Родня

Прощай... О да, прощай:
              мне грустно...
Моих страданий передать
Я не могу тебе изустно,
И не могу, как раб, молчать.

          Я.Полонский. 1845.


     Выйдя на пенсию, доцент Станислав Яковлевич Погодин явно заскучал: привычный ритм жизни был нарушен и он не знал, как "убить" огромное количество свободного времени, вдруг свалившегося на него. По привычке он вставал рано утром, подходил к стеллажам с книгами, обводил глазами ряды многочисленных томов технической и художественной литературы и, не выбрав ни одной из книг, молча отходил и усаживался за письменный стол. Это была многолетняя привычка, а не необходимость, и он прекрасно понимал это, но сделать с собой ничего не мог. Более тридцати лет он за этим столом готовился к очередной лекции, окружая себя свежими отечественными и зарубежными журналами, отыскивая в них какую-то новую разработку или идею, чтобы включить это в лекционный материал.
     Выписанные им журналы продолжали приходить, но материалы, публикуемые в них, стали ему больше не нужны. И не пригодятся больше никогда. Никогда...
     Порой жена пыталась отвлечь его, уговаривая поехать на дачу. Но, пробыв там несколько дней, Станислав Яковлевич не выдерживал и возвращался в город к своему рабочему столу и книгам.
     Иногда, выбрав погожее утро, он уходил на прогулку, но ноги непроизвольно вели его к родному институту. Он усаживался на скамейку на противоположной стороне площади и издали наблюдал, как в здание втягивается поток молодых абитуриентов - будущих студентов, которых ему уже не придется учить.
     От такого наблюдения у него начинало учащенно биться сердце и он привычно доставал таблетку валидола, отправлял ее под язык и, подождав, когда сердцебиение утихнет, медленно возвращался домой.
     Инессе Фроловна, жена престарелого профессора, заметив эти его походы, не стала его укорять, дескать, зачем травить душу?, а просто за обедом предложила:
     - Стас, ты сколько лет не был на родине?
     - Лет, почитай, пятнадцать-двадцать, - после некоторого раздумья ответил он.
     - У тебя же там родня осталась, - продолжила жена.
     - Все двоюродные, троюродные... Да, откровенно говоря, я многих и не знаю, и не помню.
     - Нехорошо как-то получается, - посмотрела на него Инесса Фроловна. - Выходит, ты как бы откололся от родни, уехал в столицу и как отрезал их.
     - Полно, что ты говоришь, - слегка смутился муж. - Я же изредка звоню, интересуюсь...
     - Когда ты последний раз звонил им?
     - Кажется, на Новый год, - окончательно смутился Станислав Яковлевич. - И даже поздравлял сестру с восьмым марта.
     - В этом году?
     - В прошлом... или позапрошлом, - неуверенно проговорил он. - Ты же знаешь - лекции, зачеты, семинары...
     Он окончательно смолк, понимая несерьёзность собственных оправданий. Допив чай, он хитро посмотрел на супругу.
     - Слушай, я достаточно хорошо знаю тебя. Не хитри. Что ты задумала? Ты же не напрасно завела этот разговор. Хочешь, чтобы я проехал свидеться с ними?
     - Ну, ты у меня умный и догадливый. Только одного я тебя не пущу.
     Станислав Яковлевич улыбнулся, встал, обошел стол и, приблизившись к жене,
нежно обнял ее и поцеловал:
     - Как гласит старинная мудрость: чего хочет женщина, того хочет бог! Ты, как всегда, права. Едем!..
     Сборы были недолгим. Накупив подарков родне, супруги на третий день уже сидели в купе поезда, увозящего супругов на родину мужа.
     Станислав Яковлевич, не отрываясь, смотрел в окно и откровенно любовался проплывающими мимо пейзажами. Сквозь деревья, насаженные вдоль железнодорожного полотна, виднелось еще не убранное поле пшеницы и вдалеке деревенька с сиротливо торчащей колокольней. От избытка нахлынувших на него чувств, он непроизвольно вспомнил есенинские строки:

                Опять я тихой грустью болен
                От овсяного ветерка,
                И на известку колоколен
                Невольно крестится рука.

                О Русь, малиновое поле
                И синь, упавшая в реку,
                Люблю до радости и боли
                Твою озерную тоску.

                Холодной скорби не измерить,
                Ты на туманном берегу.
                Но не любить тебя, не верить -
                Я научиться не могу.

     Инесса Фроловна невольно тихо улыбнулась. Заметив это, Станислав Яковлевич смутился.
     - Красота какая! - показал он в окно.
     - Такая, что ты даже Есенина вспомнил, - погладила его по руке жена.
     - Да. Лучше его никто так щемяще не выразил любовь к России. Великий поэт. И великий страдалец... Пораньше бы ему родиться, пока еще не наступило безобразие, именуемое Октябрьской революцией.
     - Натворили тогда дел, - согласилась с ним жена. - Заметь, сколько великих писателей, художников, композиторов родила Россия в XIX веке. А после революции как отрезало. Ни одного! Ни писателя, ни поэта, ни композитора, ни художника, сопоставимого с их предшественниками. Как будто их, учителей, вовсе не было.
     - А как же лауреаты Нобелевской премии Шолохов, Бродский? - хитро прищурился Станислав Яковлевич.
     - Полно, разве можно ставить рядом, например, Шолохова с Достоевским или Львом Толстым, а Бродского - с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым, Суриковым?
     - Пьедестал был создан, только вот поставить на него некого, - согласно кивнул головой профессор.
     - Современными классиками считаются Осип Мандельштам и несостоявшийся Нобелевский лауреат Борис Пастернак.
     - Да какие это классики? Мандельштама подняли на щит славы после смерти Сталина, преимущественно за его стихотворение против "отца народов":

                Мы живем, под собою не чуя страны,
                Наши речи за десять шагов не слышны,
                А где хватит на полразговорца,
                Там припомнят Кремлевского горца.
                Его толстые пальцы, как черви, жирны,
                А слова, как пудовые гири, верны.
                Тараканьи смеются усищи,
                И сияют его голенища...

     - Кошмар какой-то! Ядовитая злоба так и капает с этих строк. И ничего, кроме оскорблений. И словечко - "полразговорца", - скривилась Инесса Фроловна
     - Или вот еще пассаж:

                Куда мне деться в этом январе?
                Открытый город сумасбродно цепок.
                От замкнутых я, что ли, пьян дверей?
                И хочется мычать от всех замков и скрепок.

     - Стиль Маяковского в новой упаковке, - улыбнулась жена.
     - Так и есть. А вот возьмем Пастернака. Ну, что мы можем нового и интересного узнать из такого, например, экзерсиса:

                Но лишь сейчас сказать пора
                Величьем дня сравненье разня:
                Начало славных дел Петра
                Мрачили мятежи и казни.

     - О каком величии и славных делах Петра он говорит, если этот самодур воплощал начатое и уже выполненное его отцом Алексеем Михайловичем Тишайшим? Да и то все делал через пень-колоду? И почему это только "сейчас сказать пора"?
     - Вот и выходит, что на возведенный предшественниками пьедестал можно с некоторой оговоркой вознести лишь Сергея Есенина. Остальные, как жалкие просители, толкутся у подножия этого пьедестала. Не более того...
     - Я заметила, что в последние годы издатели, а в угоду им и поэты, обращаются основное внимание на вычурность, необычную конструкцию своих произведений, этакие словесные кружева, ставя на второй план содержание.
     - А что ты хочешь, если нашей культурой руководят весьма примитивные люди, как говорят, "косящие" под интеллигенцию. Их кредо - давать то, что нравится "пиплу", то есть следовать за самыми низменными культурными потребностями общества... А если говорить о прозаиках... Знаешь, я поймал себя на мысли: когда я прочитал "Историю Пугачевского бунта" Пушкина, "Герой нашего времени" Лермонтова, у меня возник вывод: так жить нельзя! А когда прочел
"Доктора Живаго" Пастернака и произведения Солженицына, в голове звучала одно: что за подлое время было! А это совершенно разные понятия, разный смысл в ощущениях. Впрочем, это мое личное мнение...
     В это время в купе заглянул проводник и предупредил:
     - Приближаемся к вашей станции. Приготовьтесь, пожалуйста...
     Станислав Яковлевич и Инесса Фроловна прервали дискуссию и стали собираться, осматриваясь - не забыли ли чего.
     У дверей вагона их встречала двоюродная сестра профессора Алевтина. Несмотря на долгую разлуку, они сразу узнали друг друга, обнялись и поцеловались.
     Чуть отстранив от себя сестру, Станислав Яковлевич восхищенно произнес:
     - Думал встретить пожилую женщину, а ты, гляди-ка, молодцом! Хоть сейчас под венец.
     - Да и ты далеко не старик, - засмеялась сестра.
     - Позволь вот представить моего ангела-хранителя - Инессу Фроловну. Думаю, что обойдемся без аглицких церемоний и будем звать друг друга по имени. Согласны, девчонки?
     - Согласны, улыбаясь, ответили обе женщины.
     - Ну, вот и ладненько. Так ты что, одна встречаешь?
     - Нет, внук ждет в машине перед вокзалом.
     - Сколько их у тебя?
     - Четверо, - смеясь ответила Алевтина.
     - Богатая и счастливая, а вот у нас, к сожалению, только один сын и один внук.
     - Что же вы так? - спросила сестра.
     - А вот так - за работой забыли, что в жизни есть еще какие-то обязанности перед будущим поколением.
     Станислав Яковлевич подхватил вещи, а женщины, взявшись под руки, пошли с перрона впереди...
     - А где же твой муж? - спросил Станислав Яковлевич Алевтину.
     - Дома остался командовать - в машину все вместе мы бы не убрались, - ответила та.
     В это время к ним подошел высокий молодой человек весьма приятной наружности. Вежливо поздоровавшись, он остановился в нерешительности.
     - Внук Сережа, - представила его Алевтина.
     Станислав Яковлевич непроизвольно рассмеялся:
     - Я представлял твоего внука мальчиком детсадовского возраста, а тут вон какой - прямо Добрыня Никитич! Ну, здравствуй, внучатый племянник! Женат уже?
     - Женат и двое детей, - ответила за внука Алевтина.
     - Так ты уже прабабушка! - всплеснул руками брат. - Ну, молодцом!..
     В доме Алевтины их встречала едва ли не вся родня. В центре довольно просторной гостиной стоял богато накрытый яствами и несколькими бутылками стол, занимая едва ли не все помещение.
     После долгих приветствий, комплиментов и поцелуев все шумно расселись за стол...
     Гостям выделили отдельную комнату. Уставшие после дороги и шумного застолья, Станислав Яковлевич разговорился с женой.
     - Я, откровенно говоря, не ожидал такого теплого приёма. Даже немного ошарашен, - признался он.
     - Вот видишь, а ты столько лет сторонился их, - упрекнула его жена.
     - Одно меня обеспокоило: я, кажется, не нашел общего языка с мужем Алевтины.
     - Его можно понять: у вас разное мировоззрение, да к тому же он впервые в жизни встречается тет-а-тет с настоящим профессором.
     - Возможно ты права. А вообще-то мне понравилась их шумная и дружная семья. И знаешь, от мужа Алевтины я узнал, что жив еще ее отец, мой дядя.
     - Сколько же ему лет?
     - Девяносто два. И говорят, еще достаточно крепкий старик.
     - А где же он, почему его не было?
     - Не захотел жить в городе. Пристроился к дальней родственнице в деревне. Передал, что очень хотел бы встретиться с нами.
     - Так в чем же дело?
     Три дня Станислав Яковлевич и Инесса Фроловна гостили в городе, обойдя всех знакомых и почти забытые профессором места. А в ближайшую субботу тот же Сергей с бабушкой отвезли гостей в деревню к деде Игнату.
     Около пятидесяти километров машина двигалась по относительно свободному междугороднему шоссе, но у какого-то поселка Сергей свернул на проселочную дорогу, уходящую в глухой, нетронутый цивилизацией лес.
     Станислав Яковлевич высунулся из раскрытого окна и вдыхал лесной воздух полной грудью.
     - Господи, какие же мы дикари, коли живем в городских трущобах с их пылью, гарью, толчеей, - восхищался он, обращаясь преимущественно к жене. - Гляди, Инна, боровик! Настоящий... Серёженька, останови, пожалуйста...
     Он вылез из машины, срезал гриб и долго рассматривал его.
     - Нет, ты только посмотри, обратился он к жене. - Ни одной червоточины. Ни одной! Чудо...
     - Да таких чудес здесь тьма тьмущая, - рассмеялась Алевтина. - Еще успеете наглядеться. Поехали, отец ждет не дождется.
     Видимо для того, чтобы дать гостям возможность вдоволь насладиться лесными красотами, Сергей вел машину неторопливо. А может быть, еще и потому, что на дорогу нередко выползали мощные корни сосен.
     Впереди показалась деревенька домов в тридцать. Отвечая на немой вопрос брата, Алевтина сказала:
     - Это Каравайки. Наша - следующая...
     Машина медленно двигалась по деревенской улице, порой притормаживая для того, чтобы дать возможность курицам сойти с проезжей части. Людей не было видно, но у одного из домов на завалинке сидела молодая женщина с ребенком на руках.
     - А где же народ? - изумилась Инесса Фроловна.
     - Кто в поле, кто в лесу, - спокойно ответила Алевтина.
     - В лес-то за грибами обычно рано утром ходят, - заметил ее брат.
     - Так то за грибами, - обернулась к нему сестра. - А сейчас кто сено заготавливает, кто дрова на зиму...
     - Действительно, я как-то не подумал об этом, - признался Станислав Яковлевич. - Вот что значит - горожане! Совсем забыли, что готовить сани надо летом...
     Через пару километров лес кончился и начиналось поле зреющей пшеницы.
     - Вот здесь и надо искать васильки, - заметил он жене.
     - Да знаю, - рассмеялась она. - Не на деревьях же они растут.
     Вскоре показалась и деревня Глотово, где и проживал их родственник. В ней было не более двух десятков домов, пара которых была крыта толью, а остальные шифером или кровельным железом. В центре деревни возвышался журавль колодца.
     - Вот если бы не эти крыши, - сказал Станислав Яковлевич, - можно было подумать, что мы попали в девятнадцатый век.
     - И если бы не телевизионные антенны, - указала жена на пару торчащих в небо самодельных антенн.
     - Значит, здесь есть электричество, - заключил муж.
     - Далеко не у всех, - усмехнулся Сергей, не отрываясь от дороги.
     - Что ты хочешь сказать? - спросил Станислав Яковлевич.
     - Электричества здесь никогда не было. А у тех, у кого телевизоры, стоят электрогенераторы, - усмехнулся внучатый племянник.
     - Кстати, деду Игнату Сережа с братом установили этот самый электрогенератор, - заметила Алевтина.
     - Да только он телевизор не смотрит, - смеясь ответил Сергей. - Говорит- болтуны...
     В это время машина остановилась возле одного из домов в центре деревеньки. Тотчас из избы вышел кряжистый старик с содой бородой, удивительно похожий на Льва Толстого в старости.
     - Ну-ка, ну-ка, кажите мне пропащего племянника, - раскрыл он руки навстречу выходившему из машины Станиславу Яковлевичу. - Повзрослел, повзрослел с тех пор, как мы видели тебя в последний раз. Молодцом!
     Он крепко обнял далеко не молодого родственника и, обратившись к Инессе Фроловне, проговорил:
     - А эта прелестница, как я разумею, твоя жена, Станислав?
     Называя племянника по имени, он делал ударение на втором слоге, что было непривычно, но нисколько не обижало того.
     - Да, вот познакомься, пожалуйста: Инесса Фроловна, супруга, собственной персоной.
     - Хороша, хороша, - старик откровенно любовался женой племянника. - Прямо-таки русская красавица - ланиты румяны, бровьми союзна...
     - Да ты, дядя Игнат, насмотрелся фильм "Иван Васильевич меняет профессию", - засмеялся племянник.
     - А что, был бы помоложе лет на тридцать-сорок, непременно отбил бы ее у тебя. Пошла бы за меня, прелестница? - шутливо обратился он к женщине.
     - А почему бы и нет, - смеясь, ответила та. - С такой-то бородой!..
     Доверительные отношения были налажены и гости по приглашению хозяина зашли в дом.
     - А Сергей куда исчез, - спросил Станислав Яковлевич.
     - Да, небойсь, пошел проверять, работает ли электрогенератор, заправить его топливом, - ответил дед Игнат. - Хорошие у моей дочки внуки, заботливые, работящие.
     Дед обнял Алевтину и поцеловал.
     Женщины занялись распаковыванием сумок с привезенными с собой продуктами и приготовлением обеда, а дед Игнат с племянником вышли на улицу, уселись на завалинку и разговорились.
     - Игнат Демидыч, а как ты решился переехать в деревню? - поинтересовался племянник.
     - Эх, Станислав, надоело смотреть на то, что творится в нашем суетном мире.
Как только закончил учительствовать, так сразу и уехал. Ты глянь какая здесь красотища, какой покой! Ни болтунов-депутатов с их скудными мыслишками, ни лжи правителей, ни тупой и назойливой рекламы! Жизнь-то настоящая здесь, в глубинке, а не там, где правит золотой телец. Вон, к примеру, понаблюдай за клушкой. Вон она как цыплят своих обихаживает. Дурак-петух рядом бродит, грудь выпятил, голосит дурью - гордится потомством, а она его отгоняет: дескать, сделал своё дело, теперь отойди, не мешай детей воспитывать.
     - Почему вы считаете, что он - дурак? - рассмеялся Станислав Яковлевич.
     - Набитый дурак. Вон пару дней назад какая-то курица прихворнула, подогнула лапы и присела. А это, кобелина проклятый, решил, что она его подзывает. Оттоптал ее, отошел, поглядывает. А у той, видно, сил нет встать. Он решил, что не удовлетворил ее с одного раза, снова вскарабкался на нее и опять оттоптал. Она опять не встает. Он в третий раз сделал свое дело, видно из последних сил. А она все сидит. Так он стоит рядом, покачивается от бессилия, на нее уставился, ничего не поймет. Нет, определенно дурак...
     В это время клушка забеспокоилась и, квохча, стала уводить цыплят под крыльцо.
     - Чего она испугалась, - спросил гость.
     - Напрасно она не станет уводить потомство, - в раздумье проговорил дед Игнат и стал осматриваться. - А, вон в чем дело - ястреб из леса пожаловал.
     Действительно, на коньке амбара, стоявшего в отдалении, сидел довольно крупный лесной хищник и поглядывал в их сторону.
     - Ужо я его! - проговорил старик и ушел в избу...
     Через недолгое время он вышел, держа в руках одноствольное ружье. Направив его в сторону амбара, дед выстрелил.
     Ястреб нехотя поднялся на крыло и полетел в сторону леса.
     - Промазал, - засмеялся Станислав Яковлевич.
     - Понятное дело, особенно если стреляешь холостыми патронами, - отозвался дед Игнат, прислонив ружье к избе. - Зачем его было убивать? Он - составное звено в общей биологической цепи здешних мест. Помнишь, кажется, у Рея Бредбери: человек в далеком прошлом убил бабочку и чем это закончилось для всей экосистемы земли?
     В этот момент из дверей высунулась хозяйка бабушка Прасковья и пригласила мужчин обедать.
     Уже за обедом хозяйка спросила:
     - Понравилось ли у нас?
     - Это же рай земной! - восхитилась Инесса Фроловна. - Так бы и не уезжала отсюда.
     - Так за чем же дело встало? Вон через пару домов Меланью дети забирают в город. Дом она продаст недорого.  А уж мы все вместе приведем его в порядок, да и ребята помогут, - дед Игнат кивнул на Сергея..
     - Без проблем, - ответил тот.
     - Соблазнительно, - сказала Инесса Фроловна.
     - Что-то удерживает? - спросил дед Игнат.
     - Она за сына беспокоится, - вмешался в разговор Станислав Яковлевич. - У него у самого уже ребенок, а для нее он еще маленький и требует пригляда.
     - Это материнское, это не отнять, - согласно кивнул дед Игнат.- А вы все-таки подумайте. Да и остаток жизни хочется пожить в покое, вдали от суеты людской...
     По просьбе Станислава Яковлевича спать им постелили на сеновале. Непривычное ложе несколько беспокоило Инессу Фроловну. С одной стороны, приятно пахло свежим сеном и еще сем-то необычным - в отличие от городской квартиры воздух был свеж и приятен. С другой стороны, слышались то вздохи находящейся под ними в хлеве коровы, то в сене какое-то шуршание и шевеление.
     - Что это шуршит? - настороженно спросила она мужа. - Мыши?
     - Возможно, - безмятежно ответил он. - Да ты не испугалась ли? А как же некрасовское "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет"?
     - Так то коня, - прижалась к нему жена.
     - Трусишка! Мыши - самые безобидные создания. Это же не крокодилы, злобные и вечно голодные.
     - Все равно неприятно, - пробормотала Инесса Фроловна, но переполненная впечатлениями первого дня в деревне, она достаточно быстро уснула.
     Из разбудил громкий петушиный крик, донесшийся откуда-то поблизости. Открыв глаза, Станислав Яковлевич увидел, что этот горлопан, перепрыгивая по ступенькам лестницы, взобрался к ним на сеновал и что-то выклевывал из сухой травы.
     - Кыш, шальной, - зашипел на него мужчина. - Разбудишь...
     Но жена уже приоткрыла глаза и, озиралась, словно не понимала, как и где она оказалась.
     - Разбудил он тебя? - спросил муж.
     - Да я уже выспалась, - ответила та, садясь и поправляя прическу. - Какой здоровый сон на свежем воздухе!
     Они спустились по лестнице, умылись во дворе из рукомойника и вошли в избу. Увидев их, дед Игнат спросил:
     - Как выспались?
     - Прекрасно, - ответила Инесса Фроловна. - Как заново на свет родилась. А где остальные?
     - Чуть свет подались за грибами. Хотят вас накормить жареными грибами со сметаной.
     - Жалко, нас не взяли, - сказал Станислав Яковлевич.
     - Да вы знаете ли съедобные грибы? - усмехнулся старик. - Отличите мухомор от бледной поганки?
     - Ну, мухомор-то от остальных отличим, - засмеялся племянник.
     - Ладно, давайте к столу, - пригласил дед Игнат. - Я вам завтрак приготовил. Парного молочка попейте.
     - Живое молоко, - восхитилась Инесса Фроловна. - Еще коровой немного пахнет. И еще теплое...
     - А вы привыкли к порошковому, - откликнулся старик. - Это же суррогат, подделка. Его пить - только печень подсаживать.
     В это время с улицы послышались голоса - это вернулись грибники с полными корзинами. Не заходя в избу, они собрались перебирать и чистить грибы возле крыльца.
     Выйдя втроем из дома, Станислав Яковлевич спросил:
     - Помочь?
     - Сами управимся, - ответили ему.
     Инесса Фроловна подошла к женщинам и стала им помогать.
     - Грибы-то знаешь ли? - спросила ее бабка Пелагея.
     - Вот мухомор она точно знает, - усмехнулся муж, чем явно смутил жену.
     Женщины отпустили Сергея и продолжили работу, по ходу которой Инессе Фроловне называли название того или иного гриба, и показывали, как правильно чистить их.
     - Стасик, сходишь к колодцу за водой? - обратилась Алевтина к брату. - Ведра в сенцах.
     - Конечно схожу, - ответил он.
     - Сумеешь ли? - ухмыльнулся дед Игнат.
     - А чего не уметь-то? - послышался голос Сергея от машины. - Лестницу взял, опустил ее в колодец, спустился по ней, зачерпнул вода и наверх!
     - Ну, ты пошути у меня, - шутливо замахнулся на него Станислав Яковлевич. - Вот принесу сейчас воды да окачу тебя, охолону.
     - Не догоните, - засмеялся  внучатый племянник.
     Через пару часов из натопленной печи по избе распространился запах жареных грибов.
     - Давайте-ка к столу, - на правах хозяйки пригласила бабка Пелагея.
     Гостям положили по полной тарелке грибов, обильно сдобренных сметаной.
     - Ой, да я столько не съем, - искренне ужаснулась Инесса Фроловна. - Это же порция на троих мужчин.
     - А ты потихоньку, а там видно будет, - отозвалась хозяйка. - Вкусно ли?
     - Это объедение, - ответила та.
     В тот же воскресный день Сергей с матерью уехали, договорившись, что в следующую субботу они приедут за гостями.
     Дед Игнат, казалось, не мог наговориться с родственниками.
     - Не жалеешь, что оставил науку? - спросил он племянника.
     - Это не я оставил ее, а я ей стал не нужен, - вздохнул Станислав Яковлевич. - Пришли молодые, напористые - наши же воспитанники. И мы, старое поколение, оказались не нужны. Мягко дали понять, что пора уступить место молодой поросли. Вот так и оказался на пенсии.
     - А жена работает?
     - Преподавала в лицее. Тоже дали понять, что она не удовлетворяет современным требованиям преподавания.
     - Смена поколений. Так и со мной было, - вздохнул дед Игнат. - А у этой молодой поросли зачастую больше амбиций и самомнения, чем знаний. Вся перспектива ограничивается сегодняшним днем: урвать сейчас и побольше, а там хоть трава не расти...  Вместо моральных ценностей и нравственных устоев в ранг поклонения введена нажива.
     - Прервалась связь поколений - вот что страшно. И я серьезно опасаюсь за будущее страны. Вслепую, не думая в перспективу и особенность нашего менталитета, копируют запад, не понимая, что западная система уже отжила себя. Да и всякое копирование всегда хуже и не сопоставимо с оригиналом.
     - И все эти изменения произошли очень быстро, народ еще до сих пор не опомнился от них, - согласился с ним старик. - Разграбление страны напоминало Гражданскую войну с ее кровью, беспощадностью. И вот результат - резко возросло число бездомных детей, всплеск пьянства, наркомании, половой распущенности, смертность перекрыла рождаемость... Стариков бросили на произвол судьбы - выживайте, как хотите, на нищенскую пенсию. Дошло до того, что матери и их сожители выбрасывают малышей в окна, на помойки или подбрасывают на вокзалы и медицинские учреждения, продают...
     - Да, кажется, наступил конец старой Руси, ее традициям, своеобразию, менталитету, - согласно кивнул головой внучатый племянник. - Уж если ради  заслуженных наград и пенсий убивают бывших фронтовиков, дело швах.
     В подобных беседах и прогулках по окрестностям незаметно пробежала вся неделя. И вот уже под окнами избы бабки Пелагеи прозвучал клаксон - приехал Сергей с бабушкой.
     - Как, уже неделя проскочила? - грустно проговорил дед Игнат. - А мы и не заметили в разговорах с интересными людьми.. Но сегодня я вас не отпущу - завтра поедете.
     - Хорошо, мы так и рассчитывали, - улыбнулась Алевтина.
     На следующий день Сергей намеренно медленно отъезжал от дома одиноких стариков. Дед Игнат и бабка Пелагея долго смотрели им вслед и махали руками...
     Уже будучи у себя дома, в столице, супруги получили весточку о том, что в ноябре скончался дед Игнат. Вопрос о переезде в деревню отпал сам собой...