Троеточие

... (черновой вариант)
Санкт-Петербург, 2013-14



СТРЕЛЯТЬСЯ ИЛИ НЕТ?

"Стреляться или нет? Если стреляться, то непременно [где-нибудь] у реки. Где-нибудь на каменистом бережку... Или вот прямо здесь, на этом [ср-м] мосту". Так я размышлял, словно герой тургеневского романа, стоя на Н-м мосту и свесив с него свою глупую, нечесанную, несчастную голову. Я стоял, вглядывался в мрачную толщу тускнеющей от безысходности и неподвижности воды грибоедовского канала. "Наверное, всё же стреляться, хоть оно того и не стоит".

Вокруг сгущались сумерки, Питер медленно сползал во тьму. А вместе с Питером и я уплывал в том же направлении. Может быть, плюнуть на всё и пойти в "Ленинград", выпить стакан-другой светлого, закутить, замутить что-нибудь с кем-нибудь? Забыть? Забыться?.. Люди двигались словно тени, их будто и не было, а всему виной моё больное воображение. Может, их и вправду не было? Я огляделся: кругом никого и только фонари льют свой тусклый жёлтый свет на безлюдную мостовую. Никого. Ничего. Когда нет ничего, за что можно уцепиться, о чём можно бы пожалеть, с жизнью расставаться должно быть не так печально. Мне тоже вроде бы нечего терять, но жить я ещё хотел. Хотел жить, несмотря на острое ощущение бессмысленности этой странной затеи. Зачем жить, если нет цели, а все люди - либо идиоты, либо умники, которым до тебя нет дела, либо серая масса мудаков, о которых и говорить тошно? Когда у тебя есть друг или подруга, или на худой конец верный пёс (или кошка - ****ь, меня же убьют котофилы, если я не упомяну про кошек); так вот если у тебя хоть кто-то есть, кому ты небезразличен и кто о тебе хоть иногда вспоминает, тогда да, тогда конечно, какой-то смысл в жизни есть и расставаться с ней добровольно глупо. Хотя, честно говоря, даже при таком раскладе зачастую ни другу или подруге, ни верному псу (ни тем более коту, что б его псы порвали) до тебя дела нет большую часть времени, и ты одинок. О, как ты одинок! Собственно, всё население земли - это семь миллионов одиночек, некоторые из которых воображают, что они не одиноки. Ну и пусть себе воображают, а я вот пойду и назло всему мирозданию пущу себе пулю в лоб.

Можно, конечно, и не пулю. Можно было бы утопиться или повеситься, но это всё, мне кажется, весьма сомнительно, потому как может быть больно и неприятно. Когда ты тонешь, тебя охватывает отчаяние и желание жить (тогда как жить ты уже не можешь, потому как тонешь).Я как-то тонул в детстве. Мне тогда было лет семь или восемь. МЫ отправились с бабушкой на речку (бабушка не умела плавать). С бабушкой и с собакой. Эта собака (её звали Тора - не в честь древнееврейского собрания сочинений Моисея, а в честь какой-то рок-композиции или героини этой рок-композиции - мой папа был фанатом подобных вещей); так вот эта собака меня и спасла. Я попал в омут, стал тонуть и цепляться, карабкаться на Тору, топить её. В последней надежде я протягивал руку над поверхностью равнодушной реки, тогда как смерть уже услужливо распахнула передо мной двери иного мира. И вот, когда я уже заглянул за дверь (и Боже, как больно сжалось горло, а сердцне затрепыхалось, как загнанный в клетку птенчик, ещё недавно вольно резвившийся на синем небе), кто-то сильный и тёплый ухватил меня за ещё протянутую руку и вытащил из мутной воды. Я бы спасён (спасена и Тора). Помню, тогда я сидел на берегу реки, выплёвывал зелёную жижу и фрагменты каких-то водорослей, смотрел на ослепительно палящее солнце и понимал, что хочу жить. Нет, такой смертью я бы не хотел умирать. С другой стороны, повешение ещё хуже утопления. Известно, что повешенный может умереть от смещения позвонков, а может и не умереть, и тогда он будет медленно задыхаться, болтаясь, как свинная туша в морозильнике. Задыхаться медленно - такая перспектива меня не прельщала.

Что ещё остаётся? Под трамвай? Больно. Прыгнуть с какой-нибудь высотки? Заманчиво, но тоже, наверное, больно. Я читал где-то, что один удалец прыгнул с 15-ти этажки. Но упал как-то неудачно, на ноги, кажется. Ноги, естестенно, в смятку, кишки наружу. Но голова целёзноька осталась, мозги соображали, сердце билось. И вот лежит он, бедолага, приплюснутый, истекает кровью и дерьмом, а умереть не может. Хреново, должно быть, ему было... Поэтомук я не буду рисковать.

Можно было бы ещё отравиться. Есть очень эффективные яды. Заглатываешь такой яд и засыпаешь. ЗАсыпаешь и больше не просыпаешь никогда. Очень мило, но только никакого внешего эффекта это не сулит. Вот усну я и что? Похоронят меня, и никто обо мне и не вспомнит. А вот если я застрелюсь где-нибудь у Медного всадника или у львов, а лучше прямо на Невском, там где его пересекает ГРибоедовский канал или Мойка. Или прямо у Спаса-на-Крови. Да, это было бы эффектно! Обо мне бы точно написали где-нибудь, в интернете уж точно. Представляю себе заголовок: "Молодой студент филологического факультета СПбГУ застрелился на том самом месте, где 130 лет назад был убит император Александр II". Можно ещё оставить после себя записку, чтобы это было ещё более таинственно и потрясало воображение. В этой записке (самое что интересное) можно написать, всё что угодно. Мне-то уже будет всё равно, а шуму это может наделать немалого. Вот представьте, например, такую записку: "В моей смерти прошу винить Машу М." Ох и достанется же потом этой Маше М. Впрочем, Маша М. тут совершенно не при чём. Поэтому лучше написать что-нибудь другое. МОжно было бы, конечно, написать правду. Но боюсь, что правду никто не поймёт, все только пожмут плечами и разойдутся. Поэтому правду лучше не писать. Лучше что-нибудь придумать. Что-нибудь интересное.

Допустим, можно написать вот что: "Уважаемые петербуржцы и гости нашего города! Я, Н., застрелился на берегу набережной канала ГРиоедова по следующей причине..." Хм, по какой такой причине? Я думал, но никак не мог придумать. Это должно быть что-нибудь художественное, даже эстетическое, ну что бы не стыдно было вспомнить обо мне тем, кто останется. Хотя кому какое дело до меня? Сколько людей стреляются по подобным поводам и оставляют художественные записки, но о них ведт никто не помнит. НИкто не приходит к ним на могилы, да и есть ли у них могилы? Я слышал, что самоубийц даже не хоронят по-христиански. Их просто сжигают, прах складывают в коробочку или там в баночку из-под кофе, а потом едут куда-нибудь в горы, на поле или на берег реки и развеевают этот трупный песочек по ветру. Да, это печально. Может, и не надо тогда никакой художественной записки. Вообще не надо никакой записки, просто застрелиться и дело с концом. Может даже, не обязательно это делать на берегу реки. Можно это сделать где угодно. Только достану пистолет.

Ну вот, поэтому я думаю, что лучший способ покончить с собой - это застрелиться. Одним выстрелом тебе выносит мозги, и в секунду ты уже мёртв, и ничего не чувствуешь - словно укол сделать. Быстро и со вкусом. Только бы рука не дрогнула, не промахнулась. А то я слышал уже, что некоторые стреляются, но неуверенно, в результате мажут, мозги на стол, кровища хлещет, но самоубивец жив и терпит ужасные муки. Так что тут очень важно целить прямо, чтобы раз - и всё, и больше - ни мыслей, ни сожалений, ни одиночества. Прекрасная смерть!

Итак, решено - стреляться. Только достану пистолет.


ПИСТОЛЕТ

Выбрать пистолет, из которого собираешь пустить себе пулю в лоб - дело нешуточное. Во-первых, это должен быть хороший пистолет, чтоб не было никаких осечек. Желательно, чтобы он был новым, проверенным. Можно предварительно пострелять из него по банкам или тарелкам. Можно было бы, конечно, пострелять и по людям - всё равно собираешься покончить с собой, так почему бы не утянуть кого-нибудь в Аид раньше времени? Но я не злой - зачем лишать жизни другого человека просто из-за какой-то прихоти? Я считаю, если человек чего-то не хочет, то принуждать его не надо. Человек - существо свободное, а тоталитаризм и фашизм в отношение к человеку мне чужды. Я даже люблю человека, в известном смысле, конечно. То есть я, на самом деле, не люблю людей (люди - свиньи, чего уж там), но человека люблю. За дерзание люблю я человека и за отвагу. А иногда просто из жалости: уж больно одинок человек. Из жалости, конечно, милосерднее было бы убить человека, но какой в этом смысл, если перевести человека из одиночества в состояние смерти, а он даже и не поймёт, что произошло и для чего это надо?. Нет, человек должен до всего додумываться сам. Я так считаю, и тут вам меня не переспорить. В некотором смысле я либерал, хоть и ненавижу либералов. Ну да ладно. В общем, убивать я никого, кроме себя не буду. Если решил умереть - то сам и умирай, нечего другим навязывать свои взгляды на жизнь и на смерть. Хотя, честное слово, иногда так и чешутся руки пристрелить какого-нибудь идиота.

Так вот, пистолет должен быть хорошим и желательно новым. Кроме того, это должен быть какой-то значительный пистолет. Застрелиться из ТТ - это какой-то маразм, так делать нельзя ни в коем случае, и даже думать о такой несуразице противно. Из чего бы я хотел застрелиться, так это из револьвера ... Да, это очень красивое оружие. Из такого не стыдно себя убить. И заголовки получатся прекрасно звучащие: "Н. застрелился из револьвера ... Подробности выясняются". Это не то что "Н. застрелился из пистолета ТТ. Подробности выясняются". Можно было бы застрелиться из какого-нибудь дерринджера или вообще из пищали какой-нибудь, но это было бы слишком пафосно и для многих покажется анахронизмом. И хотя мне плевать, что подумают обо мне другие, но плевать мне будет на это после того уже, как я застрелюсь, а пока я ещё не так равнодушен к этой теме и хотел бы сохранить некоторое достоинство. Поэтому какой-нибудь револьвер вроде кольта вполне сойдёт.

Другой вопрос - где этот пистолет достать? Никакой лецензии на ношение подобного оружия у меня, конечно, нет. Да, наверное, и не нужна мне такая лецензия, потому что я почти уверен, что могу достать оружие нелегально. Мало ли кто торгует оружием. Вон, говорят, что даже в интернете можно купить любое оружие (хоть тебе пистолет, хоть автомат, хоть тратиловую шашку), причём с заказом на дом. Один мой знакомый (не близкий, а так, по учёбе - близких знакомых у меня нет) даже рассказывал, что как-то заказал на eBay-е арбалет. А арбалет, между прочим, смертельно опасное оружие. Впрочем, разве бывает оружие не смертельно опасное? Кстати, может быть, застрелиться из арбалета? Это будет весьма странно и оригинально. Но, с другой стороны, не буду ли я смешон со стрелой, торчащей из головы? Всё таки дура в голове от пули и вытекающие из неё мозги более солидно, чем стрела, торчащая из головы. Так что нет, никаких арбалетов!

Пистолет я нашёл довольно быстро. Для этого достаточно было просто придти ночью на Думскую и зайти в первый попавшийся бар. Зайти и спросить первого подозрительного братка, не продаёт ли он ружие. Если даже этот браток не продаёт оружие, то он точно знает, кто продаёт. И как правило, этот кто-то сидит тут же рядом. И как правило, оружие, которое он продаёт, при нём. Ну или на худой конец лежит в багажнике автомобиля, который припаркован тут же рядом.

Собственно, так я купил свой первый и, как мне тогда казалось, последний в жизни пистолет. Валера (так звали братка) продал мне пистолет за три тысячи р., и это, как он меня убеждал, было достаточно дёшево. Мне собственно было всё равно, но ради приличия я позволил себе в этом усомниться, на что Валера уверенно заявил, что "****ь, сука, дешевле ты во всём Ленинграде, *****, не найдёшь". В общем, я купил у него пистолет. Это был какой-то старый и потёртый револьвер. Но он был красив, да. Как в американских фильмах про полицейских и бандитов - там полицейские вечно носятся с такими револьверами и палят по приступникам почём зря. Я мысленно придумал пистолету имя (ведь это немного грустно - умирать от безымянного пистолета; а вот если у пистолета есть имя, то умирать уже веселее). Это имя я выцарапал ключом на рукоятке моего револьвера. Я назвал его "Патрик". Патрик был прекрасен, как агент 007, хоть и стар, как Шон Коннери. Впрочем, красивый старик всё же лучше, чем уродливый юнец. Пули я получил бесплатно (впрочем, достаточно было и одной пули, но Валера настаивал, что бы я взял всю коробку). Осталось научиться стрелять, чтобы не случилось какой осечки.

Для того, чтобы научиться стрелять, я поехал за город, в сторону Петергофа. Там, неподалёку от финского залива, есть совершенно пустынные территории, среди леса. Придя туда, я попытался найти какой-нибудь пенёк, но никаких пеньков мне, как назло не попадалось. Тогда я попытался поставить банку из-под пепси, которую я захватил с собой, поставить на ветку сосны, лениво покачивающейся. Но ветка качнулась, и банка упала. Сосна посмотрела на меня скептически, и как мне показалось, даже с изрядной долей презрения. Тут во мне что-то вскипело, я прицелился в сосну в упор и хотел нажать на курое, но курок не поддавался. "Вот чёрт!". Пистолет был на предлохранителе. Я снял его с предохранителя и выстрелил.Пистолет чихнул, рука у меня дёрнулась, а сосна тяжело вздохнула: пуля вошла в ствол и теперь дерево смотрело на меня суровым чёрным глазом. Мне стало не по себе, гнев прошёл так же внизапно, как и начался. Больше стрелять я не решался: работает пистолет, это и так ясно.

Таким образом, все приготовления были соблюдены. Я ещё не знал, писать ли мне прощальную записку или нет, а в остальном можно было бы стреляться хоть сегодня. Правда, сегодня уже темно, а мне хотелось бы ещё раз посмотреть на закат. Может быть, на закате следующего дня я и расстанусь со своей такой странной (хочется убрать "т"), непонятной и одинокой жизнью.


ЗАПИСКА

Всю ночь я размышлял о той записке. Всю ночь и всё утро. Сначала лёжа на деванчике в своей крохотной комнатушке. Крохотная, грязная комнатушка под самой крышей, вечно протекала, а через тусклую форточку залетали пыль, гарь, человеческие и нечеловеческие голоса и прочая городская хрень. За стеной была квартира проститутки, и я всё время вынужден был слушать крики её и её хахалей. Поэтому я часто уходил из комнаты и гулял по городу. Кроме того, меня угнетали зелёные грязные стены, но перекрасить их мне не разрешала домохозяйка (та ещё сука). Мне было противно находиться в этой халупе, да я, в общем-то и был там разве только по ночам, поэтому не видел уже ни грязного зелёного цвета её стен, ни тусклых окон. Только звуки, эти наглые, гадкие, пошлые звуки. Но и их я довольно быстро переставал слышать, потому как засыпал непробудным сном. А под утро всё было тихо. Я никогда не умывался в общей ванной (она всегда была занята), спускался во двор, выходил на БОльшую Конюшенную, заходил в ближайшую забегаловку и там умывался, приводил себя в порядок и долго сидел на толчке, придумывая очередную причину, почему не ходить на занятия. У нас была куча ненужных предметов (языки, литературоведение, философия, история), и ни один мне не хотелось посещать. Зачем мне, например, знать, что скажет о Селине какой-нибудь Иванов Иван Петрович, если я могу прочесть самого Селина? Или слушать доклад о Витгенштейне, если вот он, лежит передо мной его "Логико-философский трактат", а "Лекции по философии" и прочее я могу взять в библиотеке или даже купить в магазине. Только какой смысл? Даже и читать Селина или Витгенштейна, как я убедился, совершенно бессмысленно. Вед они пытаются решить вопросы, принципиально не разрешимые. Например, война. Почему? Отчего? Откуда в человеке зверь? Да зачем это надо знать? Главное, что зверь этот есть, и болезнь эта неизличима. И всё - так что смысла в этом Селине немного. Или, скажем, проблема понимания. Вот я пишу, а кто меня поймёт - тот, на самом деле, - круглый дурак, потому что невозможно нам понять друг друга, а кто думает, что кого-то понял - тот просто мудак и жестоко ошибается во всём. Я однажды слушал лекцию по литературе ХХ века (её читал знаменитый Аствац Александрович Сатуров - писатель и эссеист), так вот там единственный раз я услышал всю правду о жизни: нет и не может быть никакого понимания в литературе, есть только "меняющая" нас литература или "не-меняющая", а вот понимания там не на грошь нету. Вот и всё. Поэтому после утреннего туалета я обычно не шёл на лекции, а шёл пить пиво и сочинять вирши. Поэтом я был некудышным и большая часть моих стихов состояла из двух-трёх строк. Ну вот, например, про котов:

Два чувства дивно близки нам:
любовь к котам и Амстердам.

Или:

Он знал 140 языков,
и жил 2000 веков,
составил 310 книг,
протопал 1200 лиг...
он был ленив, но очень мил -
полинезийский крокодил.

Как видите, стихи эти, хоть и маленькие, но не без таланта написанные. Впрочем, никто их не читает, и читать не будет, потому что я их сжёг, а сегодня вечером меня уже не будет на этой земле. Может, написать в прошальной записке какое-нибудь стихотворение? Про тот же Амстердам?

Или написать что-нибудь необычное? Например: "Всюду пахнет нефтью". Хотя нет, это, кажется, где-то уже было. МОжно ещё написать что-нибудь в духе Вертера, впрочем, я не был так влюблён, как он, да и честолюбия во мне, если честно, нет совершенно никакого. МОжно, конечно, выдумать себе какую-нибудь любовь, или во всём обвинить мою бывшую девушку. "Бывшая девушка" - Боже, как же это звучит, как несусветная чушь! Девушка б/у. Пошло, очень пошло. Ну да не суть.

Нет, если уж оставлять записку, то надо написать в ней что-то значительное, чтобы дело моё не пришло в забвение слишком быстро, а осталось в народной памяти хотя бы на день или даже на два. Что бы этакое написать ради этого?

Я бы хотел написать о себе. Это будет, конечно, эгоистично. Но существуют ли вообще самоубийцы-неэгоисты? Самоубийцы-альтруисты, например. Человек убивает себя во благо человечества... Нет, пожалуй, что такие самоубийцы и существуют. Скажем, солдаты, гибнущие на поле боя. За что они умирают? За какую-то идею (высокую или не высокую - не всё ли равно, ведь они умирают: для них точно всё равно). Они умирают, потому что так решили кто-то где-то. И во благо этих кого-то они и умирают. А потом им вручают посмертные награды и цветы на могилу. Что это, если не добровольное самоубийство? Конечно, самоубийство. Или вот, другой пример: живут всю жизнь муж и жена. Муж приходит с работы, они с женой садятся за стол, поедают пищу и молчат. Или ещё хуже: жена всё время говорит всякие глупости, а муж молчит и не слушает. Не слушает и не видит. Два человека рядом, но не вместе. Они так живут полвека, а потом умирают. Только зачем они умирают, если они уже пятьдесят лет мертвы, вот этого я не пойму. Не могу я понять таких людей, не могу. Вот это и есть самоубийцы-альтруисты. Ну а все остальные - это эгоисты. Есть ещё идиоты, которые боятся смерти, как огня, и одиночества боятся - но такие никогда не решатся свести счёты с жизнью. Таких я тоже не понимаю и не люблю. А остальные да, все непременные эгоисты. Убивают себя, потому что хотят убить себя. Не буду убеждать вас в героизме подобного дела, но подумайте сами: бывает ли что возвышеннее смерти, если жизнь и всё, что в ней, - полное дерьмо? Только не заливайте мне про солнышко, птичек и звон ручьёв: всю эту хрень я уже слышал, и не верю, что в жизни такое бывает. Солнышко спалит вас дотла, а в Питере так и вовсе нет никакого солнышка, а лишь огромный мутный глаз какого-то космического Левиафана лениво взирает на вас с равнодушной высоты. Птички? Смотрели фильм Хичкока "Птицы"? Ну вот! Ну а про ручьи я вообще молчу. Это чушь и бред: ручьи не звенят, а бурлят или текут. И как правило текут мазутом и какой-то серой гадостью. Пойди найди чистые ручьи в нашем столетии! Видали мы эти ручьи!

Но не подумайте, что я не люблю жизнь. Я понимаю всю её безрадостность, но и такую безрадостную жизнь я люблю. В жизни есть много прекрасных вещей. Например, секс. Хороший, горячий секс на закате дня или на рассвете (на рассвете даже лучше). Секс, приправленный поцелуями и лёгким дыханием, запахом изо рта, от которого мутится где-то в голове и всё тело начинает дрожать. Потом ещё море. Море тоже очаровательнее всего на закате или на рассвете (но море лучше на закате, если, конечно, вы не занимаетесь в этот момент сексом прямо на берегу). Чем хорошо море? Чем они лучше всех этих грязных ручьёв? Море - это судьба. Море как бы намекает нам, что человек - существо глупое и ничтожное, что жизнь поглотит его под видом смерти. И что не будет больше ничего, а только спокойная водная гладь будет кругом. В глубине моря - жизнь, а наша жизнь - это смерть. ТУт нечего бояться смерти. Человек не умирает, а только уходит на глубину, там где всё по-другому, и человек растворяется и превращается сам в море и в глубину. Животные, звери и птицы, рыбы и черви съедают человека, а потом всё происходит снова. И это нвушает спокойный оптимизм и избавляет от страха смерти.

Ради чего ещё стоит жить? Кроме моря и секса ничего на ум не приходит, но, наверняка, есть и ещё что-то. Впрочем, море можно даже отбросить, потому что и без моря можно понять ничтожность этой жизни. А секс, как и всё телесное, приходящь. Я, честно сказать, не хотел бы дожить до того возраста, когда член мой не сможет уже поднять свою голову, руки будут трястись, ноги тоже, по ночам будет мучить бессонница, а по утрам запоры... Нет, к чёрту такую жизнь, к чёрту старость! Тридцать лет, максимум - сорок (греческое акме). Впрочем, я не собирался ждать и этого срока, и собирался прервать жизнь в свой 21-й день рождения, то есть сегодня вечером.

В конце концов, я взял какую-то рекламную листовку и накорябал на обратной стороне всего три слова, послав всех подальше. Потом подумал немного, скомкал эту писанину и выбросил в первую попавшуюся мусорку.


ЗАЛОЖНИК

Целый день я бродил по Питеру, яростно сжимая рукоятку пистолета, лежавшего у меня в правом кармане куртки. Я боялся, что моя решимость умереть как-нибудь угаснет, и я передумаю. К счастью решимость не угасала, а разгоралась ещё больше. БОлее того, меня захватила какая-то волна уныния и тоски. Я вдруг ясно понял, что умру сегодня, что это неизбежно. Как это н6е странно, это меня успокоило. Я будто плыл по течению, зная, что впереди меня ждёт водопад, а потом вечное море смерти. Меня это, честно сказать, даже обрадовало.

Я бродил вдоль каналов и присматривало себе место, где умереть. Нева меня не привлекала: большая, тугая, как шейка матки, закованная в каменную узду, она внушала отвращение. А вот каналы, особенно небольшие, уходящие в какие-нибудь закоулки, перехваченные небольшими зелёными мостами, окружённые львами - вот это было по мне. В конце концов, я забрался в какую-то глушь, не уходя, впрочем, далеко от Невского.

Там, где Мойка убегает от Невского куда-то всторону и вбок, есть очень красивое место. Впрочем, место совершенно обычное. Там нет спуска к воде, но есть какая-то грусть. Этого мне было вполне достаточно.

Солнце уже перекинулось куда-то влево, и я решил, что больше идти никуда нет смысла. Пожалуй, я уже пришёл. Оставалось дождаться заката солнца. И в его прощальных лучах. Я подошёл к шершавым каменным перилам и посмотрел на тёмную воду канала. Нет, солнце сюда не заглянет. А бежать вслед за солнцем было мне просто лень. Ну что же, подумал я, чего ждать? И достал револьвер.

И тут случилось нечто, чего я никак не предвидел и что полностью изменило мои представления о жизни и самую мою жизнь.

Я стоял у самого края, в моей руке - пистолет. Я смотрел, как волны играют отражёнными от окон лучами заходящешго солнца, и решимость моя не знала границ. Я уже умер, мне оставалось только запечатлеть этот факт нажатием курка. И всё. И в тот момент, когда я уже поднял руку и поднёс пистолет к виску, позади меня послышался какой-то шум и крики. Невольно я оглянулся.

Прямо за моей спиной находилось здание какого-то банка, и из этого здание на узкую улочку высыпали трое странных людей. У одного из них был в руке пистолет, такой же, как у меня. На всех троих были зимние шапки с прорезями для глаз. И все трое что-то кричали, но что они кричали, разобрать было сложно, потому что прорези для рта они сделать не догадались. На улице больше никого не было, но где-то на Невском уже послышалось гудение полицейских машин. Несколько озадаченный, я даже забыл, что я тут делаю, забыл про пистолет. Заметив меня, застывшего и озадаченного, тот, что с пистолетомм, подскочил ко мне, вырвал мой револьвер из рук и угрожающе мне заявил что-то, что я не смог разобрать. Это было нечто вроде "Ава учи!". В голосе, насколько его можно было услышать, чувствовалась угроза.

- Простите, что Вы говорите? Я не понимаю Вас...

- Чёрт! - грабитель (а я не уже не смоневался, что это именно грабители) приподнял маску и закричал: "Давай ключи!".

Я машинально достал ключи от квартиры. Странно, что я их не выбросил или не отдал кому-нибудь.

- ****ь, ты идиот что ли, - заявил грабитель, - ключи от машины.

- Простите, но у меня нет машины... - снова извинился я.

- Нет, ты точно идиот, - грабитель явно злился и нервничал. - ПРощение он у меня просит...

Тут к нам подскочил другой грабитель и я услышал явственно женский голос:

- Петь, оставь его, бежим!

На это Петя сумрачно ответил:

- Куда бежать, дура!

- Бежим вон в тот проулок!

И они бросились вправо, но оттуда уже выбежали охранники банка и угрожающе помахали грабителям пистолетами.

Петя остановился в нерешительности. Посмотрел на охранников, потом на полицейские машины, заворачивающие на Мойку, наконец, на меня.

- А, чёрт! - и грабитель подскочил ко мне, схватил меня за шею и поволок дальше по улице.

Охранники прицелились, но стрелять не решались. Впрочем, я бы был рад и такой смерти. В этом даже было больше смысла, чем в том, что я думал совершить до этого. Я чуть не крикнул им "стреляйте!", но я был так растерян, что совершенно позабыл о такой возможности.

Возможно, меня пристелили бы полицейские, которые уже подъезжали к месту происшествия. Но тут третий член этой странной банды каким-то образом открыл дверь одной из стоявших здесь машин, и жестом поманил своих соратников внутрь. Не успел я оглянуться, как уже оказался на заднем сидении автомобиля, с пистолетом у виска. Сев на водительское кресло, грабитель сбросил маску, и оказалось, что это милая девушка.

- Таня, назад! Ты - сидеть!

Петя выскочил из машины, а девушка без особого энтузиазма поменялась с ним местом. Тут же машина рванула, полиция - за нами.

Я посмотрел на девушку, которая угрожала мне, кажется, моим же пистолетом и заявил:

- Знаете, вы можете меня пристрелить прямо здесь и сейчас.

Девушка недоверчиво меня оглядела с ног до головы:

- Ты что, больной? Ты наш заложник!

- Нет, девушка, это Вы не поняли. Я вообще-то тут хотел покончить жизнь самоубийством.

Даже Петя на секунду оторвался от дороги и посмотрел на меня весьма странным взглядом.

- Ты правда идиот? - спросила вторая девушка, сидящая на переднем сидении.

- Да, я идиот, больной, дурак, и я хотел бы умереть. Выстрелите мне, пожалуйста, в висок.

Ради пущей убедительности я даже протянул руки за пистолетом, девушка тотчас же отдёрнула руку.

- Таня, а прострели-ка ему рожу, только чтобы не умер - посмотрим, что он потом скажет.

Такого поворота я как-то не ожидал. Мгновенная смерть - это да, это хорошо. А вот жуткие мучения от простреленной рожи - это нет, это не хорошо.

- Нет, не надо! - почти жалобно попросил я, - лучше убейте меня.

- Вот придурок...

Тут вдруг полицейский гудок закричал совсем рядом. Мы почти попались.

Скорее всего, думал я, Петя поедет на Троицкий мост, а там вечные пробки, там нас и схватят. То же самое нас ожидало при повороте на Невский. А что, спасти что ли горе-грабителя.

- Петр, а Петр, - с полным равнодушием заявил я, - сворачивай к Летнему саду.

Петя, несколько озадаченный поглядел на меня через окно заднего вида. Потом посмотрел на девушку, которая сидела рядом с ним.  Девушка кивнула, и Петя послушно последовал моему совету. Очень быстро мы съехали в подземку.

- А вот теперь, - заявил я, - давайте все выйдем из машины, снимем все эти балахоны и куртки и разделимся: так нас не признают и будут искать возле машины. ТОлько это надо сделать как можно скорее.

- Чёрт, а ты что у нас, эксперт.

- Только это надо сделать быстро, - упорно повторил я.

Странно, но бандиты меня послушались. Мы выскочили из Машины.

- Вика, ты пойдёшь с этим придурком, я пойду с таней. Мы по набережной, вы в летний сад.

Через минуту мы с Викой уже шагали по аллее Летнего сада. "И в летний сад гулять водил..." Почему-то вдруг вспомнил я и усмехнулся. "Действительно, придурок, - подумал я, - даже умереть не могу нормально".

- Ты чего это смеёшься, - недоверчиво взглянула на меня Вика.

- Да так, вспомнил про одного великого русского поэта.

- Это про кого же? - поинтересовалась Вика.

- Да про Александра Сергеевича.

- Про какого такого Александра Сегреевича.

- Да про Пушкина.

- Это который написал про золотую цепь на дубе том?

- Да, Вика, это тот самый, кто написал про золотую цепь на дубе том.

- Чёрт, да ты, я вижу, ботан? Где очки потерял?

- Да тут они, - я достал очки (не думал, что ещё буду смотреть на мир через них).

Мы бежали и бежали, через Летний сад, через какие-то улочки и закоулки. Потом, на площади Восстания мы сели в метро. Я, конечно, мог при желании удрать, но отчего-то мне стало интересно, чем закончиться эта история. Мне казалось, что она, эта история, происходит не со мной, что я уже умер и созерцаю происходящее откуда-то с неба.

Спустя какое-то время мы оказались на самой окраине Питера. Вика завела меня в одну из пожелтевших высоток. Там была квартира, самая обычная, каких тысячи.

- Садись, - сказала мне Вика, указав на диванчик в углу единственной комнаты. Была тут ещё кухня, но туда мы даже не заглянули, хотя, признаться, я бы не отказался перекусить: ведь я ничего не ел с утра, думая, что есть мне уже на этом свете не придётся.

Вика уселась в кресло напротив меня, и мы стали ждать - видимо, прихода Пети с Таней.

<продолжение следует>