженный отбойный молот лихо крошил каменное изваяние Будды, статуя на глазах превратилась в прах, а после она вырыла яму за оврагом и все остатки туда отнесла, а после уехала в Тибет, говорит, мол, еду в свою потайную пещеру, где меня никто и никогда не найдет. 
- Солнышко, еще и еще, ох, ах, расскажи мне про эту дурную женщину, – шептала она.
- Ты любишь страшные истории? – сквозь зубы спросил он.
- Шалунишка ее начальник, а она просто блаженная, ей, по-видимому, реально мозг не нужен, - хихикнула Лиза, - не, ну это же надо было додуматься! Статую люди везли ее черт знает откуда, а она так взяла и натурально испортила ее. Она тебе нравилась?   
- Она просто была достаточно чувственна, чтобы ощутить брызнувший в нее любовный сок, что находился в статуе, она так и говорила, мол, этот сок лишь я пью, лишь я ощущаю, а все крутили пальцем у виска, мол, благодать в ней некая, вот ее и несет по жизни. Она, сломав статую, кончила в тот же день работать на стройке, говорит, еду в Китай, там меня пещера моя любимая ждет. В нахлынувшей волне нирваны, она забила на проблемы жизни, на вечные темы, она кулак показала начальнику, а ну давай деньги, а не то я тебе покажу, где раки зимуют, а начальник, толстый дед, затянулся трубкой, осмотрелся, а кошки убежали к реке, кошки, что сторожат стройку день и нощно. Да, на том пике, за забором желтым, она сидела, но без печали, а после, махнув руками, быстро взлетела до настолько высокой точки, что спуститься оттуда ей уже не суждено. На пригорке, где висит луна, там она сидела, а все строители видели ее полет. Она махала им рукой и слала воздушные поцелуи. Прощалась с ними, ведь ее ждет Китай, где ей будет легко плыть дальше и дальше, туда, где нет координат, нет схем и логических понятий. Вика еще покажет себя всему миру, вы ее еще увидите, вы еще узнаете о ней!



2.


       Открыть духовные Америки вам непременно надо. Все распадается и на центр уже нет опоры, выключи разум и отдайся потоку. Анархия накрыла мир. Нет ничего нового под солнцем. Чтобы странствовать во вселенной, надо бросить на Земле словесный багаж, всякий мусор типа: помолиться, о стране поговорить, о мамочке, о любви, о партии родимой. Учитесь жить без религии, без страны, без друзей. Научитесь видеть вещи ясно, без предрассудков. У Европы тоже есть ее особая эзотерика, но мы будем читать дальше «Путешествие на Восток» Германа Гессе. Ведь это все для них, они читали всю ночь напролет эту жутко волшебную книгу. Индия и Китай их манит. Тибет тоже манит. Тайны всякие им хочется понять и разгадать. Истины нет. Все дозволено. Фрейд называл оргазм «1а petite mort», «маленькая смерть». Кант – это великий философ Европы, который дал миру особый вид мышления. Вечность видна в цветке.
 
             В Турции построили морг с сигнализацией для "проснувшихся мертвецов". В холодильнике покойницкой инженеры установили специальное оборудование, которое включает сигнализацию, если в камере с трупами зафиксировано движение. По словам разработчиков, даже малейшее движение приведет к активации системы оповещения.
               
       Народ в парке слушал речи учителей. Кто-то после этих речей стал православным, кто-то суннитом, шиитом, сатанистом, поклонником Ктулху, кришнаитом, буддистом, кто-то уверовал в Бездну. В парке народ пел мантры и молился. Все молились за мир во всем мире, но фанаты Бездны были иными. Тупость – это огромный порок. Генри смотрел на негров, что курили план, созерцали неведомые ландшафты, закрывали глаза руками, хохотали навзрыд, улыбались и хлопали друг друга по спинам. Негры сидели на травке, держали гитары, но не играли, а просто собирались с мыслями, им так было хорошо, что они обо всем забыли. В тот же час бабки и деды этого городка сидели на кухне, пили вино из огромной зеленой банки, им хотелось полета в космос, дабы лететь туда, где звезды и метеориты, вновь сосали из бутылки самогон. Они, видя ужасную глупость бытия, кричали, что это не честно, что им теперь хочется быть на планетах дивных, дабы там космический порядок созерцать, ведь вся жизнь впереди, надо лишь больше смотреть вглубь себя, чтобы лететь подальше от земли.

           Гена и Лиза поедали пиццу в баре, что находился в центре города. Она сидит за столом и вспоминает свои дела. Так приятно вспоминать такие вещи. Она добродетельна до безобразия. Этим утром она купила электрочайник, пару блоков сигарет, пачки чая ребятам, что жили в палатке кришнаитов. Те дали ей поесть бисквита с кофе, попросили еще поцелуя, она целовала их толстые губы, они обещали ей, что будут биться с олигархами, взорвут их дома, чтобы люди стали свободными, а не пахали на них без толку. Ей хочется дать им совет: уничтожьте эго, делайте все время асаны, сносите режим дня свой.

           Гена сидит за столом, ест пиццу, а она ему показывала свои фотографии на мобильном телефоне. Вот первый кадр: она сидит в сауне с подругами и смотрит в потолок, мужчины стоят напротив и держат в руках дорогое вино в хрустальных кубках, их торс оголен, мощный пресс у каждого, от такого их вида, подругам хочется бежать в пустоту. Ведь паранойя включается со страшной силой, их белые тела соблазняют дамочек, туманятся в голове все мысли и желания, хочется на койку и забыться сладким сном, напившись перед этим вина, поспав с мужчинами, бедра которых затянуты белым шелковистым полотенцем. От этой фотографии Генри ощутил некую потерянность чувств. Он понял, что госпожа Бовари это он и есть. И тут в его голове стали слова разные появляться. Он стал наговаривать их ей, а та ела пиццу и хохотала, ей казалось, что это утро просто еще один бредовый сон, не, ну правда, она покупает парням электрочайник, а те обещают спасти страну от олигархов. Наш город – это центр гуманизма и эллинизма. Все кончено, рабочий класс мертв, фабрики стоят, олигархи мертвы. Заводы дымить перестали, кладбища наполнились свежим мясом. Номады повсюду. Люмпены кругом. Никто не будет идти на работу, всем хочется лишь спать и есть. Работы нет, ибо от работы кони дохнут. Посты забыты, гробы забиты, земля сырая на кладбище смотрит краем глаза в отдаленную вселенную на краю солнышка. Церкви под землей, попы лихо пляшут на амвоне, дикие танцы стальных уток, море шума и восторга. Катакомбы туда ведут бесконечные. Города с разбегу рухнули в яму, на дне которой плыли тысячелетия, в которых отражались фантазии красных и черных королей. Устали народы жить на земле, им хлеба уже не надо, а в космос охота им лишь одного, им лететь бы за пределы солнечной системы. Пустынна земля и нет на ней ничего. В мусульманском раю оргазм длится шестьсот лет. Прими ислам, дабы ощутить в полной мере этот райский подарок. Повсюду странная оживленность предметов.
 
         По снежной трассе Гена без всякой идеи медленно брел в Китай, словно бы искал что-то там, может быть ту, что взлетела тогда, а может быть, он искал истину в снегах. Он тихо под нос пел песни, словно бы записывал свои мысли в блокнот, дабы потом показать монахам, а те бы прочли и усмехнулись. Одиноко темнела его худая фигура на фоне белесых полей. В спину дул ледяной ветер, казалось, что все только начинается. Вся жизнь впереди. Лиза поедала бисквиты, сидя в новом кафе, что открылось возле ее дома. Вся жизнь впереди. Им еще жить да жить. Все только начинается. Китай манит. Ой, как он манит. Паломничество в страну Востока надо свое совершить, чтобы жизнь была сказкой. По телевизору в кафе показывают модный ныне фильм. Его суть вот в чем: в одном далеком городе стоит огромная мусорная корзина, в которой сидит мужик с бородой, он весь купается в бумажках, как оказалось, то гривны: пятьсот, двести, сто гривен. Мужик только голову высунул из корзины, и правая рука тоже выглядывает из корзины. В правой руке у него сто гривен. Довольный такой мужик. Генри видел этот фильм в одном кинотеатре, не заметил в нем ничего особенного, но подруга его была восхищена этим фильмом. Еще один город, переполненный пустотой и гонорарами. Еще один сон. Не желаем более слушать о семьях, матерях, отцах, копах, священниках, странах и партиях. Бога нет, царя не надо...Довольно засирать нам мозги. Хватит! Пара понятий создает неприятности. Дуализм лежит в основе нашей планеты: добро и зло, коммунизм и фашизм, мужчина и женщина и так далее. Любовь – это вирус, афера, задуманная женским полом. Слово – это изживший себя артефакт. Его надо отбросить в сторону. Недавно, как грибы после дождя, повылазили лечебные центры, где лечат молитвой. В этом районе всегда так. Стоит приехать негру-баптисту и все ломятся на его сеансы. Все готовы отдать ему дома и машины, лишь бы исцелил. У нее мать в секте уже десять лет. Дочь не может ей простить этой измены. Хари Рама.


3.


       По улицам Парижа ходили парни в черных рубашках и кричали: «Хари Рама! Истина в вине, мы все умрем от пьянства, мы будем пить до одурения. Хари Кришна!». Они говорили прохожим о том, что рай Кришны – это империя света и любви. Ночами они жгли костры под мостом и пели мантры. Их ум ведь словно лужа грязная. Она так мала и мелка. В ней отражается луна. Девочки дома решают сфотографироваться на фоне своих огромных ковров, что висят на стенах.

         Один торгаш, что продавала яйца на рынке, вдруг решил, что станет вождем молодых и озорных, тех, кто будет за доллары стоять на коленях в метро и петь Хари Кришна. В карманах держал медный грош, чтобы клеить молодых мальчиков и девочек, он показывал им его, а те, раскрыв рты, шли за ним. Он хочет внушить людям, что его визитки спасут мир от злых духов. Он теперь вояка. Стоит в броне на сцене, вещает о том, что общество сознания Кришны – вот оплот добра и спокойствия. Люди идут на площадь слушать чернорубашечников, которые отрабатывают деньги, что дают им олигархи. Те тоже говорят, чтобы все становились на сторону Кришны. Вояка говорит всем им, мол, что он якобы за народ, за спасение их борется, что Кришна даст покой и душу очистит от зла. Мол, надо пить вино и радоваться жизни.

    
      Вояка, шатаясь от ветра, продолжал, стоя у микрофона, толкать свои пустые речи: «Когда-то я был обычным денди, читал Кафку на пляже, пил водку из горла, мечтал о тайном свидании с дамой своего сердца, но теперь я стал иным, теперь я в черной форме, теперь готов служить капиталистам, чтобы воевать за их состояние, ведь я теперь стал военным. В мешке, что лежит у сцены, находятся мои визитки, вы берите их, ждите судьбу свою, воюйте за капитал, вам книги читать не надо, я вам это говорю, вы лучше автоматы берите и идите в мою частную армию, в окопах будете думать о долларах, что вам заплатят мои хозяева. Мы так не любим никого. Мы звери. Доллары. В них благодать скрыта. Берите их себе на вооружение. Ребята, это не классовая война, где все богатые свиньи умрут, а это война для того, чтобы олигархи свой капитал приумножили.

        Лиза видела толпу, что улюлюкала и вскидывала руки в римском приветствии. Толпа была больна, ей казалось, что она взорвет весь мир, ведь она ненавидела все живое, ей казалось, что она просто снаряд, который бросят на войну олигархи, дабы свои капиталы сохранить. Это были те зобми, которые верят в игрушки СМИ.



4.


        Либерал не верит самому себе и миру не верит. Он веры не имеет. Для него папа римский, генерал и Господь – это просто миражи. Жизнь изменить нельзя. От нее можно лишь сбежать в иное измерение. Деревянный щит против автоматов, против танков, против сансары и против миллиона терзаний Чичикова. Она берет этот соломенный щит, берет биту и идет против целой армии. Одна идет. Ей не страшно ничего. Аллах с нею, ей на все плевать теперь, жить будет все равно назло майе. Спасает ее от пуль метафизика. Ей нечего боятся. Все ей на руку. Битой она всех врагов разгонит. Если надо будет, то деревянный щит и от пули спасет.

      Лоно природы не манит ее. Хватило. Лиза каждую ночь бьет во снах призраков, что хотят снять с нее скальп. Она маленький веселый солдатик обывательской армии. Сыновья Манилова канули и в бездну. Деревянный пол спортзала. Она отжимается на кулаках, сто раз отжалась, а после идет бить грушу, что висит у окна. Вот взрыв в Париже. Появился на поле боя фотограф, который снимает все ужасы войны. Пули летят кругом. Ему страшно, кажется, что ночь настала и дня больше не будет. Тьма повсюду. Будет еще темнее, ведь сумерки богов наступили. Кто Париж взрывает? Призраки.   

        За городом у нас есть коммуна любителей Эдгар По. Целое поселение за городом есть, там тысячи людей, что изучают творчество этого писателя. Лиза часто ходила туда за советами, но ей все советовали уйти от людей в горы. Там в пещере жить и питаться травами и ягодами. Водой из родника поить себя. Других советов в этой общине не давали. Где-то прочла она, что в Израиле нужны работники. Работа пустяковая, но денег можно получить массу. Лиза понимала, что ехать в Израиль по фальшивому паспорту ей не с руки. Ее зовут туда на работу, мол, будешь продавать сладкую вату в парках. Она знала, что там ее могут вообще посадить за решетку за фальшивый паспорт. Чуяла, что в Израиле она ничего не сможет сделать хорошего. Теперь, сидя в своем кресле, глядя на стройку века за окном, она подумывала о том, что на войну ей надо идти, но сил нет и она за мир во всем мире, не будет убивать, ведь Писание читала в детстве. Пошла в гостиницу, сняла номер, села на диван, мечтает о полях сражений, в номере 1850 ей уютно, думает о судьбе миров. Во снах своих мучительный и сложных она из автомата стреляет по призракам бродячих солдат, что пьют водку в баре. Бьет наповал их, чтобы проявить свою агрессию во сне. Ведь она хочет сделать свои сны краше. Во снах она стреляет в них и видит, что призраки обретают плотность: их тела падают на пол, а из тел выползают змеи, что исчезают под сырой землей. Будет медсестрой, ведь стрелять во снах призраков уже не хочет, будет уколы делать раненым и перевязки. Теперь она приняла четкое решение, что врага она не застрелит уже, ибо ей хочется быть иной: вместо этого будет лечить раненых. Лечить хочет своих бойцов. В медпункт ее не берут, ибо нет у нее образования. Записалась в один медпункт, дабы ощутить себя полезной для народа. Пистолет ей не дали. Говорят, что если будет война, то возьмут ее на войну в качестве девушки, которая будет бойцам снимать стресс. Никто ей автомата давать не будет хотя бы потому, что у нее вообще никакого военного опыта нет. Хотелось ей лечить раненных, но нет свободных мест на курсах медиков первой помощи. Только и остается ей теперь, что читать целыми днями Селина. Щенок сбежал от нее ночью. Он спал с нею на кровати, но теперь его нигде нет. Он даже пить молоко не умеет еще. Лиза орет на всех, кто в палатке, топая ножками: «Щенка уничтожили, сволочи, он же малыш еще, убийцы, мускулы мои будут мощными, дабы я могла вам отомстить за все». Ей отвечают бойцы, что не следят за ним, что пусть она сама его ищет. Его мог кто-то подобрать. Коробка из-под конфет «Римлянка» служила спальней для щенка. «Война делает вас лучше, выше ноги от земли, давайте взорвем планету. Враги умирают, железный занавес над миром падает на кафельный пол в ванной комнате». Как же жить ей, когда нет под рукой книжек Виана? Трагедии в этом мире отсутствуют. Сенсорная депривация привлекает множество людей. Вот уже за городом появилась коммуна, в которой живут люди, что изучают этот вопрос очень глубоко. Еще есть коммуна любителей Дао, в этой коммуне люди с битами ходят по лесным тропам и бьют призрачные тени. Люди любят сбиваться в стаи. Вот оттого идея коммуны всегда будет востребована. Мы купили новую кровать деду, а он полежал на ней пару дней и умер. Лиза деда своего на кладбище на спине несла. Кровать деду не в кайф. Вселенная – это машина для производства богов. Страшный мир без солнца, светил, без мечтаний и надежд.   


5.


         Спал он до утра на ее диване, в восемь она ушла на работу, но в девять дед подруги стал дико кашлять, пришлось вставать и идти туда, где идет собрание любителей Блока.

    Вивекананда был в Америке. В одной из своих утренних бесед он рассказал притчу, подчеркивая, что вера может сдвинуть гору. Вера с большой буквы. Кто понял, тот молодец.

         А в одной из палаток Генри проколол одному растаману уши и соски, ему было больно, но парни говорили, что казак должен боль терпеть, что его чуб будет девушкам нравиться. В палатке мужики играли в карты, слушали радио, мечтали о том, что Франция даст им гражданство. Гена сидел под мостов в Париже и он мог пить очень крепкий чай, чтобы золотые острова видеть наяву, на которых золотые деревья растут такие огромные прямо из песка, а белые бутоны нежных роз растут прямо из глубин океана навстречу звезда. Под мостом идет сейшен. Толпа улюлюкает, танцует под шаманские ритмы, что доносятся из мощных динамиков, что стоят у сцены.

           Гена в ванной сидит и смотрит на свое отражение в зеркале. Обычный такой юноша с серыми глазами и бледным взглядом, выпил чаю, съел булку с маслом, взял пару книг и ушел в парк, дабы там наблюдать за жителями планеты Юпитер. Когда-то читал Толстого Льва и Достоевского, но то было в школе. Сидит на лавочке, закрыл глаза, дабы увидеть сон, и вот во сне он ел суп гречневый в монастырской столовой, оглядывал баб, что плели венки под окнами, думал о новом мире, где не будет греха. Задремал, накинув на голову черный платок, он видел во сне себя юного и безусого. Он, стоя у икон в одном монастыре, что находился в горах, шептал себе под нос: «Китай, дай руку, Китай, помоги нам, мы идет к тебе, в твои монастыри и храмы. Китай, ты спасешь весь мир от греха. Ты поднебесная империя добра и света. Богословы все нечестивые, им лишь дорога мирская услада, чтобы уд свой ублажать, а моя сторона – это та, где крылья ночи можно узреть без всякой благодати, просто так взять и узреть всем смертям назло. Вот тебе и цивилизация».

         В парке ему было не по себе, вышел к берегу морскому, там он сидел камнях и смотрел в воду, ему казалось, что это день его самый лучший день на земле, ведь даже медузы в воде плавали, они смутно смотрели из-под воды на солнышко в небе. Карты лежали в его рюкзаке, будет гадать на удачу себе, на мир желаний и весны. Он даже думал поиграть с самим собой в покер, дабы понять свой мир лучше, но не смог, ибо на горизонте маячил огромный черный корабль пиратов. Снова видит он флаг черный, кажется, что это день новый, что теперь он станет пиратом и будет пить ром и спать с женщинами в портах. Они сделают его главным у себя на корабле. Кроме того ему надо будет уйти в лес, чтобы там пожить в хате одной заброшенной. В лесу все будет хорошо, сбудутся самые тайные его мечты.   


6.


       Генри стоит на ледяной трассе, хочет в Тибет махнуть из Омска. Он был в черном дедовском пальто, с сигаретой в зубах, на вид легко можно сказать, что это 40-ых годов рождения парень, в тихие времена он сидит в своем сельском доме, смотрит телевизор, он понимает, что Китай теперь для него закрыт, до Луны ему надо топать, чтобы спастись от земного сна. Теперь там зеленые человечки поедают водоросли, а в лесах пионеры пирожки пекут в печах огромных, что занимают все поле.

        Парень будет и дальше есть борщ, ходить в белом плаще, ему под мостом наливают снова чай, от которого ему снятся цветные сны, и вот снова он видит себя смотрящего в окно старой башни, ему хочется, чтобы китайцев в его стране не было, ведь они кунг-фу знают.

          Гена, попивая чаек, что налили девочки, что бегают под мостом с термосом, говорит своей собаки, что сидит у его ног: «В Японии есть традиция, там дух дзена. Япония хороша. Риса там полно».

        После выпитого чаю парню реально стало лучше, сладко во рту стало, на морозе он простоял почти сутки после этого чая, пел и танцевал, сил было полно, вот же славный чай! В эту ночь тот самый доктор сновидений пришел в сон Генри, девочки тоже спали, но кто-то включил в палатке телевизор. И тогда Гена стал петь мантру Хари Кришна, дабы убить в себе все символы зла СМИ. В телевизоре говорит диктор
: «Революция французов была для того, чтобы бедных не было. Революция русских же была против того, чтобы не было богатых». Вещает диктор о своем чем-то.
   
     Во сне Гена видел малого. Тот надел бронежилет, надел маску на свое дико прыщавое лицо, теперь ему кажется, что он стал крутым, можно идти в сторону метро и цеплять там девчонок. А чтобы стать еще более крутым, так для этого он водку пьет и сотнику наливает, пьют за Хаксли. О, нам дают чай чудесный. Да, у нас тут банда, которую никто не победит! Девчонка и водка – это два стимула. Кого ты выберешь? «Чебурашка» - это те, кто после боя весь черный от огня. Мир слов – это вирус.
 
          Люди с радостью фотографируют свои голые тела и выкладывают снимки в интернет. Цветные снимки возбуждают больше, чем черно-белые. Сейчас повсеместно культ обнаженного тела. Миллионы фотографий в день новых выкладывают пользователи в Сеть. Постмодерн. Ничего нового.


7.


        Горы действуют как наркотик, можно и стать пьяным от их души. Открыл окно палатки Гена ночью и понял, что сказка кругом. В городах народ изнывает. Им нужны вещи. Вещи новые и модные. Будут у нас машины новые и ноутбуки, будут новые технологии у нас, жены модельной внешности. Нам по двадцать лет, мы хотим котлет. В городах Гена сказку не ощущает. В городах смог.


8.


      На фоне красных скал сидел на бревне Генри, что ждал у моря погоды. Вот он пил пиво, сидя на бревне, а его друг Ленька пил водку, глядя в окно кинотеатра, ждал подругу с кино, мечтал о сыне или о дочке.
- Ленин – это гриб, а Гитлер – это дельфин. Боже, спаси своих рабов от свободы! – зашептал Генри, набивая свои карманы табаком и мылом, которые валялись на земле.
       Ленька же мечтал о том, что уедет в Лас-Вегас жить, он быстро докурил свою сигарету, а после сказал:
- Да, слишком много нирваны и земляничного джема, но мы за народное счастье бились. За народное! Понимаешь? Мне платили пару тысяч долларов за то, что стоял в баре и молча смотрел новости. Мне памятник надо ставить за смелость! Да, через лет сто, представляю, мои памятники люди будут взрывать, уничтожать. Ведь им будет завидно, что я такой крутой. «Сомы» им бы только скушать, дабы маму с папой слушать. Они не мы. Мы не рабы.

        «На Марсе лишь смелые ребята, на гитарах играют себе они дружно, поют песни о любви к Вселенной, в камышах сидят на Марсе и видят, как над ними летят планеты и радуги, яблоки и апельсины» - вещает Генри неграм, что уснули с гитарами, улегшись сладко в пышную и мягкую траву.
       «Мир вам, люди земли, пора улетать, пора на Марс!» - кричит бабка с третьего этажа и смотрит на стену, на которой плакат с Джимми Хендриксом висит. «Люди хоть куда на Марсе, такие сильные герои, и они требуют невозможного, - кричит Лиза школьникам, что сидят у пруда и играют на баяне, - на Марсе они слышат песни Венеры, гладят игуану, там у них нет ангин, там никто не в курсе кто такой библейский Каин. Кашу там гречневую едят, хотят на Юпитер лететь. У них с жителями Меркурия дружба. Они там все в кедах бродят, у них там истерика не прокатит».
        Генри берет свою шинель со шкафа, надевает ее, на голове у него ворона сидит, в кармане лежит наган, он идет на трассу, голосует, его подвозит автомашина к полям, на которых растет земляника. «Открыть все краны, ракета летит в небеса. Полный вперед! Ой, на дороге ползут ужи, не наехать бы, ведь они живые. Никогда я не был на Марсе, но очень хочу побывать. Луна никогда не будет отдельной от земли. Луна всегда будет зависимость иметь от Земли. Вселенная у нас не одна, а их несметное множество, да и меня великое множество» - кричит в экстазе водитель, глядя на поля земляничные, что простираются до самого горизонта. Водитель сидит за рулем и блажено уставился на стрелку спидометра. «А политики на Марсе нет. Там пчелы кружат над уликами, пасеку развели, понимаешь ли, морские котики плавают в бассейне, мне масло сливочное за работу люди дают пачками. Миф о едином боге только бабки могут поддерживать, только те, кто голову в песок засунул и спит» - говорит водитель Генри, выкуривая медленно сигарету за сигаретой, а за окном проплывали огромные лиловые поля. Тут он смотрит на водителя, а у того лицо от ужаса перекошено, вдруг куда-то исчезает его мнимое спокойствие лица, теперь она просто марионетка, которую двигает за щеки лиловое поля, от которого исходит дикий страх. Генри трогает водителя за плечо, мол, что с тобой, проснись, а тот зажигает новую сигарету и отвечает тихонечко: «На Марсе ураганы кружат, на Марсе люди за металл не гибнут, там им неведом страх и ужас, а на Земле все просто шик и блеск, там даже комары с мухами не летают. Планета Земля – это рай для народа. Это область благодати, где каждый пьян от березовых рощ и соловьиных трелей. Там одна тишина, леса и горы, моря и океаны. Там в каждом замке короли обедают, а простой народ ест с королями за одним огромным столом. Даже слепой стрелок в почете, ведь он когда-то куропаток для царя подстреливал на обед. Манная каша в замках обычно на ужин бывает, там сады цветут и сады растут. Только там я ощущаю себя прекрасно, а мое всевидящее око, что контролирует все события во Вселенной, дает мне информацию о том, что от планеты Земля одна лишь благодать исходит. Да будет царствие твое на земле и на небе, Генри». После этой речи водитель ударил по тормозам, и машина резко остановилась посреди бескрайней и снежной Тайги.
      
   

9.


        После некого сна Генри назвал маму Марией, а та сказала, что никогда его за это не простит. Крем шоколадный ей нужен для того, чтобы торт испечь, она уже коров на пастбище отвела, а он, с тусклыми глазами, не обращал внимания на голую луну, что висела над кладбищем, беспробудно пил водку, сидя в туалете, поглядывал на труп ее деда Ильича, что лежал в гробу и пыхтел. Одна затяжка унесет тебя, дорогой Иисус, ему хотелось совокупиться с вождем народов. «Чем я хуже него? Монстры в моем кармане живут. Велик и гениален. Но я лишь мелкий бес. Моя картина мира убогая, не Сталин я, не Гитлер. Гадость одна от меня всему миру. Простой мужик, что ждет у моря погоды, косит траву на лугу, пьет вино и радуется солнечному свету» - думал грустно Генри, попивая водку с горла, созерцая пауков в банке, что стояла у его ног, ему казалось, что дальше дорога ведет в такие дебри, из которых обратного пути нет. «Буду Гитлером новым, хочу славы великой! Чтобы мой народ и вся планета меня боялись. Моя банда не позволит Марсу встать с колен. Марс – это моя планета».
    
        В океане благоразумия плыли красные рыбы, им хотелось обойти сети, которые раскинули рыбаки, сидя в своих лодках, а рыбакам хотелось завалиться в бар и выпить рома, а после заползти в свои норы и включить телевизор, дабы увидеть трансляцию чемпионата мира по бильярду. Генри плыл с одним рыбаком в лодке и смотрел на тихий нрав старика, а тот все говорил о том, что едва ступив на берег, он понимает, что все-таки знает толк в том, как можно наслаждаться безумными речами селян. В баре солнце вечернее на стенке белой отштукатуренной оставляет рубцы, кровь течет из стен, последний стакан рома залил желудок, Генри встает из-за стола и идет в лимонную рощу, чтобы встретить там антилопу.
      
       Гена любит иногда любит поиграть в покер на пару долларов за партию, помечтать о том, что на Марсе будут города и яблоки расти. Дивизия стариков завоюет весь мир. Кубинцы увальни сидели на лавочках у реки и смотрели телевизор, что стоял на столе, как раз шел матч между их любимыми командами. Им казалось, что кругом звездопад, что палатки пора ставить в горах и разводить огонь. Что только они духовны до безобразия и хотят спасти мир от зла, ведь Куба – это страна добра и благости.
        Генри взял акваланг и прыгнул за борт лодки, теперь он лежал на морском дне, все мечтал о великой Кубе, где никто не будет убивать друг друга, а любовь будет стоять во главе угла. Хуан же пожирал труп своей мечты о великом прошлом, ему было досадно, что его старуха читает Маркеса вот уже сто лет подряд. Педро прыгал с крыши в знак того, что не будет жить в мире, где никто не верит в Будду. Памятник Боба Марли стоит в центре поселка. Старики курят гашиш и смеются, им кажется, что Боб им подмигнул. Старухи делают пирожки с травкой, старухи делают им, а все потому, что на Кубе жизнь есть радость. Старики вокруг памятника сидят, на океан свой глядят бескрайний, а в океане Генри плывет на паруснике, в его кишках сидят вареные крабы и пару лангустов, старики подавляют в себе желание желать конца всего. Генри хочет стать им за брата. Они его к кресту прибивают ради смеха, а старухи воздушные шарики к кресту привязывают, и летит крест в облака, а на нем Генри висит. Он летит и через пару часов падает на землю. Шарики гелий свой исчерпали. На Кубе все смотрят на летающий крест, а после идут есть пирожки с травкой. Дедушки на Кубе смеялись чему-то, да ведь понимают и видят истину лишь они одни. За лесом стояли лодки, которые ждут своего часа, когда они пойдут в плавание навстречу северному ветру и буйным волнам.


10.


      Генри без всякой тоски хмуро идет по переулку в надежде найти домик сновидений, но вместо этого попадает в храм йогов, но сам того не заметив, он в лес попал, да,  все это время он без устали повторял свое грозное ОМ. В переулке том сером и мглистом он сжег свои документы, теперь он не мог больше попасть в армию, теперь ему оставалось лишь жить в домике лесном. Война не для него, он не будет убивать своих братьев ради денег. С того самого дня его ни разу не призывали во снах, сны стали спокойные, никто не мог ему дать в руки автомат, сны стали чище, хотелось петь песни и играть на гитаре. Вьетнам остался позади. Он решил, что армия ему не нужна, ибо государство его мало волнует, он гражданин мира, вселенной гражданин. Если будут бомбить города, то он уйдет в леса, если будут стрелять по нему танки, то он станет невидимкой, а в городе остались люди, они ждали бомбардировки городов, им по радио сказали, что этой ночью город будут бомбить самолеты противника. Он сжег все свои фотографии, письма друзей, чтобы стать свободным. Не нужна ему прошлая жизнь. Личная история не для него. ОМ и еще раз ОМ, так приятно повторять этот священный слог миллионы раз подряд, нет мыслей, нет желаний, все так пусто внутри, так легко становится.

         Малыш Гена решил, что Тибет лишь его манит, Тибет его ждет, Тибет под сурдинку ему песенку поет. Влечет его Тибет, словно бы женщина отрока ночами темными. Горит в его комнате свет. То из стены бьет луч. То ангелы ему дали силу видеть сквозь стены. Новые миры. Новые рассветы. Закаты новые. Любит он Тибет, безумно любит. Тибет внутри него, он холодит тело, оно словно лед, спать по ночам уже не обязательно, звуки за пределами пещеры страшны, новый день ничего не дает больше.
     Она ему больше не звонит, забыла, пропила все свои воспоминания о нем, ушла в ночь. Прошла ночью она мимо его дома, в котором он когда-то с йогами твердил священный ОМ, в груди ни боли, ни раскаяния, ничего нет. Не будет жить с ним, будет сама в горах жить, созерцать свои сны будет, обнимать луну будет, а про городскую жизнь забудет. Все кончено. Он стал иным. Сбежал от всего в священный апельсиновый лес, а она на мост Смерти зашла и глядит на огромную реку, которая утомляет ее взор. Бродить по маковым полям ей теперь одной легко, теперь она увидела в небе зеленый луч. Хоронила своего отца. Легко так хоронила. Сожгла просто труп в поле и закопала на пригорке. Холм любви. Грезы и во сне и наяву. Сансара. Ох уж эта сансара.
             Генри пешком идет по пустыням, навстречу ему идут верблюды, громко кричит он им: «А мы с вами братья!». Водопад бы встретить, птичку бы увидать, мороженое бы поесть. Пить хочется. Звезды тут ночами разговорчивые уж больно. Трещит земля под ногами. Жар, как в аду. Еще одно лето в аду. Буду прыгать из ада в рай. Водопада нет, пустыня меня угнетает, кругом песок, где же выход из нее?   
      А она видела свой первый на свете сон. Во сне солнышко качалась на ветру, словно бы солнце есть просто фонарь над миром. Солнышко на ветке висело, и бросались к нему птички. И горели они лихо, едва коснувшись его. Граждане собирали жареных птиц и поедали их без всякой мысли. Такими снами потчевали ее неорганические существа. Мир ей снился иной. В том мире деревья шептали ей свои откровения, а сны на блюдце плавали, словно бы им сам бог велел всю жизнь плавать и отражать лунный лучик, который вырывается из-под дивана. Снова и снова она видит мир иной. Там тишина такая бывает, словно бы в космосе. Где мальчик-то? А был ли он?
    Снова и снова он бежит по пустыне. Красивые такие пески. Тушканчиков барханы изумляют его, Генри прыгать высоко станет, чтобы снова на Марс попасть. Айя!
      Генри дарит всему миру улыбку свою. Нате, берите, не жалко. В лесу кричат звери в норах ночами, им хочется есть. Неугомонный ты и непоседливый странник. Такой глобальной задачей живешь ты ежеминутно. До утра сидишь в землянке и ешь клубничное варенье, Гамсуна читаешь, пусть все знает твой друг, бурундук, что живет в глубине атома.

        В том сне Генри снилась красная планета. На Марсе снова революция. Пауки в банке спят, сны свои видят, им видится Евразия, что живет по закону джунглей. Им хочется видеть вокруг себя красные флаги и кричать о том, как силен и прекрасен Марс, а вот Юпитер плох, а Сатурн вообще ужасная планета. Красные били черных. И так всю жизнь. Им просто скучно было жить. Вот и бесились с жиру.


11.


        Марсиане сказали землянам: «Никогда. Эдгар По. Наш писатель». На Земле они сталь добывали из пород жестких ценные вещества, а отец всех народов спал в морге, что без него не было ничего святого на земле, ведь он просто простудился и вышел покурить. Их герой – это тиран, который уничтожал светских людей. На Марсе есть множество городов. Марсиане сидят на скамье и едят семечки, запивают их темным пивом, им хочется денег, чтобы купить водки. Их отца смотрят телевизор и проклинают планету Земля. «Там власть взяли кришнаиты. Там все куплены. Ничего, придем мы туда и порядок наведем там» - твердят отцы сыновьям, что приходят под утро пьяные домой. Нацепи на себя противогаз, возьми свой ноутбук, надень свой костюм спортивный и выполни приказ. Пойди в бомбоубежища и там новости смотри целые недели, дабы занять себя чем-то. А после выпей водки, лука скушай, сожги красный флаг.

        Отцы и сыновья идут в парк после того, как орали им бабушку: «Марс превыше всего. Земляне не пройдут». На митинге против вторжения землян, бабки жестко локтями толкали молодых людей, что были пьяные, одним словом, марсианские бабушки решили показать себя во всей красе. Отцы и дети сидят на лавках, пьют водку и гогочут. Отцы говорят детям.
- Мы ведь герои, мы потомки тех, кто воевал ради того, чтобы угодить хозяину Марса, а после построить новый и прекрасный мир, где каждый бы доносил друг на друга. Когда-то на другой планете были бы лагеря, расстрелы, чистки, одним словом, мы потомки тех, кто творил красный террор, мы гордимся тем, наши предки-чекисты и палачи были награждены в те годы орденами и медалями. Мол, выбились в люди. Парни к гробу своему шли успешно. Недобитые тела. Дао великое и священное – это говно. Эх, как круто быть в трансе все время. Алкоголь – это отстой. Маленький человек, встретивший Пана, чувствует панику.
       
        Генри плывет по реке и кричит о том, что он танкер, что везет тонны нефти, что ему пора заправиться топливом, а люди на берегу бросают ему в воду апельсины и яблоки, дабы тот мог покушать и подумать о своем. Одна женщина ему сладкую вату, прямо в воду подала, дабы он понял силу любви женщин, может быть, пророком будет – кто знает!
      
      Он вышел голый на берег, ракушки притягивают его взгляд, а она ждала его у дерева, ей было смешно наблюдать его игривый вид. Он прислонился к ней, а она к дереву прижалась.
- Нежности хочется, да? – спросила она, улыбаясь, - или просто вечной весны захотелось? Дао ощути. Мы лишь путники. Гора нас манит. Гора...


12.


          Тут старые шины лежат под домом, где живут дикие танцоры, которые песни поют ночами напролет, те шины будут жечь люди. Вдруг шины загорелись, просто от шепота моря, дабы все поняли, что жить надо весело и ярко. Горит вся улица теперь: банки, магазины, цирк, салоны красоты. Люди кричат и поют, им кажется, что это сон такой удивительный и страшный. Танцоры сразу же утонули в своих мыслях, им стало легко дышать запахом весны. Им уже не виден край моря, далекое такое облако алеет на горизонте. Словно бы роком прошлась по аллее белоснежная девчонка. Дома плывут в небесах, на аллеях детвора смеется, старики по углам воют, все катится колесом. Тут и свет из колодца бьется о небеса. Снова и снова горит ярко лампочка над морем. Звезды светят на пляж, драгоценные камни лежат на берегу, алмазные мишки лапу сосут в берлоге своей имбирной. Снова и снова виден темный провод, что ведет к микрофону. Искрится он, дабы все слышали самих себя. Кто-то взял в руки микрофон, и его ударило током. Не повезло. Не удался день. Повсюду висят на стенах домов черные флаги. Вино льется рекой. Революция идет полным ходом. Дети цветов в шоке, им кажется, что это все один лишь Гена сделал. Он один дал под зад политикам всем. Вино домашнее пьют дети цветов на площади. Отцы и деды делают его, сидя в своих селах, обдумывая свое бытие, приказывая детям сжечь дома олигархов, мечтая о мрачном будущем, где нет места гуманизму, ведь Бог мертв. 

         Снова и снова слышны выстрелы. Армеец, что провел на войне пару лет, идет в сторону ларька за пивом. Он видит перед глазами танки, что горят в пустынях Африки. Ему хочется выпить пива и уснуть в палатке. Его сапоги устало зевают. Ноги несут его в сторону горящих шин. Возле них он будет пить пиво и думать о вечности, что пахнет нефтью. По парку идут мечтатели, что видят во снах своих кумиров, каких-то диких вояк, что воюют уже сотню лет ради войны за черта и бабу-ягу. Один из кумиров замер в позе лотоса в горах Индостана. Другой кумир дал под зад учителю физики. Третий кумир бьет кнутом торговцев в храмах. Армеец дал бродяге денег на пиво, тот улыбнулся и сказал, что его обокрали на Манежной площади воры. Снова слышит грохот, то кони мчат по мостовой. То падают здания на землю. Может быть, снова война, та, которую он так долго ждал. Но и это пройдет, и нет ничего нового под солнцем.
        Звездочки яркие летают над замерзшей землей. Скоро будут поля желтыми. Кто-то всю ночь шептал, лежа на дне лодки, что по лесам ходят существа, которые не могут быть земными. То просто существа из иных миров. Такие вот дела, товарищи, такие вот пироги, господа! Кушать подано, за все заплачено. Космос завоеван. Кругом базы землян. И Марс уже колония землян, и Юпитер, и Венера. Красота!
        Надел старый вояка свои сапоги, заправил гимнастерку, разбавил водку с пивом, выпил, и пошел в бар, дабы смотреть стриптиз и слушать откровения пьяного монаха. Открыл дверь и видит он тут, как на сцене одиноко воет волк. Слава волкам! Лесу слава! Вояка к волку подошел и за лапу переднюю его взял. Привет! Волк снова воет. Чей будешь? Снова и снова воет. Бармен подошел к вояке. Что вы будете пить? Пару бокалов пива. Снова воет волк и люди, что пьют пиво за столиками, хотят уйти по домам. Вояка сидит за столом и слушает вой волка. В баре он совершенно один теперь. Словно бы из ниоткуда он пришел сюда. Словно бы весь мир остался за бортом. Словно бы день и ночь поменялись местами. Словно бы слова все забыл и на простыне белой улетел в пустоту навеки вечные.
        В пустом баре сидела танцовщица у столика и смотрела на свои худые и стройные ноги. Ей бы выпить пивка, но дала себе зарок, что не будет больше пить. Тут она видит солдата, что сидит за соседним столиком и смотрит на нее. У него голова вся в шрамах. Но ей все равно. Идет к нему и целует эти шрамы. Так-то! Заказали крабов и кальмаров, сидят, едят, прощаются со старостью, да здравствует вечная молодость! Пыльные окна отражают первые лучи солнца. Пару часов осталось до открытия зоопарка. Там и слоники, и мишки, и змеи. В баре из колонок играет джаз, угорал когда-то солдат в бараках, играя на трубе мелодии джазовые. Теперь он слушает иную музыку. Прочь все невзгоды, будем жить вне сансары. Немощь тела и духа идет под откос. Как и весь мир традиционалистов.
       Ловит кайф от того, что слушает музыку сфер. Новый год каждый день. День рождения каждый миг. Сны на окошке валяются, а двери улетели в небеса. Такие могучие руки у солнца. В пустом баре Генри смотрит на свою тень, он понимает, что тело человека есть дом, в котором живут его умершие предки. «Незримые уста» вещают стократ более внятно, нежели уста человеческие. Смерть обитает в самих людях, поэтому они ее не видят. В душе у них не Дао, а смерть, она подтачивает их изнутри, как шершень, что сидит в дереве. Земная жизнь – это нескончаемая родовая мука, порождение смерти, а смерть зачинается каждую минуту. Единственная цель жизни – быть откровением смерти.   



13.

            В погребе было сыро и пахло свежей краской, там стояли гробы у стен. Самые разные. По всяких ценам. Кресты, венки, свечи – все на продажу. Кто любит индустрию смерти? Тот, кто готов в горе отдать все накопления на пару венков стоимостью 1000 гривен или на гроб, что стоит 10000 гривен. Это почти три месяца работы. Дед еще днем ел булку и пил чай, читал «Правду», слушал речи Ленина, а потом откинулся под вечер, ему просто было не о чем думать, нечего вспомнить, война осталась позади, как и стихи Вийона.
        В ритуальном магазине тетка со стеклянными глазами предлагала купить кресты стоимостью в пять тысяч гривен. Такой позолоченный крест, чтобы все завидовали. Соседи умрут от зависти, когда увидят этот крест на могиле деда. В том году сынок его умер от побоев, умер ровно в тот день, когда собака родила щенят, а теперь же сны о щенятах преследовали внучку деда, плюс к этому ее лучшая подруга нашла на болотах желтый пион, сорвала цветок и принесла ей, мол, бери, почитаем вместе Толстого «Живой труп», ведь ты любишь эту вещь, читаем. Собака мертва и щенята тоже. Если вы хотите, чтобы Бог рассмеялся, расскажите ему о своих планах. Внучка завтра празднует свое двадцати восьмилетие. Деда хоронить хочет в селе, где его вся родня в земле уже лежит.
          
- Друг, очисти двери восприятия, а вот паспорт и деньги я потерял однажды ночью, когда спал в этом овраге, - сказал один дядя, увидев меня, сидящего на траве под дубом. Я же взял пистолет и выстрелил ему в голову. Неожиданный ход и все пытливо уставились на меня. Кто ты? Просто ты такой прыткий. Чутье нас не подвело. Какая это жизнь сложная. Молчу, когда грущу, на облаках живу. Слова лишь костыли. Надо чувствовать мир каждой клеткой своего тела.
          В этом районе бедные люди дали извергам по мозгам, стреляли из окон по ним, когда они шли с фашистским флагом, на котором был изображен мертвый пингвин, то их заживо сожгли в районе мусорной кучи. Мертвые идут сквозь туман и пустоту навстречу своему гробу, который им купили в тот миг, как они родились. Вот почему-то тяга его к еде нам и запомнилась. В парке аттракционов он мог кататься на чертовом колесе целый день. Любил вид на село, садился на холм и созерцал вид окрестностей, а с огромной высоты ему орлы слали привет.

          Осужден будет, кто меж днями различие творит. Вся история про Христа – это просто выдумка попов. Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас. Эти темы, которые волновали это странное существо, что сидело в окопе с винтовкой и стреляло по тем, кто за дедов готов пить водку, забив себе красную звезду в чугунный лоб. Он любил кошек. Дед умирает, а внучка рождается. Душа есть, верю в это, ведь это так. Живой человек и мертвый. Две большие разницы. Не может ничего не оставаться. Молодой дед такой во сне, прощаюсь с ним, он суп не ест, чай не пьет. Увидев мою гитару, он улыбнулся, ему хотелось петь и танцевать, но он не морг хотел видеть после гибели тела, а крематорий рядовой, где его косточки огонь полижет так часок-другой. Он умер на моих руках, ибо забыл все клятву и всю веру испорченного мира, в котором грех был во главу угла поставлен. Ноги синеть стали, бардовые такие точки, трупные пятна по телу пошли у него. Врачи пришли и говорят, мол, он умер. Дед ваш уже того. Из морга амбалы с живыми жабами на шляпах приехали. Трупы носят, говорят, что им легко жить, ибо пьют пиво ночами и тела мальчиков поедают, что лежат на полках, а после с жабами танцуют и на «Волге» их катают вдоль моста Смерти. В черный длинный пакет завернули тело и на веревках понесли. Юноши после просмотра вестерна покончили с собой. После книг Агаты Кристи никто с собой не будет кончать. «Ящик» всему виной и пресса. Капитализм и социализм – это шило и мыло. Стереотипы остаются все те же. Деньги – как джанк. Деньги – это всего лишь говно. Золотые унитазы стоят у олигархов в домах, но мы им завидуем, а потому и убиваем и грабим их. Они сидят на них, а на них смотрят фамильные портреты, что висят на стенах.    
         
     Лиза с Геной дружат. Она его к себе пригласила. Он сидит у нее на полу. Смотрит ее фотоальбомы. Вот она в садике на лошадке катается, а вон она в первом классе лежит на парте, смотрит в облака за окном. Россия не имеет члена, не имеет мускул. Выдумка болезненного воображения – вот что такое Россия. Для нее сексуальность важнее ее национальности.  Тут он видит ее школьные годы. Вон она с бантиками идет к доске, а вон она пишет диктант в белоснежной сорочке. Тут она с бабушкой и дедушкой в лесу, а тут она с братом на кладбище: хоронит коня. А вон она в хоре поет песни казачьи, а вон она пашет в огороде с бабушкой. Ей хотелось денег, а для этого она стала брать за секс деньги. Заводит в комнату очередного парня и пытается денег у него взять. Прошло время, когда она отдавалась бесплатно. Все это в прошлом.
- Если хочешь меня, то давай плати мне две тысячи гривен за ночь, - говорит Лиза очередному мальчику.
- Нет! – возражает тот, - я лучше в бордель пойду, мне это дешевле обойдется.
- Так иди! - сонным голосом говорит Лиза,- чего тогда у меня тут сидишь?
- Ты дорого просишь!
- Я сама лучшая гетера, уяснил себе это?
         В безумный день она истекала кровью, у нее сорвало крышу, она пошла в ванную комнату свое тело помыть, а после сорваться на мать. Крови было много, ее просто трясло, таблетки не помогали, она орала на свою мать. В зале дрожала посуда в шкафу. Кошка Люся спряталась под диван, под диваном валялись мужские трусы, которые забывали у нее очередные любовники. Лиза ощущала резкую боль в животе, о, теперь она сольет всю злость на мать. 
- Старая курица, пусть отец везет из села картошку на фронт.
- Дочь моя, но она еще не выросла!
- Вырастит, пусть везет, ведь там война, война кришанитов против атеистов.
- Там картошки будет мало.
- Все равно пусть везет. Его дело – это сажать и выращивать. Мне плевать, что будет с ним и с его селом. Пусть везет ее сюда, а потом ребята заедут и на фронт заберут ее. Я уже десять лет сижу безвылазно дома в Сети и пишу статьи на тему того, как эго можно разрушить. Это моя миссия. Скачут лишь бараны. Выйти в город в косухе – это предел мечтаний любого неформала, а если еще и говорить все время на английском языке – так это вообще верх крутизны.
- Слушай, дочь, читай Ричарда Баха лучше, он гораздо лучше обо всем говорит, чем Блок и Бердяев. Коммунисты – это мы.
- Никогда, мать, никогда не предам идеалы. Эго будет убито. Мое эго будет мертво.
      
         Лиза надевает свой черный плащ, в руках ее трость, на голове черная шляпа, на ногах высокие темные ботинки, в таком вот виде она быстро бежит во двор, там она разжигает костер в углу и молится. А после грязными тропами бежит к реке, там льдины, она по льдинам бредет к другому берегу, рыбаки угощают ее прямо под мостом, дают ей выпить водки, а после она бежит снова по льдам в сторону поселка за лесом, пытается свое волнение унять. Толпа в косухах трясется нервно под звуки B-52 и бежит следом за теми, кто сделал по их мерке кощунство, но те исчезают на их глазах.
 
        Лиза стоит в метро и видит кошмар весь: толпа в метро прыгает и кричит о том, что кто не скачет, тот не является потомком Адама и Евы.

      Лиза, обмыв свое кровавое тело в ванной, бежит на балкон и кричит с балкона изо всех сил.
- Война идет, и бой идет, и мы живем во тьме
Бежит слоненок наугад куда-то там в обед
Мы все тут просто с благодатью
Ни дать ни взять мы все в вине
Каком-то красном иль вишневом
Мы все бухаем день и ночь
Мы все войной лишь тень пугаем
И жить хотим мы среди рощ
А может даже в город Сочи
Манит нас средь ясных дней
Тот красный коник из раскраски
Что мать купила в декабре
И вот тот берег, где у моря
Живут же люди без тоски
И я туда спешу, дабы чудо
Пришло ко мне среди зимы
Война идет в моих садах
Я слышу вой сирен
Бегу я к морю в сапогах
Бежит же кровь из вен
Я падают на дно ущелье
И птицы летают вокруг
Клюют мои мозги и тело
Я слышу только «стук-стук-стук»
Испугана моя мамаша
Ей только я ведь лишь нужна
Бежит она за мной с утра
Блиндажом кажется луна
Что в небе тихо убегает
В том танке батюшка порхает
Как бабочка среди полей
Ему невеста новостей
Совсем не шлет уж больше
Во всем Америку виню
Там даже «сомы» нет
Какой-то странный там народ
Где пиво на обед
Пьют ангелы ада.

         Мама пьет кофе на кухне и думает о любви вселенской. Ей кажется, что Бога нет. Она выходит из кухни, идет на балкон к дочери и бьет ее по щекам пару раз так звонко. А после тихо говорит ей:
- Ты знаешь, подруга, была я одна
Когда из пурги меня медсестра
В носилках с комбатом несла и несла
А время весна, а вишня цвела
А я ведь без папы твоего жила
И всю войну его ждала
Но Бога нет, его нет и все
Не верь попам – одно кино
Без Бога, доченька, живем
Мы хлеб едим и воду пьем
Мы укрываемся тряпьем
Мы верим в любовь!
Мы верим в себя!
Мы кузнецы духа своего.
- Мать, будешь умирать, буду читать над твоей кроватью «Бардо тодоль». Твой отец умер, ему так сладко было умирать, великий был человек: немца отпустил на войне из плена, пожалел, у него было двое детей и жена. Он просто лежал лет десять на кровати и молчал, читал свои газеты, смотрел политические передачи, пил чай и ел булки. Он умер давно, а может быть, он нам снился, он умер еще лет двадцать назад, он жил прошлым, не настоящим. Просто зарыли его тело в землю. Твой отец валялся у меня за стеной. Я пишу свои статьи и плюю на него, пока я писать могу, я буду плевать на стариков. Мои идеалы – это вечная молодость в Космосе. В морге дали там денег на все ритуалы, поп попел там что-то, тетки поплакали, вот и все похороны. Чтобы жизнь не промчалась мимо, прими чуть-чуть фанеротима. Живы дети, только дети, - мы мертвы, уже мертвы. Федора Сологуба читает Лиза по ночам.

14.

      
       
       Мэр города советовал ему работать виртуальной моделью, мол, сиди себе в Сети и всяким иностранцам пиши любовные письма, а то зайди к ним в скайп, пообщайся с ними, побалуй их, пошали с ними, а за каждую минуту тебе будут платить пару сотен долларов. Но это все пустое, чужое, не его, отказал, мэра послал куда подальше, не мог любить он капитализм. «Подростка» читал в школьные годы, вот и результат: теперь Пустота манит его сильно, дзен так любит он.
         Генри хотелось очень есть бананов, нашел пару сотен долларов на углу бульвара Снов, купил килограмм, хотелось черешни – купил килограмм на рынке. Пришел домой, забил гвоздь в дверь, запер свои записки на замок в шкаф, задул все свечи, решил пару задач по физике, глянул на дворе, а там Лиза его ждала, тут же мигом она уже на балконе стоит, они смотрят на покупку, что лежит на столе. Шоколадная фабрика горит за городом, олигарха взорвали вместе с машиной революционеры. Слышен запах горящего шоколада. За окном поп поет во дворе, детвора поедает карамельки у подъезда, девушки скачут на бал, парубки в бане парятся, горит шоколадная фабрика олигарха. Да, вот и еще одного олигарха повесил народ, скоро и других повесят.
          На чердаке было сухо и никакие звуки с улицы не доносились сюда. Он сел у окна на белую табуретку, а она села напротив него на пенек. В окошко можно было увидеть падающий снег. На столе остатки еды и кое-что из того, что он купил сегодня.
- Убьют его, как думаешь? Шоколадному олигарху пора умирать, взорвут его сегодня? – спросил он.
- Еще бы, он уже мертв, материалист чертов, как краб я разорву ему плоть! Быть добру! Бомбу готовь, буду бросать в него, ведь я за террор. Террор – это наше все. Без террора нет ничего. Террор – это революция. Только так надо вершить суд над буржуями. Только террор и никаких переговоров с тварями!
- Опалые листья шевелятся на сутулой щеке твоих грешных сновидений, мизерные свечи волчьими глазами глядят на тебя из темной избы, в которой живет ветер ночной.
Она съела полбанана и ответила:
Ага, но знай, что Ленин научно обосновал, что социализм победит во всем мире. А дорога наша – верная, ибо это – дорога, к которой рано или поздно неминуемо придут иные страны.

        На столе пару банок еще стояло сока вишневого, выпили, стали они есть черешню, а после арбуз. Съели половину пакета карамелек и наелись. Стали есть бананы снова. Купли их по десять рублей за килограмм. Такие темные они на вид, но внутри очень вкусные. Съели полкилограмма и теперь уже окончательно наелись. Он ей тогда и говорит:
- Глаза все бы съели, но тело не может. У меня нет тела, у меня нет «я». Я – не тело. Сила какая-то говорит через меня. Я пребываю везде, я не есть тело. Я сияю как Атман. Все суть великая Пустота. Террор – это моя любовь. Революция – это моя самая большая любовь. Я готова взорвать его и тем самым спасти миллионы людей от гнета его, этот шоколадный олигарх должен быть уничтожен. 
- Ага, мы рабы тел своих. Своих мыслей. Желаний. Уничтожим все желания. Все образы. Ангел – это лишь образ. Описание мира.
- Точно!
- Много ли человеку для счастья надо?
- Ковригу хлеба, да каплю молока, да это небо, да эти облака.





15.


        Они вышли из дома, свернули и двигались в сторону квартала, где надо было идти мимо горящих шин. Ребята жгли их под домом олигарха, дабы попасть на небеса. Убьешь олигарха – отправишься в рай. Лиза остановилась, выпила минеральной воды, послушала дикие крики со стороны палаток: там снова избивали случайного прохожего ради развлечения.
- Слушай, Генри, я тебе скажу о себе кое-что. Мне было пять лет, я сидела у обочины дороги и разрушала муравейник пальчиком. Этот процесс меня сильно затянул. Я залипла на нем. Тут ощутила сильный удар и потеряла сознание. Оказывается, что меня сбила машина. Водитель был пьян. Он просто уснул за рулем. Я лежала около года дома. Приходила в себя. Читала Бальзака. На кухне пила чай ночами. Казалось, что я и есть Будда. Мой разум помутился с тех пор. По ночам видела змея зеленого, что выползал из стены. Икона висела как раз над этим местом. Мама говорила, что это бог. Змея и есть бог. Я знала это, знала! Бог – это змея, что пугает по ночам детей. Ненавидела бога. Гад он. Пес вшивый. Он нес страдание одно и ничего кроме страдания. Любила сатану, ненавидела страну, нацию, религию. Сатана дал мне знания темные и сильные. У отца в комнате нашла карты с элементами порнографии. Половой акт слишком скучен и нуден. Я ненавидеть стала его уже в ту пору и ТВ я не смотрела, ибо не раб. В школе ученики моего класса смеялись над этими картами. Физик стал нам говорить, что это просто жизнь животная, что половой акт не есть духовность, что в Индии иначе видели это дело люди, ибо были духовными до безобразия. Физкультурник дал нам свои карты посмотреть. Там у барышень лишь груди были больше, вот и вся разница. Физик и физкультурник пошли ко мне домой, дабы глядеть журналы отца, а ученики шли за ними, ибо верили им, как богу. Они взрослые и такие умные, а мы лишь дети, которым все запрещено. Мы сожгли за моим домом все папины карты, журналы и видеокассеты. Костер был до самых небес. На кладбищах я постоянно делала уроки, иногда там ночевала, там тихо и спокойно, людей нет там, а это самое главное. Из могил кости вытаскивала и домой несла. Мать кости и черепа из окна в огород бросала и проклинала меня, а мне хоть бы что. Кошки черные у меня жили в комнате. Мне теперь двадцать пять лет, но я до сих пор монашка, ибо только так я могу стать богом. Люблю связи постоянные с тьмой. Истерики закатываю белому свету. Мистерии сама творю ночами. Ночами я голая у костра на берегу морском танцевала. Плясала до утра, за ночь испытала пару очень мощных оргазмов, от которых ноги подкосились, и я упала в мокрый песок и уснула мигом. Часто совершала ночные вылазки к морскому берегу, дабы шаманить снова и снова. Удовольствие лишь меня влекло в этих мистериях. Удовольствие так сладко, что я осознаю себя богом, ведь когда я шаманю, то лишь тогда существую, когда оргазм получаю, то лишь тогда живу. В меня духи вселялись и доводили меня до оргазма, всю ночь мое тело трепетало на ветру, я испытала как-то за ночь пятнадцать сильных оргазмов, как убого все-таки, я так завишу от тела. Духи знают что делают, а я тогда стала на четвереньки у костра, попой виляла, а они творили со мною все то, что им хотелось, но эти ночи – это мои путеводители в огромной шкатулке, что полна пустоты. Огонь пылал, носились звезды над землей, а я кружилась над костром, ибо я считала себя любовницей сатаны, удовольствие жгло и убивало так сильно, что ни один яд не мог убивать, я жду снова и снова тех ночей, дабы испить чашу цикуты до дна. Удовольствие – это то, что я жду от новых походов к морскому побережью ночному. Духи утешат мою плоть и удовлетворят меня так, как им заблагорассудится. Не буду мешать им. Я лишь проводник их похоти и силы. Я обретала силу посредством ритуальных плясок у костра в час ночной. Мужчин ненавидела. В детстве меня трогал за ноги мужик в лавке кукольной, в театре меня актер чуть не изнасиловал, а мой дед пытался, чтобы я у него отсосала. В автобусе номер пять меня контроллер пару лет постоянно лапал: схватил за задницу и мял больно ее так, а пассажиры сопли платком утирали, но не смеялись, а серьезно так смотрели на мои новые нейлоновые чулки. Они все маньяки. Хотят меня и точка. Сына и дочку не рожу им. Я не буду с ними спать. Ни за что! Во дворе дворник мне хер свой показал, я тогда поняла, что они звери, что они рубли как угодно готовы зарабатывать, даже врать и убивать других они  могут, ведь грубы и неотесанны, книг наших не читают. Пришла домой, взяла нож, спустилась в подвал и стала поджидать там дворника. Он в этом подвале один жил. Никто не любил его, ибо он хамом был, забыл свое имя и свой чин. По моему окну весь вечер ползали мухи, настроение было паршивым, казалось, что я могу спасти эту страну, могу отдать жизнь за народ, ведь я так люблю народ. Я жертву совершу во имя свободы народа от гнета буржуазии. По-мужски меня мать обняла в тот вечер и сказала тихо, глядя на то, как резвятся себе по стеклу мухи: «Дочь, война на пороге! Пора воевать, ты твори террор, убей этого чертового олигарха шоколадного, ведь он убивает детей ради своих капиталов». «По-моему, пора ехать на дело, пора сносить башку этому шоколадному упырю» - решила я в тот миг, глядя на то, как мать стала мухобойкой убивать мух.

16.
   
        Черные сны настигли Лизу в тот период, когда она жила на чердаке в центре города. Сны ее были ужасными, то школа снится, то университет, то баня, где она с мамой моется, а то и страны снятся ей разные, люди, которых она никогда не видела. Во снах как-то посетил ее бывший одноклассник, с которым она когда-то делила еду на переменках. Она давала ему бисквиты, что покупал ей отец, а он ей чаю наливал ей в стакан. В столовой они часто спорили на тему того, что верней: язычество или христианство. Любили так же и дурачиться. Вот, например, когда-то она даже записала эту беседу бессмысленную на диктофон. Теперь же, сидя на чердаке, она решила прослушать эту запись, вспомнить его тяжелый и тихий голос, ощутить себя той школьницей, которой так хотелось спасти мир от греха.
- Я тебе расскажу историю о том, как женщина умерла во время соития с осликом. Я, кстати, и с твоей подругой Людкой уже спал. И с Танькой и с…
- С Дианой? Так у нее же уже муж и детей двое! Как ты мог! Изверг!
- И что? Мне все равно! Я нигилист. Мне все равно на все. Мораль не для меня.
- Дикарь! Нигилист, подумаешь, тоже мне Казанова нашелся!
- И пусть! Люблю женщин и не могу идти мимо них. Всегда буду на них смотреть и пытаться переспать с ними.
- Молоток! Ты так уверен в себе, словно дьявол. Может быть, ты сын сатаны?
- Да, сатану уважаю, как и ты. Да. Он мой отец.
- Иди и спи с Дианой дальше, черт, но она ведь в церковь ходит, грехи отмаливает постоянно, а ты ее с пути прямого уводишь. Ты виноват, ты совратил ее, она же деток своих любит и мужа. Ты дьявол, а не человек. А вот мой отец моей маме ни разу не изменил. Я люблю своего отца за это. Инка, кстати, влюбилась в муслима, но ее мать молилась за нее и она ушла к православному монаху жить в скит. Стала матушкой. Детей у нее нет. Бог не дал.
- Инка с пятого подъезда, рыжая такая? Пробила себе соски гвоздями, серьги в дырки вогнала и что? Ума у нее – ноль! Подсела на стакан и хлещет как свинья сутками и литрами.
- Ага, родинка возле носа еще такая большая. В детстве болела скарлатиной. Нюхала клей в подвалах в эпоху перестройки с панками. Слушала панк-рок. А вот моя мать работает у богатых детей в Ирландии. Когда-то моя мать в порту сидела на скамье и читала новости в Сети. Вдруг парень черноокий предложил ей миллион за то, что она с ним переспит. Моя мать отказала ему, говорит, мол, грех это большой. Их учит русскому языку. Она там любит танцевать с манекенами. Ведь в замке живет, а детишки эти едут на бал раз в год и она одна в замке остается. Иногда со скелетами танцует, вытаскивает их из шкафов и айда в пляс. Совокупление пар наблюдает. Граф часто устраивает оргии в огромном зале. Она фотографом работает у него по совместительству.
            
18.

       Вот он и она у скалы, вот и обрыв долгожданный, море им кивает головой. Генри смотрит на заходящее солнце, кораблей на море нет. Чайки кружат над ними, а она берет его за руку и тихо говорит:
- Помню, как посетило меня однажды великое безумие, которому я не могла дать отпор. В ночную пору шла куда-то по мостовой я, не ведала печали, ног под собой не чуя, мчалась я навстречу кому-то, но кому – не известно. Вдруг из-под ворот вылез черный человек и за мной бежит, он бежит, я тоже бегу. Молчит. Я молчу. Жутко стало. Снова страх. До утра бегали, а потом и днем стали бегать. Не останавливаемся ни на минуту. Силы откуда-то у меня взялись! Жгут плечи мне лучи солнца. Безумная стала от страха. Я ему кулак показала в ответ. Он заржал. Сел на лавку, я рядышком села. Снял пальто и голым стал за мною по двору бегать, а на лавке осталось его пальто лежать. Схватил за руку и в подвал потащил. Меня еле отец от него отбил. Он увидел из окна все это и выбежал во двор. Стал бить дворника кулаками. А тот смеялся лишь. Юродивый такой он у нас был. Все бабы от него без ума. Но дворника после этого уволили. Носила мужскую одежду, дабы все думали, что я мужик. Мужики все рано хотели меня изнасиловать. Я гуляла в персиковых садах летом, ждала своего часа, когда смогу пойти к морю и зажечь костер, дабы снова испытать удовольствие, но тут из-за кустов сирени вышел мужик бородатый. Он пригласил любезно зайти к нему на чай. У него в палатке я выпила чаю, он выпил пару литров пива, а после смотрел на меня пристально. Палатка стояла прямо на берегу моря. Он из Риги приехал сюда, дабы слушать звуки прибоя. Играл на дудочке еще и на барабанах. Слушал регги и любил курить марихуану. Натуральный черт.
- Снимай трусы, сучка, давай, не тормози! – говорит он грозно, усевшись на стульчик, свесив свои патлы до самой земли.
Я онемела. Страх появился в теле. Думаю о том, как бы удрать быстрее. Он хватает меня за задницу. И держит ее сильно в своих волосатых руках. Пытается снять с меня трусы. Я рубли ему даю, на, мол, бери, не трогай меня только, откуплюсь от тебя, бери! Он ноль на массу. Я ору, вырываюсь, бегу к выходу из палатки, а он пьяный падает на землю и орет страшно и дико: «Зачем соглашалась идти ко мне в гости на чай?». «Мантры петь хотела, вот и соглашалась. Мантры петь — это круто». Я бежала темными аллеям нашего парка, сердце сильно колотилось в груди, я понимала, что слишком доверчива к людям, эдакая безотказная девочка, не умеющая сказать свое твердое и решительное «нет» темным силам, нехорошим людям, которые пытаются уничтожить мою красоту и молодость.   
         Генри ответил ей, закрыв глаза, стоя у края скалы, он бросал в обрыв камешки, что вытаскивал из своего кожаного плаща.
- Как-то раз я сидел на краю скалы и ко мне подошел человек и сказал: «Все знаки отличия, все флаги и границы – иллюзия. А после он обнял меня и сказал, что мы одной космической веры в то, что в кругом все есть иллюзия. Мол, все культы и религии – это иллюзия. Даже учение Будды тоже есть иллюзия. Иллюзорный мир кругом. То был простой парень, что читал книги. Он писал свои рассказы. Он ходил по миру и созерцал все и всех. Ом мани падме хум. Говорил он мне, глядя на мои белые волосы, казалось, что мы знаком с ним тысячу лет. Тут я на край скалы решил ступить, а порыв ветра подхватывает меня и несет сквозь облака и звезды, сквозь землю и тихие крыши домов, где печальные жители видят сны наяву. Я ощутил, что сижу в лагере, где йоги видят сны наяву, им кажется, что мы тут все со сдвигом. То был монастырь йогов, в котором девушки учились летать, а парни бегали по тучкам в поисках света, им можно было разбить часы и стрелки часов плыли бы по реке, словно лебеди утром в час летний. У моря я бродил сам, шипела змея, сидя в кустах, я пытался обнять ее, но она уползла в расщелину между скал, и свет погас, солнце забыло включить свой ток, а потому я уснул рядом с родником, в котором мылись йоги.
         Снова и снова они шли по пыльным улочкам в сторону моря, где им пришлось бы сесть на камни и вспомнить обо всем, что было с ними за все годы их странствий на планете. Лиза упала на мелкий песок спиной и смотрела на белые тучи, что плыли быстро над землей, она сказала Генри:
- Плотская неверность ничего не решает. Эмоции управляемы, но половое влечение к кому-то внушить нельзя. Искусство как санкционированное сновидение. Я оглядываюсь вокруг и прихожу в отчаяние, хочется наложить на себя руки. Прихожу в отчаяние и оглядываюсь, и мне хочется убить свою душу.   
        Генри ответил ей, бросая камень в воду, попыхивая папиросой в темном пространстве, озираясь по сторонам, ведь он верил, что великий бог Пан даст ему ключи от рая.
- Слушай, мой кот, Лиза, я жил одно время в 69-ом гроте и там меня окружали книги Лавкрафта, тени бегали по углам, иконы летали над потолком, пузатые чайники, что стояли на столике, внушали мне мысли о вечности, бумажные змеи снились мне наяву, липкие стены не давали мне выхода в мир. Мысли мои, что поросли мхом, желали убежать от меня. Чья-то серая и тяжелая лопата лежит у входа. Я думал, что это мой дом, но сюда зашли монахи и стали пить квас, усевшись на топчане, им казалось, что они тут как в раю, даже мухи тут не летали. Мы пили квас вместе, а после я взял лопату и прогнал их отсюда, а один монах сказал, что сидел в тюрьме лет пять за продажу наркотиков, а после жил в монастыре неподалеку лет десять. Все это сансара. Теперь он стал бродягой, ведь это его мечта с детства, он бродит по миру и молится за весь мир, а другой монах улыбался лишь и кивал головой, потирая свою сальную рясу.
- Человек есть ариец, бог, но он забыл, что он бог, спит, ждет рассвета, ждет ответа, с небес ответа ждет день и ночь. Не в этой, так в следующей жизни он получит ответ! – крикнула вдруг с надрывом Лиза.
- Я в горах решил кашу поесть у обрыва, так случайно уронил миску с ложкой в пропасть, спустился по тропе вниз, нашел все, но каши уже не было в миске, зато видел свой город, там четыре здания по двенадцать этажей стоят, ставок, со всех сторон горные склоны.
- А я встала как-то в девять утра и поехала в горы. А в автобусе слушала речи водителя, он говорил, что потомки богов, что на земле было пять рас, мы шестая раса, но будет еще одна, а после будет конец Всего. Он сказал, чтобы я молилась Бездне, дабы пролететь мимо Орла, дабы стать Орлом. Бесплатно он вез меня в горы, говорил, чтобы я скрасила ему жизнь, ведь он одинокий водитель, которому хочется приключений. Одиноко жить может ангел, а то и бродяга-философ, который совмещает и то и другое в себе. Водитель подарил мне пару книг Ницше. Одну я потеряла в горах, а другую подарила буддистам, которых встретила в горах.
- А я вообще забыл дорогу в места, где полно людей, я не человек толпы, я бегу от людей. А знаешь почему? В школе мне директор сказал: «Эй, парень, ты не будешь трудиться, ленивый ты до безобразия, ты бродяга, ты прокаженный, ты просто фантазер, тебе надо книги о любви к женщинам писать, жить за счет их. Ты не способен к труду и систематическому образованию. Ты пропал для мира людей. Ты посторонний. Камю, Сартр, Селин и Виан – это твои друзья навеки вечные. Ты обуза для нашей школы, уроки не учишь, молчишь все время, в карты играешь с пьяными панками после уроков на горке. Мы выгоним тебя. Ты прогуливаешь уроки, нарушаешь дисциплину, ловишь кайф от того, что ты не такой как все. Ты просто забыл, что такое система, просто забыл, милый человек. Молодость со своими пороками и страстями думает, что сможет перевернуть мир, заставит его обратить на себя внимание для того, чтобы тщеславие свое потешить. Мир накажет всех, кто кидает ему вызов. Семена анархии в тебе проросли в полной мере. Бунтарь ты вечный. Мы тут выживаем, как можем, а ты вместо уроков в горы ходишь с подругами и читаешь с ними «Тошноту». Не допущу! Завтра я тебя исключу из своей школы. Ищи себе иное место для учебы».
- И что ты ему сказал? – спросила Лиза.
- Я сказал, что я ничего не боюсь, я сражаюсь с их тотальной тупостью.
- Сильный ход! «Мелкого беса» читал с отцом, пришел к выводу, что мы тут все мелкие бесы, кто женат, кто машину купил или квартиру – это все равно.
- Мой дед на 9-ое мая всегда покупает ящик вина и пьет до лета его в одиночку. Просто ждет нового мира. Когда кости прорастут травой. Седой такой, а верит в жизнь после смерти тела. Мысли мои читать умеет.
- А мой дед умер перед 9-ым мая, просто ангел унес его в рай. Он воевал за нас, он любил нас, он в раю теперь с гуриями беседует о сладостях рая. Дважды два – четыре. Я вот любила с ним раньше пить вино на 9-ое мая. Он звал к себе на дачу, где мы пили вино. Я две бутылки и он две. Сидели целую неделю на кухне, белые шторы созерцали, а обои у него были темно-синими, я словно бы в сновидении все время нахожусь, осознаю сны и наяву вижу одни сны. Мир есть сон. Коньяк и водку он не пил. Только вино крымское пить любил.
- Мой дед только вино тоже пил, и баб любил, мед добывал сам, у него пасека была, любил в карты играть, на охоту ходить, коров доить, в церковь ходить
- Совпадение, мир вообще страшен и покинут, мы тут бродяги, ждем новостей с небес, жаждем тайны бытия понять.
- И не говори. Мы тут просто плывем на лодки по реке в никуда.
- А мой дед из еды любил на 9-ое мая кушать курицу жареную и салатик из крабовых палочек. А моя мама из дома не выходит в этот день. Смотрит трансляцию по телевизору и поет песни тех лет на балконе. Соседи аплодируют ей, говорят, что она молодец, что сильная женщина и ей легко по жизни идти, ведь у нее отец военный. У него ровно сорок пять медалей. Вот такой мой дед!
- А мой дед мог подкову гнуть. Силач такой, что в селе никто не мог его в силе переплюнуть. Однажды пошел в лес на охоту, да ружье дома забыл. Так волка сам рукам поймал и нам в село принес. Ему мир по плечо. Он свои волосы никогда не стриг. Такой вот он богатырь он у меня. Его руки сильны, ноги несут его по горам, ему быки не страшны, он им бьет по рогам. 
- Абсурд молчаливых пространств. Города угнетают. Хочется в иные миры улетать, тут делать нечего. Сквозь майю сна ощущаю во снах как мочусь в постель. Мать стирает мои простыни. Бегу по залу за шариком ярко-синим, что кружит над новогодней елкой. Мой пес бежит навстречу мне и ловит этот шарик зубками своими.
- А мой отец сделал большую глупость, что женился. В Индии теперь сидит в храме у йогов. Карму улучшает. А на самом деле спит с местными женщинами, пьет вино, изучает традицию древней Индии таким образом.
- А мне ночью снился сон. Мол, та самая девушка из Херсона приехала в горы, говорит, что ее хата сгорела, мол, там родители погорели все ее и родственники. Папа пьяный лежал, бычок бросил на пол. Пожар. Все ужасно так. Плачет во сне и говорит, чтобы мы дали ей маршрут к пещерам, где она сможет жить. Она в Херсоне пела в хоре детском, директором музыкальной школы была, знала все песни Боба Марли наизусть. Говорит, что в горах будет жить, что теперь ей один путь в мир снов, ибо мир людей для нее уже потерян. Восток еще манит ее, будет бродягой, что по снам перемещается в поисках волшебного камня. Ее мечты – это родить детей, забирать за собой все страхи и невзгоды, дать детям очаг, уют, родить снова ребенка, а потом и еще одного, чтобы не выть от тоски ночами темными. В пещере она рожает детей без боли, молодые люди каждый год делают ей по одному ребенку. В пещере ей дают сахар, сметану, молоко, йод, бинты, розы, легкие гигантской рыбы на ужин, пару стаканов вина, йогурт, черешню, шелковые ткани, мыло хозяйственное, бутылку водки, пару пистолетов, детские пеленки, жетоны для входа в метро, золотого жука, кабана жареного, пару книг Достоевского.
- Мне не снятся детки из пробирки. Ужасы не валят на нас огромным потоком из книг Кафки и Хаксли, словно бы эти писатели знали, что мы тут не чужие, мы тут держим путь домой. Золото в подземельях. Ум умом рассечем, чтобы искры шаманизма посыпались на небесную пыль небытия. Хари Кришна!