Это был всего лишь сон

(Первые главы)

(1)
Он
Впервые я увидел её первого сентября 2007 года в той самой электричке, которая ровно в 08.15 отправляется от железнодорожной станции «Речной вокзал» и идёт в сторону Бердска. Впрочем, до самого Бердска я никогда не доезжал. Я всегда выходил на станции «Университет», шёл через заваленный полуживыми деревьями лесок десять минут и ровно к 08.55 выходил к самому зданию университета. Это был один из тех университетов, которые в позднюю советскую эпоху десятками основывались в провинциях и которые потом служили гордостью местных властей, потому что носили гордое звание государственных. Лет пятьдесят тому назад здесь оказался практически в ссылке один из выдающихся советских учёных и решил, что нашёл хорошее место для рождения наукограда, а в каждом наукограде должен быть свой университет. Не понятно, какие усилия предпринял выдающийся советский учёный, но вскоре в этой глуши были созданы и наукоград, и университет. Не успели университет достроить, как уже приехали сюда другие выдающиеся советские учёные и создали здесь научное сообщество. Особых успехов местная наука достигла в физике и математике, в остальных же науках эти успехи были более чем относительны. Впрочем, выпускники государственного университета гордились собой и выделялись на фоне всех остальных.
Летом 2007 года я поступил на филологический факультет Новосибирского государственного университета с целью научиться читать по-древнегречески и прочесть все античные трагедии на языке оригинала, особенно же трагедии Еврипида, который даже на русском языке поражал моё воображение. Занятия начинались, как и положено с первого сентября. Поэтому первого сентября я встал в шесть утра, выпил крепкого кофе, захватил собранный накануне рюкзак и выбежал из дома.
Путь к университету был неблизкий и состоял из нескольких этапов. Сначала я пешком добирался до остановки троллейбуса (10 минут), потом на троллейбусе до остановки «Речной вокзал» (30 мин.), а затем я садился в электричку, и это был последний элемент моего путешествия. Обычно такая дорога занимала около полутора часов. В первый день, однако, всё было иначе.
Я зашёл в первый вагон электрички и сел на первое попавшееся свободное место у окна. А когда я поднял глаза, то увидел её. Она сидела прямо напротив меня, у окна и смотрела на меня. Собственно, её большие зелёные глаза и были тем, что я увидел в ней прежде всего. Она улыбнулась, а я, засмущавшись, отвёл взор и уставился в окно. Вагон тронулся, и мимо поплыли деревья с чуть пожелтевшей листвой, а рекламные щитки на станции и сама станция почти сразу пропали.
Я боялся взглянуть на мою соседку, но украдкой всё же бросал осторожные взгляды. Боже! Я никогда в жизни не видел такой красоты! Она была красива, как греческая статуя. Именно греческая! Не та жалкая римская копия, сотни которых заполняют античные залы Эрмитажа, нет, она казалась мне самым настоящим созданием Фидия или Праксителя. Когда-то в детстве я увидел в учебнике по древней истории изображение Деметры и моментально влюбился в неё. Оно было настолько прекрасно, что с тех пор я всегда поверял женскую красоту именно по этой иллюстрации. Возможно, именно отсюда зародилась моя любовь к античности, к греческой мифологии и к великим древнегреческим трагикам.
Но когда я увидел её, то даже красота Деметры, красота, обожествляемая мной в течение шести лет, померкла. Сама Галатея не могла бы сравниться с той, что сейчас сидела напротив меня. Как мне описать её красоту? Это было ясное, чистое лицо, будто вытесанное из камня умелой рукой. Оно не был продолговатым, не было круглым, оно было идеальным, гармоничным. Волосы светло-русые, прозрачные на свету, чуть кудрявились и были схвачены в пучок над головой. Нос был будто выточен из мрамора: чуть утончён, но лишь настолько, чтобы не разрушить общей гармонии. Губы, которых, очевидно, едва коснулась помада, были чуть приоткрыты и несколько припухши, но опять же лишь настолько, чтобы не была разрушена гармония целого. И всё это чудо было соединено тонкой элегантной шеей с телом, один беглый взгляд на которое всколыхнул все мои чувства настолько, что я даже позабыл, куда я еду и зачем.
Вскоре я обнаружил, что уже не украдкой бросаю на мою попутчицу взгляды, а просто и достаточно беззастенчиво пялюсь на неё. Девушка заметила мой пристальный взгляд и снова улыбнулась. На этот раз я выдал некое подобие улыбки и в смущении снова отвернулся к окну. Но и за окном перед моим взором летел образ только что увиденного мною чуда. Я тысячу раз пожалел, что я не художник, и потому не могу передать всю эту красоту, случайно спустившуюся с небес и сидящую прямо напротив меня. Боже! Да если бы даже я и был художником, то мне понадобилось бы мастерство Протогена, Апеллеса и уж не знаю каких ещё гениальных мастеров, чтобы передать хотя бы часть той красоты, которую я только что созерцал. Я представил, как бы выглядела картина, изображение этой девушки и не смог. Я очень живо представлял её саму, но представить картину, на которой она была бы запечатлена, я не мог. Будто это было невозможно сделать, запечатлеть такую красоту где-либо ещё, кроме как в памяти. Тогда я представил, что эта девушка участвует в какой-нибудь из известных мне греческих трагедий. Но иначе, чем богиней я не мог её вообразить. Я задумался, которая из богинь прекраснее всего и вспомнил знаменитый миф, рассказанный Вергилием, но касающийся предыстории Троянской войны, описанной Гомером в «Илиаде». Однажды на Олимпе случилась свадьба, на которую были приглашены все боги, кроме самой злобной – богини вражды Эридии. Как и следовало ожидать, Эридия пришла сама и, естественно, решила отомстить за то, что её не позвали на такое знатное торжество. Она бросила на стол богов яблоко, на котором было написано «Самой красивой». Поднялась суматоха: все присутствовавшие богини считали себя «самой красивой», но главных претенденток было три: Гера, жена самого Зевса (который, к слову сказать, благоразумно уклонился от решения столь опасного конфликта), Афина и Афродита. Мне всегда было интересно, почему в этом споре не приняла участия Артемида, известная своей красотой не менее Геры или Афины. Возможно, она была не так прекрасна, как её изображали античные художники. А может быть, она не захотела вмешиваться в эту ссору… Так или иначе, но Гера, Афина и Афродита решили искать третейского судью, а для этого отправились в Малую Азии в знаменитый Илион, где правил царь Приам. У Приама был сын по имени Парис. Вот его-то непонятно по какой причине и избрали богини. Парис занимался самым царским из всех царских дел – пас овец, когда богини явились перед ним. Не понятно, узнал он их или нет, и вообще, как воспринял, что именно к нему явились дамы с требованием решить, кто из них прекрасней всего. Так или иначе, Парис затруднялся с ответом (очевидно, все три богини были прекрасны). Тогда богини стали предлагать ему разные услуги в обмен на признание своей красоты превосходящей другие. Гера предложила ему власть, Афина мудрость, но это ли нужно мужчине? Парис объявил, что самая прекрасная из них – Афродита, потому что она пообещала ему подарить сердце любой женщины на земле, какой бы он не возжелал. А какой мужчина устоит перед соблазном испытать взаимную любовь, такое редкое явление в этом мире, что с ним, пожалуй, не сравнится ни политическая власть, ни даже мудрость самого царя Соломона!
Ну, потом случилась та самая история с похищением Елены и началом троянской войны, о которой тут не место распространяться. Суть в том, что самой красивой богиней, очевидно, была Афродита, если конечно, Парис не признал её прекраснейшей исключительно из эгоистических соображений. Я попытался вспомнить, в какой из древнегреческих трагедий действующим лицом является Афродита, но тут моя спутница встала, улыбнулась мне ещё раз и вышла. Электричка остановилась. На мгновение я смешался, и не знал, что мне делать. Потом вдруг я сообразил, что сейчас девушка выйдет, и я больше никогда я не увижу. Я как ошпаренный вскочил и бросился к выходу, но двери захлопнулись перед моим носом. Девушка в мгновение ока исчезла из моего поля зрения, а я в оцепенении остался стоять у закрытых дверей в тамбуре.
Только через несколько минут я пришёл в себя. Вернулся обратно в вагон и спросил, какая это была станция. «Обское море», - ответили мне, и я понял, что давно проехал свою остановку, что уже опоздал в университет на первую же лекцию, и что окончательно и бесповоротно я влюбился в девушку, которую, как мне тогда казалось, я никогда больше не увижу.

Она
Сегодня утром я встала рано. Это было не так просто, ведь я, честно сказать, люблю понежиться в постели подольше. Идеально было бы вставать после одиннадцати утра. Собственно, всё лето, пока я жила на даче, я так и делала. Ведь на даче торопиться никуда не надо. Теперь, впрочем, мне тоже торопиться особо некуда. Я не смогла поступить в музыкальную академию, а художественное училище, в которое я тоже подала документы, имеет весьма своеобразное расписание: занятия там начинаются почему-то с середины сентября и начинаются с обеда. Возможно, люди искусства должны чем-то отличаться от всех остальных, например, расписанием. Почему бы и нет.
Выбирать между музыкой и изобразительным искусством было нелегко, поэтому мой провал в музакадемии даже порадовал меня: теперь не надо ничего выбирать. Я не помню, что я полюбила раньше – музыку  или рисование, но с тех пор, как я себя помню, я занималась и тем, и другим. Я люблю слушать музыку и одновременно рисовать ровно в той же степени, что и наигрывать что-нибудь на фортепиано и воображать, как бы я зарисовала свои впечатления от музыки. Те образы, которые у меня возникали, когда я слушала, например, Шопена или Брамса, сами просились на бумагу. Или даже на холст, который я осваивала с трудом, ведь холст уступает бумаге в лёгкости и пластичности. Но я не могу петь. Точнее могу, но с большим трудом, мне мешает дыхание, та болезнь, что сидит у меня в лёгких. Когда я начинаю петь, то вскоре заливаюсь кашлем. Именно так я и провалила вступительный экзамен в музыкальную академию. И о чём я только думала!
Рисовать гораздо проще. Достаточно закрыть глаза и вообразить себе музыку. Сразу же в сознании сначала вспыхивает какое-то внутреннее солнце, а потом появляются различные цвета, которые начинают сливаться, перетекать друг в друга и порождать какие-то замысловатые образы, которые только успевай заносить на подходящую поверхность. Вся моя комната покрыта красками. Я помню, как родители сердились, когда в семь лет я покрыла красивую белую дверь сочетанием зелёного и оранжевого. Впрочем, они не наказали меня, увидев, что во мне есть талант, что я не просто изрисовала дверь, а попыталась это сделать в определённой гармонической форме. С тех пор я исписала все четыре стены, потолок, пол, шкаф и даже спинку кровати. На потолке были зелёные звёзды на тёмно-синем небе и большая комета с длинным и разноцветным, как радуга, хвостом. Сама комета находилась как раз на том месте, откуда свисала люстра, что придавало особую реалистичность моему изображению, особенно когда люстра была включена. Чтобы придать всей композиции ещё большее сходство с реальностью, я соорудила специальный чехол для люстры, который напоминал раскалённый метеорит. Впрочем, моей целью никогда не была передача реального мира, но скорее ощущений от вещей, которые в этом мире мне были более всего интересны. Запас таких вещей, к слову сказать, был неисчерпаем, потому что каждый день я находила для себя что-нибудь новое и удивительное, поэтому моему творческому запалу не предвиделось конца.
В это утро я должна была приехать в училище для того, чтобы отвезти туда оригинал школьного аттестата, который я подавала до этого в музыкальную академию и который, естественно, пришлось оттуда забрать. Поэтому я встала рано, выпила чашку крепкого кофе, который так прекрасно умеет готовить моя мама, и, захватив сумку с документами, вышла из дома.
Электричка отходит от станции «Новосибирск-Центр» ровно в 08.00, поэтому я вышла заранее, чтобы не опоздать. Я не люблю опаздывать. Я страшно боюсь не успеть, поэтому выхожу заранее. Лучше приехать за полчаса, за час, не торопясь, чтобы не волноваться потом. Разве нет?
Вот и сегодня я пришла на станцию ещё в половине восьмого. Кому-то это покажется безумием, и, наверное, я даже соглашусь с этим. Но я такая, какая я есть и ничего поделать с собой не могу.
В вагоне практически никого не было. Большинство пассажиров заходит на «Речном вокзале», поэтому я выбрала самое удобное место у окна, недалеко от выхода. Думала почитать очередной роман Шишкина, который захватила с собой, но потом передумала и решила просто наслаждаться красотой пока ещё летней природы. Ведь скоро сентябрь тронет листья деревьев своей желтизной, придёт осень, и таких тёплых солнечных дней не будет до самой весны.
Электричка подъехала к станции «Речной вокзал». В вагон вошла толпа людей. И тут я увидела его. Он сел напротив и почему-то смутился. Это было заметно по тому, как быстро забегали его глаза. И ещё он, кажется, покраснел. Но прежде я успела увидеть в его взгляде удивление. Интересно, чему он удивился? Может быть, он меня с кем-нибудь перепутал? На всякий случай я ему улыбнулась. Было в нём что-то такое, отчего нельзя было не улыбнуться. Что-то милое, простое и в то же время серьёзное. Потом он сделал вид, что смотрит в окно, но я заметила, что время от времени он украдкой бросает взгляд на меня. Вскоре он уже, не смущаясь, смотрел на меня, осмотрел с головы до ног! При этом взгляд у него был задумчивый, словно он в музее осматривал какую-нибудь античную статую. Эта мысль настолько развеселила меня, что я снова улыбнулась. Чем снова смутила этого загадочного молодого человека: он снова сделал вид, что не замечает меня и отвернулся к окну. Так мы проехали весь остаток пути. Мне надо было уже выходить. С каким-то сожалением я встала, ещё раз ему улыбнулась и вышла. «Интересно, на какой станции выходит этот молодой человек?», - подумала я тогда. Сначала мне показалось, что он студент университета, но на станции «Университет» он почему-то не вышел. Возможно, он едет до самого Бердска. Промелькнула мысль, не дать ли ему номер своего телефона. Но о каком телефоне может идти речь, если мы даже не познакомились. Странное дело: у меня было ощущение, что мы ехали вместе несколько дней, будто в настоящем поезде, уже успели достаточно близко познакомиться, и оставалось только обменяться телефонами.  Так что я просто молча вышла и, не оборачиваясь, направилась по тропинке в сторону училища. И вот ещё что: хотя я и не оборачивалась, мне показалось, что юноша стоит у дверного окна в тамбуре и смотрит на меня. Наверное, я больше никогда его не увижу.

(2)
Он
Конечно, я опоздал на первую пару, и опоздал бы на вторую, если бы решился ждать электричку, чтобы вернуться на несколько станций назад, туда, где я должен был выйти. Вместо этого я сел на автобус, благо что остановка была рядом. Вскоре я уже был в университете. Так я проворонил первое занятие по французскому языку. Зато успел на историю древнего мира и литературоведение. Не могу сказать, что мне было интересно. Целый день перед моим взором маячило чудное видение, «гений чудной красоты», явившийся мне сегодня утром. Я сидел на лекции, делал умный вид, даже кивал время от времени, но ни слышал ничего. То есть я, конечно, слышал лектора, но совершенно не понимал, о чём он говорит. Я просто не мог связать его слова в единое целое. Зато в моей голове разыгрывалась целая драма уже даже не в античном стиле, а скорее в стиле Шекспира. Я уже строил планы, как отправлюсь на поиски неизвестной красавицы, как найду её, расскажу, что очарован её, что влюблён в неё… И как окажется, что она замужем, мы будем переписываться тайком, потом начнём встречаться в какой-нибудь садовой беседке, сольёмся в поцелуе, нас заметит служанка, идущая наполнить свой кувшин к центральному городскому колодцу, и всё расскажет её мужу. Муж найдёт нас и заколет шпагой, так что мы умрём в одно и то же мгновение, но зато свободными и любящими друг друга.
Так прошёл мой день – в каких-то грёзах, романтических мечтаниях, совершенно мне, к слову сказать, не свойственных. Для любителя античности – классицизм, не приемлющий никакого романтизма с его иррационализмом и дикой фантазией. Впрочем, Шекспир жил задолго до романтизма.
Когда я засыпал, мне всё ещё виделся её чудесный образ. А во сне она явилась мне в образе какой-то греческой богини, в волосах у неё был цветок, кажется, роза, который она вынула из волос и положила мне на грудь. Я попытался ухватить её за руку, но она исчезла. Затем я оказался на трамвайной остановке. Передо мной остановился трамвай, я зашёл в него. Внутри никого не было, кроме неё. Я сел напротив и улыбнулся. Она улыбнулась тоже. «Здравствуй!», - сказал я. «Привет!», - дружелюбно ответила она. «Меня зовут Арсений», - представился я. И она назвала своё имя, лёгкое, как крылья бабочки или материнские руки. Мне казалось, оно навсегда врезалось в мою память, но – увы! – как только я проснулся оно вылетело из моей головы. А проснулся я от того, что внезапно трамвай дёрнулся, я оглянулся на кабинку машиниста, а когда снова посмотрел напротив, её уже не было. Внезапно стало темно, стёкла куда-то исчезли, подул пронизывающий осенний ветер, в трамвай залетели сухие пожелтевшие листья, и мне стало очень неуютно и одиноко. И я проснулся. Одеяло сползло с меня, в открытую форточку дул северный ветер, я замёрз.
Утром мне вдруг подумалось, что эта девушка может ездить на той же самой электричке каждый день. Я был усталый, не выспавшийся, но от одной мысли, что могу снова увидеть её, я пришёл в восторг. Я быстро умылся, привёл себя в порядок, чем несказанно удивил проснувшуюся бабушку, привыкшую уже к моей безалаберности. Чашка горячего крепкого кофе – и я уже на пути к «Речному вокзалу» и заветному первому вагону электропоезда, отходящего в 08.15 по направлению к Бердску. Я сел не только в тот же самый вагон, но даже на то же самое место. Но её тут не было. Электричка тронулась. Я вскочил и внимательно оглядел пассажиров. Некоторые из них с недоумением посмотрели на меня. Её не было в этом вагоне. Ну конечно! Почему она должна каждый раз садиться в один и тот же вагон? Надо пройти все вагоны, один за другим – наверняка она где-то рядом, в этой электричке. Я направился к следующему вагону, вошёл в него и стал искать взглядом её. Тут её тоже не было. Я пошёл дальше, и прошёл так все девять вагонов, её не было ни в одном из них. И тут на меня накатилась какая-то даже не тоска, а пустота. Как будто у меня что-то украли, что-то жизненно важное, вроде кислорода или сборника трагедий Софокла. Я в недоумении уселся там, где остановился, не замечая никого и ничего вокруг. Одна мысль о том, что я больше никогда её не увижу, делала мою жизнь невыносимой.
- Ты пропустишь свою остановку! – раздался чей-то голос у меня над самым ухом. Я поднял глаза, и на мгновение мне показалось, что я вижу её. Но это была не она. Рыжеволосая синеглазая девушка смотрела на меня. Я смешался и не знал, что отвечать.
- Я видела тебя вчера в универе, у нас была общая поточная лекция по истории. А сейчас наша станция. Идёшь?
Действительно, электричка остановилась, и все пошли к выходу. Девушка пошла тоже, я за ней. Когда мы вышли из поезда, она спросила, с какого я факультета.
- Филологический, - ответил я, всё ещё в состоянии некоторого недоумения.
- Я тоже, - почему-то обрадовалась девушка. – А специальность?
- Античная литература.
- Ух ты, как здорово! – ещё больше обрадовалась девушка.
Несколько мгновений она помолчала, а потом сообщила:
 - А у меня современная литература. Я очень люблю американскую литературу. Ну там знаешь, Сэлинджер, Фолкнер, Стейнбек.
Я понятия не имел, кто такой Сэлинджер, Фолкнер и Стейнбек, да, честно говоря, и не хотел иметь. Поэтому не знал, что отвечать этой весёлой девчонке.
- Меня, кстати, зовут Лена, а тебя?
- Сеня, - ответил я и тут же поправился, - Арсений.
- Можно я тебя буду звать Сеней, а то Арсений – это как-то серьёзно слишком?
- Зови Сеней, - любезно согласился я.
- Сень, тебе нравится учиться?
Честное слово, я не знал, что ей отвечать.
- Не знаю. А тебе?
- Как не знаешь? – удивилась Лена.
- Ну, мы ведь только один день учимся. Я ещё не успел понять, нравится мне учиться или нет.
- А, ясно, - кивнула Лена, – А мне нравится. Хотя мы ещё не начали изучать то, что мне действительно нравится. И наверное, не скоро начнём. Но я жду с нетерпением. А тебе нравится современная литература? Какой автор тебе нравится больше всего? Ну, из современных.
Определённо, эта болтливая девчонка начинала меня тяготить, хотя благодаря ей я немного отвлёкся от тяготивших меня мыслей. Впрочем, образ той, которую я увидел вчера, не оставлял меня ни на минуту.
- Я не читаю современную литературу, - выдал я после небольшого раздумья.
- Ничего, - будто это не так уж и важно, махнула рукой Лена, - я тоже не читала когда-то. Но зато как прочла Сэлинджера… Ты знаешь Сэлинджера?
- Нет, а кто это?
- О, это величайший писатель ХХ века! Ты должен обязательно прочесть «Над пропастью во ржи».
Вообще говоря, я не очень люблю, когда мне говорят, что я должен что-то сделать. Но тут я решил не спорить, у меня не было никакого желания спорить. Вместо того чтобы спорить, я спросил, сделав заинтересованный вид:
- А о чём там, в этой книге?
- «Над пропастью во ржи»?
- Ну да.
- Там о мальчике, молодом парне, которого выгоняют из колледжа. О том, как он смотрит на мир, на людей, как он взрослеет.
Судя по описанию, это была очень скучная книга. Но ради приличия я спросил:
- А почему она называется «Над пропастью во ржи»?
- Вообще-то, по-английски она называется по-другому, но я забыла, как именно. Но суть в том, что он пытается всем помочь, ловит детей над пропастью, не даёт им упасть…
- Детей? Над пропастью? – я совершенно запутался, - а при чём тут рожь?
Лена весело рассмеялась.
- Да я ж тебе говорю, это русское название. А в английском там нет никакой ржи! Я просто не помню, как там на самом деле. Потом вспомню, обязательно тебе скажу.
В это время мы подошли к университету. Лекции у нас были в разных аудиториях.
- Ну, ещё увидимся! – весело сказала мне Лена, и её огненная копна волос вскоре исчезла из моего поля зрения.
- Пока! – почти прошептал я.
С Леной мы встретились в тот же день. После пары латинского и семинара по античной литературе, на котором нам просто дали список книг для чтения и отпустили, мы пересеклись в поточной аудитории на истории русской литературы. Лена сама подсела ко мне, и только достав тетрадь, она спросила:
- Ты не будешь против, если я с тобой посижу?
- Нет, конечно, садись, - кивнул я.
Лекция была на удивление интересная. Лектор, пожилой бородатый дедушка (именно дедушка, не старик) рассказывал о том, чем отличалась древнерусская литература от русской литературы XVIII века и последующих веков. Говорил, что когда-то считалось, что на Руси не было толком литературы, а литература появилась только с Ломоносова и Тредиаковского. На самом же деле, как доказывал профессор, уже в Х веке на Руси была своеобразная, оригинальная, хотя и черпающая вдохновение в византийской и болгарской традициях, литература. Единственная беда, которая несколько сузила возможности нашей отечественной литературы, заключалась в отсутствии интереса к античности. Греческого языка у нас не знали, о Гомере и Платоне знали только понаслышке, самих же их не читали и тем более не переводили. Это сильно обедняло нашу литературу. И тем не менее, нам есть, чем похвалиться. В качестве примеров профессор много цитировал «Житие Феодосия Киево-Печерского», «Житие Бориса и Глеба», «Повесть временных лет» и ещё несколько текстов, красноречиво свидетельствующих о величии и красоте древнерусской литературы.
После лекции я решил позаниматься в библиотеке. Вскоре в читальный зал вошла Ленка и, как и следовало ожидать, направилась ко мне.
- Можно?
- Можно.
- Вот, я взяла тебе Сэлинджера, - и она протянула мне небольшую книжку с грустным мальчиком на обложке.
Чтобы как-то избавиться от тягостной обязанности прочесть предложенную книжку, я внезапно заявил:
- У меня есть одно правило – читать книги на языке оригинала. Потому что перевод не может адекватно передать мысли автора.
- Ого, - удивлённо выдохнула Лена, - ты так хорошо знаешь английский?
Вдруг нас прервала библиотекарь, строго окинув нас взглядом:
- Молодые люди, если вы хотите поговорить, вы можете это сделать в коридоре. А здесь библиотека, здесь читают книжки. А вы мешаете своими разговорами.
Выходить мне не хотелось, поэтому я просто шепнул Лене «Спасибо», бросил книгу в рюкзак и снова принялся за «Историю греческой литературы» Радцига.
Лена села рядом со мной, достала какую-то книжку незнакомого мне автора и принялась читать её, фломастером отмечая заинтересовавшие её места.
Обратно в город мы тоже ехали вместе. Я высматривал в вагоне чудо, но передо мной была только рыжая копна волос и неумолкающая речь.

Она
Что-то было не так в это утро. Мне казалось, что я о чём-то позабыла, о чём-то очень важном. Странно, но когда я наливала себе кофе, то вдруг вспомнился тот парень из электрички, которого я видела вчера утром. Что же, может быть мы ещё и увидимся, кто знает.
Дома сидеть было скучно, и я, приведя себя в относительный порядок, вышла из дома. У меня возникло желание сходить в кино или в театр, на какую-нибудь романтическую комедию. Театральные представления обычно начинаются вечером, а до вечера мне ждать не хотелось, поэтому я отправилась в кино. В ближайшем кинотеатре показывали какую-то комедийную мелодраму про девушку, которая познакомилась с парнем, но решила испытать судьбу и рассталась с ним, так и не одарив его номером своего телефона. До начала сеанса оставался ещё целый час, и я решила выпить чашечку кофе в кофейне, которая находилась через дорогу.
Я пила кофе и поглядывала за окно, на прохожих, снующих туда и сюда, когда ко мне подсел опрятно одетый молодой человек и спросил, не против ли я его присутствия: все-де столики заняты, а у меня есть свободное место. Я сказала, что не против. Минуту спустя незнакомец предложил купить мне что-нибудь выпить.
- Простите, но я не пью по утрам.
- Что же, это разумно, - согласился незнакомец. – Меня зовут Жан-Пьер.
- Вы француз? – удивилась я.
- Да, француз. Но уже давно живу в России.
Я была озадачена. Ещё в школе я начала изучать французский язык, и давно уже мечтала познакомиться с носителем языка и попрактиковать свои знания, но теперь все с таким трудом зазубренные фразы просто вылетели из головы, я ничего не могла вспомнить.
Жан-Пьер заметил моё смущение, улыбнулся и спросил:
- Parlez-vous fran;ais?
Покраснев, я ответила:
- Oui, un peu… Я давно хотела поговорить с кем-нибудь по-французски…
- Что же, я могу в этом Вам помочь. Я здесь часто бываю, захожу сюда по дороге в университет.
- Вы студент?
- Да, я изучаю право в университете экономики и права.
- А как Вы оказались здесь в Сибири?
- О, это долгая история, и немного грустная. Как-нибудь я её Вам расскажу.
- Как-нибудь? Почему Вы так уверены, что мы когда-нибудь ещё встретимся?
- Потому что я буду приходить сюда каждый вторник в это же время, чтобы увидеть Вас. Вы ведь наверняка снова придёте сюда?
- Не факт, - я улыбнулась. – Вообще-то я собираюсь в кино, а потом пойду гулять по городу. Если хотите, можете составить мне компанию.
- О, это было бы замечательно. Только я спешу на учёбу. Но вечером, после шести, мы можем встретиться здесь и попить вместе кофе. Или я могу угостить Вас чем-нибудь покрепче, ведь будет уже вечер.
- Что же, тогда до вечера.
- До вечера, - рассмеялся француз, - но я ещё никуда не ухожу, я ведь ещё не успел выпить кофе. И Вы, кажется, тоже.
- Да, правда, - я смутилась.
Некоторое время мы сидели молча и пили кофе. Затем Жан-Пьер улыбнулся и спросил меня:
- Кстати, как Вас зовут?
- Я Вам этого не скажу… пока. Потом – может быть.
Жан-Пьер снова улыбнулся. Кажется, я ему понравилась.
Фильм оказался скучным. А может быть, я просто была очарована перспективой провести вечер в обществе настоящего француза. Единственное, что запомнилось мне из фильма, это книга Маркеса, на обложке которой главная героиня записала свой номер телефона. Книга называлась «Любовь во время чумы» и совсем недавно, посмотрев экранизацию этой книги, я купила саму книгу. Правда, так и не прочла её. Но теперь обязательно прочту.
На улице было тихо. До вечера было ещё далеко, и я решила вернуться домой и подготовиться к свиданию с Жан-Пьером. Возможно, выучить несколько важных фраз по-французски. И обязательно переодеться. Может быть, надеть своё новое чёрное платье? Или это будет слишком претенциозно? Тут я задумалась, хочу ли я встречаться с этим французом? Не будет ли это неверным шагом? Вдруг я влюблюсь? А ведь я хотела целиком и полностью посвятить себя учёбе… С другой стороны, приятно, когда за тобой ухаживает настоящий француз. В том, что Жан-Пьер настоящий француз, у меня не было никаких сомнений: об этом говорил хотя бы только один его длинный, острый нос, какие бывают только у природных французов. Скорее всего, он даже из Парижа. И тут мне стало грустно. Не знаю, почему, но я опять вспомнила о том странном парне из электрички.
Вечером Жан-Пьер ждал меня за тем же столиком, за которым утром мы пили кофе. Он был чрезвычайно любезен и предупредителен, и я даже немного пожалела, что не надела платье. Жан-Пьер заказал два бокала Шардоне, и предложил мне ужин. Я была голодна, он тоже, и мы заказали макароны и кардон-блё. Набравшись храбрости, я выдала несколько слов по-французски, Жан-Пьер мне ответил, и в течение последующего часа у нас происходила весьма продуктивная с точки зрения изучения французского языка беседа. Оказывается, Жан-Пьер был весьма начитан во французской литературе, с видимым удовольствием он взялся пересказывать мне «Исповедь» Руссо. Я внимательно слушала, хотя понимала лишь отдельные слова из всего потока его французской речи. Но делала вид, что понимаю всё. Когда Жан-Пьер смеялся над собственными словами, смеялась и я. Потом мы выпили ещё. Тут я вдруг поняла, что уже поздний вечер, и предложила Жан-Пьеру заказать ей такси.
- Bien s;r, ma Ch;rie, mais peut-;tre, tu me laisse tu inviter pour une promenade sur les rues merveilleuse de la ville soir;e? (Но может быть, ты позволишь мне пригласить тебя прогуляться со мной по чудным улицам вечернего Новосибирска?)
Естественно, я не могла отказать столь элегантному молодому человеку, и мы отправились гулять. Он взял меня за руку, а я не сопротивлялась. Когда мы проходили через небольшой скверик, Жан-Пьер обнял меня и поцеловал. Хотя я и была несколько пьяна, но мне вдруг стало не по себе. Я оттолкнула его, и, не оборачиваясь, побежала вдоль улицы. Жан-Пьер меня не преследовал, лишь крикнул вдогонку:
- Ma Ch;rie, je ne sais pas comment tu t'appele…

(3)
Он
С тех пор, как я впервые увидел её, прошло уже почти две недели. Каждое утро я садился в одну и ту же электричку, в один и тот же вагон, на одно и то же место и ждал. Я ждал её. Но она не приходила. Разве что во сне. Снилась она мне каждую ночь. Её облик, настолько прекрасный, что я запомнил его сразу и забыть уже не мог, преследовал меня повсюду. Иногда мне казалось, что я вижу её на улице. И всякий раз я убеждался в том, что обманулся.
Несколько раз ко мне в моём вагоне хотела присоединиться Лена, но я находил предлог и отказывался ехать вместе с ней. Тем не менее, она садилась в тот же электропоезд, и несколько раз находила меня, и мы ехали вместе. Конечно, с Леной было весело. Она могла говорить без умолку и обо всём подряд: о своих одногруппниках, о новом альбоме Тома Йорка, о вторжении США в Ливию, о ценах на квартиры, о найденных где-то в Германии неизвестных произведениях И.С.Баха, о поэзии серебряного века, о новой социальной сети «ВКонтакте», в которой она недавно зарегистрировалась… Но больше всего она любила говорить о литературе ХХ века, особенно же о литературе американской, которую она, казалась, знала вдоль и поперёк. Её любимым писателем был Сэлинджер. О нём она могла говорить без умолку и цитировать целыми абзацами. Именно о нём она собиралась писать диплом. Во время наших разговоров (впрочем, разговорами наше общение можно назвать с большой натяжкой: я в основном молчал, говорила почти всё время Лена) я внимательно осматривал вагон, не теряя надежды, что в любое мгновение может войти та, которая никак не выходила у меня из головы.
На второй неделе нашего с Леной знакомства мы обменялись телефонами. Лена посоветовала зарегистрироваться в сети «ВКонтакте». «Так ты сможешь найти меня там, зафрендить, и мы сможем общаться целыми сутками», говорила она. Перспектива общаться с Леной целыми сутками меня не прельщала, поэтому в этой сети я не регистрировался и, наверное, никогда не зарегистрировался бы, если бы не мысль о том, что в той же сети я могу найти её.
Вернувшись домой в пятницу вечером, в конце второй учебной недели, я включил интернет и открыл главную страницу сайта «ВКонтакте». Зарегистрироваться было несложно: набрать свой электронный адрес, затем получить код доступа. Затем надо было чем-то наполнить свою страничку, указать номер школы, которую я закончил, университет, в котором я учусь, год рождения. Всё это необходимо было, чтобы желающие меня найти в этой сети не испытывали никаких трудностей. Я не хотел, чтобы меня искали. Наоборот, я всего лишь хотел найти её, хотя и не представлял, как это сделать. Я не стал заполнять страницу, а просто набрал в поисковой строке: город Новосибирск, женский пол. Оказалось, что в сети уже зарегистрировано 40 тысяч представительниц прекрасного пола из Новосибирска. Я не знал ни имени, ни фамилии той девушки, не знал, какую школу она закончила, в какой вуз поступила. Собственно, я не знал о ней ничего. Ничего, кроме её лица. Её лицо я бы узнал из тысячи лиц. И я стал просматривать профили всех девушек из Новосибирска подряд. Едва ли ей было больше восемнадцати лет, поэтому я ограничился девушками возраста от шестнадцати до восемнадцати лет: таковых оказалось немало, около восьми тысяч. При этом с фотографией было чуть меньше восьми тысяч. Я просматривал фотографии всю ночь, до рассвета. Медленно, не торопясь, попивая кофе. Я и не знал, что в нашем городе так много девушек. Все они были очень разные. Большинство из них были красавицами (очевидно, далеко не каждая из некрасивых девушек решится выложить свою фотографию на всеобщее обозрение: во всяком случае, она несколько приукрасит себя, возможно, использует какую-нибудь программу, редактирующую фотографии, вроде Photoshop). Но даже самые красивые из них даже близко не могли сравниться с той, кого я искал. К утру я просмотрел их всех, но её среди них не оказалось. «Может, я плохо смотрел? Может, я пропустил её?», - терзался я сомнениями. Но как я мог пропустить её? Нет, я не мог её пропустить. Никак.
Под утро я уснул, совершенно измождённый и влюбившийся безвозвратно.
Проснулся я в обед, уставший и совсем не выспавшийся. Ещё раз зашёл в «ВКонтакте», и обнаружил одно новое сообщение: меня нашла Ленка. Делать было нечего, я зафрендил её в ответ. Тут же она мне написала:
«Что делаешь?».
Я не хотел ей отвечать, но тогда я ещё не умел уходить из социальной сети вовремя, чтобы не отвечать на нежелательные сообщения. Завязалась переписка.
«Сижу, читаю».
Я соврал, конечно, ничего я не читал.
«А что ты читаешь?».
Что я читаю?
«Твои сообщения».
«Очень смешно». «Чем планируешь сегодня заняться?». «Не хочешь сходить в кино?».
Девушка, которая приглашает парня в кино!
«Не знаю. А что, есть что-то интересное?».
«Есть два фильм, на которые мы могли бы сходить. Что тебе больше нравится: триллер или драма?»
«Не знаю, наверное, триллер».
«Отлично, тогда идём на "Panic Room"».
«А что это за фильм?».
«Это новый фильм Дэвида Финчера».
Я не стал спрашивать, кто такой Дэвид Финчер, но на всякий случай пометил себе в ежедневнике почитать про этого режиссёра.
«Восколько кино?».
«Есть на шесть и на девять. В Маяковском».
«Давай в девять. Потом можно домой пешком дойти. Ты ведь недалеко живёшь?».
«Да, совсем рядом».
«Договорились».
И я побыстрее вышел из сети. Ну что же, в кино тоже неплохо сходить. Тем более суббота. В общем-то, с Ленкой довольно интересно. Может быть, стоит пригласить её после фильма домой и угостить чаем?
До девяти делать было нечего, и я принялся за домашнее задание…
В кинотеатре я был ровно в девять часов. Хорошо, что Ленка купила билеты заранее, иначе нам бы пришлось ехать домой ни с чем. Фильм оказался на редкость захватывающим. Иногда Ленка хваталась за мою руку или прижималась ко мне плечом. Кажется, она это делала специально.
После фильма, когда я раздумывал, пригласить ли Лену ко мне домой или нет, она сама вдруг позвала меня к себе:
- Я живу у бабушки, она делает очень вкусные пирожки с картошкой. Хочешь?
Я кивнул, и мы пошли есть пирожки с картошкой. Лена жила практически через дорогу от кинотеатра, в старом, сталинской постройки, пятиэтажном доме, на втором этаже. Нам открыла широко улыбающаяся, не совсем ещё старая бабушка. Пирожки были уже готовы. Поставили чай, а потом все вместе уселись за стол. От Лениной бабушки веяло какой-то древнерусской литературой, уютом, теплом и, пожалуй, надежностью.
- Лена много рассказывала про тебя, - улыбалась бабушка, - говорит, ты очень умный мальчик.
- Угу, - отзывался я, пережевывая очередной пирожок.
- Говорит, что ты изучаешь античную литературу.
- Угу, - снова подтвердил я.
- Да, греки удивительный народ. Как-то раз я познакомилась с одним греком… Как бишь его звали…
- Никос, - подсказала Лена. Видимо, она слышала эту историю уже не раз.
- Да, именно Никос. Я тогда была молодой. Мы ездили  с выступлениями в Грецию.
- С какими выступлениями? – спросил я.
- Бабушка ведь у нас пела в оперном театре, - ответила Лена.
- Да-да, я пела, и пела неплохо. Сейчас тоже иногда пою, но больше в своё удовольствие. Голос у меня уже не тот, но слух – идеальный. Так вот, приехали мы в Грецию, на Кипр. Поселили нас в местном доме культуры. Мальчишки-то наши что-то там мастерили в огороде, а мы, девчонки, решили прогуляться. Взяли сумочки, накрасились, надушились, и пошли гулять в город. Там-то мы и познакомились с Никосом. Он продавал мандарины, и заявил, что навалит нам этих мандаринов целую сумку, если мы поедем вместе с ним на его дачу. Нас было много, а он один, и мы согласились. Действительно, ничего страшного не приключилось. Он привёз нас на грузовике к себе на дачу. Там было огромное поле, усеянное мандариновыми деревьями. Там мы расстелили одеяло, и он пел нам греческие песни и аккомпанировал себе на каком-то национальном инструменте. А мы пели ему русские народные песни, от которых он был восторге. Конечно, мы немного выпили, чуть-чуть…
- Бабушка! – перебила Лена.
- И потом Никос стал упрашивать одну из нас поцеловать его.
- Бабушка! – снова, уже громче, повторила Лена.
 - Но мы его обхитрили, - улыбнулась бабушка, и в голосе её можно было услышать какую-то девичью радость. – Мы сказали, что прежде поцелуев должны выпить ещё, для храбрости. И всё больше наливали ему, сами же только вид делали, на самом же деле ни капли больше не пили. Так мы напоили его так, что он уснул прямо на том одеяле. Мы не стали его будить, набрали мандаринов (он ведь сам разрешил, так что это не воровство) и сбежали быстрее к себе в дом культуры. Вы бы видели, как удивились наши мальчишки, когда мы притащили им доверху набитую сумку с мандаринами!
Мы дружно рассмеялись. Так весело проходил наш вечер. Когда же я понял, что время уже совсем позднее и засобирался домой, Лена с согласия бабушки предложила мне переночевать у них в пустующей комнате, где стоял диван. Я не стал отказываться. В ту же ночь мы первый раз поцеловались.

Она
Как и следовало ожидать, утром у меня разболелась голова. Жан-Пьер был очень мил, зря я не дала ему номер своего телефона. А может, так даже лучше. Теперь на свежую голову я уже пожалела о многом. О том, что позволила ему держать себя за руку. О том, что хотела (только хотела!) его поцеловать на прощание. И о том, что позволила ему поцеловать себя. Точнее, когда Жан-Пьер приблизился ко мне, чтобы поцеловать (я сразу это поняла), я испуганно отшатнулась, так что получилось, что Жан-Пьер поцеловал меня не в губы, как, видимо, намеревался, а в лоб. Я вздрогнула и смутилась, он же – ни капельки, а если и смутился, то не подал виду.
Вообще, он был весьма беззастенчив. И пообещал, что будет ждать меня в том кафе, где мы познакомились, каждое утро в одно и то же время. Я кивнула и сказала ему, что, может быть, мы ещё встретимся. Но сама теперь обхожу это кафе стороной. Нет, я не боюсь, просто я чувствую, что этот француз – не моё. А что моё – я не знаю.
Таким образом, оценив на трезвую голову все перспективы, я решилась не впадать в любовную горячку и принялась готовиться к учёбе. Я понимала, что на экзамене мне просто повезло, говоря же по правде, я не готова к учебному процессу. Мама, правда, уверяла меня, что главное – это поступить. Теперь же осталось просто дождаться начала учебного процесса и добросовестно выполнять учебный план. А я всё же хочу соответствовать тому уровню, который требуется от поступающих.
Поэтому последние две недели перед началом учебного года я провела в своего рода интеллектуальном затворничестве. Наверное, следовало ходить в кино, отдыхать, общаться с друзьями. Но Маринка уехала учиться в Томский университет, а Дашка влюбилась и совсем перестала звонить. С французом же встречаться у меня не было особого желания, хотя иногда я об этом и подумывала.
Целыми днями я сидела дома и читала историю мирового искусства Игоря Грабаря. Иногда, когда мне становилось особенно скучно, я доставала бумагу, карандаши и начинала рисовать. Я перерисовывала иллюстрации из книги Грабара, а чаще всего рисовала людей, которых видела за окном. К слову сказать, я очень люблю рисовать детей. Многие считают, что детей рисовать гораздо труднее, чем взрослых, а мне это кажется проще, не знаю даже, почему.
Однажды, ближе к концу второй недели моего сентябрьского безделья мне вдруг пришла в голову странная мысль. Я рисовала вокзал и отходящий от него поезд и вдруг вспомнила того молодого человека, которого я встретила в электричке утром первого сентября. Странно, но мне стало грустно и захотелось снова увидеть его, смущённого и восхищённого. Я могла бы посмотреть, нет ли его в новой студенческой сети «ВКонтакте»? Кто знает. Но для этого мне самой надо пройти процедуру регистрации. Мне стало любопытно, и я включила компьютер и подключилась к интернету. После регистрации, я вдруг вспомнила, что совершенно ничего не знаю об этом юноше. Прикинув примерный возраст его и предположив, что он живёт в Новосибирске, я обнаружила 5 тысяч юношей. Уже на втором десятке мне стало скучно, и я вышла из сети и выключила компьютер.
Той же ночью он мне приснился. Это был очень странный сон. Я стояла на перроне, ждала свой поезд, но поезда приходили, уходили, а я оставалась на месте и никуда не уезжала. Так продолжалось довольно долго. И вот, наконец, пришёл поезд, на котором, я знала, мне надо будет уехать навсегда. Я уже взошла на первую ступеньку, когда меня кто-то окликнул, неслышно, почти шёпотом. Я оглянулась, и увидела его, того самого юношу, которого встретила в электричке. Он улыбался и что-то мне говорил, а я не могла разобрать ни слова, потому что вдруг зашумел поезд, или что-то загудело. Я хотела сойти с поезда, но двери вдруг закрылись, и я проснулась.
Была ночь. За окном – темно, как в гробу. Тучи закрывали луну, звёзды, и мне вдруг показалось, что ничего в жизни не имеет смысла, потому что смерть ограничивает все самые возвышенные наши цели. От этого стало грустно, и я больше не смогла заснуть в эту ночь. Только под утро сморил меня пустой, без сновидений, сон.
Я проспала до обеда. За окном было не так темно, но всё небо было в тучах, и дождь моросил. Сегодня мы должны были ехать к врачу, но я не хочу об этом писать.
В ту же ночь я просидела над своими рисунками до утра. Я рисовала и слушала Брамса, потом Листа. Хотелось слушать грустное и осеннее. И размышляла о смерти. Я помню тот день, когда умерла бабушка. Это был такой же осенний день, два года назад. Нам кто-то позвонил, и мама расплакалась. А потом была суета, мама не плакала до самых похорон. Я была в доме бабушки, когда её отпевали, и видела её труп. Странно, но никаких чувств я не испытывала. Я понимала, что мне должно быть страшно или грустно, а может, и страшно, и грустно, одновременно. Но ничего не чувствовала. Я лишь смотрела на тело, и не находила никакого сходства с той, кого я называла бабушкой. Мне казалось, что даже если этот труп откроет глаза и заговорит бабушкиным голосом, я и тогда не найду ничего общего между ним и бабушкой. Я думала, где же теперь бабушка, и не могла ответить себе на этот вопрос. В тот же день я нарисовала бабушку, как запомнила её, живой, весёлой, в красивом, вышитом розами, переднике. Когда мама увидела этот рисунок, она расплакалась в третий раз.
А потом начались хлопоты с продажей бабушкиной квартиры. Родители хотели продать её и вырученные деньги положить в банк, чтобы обеспечить мне в будущем возможность купить квартиру или получить хорошее образование. Мама даже подумывала о том, чтобы отправить учиться меня в Европу, но я решила, не стоит так бездумно тратить деньги: к тому же, чему такому могут научить меня в Европе, что я не могла бы изучить здесь. Так что эти деньги до сих пор в банке, хотя я и не знаю, что маме с ними делать.
Но я не думала о смерти. Я воспринимала смерть бабушки просто как её отсутствие, конечно, временное. Будто бабушка уехала куда-то, но как только она сделает всё, что нужно, тотчас же вернётся. Но бабушка не возвращалась. А сегодня ночью я вдруг поняла, что она никогда не вернётся. Так же и мама. И я сама, сяду в поезд, уеду, и никогда больше сюда не вернусь. От этого стало грустно. Но должно же быть место, куда поезд увозит людей и где люди обязательно встретят друг друга?

(4)
Он
Во сне я опять видел её. На этот раз мы сидели на скамейке в каком-то саду и молчали. Я никак не решался заговорить с ней, даже во сне. И тут она сказала:
- Мы же не будем молчать вечно.
На это я ответил неожиданно для себя:
- Почему бы и нет: ведь жить-то мы будем вечно.
- Откуда у тебя такая уверенность?
- Наверное, потому что мы спим, я вижу сон, а во сне можно поверить во всё, что хочешь.
- И всё-таки я хотела бы с тобой поговорить.
- О чём?
Она помолчала.
- Ты, конечно, знаешь, как меня зовут?
- Конечно.
- А я не знаю, как зовут тебя.
- Знаешь. Тебе надо только вспомнить. Вспомни.
Она задумалась.
- Кажется, тебя зовут Аркадий.
Я обрадовался:
- Да! Да!
А она улыбнулась. Странно, было ощущение, что этот сон был живее реальности. В реальности я никогда не чувствовал такой радости от общения с кем бы то ни было. Мы посидели ещё немного молча, а потом она вдруг взяла меня за руку и начала петь. Я не знаю, что она пела, но пела она прекрасно. Вот что она пела:
В этом мире, большом и прекрасном,
столько могла ты всего совершить,
только зачем ты решилась однажды
быть, просто быть…
Песня была больше, но, когда я проснулся и попытался записать, то вспомнил только первые четыре строчки. Это был очень странный сон.
В это утро, утро понедельника, я неожиданно почувствовал, что обязательно сегодня её увижу. Когда я зашёл в вагон, то замер в ожидании… и увидел её. Было такое ощущение, что я ещё сплю. Она тоже заметила меня и узнала, а узнав, улыбнулась. Место напротив неё было занято, поэтом я сел рядом с ней. Мы сидели, и что-то странное происходило со мной. Мне хотелось петь и танцевать, а я молча, уставившись в дальнюю точку в конце вагона, пытался куда-нибудь спрятать свои руки. Она же чуть улыбаясь смотрела в окно, и солнце играло своими лучами в её волосах.
Хотел ли я с ней заговорить? Не знаю. Пожалуй, что хотел. Но я боялся разрушить очарование той ситуации в которой мы оказались. Я ощущал, что она чувствует то же самое, и от этого мне становилось ещё легче. Так мы проехали молча вплоть до остановки «Университет». Я встал, взглянул ещё раз на неё, мы улыбнулись друг другу, как старые знакомые, и я вышел. Я стоял и смотрел, как уходит электричка, а в душе у меня творилось что-то невообразимое. Неожиданно, я понял, что влюблён. Отчего я это понял? Оттого, что мир вдруг показался мне самым прекрасным из миров, я услышал, как поют птички, мне захотелось обнять всех. Я будто парил, я летел, я ничего не замечал. Меня чуть не сбила машина, когда я переходил дорогу.
Говорят, что влюблённые ничего не едят и забывают о сне. Со мной случилось ровно наоборот: я ел всё подряд и проспал все пары, дорогу домой и всю ночь. Я хотел увидеть её снова как можно скорее.
И увидел её снова во сне. Мы снова сидели на той скамейке и пили чай из маленьких белых кружек.
- Ну так что же? – спросила она, - тебе понравилось со мной беседовать?
- Несомненно, да!
- Тогда, может быть, ты выслушаешь мои истории.
- Конечно!
- Я придумала три новеллы. Отнесись к ним, пожалуйста, со всем вниманием. Я расскажу тебе их. Я буду рассказывать тебе их каждую ночь. Но ты должен мне кое-что пообещать.
- Что? Только скажи, я всё исполню!
- Мне кажется, или ты в меня влюблён?
- Отрицать это было бы глупо! Конечно, я влюблён в тебя!
- Я этого ожидала, - она улыбнулась.
- Ну так что я должен делать?
Она помолчала, а потом посмотрел на меня так серьёзно, что я на мгновение почувствовал, что я не сплю.
- Ты не должен разговаривать со мной.
- Как? Я должен молчать?
- Нет, тут ты можешь говорить со мной, сколько захочешь. Но там, в вагоне электрички, ты должен молчать. Я тоже буду молчать. Мы не заговорим друг с другом. Пообещай мне, что пока я не закончу рассказывать тебе три мои истории, ты ни в коем случае не заговоришь со мной.
- А если ты сама со мной заговоришь? Там, наяву?
- Не заговорю! И ты не говори, хорошо?
- Но зачем? Зачем эту нужно?
- Сейчас я не могу тебе объяснить, да ты и не поймёшь. Но потом всё прояснится. И если ты исполнишь то, о чём я тебя прошу, я навсегда останусь с тобой.
- Ну, большего мне и желать не надо! Я обещаю.
- Отлично! – она наклонилась ко мне и поцеловала в щёку. – Слушай же.