Смерть на подносе гл. 4

Глава четвертая
«СТАРУХА ШАПОКЛЯК»

Итак, я знала адреса, где проживали Эмилия Валерьевна Котовская, Ксения Олеговна Митина, Екатерина Юрьевна Скала, Тамара Вартановна Симонян, Раиса Каримова и ее «сестра» Лора Петровна Романова.
У каждой были стационарные телефоны.
Чем черт  не шутит (Господи, прости, что такое вслух произнесла), позвоню по всем. Не пустуют же квартиры. Даже у умерших одиночек по жизни всегда находятся наследники.
Времени до встречи с Леоном  у меня еще достаточно, может, удастся с кем-нибудь нужным встретиться.
Или лучше пойти в кафе, поговорить с официантом и администрацией? Уверена, что за неделю, прошедшую с застолья, ставшего последним для нескольких женщин, всех членов коллектива изрядно вымучили. И они уже ничего не боятся, а, значит, могут послать меня туда, куда Макар телят не гонял. Это в лучшем случае. В нашей стране, в отличие от Запада, частных сыщиков всерьез не воспринимают ни милиция (в большинстве), ни народ. Иногда, правда, ахают: «Неужели? А что и такое бывает? И вообще, законны ли ваши полномочия? Покажите разрешение властей»?
Одного из моих однокурсников, как и я, поздно переключившегося на индивидуальную розыскную деятельность, откровенно посылают даже подростки. А Павлик Латышев, сорокалетний интеллектуал и душка, только улыбается в ответ. Он маленького роста, хрупкий, рыжий и не сильный. Занятия единоборствами вызывали у него ужас. А ткнуть противника кулаком хотя бы в плечо он считал диким зверством. Тем не менее, в Талькове он считается лучшим среди специалистов нашей профессии. У него железная логика, тонкий подход к любому делу, мертвая хватка.
Я же была бы совсем никудышной, если бы не обладала интуицией.  Это она всегда помогала распутывать преступления. А так… Нет, ну что это я! Себя нужно любить, ценить и уважать. И послать меня не просто. Девушка я хоть и не первой молодости, но здоровая, сильная и, в отличие от Латышева, могу и врезать, как следует, хаму, драчуну и прочим… нехорошим дядям и тетям.
Тетям, это я, погорячилась. Только один раз нарушила правило не бить дам. Но то была совсем не дама.
Евдокия Гарматова приехала в Ростов из далекой сибирской деревни. Потянуло двадцатипятилетнюю мать-одиночку на юга. До Сочи не добралась, тормознула в нашем городе. Сняла у старушки неподалеку от железнодорожного вокзала флигель. Денег на оплату жилья хватило на две недели. Надо зарабатывать. У себя в Сибири Дуня (ростом она еще выше меня – 184 см, а весом почти вдвое больше – 134 кг) трудилась на звероферме чернорабочей. Здесь же устроилась грузчиком на Центральном рынке. Платили ей меньше, чем мужикам. Народ грубый, но пришелся непритязательной дамочке по душе. Нашла себе Дуся и кавалера. Некого Жеку «Лосося». Метр пятьдесят с кепкой, бараньего веса, он стал для нее центром Вселенной. Поселились вместе. А там пятидесятилетний «Лосось», отсидевший срок за тяжкие телесные повреждения и грабеж, поставил сожительнице условие:
- Ты должна избавиться от дочки. Я не собираюсь кормить  твою сучонку. Мне спиногрызы не нужны. Ни  свои, ни чужие.
Дуся сделала выбор:
- Я все-таки мать ей. Придумай сам, как… Ты же умный. Все тихонько сделаешь, и нас ни в чем не заподозрят.
- Лады. Но если пикнешь где по пьяни, али еще как, смотри, прирежу, не пожалею.
- Молодец ты у меня, «Лососик», твоя я душой и телом, за тобой, хоть на каторгу.
- Сплюнь, дура. Не думай, что в стороне останешься. Повяжемся разом.
Поздно вечером сожитель послал Гарматову в ларек за водкой. А сам изнасиловал семилетнюю девочку и задушил ее.
Когда женщина вернулась, он упаковывал труп в большой черный мешок  для мусора. Глубокой ночью вместе вынесли  страшный груз на улицу, прошли несколько кварталов, зашли во двор, который с четырех сторон огораживали две пятиэтажки, шестнадцатиэтажный и девятиэтажный дома. Ни в одном окне не горел свет.
Изверги подошли к мусорнику в углу двора и выбросили мертвого ребенка в бак. Не побрезговав, забросали мешок всякой дрянью.
Наутро Дуня, в слезах и соплях, разыгрывая из себя деревенскую дурочку, сообщила в ОВД района об исчезновении дочки. А убийца на время уехал из города.
Я не занималась этим делом. Оленик попросил меня о помощи. Нужно было сыграть одну маленькую роль. Я справилась с поручением: разговорила девяностолетнюю бабушку, которая сутками сидела у окна своей спальни. Она могла видеть того, кто ночью выбрасывал мусор.  На вопросы  следователя старушка не отвечала. Пять лет назад она обиделась на свою  дочь и зятя, запрещавших ей садиться с семьей за один стол. А заодно и на весь мир. Рассердилась госпожа Пряникова и умолкла.
Мне удалось с ней побеседовать, притворившись сотрудницей коммерческой службы  помощи старикам. Навела на нужную тему. Не вдаваясь в подробности, бабушка описала ночных гостей двора, несущих большой мешок. Окно ее комнаты на втором этаже выходило как раз на неприглядное место.
Дуню было легко идентифицировать. Она раскололась быстро. Эта подлая тварь, рыдая, клялась, что любила дочурочку больше всего на свете. Но боялась сожителя и не хотела его потерять.
Оленик, учитывая мою помощь  и наши прочные деловые отношения, позволил присутствовать при допросе.
Дуня, рассказывая, как она гладила волосики и личико мертвой Катеньки, бросилась на меня с объятиями:
- Вы же женщина, скажите им, что я не виновата. Вы же любили когда-нибудь…
Я успела увернуться, но ее поганые слезы (плакала она из жалости к себе) брызнули мне на щеку. От омерзения перед детоубийцей я расслабилась и ударила. За что была изгнана из кабинета.
За воспоминаниями добралась до кафе.
Сегодня я пешеход. Скользотища страшенная. Я на счет своих водительских возможностей не заблуждаюсь. За городом я  не лихачу, конечно, но веду свободно, на приличной скорости, могу и обогнать по правилам, заметить сигналы, адресованные мне. Приходилось и гнаться за преступником. Тогда я вообще, кроме цели ничего не видела. А на городских дорогах я держусь хуже и честно признаю это. Во всяком случае, в гололед предпочитаю пользоваться ногами или такси. Я не амбициозна, но общественный транспорт не вписывается в мой рабочий график.   
«У Плюшкина-Ватрушкина» было не протолкнуться.
Я удивилась: в прессе досужие журналисты, не взирая на запрет органов, уже обсосали отравление в кафе, и естественно было предположить, что популярность его канула в Лету.
Я надеялась посидеть в тишине, поболтать с незанятым Юзеком, разобраться с телефонами.
Вышло же наоборот.
Ни одного свободного столика. Казалось, все пожилые дамы из близлежащих домов перестали завтракать у себя на кухне. Молодая официантка остановилась возле меня и с досадой произнесла:
- Во, блин, сидят и сидят, не выпроводишь. А намекнешь, так сразу же заказывают еще чашечку чая или кофе. Настоящих посетителей посадить негде. Вы будете есть?
Признаваться, что перекусила дома, было не время. Да и что я такого съела? Посоветовалась с желудком и кивнула девушке головой:
- Жареные колбаски у вас отличные. И кофе.
- Первый более-менее нормальный заказ.
Она подвела меня к столику, оккупированному трио милых бабушек в головных уборах, совершенно не подходящих к зимней одежде. А одна из них была просто очаровательна в конусообразной с маленькими полями шапочке на высокой прическе из пушистых седых волос. Длинный носик в глубоких морщинках дополнял облик мультяшной  старухи Шапокляк.
Дамы что- то горячо обсуждали. Официантка отвлекла их от увлекательной беседы:
- Женщины! Здесь все-таки кафе!  Два часа сидите, один чай глотаете. Только места занимаете. Не пора ли? Людям сесть негде!
«Шапокляк» удивленно посмотрела на грубиянку:
- Милочка, мы же заплатили, почему вы нас гоните?
- Оглянитесь, бабули. Свободных столиков – ни одного. Но там хоть бутерброды и салаты к чаю берут. Я сейчас администратора позову.
-  Хорошо, мы уйдем, - произнесла леди в бархатном берете, отороченном тонкой лентой искусственного меха. – Девочки, правда, мы засиделись. Собирайтесь.
- Долечка, но мы же не договорили, - возразила «Шапокляк».
Мне стало жалко божьих одуванчиков, у которых, наверное, не было денег на третью чашку. Я попросила официантку:
- Не тревожьте ваших гостей. Здесь есть одно свободное место, я присяду, а вы принесите мой заказ и соседкам к чаю ваши замечательные пирожные, кажется, «Морозная свежесть»…
Официантку такой оборот вполне устраивал. Она даже изобразила улыбку и ушла. Я извинилась за то, что нарушила их уединение. «Шапокляк» подняла на меня свои невинные голубые глазки:
- Милочка, спасибо вам. Но не стоило, право, беспокоиться.
- Муся, девушка поступила благородно. Я так давно хотела попробовать это кушанье. Но оно такое дорогое. Хотя… мне тоже неловко.
Третья старушка молчала и улыбалась, кивая головой.
Долечка погладила подружку по плечу:
- Тася у нас глухонемая. Но все понимает по губам. И она тоже благодарит вас.
Внутри у меня что-то зазвонило. Я опустила веки и в мгновение представила выражение глаз Муси. Я попала в мишень. Насколько удачно, неизвестно. Но то, что не в «молоко», точно. У меня появилась твердая уверенность: компания обсуждала тему, непосредственно связанную с моими интересами.
- Но что же вы стоите, милости просим. Как вас зовут? – Муся «Шапокляк» была настроена дружески. Впрочем, и ее приятельницы тоже.
- Я – Стелла. Понимаю, что помешала вам…
- Нет-нет… Вам, наверное, тоже будет интересно послушать Мусечку, - заявила Доля. – Она у нас свидетельница преступления. Даже дважды!
Благородная старушка перешла на шепот:
- Знаете, здесь неделю назад произошло страшное убийство…
Свидетельница перебила ее:
- Постой, Долечка. Давай я сама Стеллочке все расскажу. Я же все видела своими глазами.
Я замерла. Нужно было восстановить равновесие и прийти в себя. Ждала, ждала этого, но не так вот в лоб.
- А может, познакомимся сначала? Я себя назвала.
Муся:
- Мария Федоровна Печерская. Слышали когда-нибудь о Петре Ильиче Печерском.
К счастью, я слышала:
- Художник,  годы жизни 1848- 1941. Потомственный дворянин. Погиб в первые дни  Великой Отечественной войны в Киеве. Ему оставалось жить несколько дней, но фашистская бомба успела раньше.
- Деточка, какие знания! Откуда?
- По первому образованию я - художника. Это было в программе обучения.
- Замечательно, что дедушку помнят… Так вот, вы должны поверить всему, о чем я расскажу. Потому что в свои восемьдесят девять я прекрасно себя чувствую, делаю зарядку, обслуживаю себя сама и нахожусь в здравом рассудке.
- Так вы та самая знаменитая наша землячка, которая написала «Огни памяти»?
- Лапочка, вы - чудо. Да, я писала этот документальный труд, когда жила в Италии. Мой второй муж был итальянец, и его, и детей я похоронила во Флоренции. Потом сильно заскучала по родине. Продала дом и вернулась. Было это двадцать лет назад. И теперь я - даже не пенсионерка, доживаю на копейки. Комнату сдаю девочкам-студенткам, чтобы квартиру не потерять. А Долечка и Тася…
- Муся, я сама себя представить в состоянии. Дарья Михайловна Берестова. Вдова…
- Неужели известного пианиста Григория Ивановича Берестова?
- Вы что же, и на музыканта учились?
- Нет, извините. Я была на концерте в Филармонии, когда вашему супругу стало плохо, и он…
- Умер. Об этом я давно говорю спокойно. Прошло уже пятнадцать лет… Успела прожить почти все его наследство. Пенсию не заслужила: никогда не работала. А Тася – Таисия Мартиросовна Матевосян  живет в доме для одиноких стариков.
И престарелые леди, все, как одна, с голубой кровью, поведали, что познакомились двенадцать лет назад в клубе для тех, кому за пятьдесят. И, между прочим, глухонемая Тася даже чуть не вышла замуж за одного представительного еврея, у которого были проблемы со слухом. Они стали общаться, но вскоре мужчину увела «молодая»  разлучница.
У меня оставался час до встречи с Криницким. Нужно было торопить события. Я уже почти все съела, а до сути не добралась. А ведь нужно было еще с Юзеком поговорить. Но что-то его не видно.
- Стеллочка, спасибо за пирожное, - Мария Федоровна нетерпеливо ерзала худеньким задом по широкому стулу.
Я поняла ее призыв и попросила  поделиться ее тайной, которую она уже поведала подружкам, назначив им свидание за «столиком убиенных». Что это именно тот самый, я сообразила всего лишь несколько минут назад.
- Говори, говори, Муся. Мы с Тасей еще раз послушаем. Это так загадочно.
В тот день к ней пришла Самира Бадоева, внучка двоюродной сестры. Она принесла Печерской цветы, конфеты и пригласила пообедать с ней в кафе. Не просто так. Самира участвовала в конкурсе на замещение должности секретаря  в русско-итальянской мебельной фирме. На место претендовало шестнадцать молодых женщин от 23 до 27 лет. Высшее, обязательно юридическое или экономическое, образование, английский и итальянский в совершенстве.  Итальянским занималась с Самирой бабушка Муся и так подготовила ее, что она оказалась лучшей. Ее приняли на престижную работу с окладом в полторы тысячи долларов.
Мария Федоровна любила прогулки и обеды в обществе  интересных ей людей. Самиру, дочку погибшего от пули бандита милиционера, Печерская любила и с удовольствием пошла в кафе.
В свои преклонные годы женщина обладала стопроцентным зрением. Никакой тебе близорукости или дальнозоркости.
Радуясь  давно забытым, но по-прежнему любимым коктейлю из морепродуктов, отварной осетрине и мороженому с ликером, одним ухом бабуся слушала восторженно описывавшую перспективы роста девушку, другим прислушивалась к разговорам окружающих.  При этом она внимательно рассматривала посетителей. Прямо мисс Марпл.
Особенное внимание привлекла компания  «молодых» за соседним столиком. Один джентльмен на шестерых леди. Не пьет, а девочки  употребляют с такой охотой, что Муся облизнулась и попросила:
- Мирочка, а нельзя ли немножко коньячку по такому случаю?
- Можно ли вам, бабушка?
- Чуть-чуть всегда и всем на пользу.
Самира пыталась подозвать официанта, но было много народу, и ребята не успевали обслуживать. Тогда девушка пошла к барной стойке. И в это время  Печерская увидела, как женщины за соседним столиком, говоря, современным языком, вырубились. Две упали лицом в тарелки, одна свалилась под стол, остальные откинулись на спинки стульев. Мужчина, выпучив глаза, ловил ртом воздух. А официант уронил поднос, закрыл лицо руками и закричал.
Печерская слышала, что паренька называли Юзеком. Было ему лет двадцать не больше. Невысокий, плотный, коротко подстриженный, с коровьими глазами, он сразу же вызвал жалость у окружающих.  Его быстро увели, так как он готов был потерять сознание.
Я не стала говорить старушкам, что тоже находилась в это время в кафе. И могла бы уличить Печерскую в излишней фантазии. Но она в точности передала все, что дальше увидела и я. Разочарованно вздохнула:
- Я думала, вы видели что-то особенное, например, убийцу, подкравшегося к столу с кинжалом.
- Стеллочка, их отравили. Об этом писали в газете.
- А-а…
- Я не видела убийцу. Это так. Но я разглядела кое-что другое…
- Ой, как интересно.
- Угу. Дамы пили водку и ликер… Нет, не все… Одна пила сок. Такая скромная, с гладкой прической, слегка подкрашенная. Я подумала, что она, наверное, учительница или врач.
- А не коньяк?
- ???
Прокол.
- Я думала, что обычно начинают обед именно с коньяка. Но я здесь не спец.
- Тогда дослушайте, не перебивая.
- Коньяк шел то ли второй, то ли третьей бутылкой. И тогда «учительница» выпила немного. А толстая дама сразу полбокала хватила. А перед тем, как  принесли коньяк, мужчина извинился и ушел. Я как раз тоже встала, чтобы сходить в туалет. Но он прошел мимо нужной двери. Я от природы жутко любопытна, последила за ним. В закутке курил этот Юзек. Мужчина обратился к нему, как к старому знакомому и что-то передал, но так как стоял ко мне спиной, я не видела, что именно он отдал пареньку. Потом быстро развернулся, я едва успела заскочить в туалет. Мужчина вернулся первым, я за ним. После этого сразу Юзек принес коньяк.
Так, значит, Степнова перепутала. Похоже, она-то водку и ликер не пила. Поэтому назвала первой выпивкой коньяк.
- И вы ничего не сообщили милиции?
- Меня обидели много лет тому назад. Обвинили в том, чего я не совершала. Отсидела три года... за искусство. Потом реабилитировали. Мой муж от меня отрекся. Ребенка я потеряла на шестом месяце. После чего и эмигрировала в Италию к дальним родственникам. Но в тот день я забыла о личной драме и хотела рассказать, что видела, потому что меня смутило: все умерли, а мужчина жив. Я про отраву тогда не знала, позже в газете прочитала. И не придала значения, что он не пил, поэтому не пострадал. И считала нужным сообщить свои наблюдения офицеру. Но он  был очень груб и прогнал меня: «Бабка, ступай домой. Тебя только тут не хватало».
Печерская чуть не расплакалась. Ее унизили, оскорбили. Ушли они с Самирой чуть ли не бегом. Но она так и не смогла забыть обо всем этом.
На следующий день отправилась чаевничать в кафе. А оно закрыто. Возле него заметила милицейскую машину. Наверное, допрашивали персонал.
Не успокоилась Муся. Мучило ее что-то сильно. Пошла к кафе и на третий день. В кафе просто отбивались от посетителей преклонного возраста. Любопытные  бабули и дедули прочли в утренних газетах о происшествии и повалили на место преступления, чтобы потом всем рассказывать, что они «своими глазами видели, как это все случилось». На самом деле, надо же хоть на «тот самый столик» взглянуть.
Наша «мисс Марпл», вообразив себя великой сыщицей, пробила себе дорогу острыми локотками и оказалась одной из первых посетительниц. Она просидела в кафе впустую четыре часа, непонятно зачем вообще сюда пришла,  расплатилась и уже собиралась уходить, как увидела входящего в кафе Юзека. Он был в теплой куртке, вязаной шапочке. Очень бледный и с красными глазами. Ему навстречу из служебного помещения вышла дородная дама лет сорока пяти в деловом костюме. Что-то строго сказала. Он закивал головой, взял из ее рук толстый конверт и вышел на улицу.
- Я сама не знала, что мне от него надо. Но я надела пальто, на ходу застегивая пуговицы, поспешила за ним. Вряд ли я могла его догнать, зато увидела, как рядом с ним остановилась машина. Слов я не слышала, но поняла, что его пригласили сесть.  Он сделал шаг к открывшейся дверце, похоже, знал того, кто был внутри. Потом передумал, собрался идти дальше пешком. Я возьми и оступись. На миг отвлеклась. Смотрю, машина уже на меня едет. Парень -  на заднем сидении. Рядом с ним – тот самый, выживший. А за рулем женщина. Только ничего о ней сказать не могу. Шапка песцовая пол-лица сверху скрывала, подбородок в песцовом воротнике утопал. А на глазах темные очки.
Я думала над проблемой, как бы мне спросить адрес Печерской, не признаваясь, кто я и что мне от нее нужно. А любопытная старушка могла вспомнить еще что-то. Но она меня выручила:
- Вот так я стал свидетельницей. А чего, спросите? Пока не знаю. Но потом проверю себя по газетам, если напишут, конечно. Я думаю, мужчина тот был в сговоре с официантом. Попросил помочь, заплатил и отдал ему отравленную бутылку. Думаю, это и был коньяк. А потом похитил сообщника и убил его. Я и вчера здесь была с подружкой Софочкой, хотела показать ей Юзека. А его нет. Сегодня привела Долли с Тасей. Одной-то уже приметно приходить. Набралась смелости, спросила нашу официантку про  мальчика. А она ответила, что ее вместо парня взяли. Уволился он. А я чувствую, убили. Стелла, меня все-таки мучает совесть, что не пошла к следователю. Наверное, надо. Обида обидой, а сколько женщин молодых погублено. Нет ли у вас знакомых в органах?
Решила идти ва-банк:
- Есть. Вам зачем?
- Если бы сотрудник пришел ко мне, я бы поделилась своими соображениями. Может, позвоните ему.
Легкая дрожь оставила меня, я пообещала, взяла адрес Печерской и поспешила к Криницкому.
На ходу позвонила Барто, коротко изложила услышанное от замечательной «старушки Шапокляк». Посоветовала  узнать об увольнении Юзека.
Виктория замялась, потом сказала «неправильным» голосом:
- Аня, сейчас не время  о личном. Я занята, очень занята… Перезвони мне вечером, идет? Только обязательно.
- Перезвоню.
Ясно. Рядом коллеги. Не время.
Переключилась на Леона. Но в голове выстраивалась версия связи Криницкого и Юзека. Юзек, это, возможно,  Юзеф полностью. Скорее всего, поляк, как и Анджей. Родня? Не с этим ли связан выбор кафе? Жених подсказал невесте, где отметить юбилей?.. Если он передумал жениться или по какой другой причине захотел избавиться от Раисы, можно было это сделать, не увлекая в Аид еще несколько женщин. И потом он сам стал последней жертвой…
О, как все запутано…