По законам жанра, или Пифия поневоле

Комический детектив-фантасмагория
__________________________________

ПРЕДИСЛОВИЕ
-------------


Ничего подобного не могло произойти - нигде и никогда. Таких коллизий и невероятных совпадений в реальной жизни  просто не бывает! Всё это - плод буйной фантазии автора, даже не иронический, а комический детектив, изобилующий преувеличениями, метафорами, гиперболами и прочей чепухой. Не верьте ни единому слову! Просто постарайтесь получить удовольствие.

 

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                Глава первая
                ____________


                ***


     …Бам-м!..


     Часы пробили один  раз. Я услыхал это, словно сквозь вату.
Холодный озноб сотрясал меня; я еле сумел дотянуться до рюмки с
коньяком, стоявшей на  столике  у изголовья. Рука дрожала, силы
мои иссякали... Половина содержимого расплескалась по одеялу.


     Скрипят   половицы   где-то  над   моей   головой.   Серые
бесформенные тени  клубятся  по  углам,  скользят под потолком,
обдают меня  со  всех  сторон  ледяным  дыханием погреба, гасят
жаркое дыхание камина. А языки пламени  лижут каминную решетку,
огненные  пальцы  тоже  хотят  добраться  до  меня,  последнего
оставшегося  в  живых  гостя зловещего Мортон-холла...  Значит,
приходит и мой черед?


     Смерть рядом. Это она, проклятая! Она  уже давно описывает
вокруг меня зловещие круги, она почти загнала меня в угол. Но я
не  сдамся!  Дрожащей рукой я потянул из-под подушки  пистолет,
отчаянно надеясь... надеясь неизвестно на что. Ибо твердо знал,
что пистолет не поможет. Как не помогло  оружие  полковнику Бронсону и
молодому герцогу Ле Дюпре.


     Ну, иди же сюда, Смерть,  давай,  подойди  поближе! Или ты
способна  только  на  то,  чтобы насылать на меня,  раненого  и
обессилевшего от потери крови, своих прислужников, этих мерзких
призраков, что подходят все ближе?


     И вдруг...


                ***


     В левом  ухе  возникло  неприятное  ощущение.  Я  потрясла
головой,  но тут же  оно  возникло  и  в правом  ухе.  Я  вновь
потрясла  головой,   но   ощущение  не  пропало,  а,  напротив,
усилилось. Что такое? Похоже, что-то где-то звонит?


     Я работала с раннего утра, переводила современную подделку
под  готический  роман -  вызывающий  дрожь  ужаса   мистический
детектив  "Сезон  смертей  в  Мортон-холле".  В  название  была
заложена смысловая аллитерация: "морт" - смерть, Мортон-холл...
Перед  моим  внутренним  взором   реяли   призраки,  населявшие
старинный  замок,  зловещей  громадой возвышавшийся на  угрюмой
болотистой равнине где-то на севере Англии.  По замыслу автора,
эти призраки в итоге должны  были  оказаться  вполне  реальными
преступниками,  а  раскрыть  их  коварные  замыслы   предстояло
молодому  сэру   Стивену   Уотербеку.   В  настоящий  момент  я
воспроизводила  на  русском  языке  страдания  этого   молодого
аристократа,  и  меня,   честно   говоря,  пока  что  не  очень
удовлетворял результат моих усилий.


     Тем не менее, переводила я  усердно,  и  звонок ворвался в
рабочий процесс резким диссонансом. С  досадой  на  саму себя я
потянулась к телефону.  С  досадой, потому что имею обыкновение
отключать аппарат, садясь за свои переводческие  труды, чтобы в
эти часы мне никто не смог помешать.  Неужели сегодня я забыла
себя обезопасить?


     Но  телефон  молчал, он был отключен,  как  ему и  положено
 по  утрам, значит, склерозом я пока не страдаю. Звонок повторился,
громкий и настойчивый. Я положила трубку, и тут до  меня наконец дошло,
что звонят-то в дверь! Наверное,   наконец пришел сантехник,
которого я регулярно вызывала  в  течение последних двух дней и
которого диспетчер нашего ДЭЗа упорно отказывалась предоставить
в мое распоряжение, утверждая, что водопроводчик страшно занят.
Интересно,  чем  это он был так сильно  занят?  Посещал  тайные
собрания масонов? Мастер был мне  нужен,  как  воздух: в ванной
сдох кран с  холодной  водой, а я, хоть  и  предпочитаю тепло и
даже  жару  холоду, еще  не  дошла до  того,  чтобы в  процессе
принятия водных процедур заживо вариться в крутом кипятке.


     Я радостно поспешила к двери, открыла ее, забыв посмотреть
в глазок, и отступила в полном  изумлении.  За  дверью,  широко
улыбаясь, стояла моя лучшая подруга Лялька.



                ***


     Лялька вошла в мою прихожую с видом  заговорщицы.


     О встрече мы  не договаривались. И не могли договориться в
принципе: Ляльке  предстояло  еще  по  крайней  мере четыре дня
отдыхать в  сочинском  пансионате  "Райские кущи". Ровно десять
дней тому  назад я лично посадила ее в  поезд и помахала вслед,
жалея, что из-за своей занятости не могу к ней присоединиться.


     А сегодня  я  вообще  осталась  дома  совершенно случайно:
визит в издательство "Конфорс", для которого  я делала плановый
перевод триллера  Джастина  Холдона,  неожиданно сорвался из-за
болезни моего  редактора.  Поэтому  я  и  решила поработать над
халтуркой  для  приятеля, издателя  мелкого  масштаба,  который
рискнул  купить  по  дешевке  несколько  романов  малоизвестных
зарубежных  авторов,  пишущих  подделки под английскую  готику.
Приятель  уверял  меня,  что  на  эти  вещи  у  любителей будет
огромный спрос. По его словам,  многие  читатели  уже устали от
современных  детективов   и   триллеров   с  грудами  трупов  и
бесконечными мафиозными разборками, равно как и от фантастики с
жуткими мутантами  и не менее жуткими космическими пришельцами,
желающими захватить  нашу  планету  (интересно, зачем это Земля
могла понадобиться пришельцам?)


     Как бы то ни было, но именно сегодня я оказалась дома лишь
по воле случая.  На что рассчитывала лучшая подруга, прямиком с
вокзала отправившаяся ко  мне, понять было трудно. Разве что на
чудо. Хотя, вообще-то, обычно я по утрам бываю дома...


     Так  или  иначе, а  чудо  произошло.


     - Светочка, милая, как  же я по тебе соскучилась, - весело
сказала  неизвестно  откуда взявшаяся Лялька и опустила на  пол
сумки. - Я была уверена, что ты дома, как всегда, пчелка моя!


     Я машинально  взглянула  на висевший в прихожей календарь.
Все правильно, сегодня  двенадцатое сентября. Сочинские
пляжи очаровательны  в  бархатный  сезон,  и  Ляльке полагается
нежиться  на  песочке у моря.  А  явиться  в  Москву,  причем,
  заранее известным  мне  поездом,  ей  предстояло бы через  четыре
 дня, шестнадцатого.  Предстояло бы... если бы она  сама,
собственной персоной, не стояла в дверях моей квартиры.


     - А я была уверена, что ты сейчас загораешь,  - не слишком
приветливо ответила я на ее радостную  реплику и посторонилась.
- Что-то случилось?


     Лялька загадочно взглянула на меня:


     - Еще  как  случилось. Я тебе сейчас такое расскажу,  ушам
своим не поверишь! Но ты, похоже, не очень-то рада меня видеть?


     - Понимаешь, я ведь работала. И мне еще надо...


     - Бросай все. Тут такие странные дела творятся!


     Ох  уж  эта  Лялька!  У нее просто талант  сваливаться  на
голову занятому человеку в самый неподходящий момент.


     - У тебя,  между  прочим,  заварка  кончается!  - крикнула
подруга. - Хорошо, что я купила, поделюсь с тобой.


     Оказывается, она  уже  хозяйничала  в  кухне.  Я подавила
вздох и поплелась туда, гадая, какие тайны она собирается мне
поведать на сей раз. Лялька у нас девушка романтическая и после
развода вечно  попадает  в  самые  разные  передряги. Наверное,
влюбилась на курорте  в кого-нибудь, вот и поехала за предметом
нежных чувств в Москву.


     Если бы  я могла знать  заранее, чем обернется ее визит ко
мне, возможно, я  бы  в ту  же  секунду убежала из  собственной
квартиры в чем  была  - в  спортивном  костюме и тапочках,  без
денег, без документов и без единой мысли в голове, кроме одной:
оказаться как можно дальше от своей лучшей подружки.


     Но  я  ничего не  знала  и спокойно,  хоть  и с  некоторым
внутренним сопротивлением  -  не  люблю,  когда  меня  внезапно
отрывают  от  работы, -  разлила  чай  и  разрезала  истекавшую
сладким соком дыню, которую Лялька привезла из южных краев.


     - Ну, слушай,  -  таинственно прошептала моя лучшая подруга. -
Сейчас  ты  узнаешь, почему я вернулась на  четыре  дня  раньше
срока...


                ***


     Пансионат   с   претенциозным  названием   "Райские  кущи"
располагался на вершине круглой горушки, поросшей экзотическими
южными  растениями.  Растений было много, и кое-где они  плавно
переходили в  категорию  джунглей.  Там  царил приятный зеленый
полумрак, там  красиво  переплетались  лианы,  там  пели птиц -
весьма  вероятно,   райские.  И  туда  же  ускользали  стихийно
сложившиеся  курортные  парочки,  которым  хотелось  природы  и
романтики, а  не философских бесед в  душном номере, к  тому же,
нередко  прерываемых    громким    ворчанием   заведующей 
  пансионата, инспектировавшей  комнаты.   В  любой  момент  над
 самым  ухом отдыхающих мог  загреметь  голос  грозной  дамы, 
требующей  у горничных отчета  о  количестве несвежих полотенец и
украденной злодеями-курортниками новой простыне.


     Оказавшись в  исключительном положении - то есть, намеренно
исключив свою персону из  сферы  внимания местных Дон Жуанов, -
моя  лучшая  подруга Лялька,  по  ее  словам,  испытала  прилив
творческого вдохновения.  Согласитесь,  ведь одно дело - бегать
по заданию  редакции  "Московского  вестника"  Бог  знает где и
вылавливать сюжеты  для  фоторепортажей из самой гущи столичной
жизни.  И  совсем   другое   -  ощутить  себя  вольной  птицей,
оказавшейся на великолепной натуре и при нужной аппаратуре!


     Художник, вернее, фотохудожник,  прописавшийся в Лялькиной
творческой душе с седьмого класса, когда ее единогласно избрали
редактором  нашей  школьной стенгазеты,  расправил  крылышки  и
радостно   зачирикал.   Немедленно  возник   генеральный  план:
наснимать много,  красиво,  фактурно...  и  принять  участие  в
конкурсе. Том самом, знаменитом конкурсе фотохудожников России,
который проводится  в  четыре этапа под покровительством щедрых
спонсоров -  американского  журнала  "Photo-Print" энд русского
издания "Объектив". В первый  раз,  два года назад, ее, Ляльку,
срезали  на  втором  туре  только потому, что  она  представила
исключительно урбанистские  снимки.  Газета  "горела", никто из
сотрудников  так  и   не   пошел  в  отпуск,  включая  главного
редактора. Ляльку кидали в  горячие  точки города и затыкали ею
каждую  информационную  дыру.  О  поездке "за видами"  даже  на
собственную дачу в двадцати километрах от  Москвы моей подружке
нечего было и думать. Это не говоря уж о портретной фотографии,
хотя меня она запечатлеть успела.


     А  в  прошлом году Ляльке уже капитально  не  повезло:  по
заданию редакции она улетела в  какую-то экзотическую африканскую
страну (название ее мы скроем – из дипломатических соображений)  и
 оказалась в центре театра  военных  действий на территории этого
вечно воюющего  с самим собой государства. Снимки она привезла
 потрясающие, а вот подать заявку на участие в конкурсе не успела.


     Так   что   сейчас   ей  представился  уникальный   случай
отыграться, и  она будет полной идиоткой,  если и в  третий раз
"упустит свой шанс", как говорят  в  рекламе.  Поэтому сразу же
после заезда  Лялька  принялась  изводить цифровые мегабайты
(или что там теперь в современных фотоаппаратах имеется)
виртуальными тоннами, и занималась этим десять дней подряд. А в
тот, исторический,  день она с аппетитом   позавтракала,   
ускользнула    сразу   от   четырех липко-назойливых, как  лента
 для мух, аборигенов мужского пола, нагрузилась  аппаратурой  и 
пошла  не  в   народ,  как  прочие отдыхающие, а на лоно природы.


     Лоно  встретило  ее  горячим солнцем, пьянящими  ароматами
цветов  и  фруктов,  от  которых сладко закружилась  голова,  и
великолепной дракой  между  двумя павлинами во внутреннем дворе
пансионата.  Лялька   присвистнула  от  восторга,   вооружилась
камерой и принялась за работу.


     Павлины орали так, что уши закладывало, и наскакивали друг
на друга, как простые русские петухи:  выпятив грудь, распустив
радужный хвост и понося противника непарламентскими выражениями
на  родном  птичьем  языке.  Перья летели в разные  стороны,  и
Лялька  мельком  подумала,  что  после  драки   надо  будет  их
подобрать и увезти в Москву как  сувенир.  Она  успела  отснять
массу кадров,  когда  все испортило появление царей природы.
То есть - людей. Мужского, естественно, пола.


     Оскорбленные  холодностью  молодой симпатичной  москвички,
несостоявшиеся  ухажеры  посовещались  и  решили,  что  дамочка
просто кокетничает  и  набивает  себе  цену.  Они  договорились
единым фронтом  выступить  против  упрямицы, а моральная победа
пусть достанется сильнейшему, ибо - "Тут  задэта чэсть джигита,
вэх!"  В   полном   составе   темпераментные  местные  Ромео  в
количестве четырех человек явились во двор и застали строптивую
москвичку за странным занятием.


     Лялька  лежала  посреди  двора,  на животе, прямо  в  куче
сухого птичьего помета, и щелкала  один  кадр  за другим. Птицы
опять  дружно  завопили,  и  Лялька, забыв обо всем  на  свете,
попыталась по-пластунски подползти поближе к драчунам. Внезапно
она  увидела,   что   в   кадре   вместо  павлинов  наблюдается
человеческая нога в желтом ботинке сорок пятого размера. Лялька
оторвалась от объектива, взглянула вверх и с изумлением увидела
приставучих кавалеров, с не меньшим изумлением  взиравших на ее
упражнения.


     - Тэбэ    памочь,    дарагая?   -    преодолев   секундное
замешательство, спросил обладатель желтых ботинок.


     Лялька ответила предельно ясно и лаконично:


     - Черт побери! - и вскочила на ноги.


     Павлины, удивленные таким скоплением зрителей, растерялись
и прекратили драку. Момент был упущен, но уже и так  получилась
неплохая подборочка.


     - Ай, нэ ухады! - хором заголосили Дон Жуаны, когда Лялька
гордо повернулась  к  ним  спиной  и  зашагала прочь, отчетливо
скрипя зубами.  -  Такой  красывый  дэвушька,  такой интэрэсний
вестчь занимайется!  Давай нас фатаграфиравать станэшь, вай, нэ
ухады!


     Но Лялька не просто ушла, а убежала, хотя с тяжелой сумкой
это было  нелегко. К тому  же, она не знала местной топографии,
равно как и географии. Она просто  юркнула  в  какие-то  кусты,
окружавшие один  из  корпусов пансионата, проскользнула в узкий
колючий туннель, где ее сильно поцарапало ветками, вынырнула из
него  на  краю  крутого  обрыва   и,   чудом   удержавшись   от
неожиданного  полета  кувырком, кое-как  сползла  по  песчаному
склону к руслу тихого ручейка, прижимая к животу сумку.


     Отдышавшись, отряхнувшись,  смыв с коленок зеленые пятна и
радуясь, что на ней шорты и футболка защитного  цвета "хаки", а
не  юбка  с блузкой,  Лялька  напилась  из  ладошки,  проверила
аппаратуру и  храбро зашагала личным туристским маршрутом номер
один - прямо вперед, в неизведанные дали.


     Шла она  примерно  час, причем, из-за обилия растительности
ей  все  время казалось, что она находится  не  в  окрестностях
курортного городка, а где-то в бразильских джунглях. Вскоре под
ногами пунктиром наметилась узкая  тропинка,  и приободрившаяся
Лялька подумала, что неподалеку должен быть форпост цивилизации
- чей-нибудь дом или  дача.  И действительно, еще через полчаса
она увидела розовую крышу, красиво выделявшуюся  на фоне густой
зелени.




                ***


     Лялька  не  была  бы  сама  собой,  если  бы   тут  же  не
сфотографировала эту  крышу.  Сделав несколько снимков с разных
точек, она наконец  вспомнила  о том,  что  давно хочет пить  и
есть. Перехватила сумку  поудобнее  и зашагала по направлению к
дому, не особенно задумываясь над предлогом,  под которым будет
знакомиться с хозяевами. Природная Лялькина общительность  плюс
романтическая  профессия  обычно  делали чудеса, открывая  моей
подруге чужие сердца и души.


     Вскоре  Лялька  добралась  до  изящной  чугунной   ограды,
изображавшей стилизованные ветки, листья и плоды, и поняла, что
к дому она подошла как бы с заднего крыльца. Строение оказалось
четырехэтажным  и   очень  внушительным,  больше   напоминающим
маленький  замок.  Его  высокие  стены были возведены  из  туфа
теплых  солнечных   оттенков.   Широкие   полукруглые  и  узкие
стрельчатые  окна  складывались  в  оригинальную  архитектурную
композицию. С уютных маленьких балкончиков свешивались до самой
земли  лозы   душистого   плюща  и  дикого  винограда.  Широкий
изумрудный  газон  мягким ковром простирался от ограды до  стен
дома, окружая большую круглую клумбу с прекрасными цветами.


     - Вот это все – и есть настоящие  райские  кущи!  -  восхитилась
 Лялька  и принялась щелкать один кадр за другим, временно  позабыв
 о  своих насущных потребностях.


     Увлекшись, она  начала  продвигаться  вправо вдоль ограды,
радуясь обилию  ракурсов,  и  остановилась, почувствовав плечом
шершавый ствол  дерева.  Вдруг  послышался громкий собачий лай.
Лялька опустила камеру и увидела, что по газону, огибая клумбу,
целеустремленно несутся два громадных ротвейлера, причем, именно
к  тому  месту,  где  она  стоит.  Добежав  до  ограды,  собаки
принялись бешено  наскакивать  на  чугунные завитушки решетки и
яростно облаивать недосягаемую Ляльку. Машинально отступив, она
скрылась за деревом. И вовремя!


     Из-за угла  дома-замка  вышел  небритый  высокий  парень в
камуфляжной форме и тяжелых армейских ботинках. В левой руке он
держал рацию,  а в правой -  автомат Калашникова. И  дуло этого
автомата, как  со  страху  померещилось  Ляльке,  находилось на
одной линии с ее переносицей! Через секунду она сообразила, что
парень видит не  ее,  а  дерево. А еще через  секунду  до  моей
подруги дошло, что это не  имеет  значения,  потому что никакое
дерево ее не спасет, если парень выпустит собак за ограду.


     Когда истекла третья  секунда,  Лялька сидела на дереве на
уровне второго этажа,  вцепившись одной рукой в ремень сумки, а
второй  -  в  шершавую  кору  толстой  ветки, и пыталась  унять
сердцебиение.


     Собаки   продолжали   бесноваться   у  ограды.  Парень   в
камуфляжной форме остановился метрах  в  трех от решетки и тихо
свистнул. Ротвейлеры  не  обратили на призыв никакого внимания.
Парень  поднес  к  губам  рацию, что-то пробормотал,  и  вдруг,
развернувшись на  сто  восемьдесят  градусов,  быстро побежал в
сторону дома.  Собаки  завыли  дружным  дуэтом.  Лялька  крепче
вцепилась в ветку, чувствуя, что сейчас выронит сумку. Ситуация
нравилась ей все меньше и меньше, и Лялька очень засомневалась,
что ей удастся подружиться с хозяевами загадочного "замка".


     Из-за угла дома вновь  выбежал  охранник, но теперь он был
не один, а  в  компании  еще четырех таких же,  одетых  в  форму,
парней. Все они быстро рассредоточились по территории, и Лялька
с ужасом увидела, что на ее дерево нацелено уже пять автоматов.
Она готова  была  отчаянно  закричать:  "Сдаюсь!", когда судьба
сжалилась над ней. Собачий лай вдруг перешел в  визг, кто-то из
автоматчиков громко закричал:


     - Это опять он! Ну, я его сейчас!..


     Лялька   изогнула   шею   немыслимым  образом  и   увидела
громадного серого зайца, столбиком застывшего под ее деревом на
задних лапах.  Он  пошевеливал  кончиками  ушей и принюхивался,
совершенно не реагируя на собак.


     - За морковкой прискакал, - захохотал кто-то  из парней. -
Макс, не  вздумай стрелять! А вы  заткнитесь, - обратился  он к
собакам, которые при виде зайца словно с ума  сошли и принялись
жалобно,  с  переливами,  завывать,  царапая  когтями  чугунные
завитушки.


     - Когда-нибудь  я  его таки  шлепну  и  сделаю  жаркое,  -
отдуваясь, сказал Макс. - Как  в  таких  условиях работать?! У,
бифштекс с ушами! - он погрозил зайцу кулаком, забросил автомат
за спину и побрел к дому.


     За  ним  потопали   остальные,  перебрасываясь  шуточками.
Парень, которого  Лялька  увидела  первым,  подбежал к собакам,
прицепил  к  их ошейникам поводки и с  усилием  поволок  прочь,
оглядываясь на зайца,  спокойно  сидевшего у ограды. На небритой
физиономии охранника расплывалась широкая улыбка.


     Лялька в изнеможении обвисла  всем  телом на своей ветке и
подумала,  что  за  этого  зайца  она  теперь  всю  жизнь будет
молиться. Как жаль, что у нее нет с собой морковки!


     Но ее спаситель, так вовремя явившийся из леса, обошелся и
без морковки. Он похрумкал какой-то  травкой,  росшей  у  комля
дерева,  попрыгал,  почесал  ухо  и  ускакал  восвояси,  смешно
подбрасывая толстый задок с белым пушистым помпоном.


     Лялька  перевела  дух,  подтянула  наконец  сумку  повыше,
повесила ее на  крепкий сук и попыталась устроиться поудобнее в
широкой развилке  ветвей.  От  пережитого  страха  ей даже есть
расхотелось.  Спору   нет,   домик  очень  милый,  кадры  будут
замечательные. Но вот встречаться с живыми "кадрами", то есть, с
парнями в камуфляжной  форме  и их хозяевами, Лялька решительно
передумала. Лучше она просто посидит на  дереве  до  вечера,  а
потом незаметно скроется.  Еще  бы придумать, чем занять долгие
часы ожидания... Да  что там особенно думать? Отсюда, с высоты,
вид  на  загадочный  дом  еще  лучше!   Надо  только  соблюдать
осторожность, чтобы  не пустить объективом солнечный "зайчик" в
какое-нибудь окно.


     Лялька  покрепче  прижалась  спиной  к  стволу  и  подняла
камеру. В ее  глаза  буквально прыгнула богато убранная комната
второго этажа.  То, что она  там увидела, чуть не заставило мою
отважную подругу выпустить из рук аппаратуру.


                ***


     - А ты не врешь? - спросила я пересохшими губами.


     Лялька демонстративно  пожала  плечами  и  бросила на стол
Маленький синий пластиковый квадратик – карту памяти фотоаппарата:


     - Вот они,  эти кадры. Там все, как  на ладони. И у
меня еще есть. Я копии сделала!


     - И что ты теперь собираешься предпринять?


     Подружка потянулась за ломтиком дыни и задумчиво ответила:


     - Пока не знаю. Наверное,  надо  отдать это в полицию. Хотя,
были у меня кое-какие мысли...


     - Какие еще мысли?  - с растущим подозрением спросила я. -
Ты что, задумала этих деятелей... шантажировать?


     Лялька  неопределенно  пожала  плечами,  а я не  на  шутку
испугалась.    Следовало    немедленно     пресечь     излишнюю
самонадеянность моей сумасбродной подружки.


     - Даже и  не пытайся, дорогая  моя, - холодно, хотя все во
мне  так  и кипело,  посоветовала  я. -  Иначе  ты очень  скоро
окажешься в том же  положении,  что и заснятые тобой персонажи.
Кстати, тебя никто не видел?


     - Никто, - пробормотала Лялька сквозь ломтик дыни.


     - Ты уверена?


     - Абсолютно. Это я уж на всякий случай...


     - Что - на всякий случай?


     - Вернулась в Москву на  всякий  случай. Ну их, эти четыре
дня! Если не считать павлинов  и  вот этого, - она ткнула пальцем
 в  кусочек пластика, -  там  ничего особо интересного не было,
только пейзажи.  Сейчас отвезу домой  вещи и пойду на работу. А
отпуск догуляю в следующий раз.


     Лялькино легкомыслие  поистине  не имело пределов. Взяла и
прикатила  в  Москву! А  если  ее  все  же  "засекли",  если ее
незаметно проводили до ворот пансионата  и  узнали,  что она на
следующий день прервала отпуск и поехала домой?.. Да и не домой
даже, а сюда, ко мне! И с этой картой памяти!


     - Вот  что,  ты   немедленно   несешь  все это в  полицию,  -
решительно  заявила  я.  -  Я  уверена,  за тобой наблюдали,  и
теперь,  если  сподвижники заснятых тобой господ явятся ко  мне
домой и начнут задавать вопросы...


     - Да  никто  к  тебе  не  придет,  успокойся!  Я  обо всем
подумала.


     - Что ты еще натворила?


     - Ничего  не  натворила, а  очень  даже  предусмотрительно
разыграла комедию. Тоже на всякий случай.


     Господи, пошли мне терпения!


     - Какую комедию? Учти, я скоро перестану сдерживаться!


     - И  что?  - с  любопытством  спросила  Лялька.  -  Будешь
ругаться? Или начнешь бить посуду?


     Я заставила себя успокоиться.


     - Елена,  -  железным голосом сказала я, - перестань  меня
дразнить и расскажи  внятно  и по  порядку,  что за комедию  ты
разыграла. И как это может нас с тобой обезопасить. Я слушаю.


     Лялька облизала пальцы,  налила  себе еще чаю и продолжила
рассказ.


                ***


     Если   человек    вот    уже    несколько   лет   работает
фотокорреспондентом, он умеет вовремя  отбросить  любые эмоции.
Даже те,  которые  заставили  взяться  за  камеру. Иначе вместо
хроники событий  получится  бездарная  мешанина  из  ничего  не
говорящих разуму  и  сердцу  картинок.  Поэтому Лялька подавила
страх и просто деловито щелкала и щелкала, ощущая себя не более
чем придатком к фотокамере. Слава Богу, в ее сумке были   сменные
 объективы  и  вообще  все необходимое, включая хитроумный
приборчик для ночных съемок.


     Незаметно опустился вечер. В доме теперь звучала музыка, и
все, что Лялька увидела, могло показаться просто страшным сном,
если бы  вдоль  ограды,  иногда  в  непосредственной близости к
Лялькиному дереву,  не прогуливались парни с автоматами. Собаки
время от времени предпринимали попытку облаять незваную гостью,
но веселая история  о зайце давно разошлась среди охранников, и
они не обращали  на  собак внимания. Лялька тоже  ни  на что не
обращала внимания.  Ею  владела  только  одна  мысль - убраться
отсюда живой и здоровой.


     Вечер  перетек  в  южную  ночь.  В  угольно-черной,  почти
осязаемой темноте яркими пятнами светились четыре... три... два
окна.  Потом  погасло последнее,  и  в  этом  "райском"  логове
наконец  воцарилась относительная  тишина.  Охранники,  видимо,
ушли в дом, во  всяком случае, их не было ни видно,  ни слышно.
Лялька расправила онемевшие члены, беззвучно зевнула и спрятала
аппаратуру в сумку. Южные ночи короткие,  через несколько часов
небо на востоке посветлеет, и  тогда  она,  наконец, вернется в
пансионат. И ляжет в кровать. Она отсидела себе все, что только
возможно - ноги, спину и даже... руки!


     На рассвете Лялька кое-как  слезла  с дерева и пустилась в
обратный путь. Проплутав  лишних  два часа по окрестностям, она
наконец отыскала свою  козью тропу и вернулась в пансионат. Там
моя боевая подруга  сразу же свалилась в кровать, благо, соседка
по номеру  отсутствовала  и  некому  было  задавать  бестактные
вопросы.  Последних  Лялькиных сил хватило только на то,  чтобы
упрятать среди шмоток  карты памяти фотика и стащить с усталых
 исцарапанных ног кроссовки.


     Проснулась  она,   когда  отдыхающие  приканчивали   обед.
Ощутила  поистине   зверский  голод  и  бросилась  в  столовую,
надеясь, что ей хоть что-то достанется.  Досталось, более того,
девочки-поварихи  пожалели  оголодавшую  москвичку и выдали  ей
добавку.  Лялька  преисполнилась благодарности,  съела  все  до
последней  крошки   и   отправилась   на  вокзал.  Карты памяти 
она, естественно, прихватила с собой, на всякий случай.


     Купить билет в  кассе  оказалось делом невозможным. На нее
просто посмотрели,  как  на  сумасшедшую.  В  просторном  холле
вокзала  яблоку  негде было упасть из-за толпищ людей,  которые
пытались взять  обратный билет чуть ли  не с первого  дня после
прибытия на  курорт. Похоже, развлечения и экскурсии отдыхающих
в Сочи  москвичей,  петербуржцев  и  жителей  других российских
городов ограничились  тем,  что  они  практически  весь  отпуск
осаждали кассы  в  тщетной  надежде хоть когда-нибудь вернуться
домой.


     По залу,  огибая  наваленные  грудами  сумки  и  чемоданы,
прогуливались спекулянты. Билеты они предлагали по таким ценам,
что волосы вставали дыбом, и озверевшие отдыхающие на все корки
проклинали перекупщиков,  из-за  которых  теперь билет в родной
Урюпинск нипочем не достать законным путем!


     Самое смешное, что билет  у  Ляльки был. На вечер пятницы,
когда  должен  был   закончиться   срок  ее  путевки.  Но  после
вчерашнего   приключения   она  решила   вернуться   в   Москву
немедленно.


     Немного  подумав,  Лялька, озираясь  по  сторонам,  словно
готовилась совершить  преступление,  вступила  в тихий диалог с
одним из  спекулянтов.  Вволю над ней поизмывавшись, перекупщик
согласился продать ей билет на сегодняшний вечерний поезд всего
лишь за две  трети  спекулятивной цены, потребовав в возмещение
ущерба  ненужный   уже   ей   билет   на   пятнадцатое.  Лялька
согласилась, хотя не могла не признать, что аппетиты у нынешних
коммерсантов от  железной дороги действительно бешеные: ведь на
этой сделке спекулянт просто озолотился. Но делать было нечего.


     Вернувшись в номер, Лялька  быстро  собрала вещи, и тут ее
осенило.  Порывшись  в  косметичке, куда она спрятала карты памяти,
 она разложила  их  в несколько пакетиков,    убрала их в  сумку
 и отправилась на поиски фотомастерской.


     Собственно, поиски  ограничились  тем,  что Лялька, следуя
указаниям отдыхающих, обогнула с левого крыла  корпус номер три
и  спустилась  в  полуподвал,   где   располагалось  фотоателье
пансионата "Райские кущи".


     Там было прохладно, тихо и темно по сравнению  с улицей. В
тамбурчике, игравшем роль приемной, за маленьким столиком сидел
молодой парень, худой,  как ручка от швабры. Его длинные редкие
волосы были  заплетены  в  косичку  фасона  "крысиный хвост", в
левом ухе  покачивалась  серебряная  серьга,  на носу почему-то
сидели темные очки. Беспрерывно шмыгая унылым  вислым носом, он
листал какой-то  затрепанный  журнал.  Услышав Лялькины шаги по
каменным плитам, парень  поднял  голову, сдвинул очки на кончик
носа  и   скучающе   взглянул   на  посетительницу  сощуренными
водянистыми глазами:


     - Слушаю вас?


     Лялька присела на  шаткий  стульчик и протянула парню один
из пакетиков:


     - Пожалуйста,  сделайте по два снимка с каждого кадра.


     Парень снял очки, положил их  на  столик,  ленивым  жестом
разложил карты памяти на столе и присвистнул:


     - Да тут работы на несколько часов! Когда это вы успели?


     Лялька  неопределенно   пожала   плечами,   но  парень  не
унимался:


     - Нет, правда, как вам  это  удалось? Вы же совсем недавно
приехали! Неужели только и делали, что снимали, даже на пляж не
ходили?


     Ляльке отчего-то стало неуютно. Какое ему  дело, когда она
приехала  и  чем  занималась?  И почему парень  вообще  обратил
внимание на это обстоятельство? Ведь  она  приехала  не одна, в
тот день  четыре  группы заселились... Она постаралась подавить
внезапно вспыхнувшую тревогу и уклончиво ответила:


     - Просто я очень увлекаюсь фотографией. А виды здесь у вас
замечательные!


     Парень встал из-за стола, и  Лялька  удивилась,  каким  он
оказался высоким. Невольно она  тоже  встала со стула и подняла
голову, чтобы увидеть  его  глаза. Глядя куда-то в пространство
поверх  ее   головы,  парень  бесцветным  голосом  повторил  ее
последние слова:


     - Да, виды у нас здесь замечательные... - и  тут же совсем
другим тоном заявил, переведя взгляд  на  Лялькино  лицо: - Мне
понадобится много  времени,  ваши  снимки  будут  готовы  через
несколько часов. Нет: завтра! После обеда. Не раньше!


     - Вы знаете, они нужны мне сегодня,  - просительно сказала
Лялька и торопливо добавила: - Я доплачу, сколько скажете.


     Парень отмахнулся:


     - Девушка, да  не в этом  дело. Взгляните! - он схватил со
стола пачку квитанций и потряс ими  перед  Лялькиным  носом.  -
Видите? Я и так по уши завален заказами! Так что не раньше, чем
завтра. После обеда.


     "Странно,  почему  же в таком случае он бездельничает,
  Мусолит какой-то журнал?" - подумала Лялька. А вслух сказала:


     - Меня  это  не устраивает. Пожалуй, я поищу фотоателье  в
городе.  Извините,  -  и  она  протянула  руку, чтобы взять  со
столика карты памяти фотика.


     Неуловимым движением  парень  сгреб пластиковые прямоугольнички
 в пакет, пакет  бросил  в  ящик, ящик задвинул и простуженным голосом
 ворчливо сказал, почему-то избегая Лялькиного взгляда:


     - Ладно, пойду, спрошу мастера, может, он  и согласится все
бросить и  заняться вашими кадрами. Только придется доплатить,
как обещали.


     И прежде чем Лялька успела  возразить,  парень  нырнул  за
тяжелую черную портьеру, отделявшую фотомастерскую от приемной.
Через минуту  моя  подруга  услышала обрывки слов, произносимые
тихим голосом.  Ей  показалось,  или  действительно говорил только
парень? Второго голоса совершенно не слышно...


     Лялька на  цыпочках  подошла к портьере, кончиками пальцев
слегка отогнула краешек и осторожно заглянула в щелку.


     Парень стоял  к ней спиной и  тихо бубнил что-то  в черную
трубку старомодного телефонного аппарата,  висевшего  на стене.
Звонит  мастеру   домой?   Лялька  напрягла  слух  и  разобрала
несколько слов:


     - Да,   сама   пришла...   Нет,  не  знает...   Постараюсь
задержать... конечно...  Что?..  Да  нет,  она ничего... Как?..
Хорошо, сделаю...


     Лялька выпустила портьеру. Что происходит?!


     Мгновенная догадка  заставила  ее вздрогнуть. Вот дура, не
могла пойти в город  и  поискать фотоателье! Хотя... откуда она
могла знать?


     Лялька кошачьим движением скользнула к столику и осторожно
выдвинула ящик,  молясь,  чтобы  разговор  парня  с неизвестным
продолжался как можно дольше. Первый ящик оказался пустым, если
не считать  валявшихся  в  нем  одноразовых  шприцев и каких-то
ампул. Лялька задвинула его, дернула за  ручку второго... есть!
Она схватила  пакет и хотела  бежать, но тут же передумала. Это
опасно. И Лялька, молясь про  себя,  осторожно  положила в ящик
другой, точно такой  же, пакет – с другими картами памяти.
Пусть лучше пропадут снимки изумительных пейзажей,  сделанные  ею
 в первые дни после приезда.  Пусть  лучше они... кто?.. неважно!..
 в общем,  пусть лучше посчитают ее полной идиоткой. Похоже,
основания для этого у них будут.  А  кадры  с павлинами не пропадут,
  они  в  самом начале  одной  из  тех,  страшных, карточек,
которые  ей  удалось спасти. Еще бы и самой спастись в придачу!


     В   глубине    помещения   послышались   шаги,    портьера
шевельнулась.  Лялька   попятилась,  запнулась  о  стул  и  тут
совершила  величайшую  глупость.  Вместо  того,  чтобы  усыпить
возможные  подозрения  на свой счет, то  есть,  как ни в чем  не
бывало улыбнуться появившемуся на пороге парню  и спросить, что
сказал мастер, она  вихрем взлетела по узкой лесенке и выбежала
во двор, щурясь от ударившего в глаза солнца.


     - Девушка! - резко вскрикнули за ее спиной. -  Куда же вы?
Постойте! Стой же, кому говорю!..


     Лялька обернулась на  бегу  и увидела, что парень догоняет
ее длинными прыжками. Очков на  нем  не  было, "крысиный хвост"
прыгал по сутулым плечам. Внезапно он  остановился, прижав руки
к глазам. В следующую  секунду  тощие ноги парня подогнулись, и
он мягко осел на землю.


     Лялька вспомнила  о  валявшихся  в  ящике  стола шприцах и
ампулах и впервые в жизни без  отвращения  подумала  о  мерзких
воротилах наркобизнеса. Если бы этого типа не скрутило, было бы
ей сейчас ой как худо!


     Парень слабо  шевелил длинными руками и ногами, безуспешно
пытаясь подняться. Его трясло крупной дрожью, он вертел головой
во  все  стороны и широко разевал рот,  как  жаждущий  червячка
птенец.  Вид  у  него  при этом был абсолютно  больной.  Лялька
охнула, быстрым шагом завернула за угол  здания  и  побежала  к
своему корпусу.  Искать  кого-нибудь  из персонала пансионата и
просить   его   оказать   помощь  фотографу-наркоману  она   не
собиралась. Присущее Ляльке человеколюбие спасовало перед лицом
откровенной опасности.


                ***


     Соседка по номеру, полная молодящаяся дама предпенсионного
возраста,   прихорашивалась  перед   зеркалом.   Услышав,   как
захлопнулась дверь, соседка повернула к Ляльке толстощекое лицо
в боевой раскраске и с фальшивой улыбочкой пропела:


     - Ах, это наконец  вы!  Где же наша неприступная красавица
провела  ночь?  - и шутливо погрозила Ляльке пухлым  пальчиком,
как бы заранее отметая все возражения.  -  Только  не  говорите
мне, что  вы  просто  прогуливались. Наверняка, очаровали самого
галантного здешнего  кавалера, не правда  ли? Что ж, не мне вас
осуждать, милочка, - и соседка понимающе подмигнула Ляльке, еще
не пришедшей в себя после приключения в фотоателье.


     Лялька бросила сумку  на кровать и мрачно подумала, что из
этого гадюшника  надо  немедленно  уносить  ноги.  Только вот -
каким образом?


     - Эти  южные  мужчины  такие темпераментные, -  продолжала
свою болтовню  соседка, нимало не смущаясь Лялькиным молчанием.
- Взгляните, что мне мой Ашотик подарил! - и она вытянула руку,
любуясь  необыкновенно  безвкусным браслетом  дутого  золота  с
огромными стекляшками.


     - Изумительно, - механически отозвалась Лялька.


     - Вам  тоже  нравится, да?  А  что ваш  -  как это  сейчас
говорят? - бой-френд подарил?


     - Какой еще бой... Ах, да.  Он  мне  подарил... он сказал,
что... ну... что отведет меня к  лучшему  местному  скорняку  и
купит самую дорогую  шубу, - Лялька даже поежилась от нелепости
собственной выдумки.


     К счастью, соседка  была  глупа, как говорится, словно пробка
от шампанского. Ее маленькие глазки,  утонувшие  в жирных складках
век, завистливо блеснули, и она слащаво прочирикала:


     - Деточка, это просто замечательно!  Только  не позволяйте
ему... м-м... в общем, ничего не позволяйте, пока он не сдержит
свое обещание. Я, например, сказала Ашотику,  что могу подарить
ему только нежную  сестринскую  дружбу... Кстати, мне ведь тоже
не  помешала  бы хорошая шуба! Вы  бы  не могли... Не могли  бы
вы...


     - Хорошо, я потом отведу вас к этому скорняку, - пообещала
Лялька, поражаясь про себя неимоверной тупости соседки.


     - Ах, вы просто прелесть, спасибо, спасибо!  Ну, мне пора.
Ашотик ведет меня в ресторан!


     - Приятного аппетита, - машинально сказала Лялька.


     Когда соседка наконец  ушла  на встречу со своим Ашотиком,
Лялька  лихорадочно  проверила, все  ли  вещи  она  уложила,  и
покинула корпус, от  всей души надеясь, что никому не попадется
на глаза.


     Во дворе  пансионата, кроме вчерашних павлинов, которые на
этот раз не дрались, а вдумчиво изучали газон в поисках жучков,
никого не было.  Отдыхающие разошлись, подумала Лялька, - кто на
пляж, кто на экскурсии или  по  ресторанам.  Путь был свободен,
только вот куда ей податься? До отхода поезда оставалось несколько
 часов.


     Неизвестно, какие еще сюрпризы ожидают  ее  здесь.  А  как
этот тощий наркоман  вообще узнал, где она побывала этой ночью?
Дура-соседка разболтала? Она  ничего  не знала, кроме того, что
ее, Ляльки, не было в номере. Тогда как ОНИ узнали?


     Нетушки, не запугают! Да она, Лялька, саму себя перестанет
уважать, если сейчас начнет  трястись  от страха. Вот возьмет и
пойдет в  город, пойдет... в ресторан!  И пусть даже  ее увидят
те...  ну,  эти...  если  ОНИ  за  ней  следят.  Ох,  наверное,
следят!.. Спокойно. Она  открыто  предстанет перед ИХ глазами в
ресторане. А потом незаметно ускользнет и сядет в поезд. Только
надо проверить, не пойдет ли  за  ней  этот  наркоман-фотограф.
Кстати, он  там не  умер? Если ему в самом  деле стало плохо, у
нее есть шанс уйти незамеченной, вряд ли у НИХ... у этих... все
население   городка   завербовано   в   качестве   агентов    и
информаторов.


     И еще одно соображение: ОНИ, те, кому звонил наркоман, еще
некоторое  время  могут  думать,  что ее, Ляльку,  удалось  под
невинным предлогом  задержать  в  фотоателье. Дай-то Бог, чтобы
ОНИ думали так как можно  дольше!  Пока ОНИ не приехали в пансионат,
у  нее есть фора во времени. Небольшая, но есть.


     Приободрившись,  Лялька   покинула  территорию  пансионата
через  дырку  в  проволочном  заборе. Судя по  аккуратности,  с
которой  были  отогнуты  прутья,   лазом   часто  пользовались.
Наверное, это  служебный  персонал  пансионата проделал его для
удобства: с  пологой  горки  сбегала  утоптанная  тропинка, а у
поворота шоссе ярким пятном выделялась красная крыша автобусной
остановки.


     Очень хорошо!  Надо  просто  сесть  в  автобус, доехать до
центра города и спокойно  идти  в ресторан. Правда, денег после
покупки билета осталось  немного, но на приличный заказ и бокал
красного  вина   она   наскребет.   А   потом  ей надо будет
 «раствориться»   в густонаселенных   кварталах  частных   
домов   и   исторических особняков и пробраться на вокзал.


     Когда  Лялька  поставила  чемодан  возле  скамейки,   мимо
остановки, истошно завывая, промчалась машина "Скорой помощи" и
завернула  к  корпусам пансионата.  "Может,  как  раз  за  моим
наркоманом приехали?" - мельком подумала Лялька и тут же забыла
об этом: из-за поворота показался автобус.


                ***


     - Так, стоп, - прервала я подругу. - Помолчи  минутку, а я
подумаю.


     Лялька закурила. Я последовала ее отрицательному  примеру,
хотя курю редко, и тоже  щелкнула  зажигалкой.  Что-то никак не
давало мне  покоя,  усиливая  сумятицу  в  голове, вызванную ее
рассказом. А, вот что!


     - Послушай, Ляля, а действительно -  как  этот  парень  из
фотоателье тебя вычислил?


     Лялька,  только  что выглядевшая  относительно нормальной,
вдруг покраснела, как маков цвет, ткнула  в пепельницу сигарету
с  такой  силой,  что  та  сломалась,  и  с  непонятной злостью
выкрикнула:


     - "Подъезжая к станции, с меня слетела шляпа!" Чехов Антон
Павлович, если не ошибаюсь, черт меня побери... голова!


     - Что с тобой?  -  спросила я  с  испугом. - Какая  шляпа,
какая голова?


     - Вот-вот, - Лялька сорвалась со стула  и замахала руками.
- Именно! Именно головы-то  у меня не было и в помине,  когда я
висела на дереве и запечатлевала исторические  кадры! Смотри на
меня, Светка,  смотри  внимательно,  вряд  ли  еще когда-нибудь
сподобишься  увидеть  такую идиотку. Надо же, только сейчас  до
меня дошло!


     Я окончательно  разозлилась  и перепугалась. Что она такое
несет?


     - Что до тебя дошло? Говори по-человечески!


     Лялька с  силой  постучала  себя  кулачком  по лбу, рискуя
набить шишку:


     - Ты помнишь мою знаменитую бейсболку?


     - Какую бейс... а,  синюю, что ли?


     - Синюю, черт  ее  побери!  Со  звездочками и полосочками.
Подарок коллег. Они ее мне из Штатов привезли...


     - Вспомнила я твою бейсболку. И что?


     Лялька  навалилась  животом  на  стол и выкатила  на  меня
глаза:


     - А  то,  что на подкладке этой кепочки я  собственноручно
вывела  синим  маркером  свою  фамилию!  И  должность,  которую
занимаю  в  родной  газете!  Хорошо  хоть,   домашний  адрес  с
телефоном не указала...


     Я  тоже   вскочила  со  стула,  видимо,  Лялькино  безумие
передалось мне полной мерой:


     - И ты... ты... обронила свой чепчик  возле того чугунного
забора?!


     Лялька  как-то  вдруг  сразу   погасла,   сдулась,  словно
проколотый  воздушный  шарик.  Вытащила  из  пачки  сигарету  и
промямлила, старательно избегая моего взгляда:


     - Хуже. Я забыла этот  дурацкий  котелок на том дереве. На
веточке...


     Услышав эту сногсшибательную новость, я опустилась обратно
на стул - ноги подкосились. Говорить я не могла, только  во все
глаза  разглядывала   Ляльку,   как  редкое  и  уже  вымирающее
животное. Наконец, ко  мне вернулся дар речи, но я ограничилась
одним-единственным  словом,  произнеся   его  прерывающимся  от
злости голосом:


     - Ге-ни-аль-но!


     После чего встала и отправилась в комнату, не желая больше
видеть перед собой растерянную физиономию любимой подружки.


     Теперь все  встало  на  свои  места.  Охранники  подобрали
Лялькину бейсболку и сообщили хозяевам дома о том,  что рядом с
их  владениями  прогуливалась некая  любознательная  дамочка  -
фотокорр  известной  московской  газеты.  Хозяева  естественно,
навели    справки,    возможно,   через    наркомана-фотографа.
Установили,  когда  Лялька приехала  в  пансионат,  расспросили
отдыхающих, возможно,  соседку  по  комнате.  И  выяснили,  что
владелицы бейсболки не  было в номере именно той ночью... После
чего она сама  пришла в фотоателье  пансионата и чуть  было  не
угодила  прямехонько  им  в  лапы. Просто анекдот,  нарочно  не
придумаешь! А теперь она, дурочка этакая,  сидит  себе  в  моей
кухне и попивает чаек, а взрывоопасные  снимки  лежат –
в электронном виде -  на  моем кухонном столе. Красота!


     - Све-етик, - жалобно проскулила Лялька за  моей спиной. -
Ну не злись, с каждым могло случиться...


     Мое терпение,  и  так  не  отличавшееся особой прочностью,
лопнуло с треском. Я  уселась  в кресло, развернулась к подруге
лицом и разразилась гневной тирадой:


     - Не с каждым, а только  с  тобой! Мало мне было хлопот  с
твоим разводом и разменом  квартиры?  Твой бывший муж тогда мне
всю  кровь высосал,  не  хуже вампира! МНЕ,  а  не ТЕБЕ -  ты-то
отсиживалась  на  даче... А  эти  горы  глупостей,  которые  ты
наворачиваешь,  стоит  тебе снова  влюбиться  -  кто  их  вечно
вынужден разгребать? Я!.. А тот  случай  месяц  назад, когда ты
оставила  гореть  конфорку,  поехала  на  работу  и  по  дороге
потеряла ключи от квартиры? Если бы я в свое время  не настояла
на том, чтобы второй комплект твоих ключей хранился у меня...


     Лялька попыталась что-то сказать,  но  я ей не позволила и
продолжала с жаром:


     - ... и не поехала к  тебе  случайно именно в тот день  за
эскизами вышивок,  ты бы могла взорвать  весь дом, а  нас обеих
посадили  бы,  как  международных  террористок!  Но  эта  последняя
выходка... Поздравляю,  ты  побила  собственные рекорды. Какого
лешего ты  ко мне с  вокзала поехала с этими ужасными снимками?
Почему не отправилась домой, на работу,  к  черту  на  кулички?
"Котелок" она забыла на  веточке...  Да у тебя давно прохудился
другой котелок... тот, который ты носишь на плечах!  Эх, да что
с тобой говорить, - и я махнула рукой.


     Лялька   стоически   выслушала  мою   обвинительную  речь,
искательно улыбаясь  и  часто-часто кивая головой, соглашаясь с
каждым словом, потому что  я  говорила святую правду. В комнату
подруга войти не  решалась и переминалась  в дверях с  ноги  на
ногу.  Вид  у нее был довольно  жалкий,  и я помимо своей  воли
немного смягчилась.


     - Сядь куда-нибудь, не топчись на пороге, - проворчала я.


     Лялька мышкой  шмыгнула  в  комнату  и  присела на краешек
второго кресла. Уловив перемену в моем  настроении, она жалобно
шмыгнула носом и пропищала:


     - Светик, что  же  теперь  делать?  Может,  ты  придумаешь
что-нибудь?


     - Ага. Сейчас. Сию минуту! Все,  как  всегда.  Ты  делаешь
несусветные глупости, а я что-нибудь придумываю!


     - Ну Све-етик, - заныла Лялька.


     Всю  самоуверенность  с  нее  как  рукой   сняло.  Я  даже
фыркнула. А  ведь еще собиралась шантажировать запечатленных на
пленке деятелей!


     Лялька  ерзала  в   кресле   и  смотрела  на  меня  широко
раскрытыми синими  глазами, ставшими какими-то уж очень глупыми
и испуганными. Не могла я  вынести  подобное  зрелище,  поэтому
сухо сказала:


     - Вот что, ступай в  кухню,  возьми поднос и принеси сюда
чай и сигареты. И не взирай на меня, как на икону, я не Альфред
Нобель и не могу думать, когда ты на меня так смотришь!


     Лялька  сбегала  на  кухню,  принесла  нагруженный  всяческой
снедью поднос и поставила  его  на журнальный столик. Мы выпили
еще по чашечке чаю, после  чего  я  уселась поудобнее, закурила
(вторую сигарету  за  полчаса,  позор!),  произнесла  про  себя
коротенькую молитву,  преодолела последнюю вспышку  внутреннего
протеста и  в который уже  раз смирилась с ролью вечной "скорой
помощи".


     - Прежде чем МЫ, - с  нажимом  произнесла я, - мы с  тобой
начнем думать, расскажи, что было дальше.  Значит,  села  ты  в
автобус...


                ***


     Лялька  покинула  мою  квартиру  около трех часов  дня.  Я
посмотрела в окошко  ей вслед, вроде бы, никто подозрительный за
ней не шел и не ехал.  Хотя, откуда мне знать, как это делается?
Разве  что  из  детективов,  которые  я   иногда  перевожу  для
приработка, но  вряд  ли  литература  отражает  жизнь настолько
буквально.


     Что же мне теперь предпринять?


     Прежде всего,  я  включила  музыкальный  центр.  В подобной
ситуации мои нервы способен успокоить только Армстронг с его
"золотым" саксофоном,  и,  конечно,  блюзы,  милые моему сердцу
блюзы  сороковых  и  далее  годов. Эта музыка с  ее  синкопами,
неожиданными и, в то же  время,  угадывающимися  шестым  чувством
голосовыми и инструментальными  импровизациями, воздействует на
душу лучше любого психотерапевта.  По  крайней мере, на мою.


     Армстронг  и  Рей  Чарльз  вернули  меня  к жизни, я  даже
рискнула  попробовать  пообедать. И мне это удалось, хотя я была
уверена, что не смогу проглотить ни кусочка. Проглотила, причем,
несколько, и устроилась в любимом  кресле  с  чашкой  душистого
зеленого чая, привезенного Лялькой из теплых краев.


     Подумав о  Ляльке,  я  вновь  расстроилась,  испугалась  и
рассердилась одновременно. Господи, как бы было хорошо, если бы
сейчас со мной рядом были муж и сын! Андрей сумел  бы успокоить
меня  и  дать  дельный совет.  А наш Костик рассмешил  бы  меня
какой-нибудь забавной  выдумкой,  на  которые   шестилетние 
 дети  поистине неистощимы. К  сожалению,  вот  уже  вторую  неделю
 мои дорогие отдыхают у бабушки, моей свекрови, в деревне...


     К сожалению? Совсем я, видно, с ума сошла -  еще не хватало
впутать  их  в  эту  историю! Надо срочно заказать  разговор  с
деревней, пусть носа оттуда не высовывают! С мобилы туда не
дозвониться, глухомань…А еще лучше – купить им обоим путевки и
отправить  от  греха  куда-нибудь  подальше. Надеюсь, пока еще не
во всех  пансионатах  и  санаториях  нашей страны и  сопредельных
 территорий засели преступники? Сейчас же позвоню своей знакомой,
она может достать путевку в любое время и в любое место.


     Я  схватилась  за телефон. Увы: муж моей знакомой  любезно
сообщил, что  Оленька  легла  в  больницу.  Ничего  серьезного,
обычное обследование,  легла  на  на неделю-другую, скоро будет
дома.  Я   торопливо  передала  приветы  и  пожелания,  минутку
подумала  и  решила  сходить  за  газетой.   Позвоню  в  первую
попавшуюся туристическую фирму: надо раз  и  навсегда  снять  с
души камень и перестать беспокоиться о  близких.  И  к  дьяволу
незапланированные  траты,  хотя  путевка  от  фирмы   обойдется
гораздо дороже - плевать! А потом - спокойно заняться  Лялей и ее
проблемами...   Спокойно?!   О  чем  это  я?  Лялька  и   чье-то
спокойствие -  вещи  несовместные.  Так, хватит рефлексировать,
сейчас сбегаю за газетой, а эмоции загоню в самые глубины души,
иначе ничего путного не получится.

Можно, конечно, в Интернете поискать какое-нибудь цивилизованное укрытие,
но я путаюсь в этих сайтах, как первоклашка. Какие-то таблицы, схемы заезда-отъезда, и телефоны, приведённые на таких сайтах, обычно молчат наглухо
или же, напротив, вечно заняты. Нет, лучше дедовским старым способом - через газетку.


     Но через несколько минут мое твердое решение - сходить к киоску
на углу - развеялось, как дым.


     Вышла  я  на балкон, чтобы решить, что  надеть,  плащ  или
куртку,  посмотрела  машинально  налево, увидела под  деревьями
чью-то машину, большую, черную...  и  стало мне отчего-то не по
себе.


     Возле  машины  копошился  мужчина  в  джинсовой  куртке  и
рабочих штанах с отчетливым масляным пятном  на заднем кармане.
Я  напрягла  глаза, слава Богу, пока обхожусь  без  очков.  Кто
такой?  Сосед?  А  может, и не сосед, я же не всех в лицо знаю!
Странно как-то... подозрительно...


     Посмотрела направо. А это кто такие?  Двое, мужского пола,
высокие, спортивные.  Молодые, ровесники мне, каждому не больше
тридцати с  хвостиком.  Стоят, разговаривают, курят. Смотрят по
сторонам. Вроде  бы, у нас еще  рабочий день, хотя,  конечно, не
для всех. Что-то я их лиц  не узнаю... хотя я не всех в лицо...
а, об этом я уже рассуждала. И все равно, подозрительно!


     Я обвела взглядом доступное исследованию пространство.


     Двор у нас большой, ухоженный,  с  высокими  деревьями,  с
аккуратными скамеечками  у подъездов и вокруг детской площадки.
Левее  каруселей  и  качелей  расположены  гаражи,  правее,  за
низенькой  бетонной  стеной,  размещаются,  простите  за  прозу
жизни, мусорные баки.


     У баков тоже кто-то стоял. Тоже в количестве двух человек.
Кажется, у одного из них в руке пластмассовое ведро, да, точно,
ведро -  яркое, красное. А вот у второго  вроде бы ничего в руках
нет, ни ведра, ни мешка с мусором. Жаль, не видно, мужчины там стоят
или женщины, или мужчина с женщиной, далеко все  же, с седьмого
этажа  не  разглядеть...  Хотя,  какая  разница?  Подозрительно?
Подозрительно!


     Все  вокруг  вдруг стали  подозрительными. Неустановленный
сосед с  машиной,  курящая  и  болтающая  парочка  бездельников
спортивного облика, человек с мусорным  ведром  и  человек  без
оного, и даже  молодые  мамочки и старенькие бабушки, опекавшие
своих отпрысков,  с  визгами  возившихся  на  детской площадке.
Похоже, у меня  начинается  мания преследования?.. И все равно:
подозрительно!


     Я тщательно  заперла  балконную  дверь,  уселась в кресло,
залпом выпила чашку чая и стала себя успокаивать, уговаривать и
увещевать.  Бесполезно.  Мною овладело  состояние,  которое  на
языке мировой  психиатрии  именуется  "free floating anxiety" -
"свободно плавающая  тревога".  Насколько я помню, она является
одним из составных  элементов  той самой мании преследования. Я
боялась  неизвестно  чего и всего сразу. И собственные  уговоры
прекратить панику  мне  не помогали, наоборот, только разжигали
эту тревогу. Она всё плавала, плавала…  и чуть было не затопила меня
с головой.


     Осознав это в краткую секунду просветления,  я поняла, что
сама явно не справляюсь, надо звать  кого-то  на  подмогу.  Для
Ляльки я - "скорая помощь", неужели для меня кого-нибудь на эту
роль не найдется? Иначе  за  мной скоро приедет настоящая белая
машина с  красным крестом, причем, психиатрическая, называемая в
народе   "перевозкой".   Кто-то   когда-то   писал:   "Спасите,
помогите!" А, это Пятачок писал в своем Спаслании, какие верные
слова. Спасите меня кто-нибудь, срочно!


     При  этом  совершенно  необязательно  рассказывать,  какие
конкретные происшествия повергли меня в состояние,  чрезвычайно
близкое  к  панике.  Я  вообще  человек  весьма скрытный, и  об
обстоятельствах  своей  личной и  общественной  жизни  стараюсь
говорить как можно меньше. Характер  у  меня  такой. Друзья мои
давно к  этому привыкли, они  не удивятся, если я попрошу отвлечь
меня от  тяжких дум и побеседовать  просто "о птичках",  как мы
это называем. Конечно, есть риск, что при этом на меня свалятся
еще чьи-нибудь  проблемы, но я к  этому готова. За  помощь надо
платить ответным  вниманием.  Тем  более,  что никакие проблемы
моих друзей, конечно, кроме жизненно важных, не покажутся мне в
моем теперешнем состоянии ужаснее поведанной Лялькой  саги о ее
приключениях.


     Так,  надо  сразу  откинуть  тех,  у  кого  и  своих забот
хватает.  Им не  до меня,  да  и я  не смогу  выразить им  свое
сочувствие, потому что  сама  абсолютно без сил, как моральных,
так и физических. Значит, отпадает Катя: она недавно уволилась,
ищет  работу, ей  не  везет, не буду  ее  тормошить. Илью  тоже
исключаем, у  него  отца  недавно  прооперировали,  слава Богу,
успешно, но  лучше не дергать  человека. А что у нас поделывает
Максим?  Ага,  вспомнила, он через день улетает  в  Австрию  по
каким-то  своим  компьютерным делам.  Значит,  остается...  да,
пожалуй, только Левушка.


     Замечательно! Меня бы сейчас устроил даже крокодил, вырази
он мне косвенное сочувствие.  Именно  косвенное - то есть, чтобы
меня  куда-нибудь  отвели, например, в театр или  в  кафе,  или
зашли ко  мне  на чашку чая и поболтали со мной "ни о чем". И к
тому же, наш милый Левушка даже отдаленно не похож на крокодила.
Он  похож  на кота. На толстого, важного, самодовольного  кота,
который относится  ко  всему  на  свете  со  снисходительностью
философа.


     Выбор сделан. Левушка  не  просто очень умный, он способен
прочувствовать настоятельную потребность  собеседника  говорить
именно "о птичках". Эта сенсорика  обострялась,  когда  у  него
самого в  жизни все шло хорошо.  На данный момент,  насколько я
знала, у  него все шло  не просто хорошо, а замечательно, тьфу,
тьфу!  Я  звонила  ему  вчера,  он  был  вполне  доволен своими
успехами. Левушка у нас художник, до недавнего времени творил в
традиционном классическом  стиле,  а  недавно попробовал себя в
авангардной  живописи,  и  неожиданный   успех   превзошел  его
собственные ожидания.  Вряд  ли  за  сутки  что-то  кардинально
изменилось. Вот его и озабочу своей персоной. Главное, чтобы он
оказался в пределах  досягаемости.  Глядишь, и за газетой потом
вместе сходим, и в фирму туристическую  дозвонимся, и схлынет,
наконец, эта "свободно плавающая тревога".


     Я  протянула  руку   к  телефонной  трубке  и  тут  же  ее
отдернула: изобретение господина Белла  вдруг  само разразилось
звонкой трелью мне прямо в лицо. От неожиданности  я чуть концы
не  отдала.   Телефон   продолжал   звонить.  Я  выругала  себя
слабонервной дурой и сняла, наконец, трубку.




                ***


     - Алло, - произнесла я хриплым басом: внезапно перехватило
горло.


     - Светик, это ты? - осторожно спросили в трубке.


     Фу ты, это Лялька! Что с ней, плачет, что ли?


     - Нет, королева Виктория, - я откашлялась и уже нормальным
голосом осведомилась, - милая, ты что, погибели моей хочешь?


     - А в чем дело?


     - Тебе миллион раз повторять? Звони с  нашим сигналом: два
звонка,  пауза,  и   по   новой!  Ты  что,  действительно  свой
котелок... то есть  голову,  на курорте оставила? Не понимаешь,
как я теперь на неожиданности могу отреагировать? Инфарктом!


     - Ой, прости,  я  забыла,  правда,  извини,  - затарахтела
Лялька, но я ее перебила.


     - Что у тебя опять?  -  спросила я тоном Снежной Королевы,
устраивающей Каю разнос за невычищенные коньки.


     - Я  на  работе.   С  работы  я  звоню,  -  Лялькин  голос
прерывался,  она  явно  была  в каком-то раздрызге, и  мне  это
решительно не понравилось.


     - Ну?


     - Тут  у  нас...  тут  меня...  в  общем, сейчас в  Тюмень
вылетаю. Вот прямо сейчас! С группой корреспондентов, ну, ты их
знаешь, Славик, Толик, Миша и...


     - Погоди! - вновь перебила я, от  Лялькиной скороговорки у
меня  даже   голова   закружилась.   -   Какая   Тюмень,  какая
командировка? Ведь эти твои штуки до сих пор...


     Теперь перебила меня Лялька:


     - Ничего не поделаешь! - с отчаянием воскликнула она. - Мы
вылетаем через полчаса,  я даже вещей  с собой не  беру,  кроме
аппаратуры, лечу, в  чем есть, правда, говорят, в Тюмени сейчас
тоже тепло, в крайнем случае, отниму у Славика куртку...


     Говорят, стрессы сокращают жизнь. Правильно говорят!  Руки
у  меня  уже  дрожали,  а в голове прочно  воцарился  полнейший
сумбур. Тюмень,  куртка  Славика,  Лялькина  командировка - все
смешалось перед моим внутренним взором. Я еле нашла в себе силы
прокричать в трубку:


     - Да замолчи  хоть на секунду, дай  подумать! Я к  тебе на
работу...


     - Не успеешь,  -  похоже,  Лялька действительно ревела, во
всяком случае, до меня донеслись подозрительные  всхлипывания.
- Если бы ты знала, как я себя сейчас чувствую!


     - А  я? Я  как  должна себя чувствовать?!  -  заорала я  в
полный голос.


     - Я тебя подставила...


     - Да уж! Иначе и не скажешь! Когда вы возвращаетесь?


     - Не  знаю  я! Ничего  я  не знаю!  -  Лялька уже  хлюпала
всерьез. -  Не раньше, чем через  неделю, но, может,  и больше,
как получится, ты ведь понимаешь,  мы  там  можем застрять, как
всегда и бывает, а я... а ты... а эти ве-вещи... ой, Господи!


     Пока  она  тараторила,  я  успела немного прийти  в  себя.
Набрала в грудь побольше воздуха и рявкнула:


     - Цыц!   Слушай мою команду!


     - Ка-кую коман-ду?  -  заикнулась  Лялька, судя по звукам,
она сморкалась в платок.


     - Отставить истерику! - фу, чуть горло не сорвала, у самой
в ушах зазвенело.


     До меня донесся прерывистый вздох, протяжный всхлип, затем
звон стекла  и  бульканье.  Эти  последние  звуки толкований не
требовали. Вновь звякнуло стекло,  Лялька  засопела, кашлянула,
нервно хихикнула и почти нормальным голосом сказала:


     - Уф-ф!


     - Ну,  все?  -  спросила  я  на   всякий  случай.


     - Ага. Все.


     - Точно?


     - Точно. Спасибо, Светик.


     - Взяла  себя  в руки? - я перевела  дыхание  и  закурила.
Третью сигарету  за день. Эдак я скоро забуду  о том, что почти
бросила курить.


     - Кажется, взяла. Ты  прямо  как... как... как наша бывшая
классная! Помнишь, только она  голос  на полтона поднимет, и мы
все дрожим, как зайцы, так и тянет под партой спрятаться...


     - Помню, конечно, - буркнула я.  -  Мерси  тебе за лестное
сравнение. А теперь  слушай  меня внимательно. Во-первых, все в
порядке...


     - А как же...


     - Я сказала, слушай! На твою повторную истерику у меня сил
не  хватит,  слушай и не перебивай! Повторяю:  все  в  порядке,
понятно? Лети в свою Тюмень и ни о чем не  беспокойся, понятно?
Позвони мне оттуда, сразу, как прилетите, понятно? А за свое...
за свои... ну, в  общем,  не беспокойся. Я что-нибудь придумаю,
понятно тебе? Не слышу ответа!


     Лялька шумно вздохнула:


     - Ой, понятно! Понятно, солнышко мое! Ты не представляешь,
как я тебе благодарна, я просто... я не представляю, как я тебе
отплачу за это, Светик, ты меня просто спасаешь, нет, ты просто
не  представляешь,  я...  -  вновь,  на  сей  раз  восторженно,
затараторила моя подружка.


     - Небось, мне не привыкать, -  смех  мой  вышел  несколько
натужным, но цель была достигнута: Лялька, похоже, успокоилась.
И на  том спасибо. - Не вешай нос,  все образуется. Чистого вам
неба, так, кажется, пилоты говорят? А будешь психовать, прилечу
в твою Тюмень и проведу воспитательную работу офицерским ремнем
по филейным частям! Все, отбой.


     - Пока! Спасибо! - чирикнула Лялька, и  в трубке зазвучали
короткие гудки.


     Господи, ну и денек у меня выдался! Что-то вечер принесет?
Хоть бы он оказался спокойным, иначе я за себя не ручаюсь...



                Глава вторая
                ______________


                ***


     Прошло два дня.


     Я  гуляла  по набережной имени Тараса Шевченко. Ходила  по
асфальтовым  дорожкам-линейкам,  потом по  кривоватым,  как  бы
вложенным  один  в другой,  серо-красным  кирпичикам,  которыми
замостили дорожки по недавнему плану реконструкции; поглаживала
в рассеянности ладонью шороховатую поверхность чугунной ограды.


     Бродила и  под  старыми  яблонями Украинского бульвара, по
той его малой половине, что спускается к реке,  прямо по яркой,
не по-сентябрьски  сочной  траве.  Повсюду  под ногами валялись
яблоки: и коричнево-черные сгнившие комочки, и недавние паданцы
-    маленькие,    травянисто-желтоватые,    розовато-лимонные,
сброшенные, наверное,  с  веток  сильной грозой, что прогремела
над Москвой неделю назад. Я подобрала одно, шафранного цвета, с
россыпью  черных  точек  на  выпуклом  бочке,  обтерла  носовым
платком и с упоением сгрызла, прямо с сердцевинкой и меленькими
семечками.   Яблоко   было   упругим,   как   теннисный    мяч,
кисловато-вяжущим, словно бы из запущенного сада. А ведь тут, у
набережной, которая не так уж давно, чуть более полувека назад,
еще не была собственно набережной,  когда-то  и  цвели  сады...
Люблю я Украинский бульвар!


     Я  вытащила   из   сумочки   пластиковый   пакет   и   под
любопытствующими  взглядами  старушек,  пришедших  посидеть  на
бульваре возле любезного сердцу  монолита  гостиницы "Украина",
набрала килограмма  два  этих  сочных, чуть одичавших антоновок
нежных пастельных  оттенков.  А  может,  это  были славянки или
штрифелевки - я в сортах яблок плохо разбираюсь, я просто очень
их люблю.


     Сварю варенье, решила я. Приду домой и сварю, хоть занятие
будет... А половину живьем съем.


     Настроение у меня было  -  хуже не придумаешь.


     Роман "Сезон  смертей в Мортон-холле" пребывал в полнейшем
запустении. Главный герой  так  и пролежал  все  эти два дня  в
кровати в  коньячной  луже, настороженно прислушиваясь к скрипу
ступеней над  своей  головой,  а  до  рокового события, которое
вдруг  привлекло  его внимание и повернуло все, происходящее  в
дальнейшем,  в  совершенно  неожиданное  русло,  я   так  и  не
добралась. Это раз.


     Два: под моими окнами начали  класть  асфальт.  По  ночам!
Грохотали отбойные  молотки,  ухала  и  ахала  какая-то  жуткая
машина... Из з ее кузова огромными слипшимися черными комьями
выбухивался в недра другой машины, поменьше,  то ли асфальт,
 то ли  битум - я  в этом  не разбираюсь. Орали в полный голос
рабочие  в оранжевых одеяниях, изъясняясь   в   основном   
выражениями   необязательными,   но выразительными  -  так называемыми 
"вспомогательными словами", как  именовал  подобные лингвистические  упражнения  любимый  и уважаемый мною писатель А.А.  Кабаков.  И, пардон, -
воняло! Не пахло, а именно воняло разогретым асфальтом, от запаха которого
у  меня  уже второй день болела голова  и  усиливалось  мерзкое
ощущение удушья.  Неужели  беспризорники  двадцатых годов могли
любить подобный запах? Хотя, зимой  не  станешь  слишком-то  нос
морщить,  если  тепло  можно  было найти лишь возле  котлов,  в
которых в тогдашней Москве варили асфальт.


     Помимо этого  ночного  безобразия,  творившегося под моими
окнами и совсем, прошу  заметить,  неподалеку от мэрии Москвы и
нашего "Белого домика", и помимо  связанного  с  ним  недосыпа,
меня мучило и кое-что другое.


     Я  бродила  по  набережной,  перекладывая из руки  в  руку
тяжеленный пакет с яблоками, и пыталась  подвести хоть какие-то
итоги, чтобы сделать хоть какие-то выводы.


     Итак, третье - самое главное!


     Лялька  мне  не позвонила. Ладно, у нее  в  голове  вечные
ветры  веют, но  при  всем своем легкомыслии  она  не могла  не
понимать, что позвонить надо - обязательно,  непременно, первым
делом, иначе я с ума сойду.


     Вывод. Замоталась? Самое простое  и  банальное объяснение.
Прилетела в свою  Тюмень,  бросилась с  головой  в работу и  не
смогла физически. Или мобильник посеяла – с Ляльки станется, она
вечно их теряет. А я потом ей новые телефоны дарю.


     Опровержение, оно  же риторический вопрос: почему  не написала
в скайпе? Это почти не требует времени. И она знает, что скайп у меня
 всегда активен.


     Опровержение опровержения: может, она  и  написала,
просто  скайп забарахлил?  Или у нее, или у меня. Известно ведь,
какие порою штучки связь выкидывает.


     Еще одно  опровержение,  уже,  по-моему,  номер  три,  или
возражение номер  один - ох, как  бы не запутаться!..  Почему в
таком случае  не  попросила  позвонить или написать мне кого-нибудь?
  Все равно кого: своих коллег - Славика,  Толю или Мишу, администратора
 Или горничную  из  гостиницы,  раз уж у самой даже минутки для
этого не нашлось?


     Вывод  из  возражения: боялась.  Чего?  Предполагала,  что
посторонний человек тоже  окажется  из  ТЕХ?  Вряд  ли  она  настолько
поддалась  страху,  причем,  абсолютно  иррациональному.  Лялька
вообще человек легкий. В смысле, легко возбуждается и какое-то,
весьма короткое, время изливает эмоции Ниагарой, а потом так же
быстро даже  не то чтобы  остывает, а просто забывает о причине
очередного  своего  потрясения,  встряхивается  и  бросается  с
головой в лавину новых приключений. Ей все как с гуся вода!


     Еще  вывод:  если  все-таки  боялась, то не по  другой  ли
причине? То есть, не по причине  проникновения  ИХ  агентуры  в
трудовые ряды  тюменцев, что попахивает дешевым боевичком, а...
слежки,  например?  Если она, конечно, способна ее заметить,  в
чем я очень  сомневаюсь.


     И последний вывод. Самый страшный.  Такой,  о  каком  даже
думать не хочется...


     Все эти два дня я пыталась что-нибудь разузнать о Ляльке в
ее  редакции.  Ничего я не разузнала, кроме  того,  что  группа
корреспондентов долетела  благополучно и приступила к работе. А
детали...   "Это,   милая  Светлана   Васильевна,   только   по
возвращении  оной  группы,  никак  не  раньше.  Да  что  вы так
переживаете? Если  б  с  нашей  Еленой  Викторовной  что-нибудь
случилось, ребята бы нам сразу  сообщили!  Ступайте  домой,  и,
знаете, принимайте-ка валерьяновые капли либо пустырник, ежели
нервишки шалят..." Это мне Лялькин начальник посоветовал, когда
я вчера прорвалась к нему на прием и  на полдня дезогранизовала
работу всего отдела.


     "Совет хорош,  да денег нет..."  Чье это? Не помню. То ли
из того,  что читала,  то ли из того, что  переводила. А, Бог с
ним!  Не  спасут меня  ни  валерьяновые  капли,  ни  пустырник,
господа хорошие, и не в деньгах,  конечно,  дело.  Меня  спасет
только   информация!   Не   голословные   уверения   Лялькиного
начальства, что все в порядке, а конкретные сведения о том, чем
занимается моя подруга в  далекой  Тюмени и почему не позвонила
мне?.. И если  я выясню -  не знаю, каким  образом,  что-нибудь
придумаю, если удастся, - что  у  подружки  моей  действительно
такая дырявая память и она попросту забыла о  звонке, то первым
делом надеру ей уши, когда она вернется. Надо,  в конце концов,
совесть иметь! И пусть не рассчитывает на снисхождение, меня не
остановит  то,  что мы с ней  с  пятого класса не разлей  вода.
Надеру,  и  так,  чтобы  надолго запомнила; голову  ей  оторву,
негодяйке, с полным на то правом и не без удовольствия!


     В  этом   месте  в  моих  стройных  рассуждениях  внезапно
случился логический провал, обширный,  как  инфаркт. Заработало
воображение, и  перед  внутренним  взором предстал хладный труп
любимой   подруги,   распростертый   на  асфальте  под   окнами
гостиницы, где поселилась группа  корреспондентов.  В следующую
секунду тот же труп, но уже наструганный тонкими ломтиками, как
режут у нас деликатесные колбасы  в  брикетах  по двести грамм,
обнаруживали в мусорном баке тюменские работники  коммунального
хозяйства. Этот  кошмар  сменила  третья  картинка,  где Ляльку
перепиливали  пополам  тупым  мясницким ножом (почему,  кстати,
тупым,  ведь  мясницкие  ножи,  насколько я знаю,  должны  быть
острее бритвы?) за то, что она  отказывалась  сообщить  ИМ  мой
адрес. Еще два-три  движения  громадного тесака, и допилят, как
даму на манеже, ох!..


     Тут  я  обнаружила, что стою, прижимаясь животом к  ограде
набережной,  перегнувшись  через  перила,  и  невидящими  очами
всматриваюсь  в   пахнущую   мазутом   воду,  словно  собираюсь
немедленно утопиться. Пакет с яблоками  валялся  у  моих ног, а
какая-то   бабулька   с   крошечной   плешивой   болонкой    на
перекрученном поводке визгливо кричала мне в самое ухо:


     - Девушка! Да что с вами такое, девушка, вам плохо?


     - Извините,  -  пробормотала  я,   отлепилась   от  перил,
подобрала  пакет  и  нетвердыми  шагами  направилась  к  зданию
"Украины". Очень  захотелось  сесть,  а ближайшие скамейки были
только возле гостиницы.


     - Да она пьяная, видать, с самого утра! И что за поколение
такое, ни стыда, ни  совести!  - разнеслась над Москвой-рекой и
ласточкой  взмыла  к  шпилю  "Украины"  старушкина   резолюция,
произнесенная  наипронзительнейшим  дискантом   и  слившаяся  с
писклявым лаем собачки в неповторимую по силе и выразительности
звуковую гамму.


     Бабка права: не поколение, а сплошные неврастеники!


     Дошла  я  до скамеек, посидела, покурила, махнув рукой  на
то, что вроде  бы  почти бросила  эту  вредную привычку. Не  до
этого мне, знаете  ли,  я и так уже  вся  извелась до последней
степени! Взглянув  в  направлении  набережной, я увидела медленно
бредущую к подземному переходу старушку. Болонка трусила
за  ней,  мелко-мелко  перебирая  тоненькими  лапками,  поводок
провисал  и  волочился  по  асфальту. Слава Богу,  что  бабушка
просто за  пьянчужку меня приняла,  а не за "ночную бабочку" из
гостиницы. Они как  раз  в это приблизительно время разлетаются -
кто по домам, кто по утренним клиентам, кто еще не знаю куда, в
солярии, например. А вообще, спасибо старой моралистке, привела
меня в чувство, и очень вовремя.  В воду я, конечно, вряд ли бы
свалилась, перила  достаточно  высокие,  а  вот  любимая шляпка
вполне могла  спикировать  в  Москва-реку  и  стать гнездом для
какой-нибудь утки.


     Нет, так дальше нельзя, сказала я  себе. Вспомни, Светлана
Васильевна, вспомни, дорогая моя,  что  тебе два дня тому назад
Левушка сказал?


     Левушка  тогда,  два  дня  тому   назад   -   я   повторяю
словосочетание "два дня" так часто лишь потому, что  с тех пор,
похоже, прошла по  меньшей мере одна геологическая эпоха, - так
вот, Левушка тогда оказался на высоте. Впрочем, он пребывает на
ней всегда. Возможно, он даже на  ней,  этой  высоте,  родился.
Более необременительного в общении человека я просто не знаю и,
видимо,  уже  не  узнаю  никогда. Даже мой муж  порою  уступает
Левушке в этом  отношении,  хотя люблю  я  Андрея при всем  том
ничуть не меньше.


                ***


     После известия  о  Лялькиной командировке, в очередной раз
перевернувшего  все  с ног на голову, я настолько  разозлилась,
что принялась терзать ни в чем не повинный телефонный аппарат с
энергией,  которая   пробуждается   во   мне   лишь  в  случаях
исключительных и драматических. То есть, раз этак лет  в сто - по
нашему женскому эмоциональному «исчислению».


     Я позвонила  Левушкиной  жене.  Он  на  вернисаже, сказала
Марьяна.  Я  прозвонилась  на  вернисаж. Он в  павильоне  номер
четыре, сказал кто-то из администрации, но туда не дозвониться.
Ничего, стребовала номер, дозвонилась,  как  миленькая, правда,
лишь  через  час  примерно,  все  время  было  занято,  вот так
всегда!.. Он  ушел на ланч  с критиком Залыгиным, сказали мне в
павильоне номер  четыре. Номер? Да  вы что, девушка, кто же вам
даст номер закрытого, только для "своих", бара, вы с ума сошли?
Сошла, сказала я, справку потом лично  вам  предъявлю,  а  пока
продиктуйте номерок-то. Я, между прочим, по такому важному делу
звоню, что вы,  сударь, вполне можете со своего места полететь,
причем, вверх  тормашками! А это ваши  проблемы, что вы  меня не
знаете, будете хамить - узнаете,  причем,  не  с лучшей стороны.
Мерси, давно бы так...


     Не могу сказать,  что я была  в восторге от  своих  наглых
импровизаций. Стрелять таких,  как  я, надо, или еще как-нибудь
перевоспитывать. Но и стыдно мне тоже не было.  В конце концов,
речь действительно шла о жизни и смерти. О Жизни и  Смерти, вот
так, с большой буквы, как  у  главного  героя переводимого мною
псевдоготического романа. Но я отвлеклась.


     Дозвонилась я в  закрытый  бар.  Трубку поднял бармен  и  с
ленивой растяжечкой сообщил, что Левонтий Семенович отобедали и
куда-то с господином  Залыгиным  ушли, ну, буквально пять минут
тому назад, не повезло вам,  девушка...  Нет,  не  представляю,
куда могли пойти. Куда угодно!.. Что? Дать вам номер мобильника
господина Залыгина? А  где  я его  вам  возьму? Ах, у  знакомых
господина критика, которые наверняка здесь сейчас  "ланчуются"?
А вы в своем уме? Ах, вас уже об  этом  спрашивали?  И  что  вы
ответили? Ага,  понятно...  Вверх  тормашками, говорите? Ладно,
минуточку... (Мне в трубке было  слышно,  как  бармен бегает по
залу  и  пристает с расспросами к "своим" посетителям,  значит,
тоже  испугался   моих   наглых   угроз).  Так,  сказал  слегка
запыхавшийся работник шейкера, записывайте, но в  случае чего я
тут ни  при чем, вы подтвердите, о'  кей? О'  кей, сказала я  и
набрала  личный  мобильный  номер  критика  Залыгина.  Ответили
сразу.


     - Добрый день, - поздоровалась я напористым тоном, заранее
отметающим  любые  возможные возражения.  Так  разговаривают  с
простыми смертными деловые дамы, наши русские business-women, а
в семейных коллизиях и прочих домашних  сценах подобным образом
обращаются к  негодяям-мужьям  самые стервозные бабы. Этот тон,
как  мне  думается, есть одна из последних модификаций  хамских
интонаций работников  сферы  обслуживания,  в основном женского
пола. Тон сей широко использовался en masse в советские
времена. Сейчас  он,  к  счастью,  почти  вымер, только на
периферии еще можно с подобным столкнуться, и в  глубине души я
подобные манеры  тихо  ненавижу.  -  Господин  Залыгин, говорит
Светлана  Васильевна.  У   меня   всего  две  минуты,  так  что
передайте-ка трубочку Левонтию Семеновичу, будьте любезны!


     Господин Залыгин,  видимо,  настолько  -  не побоюсь этого
слова -  обалдел  от  неожиданности,  что  тут же автоматически
передал трубку, и я услышала недоумевающий голос Левушки:


     - Алло, кто меня спрашивает?


     - Лева, это я.


     - Господи, Света?! Ты как меня нашла?


     - Долгая история. Бросай все и немедленно приезжай.


     - Погоди, погоди, что такое?


     - Подробности при встрече.  Лева, ты же знаешь, если я раз
в сто лет говорю "немедленно", значит,  надо  немедленно!  -  я
поймала себя  на мысли, что не  далее как сегодня  утром Лялька
почти  таким  же образом оторвала меня от  работы.  Да,  дурные
манеры и вправду заразительны. - Если ты через  час, нет, через
полчаса  не   приедешь,  застанешь  меня  в  последнем  градусе
истерии! Если вообще застанешь... в целом виде.


     Пауза провисела не дольше секунды.


     - Выезжаю, -  слегка  изменившимся  голосом  сказал Лева и
отключился.


     Нет, не зря я его  так  люблю. Ни одного вопроса, ни  тени
сомнений! Гранитная скала, а не человек!


                ***


     Лева прибыл через сорок минут и в дверь мою не позвонил, а
забарабанил кулаком. Здорово, видно, я  его  накрутила  в  ходе
нашей  коротенькой  беседы!  Я  открыла, он вошел  в  прихожую,
окинул меня  быстрым взглядом с  головы до ног, сунул сумку под
стул и спросил:


     - Ну, так в чем пожар?


     Ожидая  Левушку,  не   сводя  глаз  с  часов,  я  в  корне
пересмотрела один из  своих  "железных" принципов. Да, обычно я
никому, никогда,  ни  при  каких  обстоятельствах  (кроме самых
крайних,  но  у  меня,   слава   Богу,  пока  все  здоровы)  не
рассказываю о  перипетиях своей жизни  и карьеры. Об этом я уже
говорила,  но  истина не тускнеет от повторения.  Если  я  могу
справиться сама, то зачем же друзей расстраивать, ныть, плакать
в жилетку? Это, по меньшей мере, негуманно, к  тому же взращивать
и тешить в самой себе  скулящего  мерихлюндика  я не собираюсь.
Поэтому придумала для себя правило: "Не грузи ближнего своего!"
Как-нибудь  обойдется,   пробьемся,   с   Божьей  помощью,  все
наладится, если не раскисать - вот как я старалась жить. Только
о птичках, ребята, только о них!


     Но сейчас...  Сейчас речь шла уже  не только и  не столько
обо мне. Мне нужен  совет.  И, желательно, помощь. Подставлю я,
конечно, Левушку, если страхи мои имеют под собой хоть какое-то
реальное  основание.  Но  ведь  ясно же: сама я  не  справлюсь.
Масштаб не тот. И потом, Лялька,  во-первых,  не  просила  меня
хранить тайну. Видимо, просто не подумала о необходимости такой
просьбы. А во-вторых, Левушке она доверяет так же, как и мне. И
в той же степени, что и я.


     Все мы учились в одной школе, в одном классе -  я, Лялька,
Левушка и будущая его жена Марьяна. В пятом мы с  Лялькой стали
неразлучны, в шестом сблизились с Марьяной,  а  в  седьмом  всю
нашу девчоночью  команду амазонок взял под свое покровительство
Левушка,  влюбленный  в Марьяну, по-моему, с первого класса.  И
совершенно не смущался  тем,  что мальчишки наши довольно долго
дразнили его "девчатником".


     Было  у  нас  множество  приключений,  и  нервы  мы  нашей
классной   руководительнице,   редкостной,  признаться,   дуре,
помотали изрядно. Нас рассаживали - мы обменивались записками и
разговаривали с  помощью  азбуки  для глухонемых, специально ее
выучив.  Мы  писали   друг   за  друга  контрольные  работы,  а
"сдували",   после   некоторой    тренировки   под   Левушкиным
руководством,   просто  виртуозно.   Когда   после   очередного
"подвига" в школу вызывали наших  родителей  -  мы молчали, как
партизаны. Ни разу ни один из нас не проговорился о том, например,
что живую лягушку в сумочку нашей биологичке подсунула именно я, от
чего учительница упала в обморок и  погубила  в  глазах  класса
репутацию человека,  обожающего живую природу. В восьмом классе
нас   прозвали   "великолепной   четверкой",  и  прозвище   это
сохранилось в  школе вплоть до  выпускного вечера, а в жизни мы
сами себя зовем так до сих пор.


     Так  что у  Ляльки  вряд ли нашлись  бы  возражения, и  я,
победив тяжкие сомнения, твердо решила:  будь  что  будет,  все
Леве расскажу.


     - Чаю хочешь?  - ответила я  вопросом на вопрос и пошла в
кухню.


     Зная меня,  как  облупленную,  Левушка не стал настаивать,
чтобы я ему все изложила немедленно.  Он  молча  направился  за
мной, уселся в  уголке возле окна,  принял чашку чая  и  только
слегка шевельнул бровями при виде стоявшей  на столе пепельницы.
Керамическую рыбку переполняли окурки, один еще слабо дымился.


     - Да,  Лева,  дела серьезные,  -  я  села  напротив  него,
придавила тлеющий окурок и немедленно прикурила  сигарету. - Ты
меня знаешь, я без серьезной причины с ума сходить не  стану. У
тебя сколько времени свободного?


     Левушка достал свои сигареты, и мы задымили на пару.


     - Все  мое  время в твоем распоряжении, - спокойно  сказал
он. -  Только  скажи,  придется  ли  нам, например, куда-нибудь
ехать, я Марьянку предупрежу.


     - Не знаю, может, и придется, но не на всю ночь, надеюсь.


     - Уже хорошо, -  Лева  улыбнулся, и я испытала неимоверное
облегчение. Как  же  здорово,  когда  в  доме появляется старый
верный друг, сидит спокойно, ни  намеков,  ни  лишних  вопросов
себе не  позволяет, на часы  каждую минуту не смотрит, и вообще,
не  давит  на  психику  - мол, давай, успокойся  и  рассказывай
по-быстрому, а то у меня еще куча дел, и все - не в пример важнее
твоих.


     - Так вот, это касается...  это  произошло не со мной... -
все-таки трудно мне было вот так, сразу, да еще и  порядку, все
ему выложить.


     Левушка спокойно курил, доброжелательно глядя на меня чуть
прищуренными,  как у  кота,  глазами, и я  взяла  себя в  руки.
Решила - так говори, Светлана Васильевна, не тяни резину.


     - Лялька у нас в  историю  впуталась, Лева. И история эта,
похоже, только начинается...


     Левушка не перебил  меня ни разу.


     Я   рассказала   все,   комментируя   по   ходу   рассказа
непростительное  легкомыслие  подруги.  Лева  слушал  с   очень
серьезным лицом и даже не  улыбнулся,  когда  я поведала, каким
образом  его  разыскала,  представив  в лицах суету  бармена  и
изумление критика Залыгина. Сообщила о намерении купить путевки
для мужа и сына и отправить их подальше, и Лева  кивнул. Сказав
последнее  слово  - очень, кстати, нелестное для  Ляльки,  -  я
бросила  на  стол  злополучные карты памяти  и принялась пить  чай,
ощущая, как  из  моей  души  понемногу  начинают  улетучиваться
холодные колючие молекулы тревоги.


     Лева искоса посмотрел на  пластиковые прямоугольнички,
пыхнул сигаретой и сказал:


     - У тебя найдется непрозрачный пакет? Небольшой.


     - А зачем тебе?


     Он  покачал головой:


     - Разве я тебе вопросы задавал?  Сложи  карты  в пакетик, а
дальше - не твои заботы.


     Я залепетала:


     - Лева, ты не понимаешь! А если ОНИ... ну, следят?


     - Это вряд ли. Ну, а если все же... Вот заодно  и проверю.
Пакет давай, в третий раз повторяю.


     Я открыла рот, чтобы возразить, рискуя при этом показаться
в глазах  старого  друга  человеком, действительно внезапно заболевшего
 манией преследования. Но вдруг осознала, что именно этого благородного
поступка я  от Левы подсознательно и  ждала! Что он  возьмет на
себя все - и  карты памяти,  и ответственность. Заберет эти проклятые
карты, глаза  б мои их  не видели, из моего тихого спокойного
дома, и упрячет так, что днем с огнем не найдешь, до Лялькиного
возвращения, по крайней мере. И  еще  до меня дошло, что Лева  с
самого начала понял, чего именно я от него подспудно хочу. И не
видит ничего особенного в  том,  что женщина ожидает от мужчины
настоящего мужского  поступка.  Тем  более,  от  такого  верного
друга, как он, Левушка.


     Поэтому я без лишних слов  открыла  ящик,  в котором держу
всякую  хозяйственную   всячину,   и   достала  обычный  черный
пластиковый  пакетик, в которых в магазине покупателям вручают купленные продукты.


     - Ты мне не скажешь, конечно, куда спрячешь эту гадость? -
спросила я, убирая карты в пакет.


     - Конечно, не  скажу.  А  теперь  делаем  так: одевайся, и
поедем на вернисаж. Поболтаемся немножко вместе,  я отвезу тебя
домой, расстанемся с  дружеским  поцелуем при всем честном... и
нечестном народе - буде таковой пожелает  за  нами  следить, - и я
себе поеду потихонечку. Годится?


     - Годится. А форма одежды какая?


     Лева предостерегающе поднял палец:


     - Света, Света...  надень,  что  хочешь,  только  не  надо
ничего  из  себя  изображать!  Просто два старых  друга  решили
сходить  на  выставку,  самое  обычное дело. И, ради  Бога,  не
актерствуй, ты  ведь  не  Грета  Гарбо.  Оставайся самой собой,
хорошо?


     - Подожди, я  сейчас, - я  поставила чашку в мойку и пошла
одеваться.


                ***


     Я вернулась в  сегодняшний  день, потому что от пребывания
на скамейке  у меня все тело  затекло. Оказывается, сидела  я в
очень  неудобной,  какой-то перекрученной  позе,  завязав  ноги
узлом,  обхватив  их  руками  и  уперев  подбородок  в  колени.
Расправив онемевшие члены, я  встала,  взяла пакет с яблоками и
решила перед  возвращением  домой  еще  немножко прогуляться по
набережной.


     Хотя Лева, вроде бы, не обнаружил за нами слежки, хотя прямо
там, на вернисаже,  он  через какого-то знакомого договорился о
путевке для моих  родных  и сказал, что сам  ее  заберет и даже
лично отвезет нужные бумаги в  деревню  к моей свекрови и  передаст
 из рук в руки Андрею, хотя он увез с собой проклятые карты памяти,
я  всё никак не могла избавиться от тревоги.


     Да,   я   почти  успокоилась  после  того,  как  все   ему
рассказала,  и  особенно  когда  он забрал карты памяти.  Но  теперь
тревога  снова  брала меня в полон,  и  все из-за того, что  от
Ляльки,  кошмарной  девчонки,  не было известий. На мои звонки она
упорно не отвечала. «Абонент находится вне зоны…» Чёрт знает, где
находится абонент! Неизвестность мучает гораздо  сильнее,  чем 
предсказуемые  неприятности, и в моей душе  вновь  понемногу
 разгорались  беспокойство и страх, хотя способность соображать
я пока что  не  утратила.  Даже  на прогулку рискнула выйти:  не
 будут же меня убивать или похищать прямо  средь  бела  дня, в центре
 столицы!  Да  и  за что, если разобраться?  Даже  если  за  Лялькой
 следили, проводили  ее  до самого  моего  дома,  могут  же ОНИ
предположить,  что  подруга ничего  мне  не  рассказала  и  снимки
 по-прежнему  у  нее,  у Ляльки?.. Ох, даже если и могут, все равно,
 пожелают максимально обеспечить  собственную   безопасность.  Наверняка,
 ОНИ  мыслят   по принципу: "Хороший свидетель - это мертвый  свидетель".
 Так чтоя все  еще хожу, можно сказать, под дамокловым  мечом, а уж про
Ляльку и говорить нечего. И Леву я втравила...


     Ладно, поздно  каяться,  как  говорится в анекдоте. Хватит
себя  изводить,  сейчас  вернусь  домой и займусь  делом.  Лева
позвонит  насчет  путевок около двух часов дня.  Сейчас  у  нас
одиннадцать  утра.  Прекрасно!   Поработаю  над  псевдоготикой,
пообедаю и примусь за варенье.  И  довольно  рефлексии и прочих
самоистязаний!


     Если бы не  яблоки, я бы,  возможно, привела этот  план  в
исполнение. Но пакет становился все тяжелее  буквально с каждым
шагом, и очень скоро мне стало ясно, что  комбинация недосыпа с
тревогой и  физической  усталостью  прямо  мне  говорит: хватит
бродить без толку,  иди-ка  ты, Светлана Васильевна, домой и...
ложись спать! В конце концов, переводить  можно  и  ночью,  под
грохот канонады, то бишь, под  буханье  и  аханье  "асфальтовой"
машины, а вот выспаться тебе  нынешней  ночью  вряд ли удастся,
так что сделай это  днем.  Да, нервишки явно разгулялись, меняю
намерения  раз  в минуту, если не чаще.  Ничего  не  поделаешь,
объективно говоря,  чувствую  я  себя  препаршиво  -  головушка
гудит, в глаза словно из  газового  баллончика  брызнули,  ноги
заплетаются, а в мозгах вообще полный разброд и шатания...


     Все, хватит с меня на сегодня.  Грохот  и  ругань  рабочих
ночью,  теперь  вот эта старушка, принявшая меня за  пьяницу...
Домой, чаю, в ванну, и - спать! И гори оно все синим пламенем!


     Я подобрала с травы пакет с яблоками и решительно зашагала
к дому, видя в воображении пенную ванну и мягкую постель.


                ***


     Но сегодня судьба была ко мне предельно неблагосклонна.


     Когда я, зевая во весь рот  и  проклиная  чрезмерную  свою
любовь к яблокам,  из-за чего обречена была теперь тащить такие
тяжести, обогнула детскую площадку и  подошла  к  подъезду,  со
скамейки  поднялся  молодой  человек изумительной наружности  и
обратился ко мне предельно оскорбленным тоном:


     - Богданова, где тебя носило?! Я чуть с ума  не сошел, два
часа тут сижу, а тебя все нет и нет!  Ты  же  по  утрам  всегда
дома, что случилось? Ты выходила, что ли? Куда? Зачем? И почему
я должен...


     Господи,  помилуй - Борис!


     Борис  Анатольевич   Маргорин,  бывший  муж  Ляльки  и  ее
кардинальная  жизненная  ошибка,  стоял  передо  мной  с  видом
обиженного ребенка, и явно  чего-то  от меня хотел. Как всегда,
впрочем.


     - Ты что тут делаешь? - спросила я, не подумав о  том, что
любой простой вопрос при общении с  Борисом обязательно выходит
спрашивающему боком, и вообще, наперекосяк.


     Маргорин возмущенно взмахнул руками:


     - Я же говорю - тебя жду! Уже два часа! А  тебя  все нет и
нет! Почему?


     Интересно, вот  как  надо  отвечать  на  подобные вопросы?
Почему меня нет? Скажи я ему, что гуляла - немедленно посыпятся
новые вопросы: где гуляла,  зачем  гуляла, с кем гуляла, почему
не  сижу,  по обыкновению, дома, и заставляю его,  несчастного,
ждать меня  у подъезда, и  так далее, и тому подобное. Пыточная
машина,  а не  мужик,  честное слово! И  как  Лялька могла  так
ошибиться, еще хорошо, что сравнительно быстро, в течение года,
окончательно разобралась в Боренькином «милом» характере и подала
на  развод.  А сколько он лично  мне  крови попортил в связи  с
разменом их бывшей квартиры!


     Лялька  тогда  сделала три  ужасные  глупости:  во-первых,
влюбилась в Борю, во-вторых, вышла за этого буйного меланхолика
замуж,  а  в-третьих, съехалась с ним на  одну  жилплощадь.  Ну
ладно  бы,  ограничилась  первой  глупостью! Все мы  люди,  все
человеки, всем  нам  свойственны  слабости  и  ошибки... Вторая
глупость уже была значительно серьезнее, а о третьей и говорить
нечего - просто  верх  идиотизма, такого  я  даже от Ляльки  не
ожидала, о чем и заявила подруге прямым текстом.


     Кончилось дело  тем,  что  сама-то Лялька после оформления
развода трусливо спряталась на даче, под крылышком у мамы, а ее
делами,  по  обыкновению,  занималась  я. До смерти  не  забуду
хождение по инстанциям!  Хотя инстанции - пустяк по сравнению с
Борисом. Бывший Лялькин супруг, не  доверяя  никому  на  свете,
убежденный,  что  весь мир на него ополчился  и  его,  бедного,
непременно  обманут,   таскался   по  конторам,  фирмам  и  так
называемым "независимым" юристам  вместе  со мной, и довел меня
беспрестанным  своим  нытьем  и подозрительностью буквально  до
белого каления. Как  мне все же  удалось тогда, два  года  тому
назад, довести  дело  до конца и не сойти с ума - до сих пор не
знаю, Господь уберег, наверное. Еще хорошо, что у них с Лялькой
детей не было, а то бы пришлось размениваться по суду!  Такое я
вряд ли выдержала бы.


     И  вот   опять   этому   чуду   природы   от  меня  что-то
понадобилось!  Хотя   Боренька   и  клялся,  что  после  такого
коварства  с моей  и  Лялькиной стороны он  к  нам на  пушечный
выстрел  не подойдет,  все  эти два года  после  их развода  он
регулярно то рыдал на моей груди (в метафорическом, разумеется,
смысле), то плакался в жилетку бывшей  супруге.  Никто  его  не
любит,  все  преследуют,  пристают  с  какими-то   невозможными
придирками, а он такой  несчастный,  уж лучше скорее умереть, и
все прочее  в том же роде. При этом  вид господин Маргорин имел
цветущий,  кровь  с  молоком,  хоть  на   конкурс  красоты  его
отправляй.  И  победил бы, наверное, имея сто восемьдесят  пять
сантиметров роста,  фигуру  Аполлона,  волну каштановых кудрей,
рассыпающихся  по  плечам,   младенческий  румянец  потребителя
молочных  продуктов  от  фирмы  "Данон"  и  карие очи с  томной
поволокой. Хотя, я  забыла:  ведь на  таких  конкурсах еще и  на
умные вопросы  отвечать нужно! Нет, вряд  ли в этом  случае наш
Боренька занял бы иное место, нежели первое от конца.


     Институт  он  в свое  время  бросил  (начинал  учиться  на
химика), работал в фотоателье  и  вечно сидел без денег, потому
что  его  широкая  душа  совершенно  не   могла  примириться  с
необходимостью   тратить    средства   экономно.   Когда    его
окончательно припирало,  он бежал к своей матушке, персональной
пенсионерке, и  она,  как  всегда, отдавала Бореньке последнее.
Матушка, обожающая  свое  великовозрастное  чадо, внушила ему с
младых ногтей, что он - существо  уникальное,  и  поэтому никто и
никогда  не  сможет  его  оценить по достоинству.  Боря  быстро
проникся глубиной этого  ни  на чем не основанного утверждения,
что  давало  ему  повод  портить нормальным людям  жизнь  всеми
доступными способами.


     Замечу,  как  говорится,  в  скобках:  лично  я  бы  таких
матушек,   слепо   и   бездумно    (как    теперь   выражаются,
"некритически") обожающих своих детей, изолировала от общества.
Пусть лучше вышиванием  занимаются, что ли, или носки вяжут - для
отправки  гуманитарной помощи солдатам на  боевые позиции.  А
  кого в  первую  очередь я  бы изолировала  от  подобных,   простите,
  клуш,  -  так  это  их собственных чад, чтобы не  вырастали  из
 них вот такие махровые эгоисты,  уверенные,  что мир еще не дорос
  до  их  высочайшего духовного уровня и не способен оценить благородство
 их натуры.


     Жаль, что  многие  яркие  выражения  безвозвратно  ушли из
великого  и  могучего  русского   языка!   Бориса  Анатольевича
Маргорина, которого  в  школе  дразнили  "Маргарин", можно было
охарактеризовать одним  словом  -  телепень.


     Для тех, кто не знает - справка: "Телепень есть человек, ни на
 что не пригодный, от всякого настоящего дела убегающий,  дни  свои
 проводящий  в бессмысленной суете, при том неповоротливый, вялый,  неуклюжий;
глупый человек,  болван".  (Толковый  словарь русского языка под
редакцией проф. Б.М. Волина и проф. Д.Н. Ушакова.)


     Если  бы  одноклассники  Бореньки знали это  выразительное
словечко, прозвище бы у него было не "Маргарин",  а - Телепень.
Жаль, что он не  в нашей школе учился, тогда Лялька вряд  ли бы
за это живое недоразумение вышла  замуж,  а я бы не мучилась  с
разменом их квартиры и прочими последствиями ее легкомысленного
брака!


     Между  тем   Телепень,  то  бишь,  Боря,  продолжал  что-то
бормотать, выражая  мне  свои бесконечные претензии. Я прервала
этот перманентный процесс, заявив:


     - Я уже все поняла, забери у меня эту тяжесть, и пойдем.


     Боря взглянул на яблочный пакет, поморщился и спросил, как
всегда, обиженным тоном:


     - Куда это мы  пойдем?


     - Ко мне, - терпеливо объяснила я. - Ты же меня  ждал?


     - Да! Целых два часа, и я должен тебе сказать...


     Я потеряла терпение и впихнула пакет ему  в  руки:


     - Ты  меня  уже  дождался  и  все  сказал.  Не  стой,  как
фонарный... то есть, как изваяние, пошли ко мне, и побыстрее, я
очень устала!


     Борис взял мои вещи с таким видом, словно  я его попросила
не два кило яблок на  седьмой  этаж отвезти на лифте, а  пешком
взойти на Джомолунгму  с конной статуей маршала Жукова на спине
и установить  это произведение искусства на знаменитой вершине.
Не переставая ныть, ворчать и  изливать  недовольство  всем  на
свете, особенно мной, он вошел в  подъезд.  Я  отключила  слух,
чтобы  не  нервничать  понапрасну.  Все  равно,  ничего  ему  не
растолкуешь, это надо было сделать его  собственной маме, когда
Бореньке было годиков пять-шесть, то  есть,  лет  эдак  тридцать
тому назад. Без  звука  картинка была еще выразительнее: рослый
красавец,   такому   бы  цепи  на  арене  рвать  или   работать
тореадором, держит не очень-то  для  него тяжелый пакет с таким
видом,  словно  уксусу напился, обиженно морщит лоб и  плаксиво
кривит губы,  как  малыш,  у  которого  злодеи отняли последнюю
конфетку.


     - Ты меня  не слушаешь! -  заявил Боря, когда мы подошли к
моей двери и я достала из кармана плаща ключи.


     - Слушаю, слушаю, - обреченно ответила я, входя в прихожую
и забирая у него яблоки. Что же ему опять от меня понадобилось,
и как бы мне исхитриться побыстрее от него избавиться?


     - Так что мне делать с этой телеграммой?


     - С какой  телеграммой?  -  неосторожно  переспросила я, и
Боренька тут же воспользовался моим промахом.


     - Я же вижу, что ты не слушаешь! - возмущенно сказал он. -
Я тебе  уже полчаса твержу  - вчера мне телеграмму принесли! От
Ляли! Что у вас с ней за новые секреты, и почему она не тебе, а
мне прислала эту...


     Сердце мое подскочило и заткнуло горло. Проглотив комок, я
рявкнула так громко, что Борис даже отшатнулся:


     - Где эта телеграмма?! Давай ее сюда немедленно!


     - Ты чего  кричишь? - возмутился  Маргорин. - Я и так тебя
два часа во  дворе  дожидался, а  ты  где-то пропадаешь! Ну  ни
минуты покоя мне от вас, за что мне все это, я не желаю...


     - Замолчи, - прошипела я. - Лучше не выводи  меня из себя,
ты знаешь, чем это может кончиться. Давай сюда телеграмму!


     Боря очень хорошо  знал,  чем это могло кончиться, поэтому
умолк и протянул мне бланк, сопя от негодования.


     Прочитав  Лялькино  послание, я  зажмурилась  и  задержала
дыхание. Борис  топтался  рядом, ожидая удобного момента, чтобы
продолжить нытье. Я открыла глаза,  ухватила  его  за локоть и,
как была, в шляпке, плаще и  прогулочных  туфлях,  потащила  на
кухню. Он опять что-то залопотал, но я перебила:


     - Боря,  сядь  и молчи.  Сейчас  чаю  тебе  налью,  только
помолчи хоть минутку!


     Дрожащими руками я зажгла газ под чайником и схватилась за
телефон.


     К моему огромному облегчению, Лева  был дома.


     - Левушка!  -  закричала  я  в  трубку.  -  Бросай  все  и
приезжай, скорее! У меня тут опять... всякое-разное!


     - А как  же твои путевки? -  заикнулся было Левушка,  но я
перебила:


     - Это потом. Скорее, скорее! - и бросила трубку.


     - Где же чай? -  брюзгливо  осведомился Борис. - И вообще,
твои, с позволения  сказать,  манеры... Только Лева может такое
терпеть, а твоему мужу я тем более не завидую.


     - Оставь и Леву, и моего мужа в покое, - огрызнулась  я. -
Дай в себя прийти. Учти, у меня к тебе масса вопросов!


     - У меня к вам с Лялей тоже, и я...


     Я оперлась ладонями о стол  и,  сдерживаясь  из  последних
сил, предъявила господину Маргорину следующий ультиматум:


     - Если ты, Боренька, не будешь себя хорошо вести, никакого
чаю не получишь. И умрешь  от  воспаления легких - ты же  целых
два  часа меня  у  подъезда дожидался, а  на  улице всего  плюс
восемнадцать, продрог, наверное? И учти:  еще  немного,  - я на
кончике  пальца  показала,  сколько,  -  и  я возьмусь за  тебя
всерьез, так что - не усугубляй!.. See, amigo?

    

     Боря знал меня так же  хорошо,  как я его, и относился  ко
мне примерно с той  же симпатией, что и я к его  особе. Поэтому
он почел благоразумным временно смириться, поднял плечи до ушей
в  иронической,  как  ему  казалось,  манере,   и  с  холодным:
"Благодарю!" принял из моих рук чашку чая.


     Я вернулась в  прихожую,  сняла, наконец, верхнюю одежду и
на всякий случай заперла дверь на "собачку". И даже на цепочку,
хотя обычно ей  не пользуюсь. Мало  ли что нашему  сокровищу  в
голову придет - изобразит, к примеру, несправедливо обиженного,
и не пожелает долее оставаться  в  моем  недостойном  обществе!
Теперь ему так просто от меня не выбраться.


     Вернувшись на  кухню, я налила и  себе чаю и,  сделав вид,
что  не  замечаю недовольной мины Бориса, приступила к  допросу
первой степени.


                ***


     К тому моменту, как в  моем  доме  появился Левушка, Борис
был приведен к полной и окончательной капитуляции.




     "Боевые порядки  пехоты  рассеялись,  как туман, кавалерия
растаяла,  словно  сон  утренний.  О  великом  сражении  теперь
напоминали  лишь  изорванные  в  кровавые  клочья  штандарты  и
знамена,  втоптанные  лошадиными  копытами   в   жирную  грязь,
задранные в небо дула сброшенных с лафетов пушек да дикие вопли
раненых - так рыдают чайки  на  пустынном  морском берегу. Юный
трубач,  пав  на   колени,   надрывно  кашлял,  со  слезами  на
воспаленных глазах прижимая к груди искореженную медь...


     Главнокомандующий,  горбоносый  седой красавец  в  алом  с
золотом мундире, раненый в  кисть  руки и плечо, стоял, склонив
еле  заметно   трясущуюся  голову,  перед  совсем  еще  молодым
человеком в потрепанной солдатской шинели, заляпанной грязью, и
небрежно  нахлобученной  на  самые  брови  треуголке.   Смотрел
победитель не на поверженного противника, а  куда-то мимо него,
куда-то  очень  далеко, за  дальние  дали,  за  синий  холодный
горизонт, туда,  где  пыталось  пробиться сквозь облака бледное
осеннее солнце..."


     ( А. В.  Гюи де Морне: "Ошибка великого француза", перевод
с французского С.В. Богдановой).


     Голова  у  Бориса  пока  что  не  тряслась, но лицо  давно
приобрело  затравленное  выражение  с  примесью  иррациональной
злобности.  Я уже  выспросила  у него все,  что  он только  мог
припомнить,  и   появление   второго   "дознавателя"  не  могло
прибавить Маргорину оптимизма. Хотя, он и так особым оптимизмом,
как нынче выражаются, не страдал.


     Лева поздоровался  с  Борей  кивком,  что  было воспринято
нашим чудом-юдом как очередное оскорбление, присел  к столу, не
снимая куртки, и почему-то зачитал Лялькину телеграмму, которую
я ему немедленно вручила, вслух:


     - "Долетела трупом зпт сломали руку зпт  гады зпт больницу
отказалась зпт работаю сумасшедшем доме тчк боря зпт вели свете
сидеть тихо  моего приезда зпт когда  вернусь зпт пока  не знаю
зпт крыша едет тчк ляля тчк"... Это что такое?! - и Лева уронил
бланк на стол.


     - Вот и я говорю! - влез было Боря, но, поймав мой взгляд,
благоразумно примолк.


     Я развела руками:


     - Я уже поломала над этим текстом  голову, могу поделиться
своими   соображениями,   хотя   отнюдь   не   уверена   в   их
правильности...


     - Сделай одолжение, -  попросил  Левушка все еще не совсем
своим голосом. - Вот это  что,  например,  означает - "долетела
трупом"? Вы тут без меня кого-то убили? Ты мне ничего такого не
рассказывала! Прости, это я шутить пытаюсь.


     - Рада, что ты можешь шутить, я вот пока не в состоянии...
По-моему, "долетела  трупом"  должно  означать,  что наша общая
подруга и села в самолет, и вылезла из него в  состоянии полной
прострации. Согласен?


     "По крайней мере, надеюсь, что никакого настоящего трупа в
самолете не было", - подумала я, но высказывать это подозрение,
естественно, не стала.


     Лева кивнул:


     - Хорошо, допустим. А дальше?


     - Дальше тоже  сплошные  эмоции.  "Сумасшедший дом" - это,
конечно, о работе,  и  "крыша едет" - тоже.  На самом деле,  Ляля
сообщила только  об одном факте, и,  если бы не  ее многословие,
обошлась бы одной фразой!


     - Какой? - возродился к жизни Маргорин.


     Я постучала по телеграмме пальцем:


     - Вот  этой:  "Сломали  руку  зпт  гады.".  Лично  у  меня
возникают вопросы. Лева, ты догадываешься, какие именно?..


     Левушка нахмурился и полез в карман  куртки за сигаретами.
Борис испуганно смотрел на меня, как на Дельфийского оракула, и
явно был неспособен к самостоятельным выводам.


     Все, пора с Маргориным прощаться.  Он  свое  дело  сделал,
дождался меня и передал телеграмму,  дальше  бы  лучше без него
обойтись...  Хотя,  что это  я!  Он  ведь  у  нас  трепло, радио
сарафанное,  с  него  теперь  глаз нельзя спускать! Ох  уж  эта
Лялька, нашла, кому прислать телеграмму, лучше бы своей маме...
нет!.. мне?.. нет!.. Левушке?.. нет, нет, нет!..


     Так, стоп, Богданова, прекрати немедленно! Не  уподобляйся
Боре-Маргарину, у которого мысли всю жизнь  скачут без малейшей
пользы для дела.  Надо  сесть и налить себе  и  гостям ещё чаю, вот
так. А  теперь надо что-то сделать  с бывшим мужем  моей лучшей
подружки.  Ну,  тут мне Левушка поможет. Только  надо  так  все
устроить, чтобы наш  Телепень не впал  в еще большую  панику  и
ничего  не  заподозрил.  При  его-то неуемном любопытстве  и  с
зачаточным его чувством ответственности любые подозрения дорого
могут обойтись и мне, и Ляльке, и Левушке.


     Лева,  конечно,  все это  понял  раньше  меня.  Он  встал,
взглянул на часы и совершенно естественным тоном спросил:


     - Борис, тебе ведь это послание еще вчера принесли?


     - Да! Ночью!  -  Маргорин  сразу  забыл  о переживаниях по
поводу  сломанной   Лялькиной   руки  и  переключился  на  свою
драгоценную персону.  -  Представляешь,  Лев,  меня  подняли  с
кровати в два часа ночи! И я должен терпеть это безобразие?!


     - Никоим  образом,  -  серьезно сказал Левушка,  незаметно
беря со стола бланк телеграммы и засовывая его в карман куртки.
-  Я бы  на  твоем месте написал  жалобу  на работников  связи,
которые...


     Маргорин засиял, как намазанный маслом блин.


     - И напишу! - заявил он,  выпячивая  грудь.  - Я, господа,
этого так не оставлю! В  конце  концов, я не обязан среди  ночи
получать телеграммы  от  бывшей,  прошу  заметить,  супруги,  и
поэтому...


     Лева  зыркнул  на  меня  и  повел  глазами  в  сторону, не
переставая поддакивать Борису. Я поняла намек и на цыпочках, за
спиной Маргорина, обвиняющего работников почтового отделения во
всех  смертных  грехах, прокралась в комнату, прикрыла дверь  и
опустилась в кресло,  разом растеряв остатки сил. В голове было
пусто, в  желудке холодно, а на дне души,  выпуская все новые и
новые   щупальца,  начинал   шевелиться   какой-то   совершенно
первобытный  ужас.  Все смешалось в моем воображении -  Лялькины
снимки, Сочи,  Тюмень,  Лялькин  рассказ о том,  что она увидела
в загадочном доме на южном курорте...




     Неужели это  ОНИ  сломали Ляле руку? Неужели оправдываются
апокалиптические  "видения",  которые посетили  меня  утром  во
время прогулки по  набережной?! Тогда почему только руку, а не,
скажем, шею... ох, что это я... не дай Бог!..


     До  меня  донесся  хлопок  входной двери. Через  минуту  в
комнату вошел Левушка и тоже повалился в кресло.


     - Что ты сделал с Борей? - полюбопытствовала я.


     - Пробудил в  нем гражданское негодование, - ответил Лева,
вытягивая свои  длинные ноги чуть  ли не на середину комнаты. -
Вернее,  не   пробудил,   а  подогрел  до  температуры  выброса
солнечных  протуберанцев.  Даже  не  пришлось  слишком   сильно
стараться, Борис и без меня уже выкипал...


     - Он  что,   действительно  отправился  громить   почтовое
отделение?! - ужаснулась я.


     Вместо ответа Лева замахал  на  меня руками. Я замахала на
него, и несколько минут  мы  занимались тем, что пытались унять
пароксизмы  поистине гомерического  хохота.  Наверное,  нервное
напряжение сбрасывали,  потому  что,  на  самом-то  деле, работников
почты  стоило  бы пожалеть. Если наш Телепень  и  в  обычном-то
своем состоянии с  трудом  переносится нормальными людьми, то в
стадии разогретого гражданского негодования он попросту  опасен
для общества. Оставалось лишь надеяться, что  на почте работают
люди закаленные, привычные ко всему. Прослушав  от силы два-три
пассажа  господина   Маргорина,  сотрудники  отделения   просто
выведут его под белы руки на улицу, где и пригвоздят  к первому
же фонарному столбу в назидание прохожим.


     Придя в себя, мы с Левушкой вновь переместились в кухню и
решили угоститься чаем с печеньем, которое осталось несъеденным
из-за драматических обстоятельств. К тому же, Лева что-то такое
мне говорил по телефону о путевках для Андрея и Костика.


     Но только я проглотила  кусочек  печенья и открыла рот уже
для того, чтобы задать вопрос,  как  из  моей прихожей раздался
страшный грохот, сопровождаемый не менее страшными проклятиями.
Причем, проклятия  произносились  как-то странно - половину слов
человек выкрикивал, а половину чуть ли не шептал, словно кто-то
то вставлял ему в рот кляп, то вытаскивал его.


     Лева и я  на миг застыли  друг напротив друга  с  чашками,
поднятыми на  уровень груди, а потом  разом сорвались с  мест и
бросились в прихожую, едва не  снеся  с  петель кухонную дверь,
потому что попытались вломиться в нее одновременно.


     На  полу  в  коридоре  копошилось  и  орало  вышеописанным
странным  способом  какое-то  явно  человеческое  существо.   Я
наклонилась к нему,  под  ноги мои,  как  во время прогулки  по
набережной,  опять   что-то   подвернулось,   и  я  рухнула  на
вопящего... грабителя?  Разбойника?  Упав,  я, разумеется, тоже
заорала  и   тут   поняла,   почему   разбойник   кричит  таким
«половинчатым» образом: стоило мне открыть рот, как в него тут же
попало что-то твердое, а когда я  сделала  попытку  это  что-то
выплюнуть, оно больно стукнуло меня  по  носу.  Согласитесь,  в
таких обстоятельствах  действительно очень трудно кричать и, тем
более, ругаться членораздельно.


     Тут  и  Левушка   заорал.  Только,  в  отличие  от  меня  и
проникшего  в  мой  дом  незнакомца, слова   моего  друга  были
произнесены полностью, поэтому их  смысл  дошел до меня, хотя и
не сразу.


     - Отпусти его!  -  завопил  Лева, самый спокойный человек,
которого я знаю. - Ты же сейчас его задушишь!


     - А я его...  тьфу!..  вовсе и  не...  тьфу!.. вовсе и  не
держу! - отозвалась я с возмущением, возросшим от  того, что от
одеяний,  в   которые   был  облачен  неизвестный,  исходил  не
слишком-то приятный  запах.  Как  будто  мне  мало этой твердой
гадости, лезущей в рот и бьющей по носу!


     Лева схватил  меня  за  шиворот  и  попытался поставить на
ноги. Это  оказалось  делом  непростым,  потому  что незнакомец
продолжал выть и ползать как раз под моими ногами. Может, он от
страха с ума сошел, забыл, что пришел учинять  разбой, и теперь
самостоятельно не встанет?


     Лева  наклонился  к  преступному  элементу  и   попытался
ухватить его за шиворот или за что под руку попадется. Ухватил,
но забыл о том, что другой рукой держит за шиворот  меня. Что-то
затрещало, я заорала  совсем уж дурным  голосом, и мы  с  Левой
рухнули на бедного грабителя  уже  вдвоем. Меня садануло по лбу
так, что искры из  глаз  посыпались, что-то с деревянным звуком
застучало по нашим спинам, и тут до меня наконец дошло,  что же
за  штуки  все  время  лезли  мне  и разбойнику  в  рот,  мешая
нормально орать: это же моя бамбуковая занавеска!


     Вломившись ко  мне,  бандит  сорвал мою любимую занавеску!
Лучше бы  он и  в самом деле что-нибудь украл!  Как я ее теперь
обратно  повешу?  Она  и  так  обычно   пребывает  в  свернутом
состоянии:  муж   этого   украшения  для  прихожей  не  выносит
органически, а  сынуля  все  время  норовит  оборвать для своих
тайных целей самые  красивые штучки и  блямбочки, и в  итоге  я
наслаждаюсь занавеской  только  во  время  отсутствия  Андрея и
Костика. Ну, бандит, погоди! Да я тебя за свою занавесочку...


     Лева помог  мне  распутаться,  потом  мы  вдвоем принялись
распеленывать  злоумышленника,  который умудрился  замотаться в
бамбуковые  палочки,  словно в  деревянный  кокон.  Преступник,
выбитый из колеи тем, что мы  с Левой все время на него падали,
тихо  и  жалобно  стонал  и  даже  не  пытался  сопротивляться.
Почему-то ни мне, ни Леве не пришло в голову зажечь  в прихожей
свет, поэтому  процесс  освобождения  бандита от деревянных пут
несколько затянулся. Наконец, последнее  звено  бамбуковых оков
было  снято,   и   я   грозно   вопросила,   прижимая  к  груди
изничтоженную занавеску:


     - Кто  вы  такой  и  что  тут делаете?  И  как  вы  ко мне
проникли?


     Преступник что-то  прорычал,  я не расслышала, что именно.
Неудивительно, что речь  его  пока не восстановилась - получишь
по голове бамбуком,  вообще  все на свете позабудешь! Некоторые
звенья занавески - а мне ее делали на заказ, по знакомству, это
вам  не  покупной ширпотреб! - весили примерно  по  полкило.  Я
повысила голос:


     - А ну, отвечайте! А ты, Лева, вызывай полицию!


     И  тут  разбойник наконец обрел голос и  заорал  в  полную
силу:


     - Какую, к черту, полицию?! -  рявкнул  он,  добавив  пару
изысканных   народных   выражений.   -  Хрена  дверь   открытой
оставили?! Сантехника вызывали? Ну так вот он я!


     Раздавшийся  вслед  за этими  словами  раскатистый  грохот
подтвердил  мою   уверенность  в  том,  что  занавеска  погибла
окончательно: у  Левы не выдержали нервы,  он ее уронил,  и все
палочки,  блямбочки  и  шарики  раскатились  по  коридору,  как
раскатывается   по  зеленому   сукну   разбитая   биллиардистом
"пирамида".


                Глава третья
                ______________


                * * *


     Сантехника удалось успокоить только вручением ему денежной
купюры   довольно  крупного   достоинства,   что   основательно
подорвало мой  скромный  бюджет.  Правда, Левушка было вызвался
заплатить, но я решительно возразила. Кран наконец был починен,
все еще ворчащий сантехник удалился. Мы с Левой  собрали с пола
составные части  погибшей  занавески  и вернулись к прерванному
чаепитию.


     - Ну и денек! - вздохнул Лева, наливая себе  и мне свежего
чаю.


     Я хотела  выразить  полное  свое  согласие,  но не успела:
зазвонил телефон.


     От телефона в данной ситуации я могла ожидать одних только
неприятностей,  поэтому   трубку  сняла,  преодолевая   сильное
внутреннее сопротивление.  А  вдруг  чей-нибудь загробный голос
сообщит мне, что мою любимую подругу Ляльку все-таки прирезали!


     Голос, раздавшийся у  меня  в самом ухе, загробным назвать
было  трудно,  но  неприятности,  тем не менее, не  обошли  нас
стороной.


     - Света! Где Лев?!  - завопила в мое ухо Левушкина супруга
Марьяна. - Он еще у тебя?!


     Сердце  у  меня  почему-то  ухнуло в пятки, и  я  дрожащим
голосом ответила:


     - Да, у меня. А что случи..


     - Какие-то  негодяи...  подонки   какие-то...   разгромили
Левушкину  мастерскую!  -  и   Марьяна   принялась  выкрикивать
уголовно наказуемые угрозы в адрес неизвестных громил. – Мне сосед
по студии позвонил, я еду туда!.. – и она бросила трубку.


     Неверной рукой я сунула трубку Левушке и полезла в аптечку
за валидолом, поняв, что чаю с  меня на сегодня хватит и он мне
больше не поможет.


     Слушая  жену,  Левушка  менялся  в лице прямо  на  глазах.
Что-то буркнув в трубку, он  повесил  ее и повернулся ко мне  с
выражением холодной ярости в глазах:


     - Все ясно,  искали  эти  треклятые Лялькины карты памяти!
Света, извини, что покидаю тебя, мне  надо  взглянуть на мастерскую.
 Может, не все погибло...


     - Я с тобой! - я сорвалась со стула и побежала в прихожую.


     Не  знаю,  почему  нас  никто не остановил:  Левушка  гнал
машину,   полностью   игнорируя  правила   дорожного  движения.
Возможно,  работники   ДПС   просто   побоялись  связываться  с
ненормальным,  грозившим  смести все преграды на своем пути.  К
зданию, где  размещалась  мастерская,  мы  примчались  минут за
пятнадцать. Учитывая, что оно было практически  на другом конце
Москвы, мы явно приблизились к сверхсветовой скорости.


     В холле к  нам  было кинулся  некто  в форме, но  Левушка,
подхватив меня под руку, отпихнул его плечом и галопом помчался
вверх по лестнице  на  третий этаж.  Меня  он просто донес  под
мышкой: перебирать ногами  я  перестала уже на площадке второго
этажа.


     Ворвавшись  в  помещение мастерской,  Левушка  окинул  его
всего лишь одним взором  и  тут же разразился серией виртуозных
проклятий.


     Я не могла последовать  его  примеру: от увиденного у меня
перехватило дыхание.


     В мастерской Левушка не просто работал, он, можно сказать,
там жил. Все стены были под  потолок  завешаны  стеллажами,  на
которых размещались  коробки  с  красками, бутылки разбавителя,
какие-то кривые  ножи, наверное, стихели; пачками лежал картон,
стояли гипсовые головы и статуэтки; множество  мелких и крупных
коробок неизвестно с чем... Чайник "Витесс", кофеварка и прочее
чайно-кофейное оборудование; телевизор "Сони", видеоплейер,
несколько фотоаппаратов...  Свернутые  в рулоны картины; рамы и
подрамники по углам... У одного из  стеллажей, под устрашающего
вида лампой на гнутом кронштейне, стояли  раскладной диван, два
кресла  и   письменный   стол,   заваленный  таким  количеством
непонятного мелкого барахла, что при взгляде  на  этот  хаос  в
глазах  рябило.  Как Левушка  во  всем  этом  ориентировался  -
загадка.


     То, что мы увидели, больше всего напоминало лунный пейзаж,
последствия  взрыва  пластиковой бомбы  в  солидном  тротиловом
эквиваленте  или  результат  Мамаева   побоища.   Коробки  были
сброшены  со  стеллажей, а их содержимое засыпало пол  неровным
слоем,  образовав  холмики  причудливой   формы.   Статуэтки  и
гипсовые головы  валялись  в виде мелких осколков. Искалеченные
кресла взывали  к  сострадательным  рукам  мастеров  по  обивке
мягкой мебели.  Из  растерзанного  дивана  белой  пеной выкипал
поролоновый  наполнитель.  Раздавленные  тюбики  с  красками  и
отвратительная вонь разлитого по  всей  мастерской разбавителя,
от  которой  у меня сразу же немилосердно  защипало  в  глазах,
завершали картину вселенского разрушения.


     Левушка презрел все эти мелочи и  бросился  к  тому,  ради
чего он жил на  свете - к своим картинам. С трудом  выдирая ноги
из склеенных  масляными  красками обломков, он дрожащими руками
разворачивал рулоны, которые теперь валялись на полу, напоминая
спиленные стволы деревьев редких пород. Через  минуту он громко
простонал:


     - Слава Богу!


     Пока Лева  занимался  инвентаризацией, я приходила в себя.
Едва  увидев  этот  ужас,  я  рухнула  на  стул,   не  в  силах
пошевельнуть ни  рукой, ни ногой. Обилием  мыслей я бы  тоже не
могла похвастаться. Мысль была всего одна, зато главная: а если
нечто подобное устроят в моей квартире?!


     У меня закружилась голова,  и  я наверняка свалилась бы со
стула на пол, если бы кто-то не поддержал меня твердой рукой.


     - Старший лейтенант  Ладынин,  -  представился  некто, и я
вспомнила, что именно этот человек  пытался  задержать  Леву  в
холле внизу.


     - Господи  Боже!  - невпопад отозвалась я и схватилась  за
сердце. - Что же это такое?!


     Старший лейтенант Ладынин  бросил  на меня всего лишь один
взгляд и сразу  понял, что от  моей персоны толку ему будет  мало.
Поэтому он бережно передал меня с рук на руки каким-то  людям в
форме, а сам подошел к  Левушке,  прижимавшего  к сердцу охапку
драгоценных  полотен,  и деликатно взял его под локоток.  Через
минуту они удалились в уголок, откуда до меня донеслись обрывки
следующих слов: "Акт вандализма... Протокол... Разберемся..."


     Тут мое  внимание  переключилось  на  людей  в форме, явно
пытавшихся  услышать  от меня ответы на какие-то свои  вопросы.
Примерно  десять  минут   я   была  занята  тем,  что  усиленно
отпиралась от  чести  называться  Левушкиной супругой. Выяснив,
что  я  - это  я,  Светлана Васильевна  Богданова,  а никак  не
Марьяна Викторовна Мирошенко, полицейские оставили меня в покое
и посоветовали не волноваться.


     Впрочем, тут  же им самим пришлось поволноваться: разметав
кордоны полицаев  у  порога  мастерской,  в  помещение  ворвалась
Марьяна. Вместо того, чтобы повиснуть на груди у  мужа и громко
заплакать от  неизбывного  горя,  Марьяна  сразу  взяла быка за
рога.


     - И кто же тут у вас главный? - грозно вопросила она.


     Старший лейтенант  Ладынин взглянул на госпожу Мирошенко и
увял на глазах. По-моему, он даже стал заметно ниже ростом.


     Придется   сделать   небольшое   лирическое   отступление.
Возможно, я и так довольно много их себе  позволила, из-за чего
ход моего в высшей  степени  правдивого повествования то и дело
прерывается, но  -  ничего не попишешь! Невозможно ограничиться
простыми  предложениями  вроде: "Он  выстрелил",  "Она  упала",
"Марьяна ворвалась..." Поступки людей зависят от их характеров,
а  в  данном  случае  именно от характера моей  второй  любимой
подруги  зависело  - задержат ли нас всех  как  свидетелей  или
отпустят восвояси.


     Марьяна работает  инструктором  по  конному  спорту,  и  с
людьми обращается  так  же,  как  со  своими лошадками: строго,
доходчиво и без сантиментов. Взнуздывает, объезжает, запрягает,
а если надо - осаживает "на задние". Сильная личность. Я своими
глазами видела,  как  она  сломала  руку  здоровенному  мужику,
попытавшемуся вытянуть у нее из кармана кошелек (мы с ней тогда
пошли в супермаркет  прикупить  фруктовых соков). Когда к месту
инцидента подоспел  охранник магазина, ворюга-неудачник  лежал,
как поверженный  колосс,  у Марьяниных мускулистых, но стройных
ножек,  и  ревел в полный голос, утирая  злые  слезы  уцелевшей
рукой. Охранник,  помнится,  даже  отдал  Марьяне  что-то вроде
"чести", пораженный этим зрелищем...


     Так что,  когда  в  мастерскую  ворвалась  высокая красивая
брюнетка  в  спортивном  костюме  и  жокейских  сапогах,  держа
наизготовку увесистый хлыст, старший  лейтенант  Ладынин понял,
что от нее пустыми словами не отделаешься.


     Следующие  полчаса  мы с Левушкой молча сидели рядышком  и
усиленно дымили сигаретами. Марьяна привела старшего лейтенанта
Ладынина  в  такое  состояние,  что  он  уже не  знал,  чем  ее
успокоить  и  как от  нее  избавиться.  Протокольные  и  прочие
формальности были  улажены  в  рекордно  короткий срок. Ладынин
собрал свою группу  и  отбыл восвояси, оставив только дежурного
полицейского, которому  предстояло – неизвестно, для каких целей,
 - охранять разгромленное помещение в течение ночи.


     Бледная  от  злости,  Марьяна  подошла к нам  с  Левушкой,
отобрала  у  мужа  сигарету,  глубоко затянулась и  с  огромным
внутренним убеждением произнесла:


     - Сволочи!


     Левушка что-то  пробормотал,  глядя  в пол. Марьяна строго
взглянула на него, затем на меня, подняла с  пола валявшийся на
боку  стул,   уселась   напротив   нас,   щелкнула   хлыстом  и
прокурорским тоном произнесла:


     - А  вам  не  кажется,  дорогие  мои,  что  пора  все  мне
рассказать?


     Мы с  Левушкой  переглянулись,  и  я  обреченно кивнула. В
самом  деле,  ничего другого не оставалось, тем  более,  что  в
разгроме Левиной мастерской была виновата только  я. Не считая,
конечно, самих погромщиков... и нашей Ляльки!


                * * *


     Суть дела Марьяна ухватила сразу.


     - Что за снимки? - спросила она у меня. – Почему из-за них такой
шум?


     Я ответила - ЧТО. Марьяна прищелкнула  языком и обратилась
к мужу:


     - Куда ты Лялькины  карты памяти спрятал?


     Левушка  замотал головой,  отказываясь  отвечать.  Марьяна
закусила губу, минутку подумала и решительно заявила:


     - Прежде всего, надо обезопаситься. Всем нам: тебе, Света,
мужу твоему и сыну, Левушке... Ну, про Ляльку я пока молчу... А
вот я, пожалуй, поговорю кое с кем.


     Левушка  вдруг  взвился под потолок и закричал на  любимую
жену:


     - А тебе, значит, не надо... обезопаситься?!


     Марьяна отмахнулась от него, как от мухи:


     - Родной,  помолчи.   Само   собой,   я  подставляться  не
собираюсь.


     - А что ты собираешься? - Лева явно не желал помолчать.


     Марьяна посмотрела на меня и  подмигнула:


     - Светик, ты помнишь некоего  господина  Харитонова? Олега
Романовича?


     Конечно, я помнила господина Харитонова. Забыть такое было
просто невозможно.


     Я уже говорила, чем занимается  Марьяна.  И  по роду своих
занятий  она  постоянно  сталкивается с представителями  российского
 бизнеса и искусства, желающих  престижно  развлечься.  Надоели
им казино  и жадные до денег "девочки", им изящного хочется!
А конный спорт, наряду с парусным и  парашютным,  дает огромные
возможности – и для укрепления престижа, и для улучшения состояния
здоровья. А уж деловые и прочие стрессы снимает  -  просто загляденье.
Опять же, можно завести  полезные   знакомства,   ездят-то   верхом  люди,
 Как говорится, одного круга.


     Мы с Лялькой,  как  ближайшие подруги Марьяны, в свободное
время  тоже   ездили,  бесплатно,  конечно.  Пожалуй,  мы  были
единственными людьми  из  кругов,  весьма  отдаленных  от  сфер
влияния бизнесменов и прочих нуворишей. Но они-то об  этом не имели
понятия, считая нас чем-то  вроде  деловых леди, и обращались с
нами  соответственно   -   уважительно   и  с  примесью  легкой
фамильярности, как со "своими".  Наверное,  думали, что у нас с
Лялькой имеется, по меньшей мере, по малому предприятию.


     И вот  недавно,  пару  месяцев тому  назад,  у Марьяны появился
новичок,  некто  господин  Харитонов.  Чем он занимался,  я  не
знала. То есть, не знала, на чем конкретно он делает деньги - на
краденом алюминии,  левой  водке,  школе  охранников  (читай  -
рэкетиров)  или  на  чем-то  ином. Знала только, что  денег  он
делает  много.  Иначе  он  просто  не  мог бы оплачивать  уроки
верховой езды: Марьяна  тоже была, в своем роде, деловой женщиной
и брала исключительно в  валюте.  Кстати, ее ученики, сами того
не зная, платили и за нас с Лялькой - Марьяна просто накидывала
каждому ученику по чуть-чуть "сверху", а мы себе ездили и горя
 не знали.


     Уж не знаю, что именно  господин Харитонов насчет
меня  нафантазировал,  но, когда он приехал на  второй  урок  и
провел все полтора часа, труся пешечком по дорожке и держась за
стремя моей лошадки,  всем все стало  ясно. На третий  урок  он
привез полный  "Мерседес" шапманского и страшно удивился, когда
Марьяна пригрозила  ему отлучением от спортивных занятий, ежели
он хотя бы еще раз позволит себе подобное безобразие.


     По совету Ляльки  я изменила свое расписание и в следующий
раз поехала к  Марьяне  не во вторник, а  в  четверг. Первые же
слова, какие я от нее услышала, звучали так:


     - Твой Харитонов чуть с ума не сошел!


     - Во-первых, не мой,  - отмежевалась я. - А во-вторых, что
ты имеешь в виду?


     Марьяна  ткнула  большим пальцем куда-то себе за спину.  Я
посмотрела в  указанном  направлении и увидела сверкающий белый
"Мерс",  из  которого  вдруг  выскочил небритый тип  с  охапкой
увядающих роз в  руках.  Тип ринулся ко мне,  и  я с изумлением
узрела   несколько  помятого,   но   беспредельно   счастливого
господина    Харитонова.     Потрясая    объемистым    животом,
пятидесятилетний  коротышка  с  обширной лысиной и  двухдневной
щетиной  бежал  ко мне на своих коротеньких   ножках, выкрикивая
 что-то восторженное.


     - Двое суток тут кантуется, - с оттенком легкого презрения
произнесла  Марьяна,   когда   Харитонов  подбежал  ко  мне  и,
отдуваясь, припал губами к моей лилейной ручке.


     Харитонов покраснел,  потому что неделикатная Марьяна и не
подумала понизить  голос.  У  него  самого  голос, по-видимому,
пропал.


     - Я  замужем,  -  сказала  я как можно мягче  и  осторожно
высвободила руку.


     Олег Романович  глотнул воздуха и понес какую-то околесицу
о том, что впервые встретил  свой  идеал.  Конмальчики  Марьяны
бросили  подбирать  навоз и  с  интересом  повернули  головы  в
сторону толстенького распаренного Ромео.  Я  растерянно хлопала
глазами, и  тут, как всегда,  Марьяна взяла власть в свои руки.
Она  решительно   ухватила  господина  Харитонова  за  плечо  и
потащила к конюшням.


     Минут через пятнадцать Олег Романович шатающейся  походкой
направился к своему "Мерседесу", бросил страдальческий взгляд в
мою сторону,  спрятался за рулем  и стартовал так, что у бедной
иномарки только покрышки пискнули.


     Марьяна подошла ко мне, улыбаясь, как сытая львица.


     - Больше он не будет тебя беспокоить, - сказала она.


     - Ты отказалась  его  учить? Из-за меня лишилась денежного
клиента...  - покаянно предположила я.


     - Да  ты  что!  Я  просто  провела  с  Олегом  Романовичем
воспитательную работу.


     - На тему? - искренне заинтересовалась я.


     Марьяна потянулась, закинув за голову руки,  в которых был
неизменный хлыст:


     - Я   сказала  уважаемому   господину   Харитонову,   что,
во-первых, вздумай  кто-нибудь  мешать  кататься  лично ему, он
тоже  был бы  недоволен.  Это раз. Два:  все  клиенты для  меня
равны,  а  в данном  случае  мешает именно  он.  Тебе! Три:  ты
замужем, и  твой муж - боксер-полутяж,  к тому же,  близкий друг
прокурора области...


     - Кто-о?!


     - Запомни:  твой  Андрей -  боксер-полутяж,  близкий  друг
прокуро...


     - Зачем столько лапши?!  Да  еще такой... разваристой! - я
не знала, какой эмоции отдаться:  захохотать  во  все горло или
резко рассердиться на Марьяну.  -  Ну ладно, у Андрюшки фигура,
конечно,  получше,  чем у господина Харитонова, но боксер...  А
прокурора зачем приплела? Лажа ведь!


     - А  может,  Харитонов - наивный,   -   безмятежно  заявила
Марьяна. - Но  это не главное.  Я сказала, что  спрошу  тебя...
вернее, у тебя...


     - О чем это?


     - Ну,  не  возражаешь ли ты против платонических чувств  с
его стороны.


     Я представила себя объектом подобных чувств и хихикнула:


     - И если не возражаю?


     - То в таком случае, коли господин  Харитонов проявит силу
воли и в течение месяца ни  разу не покажется тебе на глаза, ты
позволишь ему себя обожать. Издали. То есть, с твоего разрешения
он будет  приезжать в те  дни, когда ты ездишь, и придерживать стремя.
Он  был  счастлив  и  согласился  с  моими...  то  есть, твоими
условиями.


     - Я  бы  этого  не стала утверждать,  -  заметила  я,  вспомнив
растерянное выражение  лица  пылкого бизнесмена и его плачевный
отъезд. -  Зачем ты наобещала ему  эту ерунду про  стремя... от
моего лица?


     Марьяна строго посмотрела на меня и изрекла:


     - Я не  хотела его обижать, а от тебя  не убудет. И вообще,
он деловой человек.  Не  дай Бог,  конечно,  но, может, когда-нибудь
  и выручит, если что.


     - А разве ты знаешь, чем он  занимается?  -  удивилась  я.
Обычно  Марьяна  предпочитала не знать о своих учениках  ничего
лишнего. Мало ли на чем в наше время люди деньги  делают, уроки
могут оплатить -  и  ладушки, а  чем  меньше знаешь, тем  крепче
спишь. Причем, в  своей постели, а  не где-нибудь на  нарах,  под
завывание ветра в северных широтах.


     Марьяна кивнула:


     - Знаю. Случайно... Но тебе об этом пока не скажу.


     ... И вот теперь, похоже, Марьяна  собиралась поведать нам
с Левушкой, чем может быть нам  полезен  толстенький  и  внешне
робкий бизнесмен  неопределенного профиля, господин  Харитонов.
Кстати, стремя он мне пару раз действительно придержал, и очень
огорчался, что я, как объект его глубоких платонических чувств,
не желаю принимать от него даже цветы.


     - Господин Харитонов, - таинственным шепотом поведала  нам
Марьяна, -  является личным банщиком одного крупного криминального
Авторитета по кличке Флюгер!




                * * *



     Я  думала,  что  после  зрелища  разгромленной  Левушкиной
мастерской не скоро смогу испытать сильные  эмоции. Но, видимо,
не знаю я резервов собственного организма. Лева, наверное, тоже
не знал своих  резервов, потому что уронил сигарету и вытаращил
на любимую супругу глаза:


     - Откуда ты знаешь?!


     Марьяна придавила ногой Левушкину  сигарету,  поднялась со
стула и решительно сказала:


     - Пошли отсюда, а  то мой муж в собственной мастерской еще
и  пожар  устроит.  Мало  тебе  погрома, ты ещё и  бычки  на краску
роняешь?


     Через полчаса  мы  сидели  в  маленьком  уютном кафе возле
станции метро  "Новослободская".  План  действий был, в основном,
выработан, разумеется,  Марьяной.  Мы  с Левушкой ничего против
этого плана возразить не могли. Теперь  Лева  все  добивался  -
откуда его жена узнала такую  интересную  информацию  об  Олеге
Романовиче Харитонове, моем пылком платоническом поклоннике?


     Марьяна   решительно   пресекла  несвоевременные   вопросы
супруга.


     - Откуда знаю -  неважно, - заявила  она. - Нам  сейчас  о
другом думать нужно.  Лев, ты, по-моему, не понимаешь, что твоя
мастерская - это всего лишь первая ласточка.


     - В смысле? - Левушка нахмурился. И куда только подевалась
его  невозмутимость  вместе  с сообразительностью! Да-а,  ударь
мужика по его слабому месту, и он резко поглупеет...


     Марьяна покачала головой и мягко произнесла:


     - Вообрази,  что  подобный  разгром  устроили  в  Светиной
квартире. Или в Ляькиной. Вот возьми - и вообрази!


     Мне опять стало плохо. До  Левушки,  похоже,  тоже  что-то
начало доходить. Сперва он схватился за  голову, потом подсунул
мне  рюмку  коньяку,  а  затем  не  менее решительно, чем  сама
Марьяна, провозгласил:


     - Все, девочки, я поехал.


     - Куда? - пискнула я, проглотив коньяк.


     - Я  же  насчет  путевок  для твоих почти  договорился,  -
объяснил Лева нормальным голосом. -  Возьму  их  и прямо сейчас
помчусь в твою деревню. Быстренько соберу их, кружным путем - в
Москву, и закину в самолет.


     Мы с Марьяной хором вздохнули,  и  нежная  жена  объяснила
Леве, как недоразвитому ребенку:


     - Родной,  ты  совсем поглупел? Тебе, как и Свете,  теперь
нельзя нигде  светиться...  пардон за плохой каламбур. Поэтому
план у нас будет такой...


     Согласно этому  плану,  Лева  должен был изобразить полной
неведение относительно мотивов произведенного в его  мастерской
разгрома.  Ему   надлежало   срочно  отправиться  в  полицию  и
настаивать  на  том, чтобы этих вандалов и варваров  немедленно
нашли, судили и посадили. В общем,  поднять  как  можно  больше
шума,  чтобы  варвары  и  вандалы не подумали, что  из-за  этих
треклятых снимков  Лева  побоится  вступать  в  тесный контакт с
органами. Не знает он ничего ни о каких снимках, и все тут!


     - Я тоже ничего о них не знаю, - поспешила заявить  я.


     - Никто ничего о снимках не знает, - уточнила Марьяна. –
 А Лялька... Олег  Романович  у нас человек не бедный,
мальчики-порученцы  у него имеются. К Ляльке я и  попробую  человечка
  от  Харитонова отправить.  Для  прикрытия.  И  для  того, 
чтобы он привез  ее обратно в Москву, целую и невредимую,  не 
считая  ее  дурацкой руки. Балда, даже  не объяснила, кто ей руку-то
 сломал, бандиты или...  Впрочем,  если  бы  бандиты,  она   бы
 вообще  никакой телеграммы  не   прислала.  Так  что  тебе,  Светик,
 предстоит очаровать Олега нашего Романовича до состояния полного экстаза,
чтобы он  согласился  помочь  твоей  попавшей  в беду подружке.
Очаруешь, и, надеюсь,  хоть что-то изменится к лучшему для всех
нас. Я, знаете  ли,  не желаю, чтобы и  в  моих конюшнях что-то
подобное  устроили,  как  у  Левки!  Я  за своих лошадок  горло
перерву кому угодно!


     - Очаровывать  буду  только платонически,  - категорически
высказалась я.


     - Не волнуйся, он же импотент, - просветила меня Марьяна.


     Лева поперхнулся и  в который уже раз вытаращил на супругу
глаза:


     - Господи, и это  знает!  Откуда у тебя столько информации
об этом Харитонове, черти б его побрали?!


     - Нам  пока   невыгодно,   чтобы   его  черти  побрали,  -
совершенно  серьезно  сказала   Марьяна.  -  А  знаю  я  о  нем
достаточно  много,  и уже говорила вам, что  это  случайно  так
вышло. Все, хватит трепаться, разбегаемся. Ты, муж мой милый, в
полицию. Я - звонить Харитонову. А ты, Света,  в салон красоты!
Если  наш  тостячок  никуда  по своим делам не  уехал,  вечером
увидишь его у своих ног. И не вздумай его обижать!


     - Мне  домой  надо,  да  и   неохота   деньги   на   салон
выбрасывать, - возразила я. - Я лучше любого  мастера знаю, как
мне подчеркнуть свои ослепительные достоинства.


     - Ну ладно, тогда и я с тобой поеду, - сказала  Марьяна. -
А то, вообрази, открываешь ты дверь своей квартиры, а на пороге
тебя встречает амбал вот с такой рожей и  рычит: "Отдай карту памяти,
несчастная, отдай карту!.."


     - Ох, не пугай! У меня  и  так в голове кавардак, а  ногах
дрожь!


     - Воображаю, - хмыкнул несколько пришедший в себя Левушка,
- как моя супруга взмахивает хлыстом и выбивает из рук  амбала
пистолет, а потом избивает его до полной профнепригодности...


     - Довольно, слышите?! - заорала я, окончательно выведенная
из себя  этой "игрой воображения".  - Все  по местам! В смысле,
пора заняться  делом! Марьяна, едем ко мне, иначе  я за себя не
отвечаю! - и  я  так грохнула по столу  кулаком,  что все рюмки
попадали,  а  посетители  кафе  резко повернули головы  в  нашу
сторону.


     - Вот теперь ты в нужной  кондиции,  -  с  удовлетворением
кивнула Марьяна. - Теперь  я за тебя не боюсь, даже если  нас в
твоем доме и впрямь бандиты поджидают!


     ...Вопреки   жутким   прогнозам  друзей,  никто  меня  в
квартире не ждал. Ни простых русских амбалов, ни даже "людей в
черном" не наблюдалось. Марьяна прошла  на  кухню  и  принялась
названивать господину Харитонову, а я  ушла  в  комнату,  чтобы
немного прийти в себя.


     Боже,  ну  и денек...  Я  взглянула на  часы  и глазам  не
поверила: и всего-то половина второго... дня, а не ночи! Ну да,
все правильно: утречком  -  променад по набережной, потом визит
Бори-Маргарина...  Лева,  сантехник,   мастерская,  Марьяна  со
своими идеями... Нормальному человеку на  год  бы  хватило. А в
ближайшее время ожидается визит платонически влюбленного в меня
банщика-импотента,  робкого  обличьем,   зато  лично  купающего
авторитета по кличке Флюгер. И мне надо так его "обаять", чтобы
он  согласился  спасти  всем  нам  жизнь  и  здоровье,  могущее
серьезно пострадать из-за идиотизма подруги Ляльки, пребывающей
во  граде   Тюмени   со   сломанной   неизвестно   кем  верхней
конечностью! Каково, а?! Мало не покажется! 


     Рефлексией, однако,  погоды не сделать. Если уж поставлена
судьбой задача  -  обаять  этого  застенчивого  дяденьку,  надо
расстараться. Марьяна сказала, что он  импотент,  а  я  подруге
верю. Значит, насиловать  не  будет, разве что пристрелит... от
платонических-то чувств!  Пожалуется  своему  Флюгеру, и готово
дело: подует в мою сторону ветерок и пулю принесет...


     Кстати, не  представляю,  как  Марьяна  могла  проведать о
несчастье бедного банщика?  Разве что... да нет, бред! Леве она
не может  изменить органически, как и он ей.  Эти двое из серии
"половинок", потому и нашли  друг  друга еще в детстве золотом.
Они друг без друга не умеют... Не забыть потом, когда эта дикая
история  закончится,  спросить  у  Марьяшки, как это  ей  стала
известна  столь  пикантная  информация?  А кстати, ЧЕМ  же  эта
история    может   закончиться?..    Стоп!    Запретила    себе
рефлексировать,  значит,   все.  Красоту  вот  надо  хоть  какую
навести,  а  то  на  мою  "мордель"  после  всех  этих стрессов
смотреть  страшно.  Так и хочется задать самой  себе  вопрос  -
давно ли я покинула пыточную камеру?


     Я  с  отвращением  отвела  взгляд от зеркала,  присела  на
кровать, выдвинула ящик тумбочки, в которой  держу косметику, и
вдруг провалилась в тартарары.


     ... Это был сон. И не сон. Эта была та смесь "вариативной"
действительности с воображением, которую, наверное, и  называют
"сном  разума"  с  легкой  руки известного живописца  из  самой
мистической страны  на  свете.  Гойе  наверняка "снилось" нечто
подобное, иначе ничем его гениальности не объяснить...


     Я  лежала  на  кровати  в какой-то неизвестной  комнате  и
смотрела  на  себя откуда-то сверху и как  бы  немножко  сбоку.
Одета я была  во что-то голубенькое. По моему телу стремительно
пробегали  малиновые   всполохи,   как   в   фильмах  ужасов -  с
использованием компьютерных эффектов, когда герой или героиня
попадает  в "энергетическую  сеть".  Глаза,  широко  открытые
 и   лишенные какого бы то ни было выражения, смотрели  на  чьи-то
 руки. Огромные ручищи, медленно производившие  пассы  над 
 телом...  Мое  второе  "Я" зависшее  под   потолком,   видело 
 только   эти  две  лапищи, блестевшие, словно  покрытые  кремом.
 И  еще...  затылок.  Над руками белым пятном качался затылок –
лысый, обрамленный пегими волосиками,  с  узловатой  бородавкой
 за  левым  ухом...  Руки приблизились к горлу куклы, завладевшей
  моим  телом  и  лицом. Скрипучий голос ввинтился прямо в основание
 черепа: "Сон разума порождает чудовищ, уважаемая Светлана Васильевна!
И не надо, не надо,  не   надо   просыпаться..."  Кукла  с  огромным
 усилиемповернула голову, страшные руки плотно прижались к ее глазам...


     ... Жуткий вопль разорвал нефтяную  пленку  кошмара.  Я  с
трудом разлепила веки и  увидела  Марьяну, застывшую в дверях с
чашкой в руке. Из чашки на  мой ковер лился чай, а сама Марьяна
уставилась на меня дикими глазами и вопила, широко раскрыв рот.


     - Ты... что?.. - эти два  слова  дались  мне с неимоверным
трудом, словно мой  рот  действительно заклеили чем-то черным и
мерзким. Фу, что за гадость  мне  примерещилась  только что?! И
почему это я лежу на полу, а не на  кровати?  То,  что  на  мне
только трусики  и  футболка, понятно: я собиралась переодеться.
Но ложиться на пол для того, чтобы припудрить  нос и подкрасить
глаза, вроде бы, не требуется?...


     Марьяна вытянула вперед дрожащую руку, я  проследила за ее
взглядом, опустила голову... и с изумлением увидела, что на моей
белой футболке, на  животе,  голубыми тенями для век изображена
странная картинка:  что-то  вроде  вставшего  на дыбы кентавра,
поражающего  копьем  красного осьминога.  Осьминог  был  нарисован
 моей любимой французской  помадой,  которую я обычно использую
 очень скупо и лишь в самых неотложных случаях.


     Я   перевела   взгляд  на  зажатый  в  моей  правой   руке
аппликатор, с  которого сыпались голубые крупинки  теней
для век, увидела в левой руке  футлярчик  с  жалкими  остатками
любимой помады, и тут уж потеряла сознание по-настоящему: и без
разума, и без сна, и даже без чудовищ.



                * * *



     - Поморгайте.


     Я поморгала.


     - Теперь покрутите головой.


     Я  исполнила и этот приказ  и не удержалась  от  язвительной
реплики:


     - Вынуждена  вас   разочаровать,   доктор:   в  моем  роду
алкоголиков пока что не было, равно как и психов!


     - Возможно, вы станете первой, -  парировал  он  и  ударил
меня  молоточком  по коленке. - У вас  раньше  бывали  подобные
галлюцинации?


     ...Пред  очами  психотерапевта  я  оказалась по настоянию
Марьяны. Ее настолько поразила  моя  сомнамбулическая живопись,
что она  моментально  откуда-то  вызвонила  врача, запретив мне
даже  шевелиться  до его прихода. Впрочем, пошевелиться все  же
пришлось  -  я  накинула  халат  и  в  ожидании  специалиста по
сумеречным и прочим пограничным состояниям попила на кухне чаю.
Изрисованная футболка  была красиво разложена на кровати, чтобы
врач   мог   полюбоваться моим «творчеством»,  и   производила 
 весьма   странное
впечатление.


     Марьяна  была  бледна,  как кусок маргарина,  и  вначале
наотрез отказывалась отвечать на мои вопросы  -  что  такое  со
мной приключилось, с ее-то точки зрения?.. С моей точки зрения,
примитивной   от  общей   необразованности,   все   объяснялось
элементарным переутомлением вследствие стрессовой ситуации, но
 Марьяна, похоже, думала иначе, и наконец поведала мне обо всем.


     Оказывается, вошла она в  комнату,  привлеченная странными
звуками. Как будто кто-то скребся в уголке, или, скажем, ползал
по полу. Войдя в комнату и  увидев, что там ползаю я – причем, с
закрытыми  глазами,  -  Марьяна  впала  в  ступор, что для  нее
совершенно   нехарактерно,   и  волей-неволей   вынуждена  была
просмотреть мое "представление" от начала до конца.


     Итак, когда она вошла,  я  тихо ползала по кругу, раскинув
руки в стороны. Это напоминало, скорее, не ползание, а какой-то
шаманский танец на коленях. Потом я, по словам Марьяны, уселась
на ковер в позе "лотоса". Не открывая глаз,  правой рукой я взяла
с тумбочки коробочку  с  тенями (безошибочно выбрав тени именно
голубого цвета), в левой зажала патрончик с помадой и принялась
медленными размеренными  движениями  наносить  на футболку этот
странный рисунок, выводя линии  обеими  руками сразу. А когда я
улеглась  на  пол,  вытянув  руки  и  ноги,  открыла  ничего не
выражающие глаза и, взглянув Марьяне  прямо  в  лицо,  глубоким
басом произнесла: "Сон разума порождает чудовищ,"  - вот тут-то
подруга  моя  и  завопила от ужаса.  За  что  я  должна быть ей
благодарна,  иначе  до  сих  пор,  наверное,  вела бы себя  как
ненормальная!


     - По-твоему, я спятила? - обиделась я.


     Чувствовала я себя теперь, как ни странно, отдохнувшей,
 окрепшей, как будто неделю отсыпалась и ела сплошные витамины.


     Марьяна так и не успела сказать мне, что она думает о моем
душевном здоровье. Пришел  врач  и принялся терзать меня "позой
Ромберга",  дебильными   тестами,  неделикатными  вопросами   и
прочими невротическими примочками.


     Изрисованную   футболку   психотерапевт    осмотрел    без
комментариев. Прошел на  кухню, уселся за стол, попросил кофе и
без предупреждения спросил:


     - Светлана Васильевна,  вы не замечали за собой склонности
к ясновидению?


     Ответить на  этот  вопрос  я  не  успела: раздался длинный
звонок в дверь.


     Марьяна схватилась  за  голову  и  бросилась  в  прихожую,
издавая несвязные восклицания:


     - Господи, Харитонов! Ужас! А ты в халате! Харитонов!


     В    коридоре    послышались   голоса:    подруга   громко
информировала платонического  банщика  о  том,  что предмет его
чувств,  то  есть,  я,  пребывает  в   страшном  смятении  из-за
серьезных  неприятностей.  Понятно, готовит  мне  площадку  для
игры... В самом деле, как иначе объяснить мой затрапезный вид -
я до сих  пор  сидела  в халатике, - и,  тем  более,  присутствие
в моем доме врача?


     Доктор явно  не был дураком. Многозначительно кашлянув, он
взялся за мой пульс  как раз в тот момент, когда в  кухню вошел
цветущий  куст  роз.   Куст  подошел  к  столу,  и  из-за  него
высунулась растерянная физиономия господина Харитонова.


     - Светланочка, -  проблеял  Олег Романович, - дорогая, что
случилось?


     - А-э-э... -  протянула  я,  прикидывая,  удастся  ли  мне
заплакать.  Слезные  железы,  как   назло,   пересохли,  словно
заброшенный родник в пустыне.


     - Олег Романович, у нее нервный срыв,  - быстро произнесла
Марьяна. - У нашей общей подруги  страшные неприятности, только
вы можете нам помочь, так что...


     Ну,  Марьянка!  От скромности не то  что  не умрет - и  не
чихнет даже!  Человек  пришел  нежные  чувства  выразить, а его
сразу "нагружать" принялись!


     Розовый  куст  затрепыхался, и  господин  Харитонов  пылко
воскликнул:


     - Ради Светланы Васильевны я сделаю все!


     - В таком  случае,  подождите,  пожалуйста,  в  комнате, -
вмешался врач,  -  мне  необходимо  закончить  обследование.  И
ведите себя  тихо  и  спокойно,  больной... э-э... пострадавшей
госпоже Богданове необходимо прийти в себя, в чем я и собираюсь
ей помочь.


     Марьяна ухватила Олега  Романовича  под локоток и вместе с
цветущим кустом вывела из кухни.


     - Светлана Васильевна, я  задал  вам вопрос, - врач поднял
палец, призывая меня к вниманию. -  Меня действительно тревожит
ваше состояние. Физически вы в полной норме, это и стажеру было
бы видно, не то что мне, врачу с  двадцатилетним опытом. Пульс,
дыхание, рефлексы -  все идеально. Но  вот эти ваши  видения  и
прочее...  Вы  были в состоянии транса и  изобразили  на  своей
футболке   некий   символ,   встречавшийся  мне  в   оккультной
литературе. Сие бывает достаточно редко, поэтому я и спрашиваю:
бывали ли у вас моменты ясновидения?


     - Да  ни  разу в  жизни!  - сердито  ответила  я и  нервно
закурила.  - Я  вообще  во  все  это не  верю -  в   магов,
экстрасенсов  и  прочую  чепуху.  Какое там ясновидение,  я  по
натуре тугодум, по сто раз  обсасываю  каждую  ситуацию,  чтобы
выбрать, как у вас говорится, верную  модель  поведения.  А  уж
сейчас и вовсе ничего не соображаю!


     Доктор пошевелил бровями, кашлянул и сменил тему:


     - Меня  удивляет,   что   вы  не  спрашиваете  о  значении
изображенного вами  символа.  Может  быть,  вы  знаете, что это
такое? Или когда-то видели эту картинку?


     Не  знала  я,  что это такое,  и  знать  не  желала. А вот
видеть...  Можно   и  так  сказать.  Лялька  очень  старательно
изобразила  его,  когда рассказывала  о  своей  фотографической
"самодеятельности". Листочек с этим рисунком  мы  с  ней  тогда
сожгли в пепельнице, но запомнила  я  его  очень хорошо. Именно
кентавр, поражающий  копьем  осьминога,  был изображен на стене
комнаты, в которой... Стоп! Еще не хватало рассказывать об этом
совершенно постороннему человеку!


     - Вспомнили? - спросил врач, не сводя с меня цепких глаз.


     Я решила соврать наполовину. Как  говорит  моя  мама,  "на
меньшую половину!"


     - Вроде бы,  я его видела  в какой-то старинной книге, - не
очень уверенно ответила я,  потирая  рукой лоб. - По-моему, это
была гравюра...


     - В какой книге, не помните?


     Хватит, решила я, и огорченно, но твердо заявила:


     - Нет, не помню. Совсем!


     Доктор хмыкнул, но решил не  обострять.  Да  уж,  попробуй
обмануть психотерапевта с двадцатилетним стажем! Интересно, где
Марьяна его раздобыла, неужели врач тоже ездит верхом?


     - Ладно,   Светлана   Васильевна,   давайте  так  с   вами
договоримся: сейчас я ухожу, подруга за  вами поухаживает, хотя
особой необходимости в этом нет...


     - Доктор,  -  перебила  я,  -  а  как  вы   думаете,  я  -
нормальная?


     - А  вы  сами  как  думаете?  Кстати,  меня  зовут  Герман
Петрович.


     Я задумалась на секунду и уверенно сказала:


     - Я думаю, что  я - нормальная. Хотя считается, что именно
сумасшедшие  мнят  себя нормальными, верно? И все  равно:  я  -
нормальная.


     Герман Петрович впервые улыбнулся.


     - Значит, вы  нормальная,  -  сказал  он  с утвердительной
интонацией. -  Я загляну к вам  через пару дней...  нет, знаете
что, позвоните-ка  мне  домой.  Послезавтра,  если сможете, или
через   три-четыре   дня.   Мне  нужно  просмотреть   кое-какую
литературу.


     - А... что мне принимать, Герман Петрович?


     - В  смысле?..  Ах, вы о лекарствах! Ничего  вам  не  надо
принимать, гуляйте подольше, спите побольше и ешьте сырые овощи
и фрукты. Вы  же  сказали, что нормальны, зачем  же  я вас буду
транквилизаторами глушить?


     Он попрощался и ушел, оставив меня в полном недоумении.


     В самом  деле,  что  же  мной  такое было-то? Ясновидение,
символ какой-то... В пифию превращаюсь помаленьку?


     Между нами,  девочками:  такое  вот  "ясновидение ", когда
мерещится неизвестно что, мне  ну  совершенно не нужно! Уж если
предвидеть, так  что-нибудь простое и важное. Например, шлепнут
ли нас из-за Лялькиных снимков, или нам удастся каким-то образом
избежать кровопролитий? И если  удастся,  то что надо для этого
предпринять?.. Вот это - ясновидение, как я его понимаю! А буду
и дальше себе пузо косметикой разрисовывать,  глядишь, и правда
в дурдом упекут!


     - Светланочка, - послышался робкий голос Харитонова, - как
вы себя чувствуете? Вам врач что-нибудь прописал? Я все для вас
достану!


     Марьяна,  провожавшая  врача до  двери,  высунулась  из-за
плеча робкого банщика, подмигнула мне и печальным голосом произнесла:


     - Ах, Олег Романович, в нашей ситуации нужны не лекарства,
а прежде всего верные люди!  Сейчас  мы  со Светочкой расскажем
вам, что у нас случилось...


     Марьянина   версия   событий    отличалась   простотой   и
изяществом.  Она  просто  опустила  все  факты,  кроме  одного:
нервный  срыв  у  меня  произошел  из-за  того, что наша  общая
подруга Елена Викторовна  попала  в страшную ситуацию в славном
граде Тюмени - руку сломала, бедняжка! Надо бы Елену Викторовну
привезти обратно  в Москву, желательно, в сопровождении надежной
охраны. Не может ведь Светлана Васильевна, слабая женщина, одна
такую "операцию"  провернуть!  Вот  и  рискнули  мы призвать на
помощь господина Харитонова - уж такой-то  пустяк для обожаемой
Светланочки он в состоянии сделать? Опять же, билеты достать на
самолет и так далее...


     Господин Харитонов заявил,  что  ради меня он даже рискнет
обратиться за консультацией и охраной к  самому господину... Он
чуть не проболтался про своего Флюгера, но вовремя спохватился
и ограничился  туманными намеками на "одного очень влиятельного
господина". Мы с Марьяной хором  отвергли  это  предложение,  и
тогда Олег Романович, выпятив грудь,  заявил,  что  в Тюмень он
полетит лично! И лично доставит сюда мою пострадавшую подругу.


     Когда господин  Харитонов  на  крыльях платонической любви
унесся  приводить  в  исполнение  этот  план,   мы  с  Марьяной
облегченно вздохнули и вернулись к нашим  баранам.  То  есть,  к
первоочередной проблеме:  как  обезопасить  моих родных, мужа и
сына.


     - С тобой остается Левушка, - энергично сказала Марьяна. -
А путевками и всем прочим я сама займусь. И горе тем, кто решит
помешать мне вывезти твоих близких в безопасное место!


     Зная характер подруги,  я  не сомневалась, что помешать ей
не  сможет  даже  отряд  спецназа.  Мы  еще раз обговорили  все
детали,  я  благословила  Марьяну  на дальнейшие подвиги  и  на
прощанье выслушала от нее настоятельный совет больше никогда не
впадать  в  транс   и   не  заниматься  странной  живописью  на
собственном желудке.


     В три часа пополудни  я  наконец осталась в квартире одна.
Не скажу, что это меня очень уж обрадовало, но взвинченные всей
этой свистопляской нервы понемногу успокоились.


     На  повестке  этого  сумасшедшего  дня  оставался  главный
вопрос - что теперь делать с проклятыми снимками?  Отнести их в
полицию? Выложить в Интернете? Возможно, именно это и  придется
 в  итоге сделать. И отнести, и выложить…  Но сперва надо их
забрать оттуда, куда их упрятал мой друг Лева. А я до сих пор
 пребывала в неведении: куда он  засунул карты памяти?


     Я оставила  на автоответчике запись для Левушки: "Приезжай
к семи вечера",  заперлась в ванной комнате и буквально рухнула
в воду. Господи, какое блаженство!  Не  вылезать  бы никогда из
этой пенной душистой благодати!


     Я пробултыхалась в ванне  часа  два, не меньше, пока нервы
немного не успокоились. Когда я вылезла,  наконец,  из  воды  и
уселась в любимом кресле с  чашечкой  кофе  и рюмочкой коньяка,
все наши проблемы уже казались  мне  надуманными,  как в плохих
фильмах ужасов.  Да  нашей  ли  "великолепной четверке" чего-то
бояться! Да мы их всех одной левой!..


     Прослушала автоответчик. Левушка, умница,  звонил,  пока я
купалась, предупреждал,  что сможет приехать не раньше половины
девятого вечера. Я стерла запись и продолжала смаковать коньяк.
В голове уже изрядно гудело, когда  раздался  звонок  в  дверь.
Мельком взглянув на часы, я порадовалась тому, что  Леве все же
удалось приехать  к семи, как я  и просила. Прошла  в прихожую,
открыла дверь, даже не поглядев в глазок, да так и окаменела на
пороге, потому что услышала ГОЛОС…




                * * *


     - Разрешите  войти,   уважаемая  Светлана  Васильевна?   -
вежливо осведомился незнакомец и, не дожидаясь  ответа, шагнул в
мою прихожую.


     Боже, что за голос!


     Глубокий,   раскатистый,   сочный   мужской   баритон.   С
полутонами, обертонами, реверберациями, модуляциями и Бог знает
с  чем   еще.   Обволакивающий   изнутри  барабанные  перепонки
мягонькой бархоточкой, обаятельный до дрожи в дамских коленках,
дрожи,   возникающей    абсолютно   рефлекторно,   на    уровне
подсознания.


     Женщины  должны  очень  любить   этого   мужчину,  мельком
подумалось  мне.  Разные  женщины:  самоуверенные  бизнесменши,
неудачливые    матери-одиночки,    молоденькие     восторженные
студенточки, дамы  бальзаковского возраста, имеющие не по одной
ученой  степени,  и  простые  русские бабы, не  осилившие  даже
законченное  среднее  образование,  -  все,  с  которыми  этого
человека сводила и будет сводить судьба.


     Если Бог дал мужчине такой голос,  все  остальное  уже  не
имеет никакого значения.  Он  имеет право быть толстым, старым,
лысым; может  быть  горбатым  коротышкой, еле достающим женщине
очень среднего роста  до  плеча; кривым  хоть  на оба глаза,  с
протезами  зубов,  ноги  или  руки;  беспробудным  алкоголиком,
садомазохистом,  полным   кретином   и   даже  глубоко  женатым
многодетным отцом  -  все  равно!  Женщины,  кои, как известно,
любят  более  ушами,  нежели  чем  иным,  будут  рядом  с таким
мужчиной всегда, всю дорогу. Они  будут  поддерживать  его  под
руки и следить, чтобы на этой  дороге ни один камушек не то что
посмел бы  стать преткновением для их кумира, а  и просто бы не
попал ему в ботинок. А если  все же попадет - понесут кумира на
руках.  И  таки, как говорится, донесут. Еще  и  "спасибо"  ему
скажут за то, что  позволил  доставить себя к месту назначения!
Насколько я помню, у О'Генри есть замечательный рассказ как раз
на эту тему...


     Все эти  несвоевременные  мысли  разом промелькнули в моей
хмельной  головушке,  пока  я  безропотно  наблюдала  вторжение
незнакомого мужчины с  потрясающим голосом в мои хоромы. И если
бы  только  ОДНОГО  мужчины!  Их было четыре человека,  но  мое
внимание сразу было поглощено господином с прекрасным голосом.


     Внешность у него,  однако,  была самой обыкновенной. Он не
был ни  коротышкой, ни великаном, зубы  у него явно  были свои,
горба    не    наблюдалось,    протезами     и     не    пахло.
Среднестатистической   наружности  господин   лет   сорока,   с
неопределенным цветом волос и серыми глазами, в сером костюме и
темно-серых туфлях.  Если б не  голос, так бы и подумала: нечто
совершенно серое и...


     Ох,  чем  это  я  занимаюсь?!  Ко  мне в дом  ворвались...
пардон,  вошли...  незнакомые  мне  люди.  Я  их  не  ждала, не
приглашала, но, тем не  менее,  не выразила ни малейшего протеста
против их проникновения в  квартиру.  И вместо того, чтобы этот
протест выразить, я с детским любопытством анализирую внешность
типа с чудесным голосом! Не  пора  ли мне спросить их, что  все
это значит? Боюсь, я слишком хорошо понимаю - ЧТО это значит...
Но спросить  необходимо! Я же ничего не знаю...  о чем я ничего
не знаю? А, да, - о снимках этих проклятых!


     Я  раскрыла  было рот, но мужчина с невообразимым  голосом
меня опередил.


     - Вы,  конечно,   хотите   спросить,   что  означает  наше
вторжение? - вкрадчиво спросил он. -  Позвольте  нам  пройти  в
комнату, и я вам сию минуту все объясню.


     Я  помотала  головой,  чтобы избавиться от  гипнотического
воздействия  прекрасного  баритона на моё подсознание. Мой
 собственный  голос  по контрасту с  этими  дивными звуками
проскрипел, как несмазанная дверь:


     - Только не в комнату! Пройдите в кухню. И ноги вытрите!


     Все четверо  послушно выполнили мои указания, вытерли ноги
и гуськом проследовали в кухню, пропустив меня вперед. Ох, как
бы мне глупостей не наделать! Надо потянуть время, пока Левушка
не  приедет...  А если  они  не позволят  мне  впустить Леву  в
квартиру? Или  впустить-то разрешат, а вот выпускать откажутся?
Надо  срочно  изобразить,  что  я принимаю их  за  сотрудников,
скажем, коммунальной службы, иначе они поймут, что я догадалась
о цели их визита!


     И я храбро заявила весьма недовольным тоном:


     - Что-то вы долго  до  меня добирались, господа! Я ожидала
вас  к  половине седьмого, как и  было  обещано, а вы на  целых
полчаса опоздали! Ну, ладно, жалобу я на вас  писать не буду...
С чего начнем, с кухни или с прихожей?


     На  их физиономиях  выразилось  некоторое  замешательство.
Проявилось  оно  у  каждого  из  визитеров  по-своему.  Молодой
здоровяк в синем спортивном  костюме  вытаращил на меня глаза и
приоткрыл рот. Хмурого вида невысокий дяденька в легком бежевом
плаще задрал брови и хмыкнул. Узкоглазый смуглый парень, одетый
в  черную  "тройку",  заморгал  и  воззрился  на  меня  с явным
удивлением. А  мужчина  с восхитительным голосом склонил голову
набок и вежливо переспросил:


     - Что-что?..


     Я терпеливо повторила вопрос:


     - С  чего  вам  удобнее  будет  начать  - с  кухни  или  с
прихожей?


     - Э-э... Начать... ЧТО?


     Я позволила себе возмутиться:


     - То есть, как, простите, ЧТО? Обмеры, естественно! Ладно,
раз  сами  решить  не  можете,  я  попросила бы  вас  начать  с
прихожей.


     - Светлана Васильевна!.. - слегка  повысив  голос, мужчина
"с баритоном"  явно хотел вывести  меня из заблуждения, но я не
была намерена предоставить ему такую возможность.


     Изображая из себя капризную и придирчивую  хозяйку дома, я
ухватила господина с дивным голосом за  рукав, потянула обратно
в коридор и застрекотала, как сорока:


     - И не  спорьте, и не спорьте  со мной! Мне,  как хозяйке,
виднее,  откуда  надо  начинать!  А  вы,  молодой человек, -  я
повернулась к  парню  в  синем  спортивном  костюме, - откройте
стенной шкаф, там  у меня  стремянка... И вы, граждане,
не стойте, давайте, живенько, отодвигайте  вот  этот  буфет!  -
заявила я узкоглазому и хмурому типам.


     - Э-э,  ты,  того...  -  хмурый  тип   взмахнул  руками  и
угрожающе двинулся на меня, но господин с баритоном тихо шепнул
что-то ему на ухо, и хмурый посмурнел еще больше.


     - В чем дело?  -  "удивилась" я.  -  Вы что, граждане,  не
знаете, что надо делать?  Ну  же, обмеряйте, обмеряйте! А доски
вы привезли? Поднимайте их в квартиру!


     - Да  какие,  к  черту,  доски?!  -  воскликнул  парень  в
спортивном костюме  и  с  грохотом  поставил  в угол стремянку,
которую машинально вынул из моего стенного шкафа.


     - То  есть,  как  это   -   какие?!  -  возмутилась  я.  -
Разумеется,  дубовые!   Я   же  заказывала!  Неужели  вы  сосну
привезли? Нет уж, я, к  вашему  сведению, в дереве не хуже  вас
разбираюсь.  Заказывала  дубовые,  так  извольте  -  чтоб  были
дубовые!


     Говорила я очень быстро и  очень  громко,  так, чтобы меня
было слышно на лестничной  площадке.  Видимо, это до них дошло,
потому что господин  с  дивным баритоном попытался мягко увести
меня  обратно в  кухню,  твердя вежливые фразы  о  том, что  я
ошибаюсь, они вовсе  не те, за кого я их приняла,  и никакие
обмеры  и  прочее...  Но  я,  когда  надо,  могу  очень  хорошо
изображать круглую идиотку. Не давая увести себя из прихожей, я
принялась громко возмущаться  тем,  что нравы у нашего рабочего
класса  окончательно   испортились   и   мастера  по  установке
шкафов-купе, видимо,  так  здорово  зарабатывают, что позволяют
себе путать заказы,  привозить сосну вместо дуба, и вообще, ведут
себя с заказчиками крайне неуважительно.


     Наверное, мне самой надо было  вести  себя  как-то  иначе.
Возможно, конечно, что результат все равно был бы тем же самым,
не  знаю...  Поняв,  что  по-хорошему  со  мной  ни  о  чем  не
договориться,  господин  с  баритоном   сделал   своим  дружкам
какой-то знак, и на  мою  голову, как мне показалось, обрушился
небоскреб. Перед глазами вспыхнула яркая  алая  звезда,  и  это
было последним, что мне удалось увидеть...


                Глава четвертая
                _________________

                * * *


     Перед моим  лицом  колыхалось  что-то  белое.  Я  напрягла
глаза, но  туман в голове рассеивался плохо, как  и шум в ушах.
Сквозь этот  шум пробились слова, произнесенные смутно знакомым
голосом, вызвавшим ассоциации с чем-то невообразимо прекрасным:


     - Светлана Васильевна... Светлана Васильевна, и как вы это
объясните?


     Кому  и  что я должна объяснить? Ничего  не  соображаю.  А
почему у меня так болит голова? Я застонала и пощупала макушку.
По-моему, моя бедная голова  стала  больше эдак раза в полтора:
под волосами  прощупывалась огромная шишка размером примерно со
страусиное   яйцо.   Что  со  мной  произошло?  Я  ничего,   ну
ничегошеньки не помню!


     Кто-то  подсунул   мне   руку   под   спину.   Я   немного
побарахталась в  какой-то удивительно мягкой постели, и, наконец,
мне удалось  принять  сидячее  положение.  Возле  губ появилась
чашка с темной жидкостью,  и  тот же смутно знакомый прекрасный
голос настойчиво повелел мне выпить эту жидкость до дна.


     "Вряд ли меня отравят, ведь тогда я уже  не смогу отвечать
на вопросы", - разумно рассудила  я  и,  зажмурившись,  осушила
чашку. Жидкость была абсолютно безвкусной,  как  будто  я  пила
воздух,  но  через минуту моя бедная разбитая голова  полностью
прояснилась.  Я  открыла глаза  и  уставилась  на  мужчину  лет
сорока, обычной  внешности,  с невыразительным лицом и тусклыми
серенькими  глазками.   Он  озабоченно  взялся  за  мой  пульс,
удовлетворенно кивнул сам себе и обратился ко мне со следующими
словами:


     - Ну и  доставили  же  вы  нам  хлопот, уважаемая Светлана
Васильевна! Вам лучше?


     Мне  явно  стало лучше. Головная боль отступила на  второй
план,  и  я  вдруг  ощутила  такой  зверский  голод,  что  даже
удивилась.  И,  кроме  того...  Я вспомнила! Я  вспомнила  этот
завораживающий голос,  этот  чарующий баритон!.. Так. Все ясно.
Похоже,  я не  у  себя дома: моя  постель  не отличается  такой
мягкостью. Похоже, шишку на моей  голове  и  полное  отсутствие
разумных мыслей внутри этой самой головы можно объяснить только
одним. Похоже, меня банальнейшим образом... похитили!


     Тут же мысли  вместе  с эмоциями  хлынули  в мою голову  и
прочие жизненно важные органы мощным  потоком.  Боюсь,  мне  не
удалось скрыть  это  от  обыкновенного мужчины с необыкновенным
голосом,  потому  что  он  снова  схватил  меня за  пульс  и  с
волнением спросил:


     - Что,  голова  закружилась?  Это,  наверное,  от  голода!
Сейчас, минуточку...


     Не  выпуская  моей руки,  мужчина  обернулся  и  нажал  на
какую-то кнопочку, размещенную на прикроватной тумбочке. Тут же
распахнулась  дверь,  и  в  помещение  вкатился   сервировочный
столик.  Разумеется,  столик вкатился  не  самостоятельно,  его
держал за ручки еще один  смутно  знакомый  мне персонаж. Когда
персонаж подкатил столик поближе к кровати, я вспомнила: и этот
тоже был  один из ворвавшейся ко мне четверки.  Ну да, парень в
синем  спортивном  костюме.  Правда,  сейчас он был  облачен  в
черные джинсы и серую водолазку.


     Разместив столик в пределах досягаемости, парень сдернул с
него вышитую салфетку и незамысловато изрек:


     - Вот!


     Икра  красная,  икра черная...  заморской  баклажанной  не
вижу, да не очень-то и  хотелось...  Какая-то  рыба,  по-моему,
осетрина; яйца-пашотт; салат с крабами, заливное мясо, ветчина,
маринованные грибочки! Белое вино в узкогорлой бутылке, красное
вино в хрустальном графинчике, кофейник из  сервиза "Мадонна" и
такая же  чашечка;  масло,  скрученное  бутонами, в хрустальных
розетках...  свежайший   белый  хлеб!  И  все  это  великолепие
обозначено словечком  "Вот"?!  Да  плевать,  как  обозначено! А
ну-ка, дайте мне вилку, и поскорее!


     Мужчина с  баритоном мановением руки отослал "официанта" и
с легкой  снисходительной  улыбочкой  наблюдал  за  тем, как я,
давясь и присапывая  носом, бросаюсь от  икры к осетрине  и  от
осетрины к заливному, не забывая и о яйцах-пашотт и тем более о
салатике с  крабами.  Наверняка,  я  производила весьма забавное
впечатление,  но  мне было  все  равно.  Я  твердо  постановила
слопать все без остатка, а дипломатические переговоры подождут.
К  тому  же,  вряд   ли   так  вкусно  будут  кормить  пленницу,
предназначенную на  немедленный  убой.  Похитили  меня из моего
собственного дома  -  так  пусть  обеспечат  приличные  условия
содержания!


     Последние маринованные  грибочки я доедала уже через силу,
вовремя  сообразив,  что  в  результате  грядущих   переговоров
похитители вполне могут посадить меня в какое-нибудь подземелье
на хлеб и воду. Так что лучше уж наемся про запас!


     Когда я  обессиленно  откинулась  на  мягкие  подушки, мой
живот холмиком  возвышался под одеялом. Сразу захотелось спать,
но  я  заставила  себя  сосредоточиться  в  ожидании  каверзных
вопросов. Рядом  с  кофейником  лежала  пачка "Честерфильда". Я
взяла  в  одну  руку чашечку с  кофе,  в  другую  - сигарету, и
взглянула  на  мужчину  с  дивным  голосом.  Он  поднес  к моей
сигарете зажигалку и с явной насмешкой спросил:


     - Уже   наелись?   Или   желаете   еще   чего-нибудь?   Не
стесняйтесь, заказывайте!


     - Спасибо, я сыта. Все было очень вкусно.


     И я  замолчала,  попыхивая сигареткой и выжидающе глядя
на  своего  виз-а-ви. Не  стану  первая  задавать  вопросы,  не
дождется!


     У  него  не хватило выдержки играть в "молчанку".  Видимо,
проблема, из-за которой меня привезли неизвестно куда и кормили
деликатесами, имела  для  этой  компании куда большее значение,
нежели престиж и прочие невещественные моменты.


     "Баритон" завел  руку  за  спину,  вытащил  какую-то белую
тряпочку, расправил ее перед моим носом и сурово спросил:


     - Надеюсь, теперь вы объясните мне, что это такое?


     Я взглянула  на тряпочку и  с удивлением узнала в ней свою
футболку. Ту самую,  которую я разрисовала помадой и тенями для
век!


     - Мы нашли ее в вашей комнате и сочли целесообразным взять
с  собой.  Так  я  жду  ваших  объяснений,  уважаемая  Светлана
Васильевна!


     Но уважаемая  Светлана  Васильевна,  то  бишь,  я, не могла
произнести не  звука, как ворона  из знаменитой басни, и по той
же причине: в зобу дыханье сперло.


     "Баритон",  видимо,  принял  мое  молчание  за  проявление
нечеловеческой силы воли, и неодобрительно покачал головой:


     - Напрасно не  желаете  вступать  в  диалог,  напрасно! Вы
находитесь далеко от дома, из одежды  на  вас,  пардон,  только
халатик, в  котором мы вас и  вынесли из квартиры.  Друзья ваши
остались далеко, помочь  вам  никто не сможет... Конечно, сразу
видно, что вы женщина  мужественная,  но все, знаете ли, должно
иметь  разумные  границы. Советую  вам  проявить  благоразумие.
Иначе, как это ни прискорбно,  мы  будем  вынуждены поступить с
вами так же, как с господином Шемякиным. Надеюсь, сей печальный
пример  вдохновит   вас  на  сотрудничество  с  нашей...  гм...
организацией.


     Я  понятия  не  имела,  что  сотворила  с  незнакомым  мне
господином Шемякиным неизвестная мне "организация", но по тону
собеседника  как-то  сразу  поняла:  что-то  очень   нехорошее.
Возможно,  с  летальным  исходом...


     А "баритон"  тем  временем  перевел  дыхание  и  продолжил
увещевательные речи. Я машинально отметила явное несоответствие
между формой и содержанием: голос мужику  достался "штучный", а
вот слова и фразы он произносил  тягомотные,  с  претензией  на
интеллектуальность.   Ему  бы   в   киноконцерне   каком-нибудь
работать,   озвучивать   положительных  героев,   коих  пачками
поставляет нам  Голливуд  и  сопредельные кино-магнаты, а он...
Пересыпает речь  ненужными вводными предложениями, а по глазам
видно: он  просто наслаждается звуками собственного голоса. Как
известный   адвокат   с  благородной   седой   шевелюрой,   чье
выступление в защиту какого-то олигарха  я  недавно  видела  по
телевизору.


     - Я понимаю,  что такое решение принять достаточно сложно,
- разливался  соловьем  "баритон".  -  Но, Светлана Васильевна,
поймите и нас тоже! В ваши руки попали сведения чрезвычайной...
э-э...  важности!   И  потом,  согласитесь,  все-таки,  мы  люди
гуманные.  Мы  ведь отследили вашу подругу еще  на  вокзале.  И
проводили ее прямиком до двери вашей квартиры.


     Так  я  и знала!  Вернется  эта идиотка  в  Москву -  если
вернется, ох, - вторую руку ей сломаю! Ну почему, почему она не
отвезла эти мерзкие снимки к себе на работу?!


     - Заметьте,   мы   не   стали   вашу   подругу...   э-э...
травмировать и  тем  более  убивать,  -  проникновенно  говорил
"баритон". -  Мы дали ей  спокойно дойти сперва до вашего дома,
потом до ее работы... Мы даже позволили ей улететь в  Тюмень по
заданию редакции! И приятеля вашего, художника, тоже не тронули
ни единым пальчиком!


     - А мастерская? - помимо своей воли, спросила я.


     "Баритон" пренебрежительно махнул рукой:


     - Подумаешь, мастерская! Ну, разлили немножечко краски  на
пол, пару гипсовых головок расколотили... Зато  не порезали его
картины, ни-ни!  А в конюшни к его уважаемой  супруге даже и не
сунулись, ведь животные  не виноваты в  том, что их  хозяева  -
неосмотрительные энтузиасты-любители, понятия не  имеющие  ни о
конспирации, ни о всей серьезности того, во что они ввязались!


     О Господи,  а ведь он  прав! Мы же действительно не знаем,
во что ввязались.  Сюжет Лялькиных кадров  пролил свет только на
одну сторону Луны, да и то весьма тусклый...  Интересно, если я
не  буду  этого  типа  перебивать,  может  быть,  он  соизволит
объяснить - чем занимается его "организация"?


     - А ваш муж? - вкрадчиво  спросил  "баритон".  Я  невольно
вздрогнула, а мерзкий тип с дивным голосом сам  себе ответил: -
Мы же не тронули ни вашего  мужа,  Андрея  Станиславовича,  ни,
упаси  Боже,  вашего сынишку!  Хотя  прекрасно  знаем  о  вашем
намерении их обезопасить,  для  каковой цели вы попросили друга
Леву достать для них путевки и вывезти из деревни. Мы  могли бы
взять их тепленькими  прямо там, на лоне деревенской природы, и
шантажировать вас, Светлана Васильевна! Улавливаете?


     У меня вновь пропал голос, и я могла только таращить глаза
на  этого  бандита,  проповедовавшего  какой-то  свой,   особый
гуманизм. А в самом деле, почему они не сделали всего того, чем
он сейчас  пытается меня запугать? Дает  понять, что все  так и
будет, если я не скажу... Что не скажу? Где сейчас  спрятаны
карты памяти? Честное слово, понятия не имею, но вряд ли мне
поверят.


     - Вместо этого  мы  тихо-мирно  вынесли вас из квартиры...
правда,  по  голове  вас  пришлось  ударить,  но  это,  как  вы
понимаете, издержки  производства,  хе-хе!  А  как  вы думаете,
зачем мы вынесли вас из квартиры?


     Я, конечно,  могла  бы  нагло  ответить:  "Чтобы накормить
красной икрой и осетриной", но этот тип вряд ли оценит  мой так
называемый юмор.


     - Вы правильно думаете! - неизвестно за  что похвалил меня
"баритон". -  Вместо  того,  чтобы  шантажировать  вас  угрозой
применения   насилия   по   отношению   к   вашим   друзьям   и
родственникам,  мы  решили...  шантажировать  ваших  друзей   и
родственников угрозами  ВАШЕМУ  здоровью и жизни! Остроумно, вы
не находите?  -  и  "баритон"  залился  прекрасно  поставленным
смехом.  -  Тем  более...  ха-ха-ха!.. тем более, что  вот  эту
маечку с рисуночком мы обнаружили  именно  в  вашей квартире. И
сделали соответствующие выводы!


     Выводы они сделали... какие еще выводы?! Что я вот так запросто
  поняла,  что  означает  кентавр,  изничтожающий  острым
колюще-режущим предметом  осьминога?! Ой, наверное, они - члены
какой-нибудь оккультной  секты, сатанисты или  "кентавристы"...
или  не  знаю кто,  в  общем, наверняка  -  маньяки! Возьмут  и
принесут меня в жертву. Ритуальную!  Недаром  он  так  хохочет,
этот бандюга с прекрасным баритоном. Нормальные люди, в смысле,
обыкновенные преступники,  никогда так весело с похищенными ими
гражданами не  разговаривают,  а  просто говорят, что положено,
например: "Кошелек или жизнь", или что-то вроде этого.


     Между тем  "баритон"  прохохотался  и доверительно понизил
голос:


     - Мы решили,  дорогая  Светлана  Васильевна,  ввести вас в
транс и все-все-все узнать!


     Ну вот, пожалуйста - маньяки. В транс?! Так я им  и дамся!
А может, они подложили мне в еду и питье какой-нибудь наркотик,
и я уже нахожусь в состоянии транса? Ох, что же мне делать?


     Тут я закашлялась со страшной  силой,  потому  что от всех
этих ужасов как-то  забыла,  что иногда  и  дышать нужно, а  не
только затягиваться табачным дымом.  Прокашлявшись,  я швырнула
сигарету в пепельницу и слабым голосом спросила:


     - А  это  обязательно? Ну, в транс меня  вводить?  Я  ведь
совсем ничего  не  знаю!  Только  время  зря потеряете, честное
слово.


     "Баритон" с притворным сожалением развел руками:


     - Светлана  Васильевна,  вы,  конечно, женщина красивая  и
отважная, но в деловых вопросах, увы, ничего не понимаете. Я бы
и матушку мою родную допрашивал по  такому поводу исключительно
под гипнозом,  уж больно проблема у  нас серьезная. Так  что не
обессудьте!


     Он опять нажал  на кнопочку и впился серенькими глазками в
мое лицо, ожидая какой-то реакции.


     За реакцией дело  не стало. Как только я увидела человека,
вошедшего  в  комнату, первым моим побуждением было заорать  во
весь  голос  и  убежать  куда подальше. Сдержалась  я  каким-то
чудом, а скорее всего, меня просто временно хватил паралич.


     Испугалась  я,  конечно, не черной хламиды до  полу  и  не
треножника со свечами, который этот тип с явной натугой волок в
руке.  Живая  летучая мышь,  сидевшая  на  плече  гражданина  и
шипевшая,  как  змея,   тоже   не  произвела  на  меня  особого
впечатления, хотя я не питаю особой любви к  подобным… домашним
животинкам. В паралич  меня  ввергло выражение  лица  гипнотизера:
  абсолютно дебильное,  с  вытаращенными  глазами, растянутыми в
 идиотской улыбочке губами и  стекавшей  на подбородок слюной.
Похоже было на то, что господина медиума только что самого ввели
в глубокий транс,  при  этом полностью отключив ему мозги.  И  еще,
  похоже было, что без активной посторонней помощи он из этого состояния
вряд  ли  когда-нибудь  выйдет.  И  это   чудо-юдо  будет  меня
гипнотизировать?!


     Кошмарный тип повернул голову, и я с ужасом увидела за его
левым  ухом  сморщенную узловатую бородавку. Это же человек  из
моего сна!


     Я дернулась,  но "баритон" неожиданно обеими руками крепко
прижал мое бренное  тело к спинке кровати. Ласково пожурив меня
за излишнюю нервозность, он провозгласил:


     - Маэстро, пациентка в вашем распоряжении. Приступайте!


     Я слабо пискнула и встретилась взглядом  с безумным взором
"маэстро".  Бедная  моя ушибленная  голова  закружилась,  стены
комнаты словно  перекосились,  и  я  почувствовала, что куда-то
неотвратимо проваливаюсь. Возможно, в те самые тар-тарары... опять.



                ***


     И вновь я всплывала из каких-то темных глубин,  но на этот
раз все  происходило  иначе.  Туман,  колыхавшийся  перед моими
глазами, имел  густо-серый оттенок. Слух же восстановился почти
сразу: в череп  ввинтился чей-то хриплый крик, от которого меня
буквально мороз продрал  по коже. Я  дернулась, и с  моих  глаз
свалилась мокрая тряпка, которую я было приняла за серый туман.
Схватившись за  гудевшую,  словно  набатный  колокол,  голову, я
резко села.


     В комнате  было темно. Я оказалась  все в той  же кровати,
только вот одеяло  с  меня сняли,  и  я машинально натянула  на
коленки  полы  своего  голубого домашнего халатика.  Интересно,
который час? Неужели я  провалялась  в их пресловутом трансе до
глубокой ночи?


     Вспомнив о трансе, я, естественно, вспомнила и о кошмарном
"маэстро", и нервно  огляделась, боясь, как бы он не набросился
на меня снова. Но в комнате, кроме меня, никого не было. Кто же
так пронзительно заорал? Неужели его летучая мышь? Ой, в волосы
вцепится!


     Я  зашарила   безумным   взглядом   по  комнате,  случайно
взглянула в сторону окна  и  увидела ворону, сидевшую на ветке.
Наверное, она  мучилась от бессонницы:  широко  разинула  клюв и
завопила что было мочи. Я погрозила  ей  кулаком  и  отважилась
слезть с мягкой кровати.  На  цыпочках подошла к двери, которую
мои похитители почему-то оставили полуоткрытой, прислушалась...
Тихо.


     Возможно, сказались  последствия сеанса "маэстро",  потому
что я безбоязненно  выползла  в коридор и лунатической походкой
направилась  в  тот  его  конец,  где  поблескивали  освещенные
настенной лампой перила лестницы.


     Спустившись  на  один  пролет,  я увидела яркий  свет.  Он
широким потоком лился из распахнутой настежь двери. Я зашлепала
к  ней  босыми  ногами.  Словно  бабочка,  летящая на огонь,  я
наверняка бы вот  так запросто ввалилась в комнату, не заботясь
о том, что  там  кто-то может быть. Но  тут  я вовремя услышала
голоса, остановилась, словно налетела на стенку,  и задала себе
первый разумный вопрос: что это я такое делаю?  Зачем мне самой
лезть им в лапы? Лучше постою  за дверкой и послушаю, о чем мои
похитители беседуют!


     В голове  немного  прояснилось, колокольный звон в макушке
сменился отдельными  позвякиваниями.  Я  прижалась  к  стене  и
вытянула как можно дальше шею, пытаясь  заглянуть  в  щелку.  В
общем,  приготовилась  подслушивать и  подсматривать - в  лучших
традициях детективного жанра.


     Мне  удалось  увидеть  богато  накрытый стол. Он  стоял  в
центре комнаты,  и за ним я  без особого удивления  увидела всю
нечестивую компанию  моих  похитителей  во главе с "баритоном".
Гипнотизера  я  тоже  увидела.  Он скорчился в жалкой  позе  на
стульчике   у   стены,  и  весь  его  облик  поражал   какой-то
приниженностью. Летучая  мышь,  видимо,  улетела за пропитанием
или спряталась  в каком-нибудь могильном склепе, покинув своего
хозяина в минуту жизни роковую.  А минута господину гипнотизеру
явно выпала тяжелая.


     "Баритон" отправил в рот то, что было у него на вилке, и с
набитым ртом  прожевал  таковы слова:


     - Так ты  говоришь,  что  баба... ням-ням... действительно
ничего не знает?


     - Уверяю вас,  ничего,  -  торопливо забормотал "маэстро",
прижимая руки к груди. - Тут бессильно даже мое искусство, ведь
из пустой головы не извлечь информации.


     Это он про  меня?! Ну, наглец!  Хотя, в данной  ситуации  я
могла только порадоваться, что  мою  голову сочли пустой. И все
равно - наглец, и точка.


     - Искусство! - фыркнул "баритон". - Шарлатан ты...


     - Я  окончил  Академию  Черной  и Белой магии!  -  пискнул
гипнотизер, пряча, впрочем, глаза. Слюна больше  не пятнала его
подбородок, но впечатление  общей  дебильности осталось, и я не
удивилась тому,  что господа похитители откровенно усомнились в
его способностях.


     - Я с  самого начала говорил  - накачать бабу дурью, все и
выложила бы, -  проворчал  узкоглазый смуглый парень, косясь на
шефа.


     Шеф, то бишь, "баритон", досадливо сморщился:


     - Теперь, видно,  придется. Но это чревато. Еще скопытится
потом, а мы с трупом возись.


     Мамочка моя,  это ж они  про меня! Это меня они собираются
"дурью" накачивать?! И это я могу скопытиться!


     Я  осела  на  пол.  К   счастью,   бесшумно,   иначе   мои
приключения,  скорее  всего,  окончились  бы  уже  в  следуюшую
минуту.


     "Бежать, немедленно,  -  мелькнула отчаянная мысль. - Если
они прямо сейчас решат меня накачать дурью - я пропала!"


     Я  попыталась  встать  на  ноги,  но  тут до меня  донесся
волшебный голос главного бандита:


     - Ладно, завтра с утра  кольнем.  А ты, "маэстро", за свой
базар ответишь. Если после нашего укольчика девка все вспомнит,
не спасет тебя, дружок, никакая Академия - ни белой, ни черной,
ни зеленой магии.


     Бандиты  дружно  заржали,  и  под  этот   гогот  и  грохот
отодвигаемых стульев  я  успела  на  четвереньках  добраться до
лестницы.  Взлетев  по  ней  на  крыльях  ужаса, я бросилась  в
комнату, схватила одеяло, лежавшее в кресле,  залезла в кровать
и закуталась с головой.


     И  вовремя.  Спустя  буквально минуту похитители  тихонько
прокрались  в  комнату.  Кто-то  подошел  к  кровати  и  хрипло
прошептал:


     - Все в порядке, дрыхнет.


     - Она вставала,  -  тихо  сказал  "баритон",  -  замерзла,
наверное, и укрылась одеялом.


     - Она сейчас  ничего  не  соображает,  -  торопливый шепот
"маэстро", - после моих сеансов человек долго ничего не помнит.


     - Заткнись, еще разбудишь, - огрызнулся "баритон".


     - Не-ет, -  гипнотизер  тихонько  хихикнул,  -  ее  сейчас
пушкой не поднять. Часов до двенадцати дня проваляется в полной
отключке.


     Я сардонически улыбнулась  под  одеялом и от души пожелала
"маэстро" и всем остальным: "Чтоб вам лопнуть!"


     Бандиты ушли. В замке повернулся ключ.  Значит, путь через
дверь  мне  заказан,  да и вряд  ли  бы  я  решилась бродить по
коридорам этого  дома  с  риском  напороться  на кого-нибудь из
приспешников "баритона". А как обстоят дела с окном?


     Я заставила себя  вылежать  в кровати минут пятнадцать, на
всякий случай. Потом осторожно сползла  с  нее  и, прежде всего,
подкравшись к двери, послушала -  нет  ли  в коридоре часового?
Вроде бы, никого. На цыпочках я подошла к окну и отвела  в сторону
занавески.


     Ворона по-прежнему  сидела  на  ветке.  Увидев  меня,  она
вытянула  в  мою сторону  шею  и  разразилась  гневным  хриплым
карканьем. Я скорчила ей жуткую  гримасу  и  осторожно  подняла
шпингалет.


     Окно  распахнулась,   и   мои   разгоряченные  щеки  овеял
прохладный  ночной  ветерок.  Весьма  прохладный.  Я   невольно
поежилась в своем халатике. Было бы  гораздо приятнее совершать
побег июньской ночью,  а не сентябрьской, тогда мне, по крайней
мере, не грозила бы простуда! Но  выбирать  не  приходилось.  Я
шикнула на ворону,  и она с негодующим карканьем покинула ветку
и  полетела  прочь.  Я  перекинула  ноги   через  подоконник  и
попыталась дотянуться до этой ненадежной опоры. Наконец мне это
удалось.  Я   осторожно  подтянула  ветку  поближе  и  рискнула
перелезть на нее. Она заскрипела и прогнулась под моим весом, я
судорожно вцепилась в нее и поползла к черной массе ствола, еле
дыша.


     Через несколько  минут  я, вся исцарапанная, скорчилась на
земле у подножия дерева  и  прислушалась. Тишина. Ни лая собак,
ни звука шагов. Ну, Светлана Васильевна, - с Богом!


     Я  осторожно  пошла  в  темноту.  Луна   была  на  ущербе,
тоненькой белой дугой она  мерцала  в разрывах облаков. С одной
стороны, это оказалось  мне на руку: вряд ли кто-нибудь заметит
из окна, как я крадусь вдоль стены дома. Но, с  другой стороны,
мне самой ни  черта не было  видно, и приходилось  двигаться  с
максимальной  осторожностью,  чтобы не  налететь  на  очередное
дерево и не запутаться в каких-то чрезвычайно колючих кустах. К
тому же, я понятия не имела, куда идти: в кромешной тьме не было
никаких просветов, позволивших бы мне разглядеть подробности. В
доме не горело ни  единое окно. Я надеялась только на то,  что не
пропущу входа в эту  "малину",  иначе мне грозит кружить вокруг
ее стен до рассвета.


     Я завернула  за угол и увидела  крыльцо с горевшим  над ним
ночным  фонарем.  У крыльца стояли три машины,  и  свет  фонаря
играл на их лакированных крыльях. Жаль, мне это не подходит. Не
говоря уже о том, что машину я вожу с грехом пополам и только в
присутствии   мужа,   который,   сидя   рядом,   осыпает   меня
язвительными  замечаниями,   похищение  транспортного  средства
вызовет немедленную  погоню  и  скорую  расправу.  Придется мне
пешечком добираться  до дома... Вот только совершенно непонятно
- куда двигаться и сколько мне придется пройти?


     Фонарь   над   крыльцом   худо-бедно   освещал   ближайшие
окрестности. В его тусклом свете я заметила какие-то постройки,
явно  дачного  типа.   Да,   похоже,  меня  привезли  в  чью-то
загородную резиденцию...  Это  уже  хуже.  Убежав  из городской
квартиры,  я  бы уж как-нибудь сориентировалась по вывескам  и
 указателям на улицах  и добралась  бы  до дома, даже  если  бы
 меня  завезли,например, в Беляево или Митино.


     Я  заставила  себя  оторваться от относительно  безопасной
стены  дома  и осторожно  пошла  по  мокрой  траве  параллельно
подъездной дорожке. Ага,  вот и ворота. Надо как-то их отпереть
и пойти туда,  не  знаю куда, да еще  и  умудриться вернуться в
Москву... А это что такое?!


     Тишину  прорезал  звук,  который  был мне очень  знаком  и
который я меньше  всего ожидала здесь услышать. Это было ржание
лошади! Оно словно вдохнуло в меня  свежие силы, и я чуть ли не
бегом рванула в ту сторону, откуда донесся этот волшебный звук.


     Провидение   помогло   мне   найти  конюшню,  стоявшую   в
отдаленном  углу  обнесенной  забором  территории.  Я   мельком
удивилась,  почему  мои похитители не завели себе парочку  злых
собак для охраны такого благоустроенного местечка.  Или этот их
"маэстро", погружая клиентов в транс,  тем  самым  выполняет  и
охранные функции, потому что  никто  и не думает убегать? Тогда
я, похоже, стану для них исключением из правил.


     Ох, да ну их всех! Я с усилием отворила тяжелую деревянную
дверь.  Под  ногами  зачавкало,  я  прошла  несколько  шагов  и
уперлась  вытянутыми  руками  в деревянную перегородку.  Кто-то
фыркнул и сильно дунул мне в лицо.


     Седлать  лошадь  в  абсолютной  темноте - занятие  не  для
слабонервных. К тому  же,  я не знала, где  что  лежит, и искала
необходимые  элементы   упряжи   наощупь.   Боюсь,  Марьяна  бы
запрезирала  меня   навсегда.   В  конце  концов,  мне  удалось
поседлать эту кобылу  по крайней мере наполовину, хотя она явно
была  недовольна.  Я  шептала  ей  ласковые  слова  и  всячески
уговаривала, и,  наконец,  лошадь  неохотно  вышла  из конюшни. Я
накинула  повод  на столбик и на цыпочках  побежала  обратно  к
воротам.



     Страх  придал  мне  силы  Самсона.  Каким-то  образом  мне
удалось вытащить  из  металлических  петель огромный деревянный
брус, хотя  я чуть не  свалилась под его тяжестью. Руки саднило
от заноз, но  я не могла  позволить себе обращать  внимание  на
такие мелочи. Рысцой  вернувшись  к конюшне, я осторожно повела
лошадку к воротам и выбралась с опасной территории.


     За воротами  в  слабом  свете  луны  смутно белела полоска
дороги. Нет, это тоже не  для меня:  топот  копыт могут услышать  в
доме. Лучше отвести лошадь подальше, хотя бы на полкилометра, а
уж  потом  рискнуть  сесть  на  нее  верхом  и  рвануть подальше
отсюда!


     Так я и поступила. Кобылка оказалась  довольно послушной и
даже, похоже,  обрадовалась  неожиданной ночной прогулке. Я все
время  бормотала  ей  какую-то  ласковую чепуху, чтобы  она  не
вздумала заржать, и она спокойно шла рядом со мной. Наконец, по
моим подсчетам, мы достаточно отдалились от усадьбы бандитов. Я
перекрестилась дрогнувшей рукой и вскарабкалась в седло.


     - Давай! - шепнула я сама себе  и  сильно  ударила  лошадь
замерзшими исцарапанными пятками в тугие бока.


                ***


     Что  может  быть прекраснее скачки по полям,  по  лесам  -
"когда ощущение  свободы  и простора упоительно ширит грудь?.."
Именно   так,   или   схожим  образом,  выражались   утонченные
новеллисты  Х1Х  и   начала  ХХ  века,  труды  которых  я  имею
удовольствие  переводить.  Их бы  на  мое  место!  Поля,  леса,
свобода и  простор  присутствовали,  но  вот насчет упоительных
ощущений я бы  с  ними поспорила.  Ноги  у меня заледенели,  от
свежего ветра пробирала дрожь, а глаза почти вылезли из орбит в
попытке разглядеть, куда меня уносит резвая лошадка.


     "Благородный  скакун  ударял копытами  по  мерзлой  земле,
высекая  золотые   искры.   Легкая   вуаль  развевалась  вокруг
прелестного   лица   очаровательной   Изабеллы,   разгоряченной
скачкой.  Маркиз   де  Калломед  не  мог  удержать  восхищенных
возгласов,  когда  конь, повинуясь  воле  красавицы  баронессы,
выделывал  курбеты  или преодолевал  препятствия,  взлетая  над
ними, как на крыльях. Баронесса  лукаво  улыбалась  и,  твердой
рукой укрощая своего Баярда, посылала маркизу  нежные взоры, от
которых любовь в его груди  усиливалась  многократно  и  словно
огонь начинал струиться по жилам.


     Послышался  чистый  глубокий  звук  рога  -   приближалась
королевская охота..."

     (Антуан де Сент-Жар, "Приключения  маркиза  де Калломеда",
перевод с франц. С.В. Богдановой, Москва).


     Звука рога я, естественно, не услышала, поскольку короли в
наше время  несколько  повывелись. Но рев автомобильного мотора
прозвучал в ночи достаточно отчетливо. Погоня?! "Баритон" и его
сподручные обнаружили мой побег и ринулись следом?!


     Лошадь фыркнула, я комочком сжалась в седле и только чудом
не вылетела из него, когда кобылке вздумалось перескочить через
изгородь,  почти   невидимую  в  темноте.  Копыта  ударились  о
какое-то твердое  покрытие:  волей  случая лошадка выскочила на
грунтовку  или  даже на небольшое шоссе. Свет фар,  мелькнувший
неподалеку,  как  будто  подтверждал  это  предположение.  Я  с
усилием сдержала лошадь, которой не терпелось скакать дальше, и
пригнулась к  ее шее,  боясь, что машина эта -  по мою душу. Но
нет,  слава  Богу, она  спокойно  проехала  мимо  и  удалилась,
подмигнув мне габаритными огнями.


     Все, стоп, надо  передохнуть. Такие стрессы не для меня! Я
слезла с лошади,  отвела ее под какое-то дерево, намотала повод
на ветку и обессиленно опустилась на груду влажных листьев. Все
равно, я уже давно промокла  насквозь.  Одно  дело - кататься по
ровным  дорожкам   на   знакомой   лошадке  Марьяны,  испытывая
удовольствие и комфорт.  И совсем, знаете ли, другой коленкор -
мчаться сквозь ночь неизвестно куда, когда мокрые колючие ветки
хлещут тебя по физиономии, лошадь под  тобой  незнакомая,  а  к
тому же еще зуб на зуб не попадает и от ужаса мутится в голове!


     Мне  надо  как-то   добраться   до  Москвы.  А  для  этого
необходимо определиться  с направлением. Вполне может быть, что
до сих  пор я весьма  резво удалялась как раз в противоположную
от  столицы   сторону.   Значит,   первоочередная  моя  задача:
разыскать любой населенный пункт и выяснить, как далеко от него
находится Москва.


     С логикой у меня пока  что  все в порядке, невзирая на  их
идиотский  "транс".  Прибавить бы  к  этой  самой  логике  хоть
немного уверенности, что я не заблужусь - цены бы мне  не было.
Ладно, так или иначе, надо  куда-то  двигаться,  иначе я совсем
окоченею!


     Я с  усилием  вновь  вскарабкалась  на  лошадь, выехала на
дорогу, по которой удалилась  машина,  и задумалась. В какую же
сторону мне направиться? Направо или  налево?  Что  за  темень,
ничегошеньки не видно! Хотя... вон там, далеко, вроде бы что-то
светится.  Может,  там поселок? И машина поехала  именно  в  ту
сторону. Рискну!


     Копыта  звонко  застучали по  дороге,  и  моя  лошадка,  к
счастью, почти не  утомленная  ночной прогулкой по полям и
лугам, бодрой рысью поскакала вперед.


     Надеюсь, мне удалось удалиться на достаточное  расстояние.
Потаскала  меня  лошадка по  лесу  изрядно:  с  момента  побега
прошло,  по  моим   подсчетам,   около  двух  часов.  Но  может
оказаться,  что  я до сих пор болтаюсь  поблизости  от  осиного
гнезда,  объехав   окрестности   по  широкой  дуге.  Надо  быть
предельно  осторожной,  чтобы не попасть в их лапы  повторно...
Ага, вот и приехали! Так, что  это?  Какая-то  табличка.  Белая
табличка на придорожном столбе, а  на  ней  при свете одинокого
фонаря  читается  выведенное  синей краской забавное  название:
"Рыжики". Деревня или поселок!


     Я  вновь  слезла  с  лошади  и   повела   ее   в   поводу,
прислушиваясь к каждому  звуку.  Но поселок сладко спал, только
тихонько побрехивали  собаки.  Зато  вдруг  звонко  заржала моя
лошадь! Испугавшись, я быстро свернула в какой-то переулочек.


     - Проклятая ты скотина, - свирепым шепотом  обратилась я к
этой негодяйке. - А ну, тихо!


     Послышалось сопение,  и чья-то большая тень загородила мне
дорогу. Прежде чем  я  упала в  обморок  от ужаса, моя  кобылка
ласково всхрапнула, и тень ответила ей тем же  звуком. До моего
помраченного сознания  дошло,  что  моя лошадь просто встретила
существо своей породы.


     Пока они обнюхивались, я пришла в  себя.  Эдак  и  инфаркт
схлопотать  недолго,  а  такой  роскоши я сейчас не  могу  себе
позволить. Мне надо добраться  до  Москвы живой и здоровой, там
мои друзья уже,  небось, с ума  сходят!.. Куда же  все-таки  Лева
спрятал снимки? Удалось ли Марьяне отправить Андрея и Кирюшку в
безопасное место? Улетел ли в Тюмень господин Харитонов? А если
их всех тоже захватили бандиты?..


     Нет, мне  сейчас  никак  нельзя  поддаваться  панике.  Вот
окажусь  в  Москве, тогда и стану нервничать. Окажусь...  легко
сказать! Интересно, где находятся эти самые  Рыжики? Может, они
вообще где-нибудь  во  Владимирской  области,  или,  скажем, по
Савеловскому направлению!


     Видимо,  придется  мне на  свой  страх  и  риск  разбудить
каких-нибудь аборигенов. И, рискуя вызвать подозрения  странным
своим  видом  и  неурочным  появлением перед их  очами  поздней
ночью, как-то уговорить их довезти  меня  до  Москвы - за хорошие
деньги. Ой, а  заплатить-то я смогу, только добравшись до дома!
Боюсь, аборигены не поверят мне в  долг  или  вообще  откажутся
помочь. Как бы они меня  не  повязали и не отправили в  полицию
или в  сумасшедший дом! Я бы сама так  поступила, если бы среди
ночи меня подняла с кровати подозрительная баба, исцарапанная и
растрепанная, прискакавшая на явно украденной лошади и живописно
облаченная  лишь  в тонкий домашний халатик -  это  в  середине
сентября!


     Стоп! Рассуждения только лишат меня мужества. "Так трусами
нас делает  раздумье",  -  как  совершенно  справедливо заметил
гражданин Гамлет.  Отбрасываю  всяческие  колебания и стучусь в
первое попавшееся окно.


     Я  огляделась.   Глаза  уже  привыкли  к  темноте.  Первое
попавшееся окно находилось не далее как в паре  метров от меня.
Я  стояла   в   узком  переулочке  возле  деревенского  домика,
оставалось только подойти к нему и  постучать  по  белевшему  в
сумраке наличнику.


     Я  набросила  повод своей  лошадки  на  столбик  забора  и
подошла к окну, стараясь унять  бешено  колотившееся  сердце.  А
вдруг на меня собак спустят? А вдруг... Хватит,  я же запретила
себе всяческие размышления! Зажмурившись изо всех сил, что было
совершенно излишним в окружавшей меня темноте, я сжала дрожащие
пальцы в кулак и три раза стукнула по раме окна.


     Тишина.


     Я постучала еще три раза, уже  погромче.


     В  окне  зажегся слабый  свет.  Кто-то  приник  изнутри  к
стеклу, пытаясь разглядеть, в чем дело.  Я торопливо пригладила
растрепавшиеся  волосы  и   попыталась  изобразить  приветливую
улыбку.  Наверное,   моя  нервная  гримаса  отпугнула  бы  даже
людоеда,  но  человек  в  окне  проявил   неожиданную  прыть  и
распахнул его так быстро,  что  я еле успела отскочить. Высокая
фигура перевалилась  через  подоконник, и я услышала изумленный
донельзя мужской голос, показавшийся мне смутно знакомым:


     - Светлана  Васильевна?  Я  сплю  или брежу? Как  вы  сюда
попали?!


     - Э-э... - я открыла рот и попятилась. Кто  это? Откуда он
меня знает? Может, это я сплю или брежу?


     В  мгновение  ока мужчина выпрыгнул из окна и  остановился
передо мной,  широко  разведя руки, словно намеревался схватить
меня в охапку.


     - Я  кричать   буду!   -   пискнула   я,   уверенная,  что
нарвалась-таки на кого-то из бандитов.


     - Вы меня не узнаете? Но  вы  же искали тут меня? Что  все
это значит? - мужчина буквально засыпал меня вопросами.


     Сумасшедший он, что ли?  Как это - я искала тут... ЕГО?


     - А к-кто в-вы так-кой? - просипела  я, готовая обратиться
в паническое бегство.


     - Как - кто? Герман Петрович, психотерапевт, я же приходил
к вам на днях... Вам плохо?


     Он ошибся. Мне  было хорошо, хотя по моему поведению этого
никто  бы  не  сказал: я с  размаху  села  на  землю и залилась
нервным смехом.



                * * *



     - Убежать от  бандитов,  полночи  проплутать по незнакомой
местности;  в  конце концов,  попасть  в  Рыжики...  мало  того,
ухитриться постучать  именно  в  мое окно! Светлана Васильевна,
примите мои искренние поздравления: вас хранит само Провидение.
Как  врач,  я  предлагаю  по этому поводу принять  лекарство - с
тостом за вашу удачу.


     Я охотно согласилась и приняла "лекарство"  - выпила рюмку
коньяка. Мне было тепло,  уютно  и спокойно. Доктор одолжил мне
теплую  одежду,   укутал   в   одеяло,  накормил.  История  моя
взбудоражила его до крайности, и он обещал помочь мне всем, чем
сумеет.


     Разумеется, в  подробности  я  его  не  посвящала.  Просто
кратко  заявила,  что  невольно  стала  обладательницей  некоей
важной информации, которую попытались из меня вытянуть обычными
для мафии способами.  Подробно  рассказала только о "маэстро" и
том жутком впечатлении, которое он на меня произвел.


     Герман   Петрович    отчего-то   помрачнел   и    принялся
выспрашивать, что я еще про этого типа помню. Имя, например? Но
бандиты  его  по  имени  не  называли.  Просто  -  "Маэстро". Я
насколько могла подробно описала его  дикие  манеры  и  мерзкую
внешность, не забыв и о бородавке за левым ухом.


     - Я  уверен, что  это мой бывший сокурсник, Пашка Филяров, -
сказал Герман Петрович. - Была у него бородавка  за левым ухом,
а уж склонность к дешевым эффектам  водилась за ним всегда.  Мы 
даже фамилию его произносили  не иначе, как Фигляров. Значит, вот
 до чего опустился,  прохвост - на  мафию работает! И какой из него
гипнотизер?  На   одних  "тройках"  ехал,  еле-еле  до  диплома
дотянул. "Рука" у него наверняка была, ведь в медицинском очень
высокие требования,  троечники  у нас долго не задерживались...
Впрочем, Бог с ним. Светлана, чем я могу вам помочь? Я понимаю,
что вы не можете  пересказать  мне все детали вашего запутанного
приключения. Но, может быть,  я  смогу что-нибудь сделать, и не
будучи  в  них посвященным? Например, позвонить вашим родным  и
друзьям?


     Я  задумалась.  Похитили  меня...  да,  позавчера,   около
половины восьмого вечера. Полдня я провалялась  без сознания от
удара  по  голове.  Потом  "маэстро"  вырубил   меня  часов  на
пять-семь. Затем  мне удалось сбежать. Сейчас половина третьего
ночи. Почти  двое суток мои друзья  и родные не  имеют понятия,
куда я пропала и почему. Хотя... Куда я девалась, они, конечно,
не  знают,  а  вот почему -  им  уже  могли  объяснить. И могли
пригрозить,  что  убьют меня, если Лева не  отдаст  им
заветные кусочки пластика.


     Значит,  прежде  всего  надо  выяснить,   отдал   он   им   эти
"драгоценности", или еще  не успел. Потому что у меня неожиданно
проклюнулась идея: как обезопасить всех нас раз и навсегда, при
этом отдав карту памяти не бандитам, а в совсем другие руки.


     Герман Петрович пристально наблюдал за сменой выражений на
моем лице.


     - Спасибо  вам,  я  сама  им  позвоню.  У  вас  здесь есть
телефон?


     Вместо  ответа   врач  протянул  мне  мобильную  трубку  и
деликатно вышел в другую комнату.


     Сказать, что Лева был потрясен - ничего не сказать. Он так
орал,  что  я  боялась  оглохнуть.  В  трубку было слышно,  как
Марьяна пытается его  успокоить.  С трудом мне удалось вдолбить
моему  приятелю,  похоже,  навсегда   расставшемуся   со  своим
знаменитым спокойствием, что говорю я по  платной  связи  и  не
стоит разорять человека, оказавшего мне помощь.  Поэтому я буду
спрашивать, а Лева пусть только отвечает - по делу и  как можно
короче! А ужасы и восторги, равно как и  прочие эмоции, отложим
до  скорого  личного свидания. Наконец, он внял моим просьбам и 
сказал,  что теперь, кажется, может говорить спокойно.


     Сказал  он   такое,   от   чего   лично   мое  спокойствие
улетучилось.


     Господин Харитонов Ляльку в Москву не  привез. Более того,
он тоже пропал!


     Герман Петрович, поняв по моему лицу,  что вновь произошло
нечто  страшное,  выдвинул предложение:  немедленно собираться,
ехать  в  Москву и выяснять все  на  месте. К тому же,  бандиты
по-прежнему обретались  где-то  неподалеку.  Я приняла любезное
предложение  и  села   в   его  машину,  полная  самых  мрачных
предчувствий.


     Из  машины  я  с  разрешения  Германа  Петровича  еще  раз
позвонила Леве. Он сказал, что  Андрей  и Костик как раз в  эти
минуты летят в  самолете  по направлению к популярному морскому
берегу.  Предупредив  мой вопрос, Лева добавил, что берег  этот
расположен не в южных широтах, а отнюдь наоборот. Конспиратором
заделался! Но,  может, так и  надо? Во всяком случае, я поняла,
что речь  идет о Прибалтике, хотя  какими путями Марьяна  и Лев
добыли  туда  билеты и  прочее,  оставалось  загадкой.  Но  эта
загадка меня пока что не занимала. Родные будут в безопасности,
а это главное.


     Занимало  же  меня, разумеется,  таинственное исчезновение
Ляльки и Олега Романовича  Харитонова.  Самой, что ли, в Тюмень
отправиться на  их  поиски?  Найти  ЭТИХ,  ворваться и... Очень
смешно! Только от НИХ убежала, и вновь меня тянет на подвиги! И
потом,  как я  ИХ  найду? А впрочем...  один  способ, может,  и
существует. Голова моя, ушибленная  подручными  "баритона", все
еще побаливала, но я принялась и так и  эдак крутить неожиданно
возникшую идею.


     Погруженная  в  размышления,  я  не  замечала  времени,  и
очнулась, когда Герман  Петрович  спросил меня перед въездом на
МКАД:


     - Куда вам, Светлана?


     - Отвезите, пожалуйста, по  этому  адресу... - и я назвала
Левушкину улицу. Раз уж моих родных дома нет,  поеду-ка я прямо
к ребятам.


     По выражению, которое, как утверждал писатель
Анатолий Рыбаков,  суют куда попало  все без исключения
графоманы, "занималась  заря".  В первых лучах этой бледненькой
сентябрьской зари мы наконец добрались до Левиного дома.




                * * *




     Когда восторги моих друзей утихли и я смогла перевести дух
после их жарких  объятий,  мы вчетвером кое-как разместились в 
маленькой кухне супругов Мирошенко и принялись обмениваться
 информацией.


     Сага  о   моих   ночных  похождениях  вызвала  у  моих друзей
 бурю эмоций. Причем, если Лева  в основном восторгался
моей отвагой  и  везучестью, Марьяна скорее стремилась устроить
мне разнос  за  неправильное  обращение  с  упряжью и абсолютно
неспортивный стиль  моей  эскапады.  Но  самые  сильные чувства
вызвало сообщение  Германа  Петровича  о его бывшем сокурснике,
Пашке  Филярове,  который  ныне  работал на мафию  под  кличкой
Маэстро.


     - Значит,  он так  и  не сумел погрузить  тебя  в транс?  -
переспросил Лева.


     Я пожала плечами:


     - Между нами, девочками,  я  вообще не могу понять, почему
мои похитители держат этого Маэстро на службе? Не  знаю, что он
вытворял с другими "клиентами", но со  мной  у  него  получился
явный прокол. Халтура! Кстати,  сам  шеф, тот дяденька с дивным
баритоном,  назвал   Филярова  шарлатаном.  Не  думаю,  что  он
способен даже кролика загипнотизировать.


     - Выдвигаю версию, -  подал  голос Герман Петрович. - Судя
по   словам   Светланы,   наш  Маэстро  наверняка   употребляет
наркотики: вспомните только слюну на подбородке и дикий взгляд.
Он  мог  незаметно для  своих  хозяев  подкалывать  или  просто
"угощать" клиентов  небольшой  дозой,  например, скополамина, а
потом изображать гения-экстрасенса.


     Я невольно содрогнулась:


     - Ох,  слава  Богу,  что  меня он не уколол!..  А  кстати,
почему он этого не сделал?


     - Так твой "баритон" сам  держал  тебя за плечи, у Маэстро
просто не было возможности, -  пояснила  Марьяна.  -  Наверное,
укольчики он делал предварительно и, конечно,  в глубокой тайне
от шефа.  Похоже, Герман Петрович,  вы весьма близки к истине в
своих предположениях.


     - Света, твой сон и живопись косметикой на брюхе оказались
пророческими, -  неожиданно заявил Лева.  – И, хотя я к подобным
явлениям  отношусь  резко отрицательно, похоже, ты таки сама  у
нас медиум. Увидь, где сейчас  Лялька  и  Харитонов, очень тебя
прошу!


     Я разозлилась, как Горгона. Марьяна, как сразу выяснилось,
тоже - орать на Леву  мы  начали  одновременно. Этот провокатор
небрежно отмахивался  и  ждал,  когда  мы  выдохнемся, а Герман
Петрович    наблюдал    за    вспыхнувшим    скандальчиком    с
профессиональным интересом психотерапевта.


     Наконец,  я  устала вопить  на  Леву  и  для  разнообразия
закричала уже на Марьяну:


     - Между прочим,  твоя  была  идея  -  отправить за Лялькой
этого банщика!


     - А какая была разница, кого  отправлять,  раз  все  равно
человек наверняка пропал бы? - парировала Марьяна. - Тем более,
что больше никого  и  не  было. У меня, знаешь  ли,  бандиты  в
знакомых не числятся!


     Тут Герман Петрович постучал по столу, чтобы привлечь наше
внимание, и веско произнес:


     - Тихо, тихо! Важно совсем иное: КАК бандиты могли заранее
узнать, что за вашей подругой Еленой кто-то полетит в Тюмень?


     Мы  с  Марьяной сразу  заткнулись  и  дружно  выкатили  на
Германа Петровича глаза. Лева звучно  крякнул  и  с силой потер
затылок:


     - А хороший вопрос, честное слово!


     Первой пришла в себя Марьяна и решительно заявила:


     - Лично я никому об этом не трепалась.


     - Я  тоже,  - пискнула я, лихорадочно роясь в  собственной
памяти  и  холодея  от  одного  предположения,   что  могла  по
рассеянности кому-то  что-то  где-то  ляпнуть... Нет, не могла!
Все-таки, не могла  -  на  это у меня просто  времени  не  было.
События развивались столь стремительно, что  никто  из  нас,  и
господин Харитонов в  том числе, не успели бы проболтаться. Это
без учета того, что все понимали, как опасно об этом болтать,
что начисто исключало утечку информации с нашей стороны.


     Я поделилась своими соображениями с друзьями и спросила:


     - А  кстати,  кто еще, кроме сотрудников редакции и  нашей
компании, знал, что Ляля в Тюмени?


     Несколько минут мы все напряженно  думали,  морща  лбы,  а
потом Марьяна вскочила со стула и закричала:


     - Как кто - Маргарин! Она  же  ему  телеграмму о сломанной
руке прислала, забыли уже?!


     Я так и  осела  на стуле. Боря-Маргарин совершенно вылетел
из моей травмированной  головы. После того, как Лева убедил его
отправиться  на  почту   и   устроить  там  скандал  по  поводу
принесенной ночью телеграммы, этот моральный калека больше меня
не тревожил, я и успокоилась. А вот он-то мог протрепаться кому
угодно! Более того,  если  за всеми нами следили,  то  и за ним
вполне мог пойти кто-то из НИХ, «довести» Маргарина до почты и
своими ушами услышать, как Боря закатывает истерики, поминая Тюмень
 и бывшую
супругу!


     Марьяна в очередной раз взяла власть в свои руки.


     - Поехали, - кратко приказала она и пошла в прихожую.


     Мы нестройной толпой  двинулись  за ней. Я попыталась было
выдвинуть робкое возражение:  мол, еще очень рано, в шесть утра
наш  Боренька  третий сон досматривает (в фотоателье он  обычно
появлялся не раньше десяти утра). Но Лева с Марьяной меня сразу
заклевали, а Герман Петрович успокоительно похлопал  по плечу и
сказал:


     - Ничего, если  ваш  Боря  испугается неурочного визита, я
ему капелек налью и таблеточку дам - закусить.


     В итоге,  мы поехали на двух  машинах, на этом  с неведомой
мне целью настояла Марьяна. Впрочем, она  права!  Раз  уж  наша
тихая доселе  жизнь  неожиданно  начала  бурно  развиваться  по
законам детективного  жанра, вторая машина может пригодиться.


     К тому же, не исключено, что Боренька вовсе не дома ночует,
а у  какой-нибудь  клиентки, зашедшей в фотомастерскую сделать,
скажем, снимок  на  удостоверение,  и пленившейся романтическим
обликом нашего  горя  лукового.  Подобные  случаи происходили с
Маргарином  примерно  раза два-три  в  месяц,  и  он  неизменно
вспыхивал, шел навстречу  клиентке с большой охотой (еще бы!), а
матушка его начинала надеяться, что  ее  бесценное  чадо  вновь
женится и уже, как она  выражалась,  "на  нормальной".



 Но, увы, после  второго,  максимум третьего, свидания с Борей
падкие  на внешние мужские данные  барышни  отчего-то  резко 
к  нему охладевали и уклонялись от  дальнейшего развития  отношений.
 Видимо, попадались как раз сплошь нормальные и быстро просекали,
 что  с  внешностью-то  у Маргарина  полный  блеск,  а  вот с
букетом присущих  ему  черт характера просто  невозможно  находиться
 рядом долгое время без риска свихнуться. Боря же, конечно, как
 обычно, ничего усвоить не  мог, и  в очередной  раз  прибегал ко
 мне или  к Ляльке  с душераздирающим рассказом  о  том,  как  его
 бросила очередная красавица - разумеется, без малейшего повода с
его стороны.


     В четверть седьмого  мы вошли в подъезд и пешком поднялись
на  третий  этаж,  где  обитали  Нина  Ивановна Маргорина и  ее
непутевое чадо. Вздохнув, я оттерла Марьяну плечом и решительно
позвонила. А то посмотрит Боря  в  глазок,  увидит  разъяренную
физиономию нашей  укротительницы  скакунов -  и  вовсе  дверь не
откроет, забаррикадируется  в  квартире, а на переговоры вышлет
матушку. Если Ляльку наш Маргарин гордо  презирал и побаивался,
меня уважал  и боялся гораздо  сильнее, то уж перед Марьяной он
откровенно трепетал и всячески избегал тесного с ней общения.


     - Отойдите  от  двери,  не  пугайте  идиотов,  -  сердитым
шепотом приказала  я  членам нашей компании, которые навалились
мне на спину и буквально дышали в затылок. - Его матушка решит,
что это  бандитский налет! Вам что,  хочется с полицией  с утра
пораньше объясняться?


     Они отступили, и в этот момент кто-то открыл дверь.


     На этом  неизвестном  мне  человеке  почему-то была надета
любимая пижама  Маргарина  - голубенькая, в детских рисуночках:
птичках,  котиках,   мячиках   и   автомобильчиках.  Вы  видели
когда-нибудь  взрослого  мужика,  который на четвертом  десятке
добровольно бы надел подобный шедевр? А Боря пижамку эту обожал
и дома практически не  вылезал  из нее. Иногда, правда, надевал
поверх  нее  халат - махровый, ядовито-малинового цвета и  тоже
разрисованный: белыми, желтыми и голубыми цветочками.


     Существо  мужского  пола, почему-то оказавшееся  в  Бориной
 пижаме, уставилось на меня перепуганным взором, открыло рот,
пискнуло и вдруг опрометью  бросилось  из  прихожей  в  комнату,
 прикрывая голову руками. Я застыла столбом на  пороге,  не  понимая,
 что происходит, и  тут Марьяна резко  пихнула меня в спину, чуть не
свалив на  пол. Я отлетела  к стене, а боевая подруга метнулась
за незнакомцем с громким криком:


     - А ну, стой! Борис, если запрешься  в  комнате,  я  дверь
вышибу!


     - Какой Борис? - ошалело спросила я  у Левы, подхватившего
меня под руку. - Это же чучело какое-то, что твоя жена несет?


     - Наш  Борис,  какой же  еще!  - и  Лева  поволок меня  по
коридору. - Ты  что, не узнала  Маргарина? Я, правда,  тоже  не
сразу его опознал, кто-то над ним здорово поработал!


     Вместе  с  Левой и  Германом  Петровичем  мы  ввалились  в
комнату и увидели Марьяну, в грозной позе стоявшую над диваном,
на котором  корчилось и захлебывалось горючими слезами существо
в Борькиной пижаме.


     Я  подошла  поближе  и  тронула  его  за  плечо.  Существо
дернулось,  повернуло  голову, и  только  тут  я  с  изумлением
увидела, что это действительно наше "сокровище".  Но, Боже мой,
в каком оно было виде!


     Помните забавный мультик "Как грибы с  горохом воевали"? А
помните, что сделал с красавцем Мухомором Царь Горох, явившийся
к нему под видом мастера-визажиста и обкорнавший его до степени
абсолютного  уродства?  Вот ровно то же самое какие-то  изверги
сотворили с нашим бедным Маргарином!


     Роскошные каштановые кудри бесследно  исчезли,  вместо них
на Бориной  голове  торчали  отдельные  жалкие  клочки и горели
свежие порезы.  Похоже,  его  сперва  обкорнали,  как барана, а
потом  еще  и  побрили  обычным безопасным лезвием, к  тому  же,
наверняка, острым. Мало  того,  эти садисты от эстетики написали
на   обнаженном   черепе   чем-то   несмываемым   выразительное
лаконичное слово из народного словаря. Ярко-алое, оно полыхало,
как пожар, на бедной Маргариновской макушке.


     Физиономия тоже  оставляла  желать  лучшего:  нос  у  Бори
посинел  и  распух,  оба  глаза  были  подбиты и вовсю  светили
"фонарями", на щеках алели царапины, а во рту, похоже, стало на
несколько зубов  меньше.  Неудивительно,  что  я  не узнала это
пугало  огородное  ни с первого, ни даже  со  второго  взгляда.
Больше  всего  он был похож на жертву привокзальных  "разборок"
между бомжами -  когда  в  ход идут битые бутылки  и  доски  от
забора с очень большими гвоздями.


     - Ма-ма-ма-ма-ма! - выл  изуродованный Маргарин, прикрывая
дрожащими  ладонями  оскверненную голову, и мне даже стало  его
жалко.


     В отличие от меня, Марьяна  жалостью  к  пострадавшему  не
прониклась, скорее,  наоборот,  пришла  в ярость. Сильно тряхнув
его  за  плечо, отчего у Маргарина во  рту  явственно  клацнули
уцелевшие зубы, она с тихой свирепостью спросила:


     - Значит,  это  ты  протрепался,  что твоя бывшая  жена  в
Тюмени? Предатель!


     - А что я мог сделать?! - неожиданно во  весь голос заорал
Борис, резко  садясь на диване.  - Они же меня избили, сволочи,
их же три человека было! А потом... - тут взгляд его встретился
с  собственным  отражением  в  большом  трюмо,  стоявшем  возле
дивана.  Вынести душераздирающее  зрелище  своей  исковерканной
супервнешности Маргарин  не  смог:  повалился  обратно на диван,
зарылся головой в подушки и завыл еще громче.


     Крякнув,  Герман  Петрович  решительно  оттер  Марьяну  от
кровати:


     - Ну вот  что, друзья, посидите-ка на  кухне, а я  с вашим
Борей пообщаюсь. В таком состоянии от него толку мало.


     Лева,  во  время  этой  сцены молча стоявший  у  стеночки,
кивнул врачу и подхватил нас с Марьяной под ручки:


     - Правильно,  пошли отсюда.  Борьке  сейчас  действительно
нужна медицинская помощь. Кстати, а где же Нина Ивановна?


     - Уехала-а к  се-естре  в  Во-оро-онеж,  -  провыл  из-под
подушек Маргарин. - Все-е из-за ва-ас!


     - Тихо-тихо,  -  заворковал над ним Герман Петрович, -  не
волнуйтесь, все будет хорошо, вот  сейчас  мы  выпьем  капелек,
ну-ка, ну-ка...


     - Тьфу!  -  смачно  выразилась  Марьяна,  поворачиваясь  и
выходя из комнаты.


     Я была с ней полностью согласна: действительно - тьфу!


                * * *


     Герман Петрович  провозился  с  нашим чудом-юдом не меньше
часа. За это  время мы истребили  все имеющееся у  Маргарина  в
наличии печенье, а от чая у нас вполне могла развиться водянка.
Моральное состояние тоже оставляло желать лучшего:  совместными
усилиями мы  запугали  друг  друга до полусмерти разнообразными
кошмарными  предположениями  о том, кто, когда и каким  образом
расправился с нашей Лялькой и бедным Харитоновым.


     Почувствовав,  что   волосы  мои  уже  начинают  седеть  и
Зловеще шевелиться  на  голове, как у Медузы Горгоны,  я  резко
 призвала  Марьяну  и  Леву к порядку:


     - Все, довольно! Хватит ужасы выдумывать, лучше дождаться,
пока Герман  Петрович  приведет  в  порядок  нашего общипанного
гуся, и спокойно - спокойно, поняла, Марьяна? - расспросить его
обо всем.


     - Так  он  и расскажет! - Марьяна фыркнула, с  отвращением
заглянула в чашку с чаем и с легким стоном отставила ее от себя
подальше. - Этот кретин  рта  не раскроет, пока новой шевелюрой
не обрастет, могу поспорить.


     - Лев,  уйми  свою  супругу,  а то я буду  вынуждена...  -
обратилась я к Левушке, но договорить не успела.  И слава Богу,
а то наверняка  бы ляпнула глупость  вроде того, что  они  меня
утомили и я, пожалуй, скоро захочу обойтись без их помощи.


     Герман Петрович ввел в кухню несчастного  Маргарина. Вид у
Бореньки  стал   чуточку   получше.   Пострадавшую  голову  он,
Наверняка,  по  совету  врача,  прикрыл  кепочкой,  царапины  на
физиономии были  чем-то смазаны и аккуратно заклеены пластырем,
даже "фонари" под глазами уже не так ярко  семафорили. В глазах
вместо  первобытного  ужаса появилось  что-то  вроде  проблеска
мысли, чему я изрядно в душе порадовалась.


     Маргарин  свалился  на  стул  возле двери, бросил  на  нас
затравленный взгляд,  сгорбился и уставился на собственные ноги
в мягких тапочках. Герман Петрович подмигнул нам и  сел рядом с
клиентом, как верный пес на шухере. В руке у него  был какой-то
флакончик, видимо, те самые "капельки".


     Марьяна грозно свела брови и уже открыла было  рот, но тут
же захлопнула его, зашипев сквозь зубы: это я с силой наступила
ей  на  ногу. Лева  закурил,  Боря шевельнулся  на  стуле, и  я
заботливо предложила ему сигаретку.


     От моего  ласкового  голоска  Маргарина  слегка повело, но
сигаретку он взял  и осторожно затянулся, корча дикие гримасы и
всем своим видом демонстрируя, как ему  больно. Впрочем, сейчас
ему  действительно  больно, напомнила я себе, и начала  допрос.
Надутая  Марьяна  уступила  мне  инициативу, поняв, что  на  ее
вопросы  Маргарин  наверняка  отвечать  откажется,  потому  что
самое, по его мнению, страшное  с ним уже сделали.


     Сквозь  стенания,  писки  и  вскрики,  а  также  невнятные
оправдания и  столь же невнятные  угрозы в наш адрес со стороны
пострадавшего    Бореньки,   перед    нашими    очами    начала
разворачиваться драматическая картина происшедшего.


     Я оказалась  права:  поймали  Маргарина возле почты, когда
он, наоравшись  на  невозмутимых  служащих в свое удовольствие,
вышел на  улицу, распаренный от  праведного гнева. Тут к нему и
подошли "эти типы", нежно взяли под белы руки и в мгновение ока
запихнули в страшный черный джип.


     - Они меня  сразу  по  носу  стукнули!  - провыл Маргарин,
шмыгая своим  посиневшим органом обоняния и бережно прикладывая
к нему платочек. - Я еще ни слова сказать не успел, а они сразу
по носу как врежут! Знаете, как больно было?!


     Марьяна поморщилась, но промолчала,  а  Лева неопределенно
хмыкнул и пробурчал что-то сочувственное. Я  грозно зыркнула на
супругов Мирошенко и терпеливо попросила Борю продолжать.


     Боря  трагически  закатил  глаза,  прошмыгался  и   поехал
дальше.


     Шустрые мальчики с полчасика покатали Маргарина по городу,
предварительно заботливо завязав ему глаза и надев наручники, а
потом впихнули в чью-то роскошную  хату  и сдали с рук на  руки
молчаливому амбалу  в черной коже.  При виде этого циклопа - на
одном  глазу  у амбала красовалась зловещая шелковая повязка  -
Борис чуть не помер  на месте от ужаса. Амбал все так  же молча
сграбастал клиента за шиворот, протащил по коридору и впихнул в
очень  большую,  ярко  освещенную  комнату,  выглядевшую,   как
расширенный  филиал  Лувра  или  Эрмитажа.


     Ослепнув от  света  громадной  люстры,  ошалев  от  обилия
восточных  ковров,  китайских напольных  ваз,  мебели  красного
дерева и кошмарного количества фарфора и хрусталя, которым были
битком набиты  полки и этажерки, Борис  пришел в себя  от того,
что его усадили на нечто  очень жесткое и  неудобное. Он скосил
глаза  и  с  изумлением  увидел,  что  под  его  мягким  местом
находится  грубая  сосновая  табуретка,   которые   были  очень
популярны годах эдак в сороковых-пятидесятых, преимущественно, в
коммунальных  квартирах.  Среди  всей  этой  роскоши   подобное
произведение столярного искусства выглядело так же нелепо, как,
скажем, бородавка на лице Аполлона. Борис машинально попробовал
поерзать  и  чуть  не  заорал:  коварная  заноза или не  менее
коварный  гвоздь,  в  общем,  что-то  очень  острое  немедленно
заявило о себе.


     - Что, родной,  неудобно? - вкрадчиво спросил чей-то голос
за его спиной.


     Борис судорожно обернулся и вновь чуть не помер.


     На человеке,  бесшумно  подкравшемся к Маргарину со спины,
был надет просторный белый балахон до пола. Сложная вышивка, по
словам  Бори,  изображала  все  того же проклятого  кентавра  с
копьем, которым он  тыкал  в бедное съежившееся головоногое. Но
это бы еще ничего - мало ли как могут одеваться владельцы таких
квартир... и таких  табуреток, это, в конце концов, дело вкуса.
Напугало  Бориса  то обстоятельство, что  человек  оказался  в 
черной  маске, глухой, как  рыцарское  забрало,  в  прорезях
 которой сверкали фанатичным блеском обведенные черным контуром
глаза.


     - Я сразу понял, что  он  - псих, сумасшедший! - тоненьким
голосом    выкрикнул    Борис,   прервав    свои   впечатляющие
воспоминания. - Как вынул бы  ножик  да пырнул бы меня прямо  в
живот! Вас бы на мое место...


     - Не пырнул  же,  -  не  выдержала  Марьяна, произнеся эти
жестокие слова с явным сожалением.


     Я показала ей кулак, выразительно  постучала  по  ее  ноге
своей туфлей и увещевательно обратилась к Маргарину:


     - Боречка, не  обращай внимания, рассказывай,  пожалуйста,
дальше. О чем этот странный дядя тебя еще спрашивал?


     Тут  уж  Левушка  не  выдержал, поперхнулся и  выбежал  из
кухни. Герман Петрович  сидел с каменным лицом, только в глазах
его заплясали какие-то подозрительные огоньки. Марьяна замотала
головой, схватила свою чашку, одним глотком допила остывший чай
и вцепилась в сигарету.


     Не  заметив,  что я разговариваю с ним,  как  с  умственно
отсталым  ребенком,  Маргарин  еще  немножко  пошмыгал   носом,
повздыхал и продолжил повествование.


     Если  опустить  многочисленные   повторы  и  драматические
подробности, рассказ его  сводился  к тому, что нужные бандитам
сведения он выдал  не  сразу. Якобы  его  сначала побили, а  он
мужественно это вытерпел и ни словечка ни проронил. Якобы потом
они стали его стричь, брить,  и  вообще, издеваться, но он и  тут
все вытерпел и замкнулся в гордом  молчании.  И  только  потом,
когда  она  провозились  с  ним, по его подсчетам,  около  трех
часов, потеряли, наконец, терпение и пригрозили лишить его одного
маленького, но очень дорогого сердцу органа, он сдался и открыл
страшную  тайну  -  что  его бывшая супруга в  настоящее  время
находится  в   Тюмени - по  заданию редакции.


     Зная Бореньку, как облупленное (и не очень свежее) яйцо, я
могла с уверенностью предположить, что все было ровно наоборот.
Наверняка,   пораженный   диким  видом   владельца  "Эрмитажа",
деморализованный  жесткой  табуреткой  и униженный   как
личность, Маргарин  открыл  рот  и  выдал  нужные сведения, как
только ножницы коснулись  его головы. Тем более, что, по словам
Бори, парикмахерские  услуги  ему оказывал одноглазый амбал, за
руки его придерживали шустрые  мальчики,  а дядя в балахоне ласково
улыбался  и  выразительно  покачивал  зажатым в руке  копьем  -
точной копией того, что был вышит на его балахоне. Удивительно,
что  наш  Маргарин  вообще  в  уме  не  повредился  после этого
приключения!


     Впрочем, может,  и повредился: закончив рассказ, Боречка в
буквальном  смысле  слова  разревелся  в три ручья на  плече  у
Германа  Петровича.   Врач   с   нашего   согласия  напоил  его
дополнительной  порцией   капелек  и  уложил  в  кроватку,  где
Маргарин и отключился, тяжко вздыхая во сне.


     Мы посидели на кухне еще немного, приходя в себя.


     - Все-таки, с  Борькой обошлись слишком жестоко, - серьезно
заметил  Левушка.   -   Такую  фактуру  испортить!


     - Да... Что делать-то будем? - озабоченно спросила Марьяна
и зевнула во весь рот.


     - Лично я еду домой и  ложусь  спать, - я тоже зевнула.  -
По-моему, нам всем  надо взять тайм-аут, иначе мы дружно свалимся
 с копыт без  малейшей  пользы  для  дела.  Герман   Петрович, 
вы  меня подбросите до дома? Я, конечно, злоупотребляю  вашим
временем, и вообще...


     - Подвезу, разумеется, - прервал меня Герман Петрович.


     - Мы  тоже  тебя  проводим!   -   безапелляционно  заявила
Марьяна. - А  то  тебя, не дай Бог,  опять  похитят. Чем больше
вокруг тебя  народу, тем лучше. Или поедем к нам, места всем
хватит.


     - Нет, я домой хочу.


     - Ладно, но мы - с тобой!


     Спорить не хотелось, подруга была права. Четыре человека -
это  не  одна  маленькая  я,  с   которой,  оказывается,  можно
поступить  как  угодно.  Мы  выползли  из  Борькиной  квартиры,
расселись по машинам  и поехали к  моему дому. Я  почти  спала,
надеясь  лишь  на   то,   что  мне  наконец  удастся  отдохнуть
по-человечески, а  приключения  подождут.  В конце концов, пока
что  мы ничем  ни  Ляльке, ни пылкому  Харитонову  помочь не  в
состоянии.  Вот  отосплюсь,  головную  боль  полечу   домашними
средствами,  посоветуюсь   с   Левой   и  Марьяной  и  попробую
осуществить  свои  грандиозные идеи  -  как  нам  добраться  до
главаря бандитов и что сделать с проклятыми снимками.



                * * *


     Доставленная под  заботливым конвоем друзей к своему дому,
я была препровождена на  свой  этаж и только теперь сообразила,
что  ключей-то  у  меня  нет  и  в помине!  А  откуда,  скажите
пожалуйста, они могли у меня взяться, если меня из дома в одном
халате утащили?


     Осознав сей печальный факт, Марьяна велела  мужу и Герману
Петровичу глаз с меня не спускать и отправилась за слесарем.


     Мы  же  постарались  максимально   удобно   устроиться  на
лестничной площадке,  дружно  закурили  и попытались выработать
хоть какой-нибудь план действий.


     Лично меня  больше  всего  интересовали  снимки.  Лялька и
господин Харитонов, конечно, тоже не выходили у меня из головы,
но в данный момент криминальные кадры, отснятые Лялькой на
курорте,  волновали меня куда больше.


     - Лева, -  с нажимом начала я,  понимая, что при  враче не
могу говорить открыто,  - я надеюсь, что с Лялькиным имуществом
ничего непредвиденного не произошло?


     - Все в порядке, - отозвался Левушка и подмигнул мне.


     Герман Петрович кашлянул и деликатно заметил:


     - Спущусь, подышу воздухом. Я буду у подъезда.


     - Джентльмен! -  оценил  Лева, когда врач спустился пешком
по лестнице, и без перехода спросил: - Ты ему  доверяешь?


     Я пожала плечами:


     - Сама  не  знаю.  Странно  все это... Рыжики, то,  что  я
попала в его дом...


     - Светка,  а  ты  помедитируй!  И если окажется,  что  наш
любезный Герман Петрович и есть тот самый таинственный бандюга,
мы его раскрутим в полторы секунды, - предложил Левушка.


     У меня уже  не  было сил  злиться.  Я поняла, что  шуточки
относительно моих "экстрасенсорных"  способностей мне предстоит
теперь выслушивать до конца  жизни,  и решила, скрипя зубами, с
этим смириться.


     - Нет, этого я как раз не думаю.


     - Чего именно?


     - Ну, что Герман – главарь банды. Так только в кино бывает.


     - А что ты думаешь? - с интересом спросил Левушка.


     - А вот что... - и я изложила ему свой план.


     Вернее, один из своих планов.  По  поводу  снимков я решила
просветить Левушку и Марьяну только после того, как эта гадость
- я имею в виду карты памяти - вновь окажется в наших руках.


     Левушка слушал меня внимательно, но при этом скептически хмыкал.


     - А если он не согласится? - спросил он, когда я закончила
излагать свою идею.


     - Мне почему-то  кажется,  что  Герман  Петрович  не будет
возражать.


     Тут снизу послышались возмущенные голоса, резонирующие  по
всей лестничной шахте.


     - У меня рабочий день еще не начался!


     - Ничего, мы вам заплатим сверхурочные!


     Загудел  лифт,   и  через  минуту  нашим  взорам  предстал
разъяренный слесарь-сантехник - тот  самый,  которому досталось
по голове и прочим частям тела моей бамбуковой занавеской.


     Увидев меня, слесарь переменился в лице  и предпринял было
попытку юркнуть обратно в лифт.  Но  сзади  его подпирал Герман
Петрович, а повыше локтя, в чисто полицейском захвате, его руку
крепко сжимала  верная  Марьяна.


     Поняв, что  он попался, слесарь произнес вполголоса что-то
поэтическое и угрюмо спросил:


     - Чего делать-то?


     - Дверь открыть, - приказала Марьяна. -  Причем, так, чтобы
замок потом нормально работал!


     - Я  вам  что,  медвежатник?  - буркнул слесарь  и  нехотя
принялся ковыряться в моем замке.


     Ноги подо мной  уже подламывались. У остальных тоже был не
самый цветущий вид.  Но  все на свете имеет  свой  конец, в том
числе, и «заседания» на лестничной площадке  под собственной дверью.
Вскоре замок был вскрыт, слесарь получил от Марьяны обещанные
 сверхурочные  и  удалился  восвояси.  А  мы, подпирая друг друга и
 зевая во весь рот, наконец-то вошли в мою квартиру.


     Вошли - и сразу застыли, как статуи.


     - Да что  же это такое?! -  дрожащим голосом спросила  я и
буквально повалилась  на  руки  друзьям,  упав,  как выяснилось
позже, в глубокий обморок.



                ЧАСТЬ  ВТОРАЯ


                ***


                Глава пятая
                ______________


     Все на свете, господа хорошие, имеет свой предел.


     Можно пережить  глупость  любимой подруги, которая впала в
полный маразм, навела  на  твой дом бандитов, позволила сломать
себе руку  и с концами  пропала в далеком городе, прихватив для
компании твоего платонического ухажера.  Можно,  скрепя сердце,
смириться с тем, что тебя похитили и ввели в транс,  тем более,
что  удалось  убежать и  посрамить  негодяев.  Можно,  в  конце
концов, попытаться  загнать  в  глубины  души  все возрастающий
страх   и   стойко   сопротивляться   загадочным   и   зловещим
обстоятельствам, в которые тебя впутали...


     Но после  всех  этих  приключений,  переживаний  и  ужасов
увидеть в полумраке собственной прихожей качающееся под потолком
тело, подвешенное  на  огромном  мясницком крюке вместо любимой
бамбуковой занавески - это, знаете ли, уже слишком!


     Именно с этой мыслью - что  все имеет свой предел и с меня
хватит - я и открыла глаза.


     Лучше бы я этого не делала!


     Тело, правда, уже не качалось под  потолком. Оно возлежало
в кресле, но  вид  его меня, тем не  менее, отнюдь   не обрадовал.
 Только трупа мне  и не хватало -  для полного комплекта,  так сказать.
Чтобы уж все было "по законам жанра"! Только  вот какого именно
жанра - комедии ошибок или жутенького взаправдашнего триллера?


     - Да что  же это такое?  - слабым голосом повторила я свою
последнюю реплику, не отличавшуюся оригинальностью.


     Голова  моя  покоилась на коленях у Марьяны. Я  попыталась
встать, меня качнуло. Герман  Петрович,  производивший какие-то
манипуляции с  трупом в кресле, бросил  его, подскочил к  нам и
подсунул мне под нос флакончик с такой вонючей субстанцией, что
я чихнула на всю комнату и моментально пришла в себя.


     Бледный,  как   брынза,  Лева  поддержал  меня  под  руку.
Неверными шагами я доплелась до кресла и с  ужасом уставилась в
синюю опухшую физиономию покойника, пытаясь понять,  кто же это
такой?  Вернее,  кем же  он...  был  при  жизни?  И  почему мне
чудится, что эту рожу я видела, причем, совсем недавно?


     Чувствуя,  что  еще немного  -  и  я  окончательно  утрачу
способность  соображать,  я уцепилась за руку Левы и  буквально
простонала:


     - Ребята, кто это? Что он тут дела... то есть, кто мне его
подбросил? И зачем?!


     - Это  небезызвестный  вам  Маэстро,   -   ответил  Герман
Петрович, вновь принимаясь  для  чего-то теребить труп. Голос у
Германа был спокойным,  будничным, и это немного привело меня в
разум.


     Вместе  с  разумом  ко  мне  вернулось   возмущение,  и  я
протестующе воскликнула:


     - Какого лешего  мне подбросили труп этого  Маэстро?
Что они хотели этим  сказать?  Напугать меня до полусмерти, что
ли? Вот гады! Ну, напугали, а дальше что?


     - Во-первых,  это  не  труп,  - так же  буднично  отозвался
Герман Петрович и вдруг ловким движением усадил тело в кресле.


     - Как это не...


     Но  договорить  мне не удалось. Словно в настоящем  фильме
ужасов, труп вдруг открыл левый глаз и моргнул, уставив налитое
кровью око прямо мне в лицо.


     Собственного  вопля   я   даже   не   услышала.  Я  просто
катапультировалась из  кресла  и  в  спринтерском темпе рванула
прочь из  комнаты, не соображая  ровным счетом ничего - ни куда
 я бегу, ни что  собираюсь  делать. В итоге, Лева и  Марьяна,
бросившиеся за  мной,  извлекли  меня  из-за  дверцы  кухонного
буфета. Я  пыталась  укрыться  в  крохотном  пространстве между
двумя сервизами,  будучи в состоянии абсолютно невменяемом, как
они мне любезно сообщили.


     Друзья  подхватили  меня  под  руки,  затащили  обратно  в
комнату и  усадили  в  кресло  напротив  моргавшего  покойника,
наперебой повторяя, что  я  не сошла с ума,  что  мне ничего не
кажется и не мерещится, и что  труп - никакой не труп! То есть,
что он - живой. Поэтому и моргает.


     - Как так - живой? - отбивалась я. - С такой битой рожей?


     - Рожа действительно битая, - подтвердил Герман  Петрович,
усердно манипулируя своими вонючими флакончиками, -  но, тем не
менее, наш Пашенька вполне жив! Хотя и не совсем здоров. Но это
мы сейчас поправим...


     - Света, приди в себя! - сердито крикнула Марьяна. - Разве
трупы моргают? Или стонут? С тобой с ума сойдешь и не заметишь!


     Как раз в это мгновенье  раздался  громкий  стон  ожившего
покойника. Как ни странно, это меня успокоило.


     - Ну ладно, согласна, он жив, - нехотя признала я. - Но за
каким фигом мне его в квартиру подбросили?


     - Вот,  почитай,  -  и  Лева протянул мне  листик  бумаги,
зловеще забрызганный чем-то бурым, похожим на засохшую кровь.


     Я содрогнулась:


     - Не желаю даже в руки брать! Сам читай.


     Лева пожал плечами и с выражением зачитал следующее:


     - "Теперь  вы  понимаете, что  мы  не  в  игрушки  играем.
Объяснение с полицией вряд ли доставит вам удовольствие. Вы еще
о  нас  услышите!"  Предельно банальный  текст...  Ага,  тут  и
постскриптум имеется:  "А  ведь  мы  предупреждали  - вспомните
господина Шемякина!"


     Лева опустил руку  с запиской и уставился на меня. Марьяна
тоже впилась  очами мне в  лицо. Герман Петрович задрал брови к
самым  корням  волос  и  испытующе воззрился на меня  с  высоты
своего роста.  И  вдобавок  мою персону пристально рассматривал
бывший покойник,  кося заплывшими глазами и как-то неравномерно
икая и всхлипывая.


     Для моих  нервов это было уже  чересчур. Поэтому я,  в свою
Очередь, обвела всю  компанию  сердитым взглядом, вырвала у Левы
записку, к которой минуту назад  не  решилась  бы  притронуться
даже за большие деньги,  перечитала  ее и задала естественный в
этой ситуации вопрос:


     - А кто такой господин Шемякин?


     - Как, ты разве не знаешь? - изумилась Марьяна.


     Я бросила бумажку на стол и угрюмо сообщила:


     - Честное  слово,  понятия  не  имею. Еще там, на  даче  у
бандитов, их сладкоголосый шеф мне об  этом загадочном Шемякине
что-то  говорил. Но  я  такого человека не  знаю.  И ничего  не
понимаю!


     Тут бывший  труп  захрипел,  застонал  и  закашлял. Герман
Петрович повернулся к нему и довольным тоном изрек:


     - Ага, пришел  в  себя!  Похоже,  наш  друг Маэстро сейчас
сможет дать нам интервью и кое о чем рассказать. Возможно, и об
этом загадочном Шемякине. Правда, Пашенька?


     Пашенька  что-то   промычал,   закатил  глаза  под  лоб  и
попытался  изобразить  глубокий обморок,  свесившись  набок  из
кресла. Но Герман Петрович пресек его  жалкие попытки очередной
порцией вонючей гадости, на  сей  раз налитой в стакан. Твердой
рукой  врач  придержал Маэстро за шиворот и  влил-таки  в  него
изрядную дозу лечебного пойла.


     Выпив ее, Маэстро содрогнулся и неожиданно громко изрек:


     - Ничего я вам не скажу!


     - Посмотрим, -  усмехнулся  Герман  Петрович, - это, милый
Паша, всего лишь вопрос времени и  моей врачебной квалификации.
А уж у меня-то она повыше твоей будет, не так ли?


     Тут Маэстро внезапно схватил Германа за руки.


     - Оставь эту затею!  - страстно воскликнул он, - и идиотов
этих  тоже  оставь, брось  их!  Ты  не  понимаешь,  с  кем твои
знакомые связались. От них в одно  мгновение  не  оставят  даже
воспоминания! Брось их, Герман, ты же умный человек, предоставь
этих психов собственной судьбе!


     "Психи", то есть я,  Марьяна  и Лева, от возмущения просто
потеряли  дар  речи. Да как это, наполовину ожившее,  чучело
 смеет  так нагло себя вести? Видимо, Маэстро еще  не  полностью
 пришел  в себя. Не понимает, что пока  что  он сам - в руках 
пресловутых "психов".  Я  уже  открыла было рот, чтобы указать
наглецу  на  это обстоятельство,  но  выразительный   взгляд
 Германа  Петровича заставил меня промолчать.


     - Вы бы  не  могли  выйти  в  кухню? - вежливо-напряженным
тоном спросил Герман Петрович. - Да, вы все, втроем.


     Лева, по-прежнему сохранявший  изысканный зеленоватый цвет
лица, лунатической  походкой  двинулся  к двери. Марьяна пожала
плечами:


     - Вы полагаете, что этот шут гороховый при нас не пожелает
беседовать?


     - А  я  вообще не собираюсь беседовать, - плаксиво  заявил
Маэстро.  -  Но если что-то и  скажу,  то только Герману. А  уж
потом его  дело - посвящать в это  вашу банду  или нет. За  его
личную инициативу я  не отвечаю!


     Герман Петрович  выразительно  вздохнул  и, пользуясь тем,
что Маэстро  с  отвращением  смотрит  в  нашу сторону, повертел
пальцем у виска.


     Марьяна, ворча, тоже двинулась к двери.


     Меня же  обуяли  страшные сомнения. Что-то Герман Петрович
приобретает все больший вес! Его роль  в  этой  дикой  истории,
похоже, становится важнее, чем  наша.  Нет, так просто я бывших
однокурсничков вдвоем не оставлю, не нравится мне это!


     Я  послушно  встала  и  пошла  в  кухню,  "забыв"  плотно
затворить за собой дверь. Щель осталась  достаточно широкой для
моих планов.  В  маленьком  коридорчике,  отделявшем комнату от
кухни, я  задержалась ровно на минуту.  Всего-то и надо  было -
приоткрыть  дверцы  стенного  шкафа   и   произвести  кое-какие
манипуляции  с  валявшимся  там  барахлом.  Хорошо,  что  я  не
выбросила  это  старье, а ведь сколько раз  собиралась.  И  под
стопкой скатертей его, кстати, совсем не видно. Вот и славно!



                ***



     Почетные члены  "банды"  -  супруги Мирошенко, растерявшие
изрядный запас отличавшей их бодрости, - молча сидели за столом и
тупо рассматривали закипавший чайник.


     - Света,  ты  уже сколько  времени  не  спала?  -  спросил
Левушка.


     - Не помню.  Похоже,  почти  сутки.  События развиваются в
таком темпе, что я уже не соображаю, на каком я свете.


     - Герман Петрович - предельно  подозрительная  личность, -
отрывисто проинформировала  нас  Марьяна  и вновь уставилась на
чайник.


     - Мы с Левой уже обсуждали  это  обстоятельство,  пока  ты
слесаря искала, - кивнула я.


     Видимо, моя реплика прозвучала  как-то  равнодушно, потому
что Марьяна с неожиданной злостью спросила:


     - И мы его вот так запросто  и  оставили наедине с Маэстро? А 
Если они  сговорятся и  нас...  как это -  кинут?  У Германа,  между
прочим, мобильник с собой. Мы тут будем чаи  распивать, а потом
наивно оч-чень удивимся, когда в Светкин дом вломятся бандиты.


     - У меня просто  нет сил, -  признался Левушка. -  Я  даже
волноваться больше не могу. Если не посплю хотя  бы шесть часов
- я труп.


     - Нет уж,  хватит с нас трупов,  и ложных, и  настоящих! А
насчет сговора не бойся. У меня все продумано,  - прошептала я,
выразительно косясь в сторону комнаты. -  Лучше скажи, Марьяна:
ты со мной согласна?


     - Смотря насчет чего, - подозрительно прищурилась подруга.


     - Пора уже  твоему  супругу  признаться,  где он припрятал
Лялькины... сувениры.


     - Согласна, -  лаконично отрезала Марьяна и перевела взгляд
с чайника на мужа.


     - Что, прямо сейчас? До завтра подождать не в состоянии? -
Лева явно не желал нас просвещать.


     - Ни за что! - хором заверили его мы.


     А Марьяна добавила:


     - Ты что, не понимаешь, что мы все можем  вообще до завтра
не дожить? Если с Лялькой и  Олегом  Романовичем  что-то  хотят
сделать... что-то плохое... то единственный  для  нас  выход  -
откупиться от НИХ этими снимками, чума им в поясницу!


     - Возможно, с Лялькой уже все, что надо, сделали, - мрачно
предостерег нас Лева.


     - Тогда в записке,  которая входила "в комплект" с этим их
придурочным  Маэстро,   было   бы  написано  не  про  какого-то
загадочного  господина  Шемякина, а про Ляльку и Харитонова!  -
возразила я, хотя  зубы  у меня уже клацали.  -  И даже... даже
если Лялька  и вправду... если ее... то мы  должны хотя бы себя
обезопасить. Ведь я  права? Марьяна, да  скажи ты ему,  как  ты
умеешь!


     Хлыста у моей подруги с собой  на этот раз не было. Но она
обошлась и без  орудия для укрощения строптивых. Она просто ТАК
посмотрела  на  супруга,  что   окончательно   утративший  свое
знаменитое спокойствие Левушка махнул рукой и шепотом произнес:


     - Хорошо, я скажу. Я спрятал карты памяти со снимками... –
  и он назвал, где и у кого.


     Мы с Марьяной вылупили глаза и уставились на Левушку, не в
силах произнести ни  слова. То, что мы услышали, было настолько
несообразно  ни  с  одним  из наших предположений,  что  просто
непонятно было, как надо на Левино сообщение реагировать.


     Первой, конечно, отреагировала Марьяна. Слабым голосом,  в
котором звучал неприкрытый ужас, она спросила любимого мужа:


     - Ты с ума сошел, да?


     Меня же  вдруг  заинтересовало другое. Вопрос о Левушкином
душевном здоровье можно было оставить на потом.


     - Как же нам  их теперь забрать?  - спросила я,  глядя  на
лучшего друга с невольным боязливым  восхищением.  Это  ж  надо
такое удумать!  Мы с Марьяной ни за что  бы не догадались, если
бы Лева  не признался. - Погоди, - оживилась  я, - ты провернул
это  в тот  же день?  Вернее,  в тот  же вечер?  Прямо там,  на
выставке?


     Левушка скромно кивнул:


     - Да, именно там. Ты ведь тоже с этим  типом пообщалась, а
он за тобой поухаживал, помнишь?  И  очень  огорчился, когда ты
его "покинула"!


     Не знаю,  соответствовало  ли  мое поведение тому сложному
положению,  в  котором мы оказались, но расхохоталась я  так,
что Марьяна шарахнулась в сторону и чуть не свалилась со стула.
Лева тоже покатился со смеху, и несколько минут в кухне бушевал
тайфун. Только Марьяна не смеялась, а  с неописуемым выражением
лица переводила взгляд с мужа на меня и обратно.


     - И он... ничего не знает? - всхлипывала я. - Ох,  не могу
больше!


     - Откуда? Он так обрадовался моему подарку,  - Лева трясся
и утирал слезы. -  Конечно,  это не очень-то красиво, подсунуть
такой сувенир ничего не подозревающему  человеку,  но  что  мне
было делать? Не в камеру же хранения на вокзал бежать, и не в банк,
Ячейку арендовать - я бы просто не успел этого сделать!


     Наконец, мы немного  успокоились.  Смех словно влил в меня
новые силы. Я даже спать больше не хотела. Какой тут сон?! Да я
еще пару суток могу с бандитами воевать, запросто!


     - Ну, милые мои, вы действительно психи,  - Марьяна встала
и наконец выключила чайник, который сипел уже из последних сил.
-  Вся вода  выкипела...  Вообще-то, я от  чая  скоро на  стенку
полезу. И от ваших выкрутасов – тоже!


     - Можно сварить  кофе,  -  великодушно  предложила я, мне,
похоже, море стало по колено. - Утро-то только начинается!


     В  коридоре  послышались шаги,  и  в  кухню  вошел  Герман
Петрович. С подозрением глядя на нас, он спросил:


     - А что это у вас так шумно?


     - Нервная реакция,  -  с  готовностью объяснила я, стараясь
убрать подозрение из собственного взгляда.  -  Надо  же  как-то
снять стресс, вот  мы и рассказываем  анекдоты. А как  там  ваш
очередной пациент?  -  перехватила  я  инициативу. - Что-нибудь
толковое поведал?


     Герман  Петрович  сел за стол и задумчиво потеребил  рукой
бороду:


     - Кое-что  поведал,  но не  знаю,  толковое  ли.  Вся  его
история напоминает галюциногенный бред. Но если  это правда, то
вы, ребята, и впрямь серьезно влипли. И я с вами заодно.


     - Не надо  нас пугать, -  мрачно изрекла Марьяна. - Мы уже
давно  перешагнули  порог  нормального человеческого страха.  И
сильно удивиться чему-либо тоже вряд ли сможем. Так  что он вам
сказал?


     - Вот  что,  я полагаю,  Павла  надо  перевезти  отсюда  в
безопасное место,  - заявил Герман Петрович.  - Я устрою  его в
частную клинику к  одному  своему приятелю. Похоже, его хозяева
не просто  подбросили  вам,  Светлана  Васильевна,  его бренное
избитое тело,  но еще и  в полицию  сообщили о том,  что у  вас
в квартире находится некий  гражданин  с  тяжкими телесными
 повреждениями. Надо нам всем линять отсюда. Временно, хотя бы.


     - Это же глупо!  - возразил Лева. - Чего добьются бандиты,
натравив на Светку  полицию? Себя только под удар подставят. Не
вижу смысла.


     - А я вижу:  они  лишат Свету  и  вообще всех вас  свободы
действий! Пока  в полиции докажут, что избить гражданина Филярова
никто  из вас не  мог,  пока  установят,  что все  это  хоть  и
жестокий, но розыгрыш...  да еще и неизвестных лиц... Вам ясно?
Собирайтесь, поехали!


     В интерпретации Германа все действительно стало  предельно
ясным.


     - Значит, нам  предстоит  скрываться?  -  на всякий случай
уточнила я.


     - Возможно,  пока   я   с   Пашенькой   не  разберусь.  Не
волнуйтесь, это  займет  не  больше  двух-трех  дней, - ответил
Герман. - Пойду приготовлю "пациента" к транспортировке.


     Когда врач  вышел, Марьяна схватила  нас с Левой за руки и
зловеще зашептала:


     - Помяните  мое   слово:   Герман  с  бандитами,  как  это
говорится, "в завязке"! Запихнет нас в частную клинику к своему
приятелю, а уж там...


     - Глупости говоришь, никого он никуда  не  запихнет.  А  я
сейчас зайду к соседке и попрошу ее посидеть у меня в квартире.
И  вообще,  всех  соседей  поставлю  в  известность,  что  меня
какое-то время не будет дома, - сказала я. - Оружие  бандитов -
тайна, значит, нашим оружием будет  полная  гласность! Не смогут
же они всех в моем подъезде перерезать или похитить.


     Вряд ли Марьяна удовлетворилась  придуманными  мной мерами
безопасности. Но делать было нечего, не оставаться же здесь - а
ну  как  и  вправду  нагрянут   полицейские.   Да   еще,   наверняка,
коррумпированные  нашими  бандитами!  Не  дадут  нам   спуску,
повесят  на нас ложное  обвинение, замотают по кабинетам, а  то  и 
по камерам  распихают.  И  тогда  уж  мы  точно ничего сделать  не
сумеем. Ляльке  с Олегом Романовичем, коли  они все еще  живы и
здоровы,  тогда   вообще   нельзя   будет   в   родную   Москву
возвращаться, придется им в далекой Тюмени трудоустраиваться...
Кто  же,   кроме   нас,   обезвредит негодяев   и  распорядится
злосчастными снимками наилучшим образом?  Да,  Герман Петрович,
при всей его возрастающей в  наших  глазах  подозрительности  и
загадочности, несомненно, прав: линять надо.


     Очень  не  хотелось  покидать  родной  дом,   куда  я  так
стремилась в  целях  душевного  и  телесного  отдыха. Но делать
нечего,  я  начала  собираться.  Пакуя  сравнительно  небольшую
дорожную сумку,  я  исхитрилась незаметно для окружающих вынуть
кое-что  из  стенного  шкафа  и  упрятать  на  дно  баула,  под
свитерочки и маечки.


     Соседку я вызвонила  по  телефону, наплела ей что-то, чему
она поверила,  и уговорила постеречь мою квартиру денек-другой.
Деньги она запросила, по нынешним временам, скромные, так что и с
этим обошлось. Кроме того, я слезно попросила ее поменять замки
в   моей   квартире  -   не   хватало   еще,   чтобы   бандиты,
воспользовавшись украденными во время моего похищения  ключами,
снова ко мне приперлись  с  очередным "сувениром" и напугали до
смерти соседку! А новые ключи, сказала я женщине,  я заберу потом.
 Если это "потом" вообще когда-нибудь наступит!


     И вот, полная самых мрачных предчувствий,  я покинула свою
квартиру, не имея ни малейшего понятия,  каков  будет  финал  у
дикой истории, в которую меня  втравила  любимая  подруга Лялька. А
главное  - когда  он,  этот финал, наступит,  и  когда я  смогу
вернуться домой уже окончательно...



                ***


     Герман  Петрович  довольно  быстро  дозвонился  до  своего
приятеля и договорился  о том, что  к нему в  клинику  поступит
новый  пациент.   Друг,  не  задавая  лишних  вопросов,  обещал
прислать машину и исполнил обещание в течение получаса. Никакая
полиция, ни поддельная,  ни настоящая, так и не появилась. Леву
и Марьяну это подбодрило, а меня, поскольку я уже любое событие
могла рассматривать  только  пессимистически,  ввергло в пучину
очередных подозрений.


     Павла Филярова  по  кличке Маэстро ловкие санитары вынесли
из моего подъезда и погрузили в обычную машину "скорой помощи".
Он пребывал  в  глубокой  отключке.  Остальные,  включая самого
Германа, влезли  самостоятельно,  и  машина  покатила  прочь от
моего дома.


     Пока   мои   друзья,   стесненные   присутствием   Германа
Петровича,  вынужденно  молчали  или перебрасывались ничего  не
значащими фразами, я, по обыкновению своему, погрузилась в очень
мрачные размышления.


     Похоже,  в  нашей истории  близится  критический  перелом.
Теперь я знаю, где снимки. Это - раз. Два: враги наши переходят
в  наступление.  Полиция  не  приехала  и  не  вторглась  в мою
квартиру, но, вполне возможно, это сделано специально, и сейчас
за машиной "скорой помощи" незаметно едет целая команда оперов,
к тому  же,  вполне  возможно,  подкупленных  бандитами. Решили
поводить нас на длинном поводке? Будут бдить и следить, а потом
прихватят "на горячем" - то  есть,  когда  мы примемся извлекать
Лялькины карты памяти из тайника?


     Нет,  так  нельзя.  Надо  выкинуть из головы...  все  надо
выкинуть  из  головы, а то она, голова,  совсем  соображать  не
сможет! Надо стиснуть зубы и  привести  в  исполнение мой план,
вернее, оба моих плана.


     План номер  один:  добраться до таинственных воротил. План
номер два: извлечь карты памяти из  потайного  местечка  и передать в
надежные руки. И все! И не давать сбивать себя с пути истинного
-  ни   подброшенным   полутрупам, кем бы эти полутрупы ни были,
  ни  угрожающим   запискам  с упоминанием неизвестных мне людей.
И забыть, пока что забыть даже о Ляльке и Олеге Романовиче Харитонове.


     Но, несмотря на строжайший  приказ  самой себе - не думать
лишнего  и  перестать  бояться  и  волноваться,  -  я  не могла
избавиться от беспокойства.  Пользуясь  тем, что приятели мои и
Герман Петрович  погрузились  в  беседу на какую-то медицинскую
тему, я отвернулась  от них и попыталась разобраться в причинах
снедающей меня тревоги. Я как-то  вдруг поняла,  что причины эти
не имеют ничего общего с  тем,  что со всеми нами произошло  за
последние несколько дней.  Если  более точно, за пять. Всего-то
за пять дней, Господи! И пятый  день,  кстати,  только  недавно
начался!


     Насилуя собственную  память  и воображение, я отмела прочь
мысли  о  Ляльке и ее ужасных снимках, о  разгроме  Левушкиной 
 мастерской, о собственном похищении, о  возвращении в родной дом...
мнимый труп Маэстро тоже  отмела... Тревога моя  никуда не делась.
 Да что ж такое, в самом деле?! И  только  когда я, обессилев в
борьбе  с непонятным чувством иррационального ужаса, готова была
 сдаться, Господь надо  мною сжалился. Я поняла,  ЧТО же меня  так
бесит, волнует и беспокоит.


     Почему Маэстро не смог ввести  меня  в  транс, понятно: у
него не было возможности  напичкать  меня  наркотиками.  Но  тогда
 как объяснить то, что я впала в этот самый транс самостоятельно, за
несколько часов до того, как меня похитили? Кентавр, поражающий
копьем осьминога,  картинка, которую я изобразила косметикой на
собственном пузе,  могла  проникнуть  в  мое подсознание после
того,  как  Лялька  мне  это  нарисовала,  и прочно  в  нем,  в
подсознании, то есть,  застрять.  Но каким, извините, образом, я
могла ЗАРАНЕЕ увидеть в  своем  "сне разума" мерзкого Маэстро с
бородавкой  за  левым  ухом?!  Даром предвидения я  не  «страдаю»,
уверена! Никаких экстрасенсорных способностей  у  меня отродясь
не было, и  не  надо  мне их, если честно.  Что  же  произошло,
отчего я так  странно предугадала, что некая мерзкая личность с
бородавкой  за  левым ухом примется зловеще помавать надо  мною
дланями,  а  я  буду  лежать тупо и неподвижно,  как  сломанная
кукла?


     Я не знала и не могла знать заранее  о самом существовании
Маэстро! С Германом Петровичем я познакомилась  уже после того,
как на меня навалились "видения". Никто из моих  друзей тоже не
имел  представления  о  том,  кто такой Павел Филяров  и  каким
образом он связан с бандитами.  А  общалась я только с Левой  и
Марьяной. Хотя...  хотя,  нет,  не  только!  Еще был полицейский,
занявшийся поиском  разгромивших Левину студию хулиганов. А еще
кто?  Кого-то   я   еще   видела,   причем,   именно  ДО  своего
"самодеятельного" транса. Ну, совсем незадолго до него!


     Вывод из этих  путаных  размышлений потряс меня до глубины
души. Неужели  этот кто-то меня... загипнотизировал - незаметно
для меня самой?!


     Как  я  ни уговаривала себя найти другое объяснение  моему
странному ясновидению, имевшему место ДО похищения, я его так и
не нашла. В самом деле, а как другое-то могло найтись? Здоровая
девица, ведущая предельно нормальный образ жизни, не впадает ни
с того, ни с  сего  в транс, сопровождаемый видениями персонажа,
который реально появится в ее житейских обстоятельствах... лишь
спустя полсуток!


     Надо вернуться назад,  в тот день, когда я вызвала Левушку
за помощью.  Господи, такое чувство, будто  с того дня  сто лет
прошло... Что мы тогда сделали? А вот что: дала я  Леве обычный
чёрный пакетик, уложил он туда Лялькины "сувениры" и повез
меня на вернисаж,  для отвода глаз и успокоения подозрений тех,
кто  мог  бы за  нами  следить. Кстати,  там,  на вернисаже,  я
познакомилась с  господином  критиком.  С  тем самым господином
Залыгиным, которому  нагло  дозвонилась  на мобильник, желая во
что бы то ни стало разыскать Левушку...


     Я на минутку отвлеклась и  спросила  Германа  Петровича  -
долго ли нам еще ехать до клиники его  приятеля? Оказалось, что
клиника вообще не в Москве, а за ее  пределами, по Савеловскому
направлению, и дорога займет еще минимум час. А машина приехала
к моему дому так быстро потому, что друг Германа просто заказал
ее по телефону. Сейчас «Скорая» и такие услуги оказывает, разумеется,
за хорошие деньги.


     Я рассеянно  поблагодарила его  и погрузилась в воспоминания о
том, что и  как  происходило на выставке, стараясь восстановить
каждую, даже самую мелкую деталь.




                ***


     Повинуясь  строгим  Левушкиным  рекомендациям,  я  оделась
простенько, но со вкусом: в черные  бархатные итальянские брюки
и такую же кофточку с  меховой  оторочкой.  Не уверена, правда,
что  с  этим  нарядом  сочеталось весьма дикое  выражение  моей
физиономии. Но,  поскольку  само присутствие верного Левы всегда
оказывало  на  меня  успокоительное  воздействие,  я  понемногу
начала расслабляться. Накинув плащ и нацепив  любимую шляпку, я
храбро выползла  из подъезда под ручку  с Левушкой и  уселась в
его машину.


     Удивительно, но в руках  у  моего друга никакого пакета не
было.  Спрятал  в  одном  из своих необъятных карманов  или,  в
лучших традициях  шпионских  детективов, прилепил к своему телу
лейкопластырем? Тогда... да,  он  мог спрятать пленки только на
своем животе. На  Левушкином  круглом пузике выпуклость вряд ли
будет заметна - брюшко у него весьма внушительное.


     - А где... - начала было я.


     Лева меня вежливо перебил:


     - Умолкни, Светик.  Лучше незаметно оглядись по сторонам -
нет ли кого-нибудь подозрительного поблизости?


     Вот уж  не  знаю,  как  это  можно оглядеться "незаметно"!
Поскольку  подозрительным  для меня уже стало абсолютно все,  я
вытаращила глаза и  завертела  головой так активно, что Левушка
тут же приказал мне "прекратить демаскирующие действия".


     Я послушно прекратила, и мы поехали на выставку.


     По дороге  Левушка  развлекал  меня  описанием  вернисажа и
пересказом  краткой  биографии его участников, чтобы я, не  дай
Бог, не явилась  туда  морально неподготовленной и не принялась
демонстрировать  свою  серость  корифеям  и  гостям.  Поскольку
выставлялись все подряд, от "классиков" до самых что ни на есть
постмодернистов и  прочих  экспериментаторов  от искусства, мне
предлагалось вести себя  предельно  спокойно и не шарахаться от
абстрактных полотен,  на  которых,  понятное  дело,  могло быть
изображено все, что угодно.


     Я даже обиделась:


     - Мой  дорогой  Лева,  я  вовсе не такая  дремучая,  какой
кажусь! Если  из-за своей работы  я редко выбираюсь в свет, это
еще  не  означает,  что  у  меня  раскисли  мозги  или появился
устойчивый страх перед произведениями живописи, выполненными  в
нетрадиционной  манере.  Лучше почаще  поглядывай  в  зеркальце
заднего обзора, наверняка, за нами бандиты увязались.


     - Нет никого сзади, не волнуйся.


     - Уверен?


     - Слушай,  отстань!  В  конце  концов,  мы  и  едем-то  на
вернисаж именно ради того, чтобы ОНИ себя обнаружили. Сиди и не
дергайся.


     - Ага, дураков нашел, - вполголоса проворчала я. - Так вот
запросто они   себя и обнаружат...


     - Лучше  повтори,  что ты запомнила о Пеструхине. Кто  это
такой и чем знаменит?


     - Экзаменатор! -  фыркнула  я  и  со  вздохом забубнила: -
Пеструхин  Николай  Валерьянович, двадцать три  года,  молодой
 и  жутко талантливый  художник,  с  отличием  закончил... 
что-то   такое закончил...


     - Не что-то такое, а Академию художеств в Париже, - тут же
менторским тоном напомнил мне Левушка. - Дальше!


     - Ох,  Господи...   Ну,   а   дальше  написал  он  ставшее
знаменитым полотно под романтическим названием "Ночи в Египте",
привез  его  в  Москву  и немедленно прославился на  весь  мир.
Продал картину  за  сумасшедшие  деньги  миллионеру из Каира...
Сейчас работает  в жанре "экко"  - понятия не имею, почему жанр
так называется, надеюсь, меня  никто об этом  и не спросит. Насколько я
усвоила   из   твоих   объяснений,   поклонники   этого   жанра
принципиально отвергают традиционную цветовую гамму и призывают
писать   исключительно   "саспенс",  то   бишь,  психологическую
атмосферу, присущую каждому конкретному натюрморту, пейзажу или
персонажу. Ну, доволен, мучитель?


     - Ладно, сойдет,  убогая ты наша... Теперь рассказывай про
Малютинову Ольгу Феоктистовну.


     Поскольку   на   сей  раз  Лева  не  спешил,  вел   машину
внимательно и аккуратно, у него было  достаточно времени, чтобы
впихнуть в мою голову минимум необходимых сведений и проверить,
насколько полно я их усвоила.


     В общем, он остался мною  вполне  доволен.  Мы  тихо-мирно
ехали  в  сторону Дома Художника, как вдруг Левушка  неожиданно
для меня свернул к обочине и остановился.


     - В чем дело?! - немедленно всполошилась  я.  -  Ты  засек
слежку?!


     - Да нет,  - он смущенно  улыбнулся, - я совсем забыл, что
должен своему критику, Залыгину, подарок сделать.


     - Идиот, я могла коньки отбросить!


     - Ну,  извини...  Посиди немножко, я на минутку заскочу  в
художественный салон, там для меня еще вчера подарок отложили.


     - Ни за что! Я одна в машине не останусь, пойду с тобой.


     Лева   вздохнул,   смиряясь,   видимо,  с  обуявшей   меня
истеричностью:


     - Ладно, пошли вместе. Только уж к  директору  я  тебя  не
поведу, извини.  Походишь  по  торговому  залу,  поглазеешь  на
предметы декоративного искусства.


     Пока Левушка в кулуарах беседовал с директором салона, я с
любопытством    рассматривала    экспозицию.   Керамика    меня
заинтересовала,  и  чудесный  кофейный  сервиз,  выполненный  в
сочной   оранжево-золотистой   гамме,   я   приобрела   бы   не
задумываясь, если  бы не совершенно запредельная цена. Осознав,
что на картонной табличке действительно указана  цена, а отнюдь
не  номер  телефона автора, я сглотнула, отошла  от  витрины  и
поискала  чего-нибудь   утешительного  в  отделе   "деревяшек".
Миниатюрные подсвечники  из  карельской березы по полторы сотни
долларов за штучку  совсем  меня расстроили. Обозрев почти все,
предлагаемое в салоне  к продаже, я пришла к печальному выводу,
что  на  свои  доходы  могла бы купить разве  что  мельхиоровые
серьги  с  бирюзой.  А  на  кожаную  жилетку  ручной  работы, с
бахромой и вышивкой, мне вообще никогда не заработать.


     Появившийся   из   недр   салона   Левушка   прервал   мои
мазохистские "наслаждения" бодрым возгласом:


     - Все в порядке, пошли!


     В  руке  он держал  трость  -  роскошную  трость,  похоже,
настоящего  черного  дерева,  солидную,  увесистую  дубину, покрытую 
изысканной    резьбой,    с   острым    латунным   наконечником,
окольцованную широкими обручами черненого серебра и  увенчанную
головой льва с разинутой пастью. Голова была вырезана  из кости
оттенка нежнейшего  сливочного  масла,  а  глаза  хищника  были
выполнены из темного янтаря и сверкали, как живые.


     - Твой  критик   будет   лупить  этой  палкой  по  головам
строптивых художников, несогласных с оценкой их произведений? -
поинтересовалась я, вновь усаживаясь в машину.


     - Не  вздумай   дать  ему  подобный  совет!  -  рассмеялся
Левушка. - Залыгин давно собирает трости, у него дома настоящая
коллекция. Штук  сто, не меньше. Но такой нет  и быть не может!
Мне ее специально для него на заказ делали.


     - Лева, нам надо о снимках думать, - опять разнервничалась
я, - и о собственной безопасности! Надеюсь, мы не задержимся на
вернисаже до ночи? Я, между прочим, боюсь!


     - Не бойся, я тебя провожу.  И,  если  надо, даже останусь
ночевать. Надеюсь, ни моя Марьянка, ни твой Андрей ревновать не
будут! Поболтаемся в зале немного , я  подарю  Залыгину трость –
у него сегодня юбилей, - и тихо смоемся.


     - Немного - это сколько? - обреченно спросила я.


     - Часика полтора,  не  больше.  Сделай,  очень тебя прошу,
любезную физиономию,  а то можно  подумать, что у тебя флюс или
почечная колика.


     - Ладно, - смиряясь, вздохнула я. - Полтора так полтора...
Как хоть зовут  твоего  юбиляра?  Не могу же я  его  только  по
фамилии величать.


     - Осип  Альбертович.  Он действительно  хороший  критик  и
известный в искусствоведческих кругах коллекционер.


     - А что он еще собирает, кроме этих дубинок?


     - По-моему, все на свете, от  японских  ваз  до  китайского
нефрита.  Но  больше  всего  любит  эти,  как  ты  выражаешься,
"дубинки"  и   мини-скульптуры.  Японские  нецке,   примитивные
поделки дикарей с Новой Гвинеи...


     - А какие у него отношения с  налоговой  полицией?  -  Бог
знает,  зачем  я  обо  всем этом спрашивала,  наверное,  просто
пыталась успокоиться.


     Лева улыбнулся:
     - Думаю,  вполне  нормальные, иначе он бы не расхаживал  с
таким победоносным видом!.. Ну вот, приехали. Прошу, мадам!



                ***


     Вернисаж поражал  воображение.  Никогда  еще  я  не видела
такого количества  абсолютно  несочетавшихся по стилям и жанрам
вещей, которые почему-то называются "произведениями искусства".
А  общей  планировкой  и  размещением картин и  статуй,  скорее
всего, занимался какой-то сумасшедший. Миниатюры, изображавшие,
насколько  я  уловила, инопланетных  насекомых,  были  стайками
разбросаны между огромными "простынями", на которых буйствовали
самые дикие краски в самых невообразимых сочетаниях. Три-четыре
"классических"  полотна  совершенно потерялись  в  общей  массе
этого кошмара.


     От жутких  оскаленных перекошенных портретов в мрачных си-
не-багровых тонах  у  меня  началась  мигрень. От металлических
статуй с острыми, выступающими во все стороны непонятными
деталями, которые сразу приводили на ум оборудование зубоврачебного
кабинета, меня пробрала дрожь и заныли зубы. А от одного взгляда
 на пожарный шланг, скрученного  в  змею  и гордо занимавшего
самый центр зала,  да еще и выкрашенного в ядовито-зеленый цвет
с рыжими разводами, мне срочно захотелось  проснуться. Или даже
уснуть навсегда  - с гарантией, что  во сне я  увижу что-нибудь
нормальное!


     - Ну, и как тебе?  -  иезуитски шепнул Лева, отвешивая
кому-то вежливый поклон. - Доходит?


     - О  Боже  мой!  -  только  и  могла  прошипеть  я  сквозь
стиснутые зубы. - Неужели и  ты  теперь малюешь  нечто подобное?
 Тогда тебе, друг дорогой, срочно пора лечиться!


     - Нет,   моих   работ  ты  здесь  не  увидишь.  Я   вообще
присутствую на  этом  мероприятии  только  из вежливости, чтобы
знакомые художники не обижались, а  критики  не  забывали,  что
есть на свете некий Левонтий Семенович  Мирошенко.  И  стиль  у
меня совсем другой, к "эккоистам" я никакого отношения не имею.


     - Это просто  праздник  какой-то,  - пробормотала я, плохо
понимая, что говорю.


     Кроме  убийственных  произведений "искусства",  созданных,
казалось,  исключительно  пациентами психиатрических  клиник, в
зале находились  люди.  Очевидно, создатели "шедевров" и гости.
Однако на  пациентов  психбольниц  эти  люди,  к немалому моему
изумлению, вовсе не походили.  Почти  все были одеты прилично и
дорого, вот разве  только вели себя слишком оживленно, на грани
развязности.  Похоже,  наша  богема  подцепила  подобный  стиль
поведения у американцев  - уж больно громко они смеялись, очень
уж фамильярно похлопывали друг  друга  по плечам, и чересчур уж
покровительственно беседовали с представителями прессы.


     Вскоре я  заметила,  что  народ в основном концентрируется
вокруг высокого  седовласого  мужчины  лет  пятидесяти.  Он был
высокого  роста,  в строгом костюме стального цвета, с  орлиным
носом, веселыми  черными  глазами слегка навыкате и обаятельной
улыбкой эдакого "своего в доску парня". Дамы взирали  на него с
плохо скрытым обожанием и ловили каждое  его  слово.  Он  стоял
рядом  с   зелено-рыжим   пожарным   "питоном"  и  рассуждал  о
новаторских приемах "эккоистов".


     - Вот  оно,  наше солнышко! - обрадовался Лева и  принялся
протискиваться сквозь толпу, здороваясь со знакомыми, извиняясь
за  беспокойство   и   рассыпая  улыбки.  -  Осип  Альбертович,
позвольте вас еще раз  поприветствовать!


     Протискиваясь, Лева крепко держал меня за руку, и поневоле
мне тоже пришлось нацепить на лицо радостную улыбку, от которой
сводило скулы, и фамильярно кивать совершенно незнакомым людям.


     - Левонтий Семенович! - Залыгин схватил и потряс Левушкину
руку.  -  А  мы  уж  было  испугались,  что   вы  нас  покинули
безвозвратно! А кто эта очаровательная дама?


     Моя  улыбка,  похоже, уже  вышла  за  пределы  ушей.  Лева
незаметно пихнул меня в бок и торжественно представил собранию:


     - Прошу любить и жаловать - та  самая Светлана Васильевна,
из-за  которой  я вынужден был временно вас оставить.  Светлана
Васильевна приносит  вам, господа, свои извинения. Вы понимаете
- бизнес!


     Господи,  что  он  несет?!  "Та  самая"!  Это какая -  "та
самая"?!  Бизнес  зачем-то приплел, мог бы и предупредить,  что
придумал  подать  меня  почтенной  публике  в  качестве  "новой
русской леди", авантюрист несчастный!


     Пока  я   мысленно   кипела   от  негодования,  авантюрист
разливался соловьем:


     - К счастью, мне удалось  убедить  очаровательную Светлану
Васильевну   оставить   свои   важные    финансовые    дела   и
присоединиться к нашему маленькому светскому собранию.


     - И  мы   поистине  счастливы,  -  выделив  голосом  слово
"поистине", отозвался  господин  Залыгин  и  склонился над моей
лилейной ручкой в старосветском поклоне.


     Выпрямившись, он в упор  взглянул  мне в глаза, и тут...



                ***


     - Приехали! -  воскликнул  в  это  момент Герман Петрович,
прервав мои воспоминания.


     Я выглянула в  окно:  "скорая" стояла у подъезда красивого
трехэтажного  особняка.  На  массивной  двери  сверкала  медная
табличка с  надписью:  "Санаторий ТИХИЙ УГОЛОК. Частная клиника
проф. А.М.  Старопольского".  Особняк стоял в центре ухоженного
участка - с клумбами, высоченными голубыми  елями и скамеечками,
прятавшимися  в укромных зарослях. За оградой простиралась роща,
 сбегавшая по пологому склону  к  речке.  Между  высокими  стволами
 деревьев мелькали фигуры  прогуливавшихся  пациентов.  Тихо было,
 как во сне, только  изредка  дружно  каркали  вороны,  рассевшиеся  на
ветвях елей. Хорошее местечко для лечения  нервнобольных. И для
конспирации тоже.  И...  для  засады!  Так,  похоже, начинается
деформация  мышления?  Теперь  мне осталось   только   затаиться  в
коньячной луже, как герою заброшенного мною детектива!


     Герман Петрович  с  усилием  откатил  дверцу  машины, и мы
принялись выгружаться.


     Я машинально взяла сумку и вылезла  из машины, поглощенная
своим  страшным  предположением  насчет засады. Мне  необходимо
было срочно поговорить с Левой, причем, без лишних свидетелей.


     Друг Германа  Петровича,  владелец  и главный врач "Тихого
уголка", оказался очень расторопным человеком. Выглядел он чуть
моложе  Германа,  носил  очки,  а  волосы  его  и  борода  были
темно-русыми. И отчего  это  невропатологи так любят волосню на
физиономии  разводить?  Чтобы пациенты  не  могли  расшифровать
выражение лица эскулапа?


     - Добрый день, меня зовут Александр Михайлович, очень рад,
прошу сюда, - деловито произнес он. - Мальчики, возьмите вещи!


     Рослые санитары в ослепительных  белых  халатах подхватили
наш багаж, и в мгновение ока мы трое - я, Марьяна и Лева - были
препровождены  в  настоящую  двухкомнатную квартиру на  третьем
этаже санатория,  с  большим  совмещенным  санузлом и маленькой
кухонькой. Все сияло  чистотой, на полу в обеих комнатах лежали
паласы, гарнитур  светлого  дерева  радовал  глаз. На обеденном
столе в большой комнате стояли  цветы  в  красивой вазе темного
стекла,  на  стенах  висели  летние  пейзажи  - лодки на  реке,
парусники на море и  выпрыгивающие  из пенных волн дельфины. Ай
да "палата"!


     - Прошу за мной,  -  сказал Александр Михайлович, когда мы
попросили санитаров поставить сумки в уголок. - Покажу вам, где
будет обитать наш новый пациент, господин Филяров.


     Он провел нас на второй этаж и указал на массивную дверь в
конце коридора. В филенку было  вделано  окошечко  из  толстого
стекла, забранное решеткой. Мы на  цыпочках  подошли  к двери и
заглянули в палату.


     Господин Маэстро  возлежал  на  больничной койке в вольной
позе - на  спине,  широко  раскинув руки и ноги.  Рот  его  был
разинут, а  мощные  вибрирующие  звуки  проникали  даже  сквозь
толстенную дверь: Филяров спал беззаботно и сладко, как человек
с кристалльно  чистой  совестью.  Над  ним  с озабоченным видом
стоял Герман Петрович, теребя рукой бороду.


     - Вы пока отдыхайте, - скомандовал Александр Михайлович, -
а мы с моим коллегой Германом попробуем привести нашего бывшего
однокурсника Пашу Филярова в сознание.


     Марьяна кашлянула и заметила:


     - Нам бы хотелось присутствовать при вашей беседе.


     - Это не  обязательно, - улыбнулся Александр Михайлович, -
посмотрите во-он туда!


     Повинуясь его жесту,  мы  посмотрели "вон туда" и увидели,
что под  больничным  ложем  Филярова  что-то темнеет. Какая-то
маленькая   черненькая   коробочка,   прикрепленная   снизу   к
деревянной раме кровати.


     - "Жучок",  -  пояснил  врач,  -  Герман  его  только  что
поставил. Возвращайтесь  в свои апартаменты, сейчас вам подадут
обед. А когда вы отдохнете, я приглашу вас на прослушивание.
И могу заранее  дать  честное  слово - я никогда  и  никому  не
расскажу о том,  что нам поведает господин Филяров. Заранее даю
такое же  обещание и за Германа. Мы  с ним  сто лет друг  друга
знаем,  и   я   неоднократно   убеждался   в   его   абсолютной
порядочности. Так что не беспокойтесь ни о чем, отдыхайте!


     Лева  вежливо   поблагодарил,   и   мы  вернулись  в  свои
"апартаменты".


     - Не думала, что  когда-нибудь  устану до такой степени, -
простонала Марьяна, буквально падая на  одну  из  кроватей. - С
лошадьми и то легче... Эй, ты что, спятила? Оставь мня в покое!
Что ты делаешь?!


     Эти не очень  любезные слова были обращены ко мне: подойдя
к кровати, я схватила подругу  за  руку,  заставила подняться и
молча потащила ее в ванную комнату. Второй  рукой  я  ухватила  за
рукав Леву и тоже поволокла его за собой.




     Впихнув  супругов  Мирошенко  в  совмещенный  санузел,   я
закрыла дверь на задвижку и пустила воду.


     - Я понял, - заявил  Левушка,  усаживаясь на край ванны, -
наша  Мата  Хари  вообразила,  что уважаемые доктора  Герман  и
Александр пристроили  по  "жучку"  и  под  нашими кроватями или
напихали их   в электропроводку!


     - Очень  может  быть,  но  это еще не повод...  -  Марьяна
запнулась,  вгляделась  в  мое  лицо и озабоченно  спросила:  -
Света, что случилось? У тебя вид какой-то... дикий. В чем дело?


     Я перевела дыхание и шепотом сказала:


     - Ребята, я  не знаю, связаны  ли наши врачи с бандой. Все
может быть, но сейчас не это важно...


     - А что же? - напряженно спросил Левушка.


     - А вот что: кажется, я знаю, кто - главарь!



                ***


     Отреагировать  на  мое ошеломляющее  сообщение  друзья  не
успели: кто-то вежливо постучал в дверь нашей "квартиры".


     - Обед  принесли!  -  сообразила  я  и  пулей  вылетела  в
коридорчик.


     Обед, поданный бравыми санитарами,  был  великолепен. Если
они и  больных так кормят, я бы сама  не отказалась отдохнуть в
"Тихом уголке" Александра Михайловича после того, как эта дикая
история закончится... и если она закончится успешно.


     Слава  Богу,  санитары не стали ждать, пока мы  отобедаем.
Заверив нас, что посуду  мыть  не обязательно, они сказали, что
заберут тарелки  вечером,  вместе  с  теми,  что появятся после
ужина, и сразу ушли.


     Взбудораженные моим  заявлением, Лева и Марьяна смели обед
за пять минут.  По-моему, они даже не замечали, какие вкусности
едят. Куриная  лапша,  например,  была  просто  великолепна,  а
второе - тушеное мясо в  грибном  соусе  - значительно улучшило
мое самочувствие.  На  третье  был  компот  и нежнейшие румяные
пончики.


     - Ну, говори же! - потребовала Марьяна,  уплетая пончик, и
впилась в мое лицо горящими глазами.


     - Погоди,  -   отмахнулась   я,  -  вначале  надо  кое-что
проверить.


     - Не  тяни,  что  за  проверки? - Левушка тоже  сгорал  от
любопытства и тревоги.


     Я оставила чашку с компотом и  полезла  в  сумку.  Достала
небольшой сверточек  и повернулась к Марьяне:


     - Сейчас мы узнаем,  зря  ли ты меня ругала  за  то, что я
оставила Германа и Маэстро наедине в моей комнате.


     - Что там у тебя такое? -  спросила  Марьяна.  -  Походный
набор контрразведчика?


     - Почти,  -  я  развернула сверточек и  продемонстрировала
друзьям его содержимое: маленький старый, совковых времён, магнитофон.
 - Я, конечно, не Мата  Хари,  как   меня   тут  недавно  обозвали,
 но  стараюсь помаленьку.  И  потом,  вы  не  забыли,  что  я  часто
 перевожу детективные романы? А это занятие дает  бога-атую  пищу 
воображению и повышает уровень изобретательности! Жалею лишь об одном:
 что диктофон до сих пор не удосужилась купить. Если жива останусь –
непременно это сделаю!


     - Как тебе это удалось? - поразилась Марьяна.


     - У  меня  в  стенном  шкафу  старый  магнитофон  валялся,
остался  с  тех  пор,  как   я   давала   уроки  английского  и
французского. И даже кассета,  к  счастью, в нем торчала. Давно
хотела выбросить, да все  руки  не доходили, вот и пригодилось.
Когда я  вышла из комнаты,  на секунду залезла в шкаф, воткнула
штекер микрофона в гнездо и нажала на кнопочку.


     - Шпионские страсти,  -  прокомментировал  Лева.  - Что ж,
давайте послушаем.



     "Агент Даймсон был бледен и напряжен. Он вставил кассету в
магнитофон, на миг задержал дыхание  и  нажал  на кнопку. Тихий
шорох пленки  сменился  хриплым  голосом  Суннара.  Он говорил
ужасные вещи...


     Эту беседу  известного  мафиозного  главаря Арно Суннара с
предпринимателем  мистером  Бенсби  о поставках оружия  Даймсон
записал с риском  для жизни. Только ее содержание могло убедить
его  шефа,  Мартина  Люггера,  в том, что Даймсон  не  продался
мафии..."


     (Дж.Б.    Бейкер,    "Оправданный   риск".    Издательство
"Мальбрук",  перевод  с английского  С.В.  Богдановой,  Москва.


     Предупреждение переводчика: покупать и читать не советую -
редкостное барахло! Взялась за перевод этой туфты исключительно
по финансовым  соображениям,  и  надеюсь,  что  больше подобной
ерундой мне заниматься не придется.


           С уважением - С.В.Богданова).


     Запись шипела,  все-таки,  моя  "шпионская" техника была
далеко не первой свежести, но  разобрать, о чем говорили Маэстро
 и Герман Петрович, мы сумели.


     " - Паша, Паша, твоя неумеренная любовь к деньгам, которая
была очевидна для всех сокурсников, завела тебя в тупик. Ты сам
подумай -  кем ты стал? Дешевый шарлатан на  службе у мафии! Да
еще и наркотиками балуешься... - это Герман.


     Раздается мерзкий смешок, и Павел Филяров хрипло отвечает:


     - Не такой уж  дешевый, Гера. При всем моем шарлатанстве я
своим работодателям обошелся в такую сумму,  какую  ты  за  всю
жизнь честно не заработаешь! А наркотики... Что ж, во всем есть
свои  издержки.  Мафиози - народ особый, с  ними  или  железные
нервы нужны, или возможность "улетать" куда  подальше. И потом,
я не на жестких препаратах сижу, на это у меня  мозгов хватает.
Нюхаю веселенький белый порошочек, только и  всего. Лучше скажи
мне, Гера, - как это  тебя  угораздило вляпаться по самые уши  в
наши игры? Зачем  ты  с этими лохами связался,  а?  Их рано или
поздно все  равно достанут, и  тебя заодно. Слушай, а может, мы
тебя купим? А? Ну сам подумай  - ты классный спец, а до сих пор
на копейки,  в сущности, живешь. А у наших  крутояров ты бы так
развернулся! И работка не пыльная...


     Слышен скрип, очевидно, Герман сел в кресло.


     - Прекрати меня  агитировать,  Павел,  - холодно прозвучал
голос врача, - ты прекрасно понимаешь, что ни на какие контакты
с твоими "крутоярами" я никогда не пойду.


     - Да-а? Не пойдешь, значит? Вот что  я  тебе  скажу,  Гера
дорогой: сам не пойдешь - приведут. И не за ручку, а за шкирку!
Ты  ж  не  представляешь  даже  отдаленно,   какие  они  делищи
проворачивают!  У  них такие большие люди на  крючке  и,  можно
сказать, в кармане!


     - Вот и расскажи.


     - О чем?


     - Об этих больших людях.


     - Ха-ха-ха! Я идиот, по-твоему? Чтобы после моего рассказа
ты  отволок  меня  в  прокуратуру?  И  чтобы потом мои  мафиози
замочили меня в тихом местечке?.."


     Пауза.


     - Похоже,  Герман  никак с бандитами не связан, -  шепнула
Марьяна.


     - Ну и слава Богу. Тихо, не мешай слушать! - шикнула я.


     " - И все же ты нам об этих людях и их делах расскажешь, -
уверенно сказал Герман Петрович. - Я так понимаю, что сейчас ты
в остаточном кайфе,  поэтому хамишь и пытаешься меня купить или
запугать. А я, Паша, в отличие от тебя, настоящий врач, и вижу,
что ты  у нас пока  не очень  адекватен. И, как  врач, я  знаю,
каким  образом  могу  развязать  твой язык. Сам-то  неужели  не
догадываешься?


     Снова пауза, а  затем  голос Маэстро, повысившийся тона на
два:


     - Ты не сможешь. Ты же сам сказал, что ты врач, поэтому ты
никогда не сможешь!


     - Мне  будет  очень  тяжело,  -  ровным  голосом  произнес
Герман, - но я смогу. Мне, знаешь ли, совсем не нравится, когда
моим пациентам подбрасывают "сувениры" в виде избитого жулика и
пытаются всячески расшатать  их  психику. Кстати, а зачем тебя,
болезного, притащили в квартиру Светланы Васильевны?


     - Чтобы  она  испугалась,  -  хрипло прошептал Маэстро.  –
 А избили меня, потому что  я...  схалтурил. Не успел вколоть этой
чертовой бабе кое-что... и  она  быстро очнулась после сеанса и
сбежала от моих... от нас. На лошади, сволочь! Кто ж  знал, что
она сумеет ночью  по  непролазным чащобам добраться до поселка,
да еще  и  попасть к  тебе  в дом... Слушай, а может, ты с ними
в более тесном контакте находишься,  чем изображаешь? Как  это она
вообще у тебе в доме оказалсь? Говори!


     - Паша,  ты  забываешь, что это я тебя  допрашиваю,  а  не
наоборот. И  что  твой  "веселенький  беленький  порошочек" - у
меня.  Что  за записка о каком-то Шемякине?  Чем  твои  мафиози
занимаются? Какие шаги они должны теперь предпринять?


     Пауза. И вдруг -  короткий  шум, звук пощечины, пыхтенье и
жалобный вой:


     - Отпусти-и!


     Снова шум, звуки какой-то возни. И голос Германа:


     - Вот так-то  лучше...  Уймись,  Филяров!  Не  хочешь  мне
говорить - другим людям расскажешь! А пока что...


     Какое-то странное  шипение, громкий вздох и невнятный лепет
Маэстро:


     - Ох, Гера, пожалеешь ты..."


     На этом запись закончилась. Я выключила магнитофон и на всякий
случай понизила голос:


     - Ну вот, Герман ни при чем. Это меня очень утешает.


     - Да,  пожалуй,   это   единственная   хорошая  новость  за
последние  дни,  -  кивнул  Левушка.  -  Значит,  мы  можем  не
опасаться,  что  нас  запрут  в  палате  для  буйных,  накачают
наркотиками и сбросят под колеса поезда...


     - Какого еще поезда?! - я чуть магнитофон не уронила.


     - Это  мой  драгоценный  муж  пытается  пошутить  в  стиле
Хичкока,  -   объяснила   Марьяна.  -  Интересно,  каким  будет
содержание  следующей   записи – с жучка в палате Филярова? Я  думаю,
 нашим Айболитам уже пора пригласить нас на прослушивание.


     И, как  всегда,  Марьяна  оказалась права: буквально через
минуту один из  медбратьев постучал в дверь и вежливо пригласил
пройти в кабинет Александра Михайловича.


     Так что я  опять не успела рассказать друзьям, кого именно
вижу  в  роли главаря бандитов. Уверена -  удивление  их  будет
безграничным,  и  вообще, вряд ли они мне  поверят.  Ничего  не
поделаешь,  придется   поразить  их  чуть  позже  и  попытаться
доказать, что мои предположения правильны. Эх, еще бы саму себя
в этом убедить!  Но  иного объяснения  я  по-прежнему так и  не
находила, как ни старалась.


                Глава шестая
                _______________

                ***


     Как  только  мы вошли в кабинет Александра Петровича,  оба
друга-врача ринулись нам  навстречу  с такой экспрессией, что я
даже испугалась. Герман  Петрович  сверкал очами и теребил свою
бороду столь интенсивно,  будто  оторвать ее хотел, а Александр
Михайлович размахивал руками, лицо его пошло  красными пятнами,
 и он больше был похож на перевозбужденного пациента, нежели на
 психотерапевта.


     - Вы знаете, что нам Филяров рассказал?! - воскликнули они
дуэтом. - Вы знаете, чем его мафиози занимаются?!


     - Чем  же?  -  спросила  Марьяна,  сохранившая   некоторое
подобие хладнокровия. - Нефтью,  киднэппингом,  наркотиками или
всем этим вместе?


     - Они подделывают  иконы!  И  старинные  Библии!  И вообще,
произведения искусства!


     Я не могла понять, почему  эта  новость  повергла врачей в
такое состояние.  Ведь  в  наше  время  преступники  умудряются
делать деньги  на таких вещах, которые и в  голову никому бы не
пришли  еще  лет десять тому назад. То,  что  назвала  Марьяна,
просто цветочки,  нефтью  и  наркотиками  сейчас  разве  только
ленивый не  занимается. А уж  чем-чем, а ленью никакая мафия не
страдает,  люди  в  такие  структуры  подбираются  как  раз  на
редкость энергичные. Вот и иконы подделывать взялись...


     И  Марьяна,  похоже,  не  слишком удивилась. А  вот  Лева,
неожиданно  для   нас,  вдруг  тоже  покраснел,  как  Александр
Михайлович, и решительно заявил:


     - Быть этого не может!


     - Почему? - недоумевающе спросила я и начала было излагать
свои соображения  насчет  энергичности  и предприимчивости нашей
отечественной мафии.


     Но  Лева  просто  отмахнулся  от  меня,  как  от  мухи,  и
категорическим тоном изрек:


     - Потому   что   иконы   очень  трудно  подделать,   почти
невозможно. И стоит это  бешеных  денег. Все равно что пытаться
подделать...  ну,  скажем,  бриллианты.  Ведь они проходят тщательную
экспертизу!  Там тоже есть что-то вроде коэффициента жесткости
 Мооса...


     - А что  такое  коэффициент  Мооса?  -  поинтересовалась я
неизвестно зачем, уж  я-то  ни иконы, ни бриллианты подделывать
не собиралась.


     - Это  такой  параметр,  -  начал  объяснять   Лева.  -  У
бриллианта,  то  есть,   у   алмаза,  который  надо  огранить  в
бриллиант, по шкале  Мооса твердость равна десяти единицам. А у
горного хрусталя, например - всего семи  единицам... Сами видите!
А иконы  на  спектрографию  отдают,  химический  состав  краски
проверяют, определяют  возраст  доски, на которой она написана.
Бред  это!  И Библии тоже чуть  не  на зуб пробуют, бумагу  или
пергамент  изучают   под  электронным  микроскопом,   рентгеном
просвечивают и всякое такое. Так что врет наш Маэстро!


     - Мы  тоже  ушам  своим  не  поверили,   -  сказал  Герман
Петрович,  нервно  закуривая  сигарету.  - Даже решили,  что  у
Филярова окончательно  уехала  крыша.  Но  он  принялся  сыпать
какими-то терминами, чуть  ли не в  грудь себя бил,  и  заверил
нас,  что  один гений,  химик,  придумал  такой  хитрый  способ
обработки этих  подделок,  что  любого  эскперта  можно обвести
вокруг пальца!  И  доски  где-то  достают,  травят их какими-то
кислотами; и краски сами изготавливают так, что от подлинных не
отличить  -  на  яичном  желтке  их  замешивают  и  еще  что-то
добавляют, как в старину... И получается, как с Ван-Гогом!


     - А что с ним  произошло?  - спросила Марьяна, слушавшая с
напряженным вниманием. -  Ну, кроме того, что он откромсал себе
ухо?


     - Ну,   не   с  самим  Ван-Гогом,  а  с  его   знаменитыми
"Подсолнухами". Краски тогда ведь  совсем  другие использовали,
поэтому и стали написанные им цветочки превращаться из желтых -
в зеленые! -  пояснил  Лева.  - И никто теперь  не  знает,  что
делать  -  перекрашивать  обратно,  рискуя  испортить  творение
мастера,  или   уж   так   и   оставить   "недоспелыми".   Весь
искусствоведческий мир в панике.


     Александр Михайлович нетерпеливо возразил:


     - Насчет Ван-Гога вы, конечно,  правы,  но не в нем сейчас
дело! Поверьте, Павел излагал  очень  убедительно. К тому же, у
них  целая команда  подкупленных  экспертов-искусствоведов.  За
колоссальные  деньги  эксперты  пишут этим мафиозникам  липовые
свидетельства...  то  есть,  тьфу!  Настоящие  свидетельства  о
подлинности подделок... Пардон, у меня у самого уже ум за разум
заходит. Павел  уверяет,  что  изготовление  тех  же Библий они
вообще чуть ли не на  поток  поставили. А кроме икон и  Библий,
эти  деятели  не  брезгуют  и  прочими   предметами  старины  и
антиквариата.  И  все  эти  подделки  продаются  на  Западе  по
астрономическим ценам,  так  что  вполне  окупаются  расходы на
подделку.


     - К  тому  же, и контингент покупателей у  них  особый,  -
добавил Герман. - Далеко не  каждый  западный  миллионер  готов
всем  подряд  объяснять,  как  к  нему  попала,  скажем,  икона
Владимирской  Божией  Матери   шестнадцатого  века,  написанная
неизвестным   гениальным   художником   из   серой   российской
глубинки...  Купит  такой любитель старины икону, спрячет ее  в
несгораемом  сейфе,   а   покажет   за  всю  жизнь  одному-двум
приятелям,     которые     тоже      увлекаются      подпольным
коллекционированием, чтобы они взвыли от зависти. И все - ни за
лапу, ни за хвост такого не поймаешь. Да и некому ловить, никто
ведь не знает, что этот миллионер вообще что-то, кроме денежных
знаков и акций, коллекционирует!


     - Хотите   прослушать  запись?   -   предложил   Александр
Михайлович. - Может быть, тогда ваши сомнения исчезнут.


     Мы  переглянулись,  и  кипящий  от  ярости  Левушка  нервно
буркнул:


     - Ну, валяйте... в смысле, давайте  послушаем.  Но  я  все
равно не верю!


     - Слушай, Свет, -  шепнула мне на ухо Марьяна, пока Герман
и Александр  возились с аппаратурой,  - я вот  чего никак
понять  не  могу:  а  при чем  тут  осьминоги и  кентавры?  И  с
Маргарином  какой-то  псих  в ритуальных одеяниях  беседовал...
Что-то больно много наверчено  всякой  мистики. Ты что по этому
поводу мыслишь?


     - Ничего не мыслю,  -  призналась я.  -  И кто такой  этот
трижды  загадочный  Шемякин,  тоже  не знаю. Я уже  отупела  от
всеобщего маразма!


     - Вот,  готово.   Слушайте!   -  призвал  нас  к  вниманию
Александр Михайлович.



                ***


     В  полном   молчании   -  если  не  считать  возмущенного
Левушкиного шипения  сквозь  стиснутые  зубы  - выслушали члены
нашей мушкетерской  "банды"  повествование  господина Маэстро о
всех  тех  безобразиях,  которые  творили  бандиты   настоящие.


     Филяров рассказывал  о  темных  делах  своих  шефов  столь
уверенным  тоном,  что  поневоле  приходилось  допустить,   что
хитроумные способы подделки икон действительно существуют и что
этими способами  преступники весьма активно пользуются.


     Судя  по  всему, у наших мафиози была  огромная  и  вполне
надежная  сеть,  в  которую  входили  изготовители   поддельных
шедевров,  посредники  для  поиска   клиентуры,   эксперты  для
подготовки компетентных заключений,  таможенники,  пропускавшие
контрабандный  товар   на   Запад...   Жуть  брала  от  размаха
незаконных  операций!   А   уж  от  предположений  о  возможной
финансовой выгоде подобных мероприятий и вовсе шарики за ролики
закатывались.


     - Пришлось  вколоть  ему  кое-что,  -  извиняющимся  тоном
сказал  Герман  Петрович, воспользовавшись  минутной  паузой  в
допросе  Филярова.  - Конечно,  это  не  совсем  соотносится  с
врачебной  этикой,   но   иначе   Паша  просто  притворился  бы
"тормозом". А так он сразу поплыл, сведения из него посыпались,
как из дырявого мешка. Правда, шефов своих он нам ни по именам,
ни по прозвищам не назвал, очень уж он их боится.


     - Или они его закодировали, чтобы не проболтался, - мрачно
изрек Александр Михайлович.  - И произнести вслух их фамилии он
сможет, только если назвать код. А этим кодом  может быть любое
слово  нашего  могучего русского  языка  -  от  "табуретки"  до
"пертурбации"!


     - И фамилии "Шемякин"  я тоже что-то не слышу, - вздохнула
я. - Кто же это все же такой?


     - Дался тебе  этот  Шемякин!  -  рассердилась  Марьяна.  -
Других тайн  для тебя уже  не существует? Может, ты уже знаешь,
кто такой шеф? Ох... - она вдруг осеклась и вытаращила  на меня
глаза: вспомнила, о чем я начала говорить в ванной комнате.


     Я  довольно-таки  сильно  пнула  ее под столом по  ноге  и
шикнула:


     - Умолкни, по-моему, это еще не все!


     И верно - после короткой паузы  господин Маэстро продолжил
повествование о незаконных действиях своих таинственных шефов.


     В  общем,  опуская  детали,  можно было понять,  что  дело
поставлено на широкую ногу, и никто ни разу не засветился. Да и
как  эти   мафиози   могли   бы  засветиться,  если  отваливали
высокопоставленным лицам  очень  большие деньги - специально за
обеспечение "дымовой завесы"? Короче, если  бы  не  наша  балда
Лялька со своей неуемной страстью к  фотографированию всего и вся,
 никому  бы  в голову   не   пришло  заинтересоваться   этими
 предприимчивыми субчиками, так у них все шло чисто и гладко.


     - Ну  вот,  слышали?  Слышали,  да?  -  допытывался  вновь
пришедший в перевозбужденное состояние Александр Михайлович.  -
Лично я с подобным  безобразием,  с такой наглостью мириться не
собираюсь! Надо этих бандитов вывести  на  чистую  воду,  иначе
любой  честный  человек   будет   иметь  право  плюнуть  мне  в
физиономию! А ты что скажешь, Гера? - набросился он на мрачного
Германа Петровича.


     - Разумеется, надо, -  отозвался  тот. - В смысле, вывести
на чистую воду... и, возможно, даже в этой  самой воде утопить!
Но все надо  делать по-умному. Светлана Васильевна и ее друзья,
по-моему,  уже  предприняли  некие активные действия.  Хотелось
бы...  м-м...  хотелось  бы  узнать,  есть   ли  хоть  какой-то
результат? Если можно, - просительно добавил он.


     И  оба   друга-врача   уставились   на  нас  со  смешанным
выражением мольбы и негодования на физиономиях.


     Мое сердце  дрогнуло, Левушкино, как мне показалось, тоже.
В конце концов, из моей  магнитофонной  записи  уже стало ясно,
что Герман к этой мафии никакого отношения не  имеет, разве что
они заранее сговорились с  Маэстро  и разыграли свой диалог, как
по нотам. Да нет - это полный бред! Не могли же они сговориться
о том, что  я среди ночи  примчусь прямиком в  объятия  Германа
Петровича...  на  украденной  кобыле!  А из второй  записи,  из
допроса врачами  господина  Филярова,  следует очевидный вывод,
что друзей-невропатологов переполняет справедливое негодование.
Пожалуй, они еще могут нам пригодиться,  во  всяком  случае,  в
моих глазах их акции возросли.


     Красный от злости на преступников Левушка открыл было рот,
закрыл и посмотрел на нас  с  Марьяной. Я заерзала на стуле,  а
его  супруга  нахмурилась, пнула меня по ноге  (вредина,  я  ее
пинала не так сильно!  Могла бы учесть, что я - не  лошадь!), и
сдержанно произнесла:


     - Спасибо за предложение помощи. Нам необходимо  подумать,
посоветоваться. Дело  уж  больно  серьезное!  Надеюсь,  вы  нас
поймете правильно.  Завтра  утром  мы  дадим  вам окончательный
ответ. До свидания.


     С этим мы и покинули взбудораженных  эскулапов и вернулись
в свои  уютные "апартаменты". Кстати,  зря я их так обзываю, в
смысле, привешиваю кавычки - это действительно  были очень даже
недурные апартаменты!


     Оставшись,   наконец,  без   свидетелей,   мы   обменялись
довольно-таки  растерянными  взглядами. Молчание  затянулось, и
прервал его, разумеется, возмущенный до глубины души Левушка.


     - Долго молчать собираетесь, гениальные мои? -  агрессивно
осведомился он и закурил неизвестно которую  по счету сигарету.
- Надо же действовать!


     - Каким образом? -  ехидно  парировала Марьяна. - И потом,
позволь тебе  заметить,  близится  вечер!  Лично  я  собиралась
поужинать и завалиться  спать. Если, конечно, на наши головы не
свалится  очередной  катаклизм. Я тихо надеюсь, что на  сегодня
программа несчастных случаев Фатумом выполнена!


     - Ты... ты...  ты...  бесчувственнее,  чем  твои лошади! -
выпалил Левушка. - Бандиты произведения искусства  подделывают,
а ты спать собираешься!


     - ЧТО-О?  -  протянула Марьяна таким грозным тоном, что  я
невольно  вобрала  голову   в   плечи,  а  Лева  поперхнулся  и
попятился. - Ну-ка, повтори, родной, - ЧТО ты сказал?!


     В  комнате  повисла зловещая пауза. Лева смотрел на  жену,
как кролик  на  удава,  причем,  как  кролик бешеный, объевшийся
трын-травы и  плюнувший  на  последствия,  а  Марьяна  расцвела
красными пятнами, будто аллергик, и нервно  сжимала кулаки. Ой,
что же делать? Не хватало  только,  чтобы  мои верные соратники
вдруг разругались, причем, наверняка, в первый раз в жизни! Марьяна
 мужу просто голову оторвет, если он не  возьмет свои ужасные
слова обратно! Ведь они  же  раньше никогда... они же всегда...
они же вообще ни разу не ссорились!


     От страха у меня в мозгах просветлело, и  что-то наконец в
них  "состыковалось",   как   изящно   выражается  мой  муж.  Я
решительно вклинилась  между  друзьями.  Кричать и рявкать было
нельзя - напугаю пациентов, живущих на этом же этаже в соседних
апартаментах. Поэтому  я  вытянула  перед  собой  руки, сжала
кулаки, зачем-то выставив указательные пальцы, и замахала этими
пальцами перед носами окаменевших от злости супругов Мирошенко.
Но  этого  мало: из недр моего организма  мне  удалось  извлечь
зловещее, наводящее ужас шипение. Наверное, так шипит страдающая
от астмы анаконда:


     - А ну, тс-с-с-с! За-аткнитес-с-сь!


     Оба вздрогнули, как от электрического разряда, и повернули
ко  мне  изумленные  физиономии.  Такого  они  от меня явно  не
ожидали, все-таки, в кругу друзей  и  знакомых  я слыву женщиной
интеллигентной.  Сейчас  я  им  покажу, какая я на  самом  деле
интеллигентная! Я воспользовалась их временным ступором,  чтобы
закрепить  успех,  и голосом  -  вернее,  шепотом  -  Железного
Феликса приказала, все так же зловеще шипя и свистя:


     - Марьяна,    с-сядь    и    зас-с-стынь!    Убью,    если
пош-шевельнеш-шьс-с-ся!


     Подруга плюхнулась на кровать, тараща на меня глаза.


     - И  ты,  -  я  повелительно ткнула пальцем в  Левушку,  -
с-сядь  и  не  отс-свечивай...  поборник  борьбы  с  мафией!  И
захлопни пас-с-сть!


     Лева медленно опустился на стул. Выражение лица у него при
этом было, как у человека, которому снится кошмар. Рот он так и
не закрыл, но я решила не обращать внимания на подобные мелочи.


     Я хищно прошлась  по  комнате и остановилась напротив них,
уперев руки в бока.


     - Нашли   время   отношения   выяснять!  -  прошипела   я,
наклоняясь вперед и  корча жуткие гримасы. - Один идиот говорит
глупости, а вторая кретинка сдуру на  них  обижается!  Вы  что,
успели  забыть,  что я  вам  хотела  сказать  до  обеда?  У вас
семейный склероз?!


     Лева вдруг как-то сразу спал с  лица  и  замотал  головой.
Марьяна резко встрепенулась и прошептала,  не  отводя  от  меня
испуганного взора:


     - Гос-споди...  -  буква "с" у нее тоже получилась  весьма
выразительно, видно,  успела заразиться от меня змеиной манерой
речи.


     - Вот  именно!  И вообще, прошу запомнить раз и  навсегда,
дорогие  мои:  я призвала вас на  помощь!  На помощь, а не  для
того, чтобы вы тут  между  собой разборки устраивали и доводили
меня до бешенства!  Командую парадом Я! Понятно?! Еще раз такое
устроите - пеняйте на себя! Вы меня еще не знаете! Ясно вам?! -
я грозно нахмурилась.


     - Я-ясно, - заикнулся Левушка.


     Немного пришедшая  в  себя  Марьяна  судорожно вздохнула и
заметила в пространство:


     - Да-а, по  части  бешенства  ты,  пожалуй,  свободно меня
переплюнешь...


     - Вот  и  заруби  это себе на  носу!  Так  о  чем я начала
говорить в ванной комнате?


     - Ты сказала... - хрипло начал  Левушка,  -  сказала,  что
вроде догадалась, кто такой шеф...


     Я уселась верхом на стул и зловеще кивнула:


     - По-моему, да. Но если  вы  хоть словечко вставите - убью
на месте, и вы так ничего и не узнаете!


     Моих  друзей  это явно  не  устраивало,  и  они  клятвенно
пообещали не перебивать, не крутить  пальцем  у  виска, и вообще,
никаких  негативных  эмоций  и  недоверия  к   моим  словам  не
проявлять.  Я  мрачно  напомнила,  что  спуску  им  не  дам,  и
приступила к  изложению  своих  подозрений.  Мысленно  я  вновь
увидела кошмарные экспонаты вернисажа и пеструю  толпу во главе
с критиком Залыгиным...


                * * *


     ...Подхватив  меня  под ручку,  Осип  Альбертович  Залыгин
повлек меня по залу. Это было ужасно! Он не пропускал ни одного
экспоната, от  одного  взгляда  на  которые  у меня усиливались
желудочные  колики  и  крепло  убеждение,  что   кто-то  -  или
художники, или,  все же,  я - сошел с ума.  Лева застрял в центре
живописной группы дамочек неопределенного возраста и помочь мне
не  мог.  Оборачиваясь  и  посылая ему полные мольбы  и  ярости
взоры,  я  ловила  в  ответ  его   сострадательный  взгляд,  но
вырваться  и  спасти  меня  он  не  имел  никакой  возможности.
Пришлось переключиться на Залыгина и изобразить,  что я понимаю
хотя  бы  некоторые  фразы  и  выражения  из  его  восторженной
филиппики, посвященной "гениям" абстракционизма и эккоизма.


     Осип Альбертович болтал и болтал, как заведенный, и вскоре
голова у меня  начала кружиться -  сперва плавно, а  затем  все
сильнее и  сильнее. Нет, он не орал  мне в  самое ухо, голос  у
критика был скорее приятным, разве что, несколько монотонным. Он
жужжал и жужжал, как большой шмель,  многословно и красноречиво
восхищался жуткими  полотнами, расспрашивал о том, какой именно
сфере бизнеса я посвятила свою молодую жизнь, и пытался убедить
меня приобрести несколько кошмарных картин и  тем самым оказать
финансовую поддержку  нашим доморощенным гениям. Кроме того, он
осыпал  меня  изысканными  комплиментами в количествах,  намного
превосходящих  возможности   среднего  представителя  мужского
пола, и настырно добивался, чтобы я согласилась скоротать с ним
вечерок в его скромной пятикомнатной холостяцкой квартирке.


     От гипнотического  воздействия  его  журчавшего, как ручей,
голоса  мои  бедные  мозги  отказали окончательно. Я  уже  сама
начинала  верить  в  "легенду",  неизвестно  зачем   сочиненную
Левушкой - то есть, в то, что я,  Светлана Васильевна Богданова,
никакая не  скромная  переводчица,  а  настоящая бизнес-леди из
самых высших кругов, и что мне и вправду надо проявить гуманизм
и помеценатствовать на досуге...  раз  уж я вырвалась из своего
"офиса"... Господи,  какого  еще  офиса?!  Нет,  все, хватит, я
больше  не  могу, этот критик сейчас заболтает  меня  до  белой
горячки! Я на грани истерики! Я сейчас что-то страшное сделаю!


     Ощутив  страстное  желание  выхватить  из  рук   господина
критика  подаренную  Левой трость и изо всех  сил  стукнуть  ею
Залыгина  по   голове,  я  внезапно  резко  остановилась  возле
очередного  "гениального"  полотна, вырвала  из  цепких  дланей
Осипа Альбертовича свою руку, прижала ее ко лбу и промолвила, с
трудом владея голосом:


     - Извините, пожалуйста, а нельзя ли мне что-нибудь попить?
Или лучше - выпить? А то я несколько... м-м... утомлена!


     Господин  Залыгин   всплеснул  руками  и  усадил  меня  на
диванчик, по счастью, оказавшийся в двух шагах от нас. Голосом,
полным глубокого раскаяния, он прожужжал на одном дыхании:


     - Ради Бога,  простите  меня,  конечно,  конечно, я совсем
упустил  из  виду,  что  вы устали, я понимаю,  бизнес  требует
огромных   затрат   нервной   энергии,  сейчас,  сейчас,   одну
минуточку, у  нас  все  предусмотрено,  сейчас, сейчас, фуршет,
фуршет, я мигом!


     И помчался в противоположный угол  зала.  Вытянув  шею,  я
увидела в этом углу шикарно  сервированный  стол.   Из-за обилия
 тарелочек, блюдечек, рюмочек  и  графинчиков, громоздившихся на нем,
скатерти почти не было видно. Господи, дай мне  силы! Где Лева,
черт побери?! Меня спасать надо, а он с поклонницами щебечет! А
этот кошмарный Залыгин уже почти  довел  меня  до слабоумия! И,
похоже, это слабоумие имеет все шансы стать прогрессирующим...


     Залыгин примчался  обратно и пристроил на диванчике поднос
с закусками и с огромным  бокалом, в котором плескалась жидкость
благородного оттенка  черного янтаря.


     - Что это? - слабым  голосом  спросила я, с опаской косясь
на бокал.


     - Коньяк! Самый  лучший,  который  только  можно достать в
нашей столице!  Ведь  коньяк, уважаемая Светлана Васильевна, да
будет вам известно...


     И ка-ак поехал! Боже мой, умеет  ли  вообще  этот  человек
молчать? Хоть бы на пять минут заткнулся!


     Я  уперлась  в  переносицу   господина   критика  взглядом
безумной сомнамбулы и тремя крупными  глотками  залила  в  себя
весь высокоградусный  алкоголь  до  последней капельки.


 Ох!


     На пару  секунд  я  оглохла,  ослепла,  онемела и, похоже,
упала в обморок, потому что перестала понимать - кто я, где я и
что со мной происходит. Доза и крепость напитка были рассчитаны,
скорее, на  закаленного многолетними тренировками алкаша, нежели на
слабую  женщину.  Но,  как  ни  странно,   эта  лошадиная  доза
неожиданно  встряхнула  меня -  от  макушки  до  мизинцев  ног!
Внезапный "обморок" сменился таким же внезапным приливом сил, и
мой   бедный   рассудок,   парализованный   было   бесконечными
разглагольствованиями неуемного критика,  восстал и героическим
усилием сбросил оковы!


     Выразилось это  в том, что я  всунула пустой бокал  в руку
господина Залыгина и приказала:


     - А теперь помолчите!


     Прерванный на полуслове, Осип Альбертович вытаращил  глаза
и   на   секунду  умолк.  Этой  секунды  мне  хватило.   Коньяк
стимулировал все  мои  мозговые  клетки,  даже  те, которые, по
мнению  ученых,  от  рождения  до смерти индивида  прозябают  в
полном  пренебрежении.  Кора моих  больших  полушарий,  образно
выражаясь,  встала  дыбом.  Я  набрала полную грудь  воздуха  и
разразилась монологом.


     Больше  всего  я  боялась,  что критик перехватит  у  меня
инициативу  и  мне придется  заткнуться,  а  еще  одной  порции
коньяка я уже не перенесу  и  просто  потеряю сознание. Поэтому
мой  монолог  - по сравнению с его собственным - отличался  гораздо
большей экспрессией и выразительностью.


     Я выразила: во-первых, бурный восторг по  поводу того, что
смогла наконец  оторваться  от  своего  осточертевшего бизнеса и
попасть на  этот замечательный вернисаж. Я выразила, во-вторых,
полное свое согласие  с тем, что все представленные на выставке
полотна написаны  гениями  -  все  без  исключения! Я полностью
разделила мнение  уважаемого  Осипа  Альбертовича  о  том,  что
гениям тоже надо кушать и  пользоваться  иными  благами  жизни,
поэтому мы, деловые  люди - и  леди - просто  обязаны  проявить
себя настоящими  меценатами.  Я  выразила (это уже в-четвертых)
горячее  стремление   скупить  столько  произведений,   сколько
позволит мой  личный  швейцарский  счет, и украсить гениальными
творениями   стены   своего  офиса,   московской   квартиры   и
загородного  особняка.  Я считаю  эккоизм  самым  перспективным
направлением в живописи, и готова немедленно,  сию секунду, вот
сейчас, приобрести вот это замечательное...


     Тут  мой   блистающий   безумием  взор  упал  на  полотно,
маячившее  напротив   моего  диванчика.  Устроители   вернисажа
подвесили  его  на  корабельных  канатах  на  колонне,  имевшей
квадратное  сечение.  Размеры   картины  значительно  превышали
ширину колонны,  и  посетителям  выставки приходилось совершать
поистине акробатические трюки, чтобы при перемещении по залу не
задеть  головой  или  иной  частью  тела   за  массивную  раму,
торчавшую по обе стороны квадратной архитектурной подпорки.


     Я  сорвалась  с диванчика, подлетела к картине и  застыла,
молитвенно сложив на груди руки  и  с  экстатическим  восторгом
всматриваясь   в   кошмарный   лик  изображенного  на   полотне
персонажа.  Человеческой  физиономией я бы назвала ЭТО с  очень
большой натяжкой.  Кривой овал тусклого сине-багрового цвета, с
малиновым червяком,  помещенным  в  середине - видимо, художник
так  "увидел"  нос  натурщика  -  мрачно  пялился сразу во  все
стороны косыми грязно-желтыми бельмами и кривил  узкую щель рта
с жуткими  зеленоватыми  губами.  Оттопыренные  уши походили на
увядшие капустные листы, а за  левым  "листом"  я с содроганием
узрела  нечто,  напоминающее  давно  сдохшего  паука:   видимо,
родинку или бородавку...


     - Кто? -  я  схватила  устремившегося  за  мной  господина
критика за руку. - Кто автор этого... этого... шедевра? Где он?
Я хочу немедленно  с ним познакомиться!  Это именно то,  что  я
искала долгие годы!


     Тут я обнаружила, что меня  окружила  толпа.  Видимо,  мои
восторженные  вопли  привлекли  внимание  собравшихся.  Дамочки
неопределенного возраста обступили  меня  и смотрели мне в рот,
ловя  каждое  слово. Авторы полотен тоже явно желали  пробиться
поближе к бизнес-леди, чтобы привлечь ее  внимание  и  к  своим
произведениям. На периферии этого людского моря я увидела Леву,
тщетно  пытавшегося  протиснуться  сквозь   толпу.   Он  корчил
страшные  рожи  и  подавал  жестами  какие-то  невразумительные
знаки.  Ха-ха,  поздно! Сам  придумал,  что  я  -  обеспеченная
деловая женщина, вот пусть теперь и расхлебывает!


     Коньячный   кураж   набирал  обороты.   Я   послала   Леве
царственную улыбку  богатой  идиотки,  от которой он, по-моему,
впал  в  ступор, и вновь затеребила господина критика,  требуя,
чтобы   мне    немедленно   представили   автора    выдающегося
произведения живописи. Осип Альбертович окинул толпу  соколиным
взором и сделал знак рукой  какому-то  худосочному  субъекту  в
свитере  тех  же  унылых  сине-багровых  тонов,  которыми  была
написана картина. Мамочка моя, если это  -  автопортрет,  и  за
ухом художника  я увижу такую же  мерзкую бородавку... Но  я не
успела  додумать,  что  же  я сделаю в этом  случае.  Повинуясь
вежливым, но  непреклонным  командам  господина Залыгина, толпа
расступилась, субъект  приблизился  и нехотя поклонился мне, не
вынимая рук из карманов жеваных брюк.


     Своим внешним  обликом художник резко отличался от нарядно
разодетых гостей.  Длинные  неопрятные  волосы пепельного цвета
елозили по растянутому  вороту  свитера, который был, по крайней
мере,   на   три  размера  больше,  чем  нужно.  На   подбородке
пробивалась редкая щетинка, водянистые глазки взирали на всех и
вся  с  выражением  брюзгливого  пренебрежения.  На  вид  этому
гению-эккоисту было не больше двадцати  двух  -  двадцати  трех
лет. Боже,  а может, это и  есть знаменитый Пеструхин?  Ах, нет,
Лева же  проинформировал  меня, что Пеструхин благоденствует за
границей на денежки каирского миллионера...


     Осип  Альбертович   церемонно   указал  на  меня  рукой  и
представил гению. Гений шмыгнул носом и буркнул:


     - Саша. Щукин.


     - Сашенька,  Светлана  Васильевна  желает... - начал  было
Залыгин, но художник перебил:


     - Слышал я. Вы чего, хотите купить мою лучшую работу?


     Боже, как  же  тогда  выглядят  худшие?!  Если этот ночной
кошмар  -  лучшее,  что  он  написал,  я  не  завидую родителям
живописца, с их  ребеночком что-то явно не в порядке... Однако
надо что-то сказать, а не то критик, не дай Господи, обрушит на
меня  очередной  монолог,  и  тогда меня уже ничто  не  спасет!
Лучась улыбкой, я раскрыла было  рот,  но  юное дарование опять
шмыгнуло носом и нехотя промолвило:


     - Тогда вам не ко мне.


     Я вновь не успела вымолвить  ни  слова - Осип  Альбертович
закивал головой и пояснил:


     - Да-да, вам  надо  поговорить с Сашенькиным агентом. Юрий
Леонидович, прошу вас!


     Рядом замаячило  что-то  черное  и  громадное. Я испуганно
попятилась:  над  моей  субтильной  фигуркой  навис  гигантских
габаритов   мужчина   в  черном  фраке.  Волосы  у  него   были
ярко-рыжими, щеки  ярко-красными,  а  выпученные,  как  у жабы,
глаза, - ярко-желтыми. Этакий клоун-великан!


     - Юрий   Леонидович    Потемкин,   -   чудовищным    басом
представилась эта живая гора.


     Залыгин представил меня. Правильно сделал -   я просто
потеряла  дар  речи.  И  не  только  оттого,  что  рост  Юрия
Леонидовича  приближался  к  двум  метрам,  выпученные  глазищи
метали молнии, а голосом он бы мог запросто раскалывать на спор
пивные  кружки  -  хотя  и  это,  само по  себе,  изрядно  меня
ошеломило. Хлюпику Щукину повезло: с  таким  агентом  можно  не
только впаривать  "гениальные"  картины богатым недоумкам, но и
на  вражеские  танки  с  голой  шашкой  бросаться  -  с  полной
гарантией победы.


     Господин Потемкин взял меня  в  оборот быстро и изящно. По
сравнению с  его  красноречием  померкло  даже  впечатление  от
безостановочных  речей  Осипа  Альбертовича Залыгина, хотя  это
казалось невозможным.  Потемкин  меня  просто парализовал своей
персоной!


     Ухватившись за мое  плечо  похожей на лопату ручищей, Юрий
Леонидович  повернул  меня носом к кошмарному полотну Щукина  и
принялся воспевать гениальность художника.


     - Проник ли  вам  в  душу  выразительный  взгляд,  которым
взирает на зрителя этот человек? -  гремел он мне в самое ухо и
тыкал  меня  носом в  слепые  бельма портрета.  -  На поиски  и
воплощение достойного образа Саша потратил пять месяцев! Только
экспрессивно-духовное  прозрение  настоящего   мастера-эккоиста
позволило Саше  погрузиться  в  глубины  внутреннего мира этого
человека!   Обратите   внимание   на  сочную  цветовую   гамму,
которая...


     В процессе этих оглушительных объяснений господин Потемкин
встряхивал меня за плечико, наклонялся к моему лицу и буквально
протыкал меня насквозь своими бешено горящими глазами, которые,
казалось, выпучивались все больше и больше  после очередной его
реплики - я даже испугалась, что они сейчас вывалятся на пол. Я
просто не могла отвести  взгляд  от его лягушачьих очей, словно
загипнотизированный комар!  Сказать что-либо я тоже не могла
-  во-первых,  Потемкин  не  дал  бы  мне такой возможности,  а
во-вторых, я была настолько  оглушена  его рыком, что ничего не
соображала.  Мне  оставалось только кивать, что я  и  делала  с
видом  абсолютного  восторга,  очень  похожего  на   врожденный
дебилизм.


     Толпа вокруг  нас  почтительно притихла, внимая речам Юрия
Леонидовича.  Залыгин  скромно  стоял рядышком, уступив  пальму
первенства  агенту  - в  конце  концов,  Осип  Альбертович  сам
продажей картин  не  занимался. Лева по-прежнему метался позади
возбужденных посетителей  выставки,  и  физиономия его выражала
последнюю степень отчаяния.


     Пока господин  Потемкин  разливался... нет, не соловьем, с
таким-то  басом  его можно было сравнить разве  что  с  ревущим
тигром,  -  юный гений Саша Щукин стоял, индифферентно  засунув
руки в карманы, словно его  все  это никак не касалось. Но  вот
теоретическая часть  закончилась,  и  Юрий Леонидович перешел к
главному.


     - Как же  оценить это выдающееся произведение искусства? -
патетически воскликнул он и на  секунду  скорбно  прикрыл  свои
выпученные глаза. - Какую сумму я рискну назвать, ведь ничем не
компенсировать  бессонные  ночи  Сашеньки   Щукина,   его  муки
творчества, минуты  неуверенности  в  себе,  когда ему хотелось
бросить  все  и навсегда  оставить  живопись!  Как  трудно  мне
произнести эти слова -  тридцать  пять тысяч евро! Ведь эта
ничтожная сумма даже в  сотой доле не отражает...


     И тут неожиданно я  вышла  из-под гипноза. В голове словно
лопнула какая-то  пленка, и я с ужасом поняла:  еще секунда - и
этот ужасный  человек  уговорит  меня  купить картину! Тридцать
пять тысяч... евро?! Когда  в  моем кошельке пятиста рублей
свободных  не найти! Мамочка моя, что же это я такое делаю?!


     - Сколько-сколько? - услышала я собственный голос.


     Видимо, мой вопрос прозвучал с таким искренним изумлением,
что  до  ловкого  агента  дошло: зарвался. Он вперился  в  меня
своими жуткими  глазищами,  что-то такое моментально прикинул в
уме и расплылся в умильной  улыбке.  Выглядело  это так, словно
мне улыбнулся бешеный бегемот.


     - Ах,  Светлана  Васильевна!  Вы,  как  человек,   любящий
искусство,  но  несколько... гм... далекий от него,  я  имею  в
виду,  далекий  от представления о том, как  тяжко  порой  ему,
искусству, служить...  Только  ради вас: тридцать тысяч! Никому
бы я не сделал уступки, но вам...


     Нет, так дальше продолжаться не может! Сейчас я соберусь с
духом и признаюсь...  признаюсь... что я передумала! Могут же у
бизнес-леди  быть  свои капризы? Нет, невозможно! Вон как  этот
Юрий Леонидович  в  меня  вперился,  просто  насквозь прожигает
своими страшными  буркалами.  Если  я  сейчас откажусь покупать
Сашенькину картину, он меня просто убьет,  за свои-то проценты!
А  может,  просто  сказать  правду - что я  самый  обыкновенный
человек, перводчица, с  весьма скромными доходами? А если я этим
признанием подведу Левушку, наверняка он не просто так придумал
мою "легенду", хотя мог бы и объяснить, зачем он это сделал...


     Я  окончательно   растерялась   и   отрыла  рот,  не  имея
представления, что я сейчас скажу и чем все это кончится. И тут
неожиданно пришло  спасение,  причем,  со  стороны  человека, от
которого я этого меньше всего могла ожидать!


     Юный  эккоист,   с   полным   равнодушием  наблюдавший  за
процессом  "впаривания"  своего   гениального  кошмара  богатой
безмозглой кошелке, вдруг очнулся, вынул руки из карманов, упер
их в свои худосочные бедра, шмыгнул носом и внезапно разразился
гнусавой тирадой:


     - А иди-ка ты на хрен,  любительница  искусства!  Хрена  я
тебе продам свою картину!  Все  вы, богачи хреновы, в искусстве
ни хрена не сечете, и на хрен мне ваши вонючие бабки! И не хрен
меня   уговаривать,   -   оборвал   он   господина   Потемкина,
попытавшегося прервать его заявление. -  Я  не  для того гений,
чтобы  всякая   хрень   мне   печенки  выедала  своей  хреновой
благотворительностью! И катись на  хрен  отсюда... бизнес-вумен
хренова! Иди, считай свои хреновые евро и доллары! Тридцать пять
тысяч пёстро-зеленых ей жалко, мочалка хренова!


     Толпа зашумела,  Юрий  Леонидович  схватился  за  голову и
рявкнул, обращаясь к  Сашеньке:


     - Идиот!


     - Пошел на хрен! -  ответил  "гений" агенту и с презрением
отвернулся.


     После   этого   на   выставке   началось   что-то    вроде
столпотворения  Вавилонского.  Засверкали   вспышки   фотокамер,
вездесущие репортеры  бросились  -  кто  к  оскорбленному  моей
мелочностью художнику, кто к разъяренному господину  Потемкину.
Дамочки-поклонницы  обступили  принципиального   эккоиста,   не
желающего моих "хреновых денег",  и  восторженно защебетали.
Прочие  художники  рванулись  было  ко  мне  - их, видимо,  мои
несуществующие евро и доллары  как  раз  очень интересовали.
Некоторые журналисты тоже явно  жаждали взять у меня интервью.
Надо было срочно мотать  отсюда!  Я  буквально  повисла  на руках у
критика Залыгина  и  пролепетала,  с  трудом борясь с  охватившим  меня
желанием истерически расхохотаться:


     - Осип Альбертович, уведите меня отсюда! Это такой удар!


     Тут ко  мне, наконец, пробился Лева.  Вид у него  был такой,
словно  последние   полчаса   он  простоял  на  голове:  волосы
топорщились во все стороны, физиономия цвела,  словно майская
роза, а глаза метали молнии.  Уцепившись  за  своих  кавалеров,
которые решительно растолкали рвавшихся ко мне журналистов, я на
заплетавшихся ногах  выползла  из  зала, где продолжала бурлить
скандализованная публика,  и  свалилась  на очередной диванчик,
спрятав лицо в носовой платок.


     Лева,  не  будь дурак, понял, что со  мной  происходит,  и
погнал господина Залыгина за стаканом воды.  Убедившись, что мы
остались одни, он разъяренно зашипел мне в самое ухо:


     - Что ты вытворяешь, ненормальная?!  Какие  евро и доллары,
какие стены особняка? Где твоя голова? А  если  бы  Щукин  согласился
продать картину? Пошли отсюда, пока не поздно!


     Отвечать я не могла - меня  сотрясал приступ гомерического
хохота, причем, смеяться во весь  голос  я  не рискнула, поэтому
чуть не задохнулась. Наконец, мне удалось  кое-как справиться с
собой, и я дрожащим голосом просипела:


     - Ты же сам... выдумал... что я - бизнес-леди!


     - Видимо, заразился  от  тебя  дебилизмом... Тихо, Залыгин
возвращается!


     Господин критик опять приволок целый поднос, но на сей раз
я   решительно   отвергла  коньяк   и   ограничилась   стаканом
апельсинового сока.


     Осип Альбертович  был  очень огорчен недавним инцидентом и
пытался всячески сгладить негативные впечатления, которые могли
у меня появиться.  Он азартно принялся настаивать на том, чтобы
представить мне прочих, не менее гениальных художников, чтобы я
приобрела для своих хором что-нибудь равноценное и хоть немного
утешилась. Но, слава Богу, Лева достаточно  твердо заявил: зная
меня,  он и  предположить  не может, что  я  соглашусь на  этот
компромисс. Или полотно Щукина,  или  ничье! А поскольку я, как
умная  женщина,  сразу поняла, что Щукина не  уговорить,  то  и
покидаю этот  замечательный вернисаж. Нет,  я ни в коей мере не
обижена, гениям  позволительно иметь свои заморочки... пардон -
капризы,  но,  тем  не  менее,  меценатствовать  я не буду.  По
крайней  мере,  не  сейчас  и не здесь. Мне  надо  успокоиться,
прийти  в  себя после этого неожиданного удара и  незаслуженных
оскорблений. Так что, Осип Альбертович, спасибо вам большое, но
Светлана  Васильевна  едет домой. А он, Левонтий Семенович,  ее
старинный друг и поклонник, провожает. Мерси  боку, миль пардон
и - о ревуар!


     Ухватив меня под ручку, Лева силой стащил меня с диванчика
и поволок вниз по лестнице. На последней ступеньке я обернулась
и  послала  критику  Залыгину   прощальный   взор  оскорбленной
невинности. Он прижал руку к сердцу и поклонился...



                * * *


     - Вот так, -  я перевела дух,  закурила и и  откинулась  к
спинке кровати. - Теперь вам понятно?


     Марьяна неуверенно  пожала плечами и промолчала. Лева тоже
молча смотрел на  меня,  и выражение  лица  у него было  весьма
странным.


     - Ну? - не выдержала я, выведенная из себя  их тупостью. -
Вы что, не понимаете? Главарь - это Юрий Леонидович Потемкин!


     - Ты с ума сошла, -  слабым  голосом  пролепетал Левушка и
сделал такой жест, как будто  захотел  перекреститься.  - Я его
давно знаю, это просто невозможно...


     - А как? -  шепотом возопила я, яростно взмахнув руками. -
Как, по-вашему,  иначе  объяснить,  что  мне  приблазнилась эта
жуткая рожа,  списанная с  Павла  Филярова?!  Ты  думаешь,
Лева, что я добровольно всматривалась в  этот "портретик" целых
полчаса? Потемкин вцепился в меня, как клещ, и чуть ли не носом
тыкал в картину! Удивительно,  что  эта ужасная морда не снится
мне каждую ночь до сих  пор!  И этот его взгляд... я  Потемкина
имею в виду... сердце в пятки проваливается. Нет,  как хотите -
спорьте, доказывайте... а я убеждена, что шеф всей этой банды -
господин Потемкин.  И знай ты  его хоть миллион лет, это ничего
не меняет!


     Меня почему-то ободрило то, что Марьяна пока не произнесла
ни слова. Правда, она не стала защищать мою  концепцию, но ведь
и  оспаривать тоже  пока  не торопилась! А  у  Левы -  сплошные
эмоции. Конечно, я его понимаю. Тем более, если  он давно знает
этого Потемкина. Но ведь "давно" вовсе не значит "хорошо"!


     - Давно - не значит хорошо! - тут же высказала я вслух эту
ценную мысль. - Вот что ты знаешь о нем конкретно? О Потемкине?


     У  Левы  был такой растерянный вид, что  мне  даже  смешно
стало. Он  запустил обе руки в  волосы и принялся  терзать свою
шевелюру.


     - Ну, он, конечно, не  бедный  человек, - Лева дернул себя
за  волосы, поморщился  и  оставил прическу в  покое.  - Как  и
Залыгин,  собирает  антиквариат...  Связи  у  него  обширные  и
разнообразные.   Пробивной   человек,  агент   должен  обладать
определенными качествами... Да нет, бред чистой воды! Не верю!


     - Погоди, - перебила  я, потому что Левушка опять съехал в
область чистых  эмоций. - Давай проанализируем. Выкладывай все,
что  ты  знаешь об этом Юрии Леонидовиче,  любая  мелочь  может
оказаться важной!


     Прежде чем Лева приступил к изложению известных ему фактов
биографии господина Потемкина, нам пришлось прерваться на ужин.
Теперь уже  и я  не обратила внимания на то,  что мы ели, помню
только, что ужин  оказался не хуже обеда. Сдав бравым санитарам
грязные тарелки и выслушав пожелание  "спокойной  ночи",  мы  с
Марьяной  поудобнее  расположились  на кровати и  приготовились
внимать Левушкиному рассказу.


     Выяснилось, что  знает он о господине Потемкине достаточно
много.  Понукаемый  мной  и  Марьяной, Лева вспомнил  об  одной
некрасивой истории, связанной с экспертизой и оценкой старинных
икон.  Мы  вцепились в  этот  факт и  вытянули  из Левушки  все
известные  ему  подробности.  История, прямо скажем,  господина
Потемкина  не  красила.  Никто  не сомневался, что  он  получил
громадную взятку, но  доказать ничего не смогли. А уж переорать
Юрий Леонидович сумел бы любого оппонента, запросто!


     - На самом деле, подобных случаев было  несколько, - нехотя
добавил Лева, - но о них я меньше знаю.


     В знакомых  у Юрия Леонидовича числилось великое множество
экспертов,   причем,   далеко   не  все из них славились   безупречной
репутацией. В верхах  он тоже кое  с кем имел  связи,  оказывал
этим людям  услуги по  оценке  и  приобретению  предметов  старины...
 И так далее, и тому подобное.


     Конечно, если бы  не жуткий портрет  Филярова - а  мы  уже
поверили  в   то,   что   Щукин   живописал  именно  мафиозного
мага-шарлатана, - все эти аргументы вряд  ли  бы  убедили  даже
меня,  не  говоря  уж  о  Марьяне.  Но изображение жуткой  рожи
перевешивало все  сомнения,  и  даже  Лева  с огромной неохотой
вынужден был  это  признать. Иначе, действительно, никак нельзя
было объяснить мое "ясновидение"...


     - Ну  ладно,  пусть  это  будет  Потемкин,  -  с  изрядным
раздражением согласился  наконец  бедный  Лева,  из  которого я
выжала все соки. - А что это нам дает? Как мы это докажем?


     - Ты, Лева,  притомился  и  явно  стал  хуже соображать, -
сказала я. -  Допросим Филярова еще раз... вернее, столько раз,
сколько потребуется! Ну, и с помощью Лялькиных снимков, конечно.


     - Их еще надо выковырять из того "чудесного" тайника, куда
мой драгоценный муж исхитрился их упрятать! - фыркнула Марьяна.
- И потом, не в полицию же, в самом деле, мы их понесем?


     - Разумеется, не  в полицию, - гордо  заявила я. -  У меня
разработан гениальный план!


     - Господи,  спаси   и   сохрани!   -   простонал   Лева  и
приготовился внимать моим потрясающим идеям.


     Скажу одно:  когда прошло  изумление,  даже  скептик  Лева
признал,  что  мой план - действительно гениальный. Марьяна  же
просто была в восторге.


     - Представляю себе  физиономии бандитов, - хохотала она, -
уж такого-то они точно не  ожидают!  Да, но как же мы  все-таки
раздобудем обратно эти кадры?


     - Так не говорят - "раздобудем обратно", - во  мне вдруг к
ночи пробудился филолог. - Просто - раздобудем.


     - Думаю, что это  как раз будет очень непросто, - вздохнул
Лева. - Я не могу  этим  заниматься, на меня, небось, наш  бравый
мент Ладынин уже все зубы источил. Марьянка тоже отпадает... А тебе,
милая Светочка,  после  твоих  фортелей  на  вернисаже и близко
нельзя подходить к моему "тайнику"!


     Я отмахнулась от его стенаний и, понизив голос, заявила:


     - Нам помогут Герман и его друг  Александр!  Никто  их  не
знает, а  они как  раз рвутся нам помочь. Думаю,  уже ясно - мы
можем им доверять.


     После долгих  дебатов  супруги  Мирошенко согласились, что
другого  выхода  нет.  Не  посвящая  врачей  во все детали,  мы
намекнем,  что  они  очень  нам всем помогут, если  заберут  из
тайника карты памяти от Лялькиного фотика.


     - Боюсь, надо  говорить  не  "заберут",  а  "выкрадут",  -
буркнул Лева. - К тому же, у моего хорошего знакомого...


     - Ничего, потом извинишься перед своим знакомым, - я вновь
отмахнулась  от  Левы.  - Да он ничего и не заметит, он же не в
курсе, что ты именно у  него  всё это спрятал. Так что ни  какой
краже  и  речи   не   идет.  Ладно,  вроде бы,  предварительно  мы все
обговорили,  пора спать!  А  то я просто  на  пол свалюсь,  сил
совсем не осталось.


     - А по тебе не скажешь,  по-моему,  ты  свежа, как майская
роза, - ехидно заметил Лева и поплелся в маленькую комнату.


     Марьяна  решила  лечь в  одной  комнате со  мной  - по  ее
словам, она все  же не была убеждена окончательно насчет Потемкина, и
надо бы нам еще подумать. Думать  я  решительно  отказалась,  спать
хотелось  страшно.  Ворча, Марьяна подчинилась  и улеглась на  соседней  кровати,  пригрозив,  что разбудит меня, если  ее  вновь  обуяют 
сомнения  или  тоже  придет  в  голову "что-нибудь гениальное". 
Подозревая,  что  она уснет сразу же, как  только  опустит  голову
 на  подушку,  я на всякий  случай согласилась и погрузилась, наконец, в глубокий сон.




                * * *


     Слава Богу,  ночью  не случилось абсолютно ничего. Потолок
не рухнул,  Филяров не вырвался из своей палаты  и не сбежал из
санатория, инопланетяне  тоже  не  прилетели.  А Марьяна крепко
продрыхла до  самого утра, и  никакие гениальные идеи ее во сне
не посетили. Как, впрочем, и Леву... и меня тоже.


     В  общем,  проснулись мы все не раньше  полудня  и  сразу
после завтрака отправились в кабинет Александра Михайловича. Он
был  один,  сидел  за  своим  столом  и читал какие-то  истории
болезней.


     - А где Герман? - поздоровавшись, спросила я.


     - У  Пашеньки,  - довольно-таки  мрачно  сказал  Александр
Михайлович. - Все пытается вытянуть из  вашего Маэстро анкетные
данные  его   шефов.   Боюсь,   придется  нам  ввести  Филярову
скополамин, как он сам проделывал  это  со  своими  подопытными
кроликами. Эх!  -  он  отбросил  медицинскую  карту и взъерошил
волосы. - Ей-Богу, при общении с этим шарлатаном я забываю, что
давал клятву Гиппократа! Ведь это не очень-то этично...


     - Что именно? - сухо поинтересовалась Марьяна.


     - Понимаете, Филяров  -  наркоман. Если мы его "подколем",
он выложит все, я, в отличие от Геры, в этом абсолютно убежден.
И никакие "коды" тут ни при чем, имена шефов он вчера просто от
страха не назвал. Или он этих  имен не знает! Но мы же врачи, и
вот...


     - Понятно, - вздохнул  Лева. - Врачебная этика... да. А вы
подумайте о том, милейший Александр Михайлович, сколько человек
втянуты  Пашенькиными  шефами  в  эту  отвратительную  торговлю
поддельными произведениями  искусства?  А  скольких сам Маэстро
допрашивал при  помощи  того  же  скополамина,  выставляя  себя
гениальным экстрасенсом? А то,  что  он нашу Светку чуть заикой
не сделал, - вам этого всего мало?


     Выглядевший крайне несчастным врач потупился:


     - Вот и Гера мне приводил подобные аргументы...


     - Надеюсь, они  на вас все же  подействуют, - так  же сухо
заметила  Марьяна и, нахмурившись, отвернулась к окну.


     Тягостная  для   всех  пауза,  к  счастью,  не  затянулась
надолго: вошел Герман Петрович. В  отличие  от  коллеги, он был
холоден, собран и явно не намеревался давать Маэстро спуску.


     - Готов? - только и спросил он  приятеля, поздоровавшись с
нами.


     Под нашими испытующими взглядами Александр Михайлович  еще
минуту-другую помялся,  потом махнул рукой и вполне решительным
тоном сказал:


     - Готов, Гера.


     Первая часть моего плана начала выполняться.


     Да, именно  это я и задумала - выведать  все, что можно, у
Павла  Филярова,  Маэстро-шарлатана.  Если мы точно  установим,
кого нам следует опасаться...  а  я уверена, что опасаться надо
господина Потемкина... Додумать  я не успела.  Мы - Лева,  я  и
Марьяна - вошли в палату, имевшую общую стену с помещением, где
сном  праведника  почивал  Пашенька.  На  столе  стояла  хитрая
машинка   из   шпионского  арсенала,   под   кроватью   Маэстро
по-прежнему  висел  "жучок"  Сейчас  я  узнаю,   верны  ли  мои
подозрения насчет жуткого рыжего верзилы с лягушачьими глазами.


     Врачи принялись будить Филярова,  а  мы с друзьями еще раз
шепотом обсудили мои предположения и вновь чуть не поссорились.
Ясным  днем  Лева пришел в себя и  принялся  весьма  язвительно
опровергать все мои заявления о "гипнозе",  которому меня якобы
подверг господин Потемкин. Марьяна,  озабоченная  судьбой своих
лошадок  и  злившаяся  из-за  разгрома  Левушкиной  мастерской,
высмеивала нас обоих и грозила  страшными  карами  нашей  милой
Ляльке, втравившей всех нас в эту "дичь и чушь".


     Не знаю,  до чего бы  мы договорились, но тут из шпионской
машинки послышался хриплый голос Маэстро. Он  ругмя ругал обоих
врачей и требовал, чтобы его немедленно отпустили.


     - Отпустим, когда  назовешь  имена  своих шефов, - отрезал
Герман.


     - Да не могу я этого сделать! - фальцетом взвыл Маэстро. -
Они же мне голову открутят и не поморщатся!


     - Слушай, ты  вчера уже достаточно наболтал, хватит, чтобы
тебя  вместе  с  ними  на  двадцать  сроков  посадили,  - голос
Александра Михайловича.


     - Это еще доказать надо! - вскинулся Маэстро.


     - Докажем, не волнуйся, - сказал Герман.


     - На  снимочки,  что  ли,  надеетесь?  -  мерзко  хихикнул
Пашенька. -  Зря, господа, ой,  зря! Скушают вас вместе с этими
снимочками и косточки выплюнут!


     - Бесполезно, - с  тихой яростью прошептал Герман. - То ли
у него  давно крыша уехала, то  ли ваньку валяет...  Саша, надо
делать то,  что  решили.  Иначе  это  будет просто продолжением
вчерашнего.  Как говорят  положительные  герои  приключенческих
романов, у нас мало времени.


     Филяров вдруг захныкал:


     - Ребят,  ну  отпустите  вы   меня,   ну  что  вы  ко  мне
прицепились? Мне плохо...  Где мой порошочек? Отдайте мне его и
отпустите,  не  стыдно вам человека мучить? -  он  говорил  все
более плаксивым тоном, а потом и вовсе тоненько завыл.


     - Будет тебе твой порошочек, -  сурово  сказал  Герман.  -
Саша,  помоги.  Он  сейчас  в нужной кондиции, потом  может  не
получиться...


     То ли Филяров  совсем раскис, то ли укола не почувствовал,
но никаких воплей из шпионской машинки  до  нас  не  донеслось.
Я-то с содроганием ожидала звуков борьбы  или  драки,  но  наши
психотерапевты как-то справились с Маэстро без шума и пыли.


     Некоторое время слышалось только  чье-то  сопение. Видимо,
сопел Маэстро. Потом он запел тоненьким ерническим голоском:



     - Чтоб народ не бунтовал -
     Дай народу сериал;
     Чтоб не встал под красный флаг -
     Покажи ему "Аншлаг"!


     И тут наши бравые врачи взялись за Пашеньку всерьез.


     Недолго  музыка  играла: примерно  через  полчаса  Маэстро
"сломался".  Правда,   последовательно   мыслить   он  в  таком
состоянии не мог, поэтому пришлось выслушивать длинный монолог,
направляемый профессионально-осторожными вопросами  эскулапов  в
нужное русло. К сожалению, узнать что-либо  о загадочной судьбе
не менее загадочного  господина Шемякина нам  и в этот  раз  не
удалось. Не  получила полного разъяснения и жутенькая символика
в  виде  кентавра и  осьминога.  Из  сбивчивых  и  многословных
Пашенькиных словоизвержений мы поняли только, что сия символика
является очень  важным  атрибутом какого-то темного ритуала, но
кто и зачем этот ритуал проводит, Филяров так и не сообщил.


     Зато он  сообщил нечто такое, от  чего меня и  моих друзей
буквально прошиб холодный пот.


     Эту  информацию  Маэстро выдал уже в самом конце  допроса,
Причем,  явно  не  специально:  он  просто  проговорился.  Чтобы
растормозить  его  уже раскисшие  от  "дозы"  мозги,  Герман  и
Александр  завели  разговор  издалека   и   заставили  Пашеньку
повторить, как именно изготавливаются подделки, утверждая,  что
вчера они не все поняли. Изрядно  утомленные пережевыванием уже
известных  нам  деталей,  мы  просто тупо сидели на  кровати  в
соседней  палате  и  слушали  не очень внимательно. И  тут  мне
показалось,  что  я  уловила  какое-то  знакомое  выражение.  Я
встрепенулась и пихнула Левушку локтем в бок.


     - А? Что? - очнулся он.


     - Тихо, -  прошептала  я.  Сонливость  как  рукой сняло. -
Марьяна, слышала?


     - Э-э... - нуверенно промямлила подруга.


     - Тетери глухие...  -  но  "вышипеть"  свое негодование до
конца мне не удалось.


     Пашенька разливался соловьем. Я встала с кровати и подошла
поближе к шпионской машинке.


     - А  тут  Флюгер и говорит -  да  кокните вы его, в  самом
деле,  нафиг  проблемы  себе  создавать... - и  Маэстро  мерзко
захихикал.


     Марьяну буквально катапультировало с кровати.


     - Что-что?! - изумленно выдохнул Левушка. - Флюгер?!



                * * *



     Давно наша  команда "мушкетеров" не получала такого удара.
Шефом мерзких бандитов  оказался  Флюгер! Тот самый Флюгер, чьи
телеса омывает в  бане мой верный платонический поклонник! И мы
сами, своими  умными  головами, додумались вручить судьбу нашей
глупышки Ляльки в руки Олега Романовича Харитонова!


     - А я-то думал, что мы - гении, - вздохнул Лева.


     Марьяна была готова надавать себе самой по щекам:


     - Боже мой, какая я идиотка... Но кто же знал?!


     - Давайте дальше послушаем, - нетвердым голосом произнесла
я. - Может, Филяров и фамилию назовет...


     Но фамилию Флюгера обалдевший от "дозы" Паша не назвал. По
очень  простой  причине - он ее действительно  не  знал.  Когда
врачи попытались  хитрыми  вопросами  прояснить анкетные данные
Флюгера, Пашенька  принялся  восхвалять  ум  и  хитрость своего
шефа.  По   словам   Маэстро,  никому,  кроме  группы  особо
приближенных бандитов, не было известно - кто же такой шеф, где
он живет и  чем занимается в  свободное от махинаций  время.  В
общем, Флюгер оказался весьма законспирированной персоной, чего
и   следовало   ожидать.   Обладатель   прекрасного   баритона,
похитивший меня  из  родного  дома, возможно, знал имя-отчество
босса, но вот с Маэстро этими сведениями не поделился.


     Через некоторое  время  Пашенька  начал  зевать,  речь его
зазвучала невнятно. Действие средства, которое ему  вкололи,
явно заканчивалось, Маэстро "укушался" и уже  выпадал в осадок.
Вскоре мы  услышали  могучий  храп,  от  которого  завибрировали
стены.


     - Нам надо возвращаться в Москву, - хмуро сказал Лева.


     - Согласна, -  кивнула вконец расстроенная Марьяна. - Хотя
я не представляю, что мы теперь можем сделать.


     - О  последствиях  нашего  коллективного дебилизма мы  еще
успеем подумать, - заметила я, стараясь говорить спокойно, хотя
на  душе у  меня кошки  так  и скребли.  - А  пока надо  срочно
заняться снимками.  Забрать  их  из  тайника  и вручить... сами
знаете кому. Хоть отомстим гадам на прощанье!


     Дверь  палаты   отворилась,   Герман  вошел  в  комнату  и
озабоченно сказал:


     - К сожалению, больше из Пашки ничего не удалось вытянуть.
Вам хорошо было слышно?


     - Даже слишком, - буркнула Марьяна.


     Я быстро вмешалась,  чтобы  Герман не успел задуматься над
ее не очень-то вежливым ответом:


     - Спасибо вам большое, мы все слышали.


     - Фамилию он так и не назвал, - Герман  вздохнул и покачал
головой. -  Ну ладно, хотя бы  кличку выболтал. Что  вы думаете
делать дальше?


     - Нам в Москву надо, - мрачно сказал Левушка.


     - Понятно, - Герман потеребил бороду и неожиданно спросил:
- Слушайте, вы долго собираетесь держать меня и  Сашу за полных
идиотов?


     - В смысле? - фальшиво удивилась Марьяна.


     - В смысле, если вы убедились,  что  нам  можно  доверять,
советую больше  не  канифолить  мне  мозги.  Хватит! Я взрослый
человек  и  давно уже сделал кое-какие выводы.  Вы  знаете  или
догадываетесь,  кто  такой  этот  Флюгер, так? А  что  касается неких
таинственных "снимочков", Пашка о них наболтал достаточно, чтобы
у меня в голове сложилась простенькая схемка. Ну  что, будете и
дальше  играть в    конспирацию, или я  позову  Сашу,  и  мы
выработаем совместный план дальнейших действий?


     Пауза провисела не дольше секунды. Почти  одновременно я и
супруги Мирошенко произнесли:


     - Зовите!



                Глава седьмая
                ________________


                * * *


     Что-то подсказывало мне,  что вся эта дикая, нелепая, ни с
чем не сообразная история  скоро  подойдет к концу. Причем, этот
конец  я  очень  постараюсь  приблизить  активными  действиями.
Злость на собственную  глупость достигла апогея, а когда в моей душе
что-то его достигает, я начинаю торопить события и иду ва-банк.
Да, я  считаю себя тугодумом, я уже  в этом  признавалась, но уж
  если в  мою голову после долгих размышлений что-то втемяшится –
я, господа, лопну, но от задуманного не отступлю.


     Все  эти   соображения  я  высказала  сквозь  сжатые  зубы
друзьям, к числу коих  могла  теперь причислить и обоих врачей.
Мы   возвращались   в   Москву  в  фургончике,   принадлежавшем
санаторию, только вот Филярова, слава Богу,  с  нами  не  было.
Александр Михайлович,  выполнив  свою  миссию на допросе, после
его завершения заявил, что Павел действительно серьезно болен и
его необходимо  лечить.  А  грехи  свои  Маэстро замолит потом,
когда  поправится.   Поэтому  доктор  поручил  своему  заму  по
лечебной части глаз с Пашеньки  не  спускать,  пообещав  вскоре
вернуться.


     Нас троих - меня, Леву  и  Марьяну  - подстегивали горькие
мысли о совершенных нами роковых ошибках, поэтому мы, можно сказать,
 рвались в бой. Саша и  Герман,  не меньше нашего возмущенные действиями
бандитов, вели  себя гораздо спокойнее  и призывали к тому же и
нас.


     - Понимаете, до сих пор вы  как  бы  просто реагировали на
то, что с вами происходит,  -  объяснял  Герман, умело управляя
фургончиком. - А в этом случае люди не всегда имеют возможность
обдумать...  э-э...  все последствия.  Линейное  мышление,  так
сказать... Отсюда и ошибки.


     - Не   просто    ошибки,    а   моя   личная   тупость   и
самонадеянность,  - буркнула  Марьяна,  предавшаяся  совершенно
несвойственному ей самоуничижению. - Привыкла командовать,  вот
и докомандовалась!


     Лева деликатно промолчал,  а я, не в силах видеть Марьянку
в подобном состоянии, в сотый раз попыталась ее утешить:


     - Балда, ну не могла ты знать, что шефом окажется Флюгер!


     - Вот-вот,  я  и   говорю   -  балда  я  самоуверенная,  -
подтвердила  Марьяна,  услышавшая  в моей утешительной  реплике
только это выразительное словцо.


     - Да хватит тебе ныть, в самом деле, -  поморщился Лева. -
Флюгер -  не Флюгер, это, в  сущности, неважно. То  есть, важно,
но... Я поверить не могу, что Флюгер - это Потемкин! Вот вы мне
что попробуйте доказать!


     - А вот и докажем, - подняла я "перчатку". - Только сперва
ответь мне, Левушка, на один очень простой вопрос.


     - На какой? - подозрительно прищурился Лева.


     - А вот на какой: господин Потемкин любит ходить в баню?


     Мой   простой   вопрос   произвел   впечатление   внезапно
разорвавшейся гранаты.  Лева  несколько  секунд смотрел на меня
ничего не выражающим взглядом, а  потом  схватился  за голову и
забормотал, как в бреду:


     - Да, да, да, понимаю, понимаю...  Да,  Потемкин  ходит  в
баню! В роскошную  баню, пару  раз и  я  с ним  ходил, он  меня
приглашал... И - да! Он хвастался, что у него есть свой, личный
банщик! Правда, когда  я с Потемкиным парился, этого банщика не
было, Юрий Леонидович сказал, что он приболел. Выходит?..


     - То самое и выходит, - мрачно буркнула Марьяна.


     - Вот! - драматическим жестом я подняла  руку  и  чуть  не
заехала Леве в ухо: фургончик подпрыгнул на ухабе. - Вот именно
этого последнего факта мне и не хватало! Ну, что теперь скажешь,
Левушка?


     - Много чего, - пообещал Лева нехорошим  голосом, - только
я скажу это самому Потемкину - при личной встрече! И вряд  ли ему
это понравится.


     - Суд бы  такие...  м-м...  доказательства  не  признал, -
мягко заметил Александр.


     - Да, мне  это  тоже представляется несколько натянутым, -
сказал  Герман.  -  По-моему,  вы опять немножко  торопитесь  с
выводами.


     - Ладно, ладно, пусть  мы торопимся, - я решила не тратить
время на споры. - Но хоть насчет гипноза-то вы оба,  как врачи,
согласны? Или это тоже плод моей фантазии?


     Саша  молча  пожал  плечами.  Герман  осторожно сказал:


     - В принципе, подобные вещи изредка случались.


     - Да хватит тебе, Свет, это  сейчас  не так уж важно, -  к
Марьяне, похоже, понемногу возвращались ее обычные командирские
замашки. - Я предлагаю: пока мы едем, сделать первые прикидки и
тщательно обдумать, что и как мы будем делать.


     И мы принялись  обдумывать.  Вернее, спорить, но без этого
никакое обдумывание обычно результатов не приносит.


     План действий - с несколькими вариантами - был разработан
как раз к тому моменту, когда  фургончик  остановился  у  моего
дома.  Было  решено, что Лева наведается к старшему  лейтенанту
Ладынину, Марьяна  какими-то ей одной известными путями узнает,
как живется  в в Прибалтике моим  родным, Саша возьмет  на себя
редакцию и постарается  что-нибудь расспросить о Ляльке, а мы с
Германом попьем чаю и будем  отбиваться  от  бандитов, если они
решатся  еще  раз   штурмовать   мою  квартиру.  К  вечеру  все
собираются у меня,  потому что у  Марьяны с Левой  квартира  на
сигнализации и им не так страшно  покидать  родные  стены,  как
мне.


     - А Борис? - вдруг вспомнил Лева.


     - Что - Борис? - непонимающе спросила Марьяна.


     - Маргарина  надо  изолировать,  -  решительно  высказался
Лева. -  Он уже проболтался о Лялькином путешествии в Тюмень,  мало
 ли что он еще может натворить?  Или его опять  похитят - просто
 так  или чтобы нас шантажировать. А нам снова расхлебывать!


     - Ладно,  если  что,  я  возьму вашего Бориса на  себя,  -
пообещал Саша. - После редакции.


     - Он же тебя не знает, - заметил Лева.


     - Вот и хорошо,  - улыбнулся Саша. – Притворюсь бандитом и
велю сидеть тихо и не рыпаться. Ну что, разбегаемся?


     - Я  бы  хотела  убедиться,  что в Светкиной  квартире  не
валяется очередной труп и не  поджидает  засада,  -  решительно
высказалась Марьяна.


     - Я тоже, - поддержал супругу Лева.


     - Ага, давайте все пойдем в  этом  убеждаться  и до вечера
просидим на  моей кухне за разговорами! - проворчала  я. - Я же
утром звонила соседке, она сказала, что все в порядке, никто ко
мне   не   пытался  вломиться.  И  трупов  тоже  наверняка   не
подбрасывали.  Делом  бы   занялись,   а  за  мной    Герман
присмотрит.


     - Так  то  было утром, а  сейчас  уже  половина  четвертого,  -
возразила Марьяна. - Мало ли что могло...


     - Не пугай! - буркнула я. - Неужели каждое мое возвращение
в  родной   дом   вам   непременно   надо  сопровождать  такими
маразматическими предположениями?


     Но мои друзья, как говорится, "уперлись", так что пришлось
нам втискиваться в лифт впятером.


     Соседка, сторожившая  мою  квартиру,  открыла  мне дверь с
какой-то растерянной улыбкой на лице.


     - Здрасьте, Светлана Васильевна,  - смущенно поздоровалась
она, - а вас тут дожидаются!


     Ноги мои подкосились, я  бросила  отчаянный  взгляд  на
Леву и вцепилась  в  его руку.  Саша  и Герман переглянулись  и
как-то  напряглись,  а Марьяна швырнула на пол  сумку  и  хищно
прошипела:


     - Что я говорила?! Ну, я их сейчас, сволочей!..


     И  тут  открылась дверь моей комнаты. На пороге  появилась
веселая синеглазая блондинка, протянула к нам руки - левая была
в гипсе  - и радостно закричала:


     - Ребята!  А вот и я!



                * * *



     Думаю, Ляльку  спасло  лишь  то,  что  ноги подкосились не
только у меня, иначе ее бы просто растерзали.  Мы кучей застыли
в  коридоре и  таращили  на блудную подругу  глаза.  А она,  по
своему  обыкновению,  не  замечая  произведенного  ею   ужасного
впечатления, весело защебетала:


     - Как же я соскучилась! Как  здорово,  что  Светик не одна
вернулась! Ой, сколько со  мной  всего стряслось в этой Тюмени,
вы бы знали! Я уж не говорю про климат, я еще и руку умудрилась
сломать, представляете - упала  с  трапа самолета, а этот идиот
Славик  бросился  меня  поднимать  и  уронил  мне на руку  свой
чемодан.  Правда,  теперь  я  ему даже благодарна,  потому  что
ребята за все мои мучения отправили меня  в Москву, хотя  я и
пыталась поработать. Ой,  а какие там виды!


     Лялька перевела дыхание и  ослепительно  улыбнулась. Через
минуту улыбка сползла  с ее лица,  и она слегка  нахмурилась.  А
потом, запинаясь, неуверенно спросила:




     - Эй, вы... вы чего?


     Лева  пошевелился  и издал  какой-то  странный  сдавленный
звук.  Марьяна  закрыла  глаза  и  прислонилась  к стене. А  я,
внезапно выйдя из ступора,  бросилась  к Ляльке, завопив во все
горло:


     - Живая! Ах ты, дурища! - и бешено затрясла ее за плечи.


     Лялька завизжала, я встряхнула ее еще разик и разревелась,
как дура...


     После того, как все  мы  немножко успокоились, я забрала у
соседки свои новые  ключи,  отпустила женщину домой и затолкала
друзей в кухню. Слезы у меня уже высохли, и я жаждала устроить
непутевой подруге такой разбор полетов, чтобы  у нее навсегда
пропала склонность трепать мне нервы!


     Под градом моих обвинений Лялька совсем съежилась и только
растерянно  хлопала  синими  глазищами.  Иногда  она   пыталась
пропищать что-то в свое оправдание, но ее жалкий писк был почти
не  слышен  на фоне  моих  обвинительных речей.  Лева  и Марьяна,
согласно заключенному ими молчаливому соглашению,  уступили  мне
  право  первой спустить с подруги шкуру.


     - Балда,  дубина,  как  ты   могла   додуматься  отправить
телеграмму этому  кретину  Маргарину!  -  кричала  я на любимую
подругу, окончательно наплевав на то, что считаюсь дамой весьма
интеллигентной. - Ты что,  вместе  с рукой мозжечок сломала? Мы
тут с ума сходим, думаем, тебя бандиты и в Тюмени достали, а ты
возникаешь, как  привидение,  в  моей  собственной  квартире, и
несешь какую-то ахинею о чудесных тюменских видах!


     - Но... но я думала... - заикнулась Лялька.


     - Думала?! О чем?!  Ты вообще думать не умеешь! - бушевала
я.  -  Твой  драгоценный  Боречка   выложил  все  на  первом же
допросе! Тоже мне -  думала  она! Борька раскололся, как только
его обкорнали,  и в итоге бандиты узнали, что  ты улетела в эту
клятую Тюмень! Я поражаюсь, что ты  сумела  вернуться  живой  и
здоровой,  и  что  у  тебя  сломана  только  рука,  а  не  твоя
прекрасная шея! Теперь я верю, что  Господь  и  вправду  хранит
идиоток, только вот не представляю, зачем Он это делает!


     - Какой  допрос?..  Почему  обкорна...  -  пискнула   было
Лялька, но я еще не угомонилась.


     - А снимки твои дурацкие? Ты знаешь,  что  нам  из-за  них
пришлось  пережить?  А  что  меня похищали, ты в  курсе,  милая
подружка? И я из-за тебя полночи моталась на  лошади по темному
лесу, причем, в одном халате?


     Мои претензии отнюдь не отличались логичностью, но Лева и Марьяна
были полностью с моей точкой зрения согласны. Оба друга-врача
 не вмешивались, давая  мне  "спустить  пар",  за   что   я   была
 им  искренне признательна.


     После  моего  выкрика  о  ночной прогулке верхом  в  одном
халате Лялька  как-то  странно  заморгала,  отъехала  вместе  с
табуреткой в уголок моей кухни и робко спросила у ребят:


     - Она тут у вас не заболела?


     - Она, то есть я, чуть с ума не сошла! И все из-за тебя! -
я плюхнулась на стул и  поняла,  что выдохлась. Давно я так  не
орала,  аж  в горле саднит. - Теперь  можете  рассказать  нашей
дурочке  все  по порядку. У меня, похоже,  сил  больше  нет...
Герман, Бога ради, дай мне  каких-нибудь  своих  капелек, я эту
идиотку видеть спокойно не могу!


     Герман усмехнулся, успокаивающе пробормотал:


     - Ну,  ну,  -  и  протянул мне чашку крепчайшего  кофе.  -
Думаю, капельки тебе ни к чему.  Успокойся,  Света,  сейчас  мы
потихонечку во всем разберемся.


     Я гневно фыркнула и  принялась  пить кофе, а они начали
разбираться.


     Когда я умолкла, Лева с Марьяной добавили кое-что от себя,
правда, не так эмоционально,  но  весьма и весьма язвительно, и
бедная  Лялька  совсем завяла. Рассказ о наших приключениях,  в
которые  мы  впутались  по  ее  милости,  милая  наша  подружка
выслушала  с  таким  виноватым  видом,   что   я   была   почти
удовлетворена. Почти  -  потому  что  прекрасно  знала  Лялькин
характер. Дай ей  волю, она еще столько же глупостей наворотит,
и  еще  полстолька,  и...  Но  волю  я  ей   больше  давать  не
собиралась! Сейчас я немножечко отдохну, переведу, так сказать,
дух,  и  потребую,  чтобы  эту  ненормальную  заперли  в  одной
квартире  с  Маргарином  -  пусть посидит и подумает  о  смысле
жизни, пока  мы не завершим войну с бандитами.  А может быть, и
подольше посидит! Пусть помучается, не все же нам!


     Постойте, а  как  это  она  умудрилась  вернуться в Москву
живой и  здоровой? Почему Харитонов ее  не грохнул? Ведь  он же
банщик Флюгера!  Наверняка,  поставил хозяина в известность, что
летит за этой кретинкой - по нашей кретинской просьбе. Эх, Олег
Романович,  а  еще  в  мои  поклонники   набивался!  Почему  же
Флюгеровские киллеры -  которые  "по законам жанра" должны были
тайно сопровождать Харитонова - не справились со своей задачей?
Сам Олег Романович  вряд  ли решился  бы  на мокрое дело,  даже
невзирая на то, что  работает  банщиком. Профиль, все же, другой,
хотя, баня - это вам тоже не Сахара. Ладно, сейчас еще чуть-чуть
посижу, попью кофе, а потом спрошу, как ей  удалось в очередной
раз выпутаться из безнадежной, казалось бы, ситуации.


     Под давлением общественности  Лялька немножко успокоилась,
перестала  меня  бояться  и  теперь   с   пятого   на   десятое
рассказывала,   как    друзья-корреспонденты   уговаривали   ее
вернуться в Москву.


     - Ну, я, конечно,  спорила  с ними, очень хотелось сделать
хорошие  снимки,  хотя  рука,  конечно, мешала, но тут  от  вас
прилетел один человек, и я...


     Я чуть не поперхнулась кофе.


     - Какой человек? - рявкнула Марьяна.


     Лялька захлопала ресницами:


     - Как - какой? Ваш знакомый, Харитонов...


     Лева уронил ложечку. Марьяна раскрыла рот  и уставилась на
Ляльку. Я тоже  смотрела  на нее  во  все глаза, чувствуя,  что
сейчас услышу нечто ужасное. И я не ошиблась.


     - Кстати,  -  Лялька  застенчиво  улыбнулась  и   потупила
глазки, - совсем забыла вам сказать: я замуж вышла!


     - За кого? - просипел Лева.


     - Ну как это - за кого?  - удивилась Лялька. - За него. За
Олега Романовича Харитонова!


                * * *


     Не  знаю,   какими   словами   описать   нашу  реакцию  на
потрясающее  заявление  Ляльки о том, что она  вышла  замуж  за
приспешника  опасного  бандита, гоняющегося  за  ее  сочинскими
снимками. Язык мой немеет, а перед  глазами вспыхивают какие-то
безобразные фейерверки.  Как  сквозь  сон  я  видела искаженные
праведным гневом  физиономии  Марьяны  и  Левушки, изумление на
лице Германа и растерянную физиономию Саши.  То,  что  они  все
вместе  высказали  Ляльке,  могло  бы  заставить  прирожденного
оптимиста немедленно  покончить  с  собой от угрызений совести.
Все  это  я помню  весьма  смутно,  потому  что  временно утратила
  дар речи.  Какое-то  время  я   просто   не  могла  ни  на  что
реагировать  и  тупо  сидела  на  стуле,  чувствуя, что у  меня
начинается сильнейшая мигрень. Всеобщий маразм, конца  которому
не было видно, разрастался с каждым  новым  узнанным  фактом  и
даже приобретал отчетливые физические  очертания,  как чудилось
моему  помраченному   сознанию.  Глазами  души  я  ясно  видела
огромное удушливое  черное  облако,  в  котором барахтались мои
друзья  и  я  сама,  тщетно пытаясь хоть что-то  сделать,  хоть
как-то изменить идиотскую ситуацию...


     Тщетно? Ну  уж нет... Ну уж этого вы  от нас не дождетесь,
господин  Флюгер!  Тщетно!  Вы,  наверное,  думаете,   господин
Флюгер, что  теперь мы все у вас  в лапах, и тихо смеетесь  про
себя? А  вот фигушки вам!  Пусть меня потом грохнут, кокнут, или
как  это  у  вас там называется,  но  я  успею  сделать то, что
задумала, и как  бы вам, господин Флюгер, не заплакать горючими
слезами!


     В очередной  раз  меня  вывела  из  состояния  пассивности
спасительная  ярость.  Я  встряхнулась  и  открыла  рот,  чтобы
кое-что высказать Ляльке, и вдруг заметила странную вещь. Когда
я, еще не зная о ее роковом замужестве, осыпала ее обвинениями,
подружка  моя  только ерзала  на  табуретке  и  робко  пыталась
оправдаться.  Когда  ее взялись "добивать" Лева и Марьяна,  она
даже пищать перестала и выглядела, словно побитая собака. А вот
теперь...


     Во-первых,  она  выслушивала поток  новых,  гораздо  более
эмоциональных обвинений, гордо выпрямив спину. Во-вторых,  губы
ее  были  крепко  сжаты,  а  синие  глаза метали молнии  из-под
нахмуренных бровей. Лялька явно кипела  от  возмущения,  и я не
понимала - почему?


     Через минуту я это поняла.  Лялька  вдруг  резко встала, с
грохотом отбросив  табуретку,  выпрямилась  во  весь  свой рост
(прямо скажем, не очень  внушительный),  и с яростью, которой я
не  могла ожидать  от  нее ни в  каком  случае, набросилась  на
Марьяну и Левушку:


     - Хватит!  Прекратите  оскорблять   Олега  Романовича!  Он
прекрасный человек, я не знаю, что  бы я без него делала в этой
жуткой Тюмени! Он мой  муж, он меня спас, а вы... вы  ничего не
знаете и  мешаете его с грязью...  с этим мерзким  Флюгером! Да
купай  он  в  своей  бане  хоть   всех  авторитетов  Российской
Федерации - он честный, порядочный, замечательный  человек, и я
его, наверное,  очень полюблю. И хватит  орать на меня,  как на
идиотку, сами хороши!


     Мои   друзья,   ошеломленные  этим   взрывом  негодования,
совершенно нехарактерным для Ляльки, поперхнулись на  полуслове
и  умолкли, не веря  глазам  и  ушам  своим. Я  тоже  не  могла
поверить органам своего зрения и слуха.  Лялька, наша маленькая
глупенькая Лялька,  которую  мы привыкли опекать и воспитывать,
предстала перед нами в образе разъяренной тигрицы.


     Саша и  Герман  попытались  было  ее  успокоить, но Лялька
резко осадила их:


     - А вас  двоих я вообще  не знаю,  и не лезьте  не в  свое
дело! Так вот, дорогие мои, теперь послушайте меня. Кажется, вы
сами придумали, чтобы  мне на выручку полетел Олег Романович? А
когда  узнали,  что его таинственный шеф -  тот  самый  Флюгер,
решили свалить все  на  меня – из-за того, что  я  за Харитонова
замуж вышла? Я еще ничего не объяснила, а вы уже набросились  на
 меня всей толпой, потому что всегда за  дурочку  меня  держали!
  Так вот, повторяю для самых тупых: я просто не  успела рассказать о
том, что  произошло в Тюмени и как Олег  Романович меня спас. И
если вы  еще хоть слово против  него скажете, я  сама раздобуду
свои снимки, и  мы  вместе с моим мужем  отнесем  их в полицию,
понятно? Он ничего -  НИЧЕГО не знает ни о самих кадрах,  ни о
том, что за этими снимками именно Флюгер гоняется, и я уверена,
если узнает - лично поможет нам посадить  этого  бандита за решетку.
Сейчас я ему  позвоню, он приедет  сюда, Лева скажет  нам,  где
Карты памяти, и мы сами разберемся со своими семейными делами!


     - Не слишком ли много народу  соберется  в  моей  скромной
квартирке? - неловко заметила я.  -  Нам  тут только Харитонова
твоего не хватало.


     - Ничего, перебьетесь, - отрезала Лялька. -  Прежде чем на
человека напраслину возводить, разобрались  бы  сперва, господа
Шерлоки Холмсы. Пустите меня к телефону! Я мобильник опять потеряла!


     «Вновь придётся ей телефон дарить», - не к месту мелькнуло в
Моей голове.


     - Совсем с ума  сошла,  хочешь, чтобы сюда заявилась толпа
бандитов?! - схватилась за голову Марьяна.


     - Ни с какого ума я не сошла, - резко ответила Лялька. - И
никакие бандиты сюда не заявятся.  Он  мог бы вместе со мной  к
Свете в квартиру войти, просто застеснялся.


     - Почему? - слабо усмехнулся Левушка. - Пришел бы вместе с
Флюгером, тихо-мирно, по-семейному...


     - Идиот! -  рявкнула Лялька. -  Сто раз вам повторять - не
знает  он  ничего  об  этом  вашем  Флюгере,  и   никак  с  его
махинациями не связан!  Мало ли каких  бандюг он в  своей  бане
моет, по вашей логике это непременно должно означать, что он у
них на  побегушках? Зато мой  муж -  если он в  это посвящен  -
скажет нам, КТО такой этот ваш  Флюгер! Вы ведь еще не в курсе,
правда, умники мои? Потемкин, не Потемкин,  развели тут гадание
на кофейной гуще! А стеснялся Олег Романович потому, что раньше
ему казалось, будто он в Светку влюблен, ясно?


     - Ладно, - зловеще протянула Марьяна, -  давай, пусть твой
МУЖ, - с  нажимом  выделила она это слово,  -  приезжает! Я его
сама в темном уголке прижму к теплой  стенке и...


     - Только попробуй! - и Лялька - наша Лялька! - грохнула по
столу кулаком.


     - Слушайте, вам не кажется,  что  вы все ведете себя очень
глупо? - довольно-таки нервно спросил Герман. - В конце концов,
ваша подруга может оказаться права.


     - Мерси за поддержку, - язвительно поблагодарила Лялька. -
Мне дадут  телефон, наконец?!


     - Звони, - только и сказала я, пододвигая к ней свой мобильник. -
Но если  ты  все-таки  заблуждаешься  насчет благородства Олега
Романовича, я, перед тем, как упокоиться  в глубо-окой могилке,
спущу с тебя штаны и надаю по заднице.


     - Договорились, - фыркнула все  еще  пылающая негодованием
Лялька и принялась тыкать пальцами в кнопки моей трубки.


     Лева вдруг сорвался с места, схватил  за  руки  Германа  и
Сашу и потащил их в комнату.


     - Эй, ты что задумал? - так и вскинулись мы с Марьяной.


     - Ничего  особенного.  Просто решил  пригласить  сюда  еще
кое-кого.


     - Кого? - подозрительно спросила Лялька, «зависнув» с трубкой в руке.

     - Полицейского!  Старлея  Ладынина!  -   воскликнул   Левушка.  -
Пусть-ка и он поприсутствует на нашей  конференции. Герман, дай
мне свой мобильник, пожалуйста!


     Я ожидала очередного взрыва, но Лялька только презрительно
Усмехнулась и нажала на  последнюю цифру номера.


     - Приглашай хоть  все отделение -  мой муж не бандит, и вы
все очень скоро в этом убедитесь!



                * * *


     В  кухне  повисла  напряженная   тишина.   Лялька  сидела,
вытянувшись в струнку, и прижимала к уху трубку.  Мы с Марьяной
молча смотрели на  нее,  уже не  в  силах спорить, возражать  и
вообще как-то  реагировать.  Лева,  Герман  и  Саша что-то тихо
бубнили в комнате.


     Лично  я  начинала склоняться  к  мысли,  что  мой  бывший
платонический поклонник  действительно  ни  в  чем  не замешан.
Единственное,  чего  я  опасалась,  - что он  мог  проговориться
бандиту  Флюгеру  случайно.   Это   могло  иметь  те  же  самые
последствия! Вот, вот, сейчас... сейчас толпа бандитов во главе
со сладкоголосым "баритоном"  ворвутся в мой дом... А может, на
сей раз  и Флюгер пожалует,  собственной персоной? Ох! И что мы
им сделаем? Хоть бы  Ладынин успел раньше!


     Лялька пожала плечами, что-то пробормотала себе  под нос и
повторила вызов. Марьяна тяжело вздохнула, встала и вышла в коридор.
Лева вошел в кухню и сердито сказал:


     - Ладынин на выезде, сказали, может, вернется в отделение,
может, на месте очередного преступления застрянет... Ну и денек!
 Все наперекосяк...


     - Это точно,  -  машинально  отозвалась я, пытаясь понять,
почему мне становится все больше и больше не по себе.


     Чем  это   я   так  встревожена?  Ну,  конечно,  Лялькиным
замужеством. Вышла  замуж  за человека, который может оказаться
приспешником бандита... а может и  не  оказаться...  А чем этот
второй вариант нам грозит? Тем,  что  он  случайно  проболтался
Флюгеру о Тюмени. По законам жанра,  Флюгер должен подсуетиться
и всех нас быстренько перестрелять. Всех нас... Вот оно!


     Я наконец  схватила за хвостик ускользавшую мысль, которая
смутно бродила в моем отупевшем мозгу.


     - Ляля!  -  заорала  я  так,  что  она мой  телефон  чуть не
уронила, - где твой муж живет?!


     - Возле "Кропоткинской", - пролепетала Лялька, - а что?


     - Света, что случилось?  -  хором навалились на меня Лева,
Марьяна и оба врача-невропатолога.


     - А то, что наша новобрачная  может уже сегодня стать вдовой!


     Друзья  смотрели  на  меня  в  полном  недоумении.  Герман
кашлянул и деликатно спросил:


     - Светлана, ты тут недавно капелек просила...


     - Сам  попей!  -  я  разбушевалась, видя их тупость  и  не
будучи в силах внятно изъясняться. - Все по машинам, надо ехать
к Харитонову!


     - Да что случи... - завел было Саша.


     Я замахала  руками, как ветряная мельница, схватила Ляльку
за локоть и потащила подругу в прихожую, бессвязно выкрикивая:


     - Скорее! Потом! Заболтались! Все за мной!


     Похоже, друзья решили, что с сумасшедшими не спорят, иначе
мы бы застряли в  моей квартире еще минут на десять. А  так уже
через несколько минут я буквально затолкала  всех в медицинский
фургончик  Германа   и   задыхающимся   голосом  велела  Ляльке
показывать дорогу.


     - Да что за пожар, в  самом  деле? - как всегда, первой  в
себя пришла Марьяна.  -  За каким лешим нам  мчаться  в гости к
этому приспешнику бандита, не могли  дождаться,  пока  он сам к
тебе заявится?


     - Никуда бы  он не заявился! Вы  что, совсем отупели?  - я
схватилась за спинку  сиденья,  потому что Герман погнал машину
на дикой скорости. - Саша,  Герман,  вот  вы мимоходом сказали,
что Лялька может быть права и Харитонов ни при чем, так?


     - Ну, так, - буркнул Саша.


     - А  ты,  Ляля, уверяешь, что Олег Романович в  преступные
махинации Флюгера не замешан, кроме того, он может и не знать, кто
конкретно из его банных клиентов - этот таинственный Флюгер, так?


     - Так-так,  -  пискнула  Лялька,  пытаясь  удержаться   на
сиденье.


     - Ну и что?! - завопил Левушка.


     - Сложите  два  и  два,  тупицы!  -  рявкнула  я,  чуть не
откусывая себе язык - Герман заложил такой поворот,  что в ушах
засвистело,  и   фургончик   запрыгал   по  разбитому  асфальту
какого-то  переулка.  -  Ес-ли  О-лег Ро-ма-нович ни  при  чем,
Флю-гер е-го грох-нет! - прокричала я в такт скачкам по ухабам.


     - Мама! - взвизгнула Лялька.


     После этого Герман понесся на запредельной скорости. Очень
помогло то, что фургончик был с красными крестами на боках - мы
оставили за бортом всех, самые крутые иномарки, включая джипы, не
смогли   бы   с  нами  потягаться.  Пейзаж  за  окнами   машины
превратился  в  мелко нарезанную окрошку, волосы у всех  встали
дыбом  от  встречного ветра, врывавшегося  в окна машины.  Лялька
 всхлипывала  и  бормотала  Герману: "Туда-сюда, направо-налево".
 Лева пытался дозвониться до Ладынина, то и дело промахиваясь мимо
 нужных кнопок на мобильнике.  Саша  сунул  мне таблетку  валидол,
 а Марьяна шепотом просила у меня прощения за свою  несообразительность.


     Господи, кончится ли когда-нибудь эта нервотрепка?  Больше
никогда не буду  смотреть боевики с  погонями - ведь  сразу  же
вспомню эту  милую  поездочку,  и голова закружится. Вспомню...
если  жива  останусь! Вообще, почему нас всех  в  санатории  не
замочили? Не проследили  за тем, как мы Филярова вывозим? Очень
своевременные мысли,  и  так у меня  от  страха  руки трясутся.
 Может, бандиты просто в  расчет нас не принимают? Толпа дилетантов,
 ниу кого  даже  пистолетика  какого-нибудь завалященького нет...
Очнись, Светлана Васильевна, неужели ты хочешь, чтобы бандиты и
впрямь взялись  за тебя и  твоих друзей всерьез? Ох, как быстро
едем, голова совсем  не  работает. Только бы Харитонов оказался
жив-здоров!  Спрячем  его в  том  же  санатории,  где  оставили
Маэстро, наймем бригаду охранников - Олег  Романович человек не
бедный,  уж  как-нибудь  обо  всех нас позаботится.  Скорее  бы
приехать!


     В подъезд мы  ввалились  всей толпой. Из-под ног порскнули
две  бабки-пенсионерки,  обозвав  нас  нехорошими  словами.  Мы
вшестером вколотились в лифт и выдохнули только на пятом этаже.


     У Ляльки  тряслись  руки,  ключи,  которыми  ее  заботливо
снабдил  муж,  никак не  могли  попасть  в  замочную  скважину.
Марьяна отобрала их, и дверь наконец открылась.


     - Оле-ежек!  -   заорала   Лялька  и  помчалась  куда-то  в
пространство  по  громадному   коридору,  застланному  пушистым
бежевым ковром.


     Мы  перевели  дыхание  и  побежали за ней.  Лялька  рывком
распахнула обитую коричневой кожей дверь  и  с  громким  криком
вбежала в комнату:


     - Олеженька!


     С порога  я  увидела  Олега  Романовича.  Он сидел, вполне
живой  и   здоровый,  за  антикварным  журнальным  столиком,  а
напротив него в кресле  расположился...  расположилось... Боже,
это еще что такое?!


     Больше  всего  ЭТО  напоминало  огромный  куль   картошки,
кое-как  замотанный  в  полотнища  грязно-белого  оттенка.   В
верхней части куля отдельными клочками просматривалась какая-то
сивая солома,  из-под  которой  сверкали  голубые бусинки. Меня
поразило то, что у куля  были  руки,  также обмотанные белесыми
тряпками, и что  в  одной из  конечностей  куль держал рюмку  с
темной жидкостью явно алкогольного характера.


     - Ляленька!


     - Олежек!


     Лялька пала мужу на грудь и разразилась рыданиями.


     Я стояла, как вкопанная, не в силах отвести  глаза от куля
с  картошкой.  Краем  глаза  я  видела,  что  друзья  мои  тоже
остолбенели. Куль  неловким  движением  поднес  рюмку к темному
провалу  под   голубенькими   бусинками   и  залил  жидкость  в
отверстие.


     - Ну, вот и  вы, наконец-то! Явились! - басом сказал куль.
- Долгонько же я вас жду, золотые вы мои!


     Ужасная догадка поразила меня.


     - Вы  Флюгер?!  -  заплетающимся языком спросила  Марьяна,
которой в голову явно пришла та же кошмарная мысль.


     Куль  глухо   расхохотался.  Звучало  это  так,  словно  в
глубоком подземелье кто-то забил в ритуальные барабаны.


     - Нет,  братцы,  я не Флюгер. Я - полковник полиции,  Шемякин
Юрий Давыдович!


     Волосы мои в  очередной раз встали дыбом, а мозги, похоже,
улеглись в  бедной  черепушке набекрень. Шемякин! Над разгадкой
этой таинственной персоналии я уже всю голову сломала, особенно
после записки  с  намеком,  "приложенной"  к  подкинутому мне в
квартиру  Маэстро.  Господи, помилуй,  что  же  с  ним  сделала
"организация" Флюгера?! Как он еще шевелиться-то  может, с него
что, шкуру живьем сдирали?


     - Садитесь, - Шемякин неловко указал забинтованной рукой в
сторону кресел и дивана.  -  Пришла пора кое-что вам рассказать
и, в свою очередь, потребовать от вас некоторых объяснений.


     Мы  тихо  и покорно расселись по местам. Ошеломление  было
столь велико, что во всех  нас  полностью  угасла способность к
активным действиям. Шемякин возник, словно "дух  из машины", и
явно собирался расставить нужные точки над всеми буквами алфавита.




                * * *


     Юрий  Давыдович   обвел   нас   взглядом  из-под  повязок,
скрывавших  его  физиономию,  и  поинтересовался  преувеличенно
вежливым тоном:


     - Не желаете ли документики показать?


     Народ вяло зашевелился и полез  по  карманам.  Марьяна  же
воскликнула:


     - Позвольте, мы ваших еще не  видели!  У  меня, знаете ли,
имеются некоторые сомнения на ваш счет.


     - Ради  Бога,  - любезно  сказал  Шемякин.  -  Олег,  будь
добр...


     Харитонов полез в большую черную сумку,  лежавшую на одном
из  кресел,   и  протянул  Марьяне  какие-то  "корочки"  весьма
официального вида.


     Марьяна   тщательно   изучила  документы   и   с   прежней
запальчивостью заявила:


     - Это еще не гарантирует того, что вы - не бандит!


     Лева невольно  кивнул,  Герман  нахмурился,  а  Саша молча
уставился в... нет, не  в лицо, а примерно в то место,  где оно
должно  было  у  Шемякина  находиться.  Лялька  утирала  слезы,
драматизм ситуации явно не затронул ее сознания.


     Шемякин загробно хохотнул и произнес, обращаясь  почему-то
не к Марьяне или кому-либо из нас, а к Олегу Романовичу:


     - Нет,  ну  до  чего  недоверчивый народ пошел,  скажи  на
милость! Товарищ  майор,  разъясните  этим энтузиастам добровольного
сыска "ситуэйшн", а я, пожалуй,  пока  что  еще коньячку дерну,
больно он у тебя хорош.


     Я  подумала,  что  ослышалась.   Это   банщика  Харитонова
полковник Шемякин майором  обозвал?  Или я от большого волнения
не заметила, что кто-то еще есть в комнате?


     - Обалдели-то  как,  -  с удовольствием причмокнул  губами
Шемякин,  -  Олег, налей-ка  всей  этой  компании  по  рюмочке,
по-моему, они до сих пор  ничего  не поняли! Надо их в  чувство
привести.


     - Слушаюсь,  товарищ  полковник,   -  совершенно  серьезно
ответил Олег  Романович  и  полез  в  большой антикварный буфет
красного дерева.


     Лялька уронила платочек и уставилась на мужа с неописуемым
выражением  лица. У остальных физиономии  тоже были настолько
растерянные,  что  Шемякин  вновь  глухо  расхохотался   из-под
повязок.


     - Это  еще  не самый главный сюрприз, золотые  вы  мои,  -
жизнерадостно сказал  он. - Просто не  знаю, что с  вами дальше
будет!


     - Олеженька, -  пролепетала Лялька, - это что... почему...
ты работаешь в  полиции?!  А  как же... а почему  ты  мне...  Я
ничего не понимаю!


     Харитонов  смущенно   переступил   с   ножки  на  ножку  и
извиняющимся тоном произнес:


     - Лялечка, я  действительно работаю в полиции. Извини, мне
было приказано до поры до времени тебя не посвящать...


     - А как же баня?! - хором воскликнули все, кроме меня  - я
ни слова не могла вымолвить.


     - Ба-аня... - протянул Шемякин. Видно было, что он от души
наслаждается сложившейся ситуацией, прямо-таки  купается  в ней
по самые уши. - Баня, золотые вы мои, это и есть его "поле"!


     - Какое еще поле?! - пролепетал Лева.


     - Поле деятельности. В бане у него  кто моется? Авторитеты
в бане моются, - со вкусом  объяснил Юрий Давыдович. - А кто их
купает? А вот наш товарищ  майор  их и купает! Застолья в  бане
бывают? Да  каждый почти Божий день!  И вот Олег  наш Романович
между делом и слушает всякие разные разговоры, поручения мелкие
выполняет... Дальше объяснять?


     - Боже мой,  -  пробормотала  Марьяна  и замотала головой,
словно желая отогнать наваждение.


     Да-а,  уж  такого  точно   никто   из  нас  даже  в  самом
закрученном сновидении  не  увидел бы: мой бывший платонический
поклонник, а  нынче  Лялькин  муж,  купающий авторитетов разных
рангов и калибров, - майор  полиции!  Дивны  дела Твои, Господи!
Теперь  понятно,  почему Ляльку  никто  в  Тюмени  не  грохнул.
Понятно, что  Харитонов  даже  под  наркозом  не проболтался бы
Флюгеру, куда и зачем он летит.  Понятно,  что...  что,  скорее
всего, мы уже довольно долгое  время  пребываем  под колпаком у
наших доблестных органов,  не  имея  об   этом  ни  малейшего
представления. Ну надо же!


     - Что вас еще интересует, золотые вы мои? - весело спросил
Шемякин. - Кое-что я могу вам поведать, пользуйтесь случаем! Но
только кое-что, учтите. Я угадываю ваш первый вопрос: кто такой
Флюгер? Вот это я  вам пока не открою, не имею права.  А прочее
постараюсь разъяснить, не превышая служебных полномочий.



                Глава восьмая
                ________________

                ***


     Давно я  не  слышала  такой беспощадной критики! Полковник
Шемякин  изругал  нас  на  все корки, по пунктам  разобрав  все
совершенные  нами  глупости.  Обвинив  меня  и  моих  друзей  в
авантюризме и  непростительном легкомыслии, он еще и преступные
наклонности нам приписал! Потому что  мы  ничего  не сообщили в
полицию - ни о Лялькиных снимках, ни обо всех остальных событиях.
Уж не поживиться ли мы хотели на криминальной информации?


     Возражение у нас было только одно: раз мы до сих пор живы,
значит, не такие уж мы идиоты.


     - Вы не идиоты,  - охотно согласился с нами Юрий Давыдович
Шемякин.  -  Вы  хуже   идиотов!   А  если  бы  Олег  Романович
действительно работал  на  мафию?  Воображение  у  вас  слишком
буйное, золотые  вы мои. А  в полицию почему не обратились? Или
всерьез считаете, что она вся на корню мафией закуплена?


     Пока мои друзья,  краснея  и запинаясь, как Лялька давеча,
мямлили  сбивчивые  оправдания, я  тихо  сидела  в  уголочке  и
предавалась  самобичеванию  в  полное  свое  удовольствие.   Но
замечание полковника насчет закупленной на корню полиции вывело
меня из этого состояния.


     - А что, скажете, не так,  или  уже почти не так? -  нагло
спросила я из своего угла. - И вообще,  хватит напускать туман,
гражданин начальник.  А  то  складывается  впечатление,  что вы
набиты тайнами,  как Винни-Пух - опилками.  О том же,  что Олег
Романович вовсе  не  сподручный таинственного Флюгера, мы никак
догадаться не могли. Сами посудите  -  раскатывает  человек  на
белом "мерседесе",  цветочки  преподносит  на  сумму  трех моих
гонораров за переводы... А эта  квартира?  Что-то  не  верится,
чтобы  такая  роскошь  процветала  в полицейской, пардон,  среде!


     Юрий Давыдович расхохотался так, что я  испугалась, как бы
с него бинты не  свалились.  Олег Романович смущенно кашлянул и
извиняющимся тоном произнес:


     - Светочка, вы  извините,  но  и  белый  "мерседес", и эта
квартира... в общем, это  все  не мое! То есть, зарегистрировано
на  меня,   как   подарки их  личному   банщику от некоторых  наших
криминальных  авторитетов,  но на самом деле это просто  фокус,
для вида, так сказать. Поскольку я  являюсь внедренным агентом,
получается, что  мафиози  разных  мастей  сами  оплачивают  мои
усилия по  их разоблачению. Ни  у какой полиции  просто денег
на это не  хватило бы! Ляленька, моя настоящая квартира и зарплата
гораздо... хм... скромнее... так что если ты...


     - Олежек,  какая  мне  разница,  какая у тебя  квартира?  -
всхлипнула благородная Лялька. - Был бы ты сам жив и здоров!


     - Браво!   -   полковник   Шемякин   гулко   захлопал    в
забинтованные ладони.  -  Ну  что,  с  умилительными  семейными
сценами  покончено,  можно  переходить  к  делу?  Как,  господа
подслед... то  есть,  господа  авантюристы, разрешите мне слово
молвить? И пролить, так сказать, свет  на некоторые неизвестные
вам обстоятельства?


     - Проливайте,   -   махнула  рукой   Марьяна.   -   Только
постарайтесь нас не ослепить!



                ***


     Полковник  Шемякин  Юрий  Давыдович  глухо  откашлялся   и
красочным слогом поведал нам следующую историю.


     О  подделке  икон  и  прочих  исторических  и  антикварных
ценностей наша  славная  полиция,  конечно,  знала.  Хотя, увы,
 знала  далеко не всё. Назвать нам паспортные  данные Флюгера,
которого пока что брать  было  нельзя, потому  что  не было против
 него весомых улик, Юрий Давыдович отказался категорически. "Иначе вы
такое наворотите, чего даже Интерпол не поправит", - сказал он.
А  все  остальное,   о   чем  Шемякин  любезно  согласился  нас
проинформировать, сводилось к  тому,  что нашей Ляле удалось во
время ее пребывания в Сочи  заснять  живописные  сцены  сговора
представителей Флюгера... с его конкурентами.


     - Это правда, - промямлила Лялька. - Но это была не просто
встреча мафиозников. Иначе бы я не боялась так за эти  снимки и
за всех нас.


     - Да, -  Шемякин  кивнул  забинтованной  головой,  -  ваша
подруга увидела нечто дикое и ужасное, по ее мнению.


     - Интересно, а вы бы как оценили  этот  жуткий  ритуал?  -
Лялька передернулась. - Если бы на ваших глазах кому-то пускали
кровь  и  потом обмазывали  ею  статую кентавра - чуть  ли не  в
натуральную величину?  А потом закалывали бы копьем настоящего,
живого, ни в чем не  повинного  осьминога...  он такой красивый
был, разноцветный... бр-р!


     - Лялюня,  успокойся,  -  Олег  Романович  нежно  погладил
супругу по голове.


     - Господи,  да  что   же   означают  все  эти  кентавры  и
осьминоги?  -  взорвалась   Марьяна.   -  И  почему  этот  бред
привиделся нашей Светке? Почему не  той  же  Ляльке, в страшных
снах, например?


     - Ой, только не это! - вздрогнула Лялька.


     Шемякин почему-то довольно усмехнулся. Конечно, его мимику
я под бинтами  отследить не могла,  но голос у  полковника  был
подозрительно благодушный и напоминал мурлыканье сытого кота.


     - А этот, как  вы изящно выразились, бред, золотые вы мои,
имеет  прямое   отношение   к  сыночку  одного  из  конкурентов
господина   Флюгера.   Сыночек  крупного   сочинского  мафиози,
делающего денежку не  только на антиквариате, но и на банальных
наркотиках, как-то раз сдуру попробовал продукцию, поставляемую
его папенькой  наркоманам  разных  мастей.  Понравилась ему эта
продукция  -  слов  нет!  Через   полгода   крыша   у   сыночка
благополучно  отъехала  в  дальние  края, без  риска  вернуться
обратно. Поскольку  паренек  был полностью в курсе криминальной
деятельности  папаши,  опасность провала  возрастала  с  каждой
новой  дозой,  принятой сыночком на грудь. На папеньку  стали
давить соратники: сдай-ка ты сыночка своего в частную психушку,
чтобы до конца дней своих он сидел за высоким забором  и никуда
носа не высовывал. Или, папа, извиняй, конечно, но мы твое чадо
грохнем, либо даже вас обоих уберем. Как бы мы тебя не уважали,
но  безопасность  в нашем деле - превыше  всего.  Папа  маковку
поскреб - и доскребся до очень оригинальной идеи...


     Шемякин на миг прервался, чтобы щедро подлить в свой бокал
коньячку. Мы слушали его с громадным интересом, боясь перевести
дыхание.


     - На  чем  я  остановился?  -  спросил  Юрий  Давыдович  у
замершей в  ожидании аудитории, и сам  себе ответил: -  Ах, да.
Гениальная идея  папаши  воплотилась  в  постройке  изящного  и
надежно охраняемого  особняка  в  дачной  зоне  славного города
Сочи, который вы, сударыня, -  Шемякин  неуклюже  поклонился  в
сторону Ляльки,  -  имели  возможность  запечатлеть.


   Сыночек переехал  в  особняк  и  занялся  ловлей наркотического
кайфа  -  скрепя  сердце,  папа был вынужден  позволить  своему
дитятку баловаться кокаином, потому  что  дорогостоящее лечение
эффекта  не  дало.  Сидит  сыночек, нюхает белый  порошочек,  и
становится  ему  скучно!  Ну  очень  скучно.  Папа,  понимаешь,
огромными  бабками  ворочает,  картинки красивые подделывает  и
книжки, все его знают, уважают и  боятся.  Эх,  думает  сыночек
остатками мозгов,  я тоже так  хочу! В смысле, чтобы боялись. И
тогда  он,  с  позволения  папаши,  разумеется,  организовал...
секту.  Да-да,  настоящую  секту!  Из  таких   же  "нюхачей"  и
подколотых придурков, наподобие того  фотографа,  который хотел
вас задержать,  уважаемая  Елена  Викторовна.  Причем, эта секта
принялась рьяно оберегать папины интересы. Отныне все "устранения", а
проще говоря,  ликвидация  всех неугодных папеньке людей, равно
как и допросы и прочие "разборки", обставлялись особым ритуалом
-  вроде  того,  который  вы, гражданка Харитонова,  -  Шемякин
усмехнулся, - видели  в загадочном особняке и снимали со своего
дерева...


     Герман  и  Саша,  слушавшие  выразительный  рассказ   Юрия
Давыдовича с неослабевающим вниманием, быстро обменялись  между
собой парой  фраз,  состоявших,  казалось, из одних медицинских
терминов.


     - Совершенно  с  вами  согласен, - невозмутимо  подтвердил
Шемякин.  -  Конечно,  у этой секты  есть  "точки"  и  у нас, в
Москве. Бориса Маргорина именно  на  такой хазе и обработали до
полной... гм... до лишения волосяного покрова.  А друг, пардон,
бывший сокурсник уважаемых невропатологов,  Павел  Филяров, давно
работает на обе  сторон: наши "кентавристы" взяли его на любви
к белому порошку. Кстати, кентавр, по замыслу этих криминальных
сектантов,  символизирует  благородство конкурентов  Флюгера, а
осьминог,   соответственно,    отражает   некоторые...   м-м...
нравственные качества  самого  Флюгера  и его сподвижников, как
они видятся сумасшедшему сыночку. Ну, как вам моя байка?


     - Спасибо, ужасно, - пробормотал Лева.


     - Страшный сон, -  кивнула  я. - А почему  же  мне все это
привиделось ДО ТОГО, как  я  имела счастье лицезреть Пашеньку в
натуральном, так сказать, виде?


     - А это вы у ваших  приятелей  уточните,  - любезно сказал
Шемякин  и   указал   забинтованной   рукой   в  сторону  наших
друзей-невропатологов.    -    Возможно,    вас    и    вправду
загипнотизировали, кто знает?


     - И  все-таки,  -  Марьяна  как-то вся подобралась,  -  ну
скажите   же   нам...   тем   более,  если  Светку   и   впрямь
загипнотизировали... Флюгер - это Потемкин?


     - Не могу знать, - дурашливо хихикнул полковник милиции. -
Это вас не касается, - сказал он уже серьезным тоном.  - Боюсь,
придется вам еще некоторое время пребывать в потемках... с этим
вашим Потемкиным! Вот  лучше вы мне скажите: как вы собираетесь
карты памяти  добывать?   Насколько  я  понимаю,  они  лежат  себе,
полеживают в каком-то  хитром  месте? Не откажите в любезности,
сообщите наконец мне, убогому - в каком именно?


     - А  это  они  сообщат  МНЕ, - громко произнес  кто-то  за
нашими спинами.




                ***


     Я обернулась так резко, что у меня что-то хрустнуло в шее.
Глазам  моим,  равно  как  и очам всех  собравшихся,  предстала
весьма устрашающая картина.


     Видимо,  незадолго  до  окончания  образной  речи   своего
начальника Олег Романович незаметно вышел  из  комнаты,  уж  не
знаю, зачем. Теперь же он стоял на пороге,  крепко связанный по
рукам и ногам, и не падал  на пол только потому, что его держал
за   шкирку   высокий  молодой   брюнет   такой   ослепительной
наружности, что  я  невольно встрепенулась и машинально провела
рукой по волосам. Красавца со всех сторон окружали сподвижники,
молодые, спортивные  и  какие-то  чересчур серьезные. Возможно,
серьезность им  придавали тупорылые короткоствольные  автоматы,
внушительные разнокалиберные пистолеты и прочее железо, которым
парни ощетинились,  словно  противотанковые  "ежи".  И  все это
железо самым недвусмысленным образом смотрело в нашу сторону.


     Так. Похоже, комедия кончилась. Начинается драма?..


     - Привет, полковник,  -  небрежно  сказал красавец, и меня
невольно передернуло с ног до головы.


     Конечно, в такой момент мне  было  вовсе  не до лирических
отступлений, но я  невольно  подумала: как же несообразно порою
распределяются индивидуальные  достоинства! Если у  невзрачного
серого "баритона"  был  медовый,  чарующий  голос,  за  которым
хотелось  пойти  на  край  света,  невзирая  на  внешность  его
обладателя, то у этого красавца... Короче, таким голосом хорошо
старые проржавевшие  сковородки  отдраивать - сработает не хуже
металлической мочалки. Он  даже  не хрипел  и  не скрипел -  он
скрежетал, этот жуткий голос, и вызывал  невольные конвульсии в
области поджелудочной железы.


     Кроме отвратительного голоса  -  как будто его одного было
мало! - у незнакомца,  как  сразу выяснилось, и глаза оказались
не лучше. Большие, красивой формы,  с  густыми  ресницами,  они
были черными-пречерными и пустыми-препустыми, словно сквозь них
начинался  выход  в черную  дыру  какой-то  другой,  отнюдь  не
дружественной землянам, Галактики. Под таким  взглядом  абсолютно
 любой, даже какой-нибудь  весьма  влиятельный  человек, ощутил бы
 себя всего лишь  микрочастицей  космической пыли, не имеющей никакой
актуальной ценности.  Сразу  было  ясно,  что  ни маленькие, ни
крупные человеческие радости этому существу, внешне похожему на
человека, совершенно  недоступны,  он  просто  не  понимает  их
смысла  и  считает полнейшей ерундой, на которую жалко  тратить
время.


     Черные пустые  глаза  красавца  с  жутким  голосом  быстро
обшарили всех присутствующих с ног до головы. Лично  у меня во время
этой бесцеремонной визуальной процедуры возникло крайне мерзкое
ощущение - словно  по  моему телу быстро-быстро промчалась стая
крупных черных  тараканов.  Именно тараканов, а не каких-нибудь
 других, чуточку  менее   противных    насекомых.   Моя   поджелудочная    железа окончательно вышла  из  повиновения,  и  я  невольно  сглотнула
слюну.


     Лева, похоже, слегка сошел с  ума  -  я явственно уловила,
как он пробормотал себе под нос:


     - Так вот ты какая, смерть художника...


     К счастью,  пустоглазый  красавец  этих  слов  не услышал.
Наверняка он бы  согласился  с Левушкиным утверждением и охотно
предъявил бы доказательства столь верной оценки своей личности,
но мне почему-то очень этого не хотелось. Мне захотелось только
одного  - чтобы  я  и мои друзья  вдруг  стали невидимками  или
оказались как можно дальше отсюда - путем внезапной телепортации.


     Полковник Шемякин медленно склонил забинтованную голову  и
раздельно произнес:


     - Ба-ба-ба! Господин Перец,  собственной персоной! Сколько
лет, сколько зим!  Как поживаешь, золотой ты мой? Рекомендую, -
Юрий  Давыдович  прижал  забинтованную  руку  к  забинтованному
сердцу, - вот, господа благородные авантюристы,  прошу любить и
жаловать: Перец  Карл  Вольфович, из поволжских немцев, близкий
друг и  заместитель Юрочки Дремучкина, того самого сумасшедшего
сыночка,   о   котором  я   вам   только   что   поведал.   Ну,
заместителем-то он числится из  дипломатических  соображений, а
на деле господин Перец - истинное "первое лицо" у наших дорогих
кентавристов, исполнитель и, не скрою, зачастую инициатор самых
крутых разборок  и прочих ритуальных мероприятий секты. Кстати,
члены секты нарекли господина Перца  чрезвычайно изящным и
 проникновенным имечком - Медузий Горгонович!


     Лева издал  горлом  очень  странный  звук. Марьяна недобро
сощурилась и  уперлась  тяжелым  взглядом  в переносицу Медузия
Горгоновича.  Невропатологи  затаились, как  мыши, по-видимому,
воспринимая происходящее  несколько отстраненно, как  врачебный
или следственный эксперимент. А Лялька  сорвалась  с  места и с
криком: "Олеженька!" бросилась к туго спеленутому супругу.


     - Благодарю за аттестацию, - проскрежетал Карл  Вольфович,
он  же  - Медузий   Горгонович.   -  Елена  Викторовна,  сядьте,
пожалуйста, на место, вашего мужа пока  что  никто  убивать  не
собирается.


     Не слишком-то  ободренная  этим  выразительным "пока что",
Лялька рухнула на диван - бледная, словно кусок адыгейского сыра,-
 И застыла в напряженной позе.


     - Я вижу, вы уже почти  все  знаете,  - пролязгал господин
Перец. - В  смысле,  о важности снимков. И  не  знаете вы только
одного: какой ужас  я  со всеми  вами  сотворю, если карты памяти  не
окажутся у  меня через... - он взглянул на  часы, в которых даже
я,  при  всей  моей  серости,  узнала  широко  известную  марку
"Ролекс",  -  ну,  скажем,  через  час.  Полчаса  я  отвожу  на
организационные вопросы.


     - Короче, козлы,  -  вмешался  один из подчиненных Медузия
Горгоновича, высунувшись из-за его левой подмышки,  - лучше вам
не  гнать  пургу. Шевелитесь, а то потом  уже  не  пошевелитесь
ва-аще!


     Команда господина  Перца  залязгала и заскрежетала не хуже
самого  Медузия,  причем,  наиболее  мерзкие  звуки  производило
отнюдь  не  их  огнестрельное железо,  а  откровенно  издевательский
 смех. Видимо, соратников  он  подбирал  по вокальным признакам –
 чтобы голоса  были попротивнее.


     - Время пошло, - Медузий Горгонович огляделся, выбрал себе
кресло и  непринужденно уселся в  него, закинув ногу на ногу. -
Кстати, если вас это интересует, господин  Маргорин находится в
одном тайном  - разумеется, тайном только  для вас -  месте. Он
абсолютно деморализован, ибо ему грозит небольшая, но фатальная
операция в  области  мужских  гениталий. Что поделаешь, наша...
хм... религиозная деятельность  требует жертвоприношений. Более
того, через несколько  минут мне должны позвонить и сообщить об
успешном захвате  двух  других  заложников  -  вашего, Светлана
Васильевна, мужа Андрея и сына Кирилла. Насколько мне известно,
вы  спрятали  их  в  одном  прибалтийском  частном  пансионате.
Международные звонки  нынче  дороги,  но  ничего,  не разорюсь.
Вопросы  есть?  Нет. Я  так  и думал.  Видите  ли, я  когда-то
работал преподавателем в  школе  и научился четко излагать свои
тезисы. Итак, где находятся карты памяти?


     Похоже, я  на  пару  секунд  выключилась.  Андрей и Кирилл
через несколько минут окажутся в руках этих психов! Ну почему у
меня нет оружия?!  И почему... да, почему это полковник Шемякин
так  спокоен?  Хотя, он  за  время  своей  деятельности  привык,
наверное,   к   подобным   угрозам,   и   теперь   хладнокровно
прикидывает, удастся  ли  ему  поторговаться  с этим бандитским
отребьем. Он-то привык, а вот я - нет! Господи, по  сравнению с
этим Медузием похитивший меня  сладкоголосый  "баритон" кажется
теперь просто агнцем Божиим! Что же делать?!


     Я взглянула на Леву. Он сидел, как каменный,  в глазах его
читалось  отчаяние.  Я  перевела  взгляд на полковника,  и  мне
показалось,  что  он... да-да, это точно -  он  мне  подмигнул!
Господи, Твоя  воля, он что-то знает! У него  есть план? Как он
помешает этим негодяям захватить моего мужа и сына в заложники,
если мы все,  и он  сам в  том  числе, сидим  здесь под  дулами
автоматов и пистолетов?


     Ответ был очевиден даже для меня,  несмотря на свалившееся
на меня потрясение. Все-таки, не зря я перевела в своей жизни не
менее тонны  детективов!  Люди  господина  Перца  наверняка под
наблюдением.  И  в  Прибалтике,  и  здесь - тоже!  Тихо,  Света,
спокойно, возможно, не все  так  страшно, как этот черт Медузий
малюет...


     - Пять минут  уже  истекли,  - равнодушно обронил господин
Перец.  -  Что-то вы  никак  в себя  не  придете. Быстрее  надо
ориентироваться в изменившейся  ситуации, господа! Параллельные
линии   пересекаются,    доказано   Эвклидом.   Горячий    утюг
раскрепощает органы речи, и через  несколько  минут  это  будет
доказано  мною -  с  помощью  бытовой техники фирмы  «Занусси».  Я,
знаете ли, человек резкий... и  советую вам не  играть в молчанку.
Полковник, скажите  же им, что  со мной это бесполезно. Вы ведь
помните муравейник?


     Боже, о чем он? У этого Медузия тоже крыша в отъезде?


     Юрий Давыдович  заерзал,  запыхтел  и довольно-таки злобно
проворчал:


     - Я  этого  до смерти  не  забуду!  Взяли,  понимаешь,  на
вооружение метод  диких  индейцев  -  сажать  прямо голой жо...
пардон, задницей на  муравейник!  Тебя бы так, Медузий, золотой
ты мой! Видишь же сам, я до сих пор весь в бинтах. Неделикатные
вы, право слово...


     - Именно,  -  кивнул  Медузий.  -  Более  того, мы люди  с
фантазией. Могли  бы тебя и в  пчелиный улей запихнуть,  да вот
пожалели.


     "Так вот о  чем меня предупреждали в записке, подкинутой в
комплекте  с  Филяровым в мою картиру! -  промелькнуло  в  моем
смятенном  мозгу.  -  Хорошо,  что в Прибалтике с  муравьями  и
пчелами, кажется, не  так  просто, как  у  нас... да и  холодно
уже... Боже, о чем это я?! С Медузия станется и  почище пыточки
придумать...  Да он уже и придумал - с утюгом!"


     Вдруг  Марьяна,  до  этого мгновения сидевшая  неподвижно,
словно  статуя  Правосудия,  пошевелилась  и  негромко,  но  со
скрытой угрозой в голосе спросила:


     - А гарантии?


     - О! -  Медузий  Горгонович  поднял  руку  и торжественным
жестом  указал  на  Марьяну.  - Первые деловые слова  на  нашем
классном собрании! Гарантии простые: если вы  отдаете карты памяти,
 я даю команду "отставить"  -  и в Прибалтику, и  на  ту хазу... в
общем,  туда,  где  держат вашего чувствительного  фотодеятеля.
Годится?


     - Ни в коем разе, - решительно отрубила Марьяна.


     - Ты с ума сошла? - слабо вякнула Лялька. - Ведь они...


     - Деточка, не мешайте нашей дискуссии, - отмахнулся от нее
Медузий. - Если  вам нечего сказать по существу вопроса, сидите
тихо, а то "двойку" поставлю! - и господин Перец недвусмысленно
погладил Олега Романовича пистолетом по щеке.


     Лялька схватилась за голову и умолкла.


     - Уважаемый  господин...  э-э...  Перец,  -  проникновенно
заговорил вдруг Герман, - вы же сами понимаете, что подобные, с
позволения сказать,  "гарантии"  нас  не  устраивают. Нам нужны
гарантии настоящие - твердые и нерушимые, как...


     - Как Великая китайская стена, - подхватил Саша. - То есть,
мы  должны  быть  абсолютно  убеждены в том, что  после  выдачи
снимков ни вы лично, ни ваши бывшие конкуренты  в лице господина
Флюгера, ни вообще кто-либо из вас не будет иметь к нам никаких
претензий!


     Медузий  Горгонович  покачал  своей  невыносимо  красивой,
скульптурно вылепленной головой,  сморщил прекрасную физиономию
и вскользь заметил:


     - О, какие мы слова знаем! Господа, вам надо сделать себе,
как  пишут  в  рекламе  одного  центра  косметологии,  лазерную
коррекцию  лопоухости -  с   пожизненной   гарантией.  Всем  без
исключения! Вот эта гарантия, возможно, и будет такой надежной,
как вам надо. Усвойте, наконец, что я не сделку с вами заключаю
- я выдвигаю ТРЕБОВАНИЯ. И они  должны  быть  выполнены!  Ясно?
Между  прочим,  на  оргвопросы  осталось  всего  десять  минут.
Давайте,  звоните  тому,  у  кого  вы  карты памяти спрятали. Мы 
Его встретим тепло и дружески и освободим от непосильного бремени!


     Лева дернулся, встал, сел, вновь встал  и хрипло произнес,
отворачиваясь от пронзительного взгляда Марьяны:


     - Э-э... Меду-ду-зий Гарпаго... то есть, Горго...  Короче,
господин Перец, это, увы, сделать невозможно!


     Марьяна резко выдохнула, а Медузий  проскрежетал:


     - И почему же, Левонтий Семенович?


     - Потому что этот человек вообще  не  знает,  что карты памяти
 Я спрятал именно у него! - мужественно прошептал Лева и свалился
 Обратно на диван.


     Марьяна захохотала поистине демоническим  смехом,  отчего
все,  не   исключая  самого  Медузия,  вздрогнули  и  несколько
смешались.


     - Так вам и надо! - победно выкрикнула моя храбрая подруга,
сверкнув глазами прямо в лицо господина Перца.


     - Ох, Господи, - вздохнул Медузий, -  мне-то  как  раз 
этого совсем не надо... Ладно, сути дела это не меняет. Значит,
просто мы все поедем к вашему непросвещенному приятелю в гости.
В конце концов, для нашего святого дела чем больше жертв  - тем
лучше!


     После этого кровожадного заявления  я  ощутила разлившийся
по всему организму  кладбищенский  холод. Я почти наяву увидела
кентавра с  копьем и разноцветного осьминога; мне примерещились
оскаленные фанатичные морды, ужасные гримасы сектантов во главе
с сумасшедшим  Юрочкой  Дремучкиным  и  не  менее сумасшедшим -
по-своему  -  господином  Перцем...  Боже  мой!   Почему  я  не
настоящая пифия?!  Сейчас  бы выступить с пророчеством, грозящим
страшными карами тому, кто  осмелится  тронуть хотя бы волос на
наших  головах!  Первым Медузий,  наверное,  пожелает  грохнуть
Лялькиного  супруга...  Кстати!  А  знает ли господин  Перец  о
двойной роли нашего банного Штирлица?.. Сплошные  вопросы, а на
ответы времени уже не осталось. Ну почему же я не пифия?!


     И тут меня осенила на редкость  трезвая мысль. Собственно,
какая, на фиг, разница - настоящая я пифия или нет? Марьянку же
я во время своего  "ясновидения"  перепугала до крика? Эх, была
не была - вперед, и с песней!


     Я с трудом встала на свои  слабенькие, подгибавшиеся ножки
и обреченно выступила в центр комнаты.


     - Покайся!  -  тоненьким голоском  завыла  я,  старательно
вращая  глазами   и   указуя   дрожащим   перстом   на  Медузия
Горгоновича.


     - Что-что? - переспросил он с вежливым удивлением.


     Соратники   господина   Перца  громко   и  неинтеллигентно
заржали, а мои соратники,  похоже,  подумали, что у меня что-то
повредилось в голове. Во всяком случае, одобрения я в их взорах
не увидела, скорее, наоборот.


     Ох, похоже, для того, чтобы от моего наглого заявления был
какой-то эффект, надо впасть в транс  по-настоящему! Только вот
как  это  сделать? Что  же  такое случилось  со  мной, когда  я
переодевалась и  "чистила  перышки",  готовясь  к  визиту Олега
Романовича? Я как будто  куда-то  провалилась, а до этого... до
этого я... да! Я тогда словно наяву увидела  перед собой чьи-то
неистовые, горящие глаза. Они, казалось, висели в воздухе перед
моим внутренним  взором, как знаменитая улыбка Чеширского кота.
Заглянула  я  в  эти  глаза-привидения,  и  вот тогда-то все  и
началось!


     Я глубоко вздохнула и зажмурилась изо всех сил...



                ***



     Интересно, сколько  раз  за  последние  несколько дней мне
приходилось  по  разным причинам терять сознание и приходить  в
себя на чужих кроватях? Неужели  это  никогда  не кончится? Как
гласит восточная мудрость, посеешь привычку - пожнешь характер,
посеешь  характер  -  пожнешь  судьбу. Нет, я  протестую,  меня
подобная судьба  не  устраивает!  Эдак  когда-нибудь очнешься в
самом настоящем сумасшедшем доме.  А  вдруг я уже там?! Честное
слово, я  бы не удивилась, если  бы обнаружила, что  нахожусь в
психушке. В палате для буйных лунатиков!


     Голова моя  работала  с  какими-то странными перерывами. Я
попыталась проанализировать этот факт, но анализ почему-то тоже
происходил с перерывами. Точнее, с провалами. Я смутно помнила,
что мне  нужно  волноваться.  Очень  сильно  волноваться, из-за
чего-то  очень  важного.  Убей,  не  помню  - из-за чего?  Каша
сплошная в голове,  манные клецки... Пардон, а где это я - все же -
 нахожусь?


     Не решаясь  открыть  глаза, я осторожно пощупала кончиками
пальцев то, на чем лежала. Да, это кровать. Не бетонный пол, не
шершавые доски с  занозами, не голая земля - настоящая кровать,
вполне мягкая. И еще, судя по  всему,  кто-то  заботливо  укрыл
меня одеялом. Чья кровать и чье одеяло? Может, на сей  раз меня
умыкнули молодцы  кошмарного  Медузия  -  для разнообразия, так
сказать? Тогда глаза я пока что открывать не  буду!  Под  одеялом  не
видно, что я тронула дрожащими пальцами простыню. Пусть думают,
что я в глубокой коме.


     Странно, однако:  в  комнате  тихо.  Ничье  присутствие не
ощущается. А  ноздри  щекочет  какой-то  очень  знакомый запах.
Приятный   аромат,   так   пахнет   настоящий   молотый   кофе,
приготовленный в  настоящей  турке. Интересно, обломится ли мне
чашечка? Господи, да  о чем я  только думаю! Может,  Медузий  и
напоит меня кофе, перед  тем,  как заколоть копьем, как того
бедного осьминога, но  "спасибо" я ему  за это вряд  ли  скажу.
Манеры этого преступника мне решительно не понравились.


     Стоп, стоп - а  что там с моим "сеансом"? Может, я  до сих
пор в фазе транса, и  эта  кровать мне просто мерещится, как  и
запах кофе?  Не открыть ли глаза? Нет, боюсь.  Открою - и увижу
перед собой господина Перца с копьем в руке! Не дай, Господи, я
же  тогда  сразу  концы  отдам!  Лучше   тихонечко  полежать  и
послушать,  что   будет  дальше.  Ведь  если  кто-то...  где-то
рядом... в  каком-то  соседнем  помещении варит кофе, значит...
значит, этот кто-то неизбежно будет производить какие-то звуки.
А если этот  кто-то  не один, то он  может...  он может кому-то
что-то сказать. А я спокойно притворюсь бессознательным телом -
это у меня  прекрасно получится! - и получу возможность понять,
куда на сей  раз мое бессознательное тело занесло. Вернее, куда
его, тело, занесли.


     Я навострила уши.


     Мои ожидания оправдались через несколько минут: я услышала
голоса.


     При первых же звуках этих голосов я чуть  было не вскочила
с неопознанной кровати. Удержалась я лишь потому, что вместе со
звуками голосов  в  мое  работающее  с  паузами сознание проник
смысл услышанных слов.


     - Заглянем к Светику?


     - Ни в коем случае! Я до смерти боюсь сумасшедших!


     - Пожалуй, ты права. Пусть очухается, не знаешь ведь, чего
от нее ожидать в следующую минуту...


     Первый голос принадлежал Марьяне,  второй - Ляльке.


     Я - сумасшедшая?! Что этим дурам в голову  взбрело, с чего
это  они  на  меня  напраслину  возводят?  Или... или во  время
затеянного мною  "сеанса" я что-нибудь эдакое натворила? Может,
я  там  одной левой  раскидала  вооруженных  до  зубов  братков
Медузия и  освободила  Олега  Романовича,  с легкостью разорвав
толстые веревки? Или,  наоборот,  вдруг, ни  с  того, ни с  сего,
накинулась на полковника Шемякина?.. Ни черта  не помню! Может,
и  правда,  лучше тихонечко полежать и послушать разговор  моих
подружек - вдруг в их  беседе  промелькнет  нечто,  проливающее
свет на мои действия во время транса? А иначе хороша же я буду,
если со мной  заговорят  о  том, чего я напрочь  не  помню.  Не
исключено,  что  в настоящие психи запишут, потом придется  сто
лет доказывать, что я не верблюд и ничего такого не хотела.


     Аромат кофе  усилился,  и  я завистливо проглотила слюнки.
Ничего,  Светик,   потерпи,  если ты живой  из  этих  приключений
выберешься, еще  попьешь  хорошего  кофе... Почему они замолчали?
Пусть разговаривают,  мне  информация нужна! Для начала неплохо
было бы понять,  находимся  ли мы  все  в чьем-либо плену  или,
напротив,  пребываем  в  полной   безопасности.   Ну,  девочки,
заговорите же о чем-нибудь!


     - Удивительно  все-таки,  - задумчиво  произнесла Марьяна.
Голос ее  слышался  отчетливо, значит, они расположились попить
кофе  где-то  совсем  рядом.  -  Никогда  я  за  Светкой ничего
подобного не замечала.


     - Я  тоже,  ну и  что?  - возразила  Лялька.  - Это  может
проявиться  внезапно. Человек  выглядит  абсолютно  нормальным,
живет себе  спокойно, а потом вдруг  ка-ак начнется! Если  я не
ошибаюсь,  у  Ванги...  нет,  не  у  Ванги, у кого-то  другого,
подобные   способности   открылись  внезапно,   после  сильного
эмоционального потрясения. Или после удара по голове. По-моему,
Светку тоже по макушке стукнули, причем, совсем недавно.


     Я вспомнила  об  огромной  шишке,  которую  мне  наставили
сподвижники  "баритона",  но  тут  же  усомнилась.  Первое  мое
видение   было   ДО  всяких  шишек!  Нет,  это  меня   Потемкин
загипнотизировал,  на  вернисаже.  Я  в  этом  уверена  на  сто
пятьдесят  процентов!  Полковник   Шемякин  своим  умалчиванием
только подтвердил  мое  мнение  -  что  Флюгером является никто
иной, как Потемкин. Ну-с, послушаем дальше...


     - Лялька,  пока   мы   лишены   подвижности,  может  быть,
расскажешь, как тебя угораздило? - спросила между тем Марьяна.


     Интересно, какой такой  подвижности  они лишены? Мы что, в
тюрьме?  В  замке  Иф,  связанные  по  рукам и  ногам?  Ага,  и
связанным таким  образом  заключенным  стража любезно разрешила
побаловаться  кофейком.  А  я  не  связана,   потому  что  наши
тюремщики боятся  сумасшедших...  Ой,  что-то  со  мной не так!
Такой бред мне раньше в голову  не приходил. Может, я и в самом
деле...  того?  И шишка проклятая еще побаливает...  Если  я  и
вправду спятила - повешусь от  досады!  Запрут  меня за высоким
забором, и я так никогда и не узнаю финала наших приключений.


     - Это ты о чем? - донесся до меня голос Ляльки.


     - О твоем замужестве, разумеется, - фыркнула Марьяна.


     - Могла бы спросить об этом поделикатнее! И сахарницу тоже
не обязательно отодвигать на другой конец  стола, - раздраженно
ответствовала Лялька.


     К аромату кофе прибавился еще  какой-то  сладкий  и  очень
аппетитный запах.  Похоже,  апельсинового  кекса... Может, все же,
стоит мне рискнуть и  показаться  подруженькам?  Заодно  выясню,
 что они имели в виду под ограниченной подвижностью.


     Нет!  Я  гордо   скрестила   руки  под  одеялом,  так  что
получилась поза "Наполеон  лежа". Они меня в психи записали, не
пойду я  к ним.  Может, еще что ласковое про  меня скажут, я им
потом все сразу и припомню. Подруги, называется! Предательницы.
Кофий  там  пьют,  кексом  наслаждаются,   а   я   лежу  тут  в
одиночестве,    неизвестно    в   чьей    кровати,   позабытая,
позаброшенная, да еще и не вполне, по их мнению, нормальная. Ну
и буду лежать, пусть хоть лопнут от обжорства!


     - Ну, выкладывай, выкладывай! Так как же тебя... как же ты
умудрилась так быстро выско... пардон, выйти замуж, да еще и за
полицейского? - ехидно подзуживала Марьяна. - Говори, муженек не
услышит!


     - А  я  тогда еще не  знала,  что  он полицейский, -  серьезно
объяснила Лялька. -  Ладно, слушай, все  равно за нами  еще  не
скоро придут. Им еще все обсудить нужно...


     Господи,  да  что происходит, в самом деле?  Кто  за  ними
придет? Вариантов два  - или бандиты, или полиция. Оба варианта
никакого энтузиазма у меня  почему-то не вызвали. Интересно, а
придут только за ними, или и за мной тоже? Буду  надеяться, что
это разъяснится, когда...  ох,  ведь наверняка, только когда уже
придут. Ладно: один раз козе смерть! Придут, так придут. А пока
послушаем Лялькину романтическую историю.



                * * *


     Продолжая на всякий случай лежать с закрытыми глазами, я с
интересом слушала, как  Лялька в подробностях пересказывает
Марьяне свои недавние тюменские приключения, особо  подчеркивая
героическую роль скромного банщика-полицейского.


     Сломав  совершенно  идиотским образом  руку,  Лялька  была
помещена коллегами в  больницу,  откуда сбежала под расписку на
следующий  же   день,   отказавшись   от  дальнейшего  лечения.
Вернулась в гостиницу и заявила,  что  не  собирается улетать в
Москву, а будет работать, в  общем,  отмела  все их возражения.
Такой,  мол,  спец,  как   она,   и  одной  рукой  справится  с
фотокамерой.


     Отправив  телеграмму  Маргарину  -   она,   кстати,  очень
гордилась  тогда   подобными   мерами   конспирации,  -  Лялька
попробовала поработать  и  убедилась,  что несколько переоценила
свои силы.  Гипс мешал,  хотя коллегам она бы ни  за что в этом
позорном  факте  не  призналась.  Они,  конечно,   и  сами  все
понимали, но, зная Лялькин характер, с советами не лезли.


     А потом  начались  странности.  У  Ляльки  возникло четкое
ощущение, что за ней следят. Она не могла бы объяснить,  на чем
конкретно это ощущение  основывалось,  но оно таки возникло! На
следующий день,  после  напряженной  работы и разъездов по  всему
 городу, вернувшись в  номер, Лялька узрела на  полу кучу малу
 из своих вещей.  Кто-то  проник  к  ней,  пока  они с ребятами
 собирали материал, и даже не постарался скрыть факт обыска.


     Коллеги потребовали объяснений. Ничего, конечно, Лялька им
объяснить  не   могла,   мямлила   какую-то  ахинею  о  ревнивом
поклоннике и  несла прочую чепуху. Ребята принялись уговаривать
ее вернуться в Москву,  тем  более, что сломанная рука послужила
бы уважительной причиной  даже  в глазах их главного редактора.
Лялька   спорила,   скорее,   от  страха,  вполне   обоснованно
предчувствуя,  что  в  одиночку  она  до  Москвы  в  целости  и
сохранности не доберется. И тут с небес, словно ангел во плоти,
слетел наш посланец - Харитонов.


     - Он сказал мне,  что  вы все  там  очень волнуетесь, и  я
решила возвращаться,  -  щебетала  Лялька,  на  которую все эти
приключения вкупе с переломом никак не  повлияли: болтливость и
легкое  отношение  к  жизни,  видимо, до конца  дней  останутся
характерными чертами ее натуры.  -  Ну, я намекнула Олежке... то
есть, тогда  я его еще по  имени-отчеству называла… что  за мной
следят какие-то подозрительные типы и я  боюсь возвращаться без
охраны. Ой, он такой хороший, такой умница! Тут  же снял где-то
под  Тюменью   частный  домик,  нанял  спортивных  мальчиков  и
помчался добывать билеты.  Добыл,  вернулся и сам меня охранял,
представляешь! Целый день со мной просидел. Ну, сперва мы больше
о Свете  говорили, он все плакался,  что она не  разрешает себя
обожать. А потом, ближе к вечеру, я заметила, что он как-то так
на меня смотрит...


     - Платонически, что ли? - съязвила Марьяна.


     - Не-ет, -  протянула  Лялька,  -  не  платонически...  но
как-то так очень нежно. Ну, стал он меня расспрашивать...


     - О чем это?


     - Ну  как о  чем -  обо  мне! Что  я люблю,  какие у  меня
привычки, была ли я замужем. Потом очень так, знаешь, загрустил
и сказал, что от него ушла жена...


     - Наверное, из-за того, что он  импотент,  -  вырвалось  у
Марьяны. - Ой, прости!


     Лялька вдруг звонко расхохоталась.


     - Олежка  -  импотент?  -  повторила  она.  - Да он  любому
молодому  сто  очков  вперед  даст! Как тебе такая  чушь  могла
прийти в голову?


     - Слышала краем уха, - буркнула Марьяна.


     - Балда,  -  просмеявшись,  резюмировала  Лялька.  -   Да,
припоминаю, ты что-то такое действительно говорила. На самом же
деле, произошло вот  что: Олежек как-то  раз, во время  пирушки  в
бане, отказался  воспользоваться услугами приглашенных  Флюгером
девочек! Понимаешь? Не хотел жене изменять,  потому  что  он  -
честный. Вот охранники Флюгера  и  стали над ним смеяться, мол,
старый ты уже, Харитонов,  небось,  давно импотентом стал, вот и
отказываешься.  Ты,  Марьянка, слышала звон, да не знаешь,  где
он! Вот так и создаются нездоровые сенсации и прочие сплетни...
А жена ушла от него потому, что подумала, будто он  ей все-таки
изменил!


     - Ну  ладно, я  счастлива,  что у него  все  в порядке,  -
буркнула Марьяна. - Давай дальше!


     - Я  тоже,  - совершенно  серьезно  сказала  Лялька.  -  В
семейной жизни, знаешь ли, это очень важно.


     - Как же вы умудрились  пожениться  в чужом городе за один
день? - поинтересовалась Марьяна.


     - Ну как, как - Олег сказал, что он взятку дал  кому надо,
и нам поставили  штампы в паспортах. Теперь-то мне понятно, что
он  это  через  тюменскую  полицию  устроил.  Но  это  не самое
главное. Главное - что он меня любит!


     - А ты не  боишься, что это стремительно вспыхнувшее в его
груди чувство... м-м... окажется такого же  плана,  что  и  его
платоническая влюбленность в Светика?


     Лялька снисходительно засмеялась:


     - Ничуть, дорогая, - изрекла она невыносимо умным тоном. -
Его чувство к  Светлане  было идеальным.  Он  был просто в  нее
влюблен,   как   мальчишка  влюбляется   в   одноклассницу   или
обыкновенный  человек  -  в  киноактрису. А вот меня  он  любит
реально.


     Марьяне,  видимо,   надоело   спорить   с  ней  по  такому
идиотскому поводу, и она поспешила согласиться:


     - Реально, так реально,  на  здоровье и многая лета... Как
же само  объяснение  произошло?  Небось,  свечи зажигали, стихи
читали, вино пили?


     - Да что ты глупости говоришь, - Лялька явно рассердилась,
- опомнись, какие  свечи, какие стихи? На дворе дождище хлещет,
вокруг домика лужи в полметра глубиной, неизвестно, удастся ли
добраться до аэропорта без потерь! Вино... да там чай надо было
на плитке кипятить, а она целых полчаса разогревалась! Будешь и
дальше издеваться, вообще не стану рассказывать.


     - Ну,  извини,  я  слушаю.  Сидите вы, значит,  вечером  в
домике, он  грустно-грустно  изливается тебе,  что  от  него  жена
ушла, - у Марьяны как-то странно изменился голос.


     - Да...  А  потом сказал, что он очень  одинок,  дети  уже
выросли, жена обеспечена,  а ему так хочется кого-нибудь в этой
жизни порадовать... Мне его так жалко стало!


     Я с трудом  удерживалась от смеха. Хорошо, что Лялька меня
сейчас не видит! Интересно, когда Марьяна "сломается"?


     - Ну, я ему  сказала, что тоже очень одинока, - дрогнувшим
голосом продолжала Лялька. -  Что  все мои поклонники - молодые
идиоты,  что  брак   у  меня  был  неудачным  и  другие...  ну,
увлечения, тоже  заканчивались  печально,  потому  что  я очень
доверчивая и...


     Из соседней  комнаты  до  меня  донеслись  раскаты  такого
гомерического  хохота,  что я даже испугалась. Если Марьяна  не
задохнется от смеха, ее Лялька пристукнет!


     - Ой,  не  могу, - стонала Марьяна, -  ой,  держите  меня!
Бразильский  сериал,   тюменская   версия,   серия  три  тысячи
семьдесят вторая! Мария говорит престарелому дону Антонио: "Ах,
как я вас понимаю! Я тоже так одинока!" Ой, я сейчас умру...


     - Это я  сейчас  тебя  прикончу!  -  возмущенно  закричала
Лялька.  -   Кончай   издеваться,   монстр  ты  бесчувственный!
Буратино деревянный! Пень замшелая! То есть пня!


     - Пень...  не  бывает...  женского  рода...  -  всхлипнула
Марьяна. - Ой... помираю...


     Послышался грохот, визг, звон разбившегося стекла.


     - Ну вот, ты Олежкину сахарницу разбила! Он ее сюда из дома
принес! - плачущим голосом закричала Лялька.  -  Да  кончай  ты
ржать, в самом деле! Светку испугаешь, и что тогда будет?


     Кровать подо мной уже вибрировала. Никогда  не думала, что
так трудно смеяться беззвучно! Я  задыхалась,  из  глаз  ручьем
текли  слезы,  вдобавок  вдруг  скрутило живот, а в  нос  лезли
кружевные оборки наволочки. Не могу больше!


     Смех оказал  на  меня  поистине  магическое воздействие. Я
вдруг вспомнила, из-за чего мне надо  очень сильно волноваться!
Боже, пока  я тут барахтаюсь в  одеяле и сражаюсь  с подушками,
моих мужа и сынишку сподвижники Медузия  разносят  в  клочья  в
далеком прибалтийском пансионате! Мамочка!


     - Девочки!  -  закричала я,  рывком  садясь  в  кровати  и
сбрасывая с себя проклятое одеяло. - Помогите! Воды!



                Глава девятая
                ________________

                * * *



     Мне показалось, что после моего призывного крика в комнате
началось  столпотворение  Вавилонское! Разом  ворвались  все  -
Лялька,  Марьянка, Левушка,  наши  неразлучные  невропатологи,
полковник Шемякин, Олег Романович и еще куча народу. Я невольно
охнула и нырнула  обратно  в кровать, ошеломленная таким бурным
вниманием к своей скромной персоне. Чего это они?!


     Полковник  склонился  надо мной,  отпихнув  своим  мощным,
обмотанным бинтами торсом, всех остальных, и прорычал:


     - Откуда вы знаете номера тайных счетов господина Перца?!


     От ужаса я ни слова не могла вымолвить и только таращилась
на грозную фигуру,  бессмысленно  раскрыв рот и моргая глазами,
как  сова,  вытащенная  из  темного  уютного   дупла  на  яркий
солнечный свет.


     - Ну-с? Я жду внятного ответа! - не унимался Шемякин.


     - Оставьте  ее  в покое,  -  резко сказал  кто-то,  и я  с
облегчением узнала голос Германа.  -  У нее шок может случиться
от ваших... э-э... манер! Отойдите от кровати.


     - Это у меня шок может случиться! - заорал  полковник. - Я
этой  вашей  мистики  уже  во  как  накушался! -  и  он  провел
перевязанной рукой по забинтованному горлу. -  Такого просто не
бывает, и я не желаю больше слушать весь этот ваш невротический
бред! Гражданка Богданова - свидетель, и я обязан ее допросить!
А может, она и не только свидетель, и тогда...


     - Воды... - просипела  я,  ничегошеньки не понимая и желая
только одного -  чтобы вся эта несуразица поскорее закончилась. -
Ой, мне плохо...


     Герман  решительно  отпихнул  полковника, сел на  постель,
подсунул мне руку под спину  и  заставил  выпить какую-то едкую
жидкость из высокого стакана для сока.


     Свежая холодная  струя ударила куда-то в затылок, предметы
и  люди  перестали  расплываться  и качаться перед  глазами.  Я
оттолкнула стакан  и закричала прямо в забинтованную физиономию
Шемякина:


     - Что с моим мужем и сыном?! Я вас спрашиваю!


     - С  ними  все  в  порядке, - буркнул полковник  и  грузно
опустился в кресло, стоявшее в уголке возле кровати.  - Вы хоть
помните, Светлана Васильевна, что вы недавно отебучили, а?


     Ничего я не помнила и помнить не желала! О чем и известила
полковника и  всех  присутствующих. Потрясение мое было слишком
велико. Только  после  того,  как  меня  напоили каплями, потом
кофе, а потом  еще  одной порцией  капель,  я немного пришла  в
себя. Заставив полковника раз пятьдесят повторить - при
свидетелях - что  с  моими родными  все  в полном порядке,  я
малость очухалась и, наконец, поинтересовалась  -  что  же  такое
произошло во время моего транса?


     - Она еще  спрашивает, - фыркнула Лялька. -  Как  нас  там
коллективный кондратий не хватил, непонятно!


     Собравшееся  вокруг  моей постели  общество разнообразными
репликами подтвердило,  что  кондратий вполне мог хватить всех,
причем, крепко.


     - Но ведь  Герман...  Герман,  ведь вы недавно установили,
что я абсолютно здорова? И нормальна? - с надеждой обратилась я
к Герману.


     - Я и  сейчас это утверждаю,  - кивнул Герман, но его лицо
показалось мне каким-то встревоженным.


     - Ах,  Герман  это установил?  -  Ляльку  было  просто  не
узнать. Они  с  Марьяной  словно характерами поменялись: Лялька
кричит, Марьянка молчит. Кстати, а  почему  молчит  Лева? - Так
вот, после твоих  последних  фокусов Герман,  а  за ним и  Саша
хором заявили,  что  ты непредсказуема, и поэтому представляешь
собой разновидность... как это?.. социальной угрозы! Усекла? Ты
хоть  помнишь,  что  ты  час  назад  вытворяла?  Вот  и товарищ
полковник  сказал,  что  просто  не знает, как  теперь  ситуацию
выправлять: ты одна,  мол,  стоишь танковой дивизии, только вот
едешь  не  в ту сторону и  давишь  кого попало! Ведь так,  Юрий
Давыдович?


     - Так, так, - подтвердил Шемякин.


     Господи, да что же я такое отчебучила?!


     - Герман... Саша...  вы  правда  так  про  меня сказали? -
боюсь, в  моем  голосе  прозвучали  виноватые нотки.


     Друзья-невропатологи   переглянулись,   и  Саша   с  явной
неохотой произнес:


     - Света,  вы  только  не  волнуйтесь.  У  вас, как бы  это
сказать,  взрывная  реакция.  Во  время  транса   вы  и  впрямь
можете...  в   общем,  ваши  возможности  резко  возрастают  по
сравнению с обычными.


     Так. Возрастают, стало  быть,  возможности... И как же это
понимать? Я  что,  могу  своей  субтильной женской мускулатурой
рвать стальные цепи на  арене  цирка? Или под колеса пятитонных
грузовиков ложиться? Но главное даже не в этом, а в том, что я,
оказывается, действительно сумела войти в этот чертов транс, то
есть, сама себя  загипнотизировала...  То есть, получается, что я
все-таки настоящая пифия?! Ничего себе!


     Наверное, лицо  мое  приобрело  весьма странное выражение,
потому что Марьяна с несвойственной ей робостью предложила:


     - Светик, хочешь еще кофе?


     - Хочу, - машинально  ответила  я. - И апельсинового кекса
тоже хочу.


     - Мышьяку бы ей в  этот  кофе добавить, - ядовито заметила
Лялька.


     - И ты против меня? - обиделась я. - Я что,  стукнула тебя
по голове, будучи в трансе?


     - Нет, но  из-за  тебя  мой  муж  пострадал! - воскликнула
Лялька, демонстративно отворачиваясь.


     - Лялюня, да со мной все в порядке, -  робко возразил Олег
Романович. - Ничего страшного...


     - Мне, как твоей жене, виднее - в порядке все с тобой, или
не в порядке, - отрезала Лялька.


     - Не отвлекайтесь,  -  прогудел  из-под  бинтов Шемякин, -
просвещайте подружку вашу, просвещайте!


     Господи ты Боже мой, долго  они  меня  мучить  собираются?
Если мне и дальше будут так рассказывать - с пятого на десятое,
честное слово, возьму и опять введу себя в транс, и  тогда будь
что будет. Инквизиторы! Ну, я за себя не отвечаю!


     - Ах, так?  Из-за  меня,  значит,  пострадал  твой супруг,
дорогая Ляля? А кто все это затеял, позволь тебя спросить?  - я
разозлилась по-настоящему. - Я, что ли, в Сочи на дереве висела
и  кепки  свои  разбрасывала  где ни попадя? Я  тебя  выручила,
лекгомышь  ты  эдакая, а где благодарность? Нет,  вот  вы  мне,
ребята,  скажите,  -  обратилась  я к Марьяне и  к  безмолвному
Левушке,  -  как наша  синеглазка  еще со  стыда  под землю  не
провалилась  из-за  того,  что  она  нам  всем подсуропила? И,
  между прочим, я чуть  с ума не  сошла, когда этот  кошмарный
 Медузий объявил, что  послал  в прибалтийский пансионат своих
 Дуболомов за Андрюшкой и Кирочкой! А вы все сидели, как парализованные,
 идаже полковник  полиции  дипломатию  разводить принялся, вместо
того, чтобы грохнуть там этого  Медузия  из...  из  чего-нибудь
огнестрельного!


     Шемякин хотел мне ответить, но не успел.


     - Да?  -  заорала на  меня  Лялька. -  А  они бы  грохнули
Олеженьку! И всех нас заодно на мелкие кусочки бы покромсали!


     - Но ведь не  покромсали  же, - возразила я.  -  И как раз
потому, что я... что мне... короче, потому, что я ввела  себя в
транс!


     Марьяна поперхнулась,  Лева что-то промычал, Шемякин и его
менты возбужденно зашушукались. Герман и Саша  смотрели на меня
с каким-то непонятным ожиданием, а на  Лялькином лице явственно
отразился страх.


     - Господи,  -  прошептала вдруг она. - Братцы-ы... Она  же
ничего не помнит... И правда, не помнит, а  я-то думала, дурака
валяет!


     Вот еще, дурака я валяю... Позвольте,  значит, кого-то все
же покромсали? На мелкие кусочки?


     - Девочки,    Лева...    Герман,    Сашенька...    товарищ
полковник... -  губы, а заодно и  руки мои задрожали,  мозги же
словно свернулись в кукиш, - я что... кого-то убила?!


     Лялька слабо пискнула. Марьяна  поспешила  меня успокоить,
но слова ее прозвучали как-то странно:


     - Нет, непосредственно ты никого не убила.


     - А… а  посредственно?  -  чувствуя,  что у меня  ум  занесло
куда-то очень далеко за разум, пролепетала я. - Скажите мне всю
правду,  даже  самую  страшную!  ЧТО я такое сделала  во  время
своего транса?


     - Да ничего особенного, - наконец подал голос Левушка.


     - Ну,  это  как  сказать,  - глухо фыркнул  из-под  бинтов
полковник.


     - Ну так скажите же, наконец! - завопила я.


     И мне, наконец, все рассказали.



                * * *


     - Ты вышла в  центр  комнаты, -  начала  Марьяна, но я  ее
перебила:


     - Это я помню. Я тогда еще не в трансе была.


     - Ты тогда в  маразме  была! - фыркнула  Лялька.  - Да  и
теперь...


     - Марьяна, кто будет рассказывать -  ты  или  эта  злобная
фурия? - возмутилась я. - Товарищ  полковник, наведите порядок,
в конце концов!


     - Сама ты...  Ладно,  я  умолкаю!  - Лялька демонстративно
скрестила руки на груди.


     - Да заткнитесь вы  обе! - взорвалась наконец Марьяна. - В
общем,  сперва  мы  подумали,  что  у  тебя от страха  мозговой
коллапс   произошел...   Лялька,  будешь   каждое   мое   слово
комментировать - свяжу, заклею рот  и  запру  в ванной комнате!


     Лялька зашипела и передернула  плечами.  Марьяна погрозила
ей кулаком и продолжила:


     - Светочка, прости,  конечно,  но  выглядела ты так, будто…
объелась мухоморами! Затрясла указательным пальцем перед  самой
физиономией  Медузия   и   понесла  какую-то  ахинею,  мы  даже
испугались,  что  он сейчас тебя прихлопнет, как  муху.  А  вот
потом...  Ты  закрыла  глаза,  - голос Марьяны  как-то  странно
изменился, - и застыла, как  столп  соляной.  Медузий хмыкнул и
сказал что-то вроде: "Похоже, девочке плохо. Как там наш утюжок
от  «Занусси»,  нагрелся  уже?"  Один из мордоворотов  подал  ему
утюг, от которого уже пар шел...


     Кусок апельсинового кекса выпал из моей дрогнувшей руки. И
я ничего  не помню об  этих драматических событиях! Да уж, быть
пифией или экстрасенсом, может, и неплохо, только вот жаль, что
при этом все самое интересное пропускаешь.


     Дальнейшее я слушала, напрочь забыв и о кексе, и о кофе, и
даже на  комментарии  Ляльки, произносимые ехидным шепотом, уже
не обращала внимания, равно как  и  на  нелицеприятные  реплики
полковника Шемякина.


     По словам Марьяны (а мне поневоле  приходилось ей верить),
постояв пару секунд с  закрытыми  глазами и пропустив мимо ушей
фразочку о горячем утюге, я  медленно,  как  Вий, подняла веки.
Взгляд мой странно изменился, в нем читались явственная угроза и
издевка. Я  улыбнулась Медузию какой-то очень нехорошей улыбкой
и глухим  басом,  совершенно  непохожим  на  мой обычный голос,
прогремела на всю комнату:


     - Аминус тренент  поллюций!  Медузий,  о, Медузий, поведай
нам, сколько денег лежит на  твоем  личном  швейцарском  счете?
Сколько миллионов  евро  ты  утаил  от  своих соратников, о
Медузий? Молчишь?  Тебе  страшно?  Бойся  меня,  пирилум менант
мицеллий!  У тебя  на  счете номер... -  и  я назвала  какое-то
многозначное число,  -  укрыто  от товарищей твоих четырнадцать
миллионов  семьсот  восемьдесят  три  тысячи  триста  девяносто
четыре евро, тременум иглит амбициус! А пароль твоего счета –
Пеппер, что означает - "перец"!


     Тут Медузий, недолго думая, вскочил с  кресла и замахнулся
на меня утюгом.


     Я легко уклонилась, перехватила господина Перца за кисть и
небрежным изящным движением  отшвырнула его к стенке - вместе с
изделием фирмы  «Занусси»,  словно  всю  жизнь занималась вольной
борьбой.  Потрясенные   соратники  господина  Перца   бросились
поднимать поверженного шефа, и тут кто-то из них воскликнул:


     - Братва,  стой!  Девка конкретно базарит! Это ж те  самые
четырнадцать лимонов  "капусты",  что  нам  Флюгер  слил! А шеф
потом сказал, что Флюгер нас кинул и никаких  лавешек не сливал
вовсе, и что надо его за пургу такую замочить...


     - Врет  она,  не  видите  - скрезилась баба!  -  прохрипел
Медузий.


     Я расхохоталась,  и  хохот  мой  прозвучал  гораздо  громче,
 и был он куда более зловещим,   чем  смех  самого  полковника
  Шемякина. Потрясенным моим странным  поведением присутствующим
 Оставалось только рты раскрыть, что они дружно и проделали - все без исключения.


     - Мигисум марант  некрополус!  -  от  моего  грозного рыка
испуганно задребезжали  оконные  стекла.  -  Ты  нагло врешь, о
Медузий! Ты все это  затеял  специально - хотел натравить своих
соратников на Флюгера и под  предлогом  заключения  договора  о
прекращении конкуренции захапать все эти миллионы. Флюгера же ты
вознамерился убить, чтобы стать  единовластным  хозяином вашего
"предприятия" - и  чтобы никто никогда не узнал  правды!  Но  ты
просчитался, о Медузий!


     - Заткнись, дура  ненормальная!  - Медузий вырвался из рук
своих братков и опять бросился на меня.


     Вернее,  попытался броситься.  Но  подчиненные  придержали
господина  Перца,   и   тип,   напомнивший   коллегам  о  якобы
незаплаченных им миллионах, закричал на своего шефа:


     - А откуда тогда она знает и номер счета, и пароль?


     - И в самом деле, - подал  реплику  полковник  Шемякин,  с
явным интересом наблюдавший за развитием ситуации.


     Остальные  ни  слова  произнести  не  могли  -  по  словам
Марьяны,   происходящее   казалось   моим   друзьям   настолько
нереальным, что даже наши невропатологи вряд ли знали, как надо
на  всю  эту  мистику  реагировать. Капельки-то у них  с  собой
наверняка  имелись,  а вот святой водой запастись  никто  и  не
подумал.


     - Она  знает...  она  знает,  потому  что  она  -  человек
Флюгера! Мочите ее, ну! - выкрикнул Медузий.


     - Человек Флюгера? - повторил кто-то из братвы.


     - Но  ведь  тогда... Тогда она правду базарит?! -  возопил
самый  сообразительный.


     Медузий  вдруг  понял, что  своими  необдуманными  словами
выдал себя с головой. Он как-то  сразу  обмяк,  его  прекрасная
физиономия побагровела, перекосилась от ярости во все стороны сразу и
превратилась в отталкивающую маску.


     - Су-ука! - завопил он, брызгая слюной и корчась в крепких
накачанных руках обманутых сподвижников.


     Я вновь  разразилась  демоническим  хохотом и торжествующе
воскликнула:


     - Петрилиум барбитут функциус! Это еще не  все, о Медузий!
Ровно через секунду здесь будет...


     Стекла  в   окнах   вдруг   перестали   дребезжать   и   с
оглушительным звоном  словно  взорвались,  разбившись на мелкие
кусочки. В комнату в вихре  стеклянных  осколков  влетели,  как
духи воздуха,  парни  в  камуфляже.  Коротко рявкнула автоматная
очередь, выпущенная в потолок, и грозный голос прогремел:


     - Все на пол! Руки за голову!


     - ОМОН, - договорила я чудовищным басом  и первой послушно
улеглась  на  пол.  Правда,  указание - "руки  за  голову" -  я не
выполнила, потому что  в  очередной раз провалилась в глубокий,
как Марианская впадина, обморок...



                * * *



     Марьяна умолкла и мрачно взглянула на меня.


     - Теперь тебе понятно, что мы всерьез решили, будто у тебя
крышу снесло? - спросила она. -  Ты  выглядела  просто  ужасно,
намного  хуже,  чем  в  первый  раз,  когда  собственное  брюхо
косметикой разрисовывала.  Да  еще  и  изъяснялась  на каком-то
латинском то ли дактиле, то ли...


     - Птеродактиле! - не преминула вставить вредная Лялька.


     - Сигаретку  дайте,  - еле выговорила я.


     Ну и ну! Никогда бы не поверила. Дичь, бред, так просто не
бывает! Но физиономии присутствующих ясно говорили: бывает. Все
бывает! И все было! И номера этих проклятых счетов я назвала, и
появление ОМОНа предсказала - за секунду до его прибытия. А зачем
я   произносила    совершенно   бессмысленные   словосочетания,
отдаленно  похожие   на  латынь?  Я  практически  не  пользуюсь
"мертвыми" языками,  мне  вполне  хватает живых, европейских...
Неужели это и вправду была я?!


     Герман протянул мне пачку "Кента".


     - И это ведь еще  не все! - слово взяла Лялька. -  Падая в
обморок, ты  умудрилась  зацепить  ногой  этот  проклятый утюг,
который так и валялся у стенки, и мой муж, которого выпустили из
рук эти бандюги, упал на него животом! И  обжегся! Хорошо хоть,
его сразу подхватили, развязали... Не смей ржать! - набросилась
Лялька на Марьяну. - Я бы на тебя посмотрела, если бы твой Лева
шлепнулся животом на горячий утюг!


     Марьяна замахала на нее руками:


     - Я вовсе не смеюсь, успокойся! Это у меня кашель... горло
перехватило.


     Лялька  выхватила   из   пачки   Германа   сигарету   и  с
оскорбленным видом отвернулась.


     - Да не болит у меня живот, его мазью смазали, - попытался
успокоить жену  Олег  Романович,  но Лялька проигнорировала его
слова.


     - Вот ты мне скажи, - напала она на меня, -  какого лешего
ты вообще весь этот спектакль устроила?  Или  уж  настолько  не
доверяла  родной  полиции, что  ни  с того,  ни  с сего  решила…
как это… ввести себя в транс? Зачем, ты можешь мне сказать?


     - Харизма  у  меня,  стало  быть,  такая!  -  рявкнула  я,
выведенная  из  себя  неделикатными приставаниями. -  Отвяжись,
чего  пристала?!


     Марьяна фыркнула, Герман отвернулся,  Саша  как-то странно
закашлялся, а Левушка залился  нервным смехом.


     - Смешного на самом деле мало, - мрачно заметил полковник,
укоряюще глядя на  моих  друзей.


     Теперь ясно, почему Лялька заявила, что мне станет стыдно:
из-за этого дурацкого  утюга.  Конечно, стыдно, хотя... нет, на
самом деле мне  не  стыдиться надо,  а  гордиться! Есть чем:  я
отвлекла внимание сподвижников Медузия упоминанием об  утаенных
им миллионах, и ОМОНовцы смогли незаметно подобраться к окнам.
Так что я - молодец! И если  бы не этот проклятый утюг, о который
совершенно случайно, что  бы  там Лялька ни утверждала, обжегся
ее супруг, она бы первая закричала  мне:  "Браво!"  Вот  только
откуда  я  могла знать номер тайного счета  Медузия?  Неужто  и
впрямь  -  харизма?  А  может,  карма?  Короче,  судьба,  ежели
по-русски выразиться... Ой, не хочу, не надо!


     Я   ощутила   жгучее   желание   попросить   какого-нибудь
настоящего мага-экстрасенса, чтобы он растолковал сей  феномен.
Интересно,  не решил  ли  Шемякин, что я  и  вправду -  человек
Флюгера?  Тогда   домашний   арест   грозит   лично   для  меня
превратиться в официальную меру  пресечения.  Да что ж такое со
мной сотворилось,  в  самом-то  деле?  Неужели  Потемкин  такой
мощный заряд в меня влил, что у меня открылись скрытые резервы?


     - Юрий  Давыдович  был просто поражен тем, что ты  назвала
номер счета, - подлила масла в огонь Марьяна.  - Полиция ничего
об этом не  знала. Он сказал,  что ему надо  немедленно  отдать
распоряжение   нашим   агентам   в   Швейцарии,   чтобы    счет
заблокировали.   Медузия   спеленали  и   унесли,   в   смысле,
арестовали. А  тебя  товарищ полковник обозвал "игрой природы".
Вроде тех личностей,  умеющих  определить по фотографии, жив ли
человек и где он находится.


     - Может, ее пригласят в ФСБ  поработать - на  полставки?  -
фыркнула Лялька. - Внештатной пифией!


     - Ох, не дай  Господи, - вздрогнул Шемякин. - Ваша подруга
все ФСБ на мелкие щепочки разнесет, с эдакой харизмой-то...


     - Нет,  ну  почему  же,  - протянул Левушка,  утирая  лицо
платком, словно пытаясь смыть с него яркий румянец.


     Друзья-невропатологи как-то неуверенно рассмеялись, а Олег
Романович почему-то тяжело вздохнул.


     Все, пора кончать  эти  разборки... Мельком подумав, что у
меня из-за всех этих  приключений  явно испортился стиль речи и
пострадала  образность  мышления,  я  принудила  себя  покаянно
взглянуть в разгневанные Лялькины глаза:


     - Ленусенька,  Лялечка,  Еленочка  ты наша прекрасная,  ну
прости ты меня, дуру, ради Бога! Откуда я могла знать,  что там
лежит этот проклятый утюг? Не смотри на меня аспидом, мне и так
очень стыдно. Товарищ полковник...  Олег  Романович... простите
меня! Я сама напугана всем, что натворила, ведь со мной никогда
раньше такого не было. Может, я  и вправду с ума схожу? - голос
мой вполне натурально дрогнул. -  Герман,  Саша...  Мне  что-то
нехорошо... - и я, словно  растеряв  последние  силы,  склонила
голову на грудь.


     Да  уж,  актриса бы  из  меня  тоже  неплохая  получилась.
Лялька, добрая душа, мигом забыла о своих обидах, подскочила ко
мне и бережно обняла за плечи.  Все  сразу  засуетились  вокруг
моей кровати, Олег Романович побежал за водой, а Герман вытащил
флакон со своими капельками.


     - Отставить панику!  - гулко рявкнул Шемякин. - Феноменами
после займемся! Светлана  Васильевна, трам-тарарам... пардон...
тр-рах-тарарах! Где  эти  снимки чертовы? Левонтий Семенович без
вашей  санкции...  м-м...  без  вашего  согласия   отказывается
вводить меня, представителя, прошу заметить, правоохранительных
органов, в курс дела. А это есть нарушение...  и превышение... и
вообще, я вас  всех посадить могу  за милую душу!  Где карты памяти,
чтоб все это черти побрали?!


     Я  посмотрела  на  Леву,  который за все  последнее  время
произнес  едва  ли десять слов. Я его  очень  хорошо  понимала!
Интересно,  чем  нам  грозит   дальнейшее   умолчание,  неужели
полковник и правда может всех нас засадить в кутузку? Это могло
разрушить гениальный  план,  который  я  придумала  и о котором
рассказала друзьям по дороге из санатория.


     Я решилась.


     - Лева, скажи  наконец товарищу полковнику, где ты спрятал
карты памяти, - попросила я, по возможности, спокойным голосом.


     Марьяна  встрепенулась,  Лялька что-то  пискнула,  а  Лева
посмотрел на меня с некоторым сомнением.


     - Говори-говори, - подбодрила  я его, - ведь все равно без
твоей   помощи   наша   славная   полиция   никогда   до   этих
фотодокументов не доберется!


     Лева быстро  переглянулся  с  Марьяной  и Лялькой, тряхнул
головой  и   тихим,   но   вполне  отчетливым  голосом  поведал
присутствующим, где именно он спрятал драгоценные карты памяти.



                * * *



     "Темнота казалась  осязаемой,  так  черна  была  эта ночь.
Конвей сжимал в руках пистолет, до боли в глазах всматриваясь в
пространство. Ныла простреленная  нога,  и Конвей далеко не был
уверен в том, что ему удастся выбраться живым из этой переделки.


     Наконец,  в  непроглядной темноте  забрезжил  слабый  лучик
света. Конвей приподнялся на  локтях  и с усмешкой подумал, что
последнюю  пулю  для  себя  он, пожалуй, оставит  как-нибудь  в
следующий раз..."


     ("Черная  маска", перевод  с  английского  С.В.Богдановой,
Москва).


     На  самом  деле,  конечно,  все  было  не так. Моя  старая
привычка  то  и дело  вспоминать  дурацкие  куски  из  дурацких
переводных романов явно  дала  сбой, потому  что  я вовсе не  в
засаде сидела,  а, напротив, прогуливалась по выставочному залу
под руку  с Марьяной. Но  ощущения мои при этом вполне отвечали
чувствам упомянутого  Конвея. Я тоже страстно мечтала выбраться
из  переделки,  в  которую  мы  все  попали - выбраться  живой,
здоровой и, по возможности, в здравом рассудке...


     После того,  как  Левушка  во  всеуслышание  объявил,  где
именно  он  спрятал  трижды  проклятые кусочки пластика, на  наши
 головы обрушился  ураган.  Вместе  с торнадо, самумом,  девятибалльным
штормом и бурей в пустыне... Полковник Шемякин вышел из берегов
и  заявил,  что  по  окончании "операции" лично сгноит  нас  в
тюрьме.  Придумает  специальную  статью  закона,  под   которую
подпадают наши действия, протащит ее через Думу -  и сгноит! Да
и  придумывать-то  ничего не  придется:  даст  взятку  судье  и
посадит нас  за укрывательство вещественных доказательств - лет
эдак на пятнадцать. И только под давлением обстоятельств, чтобы
пресловутая операция по изъятию карт памяти окончилась успешно, Юрию
Давыдовичу пришлось  смириться  с  нашими  планами  и позволить
Левушке быстренько организовать выставку своих полотен.


     Честно говоря, я  так и не поняла, отчего полковник пришел
в столь дикую  ярость. Лева до хрипоты повторял свои оправдания
и объяснения, растолковывая, что в тот момент, когда я призвала
его на  помощь, ничего другого ему  просто в голову  не пришло.
Мало того, решение  спрятать карты памяти именно в этом, с позволения
сказать,  тайнике  до   сих   пор  кажется  ему,  Леве,  весьма
предусмотрительным и  остроумным. Он, Лева, просто не понимает,
за что  полиция -  в лице полковника  Шемякина - так сильно  к нему,
Леве, придирается,  и что она сама,  полиция, то есть,  могла бы
предпринять в подобном экстренном случае?..


     Проигнорировав этот животрепещущий вопрос (как и почти все
прочие  наши   вопросы),   Шемякин  выставил  нас  из  квартиры
"банщика" Харитонова  и  грубым  тоном  запретил  свою  персону
беспокоить. До завтрашнего дня, по крайней мере. А вот  завтра –
 валяйте, беспокойте!  Извольте   позвонить   по   этому   вот 
номеру  и отрапортовать,  во  сколько  откроется вернисаж работ
 Левонтия Семеновича Мирошенко.


     Левушка, конечно,  не  удержался и язвительно заметил, что
эти данные полковнику, безусловно, и так станут известны. Своим
путем, что называется.


     Замечание Левы  было прокомментировано следующим  образом:
разумеется, он, полковник  Шемякин, глаз своих - в смысле, глаз
своих подчиненных -  с нас спускать не собирается. Под прицелом
и  прищуром  этих  недреманых  полицейских глаз мы  все  сейчас
"отбудем"  по  своим  квартирам,  и  на  выставку  завтра  тоже
"явимся" под тем же неусыпным присмотром.  Просто он, полковник
Шемякин, еще не  до конца потерял  веру в воспитанных  людей  и
очень  надеется,  что Левонтий Семенович ему позвонит. А  затем
любезно встретит  в  дверях выставочного зала компанию скромных
молодых  людей, призванных  изображать  поклонников  творчества
художника Мирошенко. Встретив же сих юношей, господин Мирошенко
обязан  немедленно  об  их  присутствии на вернисаже  забыть  и
заниматься своим делом. Все усвоили?


     Мы  хором  ответили,  что  усвоили абсолютно все,  и  нас,
облитых  ядом  полицейского презрения с головы до ног,  наконец-то
отпустили восвояси.


     Ночь  прошла  в  трудах.  Мы не "отбыли" по  квартирам,  а
дружной компанией поехали в Левушкину мастерскую - помогать ему
с упаковкой полотен и прочим. Даже  Лялька  приняла  участие  в
сборах, хотя  ей  не  терпелось  побывать  в настоящей квартире
своего  мужа   и   проанализировать   все   различия  между  ее
обустройством и  обстановкой той роскошной хаты, которую тихому
"банщику" подарили  бандиты.  Сам  Олег Романович, извинившись,
незаметно нас покинул.  Очевидно,  он удалился для отдачи неких
оперативных    указаний.    Поскольку   "в    отдалении   реяли
квартальные", как писал г-н Щедрин. Ну, хорошо хоть, что в
отдалении – пока что.


     Марьяна  висела  на  телефоне,  передавая разным людям
приглашения посетить выставку - от Левушкиного лица, а сам  он
  тихо радовался тому, что арендовал подходящий  зал  уже месяц
 назад и выставку  можно  устроить  в любой момент. Тем более,
что его популярность как мастера кисти позволяла не  затягивать  это
 культурное  мероприятие  на целую неделю, заранее  оповещая
 приглашенных  и уговаривая их прийти полюбоваться  работами  художника   Мирошенко.  Ради  просмотра Левушкиных полотен кто угодно бросил бы  все запланированные на следующий  день  дела и помчался на вернисаж.  Так  что  гостей ожидалось человек полтораста, не считая Шемякинских полицаев.


     Я  же   пребывала   на   вершине  блаженства.  По  приказу
полковника мне  устроили  разговор  с  пансионатом,  в  котором
скрывались мои родные, и  я  собственными ушами услышала, что у
них все в порядке. Я поняла, что они ни сном, ни духом не ведают
об  ужасной  опасности, которой  подвергались  совсем  недавно.
Разумеется, просвещать  их  я  не  собиралась! Андрей умудрился
поймать  какую-то  неизвестную  местным рыбакам странную  рыбу.
Побоялся отравиться и  сам есть не  стал, а вот  соседский  кот
сожрал непонятную тварь с чешуей и костями и  теперь прохода не
дает, требует еще, но больше  такая  "страхорыбища"  Андрею  не
попадалась.  Кирюша  чувствует себя  великолепно,  выучил,  как
звучит на языке аборигенов "черт побери" и "сам  дурак", и будет
учить  еще  "всякие  слова",  чтобы  потом  порадовать  мамочку
своими лингвистическими успехами...


     Под влиянием  этих  умилительных  известий  на  выставку я
попала  в  размягченном  состоянии,  напоминавшем  консистенцию
сливочного мороженого.  Я  плавилась  и  таяла,  сияя не вполне
осмысленными улыбками.  Марьяне пришлось, по ее словам, врезать
мне  по  нервным окончаниям, то есть, грозным шепотом  напомнить
мне о том, где и зачем я нахожусь, и вообще, привести в чувство.


     Я  немедленно   разволновалась,  перепугалась,  забыла   о
приятных известиях от родных и начала пристально вглядываться в
лица гостей,  одновременно страшась и надеясь увидеть некоторые
знакомые физиономии.


     И я их увидела.


     Слава Богу, господина Потемкина я  заметила  сразу  -  его
трудно было бы не заметить даже в толпе  сказочных гоблинов. Он
устремился   было   ко   мне,  приветственно  потрясая   своими
чудовищными дланями мясника и тараща желтые жабьи глазищи, но я
надменно   отвернулась   от   него,   разыгрывая   оскорбленную
невинность, и гордо  удалилась в другой конец зала. Хорошо еще,
что юный  хам-эккоист,  гениальный  Сашенька  Щукин,  не почтил
выставку своим присутствием.  Вот уж сегодня скандал нам был бы
совершенно ни к чему!


     - Когда  же  твои ребята появятся? - сквозь зубы  спросила
меня Марьяна, с трудом сдерживая возбуждение.


     - Не  волнуйся,  появятся  вовремя,   как   заказывали,  -
прошипела я в ответ, не переставая шарить глазами по залу.


     По   идее   полковника  Шемякина,   скромные  "поклонники"
творчества  господина  Мирошенко,  встреченные   им   в  дверях
выставочного зала, должны были незаметно забрать  у Левы карты памяти
после того,  как он изъял  бы эти фотодокументы из тайника. Моя
же гениальная идея, разумеется, заключалась в том, чтобы маленькие
 пластиковые прямоугольнички попали совсем в иные руки.


     Публику  в  зале можно  было  бы  разделить  по  следующим
категориям: во-первых,  наша,  как  выразился  недавно жулик от
магии Филяров, "банда" - в полном  составе. Во-вторых, скромные
молодые  люди  полицейской профессии. Вычислить их я  так  и  не
сумела, потому что внешний  вид  у всех приглашенных был вполне
светским.  В-третьих  -  и  меня  это  изрядно беспокоило, -  на
вернисаже  могли   околачиваться   и   невыловленные,  то  бишь,
неизвестные  полковнику   Шемякину   бандиты.   Вчера  я  робко
намекнула Юрию Давыдовичу  на  это возможное осложнение, на что
он довольно-таки хамски ответил: "Плавали -  знаем! Не считайте
себя умнее  полиции!"  В-четвертых, скоро должны были появиться
те,  кого  я  ждала.  Ждала с замиранием сердечным,  какого  не
испытывала даже в  юности, ожидая свидания с Андреем, который в
те годы  еще не был моим супругом, но  усердно набивался на эту
роль...  Кроме  того, если бы события пошли по  предполагаемому
плану, должны  были  приехать  и  наши друзья-невропатологи. И,
наконец, на выставку Левиных работ пришли и самые обычные, ни в
чем   не   повинные   люди,  желавшие  тихо-мирно   насладиться
творчеством художника Мирошенко... В общем, пестрая  получалась
компания.


     Левушка  этаким  барином  расхаживал  по  залу,   широкими
жестами указуя публике на свои произведения и давая необходимые
разъяснения.  За   ним,  словно  шлейф  за  старинным  платьем,
волочился хвост вожделеющих поклонниц. Дамочки разных возрастов
алчно пожирали Левушку глазами и угодливо  смеялись каждому его
слову.   Марьяна   только    зубами   скрежетала,   вынужденная
снисходительно терпеть подобную наглость.


     К нам подошла  Лялька. Невзирая на гипс, она смотрелась на
все  сто   в   изящном  сиреневом  мини-платьице  с  серебряной
отделкой. Синие глаза ее сверкали от возбуждения.


     - А   этот-то   где?   -   спросила   Лялька   не   совсем
вразумительно, но мы Марьяной поняли, о ком идет речь.


     - Обещал прийти, клялся и божился, - буркнула Марьяна.


     - А эту штуку-то он с собой возьмет? - казалось, от Ляльки
сейчас посыпятся  во  все  стороны  электрические искры. Может,
поэтому она и выражается так косноязычно?


     - А я-то откуда знаю?! - зашипела Марьяна. - Заткнись и не
выводи меня из себя! Там Герман с Сашкой на подхвате, если что,
они сразу позвонят нам.  Сгинь с моих  глаз, иди лучше  погляди
 на Лёвины картиночки, сойдешь за умную и культурную!


     - Уф-ф,   -   сказала  я  в  этот  момент  с   невероятным
облегчением. -  Слава Богу, а я уж думала,  что Саше с Германом
придется осуществлять кражу со взломом... Не  пяльтесь на него,
ведите себя естественно.


     - То есть, как  это - не  пяльтесь? - возразила  Лялька,  и
глаза ее засверкали совершенно нестерпимым блеском. - По твоему
сценарию, нам как  раз и требуется  пялиться на него  изо  всех
сил, причем, с близкого расстояния. Впе-ред!


     И три  молодые  интересные  дамы,  одетые  с  наивозможнейшей
элегантностью,  направились   прямиком  к  импозантной   фигуре
критика Залыгина, только что вошедшего в зал. Под мышкой у него
была  зажата   подаренная   Левой   трость   черного  дерева, с
серебряными опоясками и львиной головой вместо рукояти.



                * * *


     - Ба-ба-ба,   кого   я   вижу!   Очаровательная   Светлана
Васильевна! - и Осип Альбертович  Залыгин  изогнул  свой стан в
глубоком поклоне.  -  Моя  милая  Марьяна...  И неизвестная мне
восхитительная  красавица!  Право, я  так  скоро  возгоржусь...
Марьяночка, познакомьте же нас скорее!


     Пока критик  кланялся и расточал комплименты, я исподтишка
наблюдала за  маневрами  господина  Потемкина.  Он  живой горой
навис над  каким-то  худосочным  журналистиком  и, казалось, на
обращал на нашу компанию ни  малейшего  внимания.  Да-а,  этому
бандюге наглости на занимать! Ишь, как разошелся, рычит на весь
зал...  Ничего,  голубчик   ты   наш,  дай  нам  только  снимки
заполучить, уж тогда мы тебя и без помощи полковника Шемякина к
стеночке прижмем!


     Осип   Альбертович   явно   был  польщен  вниманием   трех
прелестных дам. Лялька, как  я  уже отметила, смотрелась на все
сто.  Марьяна  тоже была неотразима в облегающих брючках  белой
кожи и такой же курточке, а ее роскошные блестящие черные волосы
 крупными кольцами рассыпались по спине. Настоящая амазонка!
 Хоть Залыгин Марьяну, конечно, знал, поскольку часто работал
 с Левушкой, он не был бы мужчиной, если бы не отреагировал на
 ее внешний вид и ослепительную улыбку.


     Ну,  а я...  Раз  уж Левушка, будь  он  трижды неладен,  в
прошлый раз  сделал  из  меня,  скромной  переводчицы, какую-то
супер-леди, надо было поднапрячься и выглядеть  соответственно.
Девчонки мои вчера просто умучили  меня,  заставляя  без  конца
переодеваться. Я перемеряла столько нарядов, что  у меня голова
шла кругом.  В итоге, после  жарких дебатов, было решено, что я
оденусь в стиле девятнадцатого века.  Так  что на Левину выставку я
заявилась  в  тяжеленной  шелковой  хламиде - иначе я  не  могу
назвать  этот  шедевр  портновского искусства.


     Шикарное платье цвета морской волны было  отделано по швам
тесьмой и изукрашено стразами. Оно пенилось кружевами, сверкало
искрами и вдобавок волочилось по полу,  потому  что  было  ниже
пят, а в  добавление к нему  подружки напялили на  мои  волосы,
взбитые  в   высокую  прическу,  огромную  шляпу  с  настоящими
страусиными перьями. Шляпу эту Марьяне подарил какой-то деятель
искусств, то ли актер, то ли режиссер, в благодарность за уроки
верховой езды. По  размаху полей она была чуть поменьше площади
Восстания, но чуть  побольше  площади Театральной, и сидела на моей
голове, как  воронье  гнездо. Тем не  менее,  девчонки уверяли меня,
 что  я никогда еще не выглядела такой красавицей. В довесок к
 чудовищной шляпе Марьяна вручила мне веер размером с половину
 тележного колеса и намотала на левое запястье шнурок  шелковой
бальной сумочки в тон платью.


     Являя своим  внешним  видом  интересный контраст, втроем мы
явно производили  впечатление. В ожидании господина критика нам
то и  дело  приходилось  отбиваться  от представителей сильного
пола, упорно  навязывавших  нам свое внимание. Некоторые просто
застывали при виде нашей троицы  с  раскрытыми  ртами,  пытаясь
преодолеть оторопь, а потом бросались на нас в атаку. Захоти мы
обзавестись любовниками,  среди кандидатов на эту роль пришлось
бы устраивать отборочный конкурс.


     Так что, когда мы почли своим вниманием господина Залыгина,
он засиял, словно кот, которому предложили  на  выбор  сразу  и
жирную мышку, и свежую рыбку,  и  деликатесную  птичку. На лице
его  читалось  явственное желание сожрать все три блюда  разом,
чтобы никому не  было  обидно. То, что он  -  бабник, стало мне
очевидно еще по прошлому вернисажу эккоистов.  Да  и  Лева  сей
факт подтвердил.


     Дыша на  осажденного  критика  "духами  и  туманами",  три
прелестницы  уволокли  его в  уголок,  усадили  на  диванчик  и
принялись обольщать  изо всех сил - все скопом.  Вот тут-то я в
душе порадовалась тому, что напялила это  платье прошлого века:
ширина шелковой юбки никому бы не позволила подойти к господину
Залыгину на близкое расстояние. Так что  он  оказался  в  нашем
полном распоряжении, и вырвать его из наших лап не сумела  бы ни
одна из  дамочек  неопределенного возраста с голодными глазами.
Подобные дамочки  стайками толпятся на всех мало-мальски пышных
мероприятиях и  очень  любят  пиявками  присасываться  к  людям
искусства и прочим знаменитостям.


     Так что я расправила безразмерную  юбку,  застелив  ею,  по
крайней  мере,  три квадратных метра  пола,  и  с  легким  сарказмом
взглянула на  приличных  молодых людей, которые заняли соседний
диванчик и заспорили о проблемах  композиции.  Не  успеют  ваши
 молодцы-полицаи,  уважаемый  товарищ  полковник, куда им за
нами угнаться!  Я  была  настроена  по-боевому,  тем более, что
ожидаемые мной "ребята" должны были вот-вот появиться.


     Осип Альбертович  блаженствовал. Он уже успел поведать нам
о своих планах на ближайшие выходные,  и  теперь уговаривал  Ляльку  и
меня принять в них участие. Думаю,  Марьяну  он  не  уговаривал
только потому, что она  могла  наябедничать своему мужу. О том,
что мы с Лялькой тоже  дамы  замужние,  Залыгин, разумеется, не
знал. Да и вряд ли бы его это остановило!


     Ничего конкретно не обещая, мы с Лялькой расточали критику
щедрые авансы.  Лялька  виртуозно  изображала   наивную
восторженную  идиотку,  а я бросала туманные фразы о  надоевшем
мне до  мозга  костей  "бизнесе"  и  о неотложной необходимости
срочно пообщаться с культурными людьми, способными поговорить с
дамой  о  чем-нибудь  высоком,  прекрасном  и  вечном.  Марьяна
подливала масла в  огонь,  уверяя, что Осип Альбертович сегодня
просто неотразим и наверняка очарует ее подруг. В общем, беседа
наша протекала в атмосфере легкого флирта.  Дамочки с голодными
глазами   злобно   косились  на   нас,   лишенные   возможности
приблизиться к  своему  кумиру.  Мы гордо дамочек игнорировали.
Все шло по плану.


     Улучив момент, я незаметно взглянула на часы. Время!


     Я  тихонько   пихнула   Ляльку   в  бок.  Наша  синеглазка
придвинулась поближе к господину критику и буквально повисла на
его плече. Осип Альбертович разве что не мурлыкал, и тут Лялька
капризно заявила:


     - Ой, а что это такое меня  в бок все время колет? Ах, это
ваша трость!  Осип  Альбертович,  дорогой,  разве вам, та-акому
интересному мужчине, -  тут Лялька закатила глаза, - для ходьбы
нужна трость? В жизни никогда этому не поверю!


     - Еленочка, дорогая, ну  что вы, трость мне нужна вовсе не
для ходьбы, а  для солидности, -  засмеялся Залыгин. -  У  меня
дома  замечательная  коллекция тростей, а эту милую вещицу  мне
ваш,   Марьяночка,  супруг   недавно   подарил.   Замечательный
экземпляр, я все никак не могу ей наиграться.


     - Ах,  Осип  Альбертович,  ну  хоть на секунду  вы  можете
расстаться  с  вашей  драгоценной  тростью? - и  Лялька  надула
губки. - Или внимание дамы для вас ничего не значит?


     - О,  внимание  дамы для меня - все,  -  галантно  ответил
господин  Залыгин,  положил трость на диван и  поднес  к  губам
Лялькину ручку - естественно, ту, что не была укутана в гипс.


     Поскольку  декоративная  "дубинка"  была  весьма  длинной,
критик вытянул ее вдоль дивана, и трость удобно улеглась в щель
между спинкой дивана и его сиденьем.


     Расправив  платье   еще   шире,   я  со  светской  улыбкой
продолжала  поддерживать  разговор. Компания  приличных молодых
людей,  споривших  о композиции неподалеку от нас, из-за  ширины
моей  юбки   никак   не   могла   разглядеть   происходящее   в
подробностях, хотя все члены этой компании  отчаянно косились в
нашу сторону. Я даже побоялась, что, если они  будут так страшно
вывихивать  глаза  еще  какое-то  время,  то   в  дальнейшем  о
композициях  чего  бы то  ни  было они  уже  никогда не  смогут
вынести верного суждения.


     Тем временем я незаметно, по миллиметру, подсаживалась все
ближе к господину критику и, в итоге, просто-напросто уселась на
его трость.  Марьяна тихо сопела  над моим ухом, делая вид, что
внимает  сентенциям  Осипа  Альбертовича   о  месте художника в
 современной  жизни. Судя по высказываниям критика, место творцам
 было отведено весьма незавидное,  и для обретения известности
 художникам  была необходима помощь таких людей, как сам Осип
Альбертович.


     Через несколько  минут  я  почувствовала,  что  в шелковую
сумочку, висевшую  на  моем  левом  запястье,  что-то  осторожно
положили. Я  томно обмахнулась веером, отпустила какое-то милое
пустое замечание  на  светскую  тему...  и  внезапно  покрылась
холодным потом. Компания приличных молодых людей внезапно резво
рванула в нашу сторону!


     В  ужасе,  думая,  что  сейчас начнется стрельба  или  еще
какие-нибудь безобразия учинятся, я уже готова была завопить во
все  горло  - сама  не  знаю,  что.  Но  тут  над  моим  ухом  с
облегчением  выдохнула  Марьяна, словно лошадь в шею подула,  а
Лялька  захлопала  в  ладоши  и звонко, на весь  зал,  радостно
закричала:


     - Сюр-прайз! Сюр-прайз!


     В  глаза  ударила  вспышка  софита,  и   я  с  неимоверным
облегчением  поняла,   что  операция  по  изъятию  карт памяти  была
проделана Марьяной с виртуозной  точностью.  А главное - что не
подвели мои "ребятки". Они появились секунда в секунду! Так что
  мальчики-полицайчики,  занудно  твердившие   всякие   банальности  о
композиции, метнулись  в  нашу сторону просто от растерянности.
Да  и  кто   угодно    растерялся бы,   если  бы  на   него   из
распахнувшихся  дверей   вдруг   надвинулась   толпа  народа  с
камерами, микрофонами, переносными юпитерами и надписями "Канал
ТВ-5", ярко выписанными на этих  самых  камерах,  микрофонах  и
футболках операторов.




                * * *


     Реакцию полковника  Щукина  на  наш поступок я пересказать
просто не в силах. Нет таких слов в человеческом языке, а если
бы подобные слова  и нашлись, я  бы не рискнула  их  произнести
даже в обществе отпетых уголовников: они тоже люди, и  у них тоже
есть нервы.  Не убил же Юрий  Давыдович нас только  потому, что
это уже ничего бы не изменило.  Дело  было  сделано:  проклятые
карты памяти, которые  Левушка  запрятал  в  полости  львиной головы,
украшавшей  трость  критика  Залыгина,  уже были в  руках  моих
знакомых с канала ТВ-5.


     Не  буду   пересказывать,  как  после  прибытия  на  Левин
вернисаж  моих   "ребяток"   все   находившиеся  в  зале  полицейские
всполошились и  бросились  названивать Шемякину, требуя от него
руководящих указаний. Не стану описывать и ажиотаж, возникший в
зале  после   прибытия  телевизионщиков.  Всем   присутствующим
немедленно захотелось сказать в камеру хоть по два слова - надо
полагать, для истории.  Не  собираюсь я и конспективно излагать
Левушкино  интервью,  данное им  дяденьке  в  зеленой  кепке  с
громадным козырьком,  по поводу своего творчества. Скажу только
одно: в воцарившейся  суматохе можно было бы не только передать
одному юркому  парнишке маленький чёрненький пакетик. При желании,
 так же легко и просто можно было бы и повынимать из карманов
 цивильных граждан их бумажники, кредитные карточки и  ключи 
от  квартир  и  личных  автомобилей,  а  из  карманов
полицейских  мальчиков   -   их   табельное   оружие  вместе  с
удостоверениями. Ручаюсь: никто бы ничегошеньки не заметил!


     Дамочки с голодными глазами очень нам  помогли. Молодея на
глазах в  ярком  свете  софитов,  они принимали соблазнительные
позы на фоне Левушкиных полотен, стремясь  непременно попасть в
кадр,   верещали   на  весь  зал  и  толпами  галопировали   за
операторами,  многократно  усиливая общее  оживление. Благодаря
этим дамочкам я успела шепнуть юркому  парнишке, под прикрытием
веера незаметно передавая ему пакетик:


     - Мишка, учти: ты держишь в руках настоящую бомбу!


     - Надеюсь, она прямо сейчас не взорвется?  - подмигнул мне
Мишка, пряча  пакетик  в  один  из  бесчисленных карманов своей
операторской кожаной жилетки.


     - Она должна  взорваться  как  можно  скорее,  в экстренном
выпуске  новостей  вашего канала, - еле слышно  ответила  я.  -
Позвони мне, когда пойдет в эфир, понял?


     Мишка подмигнул мне  и  растворился в толпе. Через секунду
он уже снимал Левушку, стоявшего под ручку с Залыгиным в центре
зала.  Залыгин  картинно  опирался  на свою трость  и,  похоже,
активно помогал Левушке давать интервью.


     Благодаря  стараниям  телевизионщиков,  вернисаж  затянулся
часа  на  три  сверх  отведенного на это  мероприятие  времени.
Последние гости  разошлись,  когда до закрытия метро оставалось
полчаса.  В  зале  осталась  только  наша   теплая  компания  и
"приличные" Шемякинские  мальчики. И не успели мы даже перевести
дух,  как  они  дружно  на нас накинулись! Поняв  наконец,  что
снимки увели у них из-под  самого,  можно  сказать, носа, они
сразу перестали быть  приличными  и впали в настоящую служебную
истерику.


     - Вы  будете  отвечать! -  орал  на  нас  молодой  человек
неприметной внешности, заявивший, что он  -  майор  полиции.  -
Сейчас  приедет   товарищ  полковник,  послушаем,  что  вы  ему
скажете! Вася, Петя! Двери закрыть, а с этих  глаз не спускать!
Черт, и почему я сразу не выбил ордер на обыск?!


     Шемякин  примчался  через  пятнадцать  минут,  видимо,  он
находился  где-то  неподалеку.   Яростно  сверкая  голубенькими
глазками  из-под  бинтов, он обрушился на нас, словно  бетонная
глыба. По  выставочному  залу  сразу  принялись  стаями  летать
"блины",   скакать   "козлы"   и   стадами   носиться    другие
малосимпатичные  животные.   В   их   числе,  к  нашему  общему
удивлению,     промелькнул      и     какой-то     "питекантроп
непарнокопытный". Причем, все эти, мало-мальски приличные, слова
полковник   адресовал   самому   себе  и  своим   нерасторопным
подчиненным. Слова же, прогремевшие в наш  адрес,  я,  как  уже
говорилось,  никогда  не  рискнула  бы  повторить  -  даже  под
наркозом и гипнозом.


     Олег  Романович,  прибывший  вместе  с  Шемякиным,   робко
пытался успокоить  свое разбушевавшееся начальство, но - вотще.
Шемякин рвал  и метал, пока временно  не выдохся. Он  рухнул на
диванчик в стиле ампир, жалобно застонавший под его телесами, и
прорычал:


     - Потрудитесь объяснить,  какого черта вы это сделали? Чем
вас так не  устраивала ситуация, когда снимки  попали бы в  руки
 полиции? Гражданка Богданова, я  лично вас спрашиваю! Или это
опять ваша "харизма" вам  подсказала  -  ввести  в заблуждение
 сотрудников правоохранительных органов?


     - А  вот  чем, - ответила я, стараясь держаться  уверенно,
хотя у меня коленки подгибались.  Слава  Богу,  что под платьем
этого не было видно! - Товарищ полковник... Юрий Давыдович, вот
вы - лично вы - можете  дать нам всем твердую гарантию, что эти
проклят...  пардон,  бесценные для вас снимки не испарились  бы
бесследно еще до того, как их доставили бы на Петровку,  38? Вы
можете дать твердую  гарантию,  что все без исключения полицаи…
пардон, полицейские в  вашем  славном ведомстве не берут взяток
от бандитов? И что вы  лично  знаете поименно всех, кто все  же
эти взятки берет? Что же вы молчите, товарищ полковник?


     Шемякин заерзал  на  хрупком  диванчике  и смачно прошипел
себе под нос что-то сокровенное.


     - Вот видите, - продолжала я. - Вам нечего сказать! А если
эти мерзкие кадры открыто покажут  по  всей  стране,  бандитам
вашим останется  только  повеситься!  Или  попытаться  в скором
темпе удрать  за границу, а  уж это-то вы мигом пресечете. Или,
если  эти  деятели  -  совсем  уж  полные идиоты, они  бросятся
нанимать себе  продажных  адвокатов,  чтобы  доказать,  что они
невиннее херувимов Господних!  В  любом случае, делишки свои им
придется свернуть, по всем фронтам. А  мне, как законопослушной
гражданке великой, что бы там  кто  ни  говорил, страны, только
этого и нужно. И моим друзьям - тоже. И вообще  всем нормальным
людям этого  государства.  Потому  что,  извините,  за  державу
обидно!


     Шемякин засопел и  принялся  изучать плашки паркета у себя
под ногами. Потом поднял голову и глухо заявил:


     - И все  же, я посажу вашу теплую компанию  под арест. А то
вы еще Бог знает что натворите!


     - Да на  здоровье, - я присела  в изящном реверансе.  - Мы
свое дело сделали, теперь  можем  с чистой совестью отдохнуть в
тюряге. Только  как бы вам  не пришлось выставить у стен тюрьмы
усиленную  охрану.  Уверена, что многие сотни, а  то  и  тысячи
москвичей устроят  под  окнами  наших камер несанкционированный
митинг с  требованием  освободить  национальных героев, спасших
народное достояние!


     Шемякин  грозно  восстал с дивана и явно собирался  отдать
своим  мальчикам   какое-то   приказание,   но  тут  совершенно
неожиданно  взбунтовался  тихий  и  незаметный  майор   полиции
Харитонов. Он  внезапно  побагровел, выпятил грудь, отчего стал
похож на бойцового петуха, и заорал на собственное начальство:


     - Как это  - под  арест? Кого это - под  арест? Это вы мою
супругу и  ее друзей -  под арест?! Товарищ полковник, я рапорт
подам!


     - Что-о?! - Шемякин, судя по тону, изумился не меньше нас.
- Это кому это ты рапорт подашь, товарищ майор?


     - Товарищу генералу, товарищ полковник!


     И тут у полковника Шемякина и  его подчиненного Харитонова
началась такая яростная служебная перепалка, что нам оставалось
только  тихо  закрыть рты,  тихо  отойти в  уголок  и тихо  там
затаиться, чинно сложив ручки на коленях. Рискни мы вмешаться -
от нас бы только пух и перья полетели.


     Харитонов,  красный,  как  пион,  наскакивал  на  любимого
начальника, взбрыкивая  ножками,  словно  пытался взобраться на
него, как на Великий курган. Шемякин, похожий в своих бинтах на
аэростат воздушного заграждения, на глазах раздувался от ярости
и  живой  горой  нависал  над  любимым  подчиненным.  "Товарищи
майоры, товарищи полковники и товарищи генералы" так и сыпались
из уст обоих  полицейских,  а словечко "рапорт" было упомянуто
раз   двести,   не   меньше.  Приличные  Шемякинские   мальчики
размазались по стеночкам,  изо всех сил стараясь не смотреть на
то,  что  творилось  перед  их  очами.  Шутка  ли  - начальство
переругалось!


     Я  прошептала  в  пространство,  ни к кому  специально  не
обращаясь:


     - Интересно, посадят нас или все-таки нет?


     Бледная от злости Лялька прошипела:


     - Пусть  только  попробуют... Я  тогда  немедленно  жалобу
подам!


     - На кого это? - шепотом поинтересовалась Марьяна.


     - А хоть бы  и  на мужа  своего,  - ответил вместо  Ляльки
Левушка.


     - Ага,  ты   мне   еще   развестись   посоветуй,  когда  я
только-только  нашла  свое счастье, - огрызнулась Лялька. -  На
Шемякина этого...  у-у,  кровопийца!  Заставляет моего Олеженьку
родную жену за решетку сажать! Гад!


     - Ну, мы-то с Сашей хоть работать там сумеем устроиться, -
нервно  пошутил  Герман.   -   Нас,  лекарей  -  "лепил",  если
по-блатному, - везде с руками оторвут.


     - Точно, - шепотом поддержал его Саша, - пойдем в тюремные
Пилюлькины...


     В этот момент Шемякин шумно, на весь зал, вздохнул и гулко
пробасил:


     - Уговорил, майор... Но учти, Олег - только ради тебя я на
это иду!


     - Спасибо, товарищ полковник, - официальным тоном произнес
Олег Романович.  И уже нормальным голосом  добавил: - Юр,  ты -
человек!


     Шемякин махнул рукой и горько спросил:


     - И что же мне теперь делать, по-твоему? Как человеку... и
как полковнику полиции?


     Олег  Романович  встал на цыпочки и с оживлением  зашептал
что-то Шемякину на ухо.


     Мы насторожились. Лялька крепко сжала кулачки, и я мельком
подумала, что  при  любом исходе событий драматическая семейная
сцена  ее  дорогому Олеженьке  обеспечена.  В  профилактических
целях - чтобы никому, даже собственному начальству, не позволял
угрожать тюрьмой "родной жене"!


     Олег Романович договорил то, что он  хотел  сказать,  и  с
тихой  гордостью   поглядел  на  Юрия  Давыдовича.  Шемякин  на
несколько  секунд  застыл  в  странной позе, склонив  голову  к
плечу, как будто ему  все еще шептали на ухо. А потом  он вдруг
разразился  таким   громовым   хохотом,   что   мы  все  дружно
вздрогнули, а Марьяна даже перекрестилась.


     - Он что - с ума сошел?! - с ужасом спросил Лева.


     - М-м...  реакция  действительно немного  невротическая, -
осторожно ответил Саша.


     А Герман  машинально зашарил по карманам, словно собирался
предложить полковнику свои знаменитые капельки.


     С Шемякиным явно что-то случилось. Хохот его загромыхал по
всему залу, словно  по  полу раскатилась сотня пустых бочонков.
Олег Романович  почему-то нисколько не испугался такой странной
реакции на свои  слова. Он только молча сделал знак полицейским
мальчикам, и  они,  отлепившись  от стен, подхватили полковника
под руки и усадили на многострадальный диванчик.


     - Ой,  а не вредно  ему  -  вот  так ржать?  -  с  испугом
спросила Лялька. - Саша, Герман,  у  него  же внутри что-нибудь
лопнуть может!


     - Ни фига у него не лопнет, у кабана  эдакого, - процедила
Марьяна, недобрым  взглядом  исподлобья  наблюдая за припадком
полковника. - А и лопнет - лично я не заплачу. Что там ему твой
супруг такого наболтал, что Шемякина так корежит?


     - Не   наболтал,  а   внес   какое-нибудь   конструктивное
предложение, -  немедленно  взвилась  Лялька, готовая за своего
Олеженьку ринуться в бой  даже  с любимой подругой. – Наверняка,
он придумал, как сделать так, чтобы нас в тюрьму не посадили, а
ты -"наболтал". Совесть имей!


     Марьяна что-то зашипела ей в ответ, но я не стала слушать.
Меня гораздо больше занимало происходящее с полковником.


     Издав  еще  несколько  чудовищных   рулад,   тройным  эхом
прокатившихся   под   потолком,  Шемякин   вроде   бы   немного
успокоился. С помощью верного подчиненного он поднялся с дивана
и  направился  в  уголок,  где  мы  смирно  сидели  в  ожидании
приговора.


     - Счастлив ваш Бог,  - басом сказал Шемякин и махнул рукой
в  сторону  Харитонова.  -  Олегу  скажите   "спасибо"  за  его
заступничество.


     - А арест? - пискнула Лялька, благодарно глядя на мужа.


     Шемякин хмыкнул и покрутил головой:


     - Арест вам таки будет, золотые вы  мои,  но  -  домашний.
Пока  я всю  эту  Флюгеровскую банду в  бараний  рог не  согну,
будете сидеть всей вашей сумасшедшей  командой  на  квартире  у
гражданки  Богдановой.  И  заметьте,  -  полковник  внушительно
воздел к потолку толстый забинтованный палец, - я  пошел на это
только потому, что не собираюсь любоваться  вашими трупами! Мне
в этой  жизни трупов и без  вас хватает. Вася,  Петя! Проводите
граждан к месту  дислокации.  И вот  еще  что, - Шемякин  вдруг
угрожающе  навис  над  нами:  - Если вздумаете  моих  мальчиков
обмануть,  каким-то  образом покинете квартиру и влезете в  это
дело  -  я вас посажу уже по-настоящему!  Все  ясно?  Счастливо
оставаться!


     И полковник  быстро  удалился,  прихватив  с  собой  Олега
Романовича  и  половину  своих  "мальчиков".  Вторая   половина
окружила нас плотным кольцом и повела на улицу, где стояли наши
машины.


     - И это вместо благодарности! - вздохнула  я, спускаясь по
лестнице.


     - Фу, Олежек даже не рассказал,  что  он  такое придумал, -
ворчала Лялька. - А я хочу знать, как именно Шемякин собирается
"брать" Флюгера. Имею право!


     - А нам это тоже по телеку покажут, - фыркнул Лева. - Года
эдак через три,  в  рубрике "Криминальная хроника прошлых лет"!
Светик, у тебя дома пожрать чего-нибудь найдется?


     - Надеюсь, -  рассеянно  ответила  я  и  вдруг, пораженная
некоей мыслью, наступила на  длинную  юбку своего платья и чуть
не рухнула со ступенек.


     - Света, осторожнее! - подскочил ко  мне  Герман.  - Вы же
так упасть можете!


     Я поблагодарила Германа и взяла его под руку, не объясняя,
почему я вдруг чуть не сверзилась с лестницы.  Если моя догадка
окажется  правильной...   Если...  Ладно,  пока  рано  об  этом
говорить. И так уже за мной  закрепилась репутация ясновидящей.
Но если я все же права,  нам не придется ждать три года, чтобы
увидеть по телевизору,  как  будет происходить захват Флюгера и
его приближенных.


     Потому  что  я, кажется, догадалась, что именно шепнул  на
ушко полковнику Шемякину тихоня Олег Романович!


                Глава десятая
                ________________

                * * *


     Я проклинала  саму  себя и "мальчиков" полковника Шемякина
самыми страшными  словами, которые только могла вспомнить. Слов
явно не хватало. В сотый раз подумала я о том,  какими идиотами
оказались эти хваленые полицейские.  Надо ж было им - и мне
 вместе с ними - попасться так глупо, так по-детски!


     Шея болела невыносимо. Руки уже  онемели,  я  их просто не
чувствовала.  Ногам   было   чуточку   полегче,  поскольку  они
опирались на подставку, но в целом мой организм уже практически
перестал   нормально   функционировать.   И  только  мозг   еще
сопротивлялся и лихорадочно искал выход.


     А  я,  между прочим, тоже хороша. И  еще  воображала  себя
ясновидящей!  Будь  я  настоящей  прорицательницей,  смогла  бы
предусмотреть и  такой  поворот  событий.  Я же непозволительно
расслабилась.  Нет,  второй  подобной  тупицы во всем  мире  не
сыскать! А после моей, увы, скорой и мучительной кончины таких,
как я, больше и не останется. Весьма слабое утешение!


     Заметил  ли  хоть  кто-нибудь,  как меня похитили  в  этот
раз... похоже, последний в моей жизни?


                * * *



     Воспитанные  "мальчики" полковника  Шемякина  должны  были
проводить  нас  всех  в  мою скромную квартирку и  держать  под
наблюдением,  пока  не  будет  наконец  изловлен  и  обезврежен
Флюгер. Я с невольным содроганием  представила  себе,  как  нам
всем будет тесно и неуютно. В мой дом набьется толпа  народу: я
сама, Лялька, Марьяна,  Лева, Герман и Саша... это-то ничего, а
вот полисмены, в количестве девяти штук, - это уже явный перебор.
 Как мы там все разместимся? Комната у  меня,  правда,  большая,
 но ведь  всего  одна!  Второе  окно  позволило  установить  в 
Ней перегородку, чтобы  выделить для Кирочки персональный уголок, и
все же,  квартира у меня не резиновая.  Да еще,  небось, и чаем  с
кофием этих оперов придется угощать.  Нет  уж,  дудки!  Шемякин
окончательно  потерял  к  нам  доверие, и я имею  полное  право
обидеться  на  него и его подчиненных. Захотят  чаю  или  кофе,
пусть сами  себе и приготовят. А  заодно пусть и  провизию себе
купят, я не собираюсь тратить на них свои запасы!


     Фонари  во  дворе  горели  вполнакала и почти  ничего  не
освещали.  Я   различала   только   смутные  силуэты  друзей  и
полицейских.  Лялька  в очередной  раз  громко  запротестовала
против того,  чтобы сидеть под домашним арестом, да  еще и не в
собственной  квартире,  а  в  моей.  Подобные  протесты  Лялька
высказывала всю дорогу, но полицаи, разумеется, ее не слушали.



     Еще в  машине я отдала  ключи от своей квартиры Марьяне. В
длинном платье мне  было  трудно поспевать за остальной толпой.
Вместе  с  двумя  моими  "конвоирами"  мы  несколько  поотстали,
поэтому, когда  мои  друзья  и  сопровождавшие  их  оперативники
подошли к дверям моего подъезда, я все еще ковыляла по дорожке,
огибавшей детскую площадку. Полицейские крепко держали меня под руки,
видимо, боясь, что я  могу  сбежать в любой момент. Попробовали
бы они сами побегать в эдаком балахоне!


     Громко  взвизгнули   тормоза,   один   из  моих  конвоиров
выругался, а второй дернул меня  за  руку с такой силой, что  я
еле устояла на ногах. Белая машина  "Скорой  помощи",  едва  не
сбившая  нас  троих на обочину, резко остановилась,  и  из  нее
выскочили четыре дюжих санитара.


     - Какого... - грозно рявкнул один из оперов, но договорить
ему не дали.


     Удар, еще удар - и оба Шемякинских "мальчика  уже лежали у
моих ног.


     Конечно, я должна была  заорать.  Более того, я была просто
обязана это  сделать! Но, увы,  заорать мне так и не позволили.
Едва лишь я раскрыла рот, как один из "санитаров" брызнул мне
прямо  в  физиономию какой-то дрянью из газового баллончика.  Я
захлебнулась неимоверной вонью и потеряла сознание.


     Пришла я в себя от сильной тряски. Казалось, от нее у меня
перемешались все внутренности, я уж не говорю о содержимом моей
бедной головы. Я попыталась повернуть голову и больно ударилась
челюстью о какую-то ребристую поверхность.


     - Очухалась? - мрачно спросили меня.


     Над моим лицом качнулась не менее  мрачная рожа. Выражение
этой  рожи  мне решительно не понравилось. Что-то  в  ней  было
такое, от чего по моему позвоночнику пополз противный холодок.


     - Что... вы... - на дальнейшие расспросы сил не хватило.


     Язык,  похоже,  распух   и   не  помещался  во  рту.  Губы
одеревенели, щеки жгло огнем. А когда я попробовала вздохнуть,
грудь  моя  чуть не лопнула от царапающей,  свербящей  боли.  Я
закашлялась, из глаз потекли слезы.


     - Лучше не  рыпайся, - равнодушно приказал обладатель рожи
и  ухватился  за ремень,  свисавший  с  потолка:  тряска  стала
сильнее.


     Вопреки его  приказу,  я попробовала пошевелить руками. Но
они  оказались  крепко  привязанными  к той самой  штуковине  с
ребристыми краями, о которую я ушибла подбородок.


     Тут нас так подбросило, что я чуть не откусила себе кончик
языка.  Зато  в голове у меня  вдруг  все сразу встало на  свои
места.


     «Скорая  помощь!"  Фальшивые санитары!  Приехали, господа:
меня  в  очередной раз похитили! Увели ценного свидетеля - прямо
из-под носа  мальчиков-полицайчиков Шемякина!»


     Очевидно, на  моей  распухшей  физиономии разом отразилось
столько  эмоций,  что обладатель  мрачной  рожи  удовлетворенно
хмыкнул и буркнул:


     - Ну, дошло?


     Ох, дошло!  До меня столько  всего сразу дошло, что я чуть
не взорвалась от злости. Идиоты! И Шемякин, и его "мальчики", и
я сама, все мы - полноценные идиоты!  Так  вляпаться!  Как отвезут
меня сейчас к Флюгеру...  как применит он ко мне какой-нибудь допрос
"третьей  степени"...  А  эти  кретины полицаи еще сто  лет  меня
искать будут! Сомневаюсь,  что  они даже косточки мои обнаружат
после моей  беседы с господином Флюгером, которому, признаться,
наша  компания  изрядно-таки  успела  насолить. А если  он  под
пытками вытянет из меня  информацию  о том, в чьем распоряжении
сейчас находятся  драгоценные  карты памяти... Нет, лучше об этом
не  думать. Лучше  думать  о том, что  самому  Флюгеру в  любом
случае - крышка. И еще  о  том, что меня могут все-таки  успеть
спасти.


     Мрачный   тип   разглядывал   меня  с  каким-то   странным
выражением... нет, не могу сказать - лица. Таких  лиц просто не
бывает! Это  была именно рожа, и  эта рожа, наводившая  на меня
содрогание, недоуменно  хмурилась, словно тип видел перед собой
не связанную по рукам и ногам  беспомощную  кретинку,  а  некий
ребус, разгадка которого ему не под силу.


     Тряска немного уменьшилась, машина пошла ровнее.


     - Мы... к Флюгеру... едем? - выдавила я.


     - Угу, - ответил тип. И добавил: - Доигралась ты, девочка!


     Я и сама  понимала,  что доигралась. Интересно, заметил ли
кто-нибудь из всех этих бездарных полицаев, что меня выкрали? Или
они  спокойно  поднялись  вслед  за Марьяной в мою  квартиру  и
только  там,   когда   драгоценное   время  уже  было  упущено,
обнаружили, что  кое-кого  не  хватает?  Пока  эти недоделанные
выяснят, что  произошло...  пока  установят,  кто  мог заметить
"Скорую"... Ищи меня, свищи меня!


     Ну,  ладно.  Так  просто  я  господину  Флюгеру,  то  бишь,
Потемкину, не дамся. Пусть что угодно со мной делает, но снимки
покажут в прямом эфире, а мой прах воззовет  к отмщению... Стоп,
стоп! Эка, куда  меня  занесло! Я, все же,  не  героиня одного из
своих переводных  романов. Если Потемкин вздумает накачать меня
наркотиками, то тут уж  я никуда не денусь и все ему  выложу. А
он после моих  откровений  просто оборвет мне крылышки, наколет
меня на булавку, как бабочку, полюбуется,  а  затем  спустит  в
канализацию мои бренные останки.


     Что же я  могу всему этому  противопоставить? О чем  бы  я
могла с ним поторговаться? Скорее всего...  да. Остается только
одно. Если Флюгер не  знает  о коварных планах господина Перца,
у нас найдётся, о чём поговорить. Надо будет намекнуть Потемкину,
что господин Перец всерьез  намерен  подослать к нему киллеров... А
знает ли  Флюгер о том,  что Перца уже "взял" Шемякин? Неважно!
Меня может спасти только умелый  блеф.  А  на крайний случай...
делать нечего, придется снова в пифию поиграть!


     Мне стало  чуть-чуть  спокойнее.  В  конце  концов, всегда
может найтись какой-то неожиданный выход, надо просто не терять
голову.


     Мы  ехали,  казалось, целые  столетия.  Все  тело  у  меня
затекло, пить хотелось страшно, но я  терпела.  И  с  невольной
тоской вспоминала обстоятельства своего первого похищения. Вряд
ли на сей раз меня станут содержать с таким комфортом и угощать
деликатесами.  Скорее уж,   запихнут  в  подвал  с  голодными
свирепыми крысами.


     Но вот эта пытка подошла  к  концу.  Машина  остановилась.
Дюжие  бандиты  в  белых  халатах выволокли наружу  носилки,  к
которым  я  была привязана,  и  куда-то  понесли.  Над  головой
качались темные ветви деревьев, потом послышался тихий плеск. Я
чуть  повернула  голову  и  увидела слева белую  чашу  большого
фонтана.  Очевидно,  меня  привезли  в  загородную   резиденцию
Флюгера. Воздух  был  свежим,  сочным,  с  еле уловимым запахом
прелой листвы.


     Дом выступил из-за группы высоких деревьев. Трехэтажный, с
колоннами, похожий на особняк девятнадцатого века. А может, это
и был настоящий особняк. Ни в одном окне не горел свет.


     Носилки  внесли  в  просторный   холл,   слабо  освещенный
единственной лампочкой, потом заволокли в  лифт.  Но,  к  моему
удивлению, поехали мы не вверх, а вниз.


     Через несколько минут лифт остановился, двери открылись, и
похитители понесли носилки с моим  бренным  телом  по  мрачному
сырому коридору. Я невольно поежилась: значит, все-таки подвал!
И крысы...


     Но внесли меня не в подвал, а, скорее, в подземный ангар или
лабораторию. Он напомнил мне декорации  из  фильмов  о  Джеймсе
Бонде. Бонду  в  таких вот ангарах, принадлежавших преступникам
крупного калибра и набитых разнообразной техникой,  приходилось
стрелять с двух рук сразу, швырять гранаты, перепрыгивать через
цистерны  с  полыхающим бензином, летать на железных цепях  под
самым потолком и совершать тому подобные  подвиги. Интересно, а
что придется делать мне?


     Ответ на свой невысказанный вопрос я получила через минуту.
"Санитары"  отвязали  меня  от  носилок  и,  не  дав  даже  дух
перевести,  поволокли  к  устрашающего   вида   ржавой  решетке,
единственному   предмету   в  этом   загроможденном  непонятным
оборудованием  помещении,  которое напоминало  орудие  пыток  -
причем,  орудие  средневековое,  с солидным стажем.  Моментально
привязав мои руки  и ноги к этой кошмарной решетке, похитители,
не утруждая  себя  прощальными  или  ободряющими  словами в мой
адрес, попросту выключили верхний свет и ушли!


     Теперь  мою  довольно-таки  жалкую фигуру освещала  только
маленькая лампочка, почему-то стоявшая на полу возле решетки.



                * * *



     Прошло, по моим подсчетам, уже больше часа, а в ангаре так
ничего  и  не  происходило.  Кроме  того,   что  я  по-прежнему
продолжала висеть  на  ржавой  решетке. Видимо, господин Флюгер
решил меня "помариновать" перед допросом. Ну, ничего, голубчик,
твое  время  тоже подходит к концу,  только  ты об этом еще  не
знаешь!


     Хотелось пить.  Хотелось  есть.  Но  больше всего хотелось
лечь. Лечь,  вытянуться  на  кровати  и  погрузиться в глубокий
спокойный сон. И чтобы этот кошмар остался позади - навсегда!


     Почему ко мне никто не  приходит?  Может,  Флюгер решил не
томить  меня  ожиданием, а просто похоронить в своем  ангаре?
Чтобы  историки  будущего  спустя  сто лет нашли  мой  высохший
скелет?




     Когда  я  уже почти уверилась в этой  печальной  мысли,  в
дальнем конце  ангара  заскрипела  дверь. Под потолком вспыхнул
яркий свет. Я невольно  зажмурилась.  А когда открыла глаза, то
тут же зажмурилась снова, с трудом подавив крик ужаса.


     То, что стояло передо мной, отдаленно напоминало человека.
Во всяком случае,  у  этого  создания были и руки,  и  ноги,  и
голова. Но вот  лицо! Такого лица  и такого выражения  на  этом
лице  мне  еще ни  у  кого видеть  не  приходилось. Я  невольно
вспомнила физиономию Филярова с безумными глазами  и текущей по
подбородку слюной.  По  сравнению  с  вошедшим  типом  шарлатан
Филяров смотрелся бы самим Сократом!


     Судя по фигуре, созданию этому  было примерно лет двадцати
 пять. По лицу же  ему можно было  бы дать все  восемьдесят.
 Когда-то полные щеки обвисли, словно  из  них выпустили воздух,
 и лежали вокруг   хрящеватого   носа  глубокими   складками.
 Бескровные искусанные   губы   тряслись,   рот   растягивался
  в   жуткой бессмысленной  ухмылке,  обнажая  потемневшие  зубы.
 Реденькие бровки топорщились на узеньком лобике отдельными волосками,
 как щетина на спине свиньи. А глаза его... Собственно, это были уже
не человеческие  глаза.  Это  были глаза абсолютно невменяемого
психа. Огромные,  во  весь  глаз,  зрачки  тускло блестели, как
кусочки антрацита, и ни единая мысль в них не отражалась.


     - Арг-гм, - прохрипело это чудовище и взмахнуло копьем.


     От моего визга у меня самой  чуть  не  лопнули  барабанные
перепонки. Если  бы я стояла на  ногах, то при  появлении этого
чучела наверняка хлопнулась бы в обморок.


     Но на чучело  мой  вопль не произвел никакого впечатления.
Жуткий тип лишь склонил голову к плечу и невнятно пробормотал:


     - Хорошо орешь... Смачно... Из  тебя...  арг-гм!.. хорошая
жертва получится!


     Меня вдруг осенило. Это мог быть никто иной, как...


     - В-вы... вы - Юрий Др-ремучкин? - пролепетала я.


     Чучело выпрямилось  во  весь рост и торжествующе взмахнуло
копьем:


     - Я, я,  я! Я верховный! Шаман!  И вождь! И  жертва! Будет
принесена! Кровь! Обагрит! И я...


     - Успокойся,  Юра,  -  негромко   произнес   кто-то  очень
знакомым голосом.


     Я вытаращила глаза. А когда до меня дошло, что передо мной
действительно стоит критик Залыгин, я словно взорвалась.


     - Так это вы - Флюгер?! - заорала я во весь голос.


     Осип Альбертович картинно развел ладони и весьма напыщенно
произнес:


     - Да, дорогая моя Светлана Васильевна. Флюгер - это я. И я
хотел бы...


     Но мне было  уже все равно,  чего он хотел.  Я  захохотала
так,  что  из  глаз  моих ручьем потекли слезы.  Я  задыхалась,
кашляла, пытаясь  остановиться,  но  смех буквально клокотал во
мне, и я ничего не  могла  с этим поделать. Флюгер - Залыгин!  И
это в его собственной  трости  хранились карты памяти, за которыми
он так долго гонялся! Вот так ирония судьбы!


     Мой дикий   истерический  хохот  произвел  на  господина
 Залыгина   странное   впечатление.  Он отступил на шаг, лицо его
 приняло прекрасный малиновый оттенок, и, разом  утратив  всю  свою рафинированность, Осип Альбертович рявкнул:


     - Чего ты ржешь, идиотка?  Юра,  ты что, кольнул эту дуру?
Отвечай!


     - Н-не... - пробормотало чучело.


     - Тогда что с ней такое? - Флюгер в ярости топнул ногой. -
Где снимки? - быстро спросил он меня.


     Его вопрос  вызвал  у  меня  очередной взрыв гомерического
хохота.  Я  уже  изнемогала  и  еле  смогла простонать, сопя  и
заикаясь:


     - От-твяж-жите мен-ня!


     - Нет! -  вдруг  заорал  Дремучкин, дергаясь,  как паяц на
веревочках, и угрожающе  размахивая  копьем. - Она... ее… в жертву!
Только в жертву!


     - Разумеется, в  жертву,  - нетерпеливо отмахнулся от него
Залыгин. - Но сначала ее надо допросить!


     Он достал из кармана пиджака сотовый телефон и что-то тихо
проговорил в черную трубочку.



                * * *



     Зажегся  яркий  верхний  свет,  и  помещение   заполнилось
людьми.  Я  увидела  своего  старого  знакомого  -  "баритона",
увидела одноглазого  амбала  в  черной  коже,  знакомого мне по
рассказу  Маргарина.  Всего  на  зов  хозяина  прибыло  человек
двадцать. Несколько  типов, пыхтя и отдуваясь, волокли какой-то
большой круглый  стеклянный  шар,  в  котором  плескалась вода.
Присмотревшись, я поняла,  что  это аквариум. Его водрузили на
полу  прямо  передо  мной.  В воде что-то плеснуло.  Я  увидела
клубок щупалец, какой-то пестрый резиновый мешок, и с невольным
содроганием отвела глаза.


     - Теперь вам только кентавра не хватает, - вымолвила я все
еще слабым голосом.


     Видимо, соратники  господина  Флюгера  решили, что голос у
меня такой  слабый от ужаса. Они  заржали и принялись  с жалкой
претензией  на  юмор комментировать мой внешний вид и  душевные
качества.


     Я опять расхохоталась, хотя на сей раз мой смех был, скорее,
просто  нервной  реакцией.  Но  все равно -  бандиты  озадачено
примолкли. Флюгер жестким взглядом призвал их к порядку и резко
обратился ко мне:


     - Где снимки?


     - А где господин Перец? - нагло ответила я.


     Флюгер несколько изменился в лице.


     - А... при чем тут господин Перец? - осторожно спросил он.


     Я обвела  бандитов  наивозможно  вызывающим взглядом и холодно
заявила:


     - Господин Залыгин,  я  буду  беседовать  только  с  вами.
Лично.  Наедине.  И сидя на стуле!  А  еще лучше - на  кровати.
Поверьте, у вас очень  мало  времени. Если хотите, потом можете
разыграть свой спектакль с осьминогом, хотя на вашем месте я бы
не стала потакать  этому придурку, -  и я взглядом  указала  на
трясущуюся от абстиненции фигуру Юрочки Дремучкина. - По-моему,
вам сейчас должно быть не до ритуальных церемоний!


     Не  знаю,  как  у  меня  только  хватило  храбрости  - или
нахальства  -  разговаривать  с  Флюгером  в  таком  тоне.  Но,
поскольку лучшей защитой, как известно, является нападение... И
потом, стоило  мне  только  представить  себе,  как драгоценные
кадры  увидит  вся  Россия!  В  общем,  я   решилась  играть
ва-банк, море мне стало  по колено, и я уже ничего на  свете не
боялась.  А может  быть,  я все же  стала  немножечко пифией  и
почуяла, что приближается... если не финал, то - кульминация всей
этой истории!


     Я  уже  высказывалась на тему, что дураки  в  рядах  мафии
встречаются крайне редко,  по крайней мере, в ее "руководящем и
направляющем" звене. Флюгер принял решение за  долю секунды. Он
бросил на меня  оценивающий взгляд и сквозь зубы приказал своим
подручным снять меня с решетки.


     - Руки не развязывать, - холодно добавил он.


     Мое  совершенно  занемевшее  тело   буквально   содрали  с
решетки, встряхнули  и  поволокли по коридору. Осип Альбертович
быстро прошел вперед и  отворил  неприметную дверь в стене. Там
стояли два стула  и  столик. Меня  грубо  пихнули и усадили  на
стул,  связав  руки  за  его спинкой. Залыгин  знаком  приказал
закрыть дверь, уселся за столик и мрачно спросил:


     - Итак, что вы имеете мне сказать насчет снимков?


     - Осип Альбертович,  достаньте, пожалуйста, ваш  мобильный
телефон, - сказала я.


     Залыгин стукнул по столику кулаком:


     - Хватит валять дурака! Где карты памяти с фотоаппарата твоей
подруги?!


     - Именно это вы  и узнаете, если наберете номер, который я
вам назову, - ответила я.


     Он уставился мне прямо в глаза, и я...


     Я вспомнила! Именно ЭТИ  глаза  я как наяву увидела тогда,
во время моего  первого  транса, когда я разрисовала косметикой
свою  футболку!  А  я-то,  дура,  думала  на Потемкина! Ведь  у
Потемкина  глазищи  желтые, а  я-то  видела  черные!  А  может,
Залыгин и Потемкин в паре работают? Впрочем, это пока не важно.
Ага, Флюгер, решил в "гляделки" со мной поиграть? Не советую!


     - Осип  Альбертович,  а  что  вы  тогда  подмешали  в  мой
коньяк... ну, тогда, на вернисаже?


     Флюгер невольно моргнул.


     - Что надо, то и подмешал, - отрезал он.


     - Да? - я улыбнулась невинной улыбкой маленькой девочки. -
Ну что ж,  ладно...  Так вы хотите узнать,  где  карты памяти? А
вас, случайно, не интересует, что господин Перец собирается вас
грохнуть, а четырнадцать  лимонов  "капусты" - кажется, в вашей
среде деньги именно так называют?  -  попросту  положить себе в
карман? Может быть, вы хотели бы узнать номер его тайного счета
в Цюрихе? И не только в Цюрихе? Так что - поторгуемся?


     Осип Альбертович медленно откинулся на спинку стула.


     - Что вам об этом известно?! - голос его упал до шепота.


     Я  пожала плечами  - и  чуть не взвыла  от  боли. Никому  не
советую пожимать плечами, когда руки скручены за спиной!


     - Многое, если не все,  -  небрежно ответила я, кладя ногу
на ногу и покачивая туфелькой. - И это, увы, известно не только
мне. Видите ли, уважаемый Осип Альбертович, не знаю, что именно
вы подмешали в тот коньяк, но  после того, как я его выпила, у
меня  обнаружилась...  скажем  так,  склонность  к  ясновидению.
Хотите знать, что произошло, когда я  имела честь познакомиться
с господином Перцем?


     Залыгин опять грохнул кулаком по столу:


     - Хватит чушь нести! Какое еще ясно...


     - Я  не   несу  чушь!  Откуда,  по-вашему,  я,  совершенно
посторонний  вам  и всем вашим мафиозным бандам человек,  могла
вообще узнать  об  этих  четырнадцати  миллионах евро? Даже
если бы я была тайным агентом полиции или Интерпола  -  что просто
 вообразить невозможно! - разве  бы мне стали известны номера тайных
 счетов Медузия Горгоновича... то есть, тьфу! Карла Вольфовича Перца? А
я их назвала!  Вслух!  При всех! Даже  соратники  Перца их не
знали! И сразу поняли, что Перец  предал и продал вся и всех! И
он собирается  вас,  извините,  грохнуть!  Пошлите  своих людей
проверить мои  слова, и  вы поймете, что я вам  не вру. Мне это
совершенно ни к чему!


     Залыгин впился  в  меня  тяжелым  взглядом.  С моего виска
сорвалась капелька  пота.  В  этой  крошечной  комнатке  сейчас
происходило  настоящее  противоборство.  Все куда-то ушло,  все
исчезло  -  остались  только  эти  жгучие   черные  глаза.  Они
ввинчивались в мой мозг, они пытались  загипнотизировать меня и
полностью подчинить своей воле!


     Меня  внезапно  затрясло.  Эти кошмарные глаза  требовали,
приказывали  -  сдайся,  все  равно тебе конец...  Но  какие-то
остатки моей воли яростно сопротивлялись. Наверное, Залыгин дал
мне выпить наркотик тогда, на  вернисаже,  надеясь,  что я или
все забуду,  или  подпаду  под  его  чары обаятельного мужчины,
которым  он   тогда  представлялся.  Может  быть,  он  надеялся
заполучить меня в  любовницы, через  меня  выйти на Ляльку  и
добраться до снимков? Конечно, когда  я  разыскивала  Левушку  и
прозвонилась  с  этой целью на мобильник Залыгина, этот  бандит
уже знал все! Все, кроме одного - куда я спрячу карты памяти?


     Наверное, он сам собирался грохнуть господина Перца... Все
эти  крокодилы-мафиози  одним миром  мазаны!  Каким-то  образом
Залыгин  подчинил  себе  и  эту марионетку -  наркомана  Юрочку
Дремучкина... Как и Перец, Залыгин хотел  забрать  все  дело  в
свои руки. А наша компания ему здорово в этом помешала...


     Все эти отрывочные мысли хаотично клубились  в моем мозгу.
Злая воля  Залыгина,  сосредоточившаяся  в  его горящих яростью
глазах, пыталась сломить меня, пыталась...


     Но ведь у него это УЖЕ не получилось! Да, во время первого
"транса" я  увидела его глаза, словно наяву. Но  я же ничего не
забыла, я не выдала  Ляльку,  я поступила... как-то странно. Не
знаю, что такое во мне пробудилось,  какие скрытые способности.
Но  я,  похоже,   выдала  совсем  не  ту  реакцию,  на  которую
рассчитывал Залыгин!  Я предугадала появление Филярова. А когда
"на  сцене"  стремительно  разворачивавшихся  событий  появился
Перец, я действительно сумела войти в настоящий транс и назвала
вслух  номера  его счетов! Так чего же  мне  бояться  Залыгина?
Сверлит меня диким взором? Пусть сверлит!  Его оружие обратится
против него самого!


     И я, в свою очередь, вперила взгляд в его глаза.


     Между нами  словно  происходила  дуэль.  Безмолвная, но от
этого не менее жестокая. В моем взгляде тоже засверкала ярость,
я  ясно   чувствовала  это.  Этот  бандит  преследовал  Ляльку,
натравив на нее  фотографа в Сочи. Он хладнокровно отдал приказ
разгромить Левушкину мастерскую, а потом лицемерно  притворялся
его  лучшим   другом.  Он  потакал  диким  фантазиям  наркомана
Дремучкина,  позволяя  этому  анемичному  придурку  разыгрывать
жестокий изуверский  ритуал.  Он  до  смерти  перепугал  Борьку
Маргорина, и, хотя  Борька  слова доброго не стоит,  но  он же -
человек! Этот мафиози два раза  приказывал  похитить  меня,  он
затащил меня в этот подвал, где я, возможно, и отдам  концы. Но
ведь, на самом деле, он - человек конченый! И я сейчас скажу ему
об  этом!  Не вслух,  нет,  скажу  вот  так  -  своим взглядом!
Получай, фашист, гранату!


     Что-то изменилось. Залыгин моргнул - раз,  другой, а потом
вдруг резко закрыл глаза ладонью.


     Я  медленно  перевела   дух.   Даже  в  транс  входить  не
понадобилось!

- Развяжите меня, - приказала я.


И он послушно встал и развязал мои онемевшие руки.


     - Позовите сюда ваших людей, - медленно, хриплым голосом, 
произнесла  я.

     Господин критик уже пришел в себя и сделал вид, что ничего особенного не произошло. Он пожал плечами, нашарил в кармане роскошного халата, небрежно брошенного на лежанку,  мобильный телефон, потыкал пальцем в кнопки и отдал тихое приказание. Я невозмутимо закурила сигарету, нагло вытащив ее из пачки, лежавшей на круглом столике. Невозмутимо, хотя руки у меня так и чесались и я с трудом сдерживала страстное желание надавать Осипу Альбертовичу как можно больше «плюх» по его выразительной физиономии. А если уж совсем честно, мне очень хотелось Залыгина придушить – сию секунду и собственными руками. Было за что!
 

    Приспешники Флюгера вновь отволокли меня в ангар с аквариумом.  Среди них я - с чувством невыразимого облегчения! - увидела нашего дорогого Олега Романовича. Он еле заметно мне подмигнул и тут же подобострастно уставился на Флюгера. С плеча Харитонова свисало огромное махровое полотенце. Ну,
артист! Слава Богу, я не ошиблась в своих предположениях. Оказаться в
 толпе почти раздетых мужиков в одиночку... бр-р!
 

    Флюгер   повернулся ко мне:


    - Я выполнил вашу просьбу, Светлана Васильевна. Надеюсь, теперь вы расскажете, где находятся снимки?


    - Который час? - спросила я.


    Флюгер выразительно вздохнул, демонстрируя, что он уже устал от моих бабских капризов, и ответил:


    - Почти семь утра. Это имеет какое-то значение?


    - А вот сейчас и выясним, - весело ответила я, и веселость моя вовсе не была притворной: появление Олега Романовича меня очень подбодрило. - Позвольте теперь мне воспользоваться вашим телефончиком, Осип Альбертович?


    Залыгин пожал плечами:


    - Ради Бога! Вам еще не надоело тянуть время? Или вы рассчитываете на то, что вас спасет прекрасный рыцарь Шемякин, на котором вместо доспехов - одни только бинты с головы до ног?


    Приспешники Флюгера  заржали и опять принялись изощряться в дебильном остроумии.  Осип Альбертович позволил им немного порезвиться, а затем
вскинул  руку, и шум моментально стих.


    - Нет, на это я не рассчитываю, - соврала я, от всей души надеясь, что забинтованный «рыцарь» меня все же спасет. - Просто я хочу позвонить кое-куда. Насчет снимков...


    - Вы умная женщина, - с одобрением заметил Флюгер и протянул мне трубку. - Надеюсь, вы скажете вашему знакомому, чтобы он отдал пленки тому, кто за ними приедет?



    Я мило улыбнулась, что можно было истолковать как положительный ответ, и набрала номер.


    Два гудка... четыре... семь... Мишка, черт, где тебя носит?! Отзовись, немедленно! Ну! Иначе вся моя затея полетит коту под хвост и меня скормят этому осьминогу! Неужели отключил телефон? Быть того не может, Мишка со своей трубкой не расстается ни днем, ни ночью... Забыл переложить в другую куртку? Утонул в ванне? Уронил телефон с балкона? Да отвечай же, чума тебе в поясницу!



    - Алло! - услышала я наконец запыхавшийся Мишкин голос.


    - Мишенька, - я с трудом справилась с охватившей меня паникой, надеясь, что Флюгер и его соратники ничего не заметили. - Мишенька, солнышко, помнишь, я тебе кое-что недавно передала?


    - Кто это? - обалдело спросил Мишка.


    Спал он, что ли? Идиот! Хотя... раз сейчас всего лишь семь утра... Но ведь он должен быть в студии, на утреннем эфире!


    - Это я! Света Богданова! Ты спишь еще? Очнись, наконец! - прошипела я. - Ты на работе?


    - На работе, - все еще одурелым голосом подтвердил Мишка и душераздирающе зевнул. - Светка, ты, что ли? Чего тебе? У меня сейчас эфир пойдет, а я всю ночь не спал, отмечали день рождения, а потом...


   - Меня это не интересует! - рявкнула я. - Ты помнишь, что я тебе вчера дала?!


    - Помню, конечно, - Мишка даже обиделся. - Ты сказала, что это настоящая бомба, и наш режиссер просто в осадок выпал! Мы всё с ним посмотрели. Смачная штучка! Но руководство еще не в курсе.


    - Плевала я на твое руко... В общем, давай, запускай! Прямо сейчас! - перебила я.


    - Как - сейчас? - переспросил Мишка. - Без согласования с начальством?! Да меня с работы вышибут! Ты спятила?


    - Да, прямо сейчас! Иначе меня грохнут, и тоже - прямо сейчас! - выпалила я.


    Флюгер, с явным интересом слушавший наш диалог, подскочил ко мне поближе:


    - Вы меня обманули! Взять ее! - скомандовал он толпе бандитов.


    - Стоять! - завопила я, вскакивая с ногами в кресло и прижимая трубку к уху. – Осип Альбертович, ваши снимки – с соответствующими комментариями -сейчас покажут в прямом эфире по каналу «ТВ-5››! - проорала я прямо в динамик.


    - Господи, - потрясенно прошептал Мишка и воскликнул: - Понял! Понял, запускаю! Слышишь?! Все, картинка пошла. - телефон пискнул и умолк.


    Я швырнула трубку на стол и закричала, перекрывая шум и гам:


    - Осип Альбертович, смотрите!


    На экране одного из огромных телевизоров, стоявшего в углу ангара,  появилось фотографическое изображение: статуя кентавра,  рядом с ним - Юрочка Дремучкин в белом балахоне со зловещей  эмблемой. В  руке он держал окровавленное копье. Залыгин машинально взял один из пультов, лежавших перед ним на столике, и включил звук. Голос за кадром - Мишкин голос! - выразительно произнес:


    - Наша передача идет без предварительного анонса. Мы повторим ее несколько раз, и, думаю, не только в течение сегодняшнего дня. В руки к одному из сотрудников нашей редакции попали очень интересные материалы. Воистину, наша отечественная мафия давно переплюнула даже знаменитую «Коза Ностру»...
 `

    Бандиты зашумели, растерянно переговариваясь, а щеки их шефа окрасились в самые изысканные оттенки лилового цвета.


    - Что это такое?! - заорал Флюгер.


    - Вам надо подумать о том, как спасти свою шкуру, - все-таки, годы переводов дали себя знать: я высказалась в лучших традициях зарубежных детективов и почувствовала себя некой помесью из Арчи Гудвина, Стива Уандера, Эллери Куина и прочих знаменитых сыщиков. - Вы слышите меня?!
Теперь за вами начнется такая охота, что у вас просто пятки загорятся!


    - Но сперва вас принесут в жертву! - Флюгер бросился на меня, как тигр, и рывком стащил с кресла. - Не откажу себе в этом удовольствии... напоследок! Взять ее! Дремучкина сюда! - скомандовал он толпившимся вокруг него растерянным приспешникам.


    Ко мне протянулись жадные лапы бандитов. Я невольно зажмурилась...


    - Хватит, господин Флюгер, - произнес чей-то густой знакомый голос. -     Перец выдал ваше тайное убежище - столь любимую вами баньку. Оружие на пол! - рявкнул он. - И всем - в воду! Считаю до трех! Раз...


    Не знаю, было ли у этих бандитов, как в свое время у меня, традиционное совковое детство с трехсменкой в пионерлагере. Но в бассейн они сиганули моментально, как призовая команда в игре «Зарница». И меня, и Залыгина, все еще державшего меня... нет, не в объятиях, скорее, подмышкой, окатило ароматизированной водой с головы до ног.


    - Осип Альбертович, вам нравится передача? Вот досмотрим ее, и все присутствующие пройдут, куда положено, - и полковник Шемякин, окруженный ОМОНовцами и спецназовцами, сделал приглашающий жест в сторону двери.


    Я вырвалась из рук Залыгина, беззвучно разевавшего рот и очень похожего на вытащенную из воды рыбу, и торжествующе закричала:


    - А знаете, Осип Альбертович, где мы спрятали карту памяти со снимками? В львиной голове, украшающей вашу новую трость! Ведь мы тогда не знали, что Флюгер - это вы! Правда, здорово получилось?!


    Раздался тяжкий вздох. Критик покачнулся, глядя на меня безумными глазами. А в следующую секунду эти горящие яростью черные глаза закатились под лоб, и Флюгер грузно свалился на мраморный пол своей любимой бани - в глубоком обмороке.


                ***


    Ну вот, наконец-то все закончилось! Наконец-то я дома, в родной до слез семейной атмосфере: Андрей ворчит из-за того, что, похоже, в автомобиле-то забарахлило и застучало, то ли какие-то клапана, то ли карданный вал, а я так и не удосужилась отогнать бедную машинку к ремонтникам, хотя у меня была уйма времени. Эх, знал бы он только, как я свое время проводила! Но я заставила полковника Шемякина дать мне твердокаменное обещание, что мои
родные никогда о наших приключениях не узнают. А если и узнают, то только в максимально смягченном варианте. Сын, Кирочка, в своем уголке с упоением обдирает последние «блямбочки» с бамбуковой занавески, которая после катастрофы со слесарем перешла в его полную и безраздельную собственность, временами пронзительно повизгивая от радости и грохоча деревяшками на весь дом. Покой и умиление воцарились в моей душе...


    Пожалуй, пора заняться переводом, а то бедный английский аристократ простудится в своей коньячной луже. Обедом я всех накормила,  отоспалась, у друзей тоже все в порядке - пора и поработать!


    Но перевод шел туго: мои мысли все время возвращались к развязке наших приключений.


    Пришедший в сознание мафиозо Флюгер, он же - известный критик и искусствовед Осип Альбертович Залыгин, больше всего убивался из-за того,
что столь нужные ему карты памяти все это время были у него, можно сказать, в руках и под самым носом. Он проклинал меня, Левушку и вообще всю нашу «банду» мушкетеров, утверждая, что мафии с обычными людьми нечего и думать воевать - дилетанты способны разрушить самые хитроумные комбинации бандитов - именно в силу своей идиотской наивности и полного отсутствия логики. Если б он, Флюгер, только мог вообразить, что Лева пойдет на подобную глупость и спрячет кусочки пластика в его трости, он бы - честное слово мафиозо! - давно бы нас всех зацементировал в сточных канавах городской канализации.


    А потом хитроумный шеф  упал в обморок вторично. Честно говоря, я сама была от этого на волосок, потому что полковник Шемякин, благодушно пропускавший вопли Флюгера мимо ушей, вдруг заметил вслух: «Что-то туг жарковато», после чего расстегнул форменную рубашку, снял - прошу
прощенья! - форменные брюки, а затем... одним движением, как снимают чехол с дивана, стащил с себя все свои бинты. Некоторые бандиты, все еще мокнувшие в бассейне, от этого зрелища ушли под воду с головой.


    Шемякин усмехнулся и пояснил:


    - Мне эти тряпочки уже давно не были нужны, просто решил вам подыграть и продолжал изображать болящего, чтобы ваша банда меня не слишком всерьез воспринимала.


    Действительно, если не считать отдельных, еще не заживших укусов на мощном торсе, заклеенных пластырем, полковник Шемякин оказался, как выражаются американцы, в полном порядке. Физиономия его, широкая, как сковорода, и румяная, как блин, испеченный на настоящей сковороде, имела одну весьма примечательную деталь. Собственно, все ее детали были примечательными, включая хитрые голубенькие глазки и кустистые рыжие брови. Помимо весьма симпатичных ямочек на пухлых щеках, лицо Шемякина вместо обычного носа украшала такая аппетитная «картофелина», что ее немедленно хотелось круто посолить.


    С Флюгером особо возиться не стали, впихнули в «воронок» и отправили, куда положено. Мокрых бандитов выловили из бассейна и угнали всем стадом в том же направлении. К Юрочке Дремучкину приставили двух опытных наркологов, которые и сопроводили его в больницу.


    Под самый конец всех этих хлопот бесценные Лялькины снимки стали показывать в прямом эфире уже в третий раз. На этот раз сделали настоящую передачу. Вел ее Мишка, из чего я заключила, что его личный рейтинг на канале «ТВ-Ѕ» вырос, как на дрожжах. На экране в уголке горел номер прямого
многоканального телефона в студии, и зрители его буквально обрывали: всем хотелось знать как можно больше подробностей. Мишка со всем этим справлялся превосходно, даром, что до этого звездного момента своей карьеры работал всего лишь оператором. Быстро же на Ти-Ви кадровые перестановки производят!

 

    Маэстро Филярова тоже поместили в больницу, и теперь он непрерывно кололся - в смысле, рассказывал о преступной деятельности Флюгера и его сподвижников с таким усердием, что его даже приходилось притормаживать. Как ни странно, но страшный обликом Потемкин оказался совершенно не при чем! Крепко же я сама себе мозги замутила ложными подозрениями... И все из-за полковника Шемякина - он, видите ли, не имел права открыть, кто такой Флюгер, хотя, разумеется, знал все! Или почти все - благодаря самоотверженной работе Олега Романовича, который в качестве личного банщика Флюгера слышал порою такое, чего никаким иным путем узнать было бы просто невозможно. И мне стало понятно, отчего Шемякин так разъярился, когда узнал, что Левушка спрятал карты памяти  в личном имуществе именно того бандита, который за ними и гонялся!



    Но теперь все было позади! Лялька наслаждалась семейным счастьем, Лева готовился к выставке своих работ в Италии, Марьяна объезжала новую партию лошадок и бестрепетной рукой дрессировала новых клиентов, желавших научиться верховой езде.  Герман засел за докторскую диссертацию, а Саша целыми днями пропадал на стройплощадке, где возводили пятый корпус его санатория, жалуясь, что скоро позабудет все, чему его учили в медицинском, зато научится различать марки цемента и класть кирпичи не хуже иного каменщика. А через несколько дней, когда приехали из Прибалтики мои родные,
наконец-то и я пришла в себя, вернувшись к милым сердцу домашним хлопотам.



    Я спокойно сидела за компьютером, когда зазвонил телефон. Когда я работаю, трубку снимает Андрей, если он дома, а если мужа нет, я телефон выключаю - об этом я уже рассказывала. Андрей знает, что подзывать меня к телефону можно только в том случае, если звонят мои редакторы, а друзьям, если у них ко мне ничего срочного нет, предлагается перезвонить вечерком, попозже. Краем уха я слышала, как муж говорит с кем-то, сидя в кухне у второго аппарата и попивая чай. Вдруг чашка звякнула, словно ее резко поставили на стол.


    - Хорошо, - услышала я удивленный голос Андрея, ~ я сейчас у нее спрошу... Откуда, вы говорите? Ладно...


    Муж деликатно заглянул в комнату и с недоумением сказал:


    - Свет, тут тебе из какого-то научного института звонят.


    - Научные тексты не перевожу, - отмахнулась я, - дай им телефон Дианы Петровны, бумажка висит на стенке в кухне,  под полочкой с приправами.



    - А они не насчет перевода, - все с тем же недоумением сказал Андрей. - Я так понял, что с тобой хотят побеседовать о каком-то феномене... Ты тут без меня что-то натворила?


    Сердце мое подскочило и ухнуло в самые пятки. Началось! Так я и знала! Чтоб этого Шемякина в пчелиный улей засунули! Ведь обещал, полицай проклятый, никому ничего не рассказывать! Ну никому верить нельзя, даже полковнику милиции. Трепло!


    Изрядно напуганная собственными выходками, я поклялась никогда в жизни больше не выступать в роли пифии и тому подобных полумистических персонажей. Шемякин тогда разворчался, что ему все равно никто не поверит, а ведь в протоколе-то он обязан изложить, каким образом ему стали известны номера тайных счетов Медузия Горгоновича. Но он клялся и божился, что уломает свое начальство не распространяться об этом факте. Много его клятвы стоят, как я погляжу! Семь копеек одной монетой!


    - Черт бы их всех побрал, - ругнулась я и пошла в кухню, пытаясь лихорадочно сообразить, как же мне теперь выкручиваться. Еще и Андрей дома, нет, чтобы пойти во двор и залечь под свой любимый автомобиль - это же его обычное место пребывания в каждую свободную минуту!


    - Слушаю, - мрачно сказала я в трубку. - Только сразу предупреждаю: у меня мало времени, я работаю.


    - Богданова Светлана Васильевна? - спросил очень восторженный мужской голос.


    - Она самая, - не слишком-то приветливо буркнула я.


    - Здравствуйте! Меня зовут Игорь Михайлович Токотун, я замдиректора Института Феноменальных Явлений при Академии Наук Российской Федерации, - затараторил мужчина, обрушив на меня все эти звучные названия. - Наш Институт занимается проблемами телекинеза, гипноза, телепатии и...


    - Послушайте, я читала Стругацких, «Понедельник начинается в субботу», и имею понятие, чем занимаются в подобных учреждениях, - уже совсем невежливо перебила я. - Что вам от меня-то нужно? И откуда вы... - я поймала взгляд Андрея, выражавший предельное недоумение, и быстренько понравилась: - То есть, кто вам дал мой номер телефона, гражданин Топотун?


    - Токотун, - поправил меня замдиректора и затараторил еще быстрее: - Вы не волнуйтесь, ваш номер дал нам один мой хороший знакомый, он работает в полиции...


    - Полковник? - перебила я, желая всеми фибрами души, чтобы Андрей куда-нибудь срочно испарился. За хлебом его послать, что ли?



    - Нет, генерал, - несколько озадаченно ответил Токотун. - А это имеет какое-то значение?


    - Боюсь, что уже нет, - процедила я. -~ Извините, мне надо кое-что сказать мужу. – Я закрыла трубку ладонью и поманила Андрея: - Слушай, солнышко, сходи в магазин, а? А то я со своим переводом застряла, а у нас растительное масло кончилось, по-моему.


    Вместо ответа Андрей открыл холодильник и молча продемонстрировал мне полнехонькую бутылку «Олейны».


    - А майонез? Как у нас с майонезом? - быстро спросила я.


    - Два пакета по пятьсот грамм, - проворчал Андрей, заглянув в холодильник вторично.


    - О, Господи... Ну ладно,  купи… апельсиновый кекс!  Нет – два кекса.
Ты же знаешь, я без вкусностей работать не могу. Ну миленький, ну, сходи! И мороженого хочется...


    - Наркоманка, - буркнул Андрей, проверил кошелек и пошел в прихожую. - Лопнешь ведь скоро от своих кексов! И нос от мороженого посинеет. Какие-то странные люди тебе звонят... признайся, ты все же что-то натворила? - прокричал он из коридора.


    - Признаюсь, но - позже, и только при свидетелях, - с облегчением отозвалась я.


    Хлопнула дверь. Я схватила пачку сигарет, прижала плечом трубку и прикурила.


    - Извините, - сказала я в трубку. - Так что вам от меня нужно?


    - Мы хотели бы вас обследовать, - с места в карьер понесся Токотун. - Мой знакомый, генерал, уверял меня, что вы обладаете какими-то поистине феноменальными способностями! Не пугайтесь слова «обследование», вам просто предложат пройти наше тестирование... ну, парочка анализов... Понимаете, процессы возбуждения и торможения в коре больших полушарий головного мозга - это еще такой, извините, темный лес! Мы так мало сами о себе знаем! А процессы торможения и возбуждения...


    - Какие еще анализы? - перебила я. - Я не собираюсь становиться подопытной мышью! И вообще, вам про меня все навра... в смысле, ваш приятель-генерал ошибается. Нет у меня никаких способностей, зато очень
мало времени и очень много работы! Так что...



    - Не вешайте трубку! - завопил Токотун. - Светлана Васильевна, неужели вы откажетесь помочь российской науке? Генерал мне заявил, что вы - настоящая «игра природы», ваш случай феноменален, и я, весь наш Институт - мы просто не можем себе позволить... Ведь процессы возбуждения и торможения...


    Я мельком подумала, что стоит мне еше хоть раз услышать эту кошмарную фразочку о возбуждении и торможении в коре больших полушарий - и я стану полным «тормозом».


    - Извините, а я не могу себе позволить отвлекаться от очень ответственной работы! - заявила я. - В конце концов, у меня есть право на личную и прочую жизнь! А генералу вашему передайте, что все
мои способности вдруг исчезли.


    - Как - исчезли? - закричал Токотун. - Я вам не верю!


    - Так - исчезли, и все тут. Они и проявились-то под гипнозом. Не стало гипноза - не стало и способностей. Простите, мне работать нужно.


    - Светлана Васильевна, я все понимаю, вы занятой человек, - но я вас умоляю... Ведь процессы возбуж...


    Зажмурившись, я отключила трубку, тут же включила ее вновь и набрала хорошо знакомый номер.


    Лева, к счастью, оказался дома, Марьяна тоже. Кроме того, у них в гостях сидела Лялька, и они уже подумывали о том, чтобы пригласить и меня с Андреем на дружескую встречу.


    Я перебила его взволнованным криком:


    - Лева, ребята, выручайте! Я, похоже, попалась!


    - Куда попалась?! - испугался Лева.


    - Не куда, а кому! Шемякин проболтался генералу... ну, о моих «способностях»! И теперь меня хочет заполучить в свое распоряжение какой-то научный институт! Лева, Марьяна, Лялька – спасайте меня! - закричала я.



    - О Господи, - охнул Лева, но тут у него отобрала трубку жена.


    - Света, ну-ка, без истерики, быстро и по-деловому, - скомандовала Марьяна, как всегда, беря власть в свои руки. - Во что ты
опять вляпалась?


    Быстро у меня получилось, а вот насчет истерики я не очень-то уверена. Изложив Марьяне суть, я взмолилась:


    - Слушай, у тебя есть возможность спрятать меня... ну, хотя бы в Прибалтике, в пансионате, куда вы переправили Андрея и Кирюшку?


    Марьяна не колебалась никогда - или почти никогда.


    - Спокойно, - скомандовала она. - Надо посовещаться... - Она о чем-то пошушукалась с Левой и Лялькой и заявила: - Слушай меня! Вот что мы сделаем...


    Выслушав инструкции, я поблагодарила своих любимых друзей и бросилась собирать вещи.


     Оставила Андрею сумбурную, но очень нежную записку, в которой я указала телефон полковника Шемякина - пусть сам все моему мужу объясняет, а я умываю руки. Не желаю выглядеть в глазах любимого человека то ли круглой идиоткой, то ли, вообще, каким-то монстром! Вернусь, когда Шемякин заткнет глотку этим чересчур энергичным деятелям из Института... Надеюсь, это произойдет хотя бы до Нового года! Накинула куртку, подхватила сумку и на цыпочках, озираясь по сторонам, по самым классическим законам детективного жанра, вышла из квартиры.


    Похоже, настоящие приключения еще только начинаются...

               
                *******