31 августа

Запах глянцевой обложки возвращает меня на 30 лет в прошлое, на дворе 31 августа 1994 года.
Мне снова 7, мы с матерью на большой школьной ярмарке. В торговом зале полно народа. Дети капризничают, плачут выклянчивая комиксы и фломастеры. Отцы, скрипя сердцем, раскошеливаются на самые лучшие рюкзаки своим чадам, которые будут нещадно пинать их ногами в течение всего учебного года, а зимой использовать в качестве санок. Матери старательно выбирают дневники в плотных обложках, представляя пятерки на каждой странице. Многие из дневников, перед первым же родительским собранием, найдут свой конец в пруду или будут сожжены за школой. Тетради с фотографиями автомобилей премиум-класса обменяют у старшеклассников на сигареты, из ручек сделают духовое оружие для стрельбы обслюнявленными бумажками по изгоям и отличницам. Гуашь и акварель просто засохнут в кабинете ИЗО.   
Мать порывается взять меня за руку, что бы не потерять в толпе, но я демонстративно прячу обе руки за спину. Со мной больше нельзя обращаться как с маленьким, завтра я пойду в школу. Мама меряет меня взглядом и улыбаясь убирает ладонь.
Покупки окончены, теперь я готов к учебе не только морально, но и технически.
Я чувствую себя солдатом, который должен завтра принять присягу и в тот же день отправиться на фронт. Вместо вещмешка за моей спиной рюкзак с тетрадями и учебниками, вместо дополнительной обоймы пенал с карандашами, вместо винтовки – букет цветов для учителя.

На мне моя любимая кепка (именно так тогда все называли бейсболки) «Chicago bulls», не помню, что бы тогда видел хоть одну их игру или вообще знал, что это спортивная команда, но красный бык на черном фоне, надпись на английском и гнутый козырек вызывали у ровесников во дворе уважение. Тогда все любили футбол, в атрибутике Чикагских быков, Нью Йоркских Янки и Техасских рейнджеров мы дни напролет гоняли мяч во дворе. Когда удавалось набрать народу побольше – ходили на пустырь. Ворота обозначали кирпичами с недостроенной поликлиники по соседству, а высота перекладины равнялась росту вратаря с вытянутой вверх рукой, это было очень демократично, но порождало длительные споры, о том, был гол или мяч прошел выше, часто доходившие до драк. О бейсболе и регби мы слышали только в американских фильмах. А баскетбольные площадки встречались редко, с целыми щитами и кольцами еще реже. Не знаю кто и из каких побуждений забирался на трехметровые стойки и ломал «корзины». Кем и почему испорчены, кем и почему не отремонтированы? В то время, когда наши бабушки и дедушки по несколько дней ели только хлеб и макароны, когда наши отцы и матери месяцами не видели зарплату, а каждую неделю кто-то из наших старших братьев возвращался с Первой чеченской в оцинкованном ящике, такие вопросы были не слишком актуальны.

На мне светло-голубая рубашка, я старательно скрываю от матери пятна от шоколадного мороженного на рукаве. Я хорошо знаю, что будет, если она заметит. 10 минут в ванной за самостоятельным оттиранием пары пятен не идут ни в какое сравнение с 10 минутами лекций о кривых руках, наплевательском отношении к ее труду и недельным мораторием на мороженное. Я вру не потому что боюсь матери или считаю, что она не права. Я поступаю так, потому что люблю ее и не хочу, что бы она переживала по поводу пары капель мороженного.

На мне "новые", добытые матерью пару дней назад джинсы из Секонд хэнд. Джинсы велики на полтора размера, они сидят на мне мешковато, постоянно сваливаются, их то и дело приходится подтягивать. Когда я пожаловался, что выгляжу в них как дурак, мать ответила, что джинсы еще сядут и вообще «куплены на вырост».
Не забегая вперед и не беря в расчет то, что джинсы приходилось подтягивать еще около года они оказались добротными и почти неношеными. Мне подумалось, что было бы здорово узнать кому они принадлежали раньше и поблагодарить за такой подарок, хотя бы письмом. В карманах я обнаружил две аккуратно сложенные бумаги и чек, первый лист оказался списком с неразборчивыми словами на английском, справа от каждого пункта были цифры: 0,2, 10, 14..., в углу – заковыристая подпись и штамп. Вторая – бланк, с каким-то расписанием, фамилиями, подписями и датами. Когда я показал содержимое карманов матери и спросил можно ли узнать имя прошлого хозяина штанов, она ответила, что учила немецкий и не может мне помочь, зато увидев чек скривила лицо: «Не думаю, что твои благодарности нужны тому, чья семья тратит на обед в ресторане больше чем зарабатывает твой отец в месяц»
Мать вручила мне полное мусорное ведро, бросила туда бумаги и жестом направила к двери. На лестничной клетке курил сосед дядя Толя, по рассказам взрослых он часто ездил за границу, возил что-то оттуда и перепродавал. Я решил попытать счастье и показал ему листки из карманов.
- Откуда у тебя это? – удивленно спросил дядя Толя, внимательно рассматривая бумаги.
- Нашел в джинсах. Можно будет узнать, кто их раньше носил? Хочу его поблагодарить.
- Боюсь, что не получится – небритый мужчина в майке вздохнул и затянулся.
- Почему нет? А что в них написано? – уворачиваясь от дыма спросил я.
- Ерунда, какой-то список покупок и расписание уроков, ничего по ним не понять – скороговоркой ответил дядя Толя и отвел глаза – ты знаешь что, носи-ка эти джинсы бережно – он затушил наполовину недокуренную сигарету и исчез за дверью своей квартиры.
Мне было любопытно, что американцы покупают в магазинах, какие предметы изучают в школах и я решил сохранить обе бумаги до тех пор пока, как следует, не выучу английский.

Я откладываю стопку свежих тетрадок и возвращаюсь в настоящее. Я вхожу в Тёмину комнату, он еще не спит, я треплю волосы на голове сына и говорю, что знаю почему ему сегодня сложно уснуть, но волноваться не нужно, завтра все будет в порядке, в школе он найдет новых друзей и узнает много интересного.

Спустя несколько лет случайно наткнувшись на листки из джинсов, я с трудом вспомнил откуда они. Я с интересом развернул первый, но вместо молока и яиц в «списке покупок» оказались противоопухолевые препараты, а вместо цен – дозировки. Вместо школьных занятий на втором – расписание сеансов химиотерапии.