"Три дороги, лютый зверь,
Предсказателям не верь,
Если дверь тебе закрыли – бей тараном в эту дверь!
Не умеешь – не берись,
Не умеешь – но дерись,
Ни обрыва, ни ухаба – ничего не сторонись!"
Алькор
- Барин, прости меня, но придётся тебя тревожить – Великий Инквизитор до тебя выдвинулся! – запыхавшись, вещал Педро и уже торопливо вваливался в камеру. – Он явно не один, так что дело дрянь, видать! – тучная фигура тюремщика, умевшего, когда надо, ни разу не звякнуть ключами, проворно нависла над лежащим юношей. – Скорее, барин, мне ещё твоё ложе надо спрятать успеть.
Эстрелладо быстро поднялся на ноги и молча кивнул. Со сна оставаться в одной рубахе было очень неприятно, но подводить никого из тюремщиков он не желал. Они и так немало старались для того, чтоб максимально облегчить его участь, ежечасно рискуя попасть под внимание не только королевских шпионов. Причём по собственному желанию, чем немало удивили новопожалованного гранда, не успевшего и часу пробыть на свободе в новом статусе. Когда стражники волокли его две недели назад по каменным ступеням, молодой воин плохо отдавал себе отчёт в реальности происходящего и не мог отметить два важнейших обстоятельства – несмотря на серьёзность обвинения и тот факт, что аристократ он всего лишь несколько минут от оглашения указа до ареста, прикасаться к нему руками, да ещё столь ощутимо, солдатня права не имела, да и выполняли они столь буквально приказ явно потому, что являлись скорее людьми де Солера, чем короля… Это путешествие в каменный мешок было похоже на нырок в камнедробилку – столь аккуратно и методично его избивали на всём пути, так, что не оставалось времени и сил даже закричать, такие опытные оказались кадры на службе у приятеля инфанты. Да и была ли санкция на то, что с ним потом делали уже в камере – тоже очень серьёзный вопрос… Хотя формально можно было шуметь, требовать прокурора, чтоб зафиксировал раны и жаловаться дальше согласно протоколу – слишком хорошо было понятно, что толку не будет, всё припишут якобы имевшему быть сопротивлению при аресте. Когда же, наконец, всё-таки довелось потерять сознание от боли, повиснув на цепях уже ни на что не годным хламом, этих мастеров заплечных дел уже и след простыл вскоре. Странно было лишь то, что его не покалечили – значит, или обвинение будет снято, или впереди казнь. Но раны от шипов на запястьях так и не зажили полностью, несмотря на то, что кормёжку тюремщики таскали совсем не ту, что было приказано. Да и вообще обращались с узником, явно не согласуясь с полученными указаниями, иначе бы от него осталось бы уже обессилевшее тело, не способное мыслить и чувствовать.
Какую же надо вызывать у людей ненависть, чтоб бессердечные по своей природе тюремщики по собственному желанию вели себя таким образом, мозг Эстрелладо отказывался понимать. Он всего лишь отказался от руки инфанты, и только. То, что это сподвигнет этих людей натуральным образом нянчиться с ним, не только манкируя положение о двенадцатичасовом пребывании в оковах на растяжке, но ещё и таскать сюда вполне сносную походную постель по собственному почину, а также еду явно из самого дорогого трактира в городе – не могло быть придумано самым воспалённым воображением. И всё же оно было так – он, всегда в глубине души презиравший чернь, сейчас был обласкан ею до таких немыслимых пределов, и за поступок, который никакого вроде бы отношения к ней не имел. Когда Педро ловко и аккуратно поместил тело на растяжку, Эстрелладо отметил, что положенных изнутри шипов в наручниках нет в помине… Совсем не мелочь, и если кто узнает и донесёт, не поздоровится всем троим сменщикам – но отчего-то их это не смутило, видать, раз сделали это молча. Да и за то, что у него не стали отнимать платье – куртку порвали те, кто приволокли его сюда – молодой человек был искренне благодарен этим простолюдинам. Они, в самом деле, ещё и жалели, что больше ничем не могут помочь – и даже не мешали ему горевать о погибшей матери, не приставая без устали с болтовнёй и уверениями, что всё наладится.
- Значит так, барин, ты вроде как уже пять часов пристёгнут, - торопливым шёпотом вещал в ухо Педро, - потому если эта хитрая лиса вздумает тебя отцепить, сумей сделать вид, то ты уже деревянный, понял? А то ходят слухи, что нас всех троих желают заменить на людей де Солера, не иначе как тебя со свету сжить хотят, учти! И что там твои соратники делают, пока ты тут прохлаждаешься, ума не приложу, вот лоботрясы!
Эстрелладо охотно хлопнул ресницами в знак согласия и прикрыл глаза – за дверью уже раздавался звук шагов, и шептаться было опасно, Педро поспешно отскочил к факелу на стене, будто затем, чтоб заставить его светить ярче в присутствии высокого гостя. Дверь с натужным скрипом начала открываться – постепенно… Вот же хитрецы тюремщики, когда они сами заходят в камеру, дверь вообще почти не слышно, успел удивиться молодой человек про себя. Великий Инквизитор шагнул внутрь отчего-то в одиночестве, видимо, оставив сопровождавшего в коридоре. Педро подкатился к его высоченной фигуре – потолок едва позволял тому стоять во весь рост здесь – подобострастным колобком и плюхнулся на колени, подставив голову для благословления и почтительно сложив ладони горстями. Узник не стал открывать глаз и смотреть на это – он действительно чувствовал себя все эти дни столь дурно, несмотря на все выгоды своего пребывания в заключении, что уже проникся натуральным равнодушием к происходящему. Невозможность дышать ночным воздухом, смотреть на звёзды и видеть полуденное солнце и цветы сделала своё чёрное дело – лишив Эстрелладо этой важной для него вещи, враги действительно смогли до известной степени растоптать его морально. И ему сейчас было безразлично, что гость мог это заметить, хоть они никогда не были врагами, их отношения были всегда столь официальными, что и говорить об их существовании вообще было сложно. Скорее всего, просто наступило время инспектировать тюрьмы, и лишь поэтому эта встреча и смогла здесь состояться.
Великий Инквизитор молча сделал нужные жесты над Педро и выставил его вон, всё так же молча повелев закрыть дверь. Затем не торопясь особо шагнул к тому, кого он видел перед собой. Если не считать того, что за пять лет, прошедших с их последней заметной встречи, Эстрелладо вымахал в высоту и ширину так, что вполне достиг габаритов взрослого латника, изменилось мало. Но сумел за эти пять лет бывший тринадцатилетний ребёнок немало – и ревновать тут было к чему, собрать исключительно на своём обаянии целую гвардию в какие-то несчастные восемнадцать, целых четыре роты, что ещё и уцелели в битве почти в полном составе, суметь возглавить армию после гибели командующего, выиграть не только решающую битву, но фактически уже целую войну, построить серию пограничных крепостей… За одно это желающих ненавидеть нынешнего круглого сироту, никогда не знавшего своего отца, было кому и не только при дворе. Возможно, оценив почти ангельскую внешность белокурого красавца с аристократическим прищуром и точёными чертами лица – такого породистого экземпляра было трудно сыскать, а то и невозможно, при лучших дворах Европы, король и принял решение улучшить собственную породу, а интриги инфанты и её поклонников – просто фон для несчастья этого Звёздного Мальчика. Кто ж знал, что он окажется настолько непредсказуем и горяч, что откажется столь резко от пожалованной ему милости – эх, не научили парня быть гибким, некому было учить… Да и сообщение о смерти матери, что таскалась десять лет в поисках ребёночка – который с бессердечным высокомерием избалованного подростка поначалу просто высмеял её, не отвергая, не зная, что за ошибку совершает – ну никак не помощь в столь уже запутанном деле. И то хорошо, что ординарец-горбун оказался столь хитёр, что скрыл полученное известие от своего господина – страна оказалась спасена, иначе бы вести в бой армию было некому. Но дальше уже была неизбежность – в виде короля, что сам решил встретить победителя вместе с его воинами, да в виде цыганки, что прилюдно рассказала, как люди де Солера отказали в помощи больной бабе, которой вдруг стало плохо на улице. Как же бедолагу аккуратно развели придворные крючкотворы на истерику – что ж он сам, бедняга, не справился с этим дежурным коварством, видать, даже у него, неземного, на Земле ресурс конечен. Великий Инквизитор очень жалел, что его не было в столице в эти дни – иначе бы просто не позволил своим присутствием случиться такому беспределу. Пожалуй, о звёздном происхождении Эстрелладо все уже забыли за эти пять лет, да и знали немногие, а подлая цыганка снова куда-то исчезла, даже не подстрекает никого на улицах идти освобождать парня – а могла бы вполне, у неё бы это хорошо получилось. Мальчик был достаточно умён, чтоб лично прекратить все возможные толки о себе и звёздах – и, как свидетельствовал тамошний кюре, сам утопил в реке все хрустальные ожерелья, которые передавали на небо информацию о происходящем. Теперь и кюре этого нет уже, а кто духовник у молодого? Бог весть.
Инквизитор тихо приблизился вплотную к растянутому на цепях телу, быстро припечатал серебряным крестом чуть раскрытые покусанные губы и торопливо взялся читать разрешительную молитву, как будто уже выслушал и принял исповедь. Эстрелладо медленно открыл глаза, и его обычный полыхающий в них огонь проявился лишь на крохотную долю секунды, сменившись ровным, ничего не значащим вовсе выражением. Так смотрят те, кто уже ничего хорошего не ждёт от происходящего и предоставляет окружающим полную власть над собой, будучи не в силах сделать что-либо самостоятельно. Однако, когда гость закончил, молодой человек произнёс хоть и очень тихо, но внятно настолько, что можно было сделать вывод, что он вполне владеет собой:
- Спасибо Вам, отец. Вы слишком добры ко мне.
Отчего-то такого кроткого ответа инквизитор ожидал меньше всего – возможно, привыкнув доверять слухам о слишком крутом нраве и темпераменте нынешнего подопечного, а возможно, просто в результате пробуждения своей настоящей натуры – и его старания освободить от пытки юношу были слишком поспешными. Да и притворяться Эстрелладо вовсе не пришлось – боль была самая, что ни на есть настоящая, а холод подземелья вместе с незажившими ранами, полученными при аресте, угнетали его сильно и всерьёз. Оттого под тёплым плащом гостя он дрожал натуральной дрожью человека, близкого к лихорадке, а фляжке с крепким питьём был рад не меньше, чем лучу солнца, который посещал окно под потолком в три часа пополудни ровно на десять минут.
- Кто твой дознаватель? – вполне официальный вопрос был задан столь участливым тоном, с настоящими отеческими интонациями, что молодой человек почувствовал себя ещё хуже.
- Я его ещё не видел, - почти прошептал он, покачав головой. – Не знаю.
- Как это, тебя пытают без допроса, получается? – даже в полумраке камеры было заметно, как нахмурился Великий Инквизитор – а это ничего хорошего обычно не означало для тех, по чьему адресу он темнел.
- Мне очень досталось по прибытии сюда. Вот и всё, пожалуй, - Эстрелладо говорил без всякого выражения, не шевелясь, и это явно не нравилось гостю.
- Мне сказали, что ты должен оставаться в том виде, что я тебя застал, свыше восьми часов. Ты знаешь, что больше четырёх нельзя?
- Нет, я не изучал эти вещи на свободе.
- Тогда слушай. То, что происходит – противозаконно, и я не намерен это так оставлять. Но пока я буду с этим разбираться, тебя могут здесь прикончить, желающих, чтоб ты не вышел отсюда живым, при дворе хватает. Нужно перевести тебя под опеку церковного суда – там тебя не достанут, и можно будет решить твоё дело спокойно. Будешь сидеть у меня в саду на террасе, пока адвокаты будут заниматься всем, чем положено. Понимаешь меня?
- Вы что такое говорите, отец? – Эстрелладо воззрился на своего благодетеля широко раскрытыми от ужаса глазами. – Ради пары недель в саду я должен лгать, будто я вероотступник? Это же Иудин грех, ему нет прощения! Довольно и того, что я погубил своей чёрствостью собственную мать – она подорвала здоровье окончательно по моей вине, так не за то ли мне сейчас это приключение?
- Молчи, глупый мальчишка, дело серьёзнее, чем ты себе вообразил! – сурово прервал гость. – Как раз тот факт, что тебе поздно сообщили о смерти матери, нам на руку – объявим о том, что у тебя в голове от горя помутилось, а позже скажем, что ты выздоровел в монастыре, и вся недолга. Тебя уморят здесь прежде, чем удастся снять с тебя обвинение в оскорблении Их Величеств – а под нашей опекой дело закроют сразу. У тебя слишком могущественные враги, они не допустят, чтоб ты вышел живым отсюда, а я не могу допустить, чтоб после твоей гибели в стране началась дикая смута и резня.
- Кто мои враги, если меня здесь никто не беспокоит – только Вы и пришли сегодня? – с огромным удивлением проговорил узник, явно не до конца понимая смысл сказанного.
- Для начала – Её Высочество, причём ты ухитрился сделать её врагом дважды, пять лет назад и нынче. Это уже взрослая фурия, и опаснее её сейчас сложно что-либо даже придумать. Она не одна, у неё целая куча прихлебателей и поклонников, которые каждый в отдельности чего-то да стоят – во всяком случае, отравить тебя или зарезать неугодного для них не вопрос.
- Она ведь женщина, - недоверчиво улыбнулся юноша. – Вы всерьёз полагаете, что она способна на такие злодейства? Она же будущая мать, всё же…
- Слушай, кому её лучше знать – мне или тебе, а? – Инквизитор заметил, что сам немало удивляется услышанному. – Ты ещё слишком неискушён, чтоб знать, на что способна избалованная властью эгоистка, полагающая себя оскорблённой – поверь тем, кто в этом разбирается. Мало того, что она затаила злобу с детства, полагая, что её высекли из-за тебя, а не по её вине, так ты ещё при всей державе посмел отвергнуть её руку – такого оскорбления не спустит ни одна принцесса в мире, сколь бы ни был ты ей на деле безразличен. Но дело ещё хуже – ты ей вовсе не безразличен, имей это в виду.
- Она что, меня любит, это Вы хотите сказать? – Эстрелладо шарахнулся, как испуганный конь.
- Она тебя хочет, парень, а это гораздо хуже, гораздо. Она из тех зверёнышей, что предпочитает разорвать в клочки то, что ей нравится, лишь бы другому не досталось. А ты её привлекаешь как раз тем, что не достался, и уже не раз, - он с интересом смотрел на юношу, до которого как будто не доходили эти слова.
- Такая молодая и красивая – и такая злобная, с чего бы? – недоверчиво пожал плечами узник. – Уж не преувеличение ли это? У неё такой добрый отец… Думаю, они оба со временем успокоятся и поймут меня, всё же. Скажите им, что я готов извиниться – может, этого будет достаточно.
- О, ты точно свалился с неба, теперь в этом нет никаких сомнений! – Великий Инквизитор понял, что до сих пор может быть подвержен эмоциям… - Да пойми же, что тебе нужно согласиться на то, что я предлагаю – иначе сам король, возникни у него вдруг такое желание, не сможет достать тебя отсюда живым! Есть куча способов прикончить тебя – и тьма желающих поквитаться с тобой за твои успехи, заканчивая шпионами сопредельных государств, которым выгодна гражданская война в случае твоей смерти, и начиная с де Солера, что спит и видит твой истерзанный труп, потому что просто ревнует к тебе инфанту!
Эстрелладо задумался на несколько минут, затем произнёс сокрушённым тоном:
- Поймите правильно, отец, я не смогу это сделать. У меня не получится – сказать это. Простите меня.
Вместо ответа гость крепко обнял юношу, затем прижал его голову к своей груди. Его плечи предательски задрожали от этих действий, и он процедил сквозь зубы несколько выражений, вовсе не подобающих духовному лицу, а скорее уместных где-нибудь в кабацкой драке.
- Глупец, несносный мальчонка, я слишком стар и хитёр, чтоб мои молитвы могли помочь тебе, - едва слышно бормотал солидный мужчина, не зная, что ему делать с накатившими на глаза слезами. – А девчонки, что любит и ждёт тебя хоть из пекла, у тебя нет – так что шансов у тебя при таком раскладе никаких не наблюдается. Друзья же в таких делах либо бесполезны, либо всегда солидно опаздывают. Молись тогда сам – может, так оно будет вернее, чтоб случилось чудо, а то я сам не особо уже верю в чудеса, не то нынче время и место для них уже!
- Господь благ и человеколюбец, отец, он не допустит того, чему не должно быть, - тихо сказал Эстрелладо, и Инквизитор мгновенно успокоился, поскольку в этот момент у него в голове возникла ещё одна интересная комбинация…
- Ты уверен? – с интересом произнёс он, полностью отстранившись и даже сложив руки на груди.
Сейчас Инквизитор напоминал не то довольного мартовского кота, не то глумливую пародию на самого себя, во всяком случае те, кто его знал чуть лучше собеседника, поняли бы, что от такого высокомерного выражения ждать хорошего трудно… Но Эстрелладо был слишком заторможен, чтоб догадаться об этом сам, и лишь спокойно кивнул в ответ на эти слова.
- А я вот – нет, - с апломбом безжалостного циника проговорил Инквизитор, назидательно подняв кверху указательный палец. – Интересные шахматы, верно?
- Я только в карты умею, - тоном школьника, не выучившего урок, проронил узник, потупившись.
- И очень плохо, - тем же тоном, но уже с некоторой издёвкой произнёс собеседник. – В карты лучше всех играет начальник преисподней, он и выигрывает всегда. Если останешься жив, в чём я лично очень сомневаюсь, не пачкайся об это занятие – погубишь не только себя, но и всех, кто с тобой, понял?
Эстрелладо покорно кивнул, скорее из вежливости, чем понимая на самом деле сказанное.
- Мне пора, - холодно бросил Инквизитор, отворачиваясь и неторопливо делая шаг к двери. – Плащ я оставлю тебе, здесь и так слишком неуютно дожидаться того, что ждёт тебя, - он как будто случайно помедлил у двери, будто сам чего-то упорно дожидаясь.
- Спасибо Вам, отец, - тем же тоном проговорил Эстрелладо, не шевелясь. – Простите меня.
- Не за что покуда, - тоном весёлого забияки обронил как будто помолодевший даже лет на десять гость и совершенно невозмутимо вышел прочь.
Эстрелладо почувствовал резкую, непреодолимую слабость – в голове всё поплыло, перед глазами и вовсе обозначился белесый густой туман, и он сам не заметил, как опрокинулся на бок и провалился в тяжёлое забытье прямо на каменном полу. Он и после не ощущал, как Педро уложил его на постель прямо в плаще гостя и тщательно закутал одеялом сверху. Честный тюремщик был очень рад полученным золотым монетам, а того больше – приказу больше ни под каким видом не укладывать узника на растяжку, не говоря уже о чём-то другом в этом роде, а в случае чего непредвиденного – сообщать теперь куда и кому следует. Он раздумывал своим затвердевшим за годы профессиональной деятельности умом, что могло значить то, что ему удалось подсмотреть нынче, ведь профессиональное чутьё упорно диктовало, что об этом не следует распространяться вовсе никому. Великий Инквизитор вышел из камеры походкой полководца, только что одержавшего блистательную победу, весело размахивая чётками над пальцами, и проворчал в пустоту, ни к кому не обращаясь:
- Е восемь, господин Пилат, нам ещё нужны такие мальчишки, верно? Так подсуетитесь уже!
II.
- Ваше Высочество, не извольте сумлеваться, всё сделано в наилучшем виде, в готовом к употреблению Вами, о несравненная! – подобострастный голосочек Санчо отдавал насмешливой ехидцей, и уж не приходилось сомневаться, что он сумел извлечь из своих слов и действий максимальную выгоду. – Если желаете, за небольшую приплату я могу организовать Вам встречу с этим арестантом в помещении с повышенным комфортом или просто улучшить обстановку этой камеры на нужное Вам количество времени – и Вы можете быть уверены, что до означенного час Вас никто не побеспокоит! Кроме того…
- Заткнись, негодяй! – хладнокровие инфанты тоже имело свои пределы… - Мне вовсе не нужны твои дополнительные услуги и реклама твоей корпорации. Тебе оплатили заказ – изволь быть доволен!
- Принцесса, я не просто разнорабочий и тюремщик, но ещё и палач, по основной специальности, к Вашему сведению, - холодный тон простолюдина стал мгновенно столь великосветским, что не приходилось завидовать тому, в чьи глаза сейчас смотрит этот прохиндей. – А сколь высоко ценят свою жизнь и шкуру палачи – Вам известно, так вот я из тех, кому на неё совсем плевать, у меня есть другие интересы. Таким образом, в Ваших интересах сейчас не разочаровывать меня, дабы не нужная Вашей репутации информация не понеслась сейчас над нашими головами со скоростью, превышающей скорость звука в вечернем небе. Понимаете? Кроме того, будучи идеалистом, я не очень ценю золото – когда его мне хватает, а мне его хватает на моей работе с моим отношением к жизни, Вы это понимаете, и оттого оплата за качество моих услуг – о том, что оно высокое, я только что пытался Вас уведомить, но Вы меня прервали – оттого оплата будет иного рода, но более приемлемая для клиента, чем он сам может подумать поначалу. Вот так, - за дверью громко стукнули каблуки, должно быть, Санчо доказал, что умеет разводить политесы не хуже настоящих благородий…
- Ну что за нахал, просто диво какое-то, - по всей видимости, инфанта не только побелела от гнева, но уже начала раздумывать всерьёз, не перекупить ли ей такого ушлого кадра для себя, и заговорила нарочито холодно и спокойно. – В таком случае изволь сообщить, чего ты хочешь и за что конкретно.
- В данный момент, Ваше Высочество, есть все основания предполагать, что из-за известного нам с Вами арестанта идёт хороший торг где надо, верно? – с добродушием прожженного циника продолжил заливать Санчо. – Вы бы могли хорошо нагреть свои очаровательные ручки на этой сделке, а заодно и кинуть мне просимую мной подачку, даже не заметив этого. Я даже не возьму платы за этот совет, если Вы согласитесь.
- Тысяча чертей и сломанная палуба флагманского брига! – совсем не по-женски взвыла наследница престола, очевидно, вне себя от изумления. – Так ты не ручку поцеловать мне хочешь, стало быть, дьяволёнок?! Ну, тогда выкладывай свои карты, мне уже даже интересно.
- Ну что Вы, Ваше Высочество, как я могу дерзать помыслить о такой милости, да и зачем она мне нужна? – Санчо усмехнулся уже нарочито глумливо, и Эстрелладо похолодел – этот разговор уже давно перешёл все возможные рамки дозволенного, и к каким последствиям он мог привести, было страшно даже подумать… - Я идеалист, и не приемлю несправедливости нашего грешного подлунного мира, - тут он ещё и слащаво вздохнул, явно издеваясь над собеседницей, - оттого и выбрал именно эту профессию из множества других вариантов. Вместе с тем я привык также учитывать интересы и других людей в тех комбинациях, каковые мне выпадает наблюдать. Таким образом, общая выгода, и громадная, может состояться, если Вы, о несравненная, прекрасная и столь же мудрая, просто публично попросите короля о снисхождении к герою, что спас страну от пожирания иноземцами – этак Вы приобретёте любовь всех простолюдинов в королевстве, и восхищение сильных мира сего. Тогда в дерьме, простите за выражение, будет уже не августейшая семья, отплатившая за честную службу чёрной неблагодарностью в итоге, а сам недотёпа победитель, не сумевший разглядеть своего счастья. А я буду счастлив от того, что всё прекрасно закончится – ведь Вы после этого сможете выбрать жениха себе по вкусу, даже не оглядываясь на мнение отца, слишком серьёзна будет услуга, которую Вы ему таким жестом окажете.
- Уж не сделал ли тебя походя королевский шут, коль скоро ты настолько лезешь не в своё дело? – задумчиво произнесла принцесса ледяным тоном. – Предположим, я по какой-то причине не делаю этого шага, или он не имеет успеха – и что тогда мы выиграем, черепки?
- Если Вы не делаете ничего – всё летит к чёрту, но страдают Ваши интересы, не мои. Моя работа нужна везде и всегда, особенно во времена смут, резни и захвата страны соседями. Скоро произойдёт взрыв из-за инцидента с арестом известного нам новопожалованного гранда, это недовольство сметёт либо трон, либо монаршью семью. Вы можете оказаться даже крайней – скажут, к примеру, что без согласия любимой дочери король не стал бы предлагать её руку герою, а стало быть, скандал на её совести. Если Вы делаете такой шаг – то просто получаете возможность занять трон быстрее обычного вместе с тем кабальеро, который Вам понравится, ведь всех собак свешают на венценосца, допустившего этакую глупость – бросить в подземелье того, за кем пошла в бой целая нация, - голос Санчо напоминал сейчас интонациями скорее прожженного придворного, чем простолюдина. - Поверьте, Ваше Высочество, ситуация более чем напряжённая, толпы народа, требующего освободить узника, можно организовать уже за считанные часы. Разумеется, в этом случае народ получит только тело – и озвереет сразу так, что Варфоломеевская ночь в Париже покажется пустой безделицей, здесь кровь горячее и амбиции круче. И кто бы ни возглавил эту кашу – не будучи королевской крови, на троне он не усидит, соседи не дадут, Вы это лучше меня знаете. Что же касается моего происхождения, о котором Вы изволили осведомиться, то я действительно происхожу от кое-кого в шпорах и при шпаге, но это сейчас совсем неинтересно, мне думается.
- Ну, если ты столь умён, то должен тогда понимать, что я не могу тебе пообещать сделать то, что ты мне предлагаешь – хотя это не означает, что я вообще это не сделаю, - к инфанте вернулось её прежнее высокомерное жеманство. – Причина же в том, что я сама ещё не знаю, как будет вести себя в этой опере наш непредсказуемый герой – за этим я и здесь, так что засунь свои грязные намёки себе поглубже, понял?
- Ах, принцесса, разве одно обязано исключать другое ? – слащавейшим тоном парировал Санчо. – Лучшие слуги – бывшие враги, обласканные женщиной, разве не так?
- Тебе не кажется, что ты уже слишком болтлив? Женщина имеет большее право совершать глупости – например, прикончить того, кто ей не нравится, верно? – вернулось также и недовольство…
- А будущая королева не имеет права на ошибку, верно? – прошелестел Санчо уже почтительно и гораздо тише. – Особенно, если она – самодержица…
- Хорошо, ставки сделаны. Пропусти уже меня к этому анти-Парису, а там будет видно, - холодно усмехнулась инфанта, и из-за двери донёсся резкий щелчок веера.
- Извольте, Ваше Высочество, извольте, сей момент, буквально секундочку, - нарочито вежливо заворчал Санчо, истово гремя ключами.
Эстрелладо поспешил занять позицию под оконцем, будто разговор его вообще не касался, и слышать оттуда он ничего не мог. Обдумывать услышанное вовсе не хотелось, настолько ватной была сейчас голова. Наверное, он действительно устроен так, что не может жить без того, чтоб каждую ночь смотреть на звёзды, а полумесячное существование среди холодного камня даже без солнечного света сломало его настолько, что всякий интерес к жизни начал быстро угасать. Последние два дня после визита Великого Инквизитора он и вовсе пролежал пластом, почти не шевелясь, и это уже было трудно списать на незаживающие раны, полученные сразу после ареста. Предстоящий визит инфанты вызывал внутри только растерянность от неспособности толком воспринимать реальность – и, как ни странно, ни одной, самой завалящей эмоции не трепыхнулось в груди. А ведь, следуя банальной логике, как раз множество и разнообразие эмоций должны были мгновенно вспыхнуть и даже передраться между собой, это мозг понимал вполне ясно. Значит, что-то сломалось в душе, наверное, уже непоправимо, жаль…
Дверь наконец перестала натужно скрипеть и смачно захлопнулась, пропустив гостью. Её Высочество была ослепительна в нежно-белом перламутровом дневном туалете, и её присутствие наполнило камеру как будто лунным сиянием в летнюю ночь на берегу моря. Она остановилась посреди помещения, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, и царственным жестом поправила причёску. Будь Эстрелладо более опытным в альковных делах мужчиной, он бы уже по достоинству оценил этот жест и даже воспользовался этим приглашением, чтоб подойти самому и с поклоном поцеловать что подставят под губы… Но тупая нудная боль от ран и придавившее его равнодушие к жизни сделали своё чёрное дело – шевелиться ему страшно не хотелось, и намёк не возымел вовсе никакого действия, что немало покоробило принцессу, ничего не знавшую о ранах и пытках, да и знать особо не желавшую до нынешнего дня. Он сидел, закутавшись в плащ Великого Инквизитора, потому что очень страдал также от холода, и следы от побоев и пыток не были видны, а голова, чуть склонённая на грудь, прятала от свежего взгляда также покусанные губы.
- Я действительно тебе столь противна, что ты даже не хочешь поздороваться? – с вызовом произнесла гостья. – Или ты настолько плох, что не узнаёшь меня? – она приблизилась почти вплотную, поскольку близорукие глаза не оправдали её ожиданий разглядеть всё как следует.
- Простите меня, Ваше Высочество, я просто не в лучшем виде, чтоб вести себя как следует, - вежливо произнёс Эстрелладо отчего-то сильно ослабевшим голосом. – Я рад, что Вы столь великолепно выглядите.
- Вести себя как следует ты никогда не умел, - металлическим тембром отозвалась инфанта. – Отсюда и все проблемы с тобой.
- Да, я понял, - он на мгновение слабо улыбнулся, но лучше бы и не старался вовсе…
- Разве ты способен что-либо понимать? – рассердившись, вспыхнула гостья. – В таком случае я жду объяснений – что тебя подвигло устроить скандал, из-за которого ты здесь?
- Я сорвался, - тихо сказал он прежним тоном. – Только и всего.
- Это следует понимать так, что ты сожалеешь о произошедшем? – с интересом осведомилась принцесса – ей показалось, что сейчас она будет выслушивать мольбы о пощаде, и с удовольствием приосанилась.
- Нет, сожалеть бессмысленно, - спокойно ответил он без всякого выражения. – Этим вряд ли что-то поправится или изменится.
- Ну и наглец, - по-прежнему с интересом произнесла она, но уже с гневными интонациями. – Так значит, ты продолжаешь упрямиться?
Эстрелладо стоило больших трудов отрицательно замотать головой, и он расстроился, заметив, что теряет силы – он полагал, что их вполне достаточно для всякого разговора…
- Мне жаль, что я обидел Вас, Ваше Высочество, поверьте, - постарался проговорить он как можно более внятно. – Но я уже ничего не могу изменить. Если можете, простите меня.
- И это всё? – с немалым удивлением и апломбом повелительницы пожала плечами инфанта. – Ты больше ничего не хочешь сказать разве?
- Я ведь не знаю, что Вы хотите услышать, - он сказал это без всякого выражения, но она отчего-то услышала в этом усмешку.
- За что ты меня так ненавидишь?! – она начала частить, как рассерженная кокетка. – Что я тебе сделала такого, что ты так полон злобы, а? – она с чувством резко уложила обе руки на талию и почти нависла над ним, так что её наполовину открытая грудь заметно вздымалась над его лицом, а боа почти не прикрывало её. – Ты только и делаешь, что постоянно унижаешь меня!
- Это не так! – вне себя от изумления почти выкрикнул Эстрелладо, чуть подняв голову. – Мне это совсем не нужно, Ваше Высочество!
Принцесса полыхнула столь ярким румянцем, что даже полумрак камеры не смог его скрыть.
- Ччего? – она заметно осеклась от возмущения, по-своему поняв его слова, и плавным движением правой ладони крепко схватила его волосы, стремясь, как видно, пресечь возможные попытки уронить голову или отвести взгляд. – Ты что, помолвлен уже, что ли? Или пообещался какой-нибудь девке и теперь строишь из себя беленького, а?
Эстрелладо настолько не ожидал этого маневра, что натуральным образом остолбенел, ошалело уставившись на гостью широко раскрытыми глазами. Будь он постарше или поопытнее, он бы уже сообразил, в чём дело, и хотя бы для приличия сделал бы хоть какое-нибудь движение рукой, а то и двумя.
- Нет, но отчего Вы спрашиваете сейчас? – полным удивления голосом наконец проговорил он, не шевелясь.
- Ты или круглый дурак, а вроде не похоже как-то, - тяжело дыша и растягивая слова, проговорила инфанта, приблизившись к лицу узника настолько, насколько позволяло ей платье, - или насмехаешься надо мной, прикидываясь идиотом… - она помолчала, повнимательнее заглянув в глаза юноши, затем вспыхнула уже яростным недовольством. – Встань уже, невежа, хватит испытывать моё терпение!
Эстрелладо покорно кивнул и взялся исполнять указание, но это оказалось не столь легко, как ожидалось, и удалось лишь с четвёртой попытки. Инфанта отпустила его волосы и молча наблюдала за ним, с неослабевающим интересом и застывшей полуулыбкой на губах. Если бы она догадалась подать ему руку, растущее с каждой секундой фатальное непонимание удалось бы потом быстро уничтожить. Он бы не придал особого значения маневру с волосами и не почувствовал себя после в роли товара на невольничьем рынке – пока он старался выпрямиться, в спине трижды стрельнуло огненной болью, так, что удержаться от крика стоило огромных трудов. Она бы не сочла эту его неуклюжую медлительность за попытку себя разжалобить и почувствовала бы, что ему действительно очень больно. Но этого не случилось – и люди, которые могли бы стать как минимум крепкими друзьями, довольно быстро оказались на совсем иных позициях… Эстрелладо был, как и полагается взрослому латнику, в свои восемнадцать уже полностью сформированным отличным экземпляром мужской породы, и, налюбовавшись за несколько секунд его мощной фигурой, девушка растаяла настолько, что с совершенно женским инстинктом и без всякой злобы в этом порыве, игриво обхватила его правой рукой за талию… По всей видимости, дело бы закончилось весёлыми улыбками как минимум, а то и рождением пары приятелей по детству. Но это движение причинило столь сильную боль не восстановившемуся от пыток телу, что сил повести себя галантно у молодого мужчины уже не осталось.
- Какого чёрта.., - прохрипел он, прикрыв глаза и силясь не задохнуться, - оставьте меня, инфанта.
Принцесса, по-прежнему не понимая истинной причины его поведения, в сердцах быстро прибрала пальцами левой руки веер, что болтался у нее на запястье, и жеманным движением кокетки хлестнула им по лицу юноши. К несчастью, удар пришёлся верхним краем веера и именно той стороной, что была отделана слоновой костью – в результате от губы до середины подбородка образовалась глубокая ссадина, резко наполнившаяся кровью… Принцесса испуганно воззрилась на творение своих рук и уже хотела что-то сказать, но слова очень некстати завязли у ней в горле, когда она наткнулась на уже вполне себе недобрый взгляд Эстрелладо.
- Наигралась, озорница, может, хватит уже? – холодно процедил он, пытаясь языком унять кровь. – Только больно и научилась делать за все эти годы, стало быть…
- Я не хотела, - тоном провинившейся школьницы промямлила девушка, без устали хлопая ресницами.
- А кто приказал, чтоб у твоих гостей не было сердца? – ледяным тоном прошипел юноша, резким движением сбрасывая с талии её руку. – Стало быть, я тебе и не нужен на таких условиях, верно? – он зажал рукавом рану и осторожно прислонился спиной к стене, очутившись теперь в пол-оборота к собеседнице. – Так что удивительного в том, что я отказался, соблюдая твои интересы?
- Эстрелладо, - неуверенно начала она и умолкла, встретив его взгляд, на мгновение полыхнувший прежним огнём, тем самым, что так интриговал её раньше.
Он как будто не отреагировал, пытаясь на деле промолчать, чтоб не сказать того, что хотел. Инфанта сейчас ничем не отличалась от себя прежней, как в пору их старой стычки из-за мальчика-горбуна, кроме фигуры полностью созревшей девушки, и смотрела она так же обиженно, как и тогда. Но он был слишком уже взрослым, чтоб всерьёз обращать внимание на её формы как сейчас, так и вообще. А она вспомнила, как он сбросил её руку тогда, таким же взрослым жестом, когда объявил, что больше никогда не будет с ней играть, и былая белая ярость уже потихоньку начала подниматься из глубин её существа. Но его роскошное тело взрослого мужчины пьянило её в этой обстановке гораздо сильнее, чем раньше, когда они оба делали вид, что прошлое забыто, и чопорно раскланивались в общей суете дворцовых церемоний. Поэтому, как ей самой казалось, принцесса рискнула сделать ещё одну попытку к примирению, а в его глазах оказалось, что потребовала снова унижаться перед ней. На самом деле оба были правы, и если бы девушка всего лишь использовала свой искренний порыв для настоящей, а не ритуально-игривой ласки, примирение бы случилось само, незаметно для них обоих. Ему бы вполне хватило даже искреннего вопроса «где ещё больно?» и платка на свежую рану. Но к таким движениям инфанта не была приучена, а он был слишком раздосадован её внешним поведением, чтоб желать продолжения разговора вообще, и не дал ей никакой подсказки на этот раз, да и боль ему слишком мешала. В итоге принцесса жеманно топнула ножкой и произнесла тоном обиженной капризницы:
- Если б ты был моим, ничего этого бы не случилось!
- К счастью, теперь это уже исключено, - свистящим шепотом проговорил Эстрелладо, снова блеснув пламенем в глазах. – Увольте, принцесса.
- Я тебя заставлю пожалеть об этом! – прорычала та, мгновенно рассвирепев сверх всякой меры.
- Уже не привыкать, - ледяным тоном ответил молодой мужчина и отвернулся, прикрыв глаза.
Это движение дорого ему обошлось – дурнота резко усилилась, и он медленно осел по стене, поскольку подкосившиеся ноги подло отказались его держать. Раны на спине ответили целым залпом боли, и на пол Эстрелладо рухнул уже в обмороке. Этого инфанта не видела, проворно выбираясь из камеры, чтоб пронестись мимо Санчо со скоростью ветра. Но тот и не пытался преследовать её, поскольку предпочёл заняться узником, понимая, что это сейчас важнее. Аккуратно уложив обмякшее тело на постель и закутав одеялом, он проворчал достаточно громко, зная, что слышать его некому:
- Побрезговал, значит. Силён парень, силён. Сомневаюсь, что кто ещё способен на такой подвиг.
III.
Ночь выдалась душной, муторной и с кошмарами. Эстрелладо снилась цыганка, объявившая в деревне о его неземном происхождении – ещё тогда он уголком сердца почувствовал опасность и затаился, уже жалея, что подал руку для гадания. Снова пережил, как тяжело было принимать свой новый статус, надевая пусть и прекрасную, но означающую конец детства, одежду посланника со звёзд. Право, на поле боя было проще – поднять падающий штандарт было скорее делом техники, и остальное тоже пошло без особого напряжения, врубаясь в рукопашную, он чувствовал себя спокойно, всегда чётко зная, какое движение сделать следующим… Он действительно воевал с улыбкой, не думая о грядущей минуте, потому что чувствовал, что делает всё правильно. А вот именно тогда, когда цыганка, закончив свой лицемерный монолог о необходимости говорить правду, потребовала сразу обрядить его в плащ со звёздами, он почувствовал фальшь и что-то очень скверное. Как в манерах балаганного шулера, у которого невозможно выиграть, принимая правила. Потом опять был кошмар с появлением родной матери – такого топтания грязными сапогами по его образу сыновьей любви потерпеть было просто невозможно, и реакция деревенских, прогнавших его, защищавшего ту, что сквозила в предрассветных снах, была для него страшным ударом. Эстрелладо чувствовал, что в том ужасном инциденте, где он был вынужден играть, оказывается, отрицательную роль, немало была замешана та же цыганка, и так оно потом и оказалось. Именно она надоумила мать объявиться в лохмотьях, отговорив от намерения переодеться во что-то приличное… Да ещё и последний скандал с её же появлением и сообщением о том, что мать мертва – помнится, в голове слишком сильно полыхнуло что-то, напоминающее блики ожерелий, никогда они ему не нравились, эти блестяшки, оттого и носить он старался только один шар, а не всю нитку. Может быть, река вынесла их, и один из этих чёртовых шаров и был использован, чтоб вывести его из себя окончательно? Но они же не горели и не крошились под кузнечным молотом, что ещё можно было придумать, чтоб избавиться от них поскорее - кинул в воду, да и всё… Эстрелладо помнил, с каким облегчением он дышал после на мосту, когда ненавистные уже шары шлёпнулись в быстрый поток. До чего приятно перерезать повод, который тащит в преисподнюю. Так что же, старое проклятье вернулось, чтоб погубить его окончательно? Как обидно, ведь за окном август, его любимое время года, когда надо успевать набегаться по садам и наесться прямо с деревьев разного сладкого великолепия. Ну почему его не хотят оставить в покое, зачем опять эта глумливая личина цыганки с ледяными глазами приснилась? Хотели бы убить – столько возможности было на войне, зачем сейчас-то мучать этой духотой и болями, прикончили бы сразу.
Эстрелладо попробовал повернуть голову в другую сторону на подушке, но ссадина от веера инфанты отозвалась на это движение очень болезненно, и пришлось замереть в прежнем положении. Это уже было совсем муторно – не шевелиться вовсе нельзя, а в другом положении боль от ран начинает пульсировать сильнее, и начинаются проблемы с дыханием. Отчего же так душно и жарко, ведь все полмесяца в этой камере холод был самым подлым врагом, проникающим незаметно? Молодой человек приподнялся на постели – пришлось подобраться сначала на боку, потом отжаться на локте – и с тревогой обнаружил, что перед глазами появилась какая-то нехорошая рябь. От намерения сразу встать пришлось отказаться, и только после трёх передышек удалось это сделать, да и то хватаясь за камни стены – будь они совсем гладкими, пришлось бы потерпеть неудачу. Наконец выпрямившись, стало ясно, что стоять без того, чтоб не хвататься за стену, не получится, да и голова очень подло перестала держаться прямо. Кажется, это всё-таки случилось – раны от пыток не зря отказывались заживать – лихорадке всё же удалось завладеть телом, и теперь действительно шансов дождаться чего-то хорошего не оставалось. Как жаль, казалось, что здоровья крепкого латника должно хватить ещё хотя бы на месяц. Эстрелладо прижался горячим лбом к каменной тверди, но не почувствовал никакого облегчения. Как же всё ужасно, он не боялся смерти, но очень хотел жить. Здесь было страшно, больно, но все две с лишним недели его не покидала надежда, что удастся дождаться хоть какой-то перемены к лучшему. Если же придётся умирать – то казалось, что это должно произойти быстро, как удар каким-нибудь клинком. Но вот так, задыхаясь неведомо сколько и раз от раза мучительней… это вызывало леденящий ужас, который пока Эстрелладо старался ещё не подпускать к сердцу, понимая, что это его единственный шанс остаться человеком, а этого он хотел больше, чем выжить.
Скрипнула входная дверь, и в камеру резво прошмыгнул Педро с новой корзинкой, торопливо поставил её на пол и быстренько подбежал к рослой фигуре молодого новопожалованного гранда, опытным глазом сразу заметив, что с ним неладно.
- Барин, что с тобой, тебе плохо, что ли? – с искренним беспокойством в голосе осведомился тюремщик и, не дожидаясь ответа, быстрым движением тронул пальцами лоб узника. – Ого, дело дрянь! – затараторил он совсем уже быстро и обеспокоенно. – Ты вот что, не расстраивайся, это даже к лучшему, сейчас вызовем лекаря, чтоб это дело зафиксировать, да не дальше завтрашнего успеем тебя отсюда в лазарет убрать, там тебе будет легче, не сомневайся. А я тебе сейчас вина с имбирём и перцем организую, полегчает быстро.
Эстрелладо не поверил собственным ушам – только что он был на грани самого тяжелого отчаяния, но сейчас ему подсказывали, что побороться за жизнь и честь ещё удастся. Он повернул голову, хоть это и вызывало нехороший шум в ушах, и посмотрел на лицо говорившего, желая удостовериться, что он не бредит и происходящее – правда. По всей видимости, в его глазах при этом всё же отразилось выражение затравленного зверя, каким он и был уже на самом деле несколько суток, как ни больше, ведь сообщения о волнениях, которые вызвал его арест, лишь укрепили уверенность, что живым из этого переплёта уже не выбраться. Педро понял это по-своему и продолжил частить:
- Барин, ты не смущайся, если тебе плохо, говори, я помогу. Сегодня ж я начальник смены, идут все к чёрту в канун праздника, кому мы тут нужны с тобой ещё из благородий? Ты что, упасть боишься, так давай держись, я тебя к себе отведу, приведём тебя в порядок, освежим, дело житейское, - и он с непосредственностью простолюдина подставил локоть, примериваясь к фигуре подопечного, и тут заметил на лице того новую ссадину. – А это кто тебя там, вчера, что ли?
Эстрелладо почувствовал, что его начинает мутить гораздо сильнее, и сдался.
- Да, мне нужна помощь, как ты и сказал, - прохрипел он чуть ли не шёпотом. – Действуй.
Педро оказался хитрее – или просто опыт профессионала в своём деле давал себя знать – и подхватил шатающееся тело так ловко и крепко, что идти было уже даже удобно, просто аккуратно переставляя ноги. Эта перемена подействовала очень благотворно – столько дней почти без движения уморили незаметно, но существенно, и сейчас кровь с восторгом носилась по жилам, радуясь жизни. Педро знай себе тарахтел что-то про то, что всё ещё наладится, коль скоро Великий Инквизитор запретил пытать арестанта, значит, есть основания предполагать хорошее, так, что слух уже значительно притупился не то от его велеречий, не то от общей подлой слабости, почти не дававшей стоять на ногах и самостоятельно двигаться. Назвать происходящее иначе, как чудом, было нельзя – и после очень слаженной и плодотворной возни тюремщика с его телом Эстрелладо ни разу не пожалел, что разрешил позаботиться о себе. Горячий глинтвейн, которым хорошенько накачал его Педро, был явно не из дешёвого вина, и это тоже было по меньшей мере странно и уж подавно за гранью возможного.
- Так значит, это инфанта тебя там, да, веером, ха-ха! – весело гоготал Педро, чавкая, как подросший хряк. – Да-а, баба – она и есть баба, толку, что принцесса, правильно ты сделал, что отказался жениться на ней! Все они дуры, сами сначала в душу нагадят, а потом только зенками хлопают, мол, ни за что её, такую расхорошую, обижают грубияны, ага! Ха-ха, ха-ха, да им всем от нас одно надо, это ж известно давно…
Эстрелладо почувствовал себя гораздо лучше, когда подлый жар лихорадки отступил, но одновременно ощутил, что над ним, где-то над головой, собирается тьма – так же было за несколько часов до тех печальных событий, которые знаменовали своим сверканием злополучные хрустальные шары. Даже чуть накатилась тошнота, единственный раз и ненадолго. Педро, заметив, что подопечный снова помрачнел, сразу поспешил уточнить причину. Не зная, что ответить на этот раз, арестант заглянул в глаза тюремщику и вежливо спросил, чтоб перевести разговор на другую тему:
- Отчего ты так беспокоишься обо мне? Ведь я не сделал ничего хорошего лично для тебя.
Педро осклабился с явным удовольствием и с гордостью поднял палец к потолку.
- А вот ты и не прав. Сделал, и столько, что я буду скучать, когда мы расстанемся, - затем, позабавившись искренним удивлением собеседника, продолжил, в избытке чувств растопырив пальцы перед собой. – С тобой приятно говорить, даже помолчать в твоём присутствии хорошо. А что за публика у нас тут годами квартирует – тебе лучше и не знать вовсе, тот ещё разносорт гнилья. Я так хорошо себя даже в церкви не чувствую, потому что там всегда есть кому пялиться на меня и злобствовать.
Эстрелладо лишь тихо улыбнулся и промолчал. С подобными искренними порывами простолюдинов он сталкивался часто и знал, что в этом случае не нужно ждать подвоха и мести за то, что услышал однажды подобные слова. Но ощущение опасности усилилось и даже перешло в резкие проявления дискомфорта – за воротом как будто вынырнули чьи-то острые и узкие когти и впились в шею. Так не бывало даже перед самыми кровопролитными и опасными драками, где смерть дышала со всех сторон.
Стук копыт, который не понравился им обоим, и грохот подъезжающего экипажа раздался где-то через четверть часа, и Педро, высунувшись в окно, с неудовольствием присвистнул:
- Этого ещё не хватало, не было печали, так черти накачали! Придётся, барин, спрятать тебя в камеру, не нравятся мне эти гости… тем более что в праздник явились.
В темноте, царившей в камере, стало ещё хуже – воздух как будто отказывался попадать в лёгкие, и тот, кто полмесяца назад был пышущим здоровьем и силой восемнадцатилетним красавцем, почувствовал себя былинкой, растоптанной каблуком сапога. Всё ясно, это потому, что я не вижу неба – ни звёзд, ни даже солнца, пришла унылая мысль. А ведь сегодня праздник Преображения Господня, самое красивое небо в году. Наверное, Педро и хотел устроить мне что-то вроде прогулки – похоже, его проинструктировал Великий Инквизитор на сей счёт. Нематериальные когти за шеей так и не исчезли полностью, и, когда Эстрелладо снова обратил внимание на их существование, откуда-то из небытия или же пелены потёмок раздалось тихое шипение: «Неба ты больше не увидишь!» Лихорадка, решил юноша, обхватил ладонями виски и сконцентрировался на молитве. Сейчас это было отчего-то сложнее обычного, но хотя бы отвлекало от кошмара полностью.
Закончить он не успел – дверь отворилась слишком проворно, хоть и со скрипом, что указывало на то, что посетители будут не из приятных. Их было трое, крепких парней в тёмной одежде без всяких знаков различия, и узник инстинктивно повернулся спиной к стене, почувствовав угрозу. Один из пришельцев прорычал низким неприятным голосом:
- Пойдёшь с нами, шевелись уже.
- И кто вы такие будете? – ровным голосом осведомился Эстрелладо без всякого выражения, но отчего-то сложив руки на груди.
- Не твоё дело, - хмуро ответил другой. – Двигайся, тебе говорят.
- И не подумаю, - холодно усмехнулся юноша. – Я не подчиняюсь приказам кого попало. От чьего имени вы явились, извольте сообщить.
- Вот же упрямец, - фыркнул первый. – Ну так пойдёшь поневоле, раз такой капризный.
Эстрелладо успел примериться и среагировать – трое, всё же, не пятеро, и можно было прорваться к выходу даже не смотря на то, что у двоих оказались кастеты, но на пороге его догнал удар не то кистеня, не то чего-то подобного… как назло, по спине, по самой больной ране… Крик гулко отозвался в коридоре, а тело грохнулось на каменный пол, и подбородок не удалось приберечь. Больше времени и шансов не выпало – и его потащили куда-то очень быстро, нарочито грубо выкрутив руки. Как долго тащили и куда – понять было невозможно, да и не хотелось об этом особо думать вообще. Только когда тело небрежно снова швырнули на пол, отпустив, стало ясно, что как будто в помещении есть какое-то вполне сносное освещение. Инстинкт диктовал, что проявлять самостоятельность не нужно и опасно, и пленник не стал шевелиться.
- Вот он, идти отказался, - проворчал кто-то из ловких исполнителей.
- И правильно сделал, - раздался чей-то рафинированный смешок. – Теперь поставьте его на ноги, а то ещё разговаривать откажется и тоже будет прав.
Это было проделано хоть и грубо, но без особой жестокости, однако боли во всём теле успешно превратили процедуру почти в пытку. Когда чужие руки наконец отпустили его совсем, Эстрелладо открыл глаза, что были инстинктивно прикрыты, и его взгляд присутствующим не понравился. Помещение оказалось ничем иным, как залой для допросов с пристрастием. Но удивляло не это, а то, кто оказался сейчас на месте тех, кто приказывал исполнителям. Де Солер и инфанта собственной персоной, даже без сопровождающих слуг. Эстрелладо небрежным жестом сложил руки на груди и нарочито спокойно уставился на них. Принцесса была в лазурном платье для вечернего бала и выглядела совершенно нереально в отсветах факелов и жаровень, да и глаза у неё казались почти чёрными, на фоне её светлых волос и бледной кожи это резко бросалось в глаза. Перламутровая накидка на этот раз скрывала надёжно все девичьи прелести и драгоценности на шее и груди, так что вряд ли их хозяйка собиралась быстро покинуть тюрьму, ведь она не забыла даже надеть перчатки, об них здорово доставалось сложенному вееру. Де Солер смотрел, как всегда, с осторожным любопытством, и больше ничего нельзя было прочесть на его заострённом, куда не кинь, лице. Он будто жалел, что теряет время, собравшись на деле на охоту, да и стоял на непредосудительном расстоянии от дамы. Уловив на лице арестанта высокомерное «какого чёрта?», кабальеро вежливо кивнул ему и произнёс ровным светским тоном:
- Приветствую тебя, де Астерос. Прости за беспокойство, но я подумал, что было бы неплохо как-то выправить ситуацию, из-за тебя и так уже много шума и волнений.
- И каким же образом? – холодно поинтересовался Эстрелладо, не шевелясь.
- Ну, это вы с Её Высочеством решите, я полагаю, - невозмутимо пожал он плечами, и по его чёрным томным глазам было вовсе не понятно, в каком смысле стоит расценивать эти слова. – Моё дело – предложить попробовать.
Эстрелладо ответил тем же жестом:
- Я ничего не имею против вообще, но вот детали следует обговорить на берегу.
- Вот и славно, - с удовольствием кивнул де Солер. – В таком случае я удаляюсь и желаю вам успеха, я и так уже слишком опаздываю.
Эстрелладо мог ожидать чего угодно, но не такого поспешного исчезновения человека, который как будто являлся кавалером инфанты, и вроде бы не питал никаких хороших чувств из-за этого лично к нему, во всяком случае, пытками в камере сразу после ареста узник был обязан как будто его людям. Однако то, что не было нигде видно Педро, намекало на то, что как раз этот почти мгновенный уход со сцены – ну что он такого страшного увидел в моих глазах, выцвели они из зелёных в серые в этой темноте, что ли – как раз и намекало, что дело, кажется, дрянь. Юноша попробовал выпрямиться ровнее, опустив руки вдоль тела, но даже это движение отозвалось резкими болями, и это помешало ему радушно улыбнуться принцессе, однако, как оказалось, всё это он задумал зря…
- Взять его! – прогремело металлическим тембром вдруг сразу же, и чужие злобные руки мгновенно выполнили приказ, потащив тело к растяжке и на ходу срывая рубаху.
Всё произошло так быстро, что не мешай пленнику постоянная боль в разных местах тела, он бы всё равно не успел ничего сказать или крикнуть. Когда же щёлкнула последняя застёжка на цепи, принцесса уже приблизилась настолько, что оборки платья коснулись колен, а волна резких духов обдала шею. Эстрелладо с трудом выдохнул и посмотрел на лицо девушки. Оно как будто было высечено из мрамора, и оставалось бы свежим и прекрасным, как сама юность, кабы не хищное выражение полуоткрытых губ и очень пламенный взгляд по-прежнему тёмных глаз.
- Камилла, - тихо и спокойно произнёс Эстрелладо, пытаясь сладить с болью и стерпеть те мучения, что причиняла растяжка, - прости меня. У меня лихорадка и очень болят раны. Не надо, прошу тебя.
- Просят не так, - усмехнулась она с каким-то липким сладострастием. – Да и поздно, невежа.
- Зачем это тебе? – спросил он с тихой печалью в голосе. – Я никогда не желал тебе зла, но что ты потом будешь делать, ты ведь станешь королевой. Остановись – для себя, не для меня.
Принцесса как будто стала темнее – а может, блики от пламени портили её недвижное лицо, на котором не отразилось никаких ещё эмоций, кроме мрачного торжества…
- Тебе не кажется, что ты не тот, кто смеет мне указывать, что делать? – в её металлическом тембре загрохотало уже что-то совсем грозовое.
- Камилла, - он говорил уже с трудом, хотя по-прежнему ровно и спокойно, - мне слишком плохо, чтоб играть в такие игры. Пощади меня, пожалуйста. Не нужно, всё кончится очень скверно.
Он не видел, что она уже отдала жестом какой-то приказ в сторону тем, кто оставались здесь и, похоже, совсем не интересовались разговором. Боль нарастала, начиная слепить и растаскивать тело на кусочки. Голову уже невозможно было держать ровно, и она завалилась на грудь. Хоть бы отключиться тогда скорее, что ли, мелькнула слабая мысль. Но этого не случилось даже тогда, когда калёные прутья сомкнулись у него на талии… Как ни странно, закричать не удалось, но Эстрелладо очень удивился тому, что он ещё жив и в сознании – всё прочее поблекло, прошлое и всё, что существовало за пределами этого ада, перестало существовать. Сердце и кровь грохотали так, как бьёт об скалы девятибалльный шторм, и было удивительно, что они не остановились до сих пор. Когда адская волна схлынула наконец, оставив ожоги пылать и позволив хоть как-то вздохнуть, юноша почувствовал сквозь гарь от сожженной плоти, что происходит что-то ещё, а именно – его подбородок чем-то поднимают вверх. Пальцы в белой перчатке, надо же – а какие у принцессы глаза пылающие, уже не злые, кажется, но с интересным выражением, и язык по губам у неё скользит явно не просто так, экая выискалась весёлая кошка, ага.
- Я говорила тебе, что ты пожалеешь, чему ты удивляешься теперь? – интонация капризного ребёнка, всего лишь, она что, вообще не понимает, что причинила? Боль же не проходит, вовсе, если убрать прут…
Эстрелладо с трудом вздохнул, но произнести спокойно слова у него получилось ещё…
- Я мог бы сделать всё, что желаешь, и даже был не прочь, - с жалящей грустью сказал он. – Но теперь просто не смогу, вот чего ты добилась, дурочка.
- Может, повторим, раз ты так упрям теперь? – она произнесла это медлительно, с придыханием, и тут мозг пронзила догадка – это выражение лица и глаз, да, оно же всегда бывало у деревенских девок на сеновале во второй части свидания, перед самым последним всплеском…
- Дура! Идиотка уродливая! – вскрикнул он в гневе, уже не замечая, что дышать стало гораздо тяжелее. – Ты всё равно меня уже не получишь, поняла?! Даже если ты меня прикончишь, твоим я уже никогда не буду!
Как ни странно, она не среагировала сразу на слова, на которые весь её характер повелевал обидеться – на самом деле она столь нуждалась в паузе, что ей было не до того. Он не знал, радоваться ли тому, что это дефиле сладострастия, которое он был вынужден наблюдать, разбудило в нём нешуточный гнев – с одной стороны, это чуть притупило восприятие адской боли, с другой стороны, было противно до омерзения.
Принцесса очнулась только через несколько минут – глаза заблестели радостным блеском, губы так и норовили сложиться в безмятежную улыбку. Эстрелладо про себя с удовольствием вспоминал самые грязные кабацкие ругательства и молчал, скривив губы в презрительной гримасе. Он мечтал исчезнуть отсюда сейчас каким-нибудь образом – он с тоской понимал, что рассчитывать, что теперь она его оставит в живых, после того, как он дважды видел, как она потеряла контроль над собой настолько, не приходится. И понимал, что этим мечтам так и суждено остаться мечтами, а сейчас будет продолжение только что пережитого ада, только сильнее и страшнее. И не знал, что хуже – ждать, когда наконец ошибутся, дозируя пытку, или самому начать огрызаться, чтоб это случилось раньше. Он не хотел погибать по-прежнему, а того пуще – таким способом. Наконец глубоко вздохнул и решился.
- Я считал тебя человеком, Камилла, - сокрушенным тоном процедил он. – А ты им никогда не была и уже не станешь, как жаль.
- Тебе не кажется, что в твоём положении глупо говорить подобное? – съязвила она, но не смогла скрыть довольства в голосе.
- Ещё на мнение таких, как ты, я не оглядывался, - хмуро ответил Эстрелладо. – Пошла вон.
- Что? – инфанта была так потрясена, что даже не рассердилась. – Как ты сказал, повтори.
- Пошла вон, шлюха! – выкрикнул он и улыбнулся со всей желчью, на которую был способен. – Я тобой брезгую, поняла?! Ты обычная кабацкая дрянь, только в рюшечках и бусинках, ха-ха-ха!
Принцесса краснела, тряслась от гнева, но не могла поверить, что слышит это. Эстрелладо закончил презрительно смеяться и закрыл глаза. Повисла пауза. Инфанта с недоумением смотрела на него, очевидно, не в силах понять, как она могла дождаться от него таких слов. Затем, приосанилась, вздохнув, и, воспользовавшись тем, что глаза пленника всё ещё были закрыты, потянула пальцы к застёжке на нательном кресте, и ловким движением раскрыла планки… Эстрелладо почувствовал только рывок, последовавший за этим, и не сразу понял, что остался с голой шеей. Однако инфанта с гордостью держала в кулаке украденный трофей, и улыбалась уже столь нехорошей улыбкой, что рисковать называть её человеческой, пожалуй, не стоило… Молодой гранд похолодел от ужаса и застыл с широко открытыми глазами, наблюдая это. Затем медленно уронил голову себе на грудь и тихо прошептал:
- Отец, Вы были правы. Она не человек.
Инфанта улыбнулась хищной улыбкой ещё раз, затем громко произнесла, прежде чем выйти прочь:
- Сделайте его стариком к утру, постарайтесь, вас учить не надо.
IV.
- А этот кафир породистый, - прозвучало где-то совсем рядом, когда взрыв хохота после ухода инфанты стих. – Повезло нам нынче, славно позабавимся.
- Да уж, уделал бабу целиком – поди, плакать пошла, не иначе, - гоготал кто-то в ответ, но кто именно из трёх палачей что говорил, определить было невозможно. – Вообще редкое везение – разделать такого аристократа, как он.
Эстрелладо пытался надеяться, что он ослышался, но понимал, что это глупая надежда. Тем не менее, он рискнул заговорить сам, дабы ощущать, что хоть что-то может сделать, а не только способен висеть безвольной тушей на растяжке, забавляя мучителей своей беззащитностью.
- Я аристократом даже часа не пробыл, - усмехнулся он столь спокойно, будто говорил стоя в полном облачении, - так что зря решили радоваться. Кстати, может, договоримся, а? – сказал он уже почти великосветским тоном. – Много золота не дам, но вам хватит на раз, не сомневайтесь.
- Эге, да он ещё лучше, чем мы поначалу думали, - цокнул языком третий говоривший. – Аллах к нам нынче милостив, раз послал такую добычу.
Эстрелладо похолодел и стиснул зубы, чтоб не выдать своего страха – эти кадры точно заметили его неподдельное горе, когда принцесса сорвала с него крест, и оценили это вполне по достоинству. Значит, попытка и не могла быть удачной – но каким же надо быть циником и подлецом, чтоб иметь у себя таких слуг, а, де Солер? Так значит, Великий Инквизитор был везде прав, и враги одержали полную победу – ах, можно подумать, он мешал им чем-то, кроме своего существования… Почему же тогда они не хотят просто убить его, раз он их так раздражает? Эти дикари правы в своём ликовании – мучать христианина для них настоящая радость, но что за чудовища тогда под личиной человека инфанта и её кавалер?
- Называйте свою цену, поторгуемся, - будто ничего не поняв, прежним тоном произнёс Эстрелладо, не открывая полуприкрытых век, словно был совершенно спокоен.
- Ты не понял, неверный, - желчно усмехнулись где-то уже ближе. – Нам нужен ты, а не твоё золото. Деньги и сокровища на деле чепуха, сегодня есть, а завтра исчезли. А вот настоящий чистенький аристократ-христианин – вещь столь дорогая, что попадает в руки не каждый год и не каждую пятилетку.
- Одно другому не мешает, - холодно усмехнулся Эстрелладо. – Можете поиграться, пока вам доставят награду – и утешить себя всем сразу.
- Ты делаешь предложение так, будто хочешь обмануть нас и уверить, что ты плебей, это делает честь твоему уму, - весело и жёстко рассмеялись в ответ тем же голосом. – В таком случае ты ещё ценнее для нас. Хочешь, мы живо докажем тебе, что ты настоящий гранд, а не просто воин, получивший титул за свои успехи или везение?
- Каким образом? – холодно процедил юноша, не зная, что ему делать с ледяной волной ужаса, методично подбиравшейся к сердцу – сил и средств удерживать её больше не наблюдалось…
- А мы предложим тебе обмен – мы не станем студить в твоей спине десяток прутков красного каления, а ты вылижешь нам сапоги, идёт? – прохихикал палач, явно очень довольный своей шуткой.
Эстрелладо сам не понял, откуда взялись силы, но рык от его проклятий раздался столь сильный, что эхо ощутимо прогулялось по всем сводам пыточной не один раз.
- То-то же, кабальеро, - слащаво прогнусавили в ответ, как будто даже радуясь услышанному. – Разве можно теперь сомневаться в твоей породе, согласись? А ещё ты полностью прав, негодуя на скверную девчонку, что отняла у тебя крест. Но мы тебе поможем, у нас есть, что тебе предложить сообразно твоему титулу, оно вполне достойно тебя, взгляни.
Пришлось открыть глаза, а это было не менее сложно, чем делать вид, что мучения от растяжки удаётся игнорировать… Ещё четверть часа, не больше, и она сделает его обмякшим телом, с которым можно делать что угодно, ведь лихорадка никуда не отступала вовсе, а тут ещё эти пытки железом… Но то, что пришлось увидеть, повергло Эстрелладо в ещё более страшное и сильное горе – пара смуглых рук дикаря держала перед его лицом серебряную нагрудную цепь с крестом, такие носят разве что герцоги в дальнем походе. С кого же этим прислужникам дьявола удалось её снять, и что они сделали с тем человеком?
- Нравится? – весело прогоготали над ухом. – Будешь хорошо смотреться в ней, да и для бача твои года ещё вполне подходят.
Эстрелладо почувствовал, как из глаз упали две слезы. Только не эта участь, лучше смерть в самых ужасных мучениях, но не быть инструментом для утоления похоти бесноватых зверей, ничего общего не имеющих с человеческим существом на деле…
- Нет, ему не всё нравится, - прокомментировал другой палач. – Украшение надо подкрасить над жаровней, тогда будет в самый раз.
- И верно. Давай её сюда, Ахмед, пусть наш кабальеро оценит вещицу по достоинству, чай, не подделку предлагаем, всё-таки.
От близости раскалённых углей дышать стало и вовсе нечем, но ужас от услышанного был сильнее, и пленник не мог отвести взгляда от креста, быстро раскалявшегося над огнём. Сердце, казалось, вовсе остановилось, не желая больше снабжать кровью тело, приговорённое к такой кошмарной казни. Когда металл побелел – это произошло довольно быстро, и цепь, висящую на щипцах, палачи начали медленно придвигать в голове, лёгкие, похоже, успели пропитаться жаром от этого небольшого пекла. Голова юноши упала, бессильно повиснув, а глаза резко потускнели – он не заметил сам, как потерял сознание.
Потом были очень болезненные шлепки по щекам и мокрые волосы, вот только легче не стало, скорее, наоборот. Появилась резкая боль за грудиной, как будто туда уже воткнули ножик и повернули несколько раз. Хохот и переговоры палачей доносились как сквозь плотное одеяло, и мозг не различал, что говорилось и о чём – может, и к лучшему. То, что Эстрелладо замолчал, им явно не нравилось, и пара раскалённых докрасна прутков уже побывала на ключицах – отчего ещё можно ощущать, как их жжёт, было неясно. Кричать и вообще как-то реагировать сил не было, кажется, ещё хлестали чем-то по спине… Опять унизительные удары ладонями по щекам, мокрой тряпкой по лицу и шее, всё это слепилось в какой-то жаркий и душный ком, уничтоживший реальность и способность её воспринимать, самую возможность думать. Было лишь странно, что в этом царстве боли он ещё остаётся живым – и когда побелевшая цепь снова была придвинута к лицу, Эстрелладо опять провалился в черноту… Всё заново ещё раз – который раз уже, получается? Сердце ещё раз стукнуло, совсем тихо, и наступила тишина, в которой уже не происходило ничего, и блеск пламени жаровни померк, затянутый белесой пеленой.
А между тем в помещении начало происходить много чего нового, просто безжизненно повисшее на цепях тело не способно было уже воспринимать что-либо. Цепь, снова раскалённую добела, так и не удалось надеть на шею пленнику и разместить её у него на груди, как очень желали мучители – просто потому, что тот, кто этим занимался, уже высунув язык от предвкушения удовольствия, вдруг уронил её себе на чресла – аккуратный удар кинжалом настиг его со спины, но именно на спину тело и завалилось. Двое подельников неудачника успели отскочить и даже попытаться атаковать гостей – но оставленные ими же кистень и прутки в руках разъярённого Педро свели эти попытки к нулю. Он ещё некоторое время с удовольствием демонстрировал, что «наука белых людей имеет явное превосходство над обезьянами, только и умеющими, что воровать и мямлить своё имшалла», попросту кроша ими кости тех, кто посмел заниматься ремеслом палача без санкции на то самого Педро. То, что получить эту санкцию гости явно не могли, поскольку сам Педро был отстранён от должности приказом, привезённым де Солером, его явно не смущало – ведь сам документ уже был доставлен к Великому Инквизитору, который сейчас тоже находился здесь. И не просто находился, а уже хоть и быстро, но с величайшей осторожностью освободил от растяжки бесчувственного пленника и укладывал его на скамью для наблюдательниц за допросами, снабжённую добротными подушками. Педро сделал крохотную паузу, воздев вверх обе руки, чтоб громко произнести вслух:
- Дикие люди, вай. У белых христиан даже палачи знают, что некоторых экземпляров людской породы трогать вовсе нельзя, ни руками, ни чем другим. Просто нельзя, и всё, - и с удовольствием продолжил своё занятие по отлупу конкурентов по профессии. – Дурачьё необразованное…
Великий Инквизитор был ещё подвержен эмоциям, как оказалось, и он в этом прекрасно убедился, с тревогой созерцая бледное, с тёмными тенями вокруг глаз лицо юноши и пытаясь понять, лежит ли тот без сознания или находится во власти бреда. Следы на теле указывали, что с такими болями мог быть и тяжёлый сердечный приступ, но вроде пульс не вызывал серьёзных опасений. Старый вояка извлек из кармана флакончик с гвоздичным маслом и осторожно взялся обрабатывать им раны узника – они вызывали тревогу, грозя в будущем осложнениями, если их оставить без внимания сейчас, и досаду – прошлый раз, в полумраке камеры, их наличие в таком виде прошло мимо внимания, очень нехорошо, а новые и вовсе доказывали, что дело плохо. Когда он уже заканчивал это занятие, раненый тихо застонал и чуть шевельнул головой на подушке – должно быть, тело, почувствовав, что жар отступил от него, вознамерилось вдохнуть наконец порцию воздуха.
- Эстрелладо, - глухим голосом позвал Инквизитор. – Очнись, Эстрелладо, это закончилось и уже не повторится. Слышишь меня, Эстрелладо?
Ресницы раненого заметно задрожали, губы шевельнулись – но и только. Стало ясно, что он слышал своё имя, но вернуться к реальности отчего-то не мог. Инквизитор воспользовался фляжкой со святой водой и осторожно влил несколько капель в раскрытые покусанные губы. Юноша издал громкий жалобный стон и приник губами к горлышку, оставалось лишь помочь ему напиться вдосталь, чуть придержав голову.
- Эстрелладо, не бойся, открой глаза, ты в безопасности, слышишь? – в голосе Инквизитора слышалась вполне отеческая забота, но сам он этого не замечал. – Очнись уже, всё прошло.
Голова раненого вновь поникла, но веки наконец очень медленно стали раскрываться, и поначалу совершенно пустой взгляд заставил солидного мужчину пережить несколько очень тяжёлых мгновений. Затем тело дёрнулось на вдохе, и затряслось от приступа кашля. Потом совершенно бледные серые глаза потихоньку стали наливаться своим настоящим, зелёным цветом, и ещё через несколько секунд в них появился устойчивый огонёк, свидетельствовавший, что человек видит и осознаёт это.
- Эстрелладо, не волнуйся, всё уже в порядке, - продолжил не то увещевать, не то умолять Инквизитор. – Видишь меня? Скажи что-нибудь.
Глаза юноши приобрели вполне осмысленное выражение и даже полыхнули радостью, когда их взгляд остановился на чёрном кресте тевтонца, висевшем на груди Инквизитора. Губы чуть шевельнулись, но и только, по всей видимости, говорить раненый всё ещё не мог.
- Бедный ребёнок, что ж они успели сделать-то с тобой, - сокрушённо пробормотал суровый мужчина, сам не думая о том, что говорит. – Всё, всё, больше тебя не обидят, верь мне, Эстрелладо, слышишь? – он осторожно взял в ладони голову юноши, так, будто хотел согреть его лицо, влить силы в эту столь слабую сейчас, но такую бравую всего полмесяца назад душу. – Держись, я тебе помогу, понимаешь меня?
В глазах молодого человека появилось выражение затравленного зверёныша, и он тихо застонал, как будто очень сожалел, что не может что-то сказать.
- Нет, нет, всё, Эстрелладо, всё, этого и остального больше не будет, не бойся, пожалуйста, - тем же тоном продолжил успокаивать его Инквизитор. – Всё прошло, всё, забудь об этом, это был кошмарный сон, ясно?
Губы раненого настойчиво зашевелились, и мужчина поспешил приникнуть к ним, чтоб услышать хоть что-нибудь. Тот, увидев это движение, явно постарался сделать над собой усилие…
- Отец, мой крест отняла инфанта, - эти слова срывались по одному, медленно и едва слышно, с надрывом, и мужчина чувствовал, с каким трудом даётся это молодому человеку.
- Ну, это поправимо, - ободряюще улыбнулся он и неспешно сунул руку в карман, извлёк оттуда мелкий равносторонний серебряный крестик на цепочке, повторяющий собой формы того, что висел у него самого на груди, и осторожно надел на шею подопечного. – Только и всего, Эстрелладо, не горюй.
Юноша просиял такой ослепительной счастливой улыбкой, что появилось устойчивое ощущение, будто в помещении стало светлее и свежо, как на берегу моря. Он вздохнул глубоко и свободно, затем тихо вытянулся на ложе, как будто боли отпустили его везде и сразу.
- Спасибо, отец, - прошептал он и потерял сознание.
Инквизитор неспешно гладил ладонями светлые, отливавшие белым золотом волосы раненого, как будто у него в руках была драгоценность редкой красоты и колоссальной ценности, ну, что-то вроде индийского бриллианта, на который можно купить несколько кораблей. Не показалось, над лбом действительно образовалась тонкая прядь седины – в прошлую их встречу этого ещё не было.
- Бедный мальчик, да ты слишком хорош для этого мира, тебя нельзя оставлять в этих когтях, - с тихой светлой грустью проронил он, задумавшись. – Что ж, нужна ещё одна комбинация, и отчего бы не обнаглеть нам настолько, а? Жи пять – очень неплохой ход, хоть и нестандартный, верно, дон Понтий? Рискните уж!
- Мой барин будет в порядке? – с хмурой миной, но с совершенно детской надеждой вопросил Педро, отвлекая немилосердно слугу Господа от крепких размышлений, и тот с интересом воззрился на честного малого, на лице которого ясно читалось, что за того, кто лежал сейчас без сознания, но с ясной улыбкой, он готов собственноручно разорвать столько врагов, сколько потребуется, и даже с прибавкой.
- Ммм, - с интересом отозвался Великий Инквизитор, - ты сказал, что он твой барин, я не ослышался?
- Да, это так, - сурово насупившись, проворчал тюремщик. – Я сам так сказал и везде скажу. Как он? Я хочу, чтоб с ним было всё в ажуре, понимаете?
- Это хорошо, что хочешь и скажешь, - спокойным и уверенным тоном утончённого аристократа проговорил Инквизитор. – Пожалуй, ты бы мог ему и в самом деле помочь, это было бы очень кстати.
- Научите, - Педро застыл в почтительном поклоне. – За него я сделаю что угодно. И как угодно.
- Изволь, - пожал плечами собеседник и велел жестом подойти поближе. – Слушай.
По мере того, как тюремщик уяснял себе смысл сказанного, он приосанивался всё больше, и под конец пояснений на его лице поселилась столь довольная ухмылка, что кабы её могли видеть те, с кем из горожан ему приходилось когда-либо общаться, то каждый бы подтвердил под любой присягой, что никогда не видел Педро таким довольным. И уже не увидел бы.
- Эта пьеска – просто первый сорт! – в искреннем восхищении восторгался он. – И как раз для меня, всю жизнь мечтал отколоть номерок вроде этого! Вот спасибо, вот здорово, всё сделаю, в лучшем виде!
Ещё через двадцать минут Великий Инквизитор прошел через тюремный двор, бережно держа на руках завернутое в белые простыни тело Эстрелладо, укрылся с ним в чёрной карете без гербов и отбыл прочь в направлении, известном только ему на данный момент. Педро долго смотрел вслед, шепча молитву, а затем вернулся к телам пачачей-неудачников. Куда он дел их, не поинтересовался больше никто, а сам он не считал нужным кому-либо рассказывать об этом. Солнце катилось к зениту. Праздник Преображения Господня вступил в силу. Празднества в городе цвели пышным цветом, народ старался веселиться и надеяться на лучшее. Горькая участь молодого командующего армией, что спасла страну от захвата армией соседей, брошенного в подземелье за то, что отказался принять руку инфанты в качестве награды, не была в тот день предметом разговоров. Разговоры об этом снова пойдут поздно ночью, в кабаках и некоторых будуарах. Под утро в алькове инфанты де Солер найдёт среди разных прелестных вещичек одну, наличие которой повергнет его в такой шок, что он молча припрячет её у себя тайком от хозяйки, а она не обнаружит пропажи, решив, что по рассеянности спрятала нательный крест Эстрелладо в какой-то из дальних ларцов. Принцесса никогда не узнает, что довелось пережить вору как в момент кражи, так и ещё некоторое время спустя, и будет до конца жизни недоумевать, отчего и когда поклонник смог превратиться в ненавистника.
Поздно вечером, когда звёзды уже пышными гроздьями завешали весь тёмный купол неба, в кабинете Великого Инквизитора объявился прислужник и жестом привлёк внимание читающего господина. Тот жестом позволил говорить и приготовился слушать, отложив книгу.
- Там явилась какая-то чокнутая цыганка и уверяет, что ей необходимо встретиться, а в качестве доказательства принесла вот это, - на ладони старого монаха лежал гранёный хрустальный шар, совсем не похожий на те, что используют разного рода шарлатаны и дураки, всерьёз полагающие себя сильными магами. Вещица сияла в свете канделябров всеми цветами радуги и производила как будто самое приятное впечатление, и тонкая серебряная цепочка указывала, что предназначена она для ношения в качестве кулона или колье. И спутать её с чем-либо другим тоже было невозможно – это были те самые украшения, которыми жители далёкого созвездия снабдили Эстрелладо и его мать. Великий Инквизитор помнил, как этот ребёнок пять лет назад вежливо отклонил его защиту, предпочитая выйти вперёд сам, как ни тяжело это ему было на самом деле. Мальчик и сейчас не понимал, оказывается, что закончилась не пытка, а само пребывание в узилище, чем немало снова удивил Инквизитора уже после, когда очнулся от тряски в карете.
- Эту штуку заверни в тряпку и брось в дальнее отхожее место, - ничего не выражающим голосом сказал он прислужнику. – Цыганку сюда через семь минут приведёшь и будешь наготове за дверью. Пока всё.
Монах резво поклонился и кинулся выполнять указание. Уже немолодой воин в одиночестве приступил к приготовлениям к визиту гостьи – поверх рубахи под камзол была надета тонкая кольчуга, а в потайные карманы отправились стилеты. Ещё хватило времени на молитву, и, когда в дверь змеиной поступью прошмыгнула женская фигура, рослый мужской силуэт в белом плаще с огромным чёрным крестом, стоявший перед образом Мадонны в пол-оборота в входу в кабинет, обернулся к ней в ту же секунду.
Цыганка отшатнулась от этого движения, как будто её ошпарило невидимым глазу лучом, и задрожала на месте, пытаясь овладеть собой. В первый момент вообще казалось, что она приняла решение сбежать, но отчего-то не могла сдвинуться с места, где стояла. Затем стало заметно, что её сильно смущает тевтонский крест рыцаря, висевший на шее у хозяина кабинета – но наконец она кое-как выпрямилась и блеснула взглядом, впрочем, уже не содержавшем положенного торжества и важности.
- Я пришла поговорить с тобой о звёздной миссии Эстрелладо, - она постаралась произнести эти слова как можно пафоснее, но эффект явно был не тем, который она хотела произвести.
- Говори, только по существу и кратко, - спокойно кивнул Инквизитор. – Слушаю.
V.
Цыганка тряхнула спутанной плетью волос, снова приосанилась, пытаясь сделать вид, что это ей вовсе нетрудно, и произнесла нараспев с дежурной балаганной патетикой:
- Эстрелладо был послан нам небом! Ты тоже знаешь это, архипрелат. Он должен стать королём, а не томиться в подземелье. Разве справедливо то, как с ним поступили после победы над врагом?
- Ничего нового ты не сказала, - холодно ответил Инквизитор. – Поясни тогда способ, каким он должен стать королём по твоей версии – вот эта деталь интересна.
- Способ был у него в руках, - с неудовольствием прицокнула языком гостья. – Жаль, что он выпустил его. Но всё можно поправить, если ты, великий и мудрый, убедишь мальчика взять свои слова обратно. Инфанта ведь хочет его – так что будет, кому и короля успокоить.
- Итак, по вашей логике площадных оборванцев, королём можно стать только через постель инфанты? – презрительно усмехнулся Великий Инквизитор, продолжая неподвижно возвышаться посреди комнаты. – Как глупо, учитывая, что он сделал для страны. Всегда полагал, что кухаркам место на кухне, и не дело их лезть в управление государством. Разве ты всерьёз хочешь поправить дело? Тогда зачем ты вмешалась в него, подтолкнув парня к скандалу?
- Он слишком умён, - спокойно взялась пояснять цыганка, и её ледяные карие глаза приобрели заметный жёлтый оттенок. – Если позволить ему взять власть законным путём самостоятельно, не женив на инфанте, он станет вовсе неуправляем.
- И кто же столь самоуверен, что берётся управлять этим умницей? – осведомился Инквизитор скучающим тоном. – Уж не ваш ли босяк Эрнесто, выгнанный лекарем с должности ученика за слишком липкие руки, мелкий трусливый кабацкий горлопан? А может, директор вашего бродячего балагана, которому вы прислуживаете всем гаремом, вместе со сладкой парочкой акробатов? Или вы столь спесивы, что думаете, будто ваш клоун с бреднями про город солнца, пьяница и весёлый идиот, всерьёз может привлечь внимание Эстрелладо? – он уже почти смеялся. – Ну так где же вы тогда шлялись полмесяца вместе со своим тупицей силачом и оборванками в цветных ленточках, почему не было сделано ничего, чтоб вызволить парня из застенка?
- А отчего за него не вступилась армия, которую он столь блестяще вёл в бой и привёл к победе? – вспылив, попыталась парировать цыганка. – Разве не могли бы они высказать недовольство?
- Армия, в отличие от вас, мошенников, знает не только что такое дисциплина, но и уважает закон. Но вы же не шелохнулись даже, хотя ваших сил вполне хватило бы устроить обычный налёт или побег. Или вы умеете только отыгрываться на беззащитных нищенках вроде матери Эстрелладо, а на подстрекательство даже ради благого дела не способны? – он говорил убийственно спокойно, с явным налётом презрения.
- Если бы мы начали слишком рано, Эстрелладо бы не понял своей ошибки, и решил бы, что ему по-прежнему очень везёт. Пенять нам за это нелепо, ведь тогда его миссия была бы сорвана окончательно, - она говорила с явным неудовольствием, и жёлтый оттенок в её глазах чуть окрасился оранжевым. – Сейчас самое время, он выдохся без неба над головой и в состоянии воспринять все идеи правильно.
- Как любопытно, так в чём же состоит его столь сложная миссия, что вы не стесняетесь гнобить раненого ради верного восприятия каких-то идей? Стало быть, вас не интересует вообще, насколько сильно он страдает, или по-вашему, чем сильнее, тем лучше? – холодно усмехнулся рыцарь, разговаривая как будто без всякого выражения. – Чего и ждать от такого сброда, торгующего своей и чужой плотью, ага…
- Эстрелладо должен привести нацию к свободе, а это не делают оставшиеся чистенькими, - голос цыганки стал очень глухим. – Сложного в этом ничего нет, но мотивации без унижения не бывает. Коль скоро он такой гордый, что совершил эту глупость, отказавшись от руки инфанты, то тем жёстче ему придётся дать понять, что он должен выполнять указания.
- Так значит, искалечить парня для вас – тоже приемлемо? – холодно пожал плечами Инквизитор. – Вот так борцы за вселенское счастье человечества, вот так великие гуманисты…
- Жертвы в борьбе за свободу, равенство и братство – вещь необходимая. Что значит в сравнении с этим судьба единственного человека? Он всё равно умрёт – и не важно, если сразу после выполнения миссии.
- Итак, вы считаете себя вправе распоряжаться чужой жизнью ради собственной прихоти. А мнение парня, нужно ли ему всё, что вы хотите от него потребовать, вы спрашивать не намерены?
- Он явлен на землю ради исполнения своей миссии, поэтому его мнение не имеет значения, на деле. Если он заупрямится, то тем хуже для него, - мрачно усмехнулась цыганка. – Ты бы мог помочь ему понять всё это быстрее, архипрелат.
Великий Инквизитор сурово глянул на звёзды, как будто ярче загоревшиеся над планетой, услышав этот разговор, и проговорил по-прежнему спокойным тоном:
- Эстрелладо явился на землю для того, чтобы жить, как и все, кто послан Господом на эту землю. И не вы, не инфанта и никто вовсе не имеет права указывать, как ему жить и что делать. И тем более заставлять его выполнять чужую волю или прихоти. Он готов принести извинения, если их от него потребуют, но не намерен соглашаться на эту женитьбу. Может быть, для вашей миссии вы выбрали не того исполнителя? Полагаю, ваш якобы любящий всё и всех подряд тунеядец Эрнесто с удовольствием бы взялся за неё, разве нет? Он такой пламенный радетель всеобщего счастья, такой умелец драть глотку, обещая всем светлое будущее, что эта кандидатура вполне логична, верно?
- Эрнесто бездарный военный, да и организатор никакой, поэтому ему никогда не достичь того уважения, каким пользуется Эстрелладо. Он годится только для красивой декорации, да и то, когда не знают, чем он занимался накануне, - с холодным спокойствием ответила цыганка. – Эстрелладо любят по-человечески, зная, что у него сильная и чистая душа, а Эрнесто лишь способен создавать некоторое очарование, да и то ненадолго. Так что выбор обоснован. Кроме того, мы собирались нынче как следует использовать Эрнесто, чтобы сделать его спасителем Эстрелладо, но оказалось, что парень исчез из тюрьмы. Где он?
- У тебя слава ясновидящей – разве тебе сложно самой выяснить этот вопрос? – холодно пожал плечами Инквизитор. – Значит, план состоял в том, чтоб заполучить в своё логово то, что оставят от бедолаги палачи-мусульмане? То, что они сделали бы его калекой, вас тоже не волнует, стало быть? Да, хорошее же счастье вы обещаете человечеству…
- Слава, да и обещания – лишь инструмент для извлечения выгоды, соответствие им на деле не нужная вещь, когда решаются текущие задачи. Не очень важно также, насколько бы его покалечили – коль скоро он не отверг титул, то поделом, аристократии не место в обновлённом обществе. Он ведь ещё не доказал делом, что готов сотрудничать – так что за беда, пусть учится ненавидеть.
- А если бы он отказался сотрудничать даже после того, как вы вздумали бы давить на него, уверяя, мол, один раз не считается? – Инквизитор по-прежнему не шевелился, но взгляд его стал заметно более резким, как не сказать – колючим… - Аристократы очень не любят лжецов и шантажистов, как известно…
- Думаю, способ уговорить мы бы нашли, - жёстко усмехнулась цыганка. – Ведь в противном случае ему пришлось бы умереть, неужели он глуп настолько? Впрочем, Эстрелладо бы и тогда послужил делу освобождения, быть может, даже лучше, чем став королём. Ну так где он? Хоронить тайно – большая глупость для того, у кого сейчас его тело.
- Думаю, там, где вы не достанете его своей заботой, - по-прежнему невозмутимо процедил рыцарь. – Кстати, спасибо за дельную мысль – король, посланный нам небом, это было бы очень неплохо для измотанной войной страны, очень неплохо… Особенно, когда после успеха вылезают разные подстрекатели к смуте – обычно проплаченные раздосадованным противником, чтоб лишить страну плодов победы. Сколько вам отстёгивает старая проститутка Париж, не поделишься корпоративным опытом? А то у соседей вы бы могли достичь успеха быстрее – какая разница, кто содержит ваш балаган, если он процветает.
- Нам хватает на жизнь, и можно было бы и принять твоё предложение, но на чужой территории нет Эстрелладо, и будет в итоге скучновато. Лучше отдай нам его – если хочешь всерьёз от нас избавиться. Если он уже калека, то интереснее было бы не возиться с ним тут, а вытащить его на свет где-нибудь на Сене, а если повезёт – то и на Темзе. Сам понимаешь, что для него так даже лучше в итоге, будет там почётным гостем, а здесь он преступник, оскорбивший августейшую семью.
- Считаешь меня настолько тупицей, что я стану доверять прихвостням отца лжи? Я не работорговец, в отличие от вас, и Церковь Христова своих не сдаёт, как известно, - снова без всякого выражения сказал Инквизитор. – Стало быть, дела ваши столь плохи, что по ним вас уже и узнают везде, так оттого вы и хотите прикрыться истерзанным телом Эстрелладо? Боюсь, что придётся вам обходиться своими силами – сделайте мучеником Эрнесто, докажите делом, что не щадите своих, этот же приём у вас действует безотказно, верно? Тем более, что вы от него явно не в восторге, как я понял. Пусть попадётся в пьяном виде роте Ногалиса – а дальше всё случится само, этот порох очень не любит, когда ему предлагают интим в обмен на побег. Дарю идею, безвозмездно.
- Подарок неплох, да вот Эрнесто не успеет сдать мне дела при таком раскладе, а я не все его связи с контрабандистами отслеживаю, и стабильность корпорации сильно пострадает, - недоверчиво покачала головой цыганка. – Замену ему будет трудно найти на первое время, тут не всякий карманник будет столь виртуозен, да и силач с акробатами без него перессорятся и приведут друг друга в непригодный к работе вид. Впрочем, если у тебя есть какой-нибудь молодой итальяшка из полублагородных вырожденцев, желательно со смазливой мордахой и шрамами, способный простоять на арене десяток минут со шляпой – отчего нет, можно и подумать. За пару декад они споются, я бы Эрнесто не знала, а после можно и поменять их в колоде.
- Замётано, завтра к вечеру к вам подойдёт голубоглазый колченогий паломник в рубище, представится Артуром, сыном аббата – только смотрите, чтоб его атеизм вас всех не покорёжил, - жёстко усмехнулся Инквизитор. – Будет вас всех лечить байками, что вы жизни не нюхали, не сплавав в Новый Свет.
- Да плевать, хоть какое-то разнообразие. Кроме того, нет отбросов, есть кадры. Но всё же, что решаем по Эстрелладо? Разве не ты похитил его у нас из-под носа?
- Похоже, что Эстрелладо всё решил без нас, - с сожалением вздохнул рыцарь, как будто замявшись. – Ничего не могу сказать больше по этому делу.
- Как? Ты его не контролируешь разве? – невозмутимость наконец покинула собеседницу, уступив место искренней растерянности. – Ох, тогда к нему и впрямь будет очень тяжело подобраться…
- В отличие от вас, я не покушаюсь на чужую свободу, - ледяным тоном проронил рыцарь. – Это у вас кто не с вами – тот против вас, а у нас насилие никогда не приветствовалось и не будет.
- И кто мне это говорит, а?! – гостья заметно вспыхнула. – Ты, якобы по долгу службы кидавший борцов в костёр, ты, погубивший столько пламенных сердец, ты, стольких совративший с пути!
- Борцов за право грабить и убивать нормальных людей – да, сжигал, - с ледяным спокойствием усмехнулся Инквизитор. – И дальше буду. Сердца, в которых ничего, кроме пламени злобы и насилия нет – да, разбивал, и сейчас могу, если что. Ну, а сдёрнуть человека с пути в ад – не только обязанность, но и благодарное в итоге занятие. Ты вот что будешь делать с черепками за свою работу, когда надоешь хозяину? Разделишь судьбу расходного материала или надеешься добежать до меня на исповедь? А если не успеешь?
- Отвали от меня со своей христианской добродетелью, мракобес! – взвизгнула цыганка, пытаясь скрыть брызнувшие вдруг слёзы. – Я сама разберусь, что мне делать со своей жизнью, без твоей помощи!
- Истерика – лучшее решение, когда нечего сказать? – рыцарь вдруг улыбнулся ослепительно, словно молодой кавалер на балу, выбирающий себе красавицу на вечер. – Начни ещё юбками крутить передо мной и станцуй позазывней, я тебе даже дам пару дублонов за честную работу – будешь всем после врать, что смогла лечь под меня, верно, ха-ха-ха! Какие вы все скучные дуры, а лезете на должность идолов, - он произнёс это совсем великосветским скучающим тоном и добавил уже с презрением. – Ладно, ступай, нам запрещено метать бисер перед парнокопытными. Потомки разберутся, где кровь на руках лекаря, а где – на руках мясника. Не смею задерживать столь гордую вдохновительницу борьбы с цепными псами коронованных тиранов и ужасными чёрными сутанами, - и вежливо улыбаясь, сделал галантный жест, указывая прочь.
- Ты редкий негодяй, Вальтер фон Цоллерн, - с ненавистью прошипела женщина, кусая губы. – Как бы я хотела увидеть твой труп, даже если мне придётся для этого…
- Ах, перестань, дурочка, знаешь, которая по счёту мне это говорит? Плетёшься где-то в хвосте второй сотни, так что не рискуй последним, товарки отпихнут, - весело расхохотался рыцарь лёгким тоном придворного сердцееда, чуть запрокинув голову вверх. – Ступай, не то ваш начальник балагана устроит тебе сцену ревности с плёткой и ещё будет в этом прав. А мне будет неприятно узнать, что тебе было больно, у меня слишком ранимая душа для этого.
- Ненавижу тебя!!! – прорычала цыганка севшим голосом. - Ненавижу!
- В том и разница – я предпочитаю любить, - с молодым задором отпарировал воин, продолжая ослепительно улыбаться. – Слабо, да? Вот потому ты и бесишься, зная, что радость тебе недоступна, оттого и хочешь уничтожить всякого, кто не такое ничтожество, как ты. Пожалуй, я буду негодяем до конца – прослежу, чтоб тебя не трогали, и ты увидела крах всех своих попыток устроить ад на земле.
Цыганка попыталась собраться, глубоко вдохнула, чуть прикрыв глаза, и поспешила ответить:
- Мы отвлеклись от темы, отдай мне хрустальный шар Эстрелладо, и я уйду. Мне неприятно спорить с таким исчадьем злобы к простым людям.
- Простые люди зарабатывают себе на хлеб честным трудом, а это никогда к тебе не относилось. Уходи, я, право, не знаю, о чём ты изволишь упоминать – где нам, сирым и убогим, понимать движения души героев преисподней.
- Что?! – снова вспыхнула гостья. – Ты не вернёшь мне кулон Эстрелладо?! – её глаза снова приобрели нехороший лимонный оттенок. – Как ты мог похитить такой ценный артефакт, ты, крестоносный варвар, душитель культуры, ты…
- Пошла вон, помешанная, ты мне надоела, - полным презрения и скуки тоном аристократа, принявшего решения сыграть бессердечного индивида, сказал Инквизитор и повернулся спиной, давая понять, что аудиенция закончена. – Бабы всегда делают вид, что не понимают прямых слов, вон с глаз моих.
На самом деле он прекрасно понимал, что это вовсе ещё не финал встречи, и, ощутив удар и услышав звон лезвия, наткнувшегося на кольчугу, даже не улыбнулся. Он только вовремя сделал нужное резкое движение, и, когда он обернулся полностью, рука цыганки, зажатая в крепком кулаке тевтонца, уже издала тихий хруст, и изящный кинжал с обилием многозначных украшений упал на пол с довольно громким стуком. И теперь это как будто нарочно замедлившееся для людей падение сопровождал полный искреннего изумления взгляд цыганки – такое неконтролируемое ею событие столь удивило её тем, произошло, что даже боль от переломов не смогла привлечь внимание хозяйки всерьёз. Затем она в полной растерянности подняла обиженный взгляд на рыцаря, который улыбался совершенно спокойной улыбкой, и далеко не сразу начала бояться. Но страх постепенно, хоть и медленно, взялся старательно проникать во всё её существо, и наконец заставил трястись всё её статное, но слегка миниатюрное тело крупной дрожью.
- И здесь ты вовсе не первая, - сиятельно процедил мужчина, по всей видимости, искренне веселясь. – На горе Броккен были три штучки помиловидней да покрепче тебя, а я был сонный, пьяный и со связанными руками. Результат примерно тот же, поняла, отчего мне с вами скучно? Не умеете чаровать, так не наряжайтесь ведьмами – слишком дёшево и кисло.
Женщина хотела что-то сказать, но осеклась и умолкла, а из глаз её закапали крупные слёзы.
- Что, решила отыграть весь набор сразу, ничего новенького так и не придумала? – продолжал улыбаться рыцарь, роняя слова безразличным холодным тоном. – Или ждёшь, что я брошу тебя в застенок и дальше по тексту тра-ля-ля, два берега у одной реки? И отчего до вас не доходит, что на деле вы просто не нужны никому со своими глупыми амбициями... Ну, хватит уже низкосортного фарса, ступай прочь. Развеешься с новеньким, не забудь, Артур, синеглазый точёный котик, тоже пламенный борец за идеи, тебе сойдёт вполне для утешения, - и он аккуратно отшвырнул от себя женщину. – Не такой тупица и грубиян, как Эрнесто, у этого даже образование законченное.
Слёзы у цыганки мгновенно высохли, она ухитрилась также не потерять равновесие, оставшись на ногах, хоть и пролетела солидное расстояние к самому порогу комнаты. Последний раз взглянула на собеседника, но взгляд, полный горькой детской обиды, оказался бесполезен – рыцарь уже отвернулся и двинулся к раскрытому окну. Августовские звёзды сияли яркими гроздьями, ничуть не затушёвываясь пламенем свеч канделябра, стоявшего на рабочем столе, и как будто подсвечивали жемчужным сиянием белый плащ тевтонца. Чёрный крест снова вызвал неприятные жгущие ощущения внутри у истово молодящегося женского организма, и цыганке показалось, что её вот-вот вытошнит. Однако она ещё несколько долгих мгновений поневоле любовалась рослой мужской фигурой, надеясь, что этого никто не видит. Затем с очень тяжёлым вздохом повернулась и побрела прочь, поддерживая здоровой ладонью кисть повреждённой руки.
- Астарта, Кибела, Изида, Иштар, Клеопатра, Мессалина, - тихо бормотала она себе под нос, поникнув головой, отчего её длинные волосы легли спутанной волной на лицо - кто там ещё нынче, девочки? Ну почему, почему они не подчиняются нам, в чём дело? Он так и не отдал нам Эстрелладо – неужели тот окажется таким же? Как же так, как же так… Отчего на них ничего не действует, а? Такие крепкие, сильные, породистые – и не наши?! Это нечестно…
Когда она ушла, Великий Инквизитор подобрал салфеткой с пола то, чем его пытались убить – уже и не упомнить, в какой раз снова… Хороший добротный кинжал из тех, что не у каждого уважающего себя торговца найдётся даже для высокородного покупателя. Не говоря уже об отделке. Одно травление на клинке, с длинной вязью фраз на древнем языке стоит немало, а уж рубины на рукояти были слишком крупны для многих известных на Средиземноморье сокровищниц. Ювелир пожалел камни – и не стал класть на них гравировку, вывел три шестёрки в треугольнике на планку из слоновой кости ближе к лезвию.
- Сила – последний аргумент тупиц, - холодно усмехнулся Инквизитор. – Как скучно…
VI
Комната, в которой разместили раненого, выходила окнами на юго-запад и была одной из самых лучших в особняке, хоть и не очень большая по площади. Кровать было приказано поставить напротив раскрытого окна – дабы он мог видеть звёзды и сколько угодно дышать ароматами садовых цветов. Это было очень кстати для стремительно всегда увядавшего без неба и воздуха Эстрелладо, просто, пока ему не довелось оказаться в подземелье, он не отдавал себе толком отчёта в этой опасной закономерности. А потом было поздно и тот факт, что парня не успели разобрать в пыточной на части дикие палачи-мусульмане, иначе как чудом назвать было просто невозможно. И хотя сейчас вроде бы жизни его ничего не угрожало, после стычки с цыганкой Великий Инквизитор чувствовал себя не очень хорошо, да ещё и мистическое чутьё после треволнений дня порядком разыгралось, а уж им пренебрегать и вовсе не следовало…
Войдя в комнату, он понял, что не ошибся. Раненый, похоже, тяжело бредил – а оставить это дело спокойно могли разве что циничные медики, полагающие себя умнее окружающих.
- Нет, вы ошиблись, ошиблись, я не с вами, ни разу не с вами, - горячим шёпотом твердил юноша, и его ресницы дрожали слишком сильно, как будто от того, что он не мог метаться головой по подушке. – Уйдите, оставьте меня, отвяжитесь со своими указами, я не ваш. Я христианин, поймите же, наконец, тупицы. Нет, не пойду, не стану, и всё, - и он зашёлся в тяжёлом протяжном стоне, как будто его что-то очень сильно давило или терзало.
Инквизитор, осторожно, но быстро обхватил ладонями пышущие жаром виски больного.
- Эстрелладо, чем тебе помочь, скажи мне, скорее, - спокойным, но заметно участливым тоном сказал он, инстинктивно заслоняя собой юношу от раскрытого окна. – Слышишь меня, Эстрелладо? Я с тобой, не бойся, скажи мне, скажи.
Воспалённые глаза раненого быстро распахнулись, но взгляд был вовсе не безумным, а только испуганным, как у загнанного в тупик слабеющего беглеца. Поняв, что уже не один, и узнав посетителя, юноша сделал рывок, как будто хотел броситься на шею мужчине, и тот, почувствовав это, аккуратно поймал ставшие почти хрупкими от хвори плечи и голову.
- Шшш, не пугайся, я смогу защитить тебя, - тихо и проникновенно говорил Инквизитор, ободряюще улыбаясь. – Что тебя тревожит сейчас, говори.
Эстрелладо дрожал крупной дрожью, как подбитый стрелой птенец сокола, и явно хотел прижаться сильнее к человеческим рукам. Он попытался что-то сказать, но рыдание вырвалось прежде слов и явно лишь прибавило страданий. Рыцарь осторожно позволил прижаться к своей груди, следя, чтоб не потревожить повязки на ранах, и просто взялся успокаивать юношу, как это делают с малыми детьми, аккуратно поглаживая по волосам.
- Успокойся, всё хорошо, всё, не бойся ничего, ничего страшного не будет, всё позади, - тихо шептал он больному, ощущая раз за разом, что его собственное сердце начинает стучать, а точнее, даже ухать гораздо громче обычного. – Ты скоро поправишься, и потом забудешь об этом.
- Я… хотел забыть… - тщательно выговаривал Эстрелладо через рыдание и слабость, прижимаясь ещё сильнее к своему спасителю. – Они… опять. Не отдавайте меня им, отец!!!... Я не хочу к ним!... Не хочу!
- Не хочешь – значит, так тому и быть, - рассудительным тоном вещал Инквизитор, как будто не сронив ни грана своего хрестоматийного хладнокровия. – Успокойся, Эстрелладо, не надо ничего бояться, не давай повода врагам ликовать. Ты вовсе не сломлен, просто немного устал и ранен. С каждым бывало, поверь.
Дрожь и рыдания заметно утихли, и старший воин с тёплой улыбкой заглянул в глаза молодому.
- Видишь, какой ты крепкий – сразу понял, о чём я. А ещё зачем-то сомневаешься в собственных силах. Да кто ж тебя может сломать, если ты сам этого не хочешь? Не печалься, ты выздоровеешь и будешь только сильнее – вот этого враги и боятся, уже сейчас. Это что, опять были злыдни со звёзд? – и, увидев горький хлопок ресницами, улыбнулся уже гордо и весело. – Они уже проиграли, раз и навсегда, и сегодня окончательно. Я уничтожил шарик, оставшийся у цыганки, просто не успел тебе сказать.
- Почему они не оставляют меня в покое? – с жалящей горечью прошептал Эстрелладо искусанными в плену губами, дрожащими сейчас слишком заметно, и его глаза наполнились слезами. – Я погиб, раз они снова смогли достать меня?
- Какие глупости, Эстрелладо, ну с чего ты это взял? – невозмутимым покровительственным тоном старшего говорил Инквизитор, с нежностью поправляя растрёпанные волосы юноши, чтобы тот инстинктивно чувствовал себя под защитой. – Сделали попытку, ты её отбил – не из-за чего волноваться, всё как всегда.
- Я… меня раздавили там, в тюрьме… - в сильном отчаянии прошептал молодой человек и поник головой. – Я не могу больше бороться как раньше.
- Чепуха, ты просто моложе и неопытен, - сурово возразил Инквизитор, но улыбку не спрятал. – Ты не стал хуже оттого, что приключилось, выздоровеешь, и всё будет в порядке. Тебе здорово повезло, что тебя всерьёз не покалечили, но от той боли, что ты уже перенёс, можно было умереть трижды – так в чём несчастье, сетуешь, что тяжело? Это тоже пройдёт, уверяю тебя, и силы вернутся пуще прежнего, дай только срок.
- Я никогда не стану прежним, - горько вздохнул Эстрелладо. – Это ведь невозможно.
- Это сейчас тебе так кажется. Потом ты даже внимания не будешь обращать на старые шрамы.
- Отец, они ведь… надругались надо мной, - совсем тихо произнёс юноша и упал на грудь своего защитника, молча заливаясь слезами. – Это было ужасно.
- Не подтверждаю, - лязгнул в ответ Инквизитор. – Нет следов, повадка у тебя не та, держишься ровно. По всей видимости, не успели – ты же не помнишь ничего такого? А вот напугать тебя могли – это они умеют виртуозно. Успокойся, обычно они не торопятся, и раз ты отключался, значит, всё чисто. Поверь, к этому делу они приступают, когда жертва вроде тебя в сознании, - сообщил он уже совсем ледяным тоном, помрачнев столь заметно, что посторонний наблюдатель, кабы такой сыскался, мог и похолодеть от ужаса. - А остальное – лечится, парень, просто чуток времени потратим.
Эстрелладо явно пытался овладеть собой, но сил ему по-прежнему не хватало, не смотря на всю поддержку старшего воина.
- Никогда не думал, что окажусь таким хлипким, - с горечью проговорил он. – Ничего не помню толком, только то, что было очень больно и жарко.
- Просто к палачам раньше не попадал, верно? – добродушно улыбаясь, проронил отеческим тоном Инквизитор, продолжая успокаивать раненого. - А помнить всё это и не нужно. Помнишь, что ты мне сказал прошлый раз в камере?
- Нет. Я вообще потом отключился, потому что согрелся в Вашем плаще, отец.
- Вот оно что, хвалю за искренность тогда, - продолжил рыцарь вполне серьёзно – он немало удивился услышанному, но смог это скрыть. – Ты напомнил мне, старику, что Господь наш благ и человеколюбец, не допустит свершиться, чему не должно. Ну, так вспомни ещё, что Он никогда не посылает испытаний больше, чем сможешь вынести. Ты ведь хочешь поправиться, верно?
Эстрелладо покорно кивнул и отстранился, чтоб заглянуть в глаза своему благодетелю. Хотя с глаз его ещё падали крупные редкие слёзы, но искусанные потрескавшиеся губы явно старались сложиться в тихую улыбку.
- Отец, я, правда, уцелел там? Оно меня потом отпустит? Это не пустые утешения, верно?
Инквизитор аккуратно потрепал его по щеке и весело улыбнулся.
- Разве я похож на болтуна, сынок? Пусть глупые язычники выдвигают свои теории о неудачниках и невезении, а мы-то знаем, что испытания есть знак милости Господа. Конечно, уцелел, не то не таких речей бы я от тебя дождался, уж поверь моему опыту. Будешь крепче, вот и всё.
Эстрелладо тихо просиял, полыхнув на миг прежним огнём в глазах, затем сделал неосторожное движение корпусом, видимо, желая выпрямиться или приосаниться, и скривился от резкой боли. Его взгляд при этом заметно потемнел, что привлекло пристальное внимание Инквизитора, и тот аккуратно поймал ладонями виски юноши.
- Постой-ка, - с деловитым интересом проговорил он, осторожно запустив пальцы под волосы и что-то осторожно трогая пальцами под ними, - а тебя здесь крепко били, похоже, да? Нынче или при аресте?
- Не помню, мне везде доставалось, - с грустью вздохнул раненый. – Кажется, и нынче, и тогда.
- Так вот отчего ты так себе не нравишься, парень, - почти ласково подытожил рыцарь, едва ли, не усмехаясь, вот только взгляд его снова похолодел. – Это совсем не мелочи, вот потому ты вянешь и слезами исходишь. Ну, не грусти, это тоже поправимо, хоть и не сразу. Так, приляг на подушку, я сейчас.
Эстрелладо и сам был не рад невозможности унять слёзы, но хотя бы почувствовал значительную передышку, поняв, что чёрные узкие когти, давившие горло в полусне-полубреду, больше ему не угрожают. Сообщение об уничтоженном хрустальном шаре добавило ему сил, и дышать стало намного легче. И главное, он понял, что теперь у него есть хорошие шансы не только выжить, но и снова стать собой. Инквизитор удалился вглубь комнаты совсем ненадолго, и вскоре возник рядом с какой-то странной ременной петлёй, проклёпанной и с множеством пряжек. Он несколько раз надевал её на голову, каждый раз что-то подгоняя и подмеряя на ней, затем закрепил её плотно, оставив длинный конец у себя в ладони.
- Закрой глаза и вдохни, - услышал юноша команду, отданную ровным деловым тоном, и поспешил подчиниться.
Резкий рывок, белая ослепительная вспышка, и на несколько секунд прекратившееся дыхание, но вроде без боли как таковой…
- Всё, открывай глаза и дыши спокойно, - прозвучало тем же тоном, потом щёлкнула застёжка, и ремешок покинул голову.
Эстрелладо открыл глаза и обомлел. Окружающий мир вроде как будто налился красками, в разы ярче, чем только что. Слёзы взялись стремительно сохнуть, и в грудь хлынул мощный поток свежего воздуха, как будто исчезли давившие её снаружи невидимые обручи… Ресницы уже не слипались, так, что приходилось с усилием раздирать их, чтоб оставить глаза открытыми. Кровь встрепенулась и понеслась по жилам со скоростью горного потока, вымывая прочь сомнения в том, что тело сможет подчиняться хозяину, как и прежде. Даже боль, саднившая и жгущая, пылающая там, где оставались раны, стала менее сильной и настойчивой. Горлышко фляжки оказалось у самых губ, и юноша почти с наслаждением сделал несколько глотков сладкого красного вина. По телу разлилось тихое тепло, такое, которое бывает только на мессе, если стоять напротив алтаря. Прыжок в другую реальность был слишком чёток – только что всё состояние свидетельствовало о том, что погибель крепко вцепилась в грудь и плечи, а сейчас от неё не осталось и следа, только вечерний воздух обволакивал лицо и шею, как будто гарантируя, что жизнь снова плещется внутри, как океанский прибой. Даже смотреть в окно на звёзды сейчас было безопасно – вместо зловещих шорохов там можно будет услышать только тихие струны, которые звучат не каждую ночь, но чаще всего в августе, когда луна не навещает алмазные россыпи, что иной раз начинают сыпаться длинными лентами в кроны деревьев и на вершины гор. Так спокойно не было ещё никогда – за последние десять лет уж совершенно точно… Инквизитор сидел рядом с ним на краю ложа, и смотрел куда-то в никуда, почти беззвучно шепча что-то побелевшими губами. Эстрелладо воспользовался этим, чтоб внимательнее присмотреться к своему спасителю. Грозная фигура сурового столпа веры и силы никогда не пугала его всерьёз, в отличие от остальных приятелей, побаивавшихся того просто из какого-то суеверного страха. Даже в бытность детьми он в себе этого не наблюдал, и навсегда запомнил эпизод, когда в злополучную ссору с инфантой Инквизитор, как будто случайно, а на деле – очень настойчиво прижал его за плечи к себе, прикрывая от опасности и фактически молча повелевая оставаться под защитой.
Тогда Эстрелладо этим повелением пренебрёг и возможностью не воспользовался – не из упрямства, а просто потому, что чувствовал в себе силы справиться с проблемой самостоятельно. Он не знал, что этот его шаг будет замечен и истолкован в его пользу, да и забыл вскоре об инциденте надолго – не до того было, чтоб настойчиво хранить воспоминания вообще. Он и сейчас не предполагал, что уже далеко не единожды очень расположил к себе этого солидного и повидавшего виды очень принципиального человека. Узнай он, что это были за эпизоды – он бы очень удивился и ничего не понял, ведь на его взгляд это было вполне естественное и логичное его, Эстрелладо, поведение... И ничего другого. Но у Инквизитора были свои системы оценки поведения и поступков людей, и хотя они были в основном тайной для окружающих, просто не желавших задаваться таким вопросом, следовал он им неукоснительно. Сейчас же Эстрелладо смотрел на немолодого мужчину совсем по-домашнему, потому что он олицетворял собой его надежду выжить и благополучие, а вовсе не случайное интересное знакомство с кем-то очень влиятельным на деле.
Юноша увидел, что хотя он сам не очень серьёзная обуза для благодетеля, но волнуется тот за него вполне искренне, да так, что заметно, что вряд ли ещё кто мог бы похвастаться таким вниманием в обозримой реальности. Столь доброго участия в своей странной судьбе вообще встречать не приходилось – быть объектом внимания, от которого все чего-то ждут и хотят, пусть было и привычно, но уже утомительно и поднадоело. По сути, настоящего человеческого тепла ни от кого больше дождаться и не удалось, восторги и похвалы, по большей части справедливые, реального счастья так и не приносили. Для матери Эстрелладо так и остался возлюбленной игрушкой, которую следует холить и лелеять, но не более того. Никого не интересовали истинные движения души молодого человека – и даже обсудить проблемы с хрустальными шарами было на деле не с кем, не в силу природной осторожности юного воина, а просто потому, что он знал, что никому эти обстоятельства на деле не важны, а важен лишь сиятельный образ Звезды, рядом с которой так приятно красоваться и отдыхать. Всем было плевать, что видит под стрельчатыми сводами на мессе вчерашний ребёнок, который вроде как упал с неба, и проклинал на деле эту участь, и что он при этом чувствует. Все исповедники, к которым доводилось обращаться с этим делом, испуганно шарахались от молодого человека, и в лучшем случае начинали робко предлагать отчитать его от бесов… Кардинала, помнится, интересовало лишь, не нарушает ли юноша расписание постов. Такие потом найдут ему невесту из приличной семьи, которая никогда не посмотрит ему в глаза, демонстрируя свою отрепетированную до автоматизма добродетель, и с которой до конца жизни будет не о чем говорить. А тупо бегать по альковам, навешивая в петлицу гвоздики каждый раз нового оттенка, дабы доказывать себе и каждому, что перед ним не устоит ни одна юбка любого ранга, было просто скучно и неинтересно. И видеть себя только призом в чужой игре, улыбаясь в ответ на зазывные взоры придворных сердцеедок, тоже надоело почти сразу. Помочь ему выжить в тюрьме – это ещё можно списать на выполнение должностных обязанностей, но спасать его оттуда, да ещё так вовремя? В случайные совпадения молодой воин не верил никогда, а уж помочь ему в деле с хрустальным шаром не мог человек, которому на деле безразлично, что с ним происходит. Да и сейчас, когда он остался один с чёрными когтями, уже добиравшимися до него в подземелье, и о которых не знал никто – пришёл не послушник, призванный присматривать за раненым, а сам рыцарь, надевший на него, погибающего, крест… Слишком много неслучайного, и даже если тут замешаны какие-нибудь политические интересы, Эстрелладо было уже плевать – он расслышал, что за молитвы шепчет над ним Великий Инквизитор, и понял, что во фляжке было вовсе не вино…
Раненый лежал тихо до тех пор, пока Инквизитор аккуратно читал положенные строки, вкладывая в них нечто большее, чем обычно в таких случаях и сам того не замечая. Затем, чуть передохнув и даже позволив себе протереть лоб рукавом, тот не сразу взглянул на подопечного. А когда взглянул, остолбенел – изумрудные глаза Эстрелладо были глубже океана в штиль и шире альпийских лугов на перевалах на севере страны… И это не был взгляд умирающего или больного, скорее, равного взрослого, как не сильнее самого бывалого рыцаря. Несмотря на слабость, молодой человек упорно протягивал руку к мужчине, не иначе, чтоб подчеркнуть важность того, что собрался сказать. Инквизитор по привычке принял вид невозмутимого исповедника, вежливо кивнул головой и осторожно взял эту ладонь в свою, однако в груди у него грохнуло так, что не приходилось пока вспомнить, при каких обстоятельствах подобное могло происходить – разве что в первом путешествии на Святую Землю. От дежурного прикосновения рук почтенный слуга Господа ощутил себя мгновенно помолодевшим лет на двадцать, но годы дисциплины взяли своё, и ничто не могло выдать этих чувств, и смотрел он на раненого по-прежнему спокойно и покровительственно. Вежливо кивнул, ожидая дальнейшего – но после признавался себе тайком, что хладнокровия ему так и не хватило, а значит, на деле оно было и не нужно. Эстрелладо крепко ухватился за руку, пытаясь приподняться, и это ему было позволено.
- Позвольте быть Вашим сыном, отец, - тихо произнёс он, и взгляд его стал почти умоляющим. – Я не подведу Вас, поверьте мне.
Инквизитор был столь потрясён, что несколько секунд просто молча и взволнованно перебирал свободной рукой волосы раненого, как будто ища ответ, не ослышался ли он и верно ли, что тот, что только что ощущал себя погибающим, превратился вдруг в сокровище, посланное ему небом. Затем медленно и глубоко вздохнул и прижал голову юноши к груди, резко прикрыл глаза.
- Вот так сюрприз, - старательно выговаривал он слова вполне себе холодным тоном, которому вполне можно было бы поверить, кабы не слеза, резво побежавшая у сурового вояки по щеке. – Ты, стало быть, уверен в том, что говоришь, да? – Эстрелладо молча и тихо кивнул, сильнее прижимаясь к своему спасителю, и тот скривился от невозможности спокойно выносить, как тает внутри. – Рухнул мне, как снег на голову, поставил меня в дурацкое положение, взбаламутил всю страну, спать спокойно никому не даёшь, чуть не погиб тут при мне несколько раз, и теперь ни разу не подведёшь меня, да? И кто ты после этого, а, ужасный мальчишка, от которого столько хлопот и одни проблемы, а? – шептал он с каким-то внешне спокойным, но очень напряжённым исступлением. – Тоже мне, подарочек с небес выискался, любитель озорничать по-крупному, что я с тобой буду делать, интересно знать?
Эстрелладо осторожно поднял голову, и Инквизитор, почувствовав это движение, резко открыл глаза, дабы не быть полностью застигнутым врасплох, и осёкся, увидев ясный и нежный взгляд, с такой тихой и светлой улыбкой, что было ясно, что пытаться сказать что-либо уже было бессмысленно.
- Папа, остынь уже, я ведь скоро выздоровею, - тоном совсем взрослого мужчины произнёс Эстрелладо. – Зачем так волноваться, успокойся, мы их всех сделаем, и очень скоро. Забодаются стараться.
- Вот же негодник, а, - на всегда бледном лице Великого Инквизитора вдруг проступил мальчишеский румянец, и он порывистым движением снова прижал к груди голову юноши, чтоб не продолжать таять изнутри столь заметно, - весь в меня, такой, какого я и хотел двадцать лет назад.
- Папа, тебе может красного стаканчик сейчас будет вовремя, а? Прости, что сам не могу встать и сделать.
- Ладно, сынок, дай своему старику прийти в себя, после выпьем, - совсем тихо произнёс Инквизитор и замолчал на несколько минут.
Он не видел, застыв с закрытыми глазами, что его новое сокровище тихо и светло улыбается, как человек, потративший годы, чтоб вернуться домой, и наконец, успешно достигший цели, но чувствовал это. Этой ночью они мало говорили и очень много молчали. Однако наутро послушники в саду едва всерьёз не перессорились – один из них утверждал, что не раз слышал, как их суровый господин смеётся, как бесшабашный юнец, но, разумеется, не имел успеха у остальных с такой новостью.
VII.
Инфанта была чуток расстроена – не очень для неё привычное настроение… Обида на резкие слова Эстрелладо уже успела утихнуть, и она даже успела пару раз вздохнуть с сожалением о своём приказе – а ну как эти лоботрясы, что ей оставил де Солер, не схалтурили и выполнили его в точности? Но даже если и так – можно будет после выяснить это недоразумение, наверное, ведь убивать пленника команды не было, а на такие вещи всегда обращают внимание любые палачи. Надо полагать, они хорошо сбили спесь с этого гордеца – странный этот парень, очень, должно быть, верно болтали про него, что с неба свалился. В любом случае, ему придётся считаться с тем, что сегодня произойдёт – и прекратить уже однажды артачиться. А потом хоть пусть поубивают друг друга с де Солером – кто останется, того и предпочтём, как водится…
Она обычным манером привыкшего к дворцовым церемониям постоянного их участника прождала с тихой улыбкой весь пышный приём всей плеяды послов, собравшихся по случаю окончания войны и праздника Преображения, и дождалась, наконец, нужного знака Великого Инквизитора. Всё, наш выход, всегда завидовала слегка театральным примам – хотя бы ответственность у них на порядок меньше, если не так поставят каблук или ненароком глянут не туда… Ах, Эстрелладо, ну почему ты оказался так упрям, из-за тебя вот это всё, ну да ладно, переиграем всё в вою пользу. Так, подошла и склонилась перед отцом без сложностей, понятно, в этот раз у нас нет в толпе врагов, кажется – нет, ошиблась, есть какие-то парни. Откуда они злятся? А-а, армейские, офицерьё, стало быть. Ладно, какие вы все вспыльчивые, порох прямо, спокойно, сейчас вы тоже обрадуетесь… Вот, уже все положенные слова произнесены, вперёд!
- Отец, милости прошу у Вас в честь праздника для нашего верного, но чуть неразумного слуги… Соблаговолите даровать свободу де Астеросу, ведь его заслуги перед державой трудно переоценить…
Ну что, съели? Ишь, расшумелись, будь я помоложе, так бы и оскалилась в вашу сторону, а то и язык вам показала. Ага, Инквизитор прав, как всегда – отец даже не разгневан ни разу, всё, проплыли нормально, теперь главное не дрогнуть ни голосом, ни ногой при отходе, нынче это внимание всех какое-то тяжёлое, можно запросто споткнуться. Тихо, тихо, спокойно, сейчас доберёмся до своего места, всё, ох. Но, всё же жарко, ах, как стало жарко, хорошо, что уже можно обмахиваться – откуда этот жар, что не так, а?
Принцесса оказалась права в своих подозрениях – через положенное время, прошедшее в уже приятной атмосфере предвкушения радостного события, ожидаемого не случилось, точнее, произошло то, чего вовсе не ожидали… По проходу с важным до невозможности видом, выпрямившись некуда выше, шагал какой-то бородатый простолюдин, одетый скромнее некуда, но с таким сияющим лицом, с каким сообщают чёрте-что… Этот мужик явно вообразил себя чем-то не меньше апостола, возвещающим афинянам благую весть, очевидно, забыв, что в Писании сказано насчёт реакции афинян на его слова… Чертовщина какая-то, впрочем, очевидно, палачи постарались и довели узника до состояния, в котором не ходят просто. Ну, эта заминка временная, стало быть, сейчас мы услышим излияния благодарности из уст слуги. Пусть себе.
- Ваше Величество, свершилось чудо! – воздев руки вверх и упав на колени на положенном расстоянии, провозгласил вестник с такой патетикой, что уши заложило. – В Праздник Преображения Господь явил свою неизведанную милость и излил её на нашего доблестного победителя.
- Что бы это могло значить, а? – вежливым едва слышным тоном поинтересовался тем временем французский посол у английского. – Похоже, они и сами не знают, что происходит?
- Или тщательно делают вид, - в той же манере ответил ему собеседник.
Тем временем Педро продолжал вещать, едва не лопаясь от важности и радости:
- Де Астерос был взят на небо архангелом Рафаилом, чему я свидетель и клянусь тут спасением своей души, Ваше Величество! Это великая милость Господа, дарованная нашей державе, и она принесёт счастье всему миру, возрадуемся!
Король побледнел весьма натурально – из чего уставший от празднований посланец баварского короля сделал вывод, что новость была монарху всё же неведома, а сие есть вопиющее нарушение порядка, в любом случае…
- Ты что такое говоришь? – обмер на месте король. – Какой ещё архангел в этаком месте?
Педро продолжил с жаром фанатика, жутко довольного своей великой миссией, уверять, что всё, что поведал – истинная правда, и всё это промыслительно и велико…
- М-да, грубо как-то сработано, - снисходительно сообщил посол Сардинского королевства соседу, пожимая плечами.
- Да, у нас бы это сделали тоньше, - усмехнулся тот, подкручивая ус.
Инфанта почувствовала себя очень плохо и не сразу поняла, что слышит собственный растерянный голос.
- Как же так? Куда ж он делся, ещё вчера дерзил мне, как… настоящий гранд…сюрпризец этот, с неба когда-то рухнувший…
- Это очень интересная и заслуживающая внимания новость, - раздался ровный и невозмутимый тенор Великого Инквизитора – это спокойствие после было приписано всеми его нордическому характеру. – Особенно в свете того, что, как изволила напомнить нам Её Высочество, небо уже было замешано в судьбе де Астероса. Предлагаю, Ваше Величество, взять это дело под особый контроль. В сущности, нам не сообщили ничего невероятного – у Господа нашего всё возможно. Тем не менее, это очень серьёзное событие, требующее вдумчивого изучения.
- Вы правы, Великий Инквизитор, - убитым тоном произнёс король, согласно кивая. – Наделяю Вас соответствующими полномочиями, и расследуйте это дело поскорее.
Инфанта смотрела и слушала дальше, как сквозь белесый туман – дальнейшие распоряжения, которые отдавал слуга Церкви, приказывая своим людям сопроводить свидетеля, шум в стороне приближённых кардинала, что тут же начали вполголоса обсуждать между собой услышанное… Де Солер грубо подставил её – теперь она фактически убийца, хотя ни разу не хотела. Никому не докажешь, что идиоты ошиблись случайно и запытали узника насмерть, ведь приказ слышали только они, и их настоящий господин велит им говорить явно что-либо иное. Возможно, это трагическая случайность – Эстрелладо мог чего угодно наговорить кому угодно, как оказалось, но даже если он и сам виноват в своей участи, крайней оказывается всё равно принцесса. Да и шутку с крестом не поймёт ни один исповедник, как ни изображай её в безобидном свете, ещё припишет убийство дважды. Какого чёрта Эстрелладо оказался столь упрям – ещё и бросил её так изощрённо, второй раз!... Ничего себе, способ нахамить – умереть таким образом! Он же всего лишь мужчина, а вытворяет такие ужасные вещи, как можно быть таким невозможным врединой! Что ж, де Солер победил их обоих – устранил соперника и нашёл способ влиять на неё, но это ещё не означает, что его стоит пускать к трону, право. Хотя бы просто потому, что о потере Эстрелладо придётся сожалеть всерьёз – ведь тот, получив власть, не занимался бы саморазвращением и беспределом, от него и родить было бы спокойно. Да и не тот сейчас момент, чтоб можно было убить командующего армией, выигравшего войну, ещё и в застенке, неужели де Солер сам столь глуп, что повёлся на игры в ревность? Ох, что за скука с обычными самцами, и сколько проблем с мужчинами, хоть в монастырь беги от этого бедлама…
Ой, с ужасом отметила принцесса, титанически борясь с желанием кусать губы, что это эти армейские там себе позволяют?!!! Фернан совсем сдурел, что ли? – выскочил вперёд всех, грохоча сапогами как на плацу, и что за жесты, вы же не в бою командуете, капитан, а? Ну и речи…
- Какого чёрта мы тут делаем, господа офицеры, если наш командующий не появится? – сверкая бешеными молниями в глазах, прорычал тем временем граф, которому на деле было всего-то на пару лет больше, чем тому, кто вёл в бой армию, потерявшую в схватке всё в один ужасный момент. – Приглашаю всех к себе, обсудим новость вместе с одним моим знакомым аббатом, а? Пусть они тут сами выясняют, что за архангел прибрал де Астероса!
- Да и верно, пусть выясняют, а мы подождём и подумаем! – поддержал его столь же молодой барон, чуть менее поспешно выбираясь из строя следом. – Поехали отсюда, парни, танцы с фрейлинами – право, такая скука. По мне, так деревенские девки намного приятнее.
- Что за чёрт, я притащился сюда только для того, чтоб услышать, что больше не увижу того, кто спас мою роту?! – закипятился барон на десяточку лет постарше. – Что за скверный повод напиться, а?
- Вот так так, служишь себе, хлещешься на передовой, а потом тебя прибирает архангел – милая такая участь, да! – прорычал в голос кто-то из его соседей помладше, опустив голову. – Пойдёмте уже, а?
И вся внушительная толпа офицеров довольно быстро и организованно побрела прочь, не очень тихими голосами обсуждая молодость командующего, эпизод с сообщением о его смерти матери, предшествовавший скандалу полумесячной давности, множество тактических побед, одержанных благодаря уму и скорости реакции командира, бросаясь многозначительными намёками о том, что-де все знают, чьих интрижек результат происходящее, и осведомляясь друг у друга о благоприятной погоде для охоты. Уже на пороге, у самого выхода из помещения, кто-то из них, имя которого в общей сутолоке уточнить не удалось, деловито обронил:
- А ведь две недели всего, а? У меня так быстро даже пленные не мрут обычно, господа!
- Тебе ж сказали, он не помер, а улетел с архангелом, - ехидно ответил другой. – Не понял ты, что ли?
- М-да, - ожил вдруг непроницаемый доселе английский посол, роняя слова себе под ноги. – Чертовски грубая работа, чертовски грубая.
И всё же дела, которые были впору скорее премьер-министру, чем соответствовали его заявленному статусу на деле, задержали Великого Инквизитора в его дворцовом кабинете почти до вечера. Он уже собирался уходить, чтоб успеть к закату доехать до дома, как секретарь сделал резкое движение – это означало, что только что полученная новость имеет некую важность. Вздохнув, прелат ответил кивком согласия, тем, который разрешает изложить её, но побыстрее…
- Поймана мятежница, подстрекающая людей на бунт, - Склонившись в глубоком поклоне, вежливо вещал монах средних лет. – При выяснении личности оказалось, что она провела значительное время в действующей армии, умело маскируясь под юношу. А также всплыла деталь – к нашему неудовольствию, она бравирует ей, что она родом из той же деревни, что и командующий де Астерос.
Выпрямившись, он с некоторым удивлением заметил, что его господин холодно улыбается.
- Действительно, занятно, - едва заметно кивнув, усмехнулся Инквизитор. – И что, она здесь, эта героическая сеньорита? – увидев растерянный кивок, добавил холодно, как всегда. – Тогда пройдём, посмотрим на неё и послушаем, что она нам скажет, - и неторопливо поднялся со своего места.
Мануэла Лопес была крупной дородной девушкой, с широкой костью и развитой мускулатурой для своего роста – неудивительно, что в мужской одежде её принимали за юношу, автоматически отметил немолодой рыцарь, рассматривая пленницу, которую для порядка охранники поставили на колени, опасаясь, что упрямица не захочет сделать это сама. Когда-то хорошо остриженные, надо полагать, роскошные светлые волосы сейчас уже лихо спустились ниже плеч, личико было очень миловидным – если переодеть в нужное платье, сгодится даже инфанте во фрейлины, взамен некоторых там болезных… Взгляд, безусловно, дерзкий, но глазки-то очаровательные, цвета неба в ясный день. М-да, молодая женщина, уже умеющая кое-что вместо мужчины на его законном поле – войне, есть очень опасное дело, если она недостаточно умна при этом. Умна ли эта вообще – предстоит проверить, и как можно скорее.
- Мануэла, стало быть? – с интонацией сытого кота осведомился Инквизитор, давая понять, что никакие пламенные взгляды на него подействовать не способны. – А выглядит, как Брунилда, не иначе. Пустите, пусть встанет, что нам, женщину бояться, что ли.
Девушка молча встала, одарив окружающих недобрым взглядом. Чёрно-красное платье её было хоть и красивым, но слишком заметным для той миссии, что она себе выбрала – просчёт или сознательная провокация? – впрочем, с этими юбками может оказаться, что и вовсе платье-талисман, никогда не разберёшь. Держится угловато, неплавно – ага, вообще ещё девчонка…
- Итак, прекрасная донна, Вы, стало быть, недовольны происходящим в стране, - с усмешкой проговорил Инквизитор, пристально глядя в глаза пленнице. – В этом Вы не одиноки, честно говоря, - он смахнул с плеча несуществующую пылинку, - но хотелось бы уточнить Вашу позицию более подробно. Прошу Вас пояснить её, будьте так любезны.
Мануэлита наградила его ледяным взором, но было заметно, что она раздумывает над чем-то.
- Уж не знаю, что Вы наврёте тем, кто продолжает верить Вам как духовному лицу, сеньор, - желчно процедила она негромким звонким голосом, - но отрицать то, что Эстрелладо погиб по воле нахалки в короне глупо, верно?
- Сие ещё никем не доказано никому, а Вы берётесь утверждать об этом так резко? – холодно парировал рыцарь. – Хорошо, продолжайте.
- Разве можно попустить такую несправедливость, как его гибель? – её взгляд стал очень жёстким, хоть слова и звучали тише. – Вы полагаете, что с этим возможно смириться?
- Ни в коем случае, сеньорита, - весело произнёс собеседник холодным великосветским тоном. – Но ведь даже факт гибели ещё не доказан, а Вы уже бушуете. На каком основании, позвольте узнать?
- Останься он жив – байка об архангеле не понадобилась бы никому, разве нет?! – слегка повысив голос, вспыхнула девушка. – Можете сколько угодно уверять меня в этом, но люди не поверят подобным сказочкам! Это я могу Вам обещать уже сейчас – даже если меня казнят, это будет лишь доказательством моей правды!
- «Моей правды», - задумчивым эхом отозвался Инквизитор, пожимая плечами. – Похоже, что это и есть ключевые слова в этом деле. Дама, дерзающая произносить такие слова, всегда имеет амбиции, и немалые. В этом случае пользы своей от казни она никакой не извлечёт – даже если идёт на неё сознательно, - задумчиво говорил он, будто учитель на кафедре, диктующий урок ученикам. – Сеньорита, а каковы Ваши мотивы в случае такого исхода – всё-таки, Вы молоды и красивы, даже слишком, чтоб просто так погибнуть в качестве преступницы, приговорённой к казни? Это Вам зачем, проще говоря?
- Во всяком случае, я делом докажу, что не желаю мириться с гибелью Эстрелладо! – как глазки-то горят, а?
- Сеньорита, а Вас никто не призывает с ней мириться – тем более, что факт её вовсе не доказан, - добродушно рассмеялся рыцарь. – Вы задержаны, как подстрекательница к бунту – стало быть, у Вас есть конкретные предложения, что делать. Будьте любезны изложить их – вполне вероятно, что меня они могут заинтересовать.
- Вы… служите тем, кто погубил его! – почти прошипела девушка. – Таким образом, это не Ваше дело!
- Я служу Господу, сеньорита, прошу Вас не забывать о Нём, - спокойно, без патетики произнёс Инквизитор. – А у Вас есть некая загадочная «правда» - может, расскажете тогда, что это такое?
- Ничего нового для Вас, кроме понимания, что на Бога надеются, но не сидят при этом неподвижно, - с вызовом пожала плечами девушка. – Разве возможно, по-Вашему, позволять дальше творить, что пожелается, тем, кто позволяет такое себе? Что станет со страной, где убивают таких людей, как Эстрелладо?
- Он Вам небезразличен лично, верно? – холодно стрельнул глазами Инквизитор. – Будь на то воля Господа, Вы бы утихли сразу, верно я понял?
- А вот это уже Вас не касается! – сурово огрызнулась девушка, и в её глазах загорелся нехороший огонёк.
- А самого Эстрелладо оно касается, или как? – с интересом спросил рыцарь, и собеседница от волнения пошла радужными пятнами. – Я ведь не зря намекал Вам, что факт его гибели не доказан, милая донна.
- Вы хотите сказать… - поперхнулась она собственными словами.
- Нет, я хотел узнать, касается ли самого Эстрелладо Ваш благородный порыв ко вселенской справедливости? – тем же тоном продолжил Инквизитор. – А также чем он Вам будет обязан в случае успеха Вашей миссии, сеньорита – уж не жениться ли на Вас, а? Я стар, и уже давно не верю в сказки про искренность и человеколюбие – особенно у тех дам, кто научился убивать.
- Это не Ваше дело! – пламя в глазах собеседницы встало ровной стеной. – Рассуждать о таких вещах сейчас, когда его нет с нами – кощунство, Вам не кажется?
- Нет, вовсе не кажется. Вы убедили меня, что я прав, вот и всё, - холодно усмехнулся рыцарь. – Что ж, Вы пока ничем не отличаетесь по сути от инфанты, которую явно ненавидите, но лишь как соперницу. Так что окажись Вы на её месте – то действовали бы не менее жёстко, верно?
- Это неправда! – с жаром выкрикнула девушка. – Я… не могу сделать ему больно!
- Может быть, просто пока случай не представился, - продолжил усмехаться Инквизитор. – Итак, Вы считаете в таком случае врагом инфанту?
- Кого ж ещё? – она даже плечами пожала, резко успокаиваясь. – Это же всё из-за неё.
- А если б он выбрал её? – с ледяным интересом осведомился собеседник. – Мужчины часто совершают подобные вещи, верно?
Она потупилась, закусив губу, затем медленно снова подняла голову:
- Что толку сейчас выяснять это? Перед его гибелью всё это бледно, тускло и недостойно.
- Понимаете, юная воительница, амбиции и любовь никогда не стоят рядом – инфанта, возможно, искренне полагает, что тоже любит, Вам это не приходило в голову? Ей-то ещё обиднее – каково это, когда всё королевство знает, что тебя отвергли? И не война и не монастырь тут не выход, поймите.
- Да плевать мне на её чувства – Эстрелладо погиб по её вине! – снова вспылила девушка. – От этого вся страна пострадала!
- Что-то я не уверен, что Вы бы вели себя лучше, оказавшись на её месте, - весело парировал рыцарь. – Может, потому Господь и не допустил этого, а?
- Вы… чудовище! – со страстью выдавила собеседница и опустила голову, надув губы.
- Небогато, да, - пожал плечами Инквизитор. – Что ж, на сегодня достаточно, уведите.
Как только приказание было исполнено, секретарь, заметив очень лёгкое движение руки своего начальника, приблизился с поклоном почти вплотную, ожидая указаний.
- Нынче же ночью устройте этой дуре побег, - едва слышно сказал ему тот. – И в дальнейшем делайте вид, что она чудом ускользнула из лап преследователей, когда будет продолжать свои выступления.
Монах согласно кивнул без всяких признаков удивления.
Вернувшись в свой особняк, Инквизитор получил самые нужные ему в этот момент сведения достаточно быстро – стоило лишь внимательно посмотреть на дежурящего послушника, как тот, низко кланяясь, тихо сообщил:
- Хуже не стало, господин. Но слишком пока ещё…
«Понял», - означал нисколько не высокомерный, скорее, даже спокойный кивок хозяина дома. Тем не менее, тот довольно быстро проследовал в нужную ему комнату, настолько, что можно было даже отметить, что торопился…
Солнце уже старательно двигалось к закату, щедро разбрасывая ещё плотные золотые лучи на дальние окрестности. У открытого окна, прикрыв глаза, лежал восемнадцатилетний крепкий юноша. К сожалению, бледность на его лице вполне могла поспорить цветом с накрахмаленными простынями и рубахой, а слипшиеся волосы цвета белого золота густой чёлкой прилипли ко лбу. Хотя рослое молодое тело даже чуть превышало те цветущие формы, которые имеет всякий взрослый латник, по хорошо искусанным губам было заметно, что вставать оно не будет ещё несколько суток точно. Правая рука была протянута к раскрытому окну, будто безуспешно пыталась дотянуться до чего-то. Солидный рыцарь, неслышно войдя в комнату в одиночестве, всё же остановился перед раненым, рассматривая его со слишком сильным чувством, чтоб его можно было списать на обычное проявление христианского человеколюбия.
В этот момент Вальтер фон Цоллерн ощутил что-то, что столетия спустя будут называть электрическим разрядом. Изумрудные глаза Эстрелладо сейчас не были видны, но его черты едва ли, не полностью повторяли того, кто двадцать с небольшим лет назад был его шурином. Да и улыбался этот воитель так же, как и Абелард под Франгенгаузеном, оглядывая издали тучу из восьми тысяч дурных мужиков, когда-то одержимых жаждой крови и добычи, а теперь просто трусивших, как обычные разбойники, узревшие расплату за свои дела:
- Вальтер, сегодня мы отомстим за матерей и жён, наконец-то!
- Этот Томас-расстрига попытается сбежать, есть у меня такое ощущение… - задумчиво ответил ему соратник, аккуратно, сдерживая коня, что так и танцевал, почуяв впереди славную свалку…
- Не беда, отловим! – весело пожал плечами Абелард и подмигнул. – У нас с тобой ведь задачка на будущее – сделать ещё сыновей, не забывай об этом.
Убийцы и разбойники в тот день получили своё, их лжец-предводитель вскоре был выдан горожанами, которые вовсе не разделяли его лицемерных оправданий грабежа, убийств и изнасилований. Спокойно выдан на расправу тем, чьи семьи он уничтожил и чьи церкви сжёг. Только Абелард уже больше никогда не улыбался, – и у Вальтера больше не осталось родных людей во всём подлунном мире.
Великий Инквизитор, сам не свой от почти раздавивших его воспоминаний, стоял себе неподвижно. Ресницы Эстрелладо тем временем задрожали, и он открыл глаза. Чуть жаркий от лихорадки взгляд, но вполне осмысленный – и следом за ним та же улыбка…
- Не волнуйся, отец, я просто видел хороший сон, - слабым голосом, но вполне себе радостно проговорил юноша. – Присядь, я позабавлю тебя им.
Едва сдерживаясь, чтоб не рухнуть на отчего-то ослабевших ногах, солидный мужчина непринуждённо устроился рядом на ложе подопечного – не забыв тронуть пальцами лоб больного.
- Если ты смотрел себе сон, то как услышал, что я вошёл? – по-домашнему спокойно спросил он, дабы убедиться, что полностью владеет собой.
- Просто почувствовал, что ты уже рядом, - ответил юноша тем же тоном и тихо вздохнул. – Ты знаешь, отец, я, похоже, крепко влюбился – мне было очень скверно, а она оказалась рядом, поцеловала меня, и стало намного легче, - проговорил он на одной чуть грустной ноте. – Теперь вот стоит задача – найти, кто же это, я не встречал эту девушку ещё вовсе нигде.
- Это точно был сон, что ли? Может, твоя лихорадка шутит с тобой, всё же? – с лёгкой усмешкой осведомился Инквизитор, позволяя раненому держаться за свою ладонь.
Юноша твёрдо и спокойно покачал головой.
- Нет, это было по-настоящему, хотя она сейчас не здесь, где-то очень далеко. Она явно меня любит, и когда-нибудь я обязательно до неё доберусь и сделаю своей, - его глаза на миг вспыхнули таким пламенем, что сомнений, что так и произойдёт, возникнуть не могло.
- Ты хоть знаешь, как она выглядит? Извини, что уточняю, – всерьёз заинтересовался рыцарь.
- Нет, - с грустью вздохнул Эстрелладо. – Но когда встречу, сразу узнаю, конечно.
- Так, любопытно, очень, ага, - озадаченно проворчал Инквизитор, едва сдерживаясь, чтоб не усмехнуться. – По нему тут первые красотки королевства всех сословий сохнут, а ему подавай такую, сам не знает даже, какую! Ну и запросы у тебя, скажем, прямо, хе-хе…
- Ну, разве я виноват, что не хочу тех, кого знаю? – фыркнул раненый, мило улыбаясь. – Нельзя ж связываться с кем попало лишь оттого, что не нашёл своё, верно?
- Так, теперь о земном. Ты знаешь некую Мануэлу Лопес, а? – деловито перевёл на интересующую тему разговор старший мужчина.
Эстрелладо задумался на пару мгновений, явно что-то силясь припомнить.
- А, плясунья на канате из детства, так её звали, точно, - произнёс он без всякого выражения скучающим тоном. – Я ж её столько лет уже не видел, наверное, не узнаю теперь при встрече. Да она уже, должно быть, замужем за каким-нибудь пастухом или лавочником, надо полагать.
- Понял, ладно, - как будто тоже без всякого выражения произнёс Инквизитор. – Ну, теперь я тебя потешу новостями, сынок…
VIII.
Знойный август не посулил в этом году никакой радости, хотя урожай был по-прежнему хорошим. Вместе с офицерами, сбежавшими в свои поместья, вернулись и солдаты, что были под их командованием, и внешне всё это выглядело тихо и спокойно. Но только в положенные дни деревенские старосты не спешили вовсе собирать подати для отправки на королевский двор. В городах одна за другой стали закрываться ювелирные лавки и мелкие ломбарды. Столичные купцы всё реже проворачивали крупные сделки – банкиры отчего-то совсем потеряли к ним интерес. Цены на рынке взлетели в четыре раза! – уверяли королевские поставщики, недоумевая, отчего это коснулось только их, а остальное население молча мрачно посмеивается у них за спиной… В три раза! – уточняли королевские стражники, уже замечая, что их браться могут иной раз спокойно сторговаться и по прежней цене, но как только факт родства становится известен, цена и для них начинает неумолимо ползти вверх, пусть и не так сильно… Портные и вовсе потеряли всякий стыд как в том, то касалось цен для слуг короля, так и в сроках исполнения заказов. Особенно страдали фрейлины инфанты – новое платье отныне стало настоящей неразрешимой проблемой, решать которую приходилось неделями! Мало того, всё это показное равнодушие и нежелание даже за заметную мзду делать что-либо быстро и на совесть, надуманные причины и сложности, граничащие с откровенным враньём в глаза тем, перед кем совсем недавно стелились шёлком, носило столь демонстративно негативную окраску, что поневоле становилось страшно. Духовенство же вовсе устранилось от этих проблем, без устали молча закатывая глаза к небу и бормоча дежурные словеса о тщете существования и несовершенстве мира, повреждённого грехом. Даже Великий Инквизитор резко вспомнил о том, что мирские дела слишком поглотили его монашеское существование, отстранился от всяких комментариев происходящего и укрылся в монастыре под предлогом того, что расследует дело о посещении королевской тюрьмы архангелом Рафаилом, а казённые дела вёл только через посыльных. В роскошных гостиных поселилось мрачное молчание и тревожные вздохи, и там, где раньше всегда царило бесшабашное веселье, не осталось никаких его следов. Зато деревенские развесёлые вечорки носили нарочито беззаботный характер, однако веселились там с таким напряжённым остервенением, будто пытались доказать невидимому врагу любой ценой, что о его существовании не знают и знать не хотят, при этом ежесекундно ожидая битвы не на жизнь, а насмерть. Даже влюблённые всех сословий и возрастов вели себя при встречах друг с другом, словно видятся в последний раз в жизни, и прощались каждый раз так, будто расстаются навеки. Над страной нависло жуткое в своей неизвестности ожидание неведомой катастрофы – и, казалось, начнись светопреставление в виде самого страшного стихийного бедствия – ни одна живая душа бы не удивилась, лишь покивав головой в знак согласия, да ещё испытав мрачное удовлетворение от того, что всё наконец-то рухнуло в пропасть и погибает уже быстро.
Однако была одна живая душа, которой весь этот кошмар никак не касался, которая с невинной детской радостью улыбалась солнечным лучам и уже без всякого неудовольствия, с искренним восторгом любовалась ночными россыпями звёзд в бархатном небе каждую ночь. Эстрелладо напоминал сам себе засохшее растение, которое, наконец, вытащили из тёмного холодного чулана на дневной свет и полили, но сил подняться к солнцу у него по-прежнему недостаточно. Сил действительно катастрофически не хватало – вставать на несколько минут у него получалось не больше трёх раз за день, и поневоле приходилось валяться в гостеприимном монастырском саду днями напролёт, то и дело, впадая в тихое забытье. Деятельная натура прирождённого воина поначалу не желала мириться с таким безобразием и сразу потребовала занять себя хотя бы чтением книг из местной библиотеки, но последствия ударов по голове были безжалостны: сначала довольно быстро буквы начинали расплываться перед глазами и просыпалась тяжёлая мигрень, потом дыхание начинало сбиваться, к горлу подступала тошнота, и дождаться обморока было уже совсем недолго. Это было поначалу обидно до слёз – а между тем эти подлые свидетели бессилия так и норовили взять своё и завладеть неокрепшим телом на целые часы, будучи в своём праве власти над раненым, и борьба с ними выматывала довольно ощутимо. После Эстрелладо научился останавливаться всякий раз, как телом слишком сильно овладевала страшная слабость, и терпеливо ждать улучшения, ровно дыша тёплыми потоками пропитанного запахами цветов и травы воздуха. Он даже вспомнил, как отдавался этим приятным моментам слияния с природой в полной тиши, без всяких мыслей вообще – накануне самых ожесточённых битв ещё совсем недавно, на войне, которую ему всё же удалось выиграть вместе с теми, кто не побоялся идти за ним… Из-за этих вынужденных минут и часов ожидания, когда поневоле становишься спокойным, как ясный вечер, дни и ночи в ослабевшем сознании перепутались. Сначала это не на шутку испугало юношу, после, когда он заметил, что ночью из-за прохлады чувствует себя лучше и начинает верить, что выздоровеет уже скоро – бояться перестал и даже с нетерпением ждал полуночной темноты, когда можно будет всласть подышать и попытаться подвигаться, проверяя, насколько тело в состоянии слушаться хозяина. Однако координация движений пока что никуда не годилась – и только уверения монаха-лекаря, что это временно, ещё способны были как-то заглушить горечь от такой вынужденной беспомощности. Единственное, что могло ещё приносить реальное утешение – это молитва, и юноша старался, со всем пылом желающего выбраться из плена тяжёлого недомогания.
Через две недели после вызволения из пыточной проявились первые признаки того, что лечение, наконец, пошло на пользу – Эстрелладо взялся ходить, уже держась не за стены, а лишь пользуясь тростью, и бродил по саду едва ли не часами, заметно тоскуя о горных тропах и водопадах. Седая прядь в чёлке уже не бросалась в глаза, а на щеках наконец-то поселился румянец. Ещё через неделю стало получаться читать без того, чтоб после мучиться мигренями, и юноша с азартом атаковал библиотеку аббата. Та явно не знала за несколько десятков лет такого вдумчивого и благодарного читателя, являясь, между тем не просто сборищем фолиантов, а реальным архивом для обучения наследников престола. Этакого удовольствия Эстрелладо не испытывал давно – разбираться в залежах энциклопедий, атласов и монографий для него было настоящим наслаждением, а полуночные бдения у телескопа в компании чуткого учителя и наставника, каким оказался Великий Инквизитор, окончательно примирили его даже с собственным созвездием, откуда он вроде бы как был родом. Юноша каким-то необъяснимым чутьём понимал, что знаний за пару недель он наберётся знаний таким способом побольше да получше, чем иной студент – за год, и рвался к постижению нового на всех парусах.
- Так каков общий итог деятельности античных философов? – как бы между делом поинтересовался у него однажды Великий Инквизитор.
- Доказательство двух эмпирических фактов: невозможности постижения истины самостоятельно, без помощи Господа, и целенаправленного служения философии для оправдания любых пороков человеческой души, - ответил Эстрелладо безо всякого выражения, как будто его спросили о погоде, но солидный рыцарь лишь восхищённо покачал головой, пользуясь тем, что этого собеседник не видел.
Ещё через пару недель молодой воин с истинным наслаждением смог позволять себе тренировки по фехтованию – после того, как смог перебороть без оружия всех ведущих бойцов монастыря. Ненавистная слабость начала отступать насовсем, и однажды Эстрелладо в плену азарта молодости и вечернего сплина перемахнул старинную стену и отправился бродить по окрестному скальнику, густо поросшему хвойным лесом. Этим вечером человек, которого он называл своим отцом, не мог навестить его, слишком занятый делами при дворе короля, и хотелось уже развеять тоску хорошей прогулкой. Пара часов в самое тихое и нежное предзакатье в конце лета – что может быть более пьяняще для того, кто уже и чаял увидеть не то что лесные опушки с ягодными кустами, но даже небо над головой с белесой краюхой луны на яркой лазури неба? Заблудиться никак не грозило – склон старой горы везде был ровным и никуда не вилял, кусты и деревья хоть и росли на нём довольно бурно в почти первобытной дикости, но нисколько не мешали держать верное направление. Однако, забравшись на вершину гребня, Эстрелладо, успев наесться по дороге тут и там всякого сочного великолепия, понял, что хоть и немного, но устал.
Валяться на густой поросли розмарина, пышным ковром затянувшего нализанную дождями гальку гребня горы, было восхитительно. Бирюзовый купол неба дразнил намёками на то, что скоро обзаведётся клочками перламутровых облаков – это будет означать, что пора в обратный путь, чтоб послушники не заметили пропажи подопечного с территории, огороженной настоящей крепостной стеной… Задремать, к счастью, тоже не грозило – вечернее тепло парным молоком обнимало выздоравливающее тело, деликатно пробравшись под рубаху и даже не провоцировало возможность взмокнуть после подъёма, но голова уже не плыла, норовя уронить в тихое забытье. Но, всё же, наслаждаясь уединением, удалось далеко не сразу уяснить, что в тишине раздался довольно недвусмысленный шорох – это означало, что рядом кто-то есть.
Должно быть, Эстрелладо всё же ненадолго, на несколько мгновений, прикрыл глаза. Или этого не было вовсе, а он просто засмотрелся на небо, увидев там парящего орла, и загадал желание, как в детстве. Чутьё то ли не сработало, то ли не побеспокоило хозяина, зная, что опасности как таковой нет. А когда оказалось, что талия охвачена крепким объятием, было поздно. Тем более, что прикосновение было приятным и пьянящим, и от чужой руки также веяло молоком. И прежде, чем Эстрелладо соизволил полностью рассмотреть, что за красотка очутилась рядом, её вторая рука уже зазывно прошлась по его волосам. Впрочем, если бы это оказалась деревенская девка, он вряд ли позволил бы ей так вольно обращаться с собой, но взгляды двух молодых аристократов встретились легко и спокойно, после чего невидимая, но страшно мощная искра проскочила у них где-то на уровне талии… Впрочем, паузы это так и не вызвало, и молодой мужчина молча прижал девушку к себе, позволив встретиться теперь и жадным губам. Губы гостьи напоминали черешню и сподвигали продолжать порезвее, но Эстрелладо не спешил, наслаждаясь моментом, как совершенно взрослый и опытный любовник, позволяя тёмно-каштановым волнам волос девушки падать себе на шею. Он лишь вовремя с нужным нажатием двигал ладони по девичьей спине, помогая им обоим воспламеняться желанием. Наконец карие глаза гостьи полыхнули знакомой зарницей, и тонкие черты красавицы заострились в такт усилившемуся дыханию. Заметив, что гостья пытается ускорить происходящее, пытаясь расстегнуть рубаху, Эстрелладо поспешил ей помешать, быстро перевернувшись и очутившись сверху, а затем приподнялся, усаживаясь. Он просто не хотел, чтоб его новые украшения от калёного железа предстали взору – этак ещё завяжется разговор, и будет разрушено всё очарование, да и эти отметки не хотелось вовсе никому показывать, дабы не быть после узнанным по ним.
Грудь у гостьи оказалась даже чуть крупнее, чем нужно, для её возраста – а она была явно не старше самого Эстрелладо – и рука поневоле останавливалась, саботируя слаженные движения, имевшие целью разогреть партнёршу. Оттого же смотреть сверху в глаза даме было удобнее, но говорить так и не пришлось – она ясным взором дала понять, что требует продолжения, он молча снисходительно согласился… В результате пусть и не сразу, но довольно быстро на роскошной фигуре девушки остался только нательный крест, а Эстрелладо позволил себе только расстегнуться – но стонать от сладострастия пришлось обоим. К счастью, в этот раз ни одна человеческая душа не оказалась свидетелем жарких любовных движений – хотя молодой мужчина по опыту уже знал, что случайные лесные прохожие выныривают в таких случаях из ниоткуда… На такой случай он даже не отцепил с пояса кинжал – и смог бы безошибочно метнуть его в любого любопытного так, чтоб надолго отбить желание подглядывать за кем угодно впредь, даже в самые кульминационные моменты приятного занятия. Когда же все стадии наслаждения, которые Эстрелладо с неистощимым терпением воина постарался продлить как можно дольше, остались за плечами, он аккуратно отпустил девушку – и та начала чёткими, быстрыми движениями одеваться. Почти мгновенно застегнувшись, Эстрелладо наблюдал за виновницей своего нежданного удовольствия, потягиваясь на боку, словно сытый кот – раненая спина ещё противно саднила иной раз – и, ожидая, не захочет ли она ему что-нибудь сказать. Но девушка, мигом закончив прибирать себя, только с тревогой глянула разок на клонившийся к горизонту диск солнца, уже чуть размытый маревом тихого вечера, а затем, с чувством крепко поцеловав своего любовника в губы, умчалась прочь очень быстро и по-прежнему молча. Эстрелладо неторопливо поднялся с примятого розмарина, поправил сбившуюся на лоб чёлку и ровным шагом двинулся к монастырской стене. У него вовсе не было желания выяснять, с кем он так близко пообщался, и даже улыбка не появилась на слегка покрасневших губах – в ещё неокрепшем теле вдруг взметнулась волна утомления, и надо было поскорее вернуться назад, дабы успеть до начала сумерек.
Но к следующему вечеру он почувствовал себя намного лучше, чем можно было ожидать, и в трёхминутке одолел своего напарника по фехтованию. Тот лишь молча с восхищением покачал головой – ему ведь столько приходилось тренировать лучших бойцов королевства… Таким образом, эта небольшая новость донеслась до Великого Инквизитора раньше, чем тому пришлось, ступив на монастырский двор, увидеться с тем, кто был ему на склоне лет вместо сына. Однако, оценив размеры изумления доложившего известие, солидный рыцарь всё же решил успокоить того кратким комментарием:
- И что в этом удивительного, если учесть, что этот гранд подарен нам небом? Порядок, стало быть.
Послушник хлопнул себя по лбу, а затем застыл в почтительном поклоне. Однако, двигаясь один к кабинету, где Эстрелладо расположился с книгами, Инквизитор промурлыкал себе под нос некий лиричный мотив, правда, этого не слышал никто, кроме каменных сводов коридора:
- «Поймете ли меня, решите ль удивиться – мне, право, все равно, я нынче - свой двойник. Но вы, тоску кляня, способны хоть напиться. А я уже давно от этого отвык», - и, затем, уже остановившись перед дверью, он почти прошептал с игриво-великосветской интонацией. – Сеньор Пилат, выделка щенка под капитана почти закончена, так может, уже пора идти де-семь?
Эстрелладо бросился молча обниматься с вошедшим к нему тевтонцем, и тихо прижался к тому, кто был ему единственным в мире родным человеком. Тот позволял юноше наедине с собой такие порывы, отлично понимая, каким на деле ранимым оказался молодой командующий армией, спасший страну. Затем оба уселись за столом – как раз в этот момент дверь открылась, пропуская послушника с подносом. Дождавшись, когда монах расставит всё нужное для ужина и исчезнет прочь, Вальтер фон Цоллерн неторопливо разлил вино по бокалам, краем глаза следя за движениями юноши, и без труда заметил в них ту бессознательную плавность, о которой не догадывается никогда тот, у кого она проявляется…
- Хм, так вот отчего ты у нас теперь такой ловкий стал, - с лёгкой усмешкой обронил взрослый рыцарь. – Что ж, поздравляю тогда.
Щёки Эстрелладо заметно порозовели, и он даже опустил взгляд.
- Не было повода отказывать как-то, - смущённо проговорил он. – Налетела сама, как ветер, и умчалась.
- Жалеешь? – весело поинтересовался собеседник, отпивая из бокала.
- Нет, - холодно покачал головой юноша. – Она не дала понять, что я ей ещё как-то интересен, даже имени не спросила. Так что ещё раз я, пожалуй, не стану.
- Если она довольна, значит, захочет ещё раз, не сомневайся. А кто ты, она могла и знать, - спокойно откомментировал старший мужчина, и, заметив, что ресницы младшего дрогнули, добавил. – И не смей краснеть, если она была довольна – других поводов у мужчины для этого нет, запомнил?
Эстрелладо со вздохом отпил половину бокала.
- Зря я расслабился, стало быть. Потом не докажу ничего и останусь виноватым в чём попало.
- Ну, если не хочешь продолжения, то можешь и забыть сам об этом, это твоё право. Но обычно ведь не хочется забывать, верно? – хитро осведомился Инквизитор, приступая к еде.
- Желание и любовь – разные вещи, - хмуро заметил Эстрелладо, следуя его примеру. – А люди их путают постоянно… Я оказал услугу незнакомке, но я люблю не её.
- Эге, да ты уже совсем взрослый, раз даже имени не спросил, - нарочито беззаботно проворчал рыцарь, растягивая слова. – Этак тебе и корона будет в самый раз, если что.
- Что случилось с королём? – потемнев, тихо спросил юноша. – И причём тут я вдруг?
- Пока ничего, - пожал плечами собеседник. – А ты просто симпатичнее, чем марионетка Парижа или его соседа через Ла-Манш.
- Разве есть идиоты, желающие сделать такую рокировку? – с горечью покачал головой Эстрелладо. – Предположим, я удрал на море или к русским – и что, банда де Солера рассчитывает усидеть? А не проще ли помирить народ с королём?
- Идиотов, жаждущих прирезать короля под недовольство народа, найдётся всегда – не забывай про бродячий цирк, в который попала твоя мать, - в тон ответил Инквизитор. – Если ты удерёшь из страны, тем вернее это случится – а де Солер со своими уже и сам не рад содеянному, но полезет к трону в любом случае. Ему придётся удерживать власть реками крови, пока не прибудет родовитый назначенец, который сам со страху всё ему позволит. Но когда ты объявишься живым, народ тебя сам занесёт к трону – и уж тогда соседи предпочтут иметь дело с тобой, чем с этой компанией. Наша задача – сделать так, чтоб крови, особенно простолюдинов, пролилось как можно меньше. Иначе этой стране конец, и ты зря воевал за неё.
- Хорош же я буду, дожидаясь, пока короля убьют! – вспыхнул грозовыми молниями в изумрудных глазах молодой воин. – Да и казнить всю эту банду высокородных негодяев мне не будет особо приятно, подобные вещи не способны принести чего хорошего. А лично король мне и вовсе пока ничего плохого не сделал, просто мы друг друга не поняли. Нет ли способа спасти его, в таком случае, и чтоб без чего жёсткого?
- Что ж, ты настолько его моложе, но уже настолько умнее, - задумчиво проговорил Инквизитор, что-то вычисляя в уме. – Есть, конечно, успеть ещё можно, но тогда придётся вытащить тебя пред очи Его Величества при всей державе – а тогда и твоя жизнь будет под угрозой сразу, понимаешь?
- Прикрыть собой короля достойнее, чем ждать, когда его прирежут, чтоб наказать убийцу, - сурово обронил Эстрелладо, пожимая плечами. – Что мне будет, пока я не встретил свою единственную, лишняя царапина, да и всё. И я не могу себе позволить ждать, когда убийцы покажут своё истинное лицо, дорвавшись до власти – нетрудно видеть, что это будет, просто вырежут всех дворян сперва, а после и народ уморят голодом, это ведь мечта апологетов освобождения из бродячего цирка.
- М-да, ты хорошо понял по книгам, что такое республика, - сокрушённо покачал головой Инквизитор, - а ведь я тебя с этим контингентом ещё и не знакомил никак. Итак, ты действительно хочешь спасти страну и короля?
- Выбора нет, - спокойно посмотрел в глаза собеседнику молодой воин. – Кто, если не мы?
- Послезавтра придётся рискнуть уже, сынок, - севшим голосом обронил рыцарь и опустил глаза.
- Не дрейфь, папа, прорвёмся, - весело улыбнулся Эстрелладо. – Бог не выдаст, свинья не съест.
Празднество по случаю дня Воздвижения Креста Господня при дворе короля в этом году пышным не было, отдавая скорее заметной скромностью – с присущей моменту строгой торжественностью. Молодой цвет дворянства не блистал, почти полностью отсиживаясь в поместьях под разными предлогами, и даже фрейлины инфанты разочарованно глядели по сторонами скучающими взорами. Взамен была просто прорва молодого духовенства младших чинов, прибывшая вместе с кардиналом и едва не лопавшаяся от гордости, что попала ко двору – но кого из уже городских жеманниц могли интересовать эти праведные провинциалы? Такого добра дома – завались, в любом приходском храме сыщется пара-тройка, не за этим стоило в столицу ехать. С посланниками из других земель с их сопровождающими уже с месяц как тугая напряжёнка – после Преображения, когда сообщили о исчезновении из тюрьмы Эстрелладо де Астероса якобы на крыльях архангела – их и вовсе стало как-то не видать. Народ на улицах подобострастно улыбался ризам да иконам, но было заметно, что больше угрюмо молчал, словно перепивший завсегдатай кабака, от которого уже в любой момент можно ожидать чего угодно. Всё напоминало о том, что невидимая пропасть уже вольготно разверзлась под ногами, и ничего хорошего никто уже, кроме привезённых кардиналом неунывающих в своей истовой вере, не ждал. Праздник прошёл с достойным церемониалом, но радости, как раньше, не принёс почти никому, заставляя поневоле делать вид, будто всё хорошо. Оттого отлучку Великого Инквизитора на несколько минут перед самым завершением действа, не заметил никто, даже король.
Когда же церемонии подошли к финалу уже в тронном зале, некоторые епископы взялись тихо шушукаться, заметив, что рослая фигура тевтонца обозначилась около короля на таком расстоянии, что следовало ожидать сегодня некой неизвестной ещё новости… Лишь бы только эта новость не была того же сорта, что и в прошлый раз, заметил один. Но вообще-то, приличный срок по выяснению дела о чуде с архангелом уже на исходе, напомнил другой. Нынче повод самый что ни на есть подходящий, подытожил третий, не в день же Девы Марии сообщать подобные вещи. А если сообщать и вовсе нечего? – цинично усмехнулся сосед второго, не меняя никак своего восторженного выражения на лице, подобающего восприятию благодати в святой день. Обсуждение норовило стать бурным, и кардинал неодобрительно глянул в сторону праздноболтаюших клириков. Рты закрылись, но глаза загорелись хитрым огоньком. Было отчего – услышав же протокольные слова о радости, ниспосланной небом на страну, которым с изумлением и тайной надеждой внимал король, лица их преосвященств и вовсе засияли неземным блаженством.
- Установлено достоверно, что не далее как сегодня на рассвете сей посланец архистратига воинства небесного вновь снизошёл на землю перед воротами монастыря, что расположен…
Где именно находился и какой монастырь, не расслышал никто, – и вовсе не из-за общего полувздоха-полустона… Пока Инквизитор ронял слова без всякого выражения, на пороге зала появилось шестеро людей в монашеском одеянии, с капюшонами, надвинутыми полностью на лицо, а посреди них шагал ещё один человек, со слишком правильной фигурой для монаха, слишком высоким ростом и чеканным шагом для простолюдина, полностью закутанный в плащ до пола, с опущенной головой – это было, впрочем, излишне, ведь его лицо также безнадёжно скрывал капюшон. Эта странная подчёркнуто скромная процессия неторопливо, но и вовсе немедленно двигалась к трону, замерев неподвижно лишь на положенном расстоянии от него.
- Братия сочла необходимым доставить того, кого оставил нам в сегодняшний великий праздник Воздвижения Креста Господня сам архангел Рафаил сюда, без всяких промедлений, - деловитым тоном пояснял Великий Инквизитор, при этом лицо его оставалось полностью непроницаемым, без малейшего намёка на какую-то эмоцию или мысль. – Они считают, что это принесёт радость и славу королевству в столь особенный день.
- Что ж, значит, нам стоит познакомиться с этим человеком, видимо, - озадаченно произнёс король, совершенно не зная, как ему реагировать на происходящее, и, увидев краткий вежливый кивок умолкнувшего собеседника, осмелел и проговорил с обычным апломбом повелителя. – Приветствую тебя, посланник неба, ты можешь уже и открыть своё лицо. Я буду рад увидеться с тобой.
Монахи застыли, явно припав на одно колено и не поднимая почтительно склоненных голов, а человек, шедший между ними, выпрямился окончательно – стало заметно, что роста он отнюдь не маленького и в плечах довольно широк, однако капюшон ещё полностью заслонял его лицо. Это движение произошло уже в полной тишине, казалось, даже воздух в зале застыл на месте на несколько мгновений.
- Рад слышать столь радушные слова, Ваше Величество, - произнёс незнакомец чуть глухим голосом, который пока ещё не узнавало ни одно, самое хитрое шпионское ухо. – Я просто пришёл поздравить Вас с праздником, мой король, - вежливо сказал он спокойным тоном и резким движением сбросил капюшон с головы на плечи. – Да благословит Вас Господь, - Эстрелладо вежливо склонил голову, и на глаза ему лихо упала чёлка цвета белого золота, со слишком заметной полосой седины для того, к кому он обращался.
IX.
- Действительно, чудо Господне, отцы, - с приторным елеем в голосе тихо пробасил один из престарелых епископов, обращаясь к своим соседям, однако в глазах его ясно читалось: «Какая топорная хитрость, однако!»
Сам кардинал, сделав шаг в сторону монарха, радостно обнимавшегося с гостем, что скинул с головы капюшон, картинным жестом приветственно поднял руки, будто провозглашал великое известие, и знай, сиял себе благостью на зрителей.
- Да, радеет Господь о державе нашей, раз ниспосылает нам такие радости в столь святой день! – с возвышенной патетикой отозвался другой епископ, всем своим видом молча вещавший: «Да уж, не праздник Воздвижения Креста Господня, а какой-то карнавал рождественский!»
- Вот же какое счастье способно быть ещё в богоспасаемой стране нашей! – вторил ему сосед, истово кивая головой. – И сколь промыслительно было явить это руками Великого Инквизитора, братия! – меж тем в глазах его читалось напрямую: «Так-так, пригрели мы тут этого сумрачного северного варвара, а он нам из Святой Церкви балаган устроил, негодяй!»
- И всё же, какое счастье лицезреть спасителя державы целым и невредимым, хвала Господу! – поддерживал ещё один, явно на деле желая сказать: «А не пахнет ли тут военным переворотом, братия? Чего ради вся пьеска-то разыграна?» - Господь не оставляет своей милостью настоящих героев!
Чего же было больше на лицах придворных нынче – радости или тревоги, не рискнул бы уточнять никто. Они в растерянности слушали, как король рассыпается в любезностях перед своим главнокомандующим, искренне уверяя, что рад несказанно его видеть снова, что прошлое недоразумение следует предать забвению, что счастлив будет подарить ему одно очень милое поместье, как-никак, по его вине молодой гранд ещё не сумел толком стать им полностью, что страна истосковалась по своему спасителю, и теперь всё будет превосходно… Эстрелладо спокойно слушал, вежливо припав на колено перед сюзереном и чуть склонив голову – из-за этого королю было очень сложно понять, чего стоит ожидать от него в следующий момент, и монарх заметно нервничал – для самого себя, разумеется. Тем более, что инфанта, взрослая дурочка, уже успела снова наглупить, обронив вслух вполголоса: «Жив?! Как странно…», а таких ошибок действительность просто не прощает никому и никогда. Тем более, что молодое духовенство, которое притащил сюда нынче кардинал, дабы заполнить им место тех придворных, что молча устранились, желая дать понять, что очень недовольны гибелью в застенке командующего армией, разъехавшись после праздника по своим приходам и монастырям, вернее всяких герольдов сообщит о происходящем сейчас во дворце, и будет о том ещё не один год рассказывать каждую неделю всей провинциальной пастве. Тем более, что если ранее армия просто отсиживалась у себя в деревнях, то сейчас, получив назад своего обожаемого командира, будет подчиняться только его приказам, и неизвестно, к чему это может в итоге привести. Взволновавшись от всего этого не на шутку, король не понимал, отчего Эстрелладо столь тих и спокоен – никакой эмоциональной волны от юноши не ощущалось вовсе, и это только пугало.
На самом деле, хорошенько намучавшись в недавнем прошлом телом и душой, молодой гранд действительно ничего не чувствовал внутри себя, кроме тихого опустошения и осознания необходимости делать, что делает. В уставшем сердце сияло ясное зимнее солнце над ослепительной снежной равниной – и ничего не происходило. Ещё ему было искренне жаль короля, вынужденного опасаться того, кто мог затаить на него злобу – по всей привычной придворной логике – и оттого со всем тщанием пытавшегося радушием исправить произошедшее. Было также грустно оттого, что так или иначе от происходящего ничего другого ждать и не приходилось – искреннее счастье тех, кто был рад его возвращению, не могло всерьёз согреть молодого человека, а фальшивое он ощущал сквозь одежду теперь кожей в сотни раз лучше, чем до страшного приключения в пыточной. Оттого это почти безжизненное спокойствие угнетало всякого, кто смог разглядеть его сквозь толщу собственных резонов, эмоций да умозаключений. Но вот поток настоящей, хоть и омрачённой опасениями о будущем и чувством вины, радости короля чуть утих, было приказано встать, и Эстрелладо с дежурным изяществом поднялся с колена, вытянулся в полный рост – и отчего-то именно сейчас присутствующие заметили, что он выше сюзерена на полголовы, как не больше.
- Всё хорошо, Ваше Величество, - едва слышно произнёс наконец юноша, и его изумрудные глаза стали глубже океанской пучины в солнечный день.
Вместо положенных по протоколу заверений в том, что он счастлив оттого, что смог порадовать августейшую персону своим возвращением, Эстрелладо тихо промолчал, почтительно склонив голову, и это напугало монарха не на шутку. Настолько, что в этом не понятном ещё ему спокойствии послышались холодные сентенции вроде «тебе конец» или «убью, и очень скоро» - и король почти с ужасом покосился на непроницаемое лицо Великого Инквизитора. Тот, заметив это и поняв настоящую причину – остальным показалось, что тевтонец просто исполняет некое молчаливое указание, сделал отрицательный жест головой и тут же замаскировал его, начав со своей извечной невозмутимостью ронять слова.
- Я прослежу за подготовкой документов на имя де Астероса, Ваше Величество. Но если желаете, то мы можем поговорить с ним прямо у Вас или у меня в кабинете. И даже сейчас.
- Прекрасное предложение, дорогой фон Цоллерн, - мигом овладев собой, с церемонным апломбом произнёс король, надменно оглядывая остальных присутствующих. – Но возможно, кто-нибудь ещё сочтёт нужным теперь сказать нашему другу что-либо прямо сейчас? Право, это самый подходящий момент.
Великий Инквизитор вежливо пожал плечами и почтительно поклонился, а в глазах Эстрелладо наконец вспыхнул огонёк слабого интереса к происходящему, и это уверило монарха в собственной безопасности. И, хотя в глубине души король проклинал протокольную заминку, желая немедленно узнать все подробности исчезновения из тюрьмы и дальнейших приключений своего главнокомандующего, то, что произошло, насытило его любопытство полностью.
- Де Астерос! – раздался взволнованный донельзя голос де Солера, и тот бегом приблизился к тому, кого вся страна считала погибшим. – Позволь!
Эстрелладо с достоинством молча поглядел холодным вопросительным взглядом на того, кто сделал всё, чтоб не оставить его в живых… Как на неодушевлённый предмет. Но де Солер хоть и был напуган, как пойманный церковный вор, но шёл ва-банк, прекрасно зная это. А Эстрелладо не знал, и оттого следующий маневр врага застал его врасплох. Кавалер инфанты поспешно достал что-то из потайного кармана на груди, и протянул эту вещь ему на ладони.
- Твой? – деловито поинтересовался де Солер, и Эстрелладо против воли похолодел – в руке врага лежал его собственный нательный крест, который с него сорвала инфанта, прежде чем отдать палачам на растерзание…
- Да, мой, - холодно ответил молодой воин, ничем не выдав своего смятения, даже не ощутив вполне логичной для такого случая и ожидаемой бури эмоций.
Однако, эта буря молча разразилась в каждом из присутствующих на свой лад – кроме разве что Великого Инквизитора…
- Тогда забери своё, пожалуйста, - вежливо произнёс де Солер, глядя немигающим взглядом – он-то понимал, что ему удалось достать собеседника, хоть тот и с честью отразил удар. – И прими самые искренние извинения и уверения в преданности, прошу тебя. Как видишь, многое из твоих приключений стало мне известно лишь после.
Эстрелладо почувствовал, что усмешка так и просится ему на лицо, но не позволил себе этого, поняв вдруг, что как раз его невозмутимость, вызванная сильной душевной усталостью, сейчас является его настоящим оружием… Он спокойно забрал крест вместе с цепью и хладнокровным движением положил его в карман.
- Хорошо, я подумаю на досуге над тем, что ты сказал. Всё у тебя? – и, увидев растерянный кивок, надменно добавил. – Пока свободен.
- Как??? – взвизгнула вдруг инфанта, обретя наконец дар речи. – Ты что же, выкрал его крест у меня из спальни, негодяй?!
Де Солер величаво обернулся на этот вопль и горделиво улыбнулся в ответ змеиной улыбочкой.
- Да, это так, Ваше Высочество, - елейным голоском ответил он, жеманно кланяясь. - Я решил, что коль скоро владелец креста там всё равно никогда не появится, то вещь нужно вернуть хозяину. Разве я не прав? – он картинно обернулся за поддержкой к остальному двору, который уже не сдерживал сдавленный стон от шока… - Де Астерос, - с деловитой серьёзностью попросил он того, кого совсем недавно ещё хотел сжить со света, а сейчас желал бы видеть своим союзником, - пожалуйста, ради всего святого, сними рубаху, а?
Эстрелладо против воли ослепительно осклабился, но уже не жалел об этом и лишь столь же деловито спросил:
- Ты всерьёз полагаешь, что стоит?
- Я считаю, что это просто необходимо, - с вежливым поклоном серьёзно ответил де Солер. – Сделай, прошу тебя, это очень важно сейчас.
Эстрелладо застыл на пару мгновений, обдумывая, стоит ли делать просимое, но тут раздался очень важный в своей значимости голос короля:
- Де Астерос, я, право, просил бы тебя о том же, будь так любезен, право.
- Хорошо, - без всякого выражения сказал Эстрелладо, медленно расстёгивая куртку.
Когда же страшные следы от калёного железа предстали взорам присутствующих, поднялся заметный стон, переходящий в гвалт, а король побледнел так, что вполне мог очутиться в обмороке.
- Так я и знал, - с горделивым апломбом победителя перекрыл тяжёлый шум де Солер, картинно всплеснув руками. – А ведь когда я оставил тебя разговаривать с Её Высочеством, де Астерос, ничего этого не было, а крест был при тебе, верно?
Эстрелладо лишь кивнул головой – никакого торжества от происходящего он не испытывал, только горькую досаду.
- Ты ещё скажешь, что палачи-нехристи не были твоими слугами, - холодно процедил он, одеваясь.
- А не скажу, - с заметным вызовом произнёс де Солер. – Но я не давал им приказа делать такие вещи, верно?
Эстрелладо сурово кивнул, стиснув зубы – об этой стороне вопроса он не думал…
- И что, вы оба сейчас посмеете утверждать, что этот приказ отдала я? – инфанта даже тронулась со своего места, чтоб подойти поближе…
- О нет, Ваше Высочество, мы предоставляем Вам право самой сказать об этом, - с почтительным поклоном поспешил заверить де Солер. – Вы злитесь на де Астероса – всего лишь за то, что он не лежит у Вас в алькове, подобно другим слабым людям.
- Какие глупости, - ослепительно улыбнулась принцесса, приблизившись настолько, насколько позволял протокол. – Тех, кто дерзит мне, я заставляю об этом пожалеть, де Солер, не забывайте об этом. И не моя вина, что кто-то решает вдруг подражать мне, верно? – она уставилась пронзительным взглядом в лицо тому, кто имел наглость не умереть от пыток. – У нашего героя всё же очень своеобразная манера вести себя, разве не так?
- Я всего лишь просил оставить меня в покое, - холодно сказал Эстрелладо вполголоса, выдержав взгляд.
По всему помещению раздался заметный шелест в несколько накатов…
- И что ты приказала сделать с моим командующим, а? – тоном разгневанного отца взревел король. – Быстро говори!
Инфанта не особо смутилась и спокойно произнесла:
- Я же не говорила им ничего фатального, нужно мне будто на такие вещи смотреть. Сам, должно быть, сказал им что-то, раз с ним так обошлись.
Эстрелладо понял, что теряет самообладание, и загрустил – сил не вспыхивать заметно у него хватило, но лучезарное солнце внутри потухло, уступив место клочковатому сумраку, наполненному неизвестно чем… Но прежде, чем он понял, как ему стоит реагировать, раздался очень твёрдый в своей неизменной доброжелательности голос, и кардинал подошёл столь же близко – теперь он встал напротив де Солера так, что видел перед собой всех троих, а инфанта оказалась у него по правую руку.
- Ваше Высочество, а при каких тогда обстоятельствах нательный крест де Астероса мог оказаться в Ваших руках? – наполненным терпения тоном исповедника произнёс кардинал. – По всей видимости, когда он оказался в том положении, в каком не сопротивляются, верно?
Эстрелладо молча потупился, но не пошевелился, хотя понял, что его снова выручили. Однако позволять себе расслабляться было нельзя - глаза инфанты вспыхнули грозовым пламенем, не дождавшись бурной реакции с его стороны, и даже голову молодая женщина подняла выше и значительно более надменно, но не сразу нашлась, что ответить, а кардинал не дал ей нужного времени.
- Стало быть, Вы позаботились об этом сознательно, Ваше Высочество, - подытожил он, неторопливо выговаривая слова тоном строгого наставника. – Но если Вы при нехристях позволяете себе срывать крест с пленника, то как расценивают такой жест заплечных дел мастера? Конечно, вслух отдавать приказ уже и не обязательно, да.
- Я не обязана Вам отчитываться в своих действиях! – сурово прошипела инфанта.
- Мне достаточно того, что Вы не опровергли моих предположений, - вежливо кивнул кардинал. – Благодарю, Ваше Высочество.
- Уж что ты точно была делать не обязана, так это то, что сделала! – взревел вне себя от гнева король. – Вон с глаз моих отсюда, пока я буду думать, что делать теперь с тобой!
Инфанта дёрнулась, как от пощёчины, но нисколько не утратила своего высокомерного апломба. Она с возмущением почтенной дуэньи пожала плечами и молча развернулась спиной к мужчинам, чтобы выйти прочь царственной походкой. Хотя она двигалась с истинным величием, нисколько не затушёванным сознанием собственной неправоты, ни одна живая душа не двинулась за ней следом, и это вовсе недолгое дефиле прошло в гробовом молчании. Люди пропускали принцессу, просто шарахаясь в стороны и старательно пряча взгляды кто куда. Фрейлины кто смотрели ей вслед, дрожа, как осенние листы на ветру, кто – с ужасом в глазах глядели на помрачневшего короля. Молодое духовенство потупилось, поспешно и тщательно приняв постный вид. Эстрелладо покосился на де Солера – тот наблюдал происходящее с оттенком мрачного торжества на лице, но заметив, кто на него смотрит, сразу подобострастно улыбнулся ему, прекратив смотреть вслед принцессе.
- Я-то, дурак, всерьёз полагал, что ты её любишь, - вполголоса заметил ему Эстрелладо, устало вздохнув, - а тебя волновало лишь, чья она дочь, стало быть, - но эти слова, упав в полной тишине, были слышны всем.
Де Солер вспыхнул, полностью прочувствовав стиль ответного удара того, кого успел недавно сделать своим врагом, но в его глазах сейчас светилось лишь уважение и восторг перед достойным противником…
- Де Астерос, есть вещи, которые много важнее любовных сантиментов!
- Да, я уже знаю это, - холодно кивнул Эстрелладо. – Но есть сантименты, а есть любовь – ты-то хоть об этом знаешь? Тебе нисколько не жаль оступившегося человека, что ли?
- Ну и что? – недоумённым тоном прогрохотал де Солер. – К чему это ты говоришь сейчас?
- А то, что я не знаю теперь, как мирить отца с дочерью, а всё из-за твоих интрижек, - с холодной грустью заметил Эстрелладо, складывая ладони у себя на талии. – Не мог со своим делом подойти ко мне после разве, не при всех? Думать надо иногда головой, право!
Де Солер даже чуть сжался в комок, настолько эта контратака оказалась для него сюрпризом, но взгляд, которым он наградил противника, против ожиданий того уже совсем не содержал в себе злобы, лишь восхищение чужим мастерством.
- Прости меня, де Астерос, - с напускной кротостью произнёс он, почтительно кланяясь. – Я больше не буду.
- Свободен, - ледяным тоном уронил Эстрелладо, действительно начиная сильно уставать от происходящего.
Возможно, что-то при этом блеснуло на краткий миг в его глазах, но скорее де Солер уже учуял, что дело заходит слишком далеко, и предпочёл воспользоваться возможностью вовремя уйти, не забыв при этом раскланяться с исключительной учтивостью. В это время последний из болтавших между собой епископов тихо обронил реплику соседям:
- Щедро одарил талантами Господь нашего честного де Астероса, братия! – и, получив от них целую кучу подобострастных улыбок и поддакиваний, засиял благостной улыбкой.
- Пройдём-ка тогда в мой кабинет, де Астерос, - преспокойным тоном произнёс вдруг король. – Да и Вы, Великий Инквизитор, мне тоже понадобитесь, идёмте.
Тихий вечер потихоньку спустился на излучину сошедшей с гор полноводной реки, в корне которой, у самого подъёма в горы, расположился солидный замок. Солнце сияло ещё жёлтым огнём, щедро заливая своим сиянием рощи, леса и поля роскошного поместья с его сытыми и довольными жителями. Белый кусок луны, правда, уже висел над аппетитным пейзажем уже давно и заметно, намекая, что скоро тёплый сумрак придёт себе с востока, затянув шалью с россыпями звёзд сначала только один уголок неба, а после растянет её на весь купол, позволив цикадам строчить хвалебные рулады мирозданию. Кабинет хозяина замка располагался в самой верней башне, под крышей, и позволял из окна смотреть на всё тихое сентябрьское великолепие, наслаждаясь также ароматом роз, что были насажены среди камней везде и всюду по всем линиям стен и мощёного двора. Этот кабинет уже успел порадовать своего нового владельца самой современной техникой наблюдений за звездами и земной поверхностью, дорогими картами земли и неба, кучей интересных монографий по всем отраслям науки, большей частью ни разу никем не открытых, и целым крылом библиотеки, набитой книгами до отказа – и какими книгами, ах! Эстрелладо был пьян без вина, лишь ознакомившись с этим богатством, и смотрел сейчас из окна на своё поместье, с огромным трудом заставив себя понять, что это теперь – его, и самые смелые мечтания детства и юности даже рядом с этим не валялись. Про оружейную можно было даже не вспоминать… Однако хмель в голове был вызван также и опасениями о будущем – столь отличная экипировка для дальнейшей работы, её наличие говорило само за себя, на каком уровне ему теперь предстоит работать, и осознание огромной ответственности, что свалится вот-вот на его ещё юные плечи, заставляло душу трепетать в её тихой глубине очень заметно. Вчерашний латник, ничего толком не видевший, кроме родной захолустной деревни да тесных городских улочек, кое-как привыкший спокойно ходить по дворцовым интерьерам с лёгким сердцем – они ведь принадлежат чужим людям – и оттого с лёгким сердцем ощущавший себя спокойно где угодно, сейчас был придавлен сознанием того, что вся роскошь, которую он с такой симпатией привык лицезреть, ничего не чувствуя, кроме эстетического любования, теперь принадлежит ему лично. Эстрелладо был по-настоящему потрясён, увидев везде в поместье свой герб – значит, король действительно и не намерен был губить его в застенке, просто решив выждать немного, чтоб пленник сам сообразил, что от него ждут всего лишь извинений за резкие слова, а тем временем мастера различных ремёсел тем и занимались, чтоб новый хозяин прибыл к свой дом так, будто он всегда ему принадлежал. Ещё раз с сомнением поглядев на изображение четырёхлучёвой звезды, горящей где-то среди прочего звёздного неба, выписанного точками на щите, и радуясь, что он сейчас один переживает это смятение, Эстрелладо прошептал, не отводя восторженного взгляда от прекрасной картины вечернего пейзажа:
- Это ведь всё не моё, но оно – для меня. А зачем? – он прикрыл глаза, запрокинув голову вверх. – Раз это всё – мне, значит, я очень должен, верно, Господи? Вразуми меня, прошу тебя.
Дождавшись, когда горло захлестнёт тихая волна тепла, такая, которая ощущается на мессе от алтаря, юный гранд метнулся вглубь теперь уже своего кабинета, чтоб поспешно налить себе вина и успокоиться. Однако залпом опрокинутый в себя бокал белого ничем не помог ему, и молодой воин вернулся к окну, продолжая любоваться поместьем. Положив руку на край, он снова заметил гербовый перстень – пальцы ещё не привыкли к новым драгоценностям…
- Да, это то, что я всегда хотел, - задумчиво проронил юноша не слышным больше никому шёпотом. – Но уже и не всё, что хотел, верно? – лёгкий порыв ветра скользнул по лицу, будто решив приласкать, и Эстрелладо сам не заметил, что смотрит уже куда-то в синюю даль, явно желая увидеть то, что отсюда невозможно ешё разглядеть в самую мощную подзорную трубу. – Ты… где, а? – спросил он уже явно кого-то, кто принадлежал к людскому племени, не шёпотом, а вполголоса. – Ты меня такого будешь любить, а? – со страстью в голосе тихо прорычал он, как будто знал наверняка, что его слышат там, где надо.
Подождав с полминуты, словно желая получить ответ, Эстрелладо продолжил звать свою невидимую собеседницу:
- Ты что, не можешь прийти сама, да? Тогда дождись меня, хорошо? – он сказал это так, что могли бы растрогаться скалы, и нимало не смущаясь, прикрыл глаза, запрокинув голову назад – пришлось даже держаться второй рукой, чтоб сохранить равновесие… - Мы обязательно встретимся, любимая…
Накатила волна молочно-медового тепла, полностью прикрыв слипшиеся вдруг ресницы, и даже дышать стало намного легче – сердце успокоилось и перестало трепыхаться в растерянности, стуча теперь тихо и ровно, как уже бывало не раз… Эстрелладо наслаждался, чувствуя, как волосы ласкают нежные девичьи руки, хотя самой дамы рядом с ним не было. Люблю, - пытался он сказать вслух, но губы не слушались, будто не то занемевшие, не то занятые поцелуем. Перед глазами вспыхнуло бело-голубое сияние, застившее дневной свет – но разглядеть что-то в этом потоке света было совершенно невозможно. Какая же ты у меня из себя? – пожелал узнать Эстрелладо, но прежде, чем перед глазами или в мозгу смог обозначиться хоть какой-либо образ, поток тепла стал ослабевать, норовя, как видно, прерваться… Опять ей мешают слышать меня, - с досадой скрипнул зубами молодой человек, понимая, что чудо снова заканчивается. Он упрямо тряхнул головой, не открывая глаз, и послал в неведомую даль мысленный крик: «Ты всё равно будешь моей, помни об этом!!!» И почти сразу всё очарование пропало, как и не было вовсе этих напоенных тёплой негой минут, ради которых только последнее время и стоило жить…
Эстрелладо открыл глаза – теперь он ощущал себя, как накануне одной из битв, перед самым рывком в гущу рубиловки, и стоял себе горой, совершенно ровно, глядя в никуда перед собой. И этот рефлекс оказался очень кстати – за спиной явно кто-то есть, аккуратно нашёптывало дополнительное чувство… Где-то в глубине даже стало зарождаться ещё одно – раздражение от того, что его смеют беспокоить в его собственном доме, и стремление проучить наглеца. Но на этот свой естественный апломб молодой воин внимания обращать не стал, безошибочно определив спиной, что гость материален, уже находится где-то на пороге кабинета и неагрессивен, хотя хлопот может доставить, вполне. Победило скорее дежурное любопытство, и, услышав наконец шорох одежды, молодой гранд резко обернулся на него, сложив руки на груди и мгновенно состроив надменную мину. Вовремя и по делу, вздохнул он про себя, радуясь, что чутьё не подвело. Его гость явно ожидал совсем другой реакции и замялся, увидев перед собой настоящего аристократа, холодного и невозмутимого. Изумрудные глаза взрослого воина и синие очи сочной крестьянки пересеклись, и чёрно-алое платье так и застыло посреди кабинета. Хозяйка дорогого даже для горожанки наряда, явно собиравшаяся до того кинуться на шею хозяину поместья, натолкнувшись на спокойный ровный взгляд, инстинктивно остановилась, онемев, и только пышный букет скромных ромашек так и остался в её ладонях жарким, но несуразным пятном в строгой обстановке кабинета.
Эстрелладо с неудовольствием вздохнул и уложил ладони на талию:
- Не больно-то вежливо с Вашей стороны, сударыня, могли бы хоть постучаться, - ничего не выражающим голосом произнёс он. – Однако чем обязан этому визиту?
- Эстрелладо! – девушка произнесла только его имя, но с такой смесью всяких разных чувств, что даже разобрать было трудно: восторг, упрёк, любование, страсть, ещё что-то…
К чёрту, решил про себя молодой человек, ничего не понять, и как реагировать, вовсе не ясно.
- Де Астерос, и что дальше? – добродушно полюбопытствовал он. – Может, сразу объяснимся?
Девушка вспыхнула, как от обиды, и даже тряхнула пышной светлой гривой, охваченной венком из тех же ромашек. Казалось, её первой мыслью было броситься на собеседника, затем она как будто с трудом что-то поняла и отказалась от этого намерения…
- Эстрелладо, разве ты не помнишь меня? – совсем убитым голосом проронила гостья, так и не двинувшись с места, и, увидев вежливый отрицательный жест, сопровождаемый тихой ясной улыбкой, растерялась совсем и добавила почти жалобно. – Я Мануэла.
X.
Эстрелладо с тихим вздохом покачал головой. Он смотрел на гостью спокойно и отлично видел, что она жаждет кинуться ему на шею, возможно, зацеловать и далее. Но она видела перед собой вовсе не его самого, а свой объект обожания, который должен вести себя так, как она предписала ему в своих мечтах. Даже если бы он когда и хотел бы им быть, соответствовать этому образу в полной мере была бы также довольно сложная задача. Однако мало того, что был верен своей неизвестной возлюбленной и вовсе не желал не только изменять ей, но вообще не хотел сейчас никакого общества, тем более женского. Мануэле же был нужен как минимум бравый герой-любовник, безумно счастливый от её появления и готовый из-за этого ради неё на всё. Если сейчас даже просто попросить оставить себя в покое – это будет расценено как сущее оскорбление… Если изнасиловать собственную волю и позволить себя облобызать – его не поймут, если он не продолжит дальше прямо посреди кабинета, на ковре или столе… Но даже заниматься животной похотью сейчас вовсе не хотелось – да и не принесло бы это ничего, кроме горького разочарования и стыда. Да и не та была всё же эта девушка, чтоб ею можно было бы попользоваться часик и после просто забыть об этом. Слишком хороша даже, честна, и любит свой объект совершенно искренне и чисто. Вот только как разъяснить этой милашке тот ужасный факт, что он – вовсе не я???
- Мануэлу я помню, - задумчиво произнёс Эстрелладо ничего не выражающим тоном. – Но это было очень давно, и мы давно уже чужие люди.
- Как это – чужие? – не понимая вовсе смыла услышанного и ещё не растеряв нисколько своего триумфального апломба, поспешно заявила девушка. – Я была первой, кто дал тебе имя – Звезда!
Эстрелладо вежливо кивнул, не шевелясь.
- И думаешь почему-то, что я безумно рад этому? Если честно, мне очень нелегко с этим жить, хоть я и не отказываюсь от своей доли. Но ты, наверное, что-то хочешь от меня, раз пришла. Слушаю тебя.
- Тебя удивляет, что я рада твоему избавлению? – это было произнесено уже с некоторым изумлением. – А я, между прочим, желала его сильнее, чем кто бы то ни было!
- Не удивляет, - прежним спокойным тоном ответил Эстрелладо без всякой паузы. – Я и вправду должен поблагодарить тебя за то, что ты старалась организовать бунт, чтобы меня освободили. Только придётся пояснить – в этом случае мятежники могли бы получить только мой труп, а это бы вызвало взрыв негодования и бессмысленную резню. Поверь, мне неприятно это говорить, но это так.
Мануэла даже порозовела от волнения.
- Ты считаешь меня неправой? – с чувством выпалила она.
- Я этого не говорил, - снисходительно улыбнулся гранд. – Равнодушие гораздо страшнее, а это не про тебя.
- И не про тебя, - ясно улыбнулась девушка. – Ты ведь сам сбежал, как и я, верно?
Эстрелладо покачал головой – гостья впервые отметила, что в детстве у него это получалось намного менее солидно и величественно.
- Разве ты не знаешь до сих пор, кому служат те, кто помог тебе это сделать? И не удивлена тому, что до сих пор свободна настолько, что даже до меня смогла добраться? Какой же ты ещё ребёнок…
- В чём это ты стремишься меня убедить? – она насторожилась, как кошка на охоте. – Ещё скажи, что тебя собственноручно спас этот ужасный Инквизитор – он меня с этой фурией в короне сравнил и в застенок бросил!
К ужасу гостьи, Эстрелладо на миг лучезарно улыбнулся и прошептал сам себе:
- Да, у него своеобразное чувство юмора, оттого его никто и не понимает здесь, жаль отца, право, - затем, мигом похолодев, пристально посмотрел в глаза собеседнице и проговорил громко и жёстко. – А если ты угадала, и это так и есть, тогда что? Как ты будешь жить, если правда тебя не устраивает – а похоже, это так?
- Интересно, что заставляет тебя так сейчас говорить? Тебя можно титулом купить, стало быть? – глаза молодой дамы сверкнули опасным огоньком.
- Тебя в самом деле интересует, что я думаю и чувствую, или ты пришла рассказать мне, какой я не подходящий для твоих желаний? – Эстрелладо невозмутимо сложил руки на груди. – Во втором случае мне вообще до этого нет никакого дела, а в первом – я не понимаю, почему должен говорить это тебе.
- Ты стал таким же, как эти… - с сильным оттенком разочарования произнесла девушка, подбоченясь.
- Я нисколько не изменился с тех пор, как мы познакомились, - ответил он прежним спокойным тоном. – Только стал старше, вот и всё. Но мы отвлеклись – ты не сказала, что тебе нужно.
- Я хотела помочь тебе, - произнесла Мануэла, чуть склонив голову набок и ясно улыбнувшись.
Да, именно так, как и в детстве, когда она была ещё милой девочкой, с грустью подумал молодой аристократ, но сейчас это уже зазывная улыбка царицы сеновала. Отличная партия для солдата, но офицеру уже и наскучит через недельку. Эх, до чего же это муторно – и опять и я плохой на веки вечные, и тот, кто искренне пожелал бы взять её себе… Как жаль того честного малого, что рискнёт посвататься к такой – сколько тех приходилось после уговаривать, что смерть в бою – дурость, надо уметь победить везде.
- И каким же образом?
- Мы можем вернуться домой! – эх, какие формы, да, особенно когда так томно дышит, только мне оно всё незачем, почему это так трудно понять? – Разве ты не хочешь этого?
- Я дома, - как бы недоумевая, пожал плечами Эстрелладо. – У меня всё хорошо.
- Но как же… - она была явно обескуражена. – Разве ты забыл всё, что было тогда? Помнишь, когда у костра падали звёзды целыми горстями, мы ещё в реке их ловили…
Молодой гранд вежливо, но твёрдо покачал головой и вздохнул.
- Я ничего не забыл, но сейчас у меня другие задачи и работа – баловаться просто некогда. Спасибо за предложение, Мануэла.
- Почему бы тебе не бросить это всё в таком случае? Кто тебе мешает быть простым человеком и радоваться жизни? – от девушки как будто и впрямь повеяло предрассветным дурманом…
- А зачем ты отправилась в армию воевать, Мануэла? – не меняя интонации, поинтересовался юноша.
Та вздрогнула и недоумённо уставилась на него.
- Что непонятного? Я хотела быть ближе к тебе!
- А я защищал страну, - с печальным вздохом сказал Эстрелладо. – Теперь тебе разница понятна? И разве мало было среди моих воинов прекрасных и достойных тебя? Отчего нужно было пренебрегать ими?
- Я не шлюха!!! – мгновенно потемнев от гнева, вспыхнула девушка.
- А это тут причём вообще? – он холодно усмехнулся. - И насколько честно влюбляться в командира лишь потому, что он на этом месте – стало быть, любим мундир, а не человека?
- Ты ужасен! – она чуть успокоилась и заметно надула губы.
- Оттого, что не лгу себе и другим, да? Я просто очень хорошо отношусь к тебе, Мануэла, и хотел бы сам тебе помочь – оттого и говорю с тобой до сих пор, - аристократ говорил подчёркнуто вежливо и даже чуть приветливо, но слегка склонив голову, и седая прядь стала заметна глазу собеседницы. - Ты понимаешь, что такое долг, или признаёшь лишь свои прихоти? Что было бы с нашей деревней, если бы моя армия бросила всё и ушла нырять за звёздами?
- Хотел бы помочь – пошёл бы со мной! – ого, жест просто как у инфанты тогда, в камере… как скучно и горько… - Тебя отравят во дворце или ещё как прикончат – не успеешь пожалеть об этом даже!
- Это решать Богу, если уж так. А я служу отечеству, а не себе. Ты этим недовольна, что ли? А можно, я сам решу, что мне делать? – в зелёных глазах Эстрелладо вспыхнул не сильный, но заметный огонёк.
- Да почему ты такой… трудный, а?! – она жеманно щёлкнула пальцами. – Что с тобой там сделали эти?
- Тебе трудно уяснить, что я хочу жить так, как сам считаю нужным? – огонёк стал крупнее… - Ты не хочешь меня понять и уверяешь при этом, что желаешь мне добра? Занятно…
- Однажды ты очень пожалеешь о том, что так вёл себя со мной! – нарочито медленно качая головой, почти прорычала девушка. – Только будет уже поздно!
- Итак, я виновен в том, что хочу жить, а не подчиняться тебе? – огонёк стал ещё крупнее, и нехорошая улыбка понемногу стала проявляться на лице юноши. – Как много развелось желающих распоряжаться мной, право…
- Ну и живи со своей… расфуфыренной кошкой! – девушка с досадой топнула каблуком слишком громко.
- Дура, - сокрушённо покачал головой Эстрелладо, прикрыв глаза от горечи. – Оставь меня в покое, добром прошу. Если я действительно когда-то был тебе дорог, хоть раз когда-нибудь, - и он резко отвернулся к окну.
- Вот же негодяй, право, - раздалось совершенно спокойно за спиной вместе с шорохом юбок и гордым стуком каблуков. – Все вы такие, подлецы, когда взлетаете. Ничего, на каждую важную птицу есть меткий стрелок.
Стоп! – рявкнул молча сам себе Эстрелладо, обхватив ладонями виски, - не ведись на это, молчи! Голос и стук постепенно затихли… Оставалось только тихо рассмеяться и вздохнуть поглубже.
- Однажды плыли в тишине и вдруг погасли две звезды, - проворчал Эстрелладо, потягиваясь и укладывая локти за голову, чтоб успокоиться, и снова разглядывая вечерние красоты долины. – И вот теперь понятно мне, что это были я и ты, - усмехнулся он уже чуть язвительно, наблюдая, как на вдали дороге взялась расти жирная пыльная точка. – Как скучно и примитивно, эх.
Из окна ещё довелось разглядеть, как молодая дама резво двигается по двору к выходу – успевая ещё при этом жарко спорить с ординарцем молодого командующего армией короля. Эстрелладо не пожелал смотреть на финал разговора и отошёл от окна, чтобы налить себе вина.
- Что б вы понимали в любви, озабоченные кошки, - вполголоса уронил он в тишине при этом. – Где набрать на вас такую прорву де Солеров или уж директоров цирка, чтоб они вас успокоили? Дайте уже мне жить спокойно – никакой разницы между дворцом и деревенской подворотней, право…
Великий Инквизитор вошёл в кабинет усталой походкой человека, который вынужден брать на себя слишком много того, что не под силу поднимать простому смертному. Мигом учуяв это состояние гостя, Эстрелладо поспешил ему навстречу с бокалом вина. Старший рыцарь осушил бокал почти залпом и рухнул в кресло. Младший неспешно опустился рядом на колени, обхватил обеими ладонями руку того, кого он с благоговением называл своим отцом и прижал её к своей щеке. Его роскошные очи под густыми ресницами излучали при этом столько счастливой гордости и искренней радости от появления чуть постаревшего тевтонца, что растаять могло и значительно более суровое сердце – и один этот взгляд, вырвавший из груди сурового уставшего воина тихий вздох облегчения, снова вселил в того надежду, что и в его замороженной напрочь судьбе ещё способно себе жить то, что называется счастьем.
- Тяжёлый денёк выдался, отец? – с ослепительно ясной улыбкой тихо произнёс Эстрелладо. – Как ты насчёт поужинать здесь со мной?
Инквизитор позволил себе уронить голову на спинку кресла, чуть улыбнувшись в ответ приёмному сыну.
- Чуть позже, конечно, будем. Сейчас меня рвёт на части – придётся прямо сейчас выяснить с тобой очень тяжёлый вопрос, - он говорил тихим, почти убитым голосом. – Я так надеялся, что ты ещё хоть немного успеешь отдохнуть и окрепнуть, прежде чем придётся говорить об этом.
- А точнее, ты не хочешь нагружать меня тяжёлой работёнкой? – с прежней очаровательной улыбкой столь же негромко сказал юноша. – Не бойся, я справлюсь, как бы оно не было сложно – пока ты со мной, мне ничего не страшно.
Инквизитор проворно вскочил на ноги – но Эстрелладо успел тоже подняться, по-прежнему сияя своими изумрудными глазами на своего единственного родного человека, и тот в порыве сильного чувства обнял юношу, слишком ярким и солнечным был этот свет.
- Это… так тяжело на самом деле, - он говорил почти шёпотом и явно через силу. – Я думал, что смогу хоть ненадолго дать тебе отдохнуть, просто оставив тебя грандом. Ты ещё так молод и чист – взваливать это на тебя просто жестоко.
- Я достаточно взрослый, отец, - спокойно возразил Эстрелладо прежним тёплым тоном. – Наша работа лёгкой никогда не была, но кроме нас, её делать некому. Не смущайся, говори, что мне предстоит, от креста не отказываются.
Тяжело вздохнув, тевтонец горестно покачал головой, будто собирался с силами, затем заглянул в глаза тому, кем дорожил сильнее, чем родным сыном.
- Королём пойдёшь нынче? Не получается обойти этот вариант, увы, - хмурым деловым тоном проговорил он – так обсуждают решения в самой гуще битвы, когда особо думать некогда...
Эстрелладо усмехнулся уже слишком жёсткой усмешкой, но в его глазах ничего не изменилось.
- Раз не получается, значит, будем делать. Это наша страна, отец, хоть мы и не родились здесь. Сдаваться без боя как-то совсем не хочется – наши люди без нас пропадут. Ты присядь всё же, успокойся, - дождавшись, когда старший выполнит его предложение, он снова устроился рядом на коленях, как и в начале разговора. – Что, старикан совсем сдурел, раз приходится нам впрягаться настолько?
- Ты не представляешь, как он меня вымотал за все эти годы, - с горечью отозвался Инквизитор, снова тяжело вздохнув. – Он последний раз всерьёз интересовался, что происходит, десять лет назад, без малого. Эту кисейную дуру вырастил себе и всем на горе – не случись проблемы с тобой, было б ещё чего похуже и померзее, поверь. А сейчас кругом саботаж и почти открытое неповиновение короне, и у него истерика и меланхолия, едва удалось уговорить его не травиться раньше, чем усадим на трон тебя.
- И то ладно, что не женив меня на его дочке, - тихо рассмеялся юноша. – Как думаешь, новая война с соседями будет сразу через три месяца, или у нас есть фора в год?
- Даже больше – ты напугал их хорошо нынче, и Парижу понадобится долго уговаривать всех, чтоб продолжить – нынче больше всех неймётся именно там. Истинно говорю тебе, однажды они первые получат за все свои подлости с освобождением – родят себе республику, взвоют, да поздно уже будет.
- Что ж, подождём – а там мои парни будут рады станцевать летнюю сарабанду напротив Бастилии, например? – Эстрелладо снова жёстко усмехнулся. – Я же могу и разозлиться, отчего ж нет, если у меня потом будут сложности с женитьбой. Хорошо, когда будет кому раздать по делу.
- А отчего ты думаешь, что с женитьбой будут сложности? В королевстве тебе факт сейчас пары нет, так что за разница, если невесту привезут издалека? – спокойным тоном проговорил Инквизитор, заметив, что юноша начинает хмуриться. – Амбиций собственницы у неё быть не должно – не сама она тебя выбирала, а оттого заинтересована с тобой подружиться. Дальше – дело молодое, ещё и понравитесь крепко после друг другу. Уж постараемся, чтоб нашли тебе честную и хорошо воспитанную девушку – вопреки ожиданиям, новая династия может себе позволить капризничать – на свежую кровь набегут желающие породниться, ещё и выбирать будешь долго.
- Да, всё так, - слегка потупившись, вздохнул юноша. – Но я же с амбициями, мне любовь подавай, а не просто счастливый брак.
- Ну а кто тебе мешает устроить себе всё это разом – или пример Ревекки с Исааком тебе ни о чём не говорит? В самом грустном случае, королю многое позволено, всё-таки…
- Ах, отец, этот пример говорит мне слишком много! – щёки молодого воина вспыхнули заметным румянцем. – Всё бы ничего, но я же уже влюблён, и, к тому же, взаимно. Как подумаю, что не смогу на ней жениться, так аж страшно становится…
- Да ты же даже не знаешь, кто она у тебя! Или уже понял приблизительно, какая она?
- Не очень, но она меня любит, - Эстрелладо опустил взгляд и вздохнул с нежной грустью. – Любит, а не просто хочет, ты ведь это отлично понимаешь, отец. Она… такая нежная и простая, и умеет помогать мне. Она знает, что со мной и как я, и понимает всё. Я не смогу жить с другой дамой, пойми.
- Просто очаровательно, ага, - нарочито циничным тоном процедил Инквизитор, усмехаясь. – Особенно занятно среди всего этого определение «простая» - посмотри на себя, простолюдин, отвергнувший королевскую дочь! Полагаешь до сих пор в простоте своей, что твоя любимая этак случайно никем окажется? Не глупи, право – точно одна из тех, из кого тебе выбирать придётся. А свадьба всё же не через неделю, а ещё невесть когда – так что простор для манёвра у тебя имеется, и время тоже.
- Что ж, возможно, всё и так, - тихо улыбнувшись, Эстрелладо снова поднял глаза на старшего воина. – Ладно, не сочти за попытку отлынивать, просто взгрустнулось, я нынче стал слишком уязвим для этого.
- Ты вроде бы наоборот прекрасно справляешься с дежурными вопросами, - тем же тоном снова усмехнулся тот, указывая на несколько цветов ромашки, сиротливо лежавших на полу. – Что, отверг рай в шалаше, да, ужасный человек, развращённый аристократией и близостью к трону?
- Тебе смешно, а я опасного врага заработал себе, кажется, в будущем, - невозмутимо пожал плечами юноша. – А я ведь честно старался поладить – но бесполезно, меня и слушать не хотели.
- Поздравляю, тем не менее – когда честен ты, проблемы врагов нас уже не касаются, можно спокойно себе молиться за них дальше, да и всё, - Инквизитор подмигнул уже просто весело. – Ладно, идём ужинать, я не остаюсь надолго, мне ещё в аббатство успеть надо к Диасу де Браво.
- К чему такая спешка? – с заметной горечью спросил Эстрелладо. – Тратить силы ещё и на ночную поездку, что там такого срочного случилось?
- Ну, тут лучше не опаздывать, нужно сказать, что ты согласен. А не то эти горячие головы всерьёз собирались резать старикана короля, чтоб занести тебя на трон собственноручно.
- Я бы их потом сам зарезал за этакий позор мне в начале правления, - холодно фыркнул молодой человек, пожав плечами, вставая. – Так и передай им тогда – помиловал бы после казни разве что.
- Эге, да ты и впрямь можешь сам, за что взялся, - с искренней гордостью проговорил тевтонец, поднимаясь из кресла. – Тогда я спокоен.
- Только будь осторожен сам, отец. Без твоей поддержки я на самом деле немного стою – и эпизод с моим приключением перед арестом тому доказательство.
- Не дрейфь, сынок, прорвёмся. С тех пор ты очень заметно поумнел, поверь моему опыту наблюдений за тобой.
Они рассмеялись и вышли из кабинета, обнявшись – и любой сторонний наблюдатель не сомневался бы ни единого краткого мига, увидев вместе эту пару рано повзрослевших мужчин, что это настоящие отец с сыном. А выросший в крепкого мужика карлик-горбун, чуть сутулый сейчас крепкий малый, что честно служил и ординарцем, и камердинером, и охраной одновременно молодому гранду – тот был просто счастлив видеть их вместе и не рассказывал об этом никому, даже исповедникам в церкви. Впрочем, к счастью, он понимал достаточно, чтоб быстро уяснить себе, что исповедь не имеет ничего общего с доносом или допросом – потому что там не говорят о том, кто что делал и каким образом. Хотя драка с собственными страстями и оказалась нелёгким делом, но всё же даже увлекательным – а когда стало заметно, что горб в результате уменьшается, то более ревностного в вере прихожанина кюре себе и представить не могли.
А только когда поздно вечером бывший карлик вошёл в кабинет господина, его взору представилось зрелище, немало смутившее его светлое сердце. Эстрелладо явно очень много пил до того, как его сморил сон, но то ли не пьянел вовсе, то ли опьянел совершенно незаметно для себя. Во всяком случае, пустой бокал, от которого остались только мелкие осколки, по всей видимости, выпал из рук юноши и разгрохался на поверхности стола. Тело молодого гранда было беспомощно вытянуто в струну – правая рука как будто страстно желала схватить что-то, но не то не смогла, не то не дотянулась. Тёмные тени прочно обосновались на мертвенно-бледном лице – вероятно, его хозяин желал зачем-то выглянуть в окно, но не смог и рухнул с высоты своего роста неподвижно. За открытым окном мерцали пышные гроздья созвездий, которые, впрочем, ничуть не интересовали слугу, в отличие от его господина. Бросив будничный взгляд на догорающие свечи в роскошном канделябре, честный парень с грустью вздохнул и осторожно поднял на руки бесчувственное тело того, кто, когда-то упав с неба, так полюбил приютившую его страну, что не пожалел ни жизни, ни собственного счастья для её блага.
- Наверное, его опять достали эти твари со звёзд, - тихо проворчал себе под нос тот, кто оказался единственным, что отправился в изгнание за тем, кому после обещался служить до гроба. – Эх, поубивал бы негодяев, право, кабы мог…
Дальнейшее было вовсе несложно, хотя полная бесчувственность господина уже начинала всерьёз пугать слугу. Однако, когда оставалось лишь оставить того в спальне до утра, губы спящего начали шевелиться. Уверив себя мигом, что он хочет лишь поправить еще раз подушку, ординарец быстро приник поближе, чтобы расслышать то, что шептал во сне командир.
- Милая, корона мне не помешает найти тебя, верь мне. Только дождись меня, пожалуйста. Не покидай меня, любимая, я умру без тебя один, - и голова командира резко отвернулась в другую сторону, будто почуяв, что его подслушали, и разгневавшись в ответ.
Расценив это всё именно так, честный малый в ужасе перекрестился и выбежал прочь.
- Это кого же он где успел подцепить-то? – растерянно бормотал он себе под нос после. – Вот же хват у меня барин, всё может и везде! Ладно, к обеду хорошо проспится, раз такие сны у него, оказывается.
Этих слов не слышал никто – и о том, что услышал слуга, не узнал даже Великий Инквизитор.
- Марианна, Марианна, да что же это такое-то, сколько можно уже в часовне торчать, ночь на дворе! – тарахтящий голос няньки опять раздражал, вместо того, чтоб успокаивать. – Если будешь такой набожной, все решат, что тебе место в монастыре – оно тебе надо, а?
Вздохнув, рослая девушка поднялась с колен и вышла, в последний раз бросив взгляд на изображение архангела Михаила и молча попросив его помочь тому, о здравии и успехе кого она здесь молилась.
- Ох, ну, слава Пресвятой деве, ты здесь, а значит, мы успеваем вовремя! – мелко крестясь ладонью, как честные простолюдины, продолжала кудахтать дородная старуха. – Ну сколько можно, право, вздыхать о неизвестном рыцаре, когда по тебе лучшие красавцы двора сохнут! Я бы на твоём месте не зевала – отдадут тебя замуж, наплачешься ещё!
- Они не такие, как он, Пелагея, - снисходительно улыбнулась её молодая хозяйка. – Таких, как они, везде полно, а мой единственный.
- Хех! – гордо подбоченясь, провозгласила та, чья мудрость не могла вызывать сомнений у кого бы то ни было – по её собственному разумению, конечно. – Где родился, там и пригодился, а твой непонятный дорогой точно не из нашей страны, и зачем эти все лишние сложности? Может, его и на свете-то вовсе нет, а ты себе голову чепухой забиваешь!
- А разве муж обязан быть из нашей страны, коль скоро ты меня то и дело замужеством пугаешь? – девушка не замедлила шаг, но было похоже, что собиралась. – Кто сказал тебе, что я не о нём думаю, а?
- Ты у нас тоже не деревенская невеста, если что. За кого попало тебя не отдадут, а ты и знать не знаешь, кто он, - с настоящим безразличием фыркнула пожилая интриганка. – Разве что… украдёт он тебя – ну так то тоже скандал и ничего хорошего. Ну и так то тоже чепуха, право – кто сказал тебе, что он приедет?
- Он сказал, - холодно и твёрдо произнесла молодая дама. – Он сам и сказал, приедет и заберёт меня.
- Как это он мог тебе сказать, когда его тут нет? – столь же скучным тоном проворчала старуха.
- Ну, это не понять тем, кто не зевает, - сурово отрезала девушка. – Утихни уже.
Несказка о звёздном мальчике. Часть. 1. Гранд
© Copyright: Мария Буркова, 2014
Свидетельство о публикации №214092200602
Свидетельство о публикации №214092200602
Рецензии