Адаптация призрака

(ранее публиковалось под псевдонимом Павел Плотников)

1

Солнце показалось из-за горизонта. Но он не увидел своей тени.
«Боже! – подумал он, - я умер». И это была сущая правда. Он был мертвее всех мертвецов. Самое ужасное было то, что он совершенно не помнил, как это случилось. Более того, он даже не помнил, кто он такой, как его зовут. Только и знал он, что уже не жив, но мёртв. И сознание этого факта заполняло его маленький мир пустотой, которую не освещали даже косые лучи восходящего солнце.
День обещал быть погожим. Где-то в лесу аукались птицы, ветер шелестел листьями придорожных деревьев, в воздухе пахло сыростью и утренним туманом, который постепенно рассеивался под тёплыми солнечными лучами: наступило утро.
Он огляделся и ужасно затосковал. Он знал, какие запахи его окружают, но не чуял их. Он видел тепло солнца, но не мог согреться. Холодно… Ему было ужасно холодно. И тут он увидел своё тело: липкое, безжизненное, оно лежало ничком на асфальте. Рядом стояла его машина: Бьюик 88 года. Хороший автомобиль, который убил своего хозяина.
Тело вызывало жалость. Хотелось прикоснуться к нему, обнять его, воскресить его. Идея смерти была невыносима для него. Кто он теперь без тела? Жалкая тень! Призрак, не более! И тут вдруг солнце хлынуло ему прямо в глаза, которых у него больше не было, затопило ему мозг, который был разбросан по всему асфальту, обняло его и понесло куда-то вперёд, вперёд, через лес, в сторону неизвестности, такой далёкой и такой знакомой. Воспоминания пришли к нему, или же он пришёл к ним, но вдруг он оказался среди своего прошлого. Он стоял на террасе своего дома и курил трубку. Это был он, но и не он. Прошлое временно упало в руки будущего.
- Гриша! – раздался из комнаты чей-то голос. – Эй, Григорий! Зайди-ка на минутку!
Он опаздывал, но всё равно потянул дверную ручку и быстрыми, твёрдыми шагами вошёл в гостиную.
- Что, моя хорошая?
Молодая, красивая девушка сидела у окна и смотрела на него в упор.
- Ты умер, бедный мой Гриша. Ты умер…
Гриша внимательно посмотрел на девушку, положил руки в карманы и молча, не говоря ни слова, вышел из дома.

Он ехал по дороге. Дорога петляла, как пьяный водитель. С одной стороны – каменная стена, с другой – каменная яма. Он не боялся упасть, потому что – какой же страх может быть у того, кто уже мёртв. Что это? Он спит и видит сон? Или он мёртв и видит свою прошлую жизнь? Может быть, он только что умер, его мозг ещё хранит жизнь, нейроны ещё движутся, и вот, он ещё ухватывает обрывки воспоминаний. Долго ли это будет продолжаться?
Он слышал когда-то, что человек не умирает сразу. Сначала перестаёт работать сердце, кровь перестаёт бежать по венам и артериям, перестаёт вырабатываться необходимый для жизни тела кислород. И мозг начинает задыхаться. Он ещё жив, и может прожить ещё какое-то время. Достаточное для того, чтобы увидеть последние свои сны, душные предсмертные сны. Но обязательно придёт час, минута, мгновение, когда мозг уже не сможет хранить воспоминания, они растекутся мутной серой жижей по его черепу, и он уснёт навеки. Его больше не будет никогда, как его не было никогда до его рождения. Или нет?

Дорога закончилась внезапно, так же как и началась. Теперь он стоял на коленях.
Он стоял на коленях много лет, но не чувствовал боли. Мимо проходили люди в белых одеждах, с белыми, как лунь, глазами. Они были бессмертны, эти белые люди, они шли в Чертоги Вечной Жизни, а он стоял на коленях, встречал их, провожал их, и не мог сдвинуться с места. Иногда ему приходил в голову вопрос: почему он не может подняться с колен и пойти вслед за этими, белыми? И кто-то шептал ему в самые уши: «потому что ты – призрак»…
Он стоял на коленях и видел сны о том, как он просыпается рано утром, идёт умываться, целует своих детей в заспанные лица. Он помнил, как он спал и видел сон о том, как он вот так вот стоит на коленях, спит и видит этот самый сон о том, что он будет вспоминать, как он спал и видел сон… Этот сон, казалось, будет длиться вечно. Он и длился…


2
Спустя какое-то время Гриша очнулся и приподнялся на диване. «Боже, - подумал он, - ну и привидится же такое!» Холодный пот выступил у него на лбу. «Надо срочно включить в комнате свет. И в коридоре. Он встал с дивана, включил свет. И не только в комнате и в коридоре, но и на кухне и даже в ванной. Была глубокая ночь, на часах – половина третьего. За окнами – непроглядная мгла. Жизнь била ему в висок. Он всё ещё не мог поверить, что это был всего лишь сон. Ощупал себя, своё лицо. Зашёл в ванную, посмотрел на себя в зеркало. Усталое, небритое лицо смотрело на него. Но оно было живое! Гриша сел на край ванны, намочил ладони холодной водой и хорошенько растёр себе виски.
Спать ему совершенно расхотелось. Он оделся и вышел на улицу.
Дул холодный, ночной ветер. На улице не было ни души. Гриша прогулялся до магазина (200 шагов) и повернул обратно. «Нет-нет, - пришло ему в голову, - я не могу вернуться домой. Надо куда-то ехать, что-то делать». Он нащупал ключи от машины в правом кармане брюк. Сел, поехал. Куда он мог поехать? Только к Вере.
Вера была его подругой детства. Даже после того, как он женился на её сестре, Надежде, он не переставал посещать Веру. Ничего такого между ними не было: они просто пили чай и разговаривали о жизни. Иногда Гриша читал ей свои сценарии. Она хвалила их, редко критиковала, и всегда советовала отнести знакомому продюсеру. Но Гриша качал головой, улыбался и ни к какому продюсеру ничего не нёс. Скоро этих сценариев у него накопился целый шкаф. Однажды он даже хотел все их выбросить, но его жена не дала этого сделать – авось ещё понадобятся.
Две недели назад Надежда его бросила. Оставила. Он просил, умолял её остаться. Он даже встал на колени… Сейчас ему стыдно было об этом вспоминать. Чего он хотел этим добиться?
Он остановился напротив Вериного дома. «Наверное, спит она… А тут я ещё со своей тоской…». Он вышел из машины и направился к дому. У самой двери он остановился, некоторое время помедлил, а затем тихонько постучал. Тишина. Тогда он постучал громче. Никто не отвечал. Он позвонил. За дверью зашевелились, кто-то заскрипел половицами. Дверь отворилась и перед Гришей предстала девушка в рыжем халате, с нечесаными волосами и заспанными глазами.
- Гриша? – она удивлённо смотрела на него, прищуривая левый глаз. – Ты чего это так рано?
Наверное, Вера так хотела пошутить. Но Грише было не до шуток.
- Верочка, мне приснился плохой… ужасный сон… И Надя ушла от меня.
- Бог ты мой! Заходи, заходи!
Она пропустила его в дом, закрыла за ним двери и проводила в гостиную.
- Сейчас… Ты присаживайся, я сейчас разогрею чай.
Вера побежала на кухню, а Гриша тяжело опустился в кресло. Через минуту чай был готов. Горячий, пахучий, он был залогом уютной действительности, созданной Вериной заботой и вниманием. Теперь Гришу уже не пугали его сны, ему даже стало смешно: отчего он так испугался, будто малый ребенок?
- Ты знаешь, - усмехнулся он после минутного молчания, - мне приснилось, что я умер. И ещё, как стоял на коленях, а мимо шли какие-то странные люди с бледными лицами… Или не люди… Ерунда какая-то!
- Бедный, бедный… - Вера взяла его за руку. – Ты всё ещё не можешь отойти от…
Она прикусила губу.
- Ничего, всё в порядке. Хорошо, что ты не бросила меня. Я думал, что ты перестанешь со мной общаться после того, как твоя сестра ушла.
Вера виновато посмотрела на Гришу.
- Ты знаешь, я ведь хотела уйти. Я думала: как я могу остаться с человеком, который бросил мою сестру…
- Бросил? – улыбка сошла с его лица. – Нет, Вера, это она меня бросила! Она убежала, она даже не сказала, почему… Она, она…
Он махнул рукой и закрыл глаза.
Вера смущенно погладила его руку. Она не знала, что ей сказать.
И он не знал.
Так они промолчали остаток ночи, а на рассвете Гриша уехал.

Солнце упало на землю. Море вспенилось, земля дрожала и рвалась на куски. Люди кричали и умирали. Заката не было, потому что больше не было солнца: оно упало на землю. Чарли бежал среди раскаленных глыб, перепрыгивал через потоки лавы. Он кричал и чувствовал, что ему некуда бежать. И тут он увидел её. Она стояла с распущенными волосами, юная, милая, и улыбалась ему. Это была его возлюбленная, его Любовь. Он любил её больше всего на свете: больше Надежды, больше Веры. Он боготворил её, называл «моя Беатриче». Дарил цветы. Боже, сколько он истратился на одни только цветы! Десятки, сотни, тысячи цветов. Они все сгорели… Ему показалось, что ему всё это снится: как она могла оказаться здесь, среди огня и пожара? Среди смерти? «Беатриче» улыбнулась и спросила его ласково:
- Скажи, мой милый ангел, читал ли ты книгу «Закат Европы»?
Гриша не мог ответить. Он не понимал, при чём тут «Закат Европы»?
- Я… я не понимаю…
- Был такой немец, его звали Освальд. Он написал ужасно скучную книгу, она называется «Закат Европы».
- Да, я читал «Закат Европы». Но к чему?..
- Всякая культура умирает. Отчего умирает культура, Гриша?
- Что? Я не знаю.
- От того, что она совершила всё, что могла совершить. Все умирают оттого, что им нечего больше сказать.
- Но у меня есть что сказать! Я не хочу умирать! Беатриче!
- Все умирают…
Любовь исчезла, и Гриша остался совсем один.

Им овладело отчаяние. Он хотел проснуться и не мог. Он лежал на полу в какой-то маленькой каморке. Или в тюремной камере. За стенами смеялись, хохотали, гоготали. Ему было холодно. Он встал и огляделся. Ни окон, ни дверей. Внезапно стены начали давить на него. Ему показалось, что комната уменьшается. Мрачные, ржавые стены стали медленно сдвигаться. «Проснуться, проснуться: мне надо проснуться!». Он потер глаза, но стены по-прежнему угрожающе наезжали на него со всех сторон. Смех умолк, только противный скрип раздавался вокруг. И тут Гриша в отчаянии закричал:
- Помогите!
Стены замерли в удивлении, скрежет прекратился.
- Боже!
Гриша хотел заплакать и не мог. Он не мог ни заплакать, ни проснуться. Ему было душно и страшно. Он забыл, кто он и что он здесь делает, он даже забыл, почему ему надо проснуться.
Тишина. Мёртвая, тугая тишина – всё, что его окружало. Он даже не слышал биение собственного сердца. Так прошла минута, другая, час, день, ночь, снова день. Возможно, прошли недели. Годы. Столетия. Он потерял счет времени. «Ад – это не другие, нет. Ад – это маленькая ржавая комната и абсолютная тишина».

На столе лежал хлеб. Свежий, пахучий хлеб. И стоял стакан молока. Грише было пять лет. Он умылся и сел за стол. Мама слушала радио, и солнечные лучи играли в её волосах. Она жарила яичницу, запах которой разносился по комнатам. Молоко, хлеб и яичница. Он был счастлив.

4 сентября – 1 ноября 2012 года