Летай, дочка!

Давным-давно, когда моя дочка была маленькой, а деревья в лесу казались ей великанами – нашли мы с ней в лесу эту полянку. …Или она позвала нас, а мы услышали, пришли на тихий зов и обнаружили в глубине леса пятно света, окруженное высокими зарослями осоки, ветлы и крапивы. С трех сторон полянку обтекал ручей, чьи дремучие берега и обступали, сохраняя, скрывая солнечный пятачок от досужих любителей костров. На этой полянке мы с дочкой всегда были одни, в компании с друзьями девочки: веселым солнышком, текучей водичкой и густой зеленой травой, и высокими березами, улетающими листьями в высокое синее небо. На этой полянке и мы с дочкой становились ближе и родней. Нам никто не мешал питать души чистым природным светом Божиего мира.

Мы расстелили на упругой траве старое байковое одеяло, выложили из сумки коробку с бутербродами, термос с чаем, Ксюшину старинную фарфоровую куклу с её охранником, велюровым щенком. Дочка навестила ручей, окунув ладошки в текучий водный поток, попросила крапиву не жалить и легонько погладила листочек пальцем, обежала по кругу полянку, остановилась передо мной и хитренько улыбнулась:

– Па-ап, а ты обещал, – она сузила глазки, став похожей на китаянку, – мы шли сюда, а ты обещал рассказать про птичку и про небо. Забыл?
– Ну что ты, Ксюш, разве такое забудешь, – протянул я, плавно укладываясь на спину, принимая классическую позу романтика.
– Расскажи?

Дочка прилегла рядом, устроив легкую пушистую головку на моё плечо, попрыгала на спине, покачалась из стороны в сторону и успокоилась. Мы затихли. И Ксюша и я всегда прекращали движения, разговоры и даже дыханье, когда смотрели в небо. Там, в высокой синеве, клубились белые, голубые, жемчужные облака, над трассерами быстрокрылых стрижей парил печальный коршун. Первому пришлось нарушить блаженную тишину отцу, ведь я обещал девочке небесную историю.

– Не поверишь, дитя, но когда-то и я был таким же маленьким как ты. Сейчас мне кажется, словно это было, ну если не вчера, то где-то в начале прошлой недели.
– Выдумываешь?..
– Не-а, это сейчас тебе представляется, что впереди много, много лет. А когда эти лета и зимы пройдут, ты однажды оглянешься и увидишь: жизнь пролетела со скоростью вон того стрижа, – показал я рукой в небо. – Вжжиик – и нету!
– А я так не хочу!

– И правильно, не хоти, только не щекотай мою беззащитную руку своей вероломной прической-разлетайкой. Лежи спокойно и не мешай отцу родному улетать в воспоминания счастливого детства.
– Не буду, ворчушка…
– Слушай дальше, дочь. Слушай и трепещи. Итак, представь себе: я такой же как ты, маленький и непослушный ребёнок, только мужского пола. Недалеко от нашего дома был парк, а там стояло огромное колесо обозрения. Однажды в праздник отец посадил меня с собой в кабинку этого циклопического колеса, и медленно-медленно мы поднялись в самое синее небо.

– Тебе не было страшно?
– Было, конечно, только потом, когда мы вернулись на землю. А там, на самой высоте я забыл обо всём на свете и просто замер от восхищения. Ты только представь, Ксюша: внизу копошатся крошечные человечки, под нами покачиваются высокие тополя, летают качели, лежат квадратные павильоны, ползут дорожки со скамейками. Дальше – кудрявые кроны деревьев, крыши и башни домов. Это с одной стороны… А с другой: серебристая вода могучей широкой реки с кораблями, баржами, лодками. За рекой до самого горизонта – сёла с игрушечными домиками в зеленой пене садов, рыжие поля, синие перелески. Над горизонтом – голубоватая дымка, оттуда поднимается вверх небесная синева и простирается до самой высокой-превысокой высоты. И вдруг я увидел птиц. Они летали под нашей кабинкой, вровень с нами, выше нас, а над нашими головами – вот как сейчас – висел почти неподвижно в синей вышине коршун. Знаешь, он взлетел в небо, там расправил крылья, поймал восходящий поток воздуха и поплыл словно корабль по реке, оставаясь при этом на одном месте.

– А я знаю, он там летает, чтобы с высоты найти мышку и броситься вниз, и съесть!
– Ну да, конечно, – вздохнул я, должно быть жалея мышку. – Только сейчас не об этом речь.
– А о чем?.. эта самая… речь?
– В тот миг, когда я поднялся в кабинке колеса обозрения высоко в небо и увидел птиц…
– …И ты тоже захотел как они?

– Да! Я так сильно захотел летать! Чтобы взмахнуть крыльями, подняться в небо и оттуда смотреть на землю, парить на крыльях в потоках воздуха, лететь за горы и поля, за моря и океаны… Слетать в Африку к белым носорогам, в Южную Америку к команданте Фиделю, в Австралию к кенгуру, в Океанию к дикарям, что съели Кука; в Китай, чтобы пролететь над Великой китайской стеной, на Камчатку, чтобы пройти сквозь дым вулкана…
– А зачем?.. Тебе что, со мной на нашей тайной полянке плохо?

– Хорошо! Еще как хорошо! Особенно с дочкой… Но я сейчас не об этом, Ксюша. Ты пойми, мне тогда было необходимо хоть иногда летать! Как птицы – свободно и очень высоко. Я рассказывал об этом отцу, друзьям, школьным товарищам, друзьям во дворе – но никто меня не понимал, все только насмехались. И только одна девочка – один единственный человечек на всей земле – меня понимала. Знаешь, она была чем-то немного похожа на тебя: такая же светленькая, тоненькая…

– А как её звали?
– Лена, Леночка. Она была похожа на ангела, а еще на стрекозу и, пожалуй, еще на бабочку… Мы с ней могли часами сидеть на обрыве над рекой и молча смотреть на реку, на облака, на поля в далекой голубоватой дымке, на птиц… Только с той худенькой девочкой с большими глазами я мог говорить о стремлении летать как птица. Хоть Лена была еще маленькой, но в ее детском сердечке жила большая материнская любовь. Знаешь, такая, чтобы относиться ко всем людям, как к своим детям, и любить всех детей, всех людей и жалеть их. Помнится, я всегда боялся при ней сказать что-нибудь грубое. Ведь мальчишки во дворе, когда играли, позволяли себе довольно грубые слова, а при Лене я не мог даже мысленно произнести что-то грубое. Она никогда ни о ком не говорила плохо и вся была подобна ангелу.

– А сейчас? Где Лена сейчас? Какая она?
– Не знаю. Первым уехал их города я, потом узнал, что и Лену увезли куда-то очень далеко, может даже за границу, в Германию, ведь она была обрусевшей немкой. Но это неважно! Эта прекрасная девочка до сих живет со мной, в моей памяти, в воспоминаниях детства. Наверное и обо мне вспоминает. Разве можно забыть, как мы с ней лежали в траве и смотрели на звезды? Как мысленно летали вместе с птицами высоко в небе?.. Как в мечтах погружались в океанские глубины и, вцепившись в плавник дельфина, разгоняли стайки серебристых рыбешек, кружили вокруг огромного кита и белой акулы, опускались на песчаное дно, разглядывая лобстеров и креветок, мурен и морских ежей… Э, нет, такого вовек не забыть.

– Паап, а почему об этом говоришь только ты? От других я о полетах в небо и птицах не слышала.
– Трудно сказать, Ксюша. У каждого человека это по-разному.
– А у тебя как было?
– У меня всё началось в десять лет. Я увидел в храме икону Страшного суда. Ну, знаешь, там изображают мучения грешников в аду, черных бесов и прочие страсти.
– А-а-а, видела. Но я что-то не испугалась.

– Это потому, что тебя с младенчества причащают. У тебя, дочка, иммунитет против ада. А меня такой страх пронзил, будто я сам в ад попал. Тогда обратился к Спасителю – Он смотрел на меня с главной храмовой иконы, протягивал ко мне руки и звал к Себе. Я попросил Его взять меня в Царствие небесное. С тех пор Господь стал вести меня по жизни.
– Как вести?
– Примерно, как мы с мамой Дашей тебя, дочку нашу, ведём.
– Вроде воспитания?
– Да-да, вроде того. Меня стало увлекать всё, что приводит человека в Царство небесное. А то, что отвлекает, становилось неинтересным и даже противным. Помнишь, я тебе рассказывал, преподобный Варсонофий Оптинский говорил о том, что душа человеческая перед рождением водится ангелом по Царствию небесному. Зачем, спрашивается? Как ты думаешь?

– Наверно, чтобы душа запомнила. Как в школе нас водят на экскурсию. Так лучше запоминаешь урок.
– Правильно! Душа человека запоминает райские красоты и потом всю жизнь стремится обратно, домой, в рай. Наверное и у меня поэтому душа хочет улететь подальше от земли, повыше в небо. Когда я вырос, стал искать в книгах персонажей с таким же стремлением летать. Сейчас, погоди, – я достал из кармана сумки записную книжку, – я тебе прочту.
– Это твоя волшебная книжечка?

– Да, волшебная. Послушай какие необычные слова я выписал. «Кто даст ми криле, яко голубине? И полещу, и почию» (Пс. 54.7) – это из Псалтири царя Давида. Макарий Египетский: «Случается человек бывает восхищен молитвой, и ощущает он такую неизреченную радость, что всецело восторгается летящий и восхищенный ум его». А вот из Симеона, он был великим молитвенником, мистиком и созерцателем, послушай: «Как бедны все слова земные! Ибо где человек тот скрылся, Кто, пройдя этот мир, унесся За пределы всего, что видим?..» Понимаешь, ведь святые в молитве своей уносились в Царство Небесное. Это самый высокий и стремительный полёт! А вот слова очень строгого святителя Василия Великого. Уж его-то меньше всего можно заподозрить в пустой мечтательности. Он именно в молитве летал. Послушай, то он советует: «Начиная молитву, оставь себя самого, жену, детей, расстанься с землею, минуй небо, оставь всякую тварь видимую и невидимую и начни славословием все Сотворившего». Видишь, «расстанься с землей» и даже «минуй небо» – то есть в своем молитвенном полете он улетал выше звезд, выше ангельских чинов – в те высоты, где живет сам Бог!

– Ничего себе! Я еще так не умею. Когда молюсь, я стою на полу и коленкам больно.
– Я тоже не могу. Но стараться-то мы должны! Ведь на то и даётся полёт, чтобы с каждым разом взлетать всё выше и выше.
– Паап, а ты что и сейчас летаешь? Как тогда, мальчиком? Ты летаешь с птицами?
– Еще как! Да и ты тоже… Вот сейчас, когда ты смотришь на небо, разве ты мысленно не поднимаешься на высоту, к тем стрижам, к тому грустному одинокому коршуну?
– Ну, не знаю… Я просто смотрю и мне это интересно.

– А ты попробуй! Представь себе, что ты взлетела и поднялась к стрижам. Они очень быстро летают! И ты вместе с ними несёшься со скоростью триста километров в час, так, что у тебя в ушах свистит набегающий ветер. Они принимают тебя в свою компанию, ты ловишь букашек клювиком и делишься добычей со стрижами, ведь им нужно кормить птенцов. А птенчикам нужно много-много есть, чтобы вырасти до августа и улететь с родителями далеко в Африку на озеро Чад, где водятся большие крокодилы и обезьяны. Они как прыгнут!..

– А давай слетаем к нашему грустному коршуну!
– Конечно давай! Мы помахали крыльями стрижам, набрали высоту – и вот уже осторожно подлетаем к большой птице.
– Почему осторожно?
– А чтобы не помешать его охоте. Ведь он кормится охотой. А мы с тобой птицы вежливые и разумные, и не можем позволить себе нарушать законы природы, так ведь?
– Ага. И что, вот мы уже полетели. А дальше чего?

– Сперва нужно поплавать в струях воздуха, найти подходящий поток и замереть, зависнуть. Ты как, нашла себе подходящий поток воздуха?
– Нашла. Он меня как водичка в ручейке обтекает и держит на высоте.
– Молодец. А теперь не спеша посмотри вниз и окинь острым глазом этот лес, нашу крошечную полянку, этих двух чудаков, которые лежат на спине и смотрят в небо.
– Вижу, вижу! Только они совсем даже не чудаки. Они, то есть мы, правильные люди. Правильные, потому что умеем летать. Мы с тобой люди-птицы!

– Птичка Ксюша, а тебе еще не хочется поклевать бутерброд?
– Ну, папа, давай еще полетаем! Это так здорово! Если мы забрались так высоко, то может, слетаем к морю?
– Ладно давай по-быстрому. Держи курс на юг. Видишь, там, внизу: под нами медленно проползают кудрявые зеленые леса, золотистые поля, белые линии дорог. Вот река заблестела. А что там за широкие поля?
– Это, наверное, степь. Правда ведь?
– Ну да, это донские степи, по ним ползают комбайны, собирая урожай пшеницы. А вот на горизонте за горами что-то такое длинное сверкнуло, видишь? Что это?
– Море! Синее-пресинее море. Я знаю, ты меня туда возил, и мы купались в соленой воде.
– Да, Ксюша, это Черное море. Давай спустимся на какой-нибудь теплый, в сухих зеленых водорослях камень и немного отдохнем. А то ты меня загоняла, старого и больного орла.

– Птица-папа, а тебе слабо, в море нырнуть? Может, поймаем какую-нибудь селедку?
– О, чувствую, дочь наша Ксения Алексеевна нагуляла птичий аппетит. Ведь птицы съедают столько корма, сколько сами весят. Давай, быстренько, со скоростью мысли возвращайся обратно, приземляйся на эту полянку и мы тебя покормим.
– Паааап, как здорово мы с тобой полетали! А я сама так смогу?

– Конечно. Ты уже научилась. Теперь ты в любом месте, даже дома в постельке, даже в школе за партой или во дворе на качелях, когда захочешь, сможешь взмахнуть крыльями и подняться ввысь. Только немного подучи географию, чтобы не заплутаться. А то улетишь в Австралию, а как обратно домой вернуться не знаешь. Так что почаще открывай атлас и путешествуй мысленно по картам. Ведь, когда мы вернемся в Небеса, там у нас скорости полета будут самые высокие. А какая самая большая скорость?
– Скорость мысли? Так ведь?
– Правильно, мой юный пилот. Правильно, моя маленькая птичка.

– Чего это я маленькая? – надула она губки. – Если я даже летать уже умею?
– Ох, милое дитя, не торопись взрослеть. Прошу тебя… Взрослые так легко, как ты сегодня, не поднимаются в небо.
– У взрослых крылышки старенькие?
– Ну да, если вообще они есть. А ты летай, дочка, летай! Молись и летай. Наша с тобой конечная остановка – в Царстве Небесном.

– А мы туда возьмем нашу маму, бабушку, друзей? А то без них будет скучно.
– Конечно, возьмем. Вспомни, что говорил нам с тобой Серафим Саровский: «В последние времена каждый верующий за собой в Царство Небесное по сорок человек возьмет». Только для этого надо научиться не только себя в Небеса поднимать, но и этих сорок пассажиров. То есть крылышки твои, дочка, должны быть сильными, как у большого самолета-аэробуса. Представь себе, ты сидишь за штурвалом самолета, за твоей спиной, в салоне, сидят и смотрят в иллюминаторы сорок пассажиров. Они едят, пьют, разговаривают и полностью тебе доверяют. А ты – не сама, а с Божьей помощью, конечно, – поднимаешь тяжелый самолет в небо и направляешь его в самую высокую высоту – в Царство Небесное.

– А я смогу?
– Конечно! Только молись и летай каждый день. Пусть твои крылышки растут и набирают сил для самого главного полета. Молись, дочка, и летай!