Брон Т я против стрел Амура

Брон(Т)я против стрел Амура


28.IX.2092 Пятница

  Здравствуй, дорогой Дневник! Я уже пару месяцев не тревожила тебя письмом, и причина этого, наверно, в моей лени. Хотя, мне на самом деле кажется, что за это время в моей жизни не случилось ничего стоящего быть упомянутым в историческом документе, подобном тебе. Думаю, ты меня простишь…
  К тому же, я обращаюсь к тебе сейчас не только с оправданиями своего недобросовестного ведения личной хроники. «А почему ещё?» – спросишь ты? И я отвечу: произошло-таки нечто исключительное, чем я хочу поделиться, но не могу найти слов и духу, чтобы высказаться отцу или маме, или кому другому, кроме тебя, моё бесстрастное зеркало души. Пока «кроме»…
  Мне нужно собраться с мыслями, а общение с тобой к этому располагает. Так что, слушай мои тайны и храни их назиданием мне, когда-нибудь повзрослевшей.
  Я должна покаяться: вчера я совершила мелкую пакость. Вообще-то, мне должно быть стыдно. Но мне наоборот весело. Я даже где-то торжествую. Наверно, это неправильно. Наверно, и каюсь я неправильно. А может, и не стоит каяться из-за мелких пакостей. Ведь, если верить Пашке: прожить детство без мелких пакостей – это всё равно, что обкусать ватрушку по краям, а самое вкусное – начинку – выкинуть. Вот я и попробовала на вкус эту «начинку» детства. Фигурально выражаясь…
  Ты спросишь: «Как я дошла до жизни такой?» Что ж, придётся рассказать всё по порядку, раз уж до этого я редко оставляла пометки на твоих виртуальных страницах.
  Началось всё пару недель назад, в субботу. Наша компания отправилась на дискотеку – развеяться после усиленного грызения гранита науки.
  И вот сидим мы за столиком, пьём сок, обсуждаем ближайшие планы. Вдруг к нам с танцпола подлетает Пашка. Глаза квадратные, язык висит, как у бассета, проскакавшего марафонскую дистанцию. И сообщает он нам заговорщицки: познакомился, мол, с «обалденной девчонкой». Сейчас он нам её представит, но просит, чтобы мы не говорили, что он биолог. Она, де, биологов не очень привечает. И этот доморощенный Казанова ей наплёл, что он историк. 
  Аркаша сразу заметил, что, во-первых, говорить неправду – это не комильфо. А во-вторых, кем же, по разумению Пашки, должны представиться мы?
  Пашка ответил, что ему всё равно, – Сапожков может назваться хоть папой Римским. С этими словами он растворился в толпе танцпола, но через минуту появился снова со своей la femme fatale.
  Я не привыкла судить людей по первому впечатлению. Но правила «Встречают по одёжке…» никто не отменял. А потому, признаю, моё мнение было не лишено сочувствия той характеристике, которую высказали близняшки Белые, назвав «обалденную девчонку» метёлкой. К тому же, само то, по чему встречают – одёжка – вызвало у меня лёгкую оторопь. Это была то ли оригинальная дизайнерская находка модельера, то ли рыболовная сеть. Готова спорить: именно желание разобраться в этом вопросе возбуждало у окружающих интерес к этой неординарной персоне. Охочие до адюльтеров взгляды так и мигали повсюду, как фотовспышки.
  Предмет внезапной Пашиной страсти именовался «Няшей». Так нам мademoiselle отрекомендовал сам Гераскин. Потом мне полиглот Аркаша шепнёт, что «няша» – это одно из названий болотной трясины. Так, что есть все основания утверждать: Пашка вляпался по полной программе.
  Опытным взглядом мы определили, что Няша старше кавалера на два-три года. Кто-то назвал бы её смазливой. Но я должна быть честной с тобой, дорогой Дневник! А потому скажу, что нахожу Няшу миловидной, в той мере, насколько это прилагательное можно применить к кукле Барби.
  У неё были роскошные волосы, собранные в вызывающую недоумение и нарушающую своей формой законы физики причёску. А вид её благородной анорексии заставил меня задуматься о собственной диете и о том, что неплохо бы познакомить Няшу с моей мамой, чтобы последняя, в конце концов, перестала утверждать, будто я тощая.
  Держалась Няша достойно своего внешнего вида…
  Мы по очереди представились и все, как один, гордо сказали, что учимся на биологическом курсе.
  «Ботаники? Фи!» – скуксилась Няша.
  Аркаша вежливо попросил разъяснить причину такой антипатии.
  «Ну, вы же изучаете всякие тычинки – такая скукота! Ловите противных жуков-червяков. И вас послушать, то весь мир должен быть зелёным. А мне, например, нравится розовый и оранжевый цвета», – раскрыла нам глаза на нашу никчёмность милая Няша.
  Тогда Аркаша сказал, что «историк» Гераскин, без сомнения, может поведать, каким образом Цивилизация не загнулась ещё в бронзовом веке без активного участия первобытных «ботаников» в обеспечении наших счастливых предков пищей и лекарствами?
  Но Пашка отказался ввязываться в подобные дискуссии, а перевёл разговор на Няшу и её няшность. Ей это, похоже, было приятно до крайности.
  Оказалось, что она – филолог. Какой, мы убедились сразу, когда Аркаша спросил её мнение о «Муму». Няша ответила, чтобы он оставил при себе свои провокационные биологические вопросы – разговаривать о коровах она не желает. Мне стало жалко Пашу…
  Няша всё лопотала о тяготах своей карьеры, о жестокости общества к таким, как она, о капризах моды и о борьбе с прыщами. Нас просто раздавило её обаяние! А Пашка с неё глаз не сводил, заглядывал в рот и кивал, кивал, кивал. Я с каждой минутой всё четче понимала: здесь что-то нечисто! Нужно вмешаться!
  Заиграла медленная музыка. Я нашла это удачным поводом отвлечь Пашку от Няшы и сделала ход конём. «Ах, «белый танец»! – воскликнула я. – Паша, я тебя приглашаю!»
  Но мой впечатлительный друг отклонил приглашение. Более того, он огорошил меня заявлением, что я, де, не соответствую дресс-коду. И если он пойдёт со мной танцевать, все подумают, что он милуется с парнем! Выдав такую нелепость, он в обнимку со своей красавицей ринулся в гущу событий на танцполе…
  Ты не представляешь, дорогой Дневник, как меня задели его слова!
  Самое время спросить: а не приревновала ли я Пашу? Вопрос сложный…
  Я всегда считала, что ревность возникает при покушении некого лица на предмет, который ты считаешь принадлежащим себе без остатка, над которым имеешь безраздельную власть. И я спрашивала себя тогда, сидя за столиком в дискотечном баре, и спрашиваю сейчас: считаю ли я Пашу своей собственностью? И отвечаю: «Нет. Не считаю». И скажу больше: я никогда не стремилась подчинить его себе, увлечь собой.
  Нет, дорогой Дневник, не подлавливай меня на том, что прошлым летом на Пенелопе я назвала этого неблагодарного своим женихом. Ты же должен помнить, в каких форс-мажорных обстоятельствах мы тогда оказались. У меня не было другого выхода! Не пеняй мне записью с детскими фантазиями от 10.VII.2091. О каком замужестве может идти речь в одиннадцать-то лет?
  Но ты прав, я нахожу Пашу привлекательным, симпатичным, красивым… А ещё сильным, смелым, сообразительным (периодически) и весёлым (всегда). Вот видишь, я просто говорю, что он приятный человек. Что предосудительного в том, чтобы хотеть быть рядом с приятным человеком. «Рыба ищет, где глубже…»
  Разве это ревность? Я же не стремилась скрыть его от чужих глаз в хранилище произведений искусства и любоваться им в гордом одиночестве. Мне даже казалось естественным, что он нравится не только мне, но и окружающим. Я видела, что он имеет успех у противоположного пола, но не придавала этому значения. Как и тому, что он пользуется своей популярностью – напропалую флиртует с другими девчонками. Я всё это принимала за норму. Он же такой общительный! И его влюбчивость – просто отражение этой общительности. Но меня это никогда не раздражало.
  Во-первых, он всё равно большую часть времени проводил со мной. Поэтому, в каком-то роде, я льщу себе мыслью, что наши дружеские отношения были для него важнее «остальных увлечений», о которых он, кстати, никогда не говорил в моём присутствии. Мы вместе учились, гуляли, путешествовали, играли, ставили научные опыты и прочее-прочее. Я слышала, как поговаривают, какие мы неразлучники. Вот забавно! У стороннего наблюдателя, наверно, могло сложиться впечатление, что мы и есть пара голубков. Эх!
  И, во-вторых, все донжуанские приключения Пашки всё-таки были каким-то баловством. Я не могу сказать, что хоть раз заметила в них толику серьёзности. Порой за ним было даже забавно наблюдать. Например, когда он принялся ухаживать за сёстрами Белыми – обеими сразу, полагая, что ни та, ни другая не подозревает о конкурентке. Но Маша и Наташа оказались не  промах! Несколько месяцев к ряду они водили Пашку за нос, постоянно выдавая себя друг за дружку и ставя незадачливого кавалера в дурацкое положение. В итоге ему осточертели их розыгрыши, и он сосредоточил внимание на других девочках. Да только с ними получался тот же фарс.
  Мне довелось говорить с одной из бывших Пашиных зазноб о том, почему  у неё с ним не сложились отношения. Признаюсь, её ответ меня поразил.
  Она сказала, что Паша может быть самим очарованием – запросто голову потеряешь. Но длятся его чары не долго. Даёт о себе знать шило в одном месте. Он становится просто невыносим. Так и носится с какими-то генеральскими планами. Он думает, что кому-то есть до них дело, вот и пытается вовлечь всех и каждого в их воплощение. Но разве совместного строительства воздушных замков ждёт нормальная девушка от парня? А ещё Пашка ужасный якало, хвастун и выдумщик. Он постоянно трындит о каких-то малоинтересных вещах, вроде, древних полководцев и пиратов, будто забывшись, что слушает его не приятель по военным играм, а девочка, которая ждёт изысканных комплиментов, какие он сперва так щедро ей рассыпал.
  «Язык Пашки – это аналог хвоста павлина, – заключила та его бывшая подруга. – А я не курица, чтобы без ума восторгаться этим хвостом».
  Я тогда подумала, что слова её не лишены смысла. Но только теперь поняла, в чём этот смысл, и почему Пашке так комфортно со мной. Я не требую от него внимания и комплиментов и постоянно участвую в его авантюрах, которые отпугивают других девочек. А он никогда не заигрывал со мной. Вопрос: почему? Да потому, что я для него – ПАРЕНЬ! Он сам только что сказал это чуть ли не прямым текстом!
  Да за кого этот Дон Кихот меня принимает, – негодовала я. – За Санчо Панса в килте?
  Пойми меня правильно, дорогой Дневник, – мне был брошен вызов. И я подняла перчатку! Я решила доказать этому оболтусу, что я нечто гораздо большее, чем его приятель среднего рода.
  Да, я приревновала к Няше. Но не Пашу, а наше общее с ней право называться девочками. Мои гордость и честь были задеты самым невежливым образом. Прежде на школьных вечерах Пашка всегда танцевал со мной и никогда не отпускал шуточек о моём внешнем виде. А сейчас какой-то морок застил ему глаза. Но что бы это ни было, я обязана была заставить его прозреть и раскаяться. А для начала нужно было вывести из игры ту, кого я подозревала в несанкционированном применении колдовства…
  Няша грезила об актёрской карьере. Она пригласила нас на воскресный спектакль одного из юношеских драматических кружков, дабы мы имели редкую возможность восхититься её талантом и сценическим мастерством.
  Аркаша и близняшки под благовидным предлогом отказались. А я решила дать Няше шанс произвести на меня впечатление. Ну, и самой блеснуть…
  Так что на следующий день я устроила себе культурную программу. Играли «Вишнёвый сад». Неплохо. Местами – оригинально. После спектакля Няша подошла к нам и спросила, не сильно ли она затмевала остальную труппу своим звёздным сиянием. Пашка, наверно, отбивший себе все ладони аплодисментами, ударился в какие-то невообразимые любезности. Я тоже похвалила качество постановки и игру Няши.
  Я сказала, что не помню в пьесе Чехова говорящего вишнёвого куста. Но, без сомнения, это новаторство удалось режиссеру. Во многом благодаря таланту актрисы, сыгравшей такую сложную роль – то есть, благодаря Няше.
  Юное дарование сделало вид, что не понимает, о чём я говорю. «Я играла Аню!» – заметила она. Пашка сказал, что я не разбираюсь в искусстве. Он был очень нетактичен, но я смиренно согласилась с его словами и признала своё заблуждение. В знак примирения я попросила Няшу дать мне автограф. Открыла сумочку, чтобы достать блокнот. А оттуда – vu a la – выпрыгнул крыс Гегемон из питомника нашей биостанции. 
  Должна признаться, я недооценила Няшу. По ней никак нельзя было сказать, что она занимается гимнастикой или лёгкой атлетикой. Но когда она, увидев Гегемона, с удивительным проворством и скоростью оказалась на канделябре, весь мой скепсис по поводу её спортивной практики развеялся в пух и прах. И конечно, я не подозревала, что вместо лёгких у неё реактивная турбина! Кто бы мог подумать, что обычный крысик может кого-то впечатлить настолько, чтобы вызвать визг, от которого лопаются зеркала.
  Мой номер с Гегемоном вызвал восторг и оживление не только у Няши, но и окружающих людей в фойе «Народного Театра». Один Пашка не проникся моим розыгрышем. Что странно, ведь арсенал подобных шуток составлял основу его юмора. Это он научил старого Ару на биостанции кричать: «В очередь, сукины дети! В очередь!». Это он постоянно расселял шипящих мадагаскарских тараканов в ящиках учительского стола математички. Это он подарил пелагейским туристам флакон с раствором этилмеркаптана, выдав его за французские духи. А однажды он тиснул у Аркаши пробирку с сотней голодных собачьих блох и во время спарринга в своей секции кун-фу высыпал их на своего противника. «Настоящий ниндзя должен уметь обороняться любым оружием!»  – оправдывался он потом.
  Однако трюк с крысой в сумочке он не оценил, а сломя голову бросился снимать с люстры свою пассию. При виде того, как он хлопочет и утешает её, мне даже стало неловко за Гегемона.
  Когда Няша немного пришла в себя (что, наверно, было впервые с момента её появления на свет) Пашка отвёл меня в сторону и строго осведомился, стану ли я отрицать, что крыса неслучайно оказалась в моём ридикюле? Я и не думала отпираться. «Крысику нравится Чехов,  – говорю.  – Вот я и взяла его с собой». А он мне грозит: «Пускай он телеспектакли на биостанции смотрит, а то в другой раз я ему устрою интимный ужин с Архимедом!» Архимед – это не древний учёный, а наш питон, как ты понимаешь, дорогой Дневник. Сказал он так, подхватил свою прелесть на руки и был таков!
  Операция «Гегемония над Гераскиным» с треском провалилась. Причины я видела две. И в обеих была моя вина. Мне надо было подумать заранее, что я выбрала неверную тактику. Я рассчитывала сыграть на брезгливости Няши, чтобы Пашка понял, что она слишком изнежена для такого, как он. А вышло обратное. Благодаря мне Няша оказалась в роли жертвы моего, гм, коварства, – и Пашка ей сочувствовал. Увы, я невольно укрепила их связь. Но я и сама укрепилась в намерении положить конец их отношениям. И даже придумала, как!
  «Моей второй ошибкой было пренебрежение визуальными эффектами, – рассуждала я. – Няшу нужно бить её же оружием. Пашу прельщает её, как бы это сказать, «открытость». Уж очень она выразительно одевается. А я даже в театр надела строгий костюм. Это нужно менять! А то, так Пашка никогда не начнёт различать во мне женское начало».
  Вдохновлённая такой идеей, для похода в школу в понедельник я выбрала самое красивое (и самоё лёгкое) платье из своего гардероба. Оказалось, что я из него немного выросла. Но не беда. Это даже играло мне на руку! Не забыла я и сопутствующие атрибуты: клипсы, ожерелье, диадемку… Даже косметику. Чуть-чуть…
  Мой новый образ очень удивил отца. Он спросил: на кого это команчи подняли топор войны? Я ответила: «Это не военная операция, а миссия спасения». А он смеётся: «Мир только этого и ждёт… Я попрошу Полю освободить место в морозильнике под склад разбитых сердец». Очень остроумно, папочка!
  Но с таким своеобразным благословением я отправилась в школу. Все козыри были у меня: привлекательность, решительность и главное – время. Пашка был обречён целый день находиться рядом со мной. Я не сомневалась, что он заинтересуется моим преображением. Я ошибалась…
  Видишь ли, дорогой Дневник, очень трудно на кого-то произвести впечатление, если этого «кого-то» рядом нет. Пашка не явился в школу! Он пропустил занятия!
  Нет, у меня, как у всякого здравомыслящего человека, первая мысль была: а не заболел ли мой друг? И я провидеофонила его маме с этим вопросом. Она сказала мне, что Паша, как положено, ушёл в школу… Замечательно! Я убедилась, что он действительно заболел. Причину недуга я знала, а теперь удостоверилась, что заболевание прогрессирует. Мало мне было того, что он начал врать!
  Отсутствие Пашки смешало мне все карты. В расстроенных чувствах я, было, подумала, разыскать Няшу и по секрету ей шепнуть, что Пашка никакой не «историк», а самый настоящий «ботаник». Да к тому же, ему ещё и тринадцати не исполнилось. Даром, что он выглядит на семнадцать! Но я расценила переход на такие приёмы – подлостью. Нужно было придумать что-то другое, а у меня, как назло, все мысли путались из-за Пашкиного прогула. И я обратилась за советом к благоразумному Аркаше.
  На мою инициативу обсудить «одно важное дело» он заметил: «Красивое платье. Интригующее…»
  Caramba! – как выражается Пашка. Моя смена имиджа имела неожиданные последствия – в тот день я узнала, как много вокруг меня галантных мальчишек. Это было бы смешно, если б не было так печально…
  «У тебя какой-нибудь праздник?» – спросил Аркаша. Я ответила, что совсем наоборот. Он задал ещё один глупый вопрос. И мне пришлось применить точечное физическое воздействие, чтобы вернуть ему трезвость сознания.
  Аркаша сделал вид, что моё интригующее платье его больше не волнует и, потирая ущипленный бок, спросил, в чём проблема. Я сказала, что наш общий друг Гераскин поставил не на ту лошадь. И наш товарищеский долг – пока не поздно, образумить его и вернуть на путь истинный.
  Ответ Аркаши меня не обнадёжил. Он сказал, что всё дело не во внешней привлекательности Няши, а в феромонах, испускаемых её организмом. Они-то и действуют на мужчин, как красная тряпка на быка.
  «Здесь, – сказал Аркаша, – только холодный душ из брандспойта поможет…»
  «И на тебя её феромоны подействовали?» – полюбопытствовала я.
  «У меня насморк», – пожал он плечами.
  Удивительный человек!
  Аркаша склонялся к самым мрачным прогнозам, но, несмотря на его слова, я решила переговорить с Пашей – образумить его. Ну, хотя бы ради того, чтобы он из-за своих амурных дел уроки не прогуливал. Я беспокоилась о его будущем. По-мнению Галины Петровны, он был очень перспективным, но для того, чтобы реализоваться на сто процентов, ему недоставало усидчивости. И ладно бы! Но теперь-то разговор уже шёл о полном пренебрежении учёбой. В самом деле, Шекспировские страсти: «Коль разум не в ладах с любовью, отраду я в безумии найду!» И прочее такое…
  Что же ты думаешь, дорогой Дневник? Я снова переоценила своё влияние на Пашку. Когда я наконец-то дозвонилась до него, он наотрез отказался меня слушать.
  Он помянул инцидент с крысом и заявил, будто из-за моей выходки Няша так перенервничала, что свалилась с температурой и мигренью. Теперь, как человек чести, он должен дежурить у её постели…
  Отлично! Они, стало быть, на пару болеют! 
  Ещё он добавил, что не ожидал от меня подобного вероломного двуличия (ничего себе новости!) и торжественно поклялся, что больше со мной не заговорит.
  Знаешь, дорогой Дневник, – всему есть предел. Даже моим нервам. Я не сдержалась и сказала, что мне нет до него никакого дела, а если он не хочет обременять себя моей дружбой, то ему же хуже! «Придёшь ещё зимой снега просить!» – пригрозила я и вырубила связь…
  Я почти сразу начала раскаиваться – ведь Пашка из-за моего срыва мог подумать, что я к нему неровно дышу. Шиш с маслом! Не на ту напал! Жаль, конечно, если он вообразит себе какие-нибудь глупости насчёт меня. Но «слово не воробей…» Отредактировать нашу перепалку не представлялось возможным, и мне оставалось только плыть по течению да ждать удобного случая напомнить неблагодарному Павлуше о себе.
  К счастью, зимы ждать не пришлось. Через неделю поражённое любовью создание, как ни в чём не бывало (нахал!), обратилось ко мне с просьбой доступа в вольер Бронти. Мне, конечно, стало любопытно, за каким таким кренделем ему это понадобилось?
  Дорогой Дневник, ты ни за что не догадаешься, что удумал этот несчастный.
  Оказывается, его ненаглядная одержима манией создания самого грандиозного портфолио. Для этого она мечтает сняться верхом на драконе. А дракона, увы, под рукой нет. Точнее, есть в КосмоЗо – эвридианский – но доступ к нему закрыт даже мне. Но там же содержится очень похожий на дракона мирный динозавр. И путь к нему лежит через моё милосердное участие…
  Нахал! (Я это уже говорила?) Герой-любовник решил сделать меня инструментом своего ухаживания. Только внезапная идея, как извлечь пользу из подвернувшейся возможности, заставила меня сохранить хладнокровие и пропеть: «Конечно, Пашенька! Приходите завтра вечером в КосмоЗо – всё будет устроено по высшему разряду!»
  Мой непутёвый друг, даже не сказав «спасибо», полетел с благой вестью к своей нефертити, а я отправилась к Бронте. И в голове моей звонко щёлкало: «Холодный душ, холодный душ, холодный душ…»
  Не верьте тем, кто утверждает, что динозавры – это огромные глупые ящерицы. Мол, у них на тонну веса приходится всего унция мозгов. И что? Мне в современном обществе встречались некоторые «человекообразные» с мозгом фунтов в десять весом. А вели они себя хуже невоспитанных доисторических павианов. Так что – всё относительно.
  В любом случае, Бронтя был сообразительным апатозавром. Я поделилась с ним своими планами на завтрашний день и выразила надежду, что он прилежно справится с возложенной на него ответственной задачей. Бронтя кивнул, оглушительно протрубил носом и вернулся к еде. Я знала, что мы поняли друг друга, и с нетерпением ждала «часа X»…
  Кстати, о питании Бронти! Дорогой Дневник, я остановлюсь на этом моменте подробнее – это весьма любопытно.
  У динозавров, таких, как Бронтя, длинная шея. И раньше считалось, что с помощью неё они питаются листвой верхнего яруса леса. Однако многих учёных смущали зубы таких динозавров. Они у них напоминают карандаши или частые колышки. И между собой они не соприкасаются. Такими зубами, – решили учёные, – сложно обрывать и перетирать листву папоротников и голосеменных, которые составляли основу лесов мезозойской эры. Но что же тогда кушали ящеры, если не папоротники? Водоросли! – ответили учёные. И не просто водоросли, а особые плавающие фитобиологические сообщества, называемые «матами». Один такой мат похож на увеличенный в сто раз комочек всем хорошо знакомой озёрной водоросли эгагропилы. Только это не одно растение, а целая экосистема в миниатюре. Здесь и сине-зелёные водоросли, и бактерии, мхи и печёночники. И всё это кишмя кишит зоопланктоном – рачками, жуками, моллюсками и прочими не к обеду будет сказано прелестями.
  Так вот, оказывается, наш апатозавр питался не как жираф, а как усатый кит – по принципу отцеживания. Хапнет пастью кусок мата из воды, и вода-то через частые щели меж зубов вытекает. А самое вкусное – растения и населяющую их живность – ящер глотает. Неприглядное на вид месиво на самом деле очень питательно. И обиходное мнение, что динозавры Бронтиного вида жили только для того, чтобы есть, неверно. Не были они обжорами.
  Но в КосмоЗо всё равно намаялись с особенностью Бронтиного рациона. И протёртой ламинарией пытались кормить. И банановым пюре вперемешку с крилем. Всё не то! Чах динозавр – на ладан дышал. И решили тогда сотрудники КосмоЗо слетать на машине времени в юрский период и привезти оттуда образец доисторического мата, чтобы попробовать разводить подобное чудо для привередливого Бронти здесь же, в Москве.
  Для этой же цели переделали старый пруд КосмоЗо. Расширили его, обустроили сложнейшими системами фильтрации и водоснабжения, подогрева и насыщения толщи воды кислородом.
  Кропотливым трудом учёных мезозойские маты превосходно прижились, начали разрастаться и скоро заполонили большую часть поверхности пруда. Кто-то догадался добавлять в воду отруби, и «урожайность» матов, как обители зоопланктона, скакнула под двести процентов. В прибрежной зоне пруд превратился в настоящую кашу. Бронтя лежал среди неё и сутки напролёт предавался отчаянному сибаритству.
  Его благоденствие влетело КосмоЗо не в копеечку, а в копеещу! Каждый год с пятого по десятое февраля моему доброму родителю лучше было не попадаться на глаза. В это время он согласовывал бюджет обслуживания Бронтиного пруда, и сам чёрт был ему тогда не брат.
  Но пруд того стоил. Он по-настоящему впечатлял! Вместе с береговой зоной он занимал площадь больше полутора гектар. Полукольцом его окружали гигантские ивы с серебристой листвой, пальмы и древовидные папоротники. Получалась этакая панорама доисторического леса. Под деревьями густо разрослись вербы и камыш. В этих зарослях гнездились десятки птиц: утки всех видов, цапли, колпицы, выпи, кулики. Вместе с Бронтей они жировали на изобильных кормом матах и совершенно не боялись ухаживающих за природой вольера людей и роботов. Здесь же жили бесчисленные лягушки и водные черепахи. И любой заядлый рыболов готов был продать душу за полчаса рыбалки на Бронтином пруду – здешние караси стали легендой. А на свободной от матов водной глади водоёма цвели прекрасные кувшинки и лотосы, привезённые сюда из лучших ботанических садов Мира.
  На невысокой насыпи свободной от зелёного массива стороны пруда была устроена смотровая площадка. Здесь в условленный срок я поджидала моего Ромео с его Джульеттой. Бронтя тоже был в боевой готовности. Я закрепила на его холке специальную платформу-трансформер: можно что-то вроде дивана из неё сделать, а можно – паланкин. Спина у Бронти только кажется широкой из-за его общих крупных габаритов. На самом деле с боков она сильно покатая и очень скользкая. Так что, точка опоры в виде платформы была совсем не лишней. Особенно, учитывая неопытность будущей наездницы.
  Драгоценная парочка по ходу действия не страдала избытком пунктуальности – она появилась на горизонте, припозднившись на час.
  Впереди, словно стерх на токовище, вышагивала Няша. Если бы мне Пашка заранее не сказал, что она предстанет публике в костюме Артемиды, я бы ни за что не угадала, кого она изображает. Вообще было сложно назвать костюмом то общее мизерное количество ткани, расположенной на некоторых участках её тела. «Ага, – думаю, – это чтобы распространению феромонов ничего не мешало». Честно говоря, образ покровительствующей целомудрию богини представлялся мне несколько более скромным. Может, я ханжа? Но вот чего у Артемиды точно не было – это сандалий на десятисантиметровых шпильках. Зато, чтобы таким же недогадливым, как я, сразу было понятно, кто перед ними, Няша вооружилась главным атрибутом Артемиды – луком. Мне стало невыносимо грустно. Это был настоящий тисовый «длинный» лук, сделанный вручную по средневековым технологиям. Памятуя мою увлечённость рассказами о Робине Гуде, мой отец привёз пару таких луков из Англии. И один я подарила Пашке. Он им ужасно гордился – пылинки сдувал… И кому он его доверил?!
  Сам влюблённый чуть ли не на цыпочках следовал за своей богиней, как крыса за гамельнским дудочником. На беднягу было жалко смотреть. Он тащил штатив, коробку с камерой, здоровенный аккумулятор к ней, и ещё одна камера – ручная – висела у него на шее.
  Я приветствовала обоих… И первым делом велела Няше избавиться от её убийственной обувки. Я сказала, что не позволю топтать Бронтю такими штыками. Няша возразила, что без обуви ей никак нельзя – у неё чувствительные пяточки. Пришлось отдать ей свои мягкие туфли, а самой получать удовольствие от босой прогулки.
  Пашка остался на смотровой площадке возиться со штативом и настройкой камеры, а я повела Няшу за ограждение. Мы спустились с насыпи на узкий галечный пляж. Наглые птицы не обратили на нас никакого внимания.
  Няша завертела носом: «Фи!» да «Фи!». Ну, естественно! Хоть пруд Бронти и чистит целая бригада донных роботов, а с пляжа убирают подгнивающие остатки выброшенных на берег матов, но болотом здесь всё равно изрядно попахивает. «Терпи! – говорю. – Искусство требует жертв».
  Я свистнула Бронтю. Он лежал среди матов – лишь шея с головой да часть спины наружу. И вот двинулся к нам, постепенно вырастая из воды… Гляжу – у Няши глаза на лоб лезут. Она, в самом деле, не представляла, какой Бронтя огромный? Он лёг перед нами серо-зелёной горой – понизил насколько мог высоту подъема к закреплённой на спине платформе. Но всё равно она возвышалась в трёх метрах над землёй. Я это предвидела, и портативный гравитационный лифт – аналог знаменитого «Пилата», только больше него – был наготове.
  Зову Няшу ступить на стадий лифта, чтобы подняться на Бронтин хребет. Девица дрожит, как осиновый лист. «Ты, – говорю, – если боишься, то тебя никто не заставляет». Провоцирую я её, значит. Она как взвинтится: «Я ничего не боюсь!» «Вот и славно!» – думаю.
  Поднялись мы на Бронтину холку. Я на Няше страховку закрепляю – не ровен час свалится в пруд, а одному небу ведомо, кто там плавает, кроме карасей.
  «Не затягивай так! – хнычет Няша. – Ты мне всю одежду изомнёшь!»
  Я молчу. Терплю. Сама думаю: «Какую ещё одежду? Эти ремни и будут твоей одеждой!»
  Вручила я ей шест, чтобы было чем Бронтей управлять. Объяснила, как это делать. Бронтя умный – проблем с ним нет. По правому боку похлопаешь – направо пойдёт. По левому – налево. Прямо по спине хлопнешь – вперёд двинется. Останавливается по окрику «Стоп!».
  Я напоследок проверила ещё раз карабины, пожелала Няше удачи отправила её в свободное плаванье.
  Бронтя медленно тяжело поднялся, осторожно вошёл в пруд и через гущу матов направился к его центру. Няша сперва нервно оглядывалась, металась на страховке, как вошь на волоске. Точно, – думаю, – свалится! Но нет. Смотрю – освоилась, проверила управляемость Бронти. Он послушно отзывался на её тычки и выделывал ленивые зигзаги. Няша весело рассмеялась и крикнула Пашке: «Снимай!»
  Я вернулась на смотровую площадку – было любопытно, как всё выглядит оттуда, и как происходящее видит Пашка. Зрелище действительно было замечательное. Среди сочной, словно вспененной, зелени матов и рассыпанных, точно звёзды, цветов кувшинок с величественностью колоссального лебедя двигался динозавр. А на нём то ли танцевала, то ли делала гимнастику странная цапля… Бррр! Богиня!
  Посетителей возле Бронтиного пруда всегда много. Вот и сейчас толпа зевак собралась. «Что это вы делаете?» – спрашивают. «Фильм, – отвечаю, – снимаем. «Подземелье ведьм» называется».
  А Пашка снуёт туда-сюда с ручной камерой – углы съёмки меняет. И «стоп кадром» всё щёлк-щёлк-щёлк! Про стационарку тоже не забывает – следит, чтобы объектив был нацелен куда надо. Фу-ты, Коппола недоделанный!
  Гляжу я – голубки во вкус входят. Ну, – думаю, – пора внести и свою лепту. «Бронтя, – кричу, – будь естественным!» И платочком машу, чтобы его внимание привлечь. Но это мы с ним договорились, что у нас такой условный сигнал будет к действию.
  А со стороны, вроде, ничего сверхъестественного не происходит – Бронтя всё также лениво пасётся в своём пруду-кормушке. Вот зачёрпывает пастью окружающую его зелёную кашу – за раз литров двадцать. Вот поднимает голову на длинной шее. Поднимает. Поднимает… Поворачивает морду к Няше. Делает: «Прррффф!» И юная богиня превращается в кикимору, облепленную водорослями, отрубями, насекомыми и продуктами секретации ротовой полости динозавра. Слышала, Гудини слыл великим магом, но, думаю, подобный фокус он проделать бы не смог.
  На несколько секунд наступила полная тишина. Притихла толпа зрителей. Притихли птицы. Даже листва, вроде как, перестала шуметь. И вдруг разом грянул такой хохот со всех сторон – я думала, у меня барабанные перепонки лопнут!
  Народ валится со смеху. Пашка растерянно улыбается. Бронтя скалится и довольно фырчит. А мне всё кажется – что-то пошло не так. И тут понимаю: Няша молчит! Не слышно её разящего вопля банши. Непорядок!
  Мчусь за ограждение – на пляж. Пашка – за мной. Зову Бронтю. Он направляется ко мне. И чем больше он приближается, тем тревожней у меня на сердце. Няша, судорожно сжимая лук, стоит на платформе, как истукан. Лишь покачивается в такт движениям динозавра. И видок у неё – ну, право, врагу не пожелаешь.
  «Ой! – думаю. – Перестарались мы с Бронтей. В шоке девица. Шарахнуло её страшно!»
  Я поднялась к ней, отцепила страховку, аккуратно перевела её на стадий лифта и вместе с ней спустилась на землю. Бронте я велела возвращаться к своим делам, а сама занялась приведением в чувства незадачливой объездчицы драконов. Обтёрла ей лицо платком, похлопала по щекам.
  «Няш, ты как?» – справляется Пашка. А сам едва не давится от смеха. Я тоже еле сдерживаюсь. Ладно – вид. Но запах! «Хана феромонам, – думаю. – Прощай магия!»
  Няша обводит нас невидящими глазами и спрашивает, что произошло?
  «Я это заснял!» – гордо сообщил Пашка.
  К Няше начала возвращаться способность мыслить. Посмотрев на себя, она как-то часто-часто задышала с тихим повизгиванием или поскуливанием. Она подняла на Пашку глаза, а в них изумленный вопрос: «Какого…» А тот: «Не переживай! Примешь душ, и повторим дубль». Вот тут Няшу и прорвало!
  Она действительно оказалась филологом. Я столько новых слов узнала за те несколько минут, что она ершила Пашку и в хвост и в гриву!
  Тот, не подумав, попросил её сбавить обороты. Но это только прибавило Няше пылу. В принципе, я её понимаю. Он перед ней стоит чистенький, пытается не улыбаться. А она в таком виде, в каком ни одна женщина не захочет появиться на людях даже под страхом смерти. Собственно, это для неё и будет равноценно смерти.
  На просьбу Пашки успокоиться Няша ответила двумя затрещинами. Наотмашь – раз! Два! Удивительно, как она Пашке челюсть не выбила! Она снова разразилась забористой тирадой о Гераскине, его друзьях и всём мироздании. А напоследок лук об коленку – хрясь!
  Это стало последней соломинкой, перебившей хребет верблюду. Пашка, похоже, долго терпел. И долг вернул по полной программе. Разошёлся – будь здоров! Жаль, я его военно-морской жаргон не понимаю. Запомнила только про «чахлую отмель» и «разбитое корыто».
  А закончил он свой тяжеловесный монолог заявлением, что, мол, стоит ему свистнуть, и у его ног окажется сотня девчонок, куда как лучших, чем Няша. Да вон, хоть, та же Алиска!
  Лестно! Нечего сказать… Но здесь он палку перегнул.
  Стороны убедили друг дружку во взаимном нежелании когда-либо встретиться вновь. Разгневанный рыцарь отчалил домой. А я уговорила негодующую Няшу пройти в помещение персонала КосмоЗо, чтобы она могла привести себя в порядок и найти подходящую одежду. Не появляться же ей в городе в таком природоведческом обличии, – рассуждала я. – Надо как-то компенсировать нанесённый ей урон. Ох, и наслушалась же я «добрых» слов про животных и биологов!
  Ну и пусть! Зато, у меня всё получилось! И Бронтя в накладе не остался – получил обещанную трёхлитровую банку клубничного варенья.
  Уже поздним вечером я провидеофонила Пашке. Может, ты сочтёшь это лицемерием, дорогой Дневник, но я хотела выразить ему соболезнования по поводу разрыва с Няшей. Против своих ожиданий, я застала его в приподнятом расположении духа.
  «Переживаю? – удивился он. – Да я за ролик с Бронтей в Сети уже больше десяти тысяч «лайков» получил!»
  Пашка-Пашка… Страшный человек!

  Ах, уже час ночи! Засиделась я с тобой, дорогой Дневник! Нужно закругляться…
  Знаешь, сегодня звонил Пашка. Пригласил к себе в шахматы поиграть. Говорит, откопал какую-то старую группу – хочет, чтобы я послушала. Название у неё смешное – The Beetles – «Жуки».
  Пожалуй, схожу… Только вот думаю, не надеть ли мне то платье?