Приобщение к искусству

ПРИОБЩЕНИЕ К ИСКУССТВУ


/ пьеса в одном действии /


ПЕРСОНАЛИИ:


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА — домохозяйка.


ОЛЬГА — актриса.


ПЁТР ЕВСТАФЬЕВИЧ — муж Альбины Сергеевны,
лицо виртуальное, но в пьесе нужное.



Кухня в  коммунальной квартире.
При открытии занавеса видим женщину лет сорока,
отнюдь не цветущую, а скорее даже ушедшую
в преждевременную старость, как уходят в несчастье,
которого не избежать и не исправить.
Но и это искусственное отторжение себя от жизни,
не служит гарантией успокоения, в котором так нуждается душа.
Имя женщины Альбина Сергеевна. Исходя из сказанного,
её, казалось бы, следовало пожалеть, но что-то удерживает
от поспешного проявления доброго чувства. Возможно,
неоправданная суетность в движениях и голосе, а, может быть,
золотые украшения безвкусно и аляповато наброшенные на уши,
шею и руки, словно второпях купленными игрушками
разукрасили чужую новогоднюю ёлку.
Вот и сейчас она во  всей своей красе возится у плиты,
что-то помешивая, подсаливая, пробуя... И в тоже время
с вожделением поглядывая на стоящую рядом соседскую кастрюльку, пока,
наконец, оглянувшись воровато, приподымает крышку.


Входит Ольга. Она молода, хороша собой. Да и вообще,
 профессия актрисы сказывается на всём её облике,
несущем в себе печать тайного порока. Трудно сказать,
насколько печать эта является следствием таланта,
пробивающего в стремлении самоосуществления
отнюдь не бетонные стены морали, но совершенно
определённо можно сказать, что для обывателя,
внешне выказывающего презрение, но в тайне
восхищающегося актёрской братией, важен именно порок,
без которого, в его глазах, талант не имеет ни малейшего права
на существование.


ОЛЬГА. Доброе утро, Альбина Сергеевна!


    АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА  / нервно /. Здравствуйте, Олечка.


ОЛЬГА. Что вы ищите на дне моей кастрюльки? Неужели истину?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Очень мне нужны ваши кастрюльки и истины! Обойдусь.


ОЛЬГА. Без истины или без кастрюльки?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Ну, чего пристала? В ней что-то зашипело, вот и решила поглядеть, не пригорает ли.


ОЛЬГА. Хотя она и не стояла на огне, всё равно примите мою благодарность. Разрешаю вам тем же самым заниматься и впредь.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Больно надо. По мне, пусть сгорит. Стараешься делать добро,  а благодарности никакой. 


ОЛЬГА. Обычно так и бывает, ждёшь благодарности, а получаешь отпор. Неужели для вас это новость?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Для меня, если, конечно, вам интересно, уже ничего не новость. Даже если что-то найду. А уж когда теряю, то и вовсе.


ОЛЬГА.  И много вы теряли в своей жизни?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Если бы потерянное вернуть, то мы бы с вами сейчас беседовали не в этой жалкой обстановке, а там, где... Впрочем, я, кажется, заболталась. А вы всё равно не поймёте.


ОЛЬГА. Почему вы так решили?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Потому, что вы ещё в том возрасте, когда обычно находят. Потери придут потом.  И, кроме того, место вашей работы весёлое и нужное, неудивительно, что  ваш взгляд на мир ничего общего с моим не имеет.


ОЛЬГА. Не такое уж весёлое, как может показаться со стороны, да и нужность ещё не доказана, но поскольку никто не сомневается или притворяется, что не сомневается, в важности дела, которому служу, не мне заниматься опровержением очевидного.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Что именно вы хотели бы опровергнуть, Олечка?


ОЛЬГА. Ваш взгляд на театр. Неужели вы думает, что происходящее в нём, хоть чем-то отличается от происходящего в жизни? Как сказал один мудрый человек, и по этой причине вам не знакомый, театр — это жизнь, и люди в нём играют, в основном, не свои роли.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. А как вы распознаёте, роль своя или чужая?


ОЛЬГА. Очень просто, нужна она мне или нет. Если нужна, я... Да что там много говорить, поясню вам примером, тем более, что он ещё свеж, как будто его только что вынули из духовки, именуемом театром. В нашем, и без того не очень любезном коллективе, завелась стервоза. Мордой, надо сказать, вышла. Вот и решила, что выйдет и всё остальное. Короче, вознамерилась отобрать у меня роль в новой пьесе, стоившую мне немалых усилий и ловкости, прежде за мной незамечаемых.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Ах, какие страсти! Вот уж не думала, что у вас в театрах все такие трудолюбивые. Когда я несколько лет работала перед замужеством секретаршей в одной конторе, у нас тоже происходила борьба, но по причине совершенно противоположной вашей. Никто не хотел работать и шёл на любые ухищрения, даже неприличного свойства, чтобы избежать семичасовой муки. А у вас, оказывается, всё не как у честных людей. С удовольствием послушаю, как вам это удалось. Или мир полон праведников, или сбился со своей оси и теперь крутится в обратную сторону.


ОЛЬГА. В искусстве, уважаемая Альбина Сергеевна, ничего не даётся даром. У вас, как я понимаю, главная задача остаться незамеченным до такой степени, чтобы даже стул, на котором сидите, казался пустым.  А у нас, наоборот, всё время попадаться на глаза начальству, критикам и зрителям, то, что мы называем примелькаться, чтобы  даже в наше отсутствие все были уверены, если мы не рядом, то обязательно где-то здесь.


АЛЬБИНА Сергеевна.  Но зритель-то причём? Пришёл, ушёл — только его и видели.


ОЛЬГА. Не скажите, уважаемая Альбина Сергеевна. Зритель даже очень причём. Без зрителя нет ни пьесы, ни артистов, да что там, нет и театра. Вот и приходится работать на зрителя. Автор пишет пьесу, которая должна понравиться зрителю. Режиссёр должен так её поставить, чтобы понравилась зрителю. Актёры должны сыграть так, чтобы, вместе с пьесой, понравились и они. А когда всё это совпадёт и касса докажет, что нас впечатление не обмануло, тогда мы кричим «ура» и бросаем в воздух чепчики.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Чепчики?


ОЛЬГА.  Это, к слову сказать, на нашем языке означает предельное выражение восторга.  Короче говоря, заядлые театралы, не должны сомневаться, что всякий раз, когда они в зале, я непременно окажусь на сцене. Право быть избранной зарабатывают кулаками.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Ах, боже мой, милочка, какие страсти вы говорите! Кулаками... Стало быть, боксом?


ОЛЬГА. Право, же, Альбина Сергеевна, нельзя так примитивно воспринимать мною сказанное, а вами услышанное. Я говорю иносказательно. Хотя случается применять для доказательства  своей правоты и кулаки, а то и вовсе средства опасные для чьей-то жизни, но, в основном, действовать приходится куда более тонким инструментарием...


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Скажите, пожалуйста, «инструментарием». Я таких чудных слов и не слыхивала, хотя много других сколько угодно. И что же это за  хитрость такая?


ОЛЬГА. «Такая хитрость», как вы изволили выразиться, в театре называют другим мудреным словечком «приспособление». А приспосабливаешься, тем, чем горазд. Будем говорить, горазд умом, считай повезло. Или телом. Тут уж не о везении речь, а об удаче.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Ой, как интересно. Продолжайте, милочка.


ОЛЬГА.  Так вот, эта смурница переспав  с автором, получила, как ей казалось, надёжные доказательства его благосклонности и уже праздновала победу. Но не тут-то было. Я ведь перед тем приобрела эту роль тоже в постели, правда, режиссёрской. И хотя автор в театре не последнее лицо, но и не самое главное. Авторы приходят и уходят. А режиссёры остаются. И в результате моя соперница оказалась не только без роли, но и без театра. 


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Я всегда думала, Олечка, что вы не позволите наплевать себе в суп.


ОЛЬГА. Не только в суп, но и в кастрюльку /показывает /, если даже она пустая.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА / притворяется, будто не поняла намёка /. Выходит, в театре и впрямь всё, как в нашей жизни. Вот уж не думала.


ОЛЬГА. А что вы думали?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. А что может думать человек посторонний? Что у вас там всё чинно и благородно. Как и в пьесах, которые показываете.


ОЛЬГА / удивлённая донельзя /. С чего вы взяли?


АЛЬБИН СЕРГЕЕВНА. Иду я, будем говорить, в театр, а там, что ни слово, всё по-благородному. Он говорит: я люблю вас. А она отвечает: я, представьте себе, тоже. А то и вовсе стихами. 


ОЛЬГА  / развеселившись /. И как давно, Альбина Сергеевна, вы не были в театре? 


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Давно-о...  С тех пор, как мы с Петром Евстафьевичем поженились. Пока встречались, ещё водил.  Для общекультурного развития. А после, как отрезало. Правда и то, что и я не очень настаивала, но если бы повёл, не отказалась.


ОЛЬГА.  Жадничает?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Разбираться в мужчинах, Оленька, можно всю жизнь, но так ничего и не понять. Конечно, жаден, это уж точно. С ним о деньгах говорить опасно, свирепеет. Но на вид вполне добродушен. Иногда даже пошутит. Но и тут не всегда понятно, когда шутит, а когда что-то другое.


ОЛЬГА.  А что же другое?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Всякое, даже «другие» в том числе.


ОЛЬГА. И вы ничего?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Очень даже чего. Да что толку, когда из этого самого «чего», ничего не получается. Чтобы понять это, милая, надо самой побывать в замужней шкуре.


ОЛЬГА. Не советуете?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. В конце концов, каждая из нас должна пройти через это испытание. И даже осознать себя на стороне, как вы... Но вам легче, оглядываться не надо. А я пока примеривалась да откладывала и время прошло. А теперь, как видите, превратилась в безразмерную.


ОЛЬГА. Сколько же времени прошло?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Да, поди, лет двадцать.


ОЛЬГА. Тогда я ещё пешком под стол ходила. И что же, с тех пор никто вам ничего не говорит, и вы никому не отвечаете?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Теперь, если  отвечу, всё равно никто не услышит. / Пауза /. А что, театр с тех пор сильно изменился?


ОЛЬГА. Я  ведь не знаю, каким он был раньше, но думаю, сильно. Во всяком случае, старики наши до сих пор тяжко вздыхают, вспоминая о прошедшем. Но им верить нельзя. Тот театр, я в этом уверена, был таким же ветхим, как они сейчас.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Значит, зрители не мрут от скуки?


ОЛЬГА. Какое там! Глядят на сцену, не отрываясь, намертво вцепившись пальцами в подлокотники кресел.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. И что же их так завлекает?


ОЛЬГА. Наша жизнь, что же ещё. Нам она кажется серой и скучной, а с театральных кресел глядится тайной за семью печатями.  Надо только уметь преподнести.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Простите, не понимаю, что из нашей жизни можно преподносить в завлекательном виде тем, кто сами этой жизнью живёт.


ОЛЬГА. Вы ещё не так стары, а уже забыли. Подумайте хорошенько, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они желают забыться?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Любовь, наверное?


ОЛЬГА. Вы делаете успехи, радость моя. Именно любовь. И не просто сама по себе, а театральная. А задача у театра какая? Научить.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Чему?


ОЛЬГА.  Это зависит от желания автора, возможностей режиссёра и способности артистов.  Но в случае, о котором речь, научить любить способом, не всякому доступным, но каждому понятным.  И зрителям нравится.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Всё интересней и непонятней.


ОЛЬГА.  И понимать особенно нечего. Мужчина, пришедший в театр с женой, и женщина, оказавшаяся в театре с мужем, получают то, что недодала им жизнь, а за это никаких денег не жалко. Один наш ведущий актёр в порыве вдохновения признался: то, что я вытворяю на сцене, никогда бы не смог повторить дома. Неудивительно, что публика, забыв обо всём на свете, предаётся власти эмоций, как пьяница любимому стопарику.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Да ведь это разврат!


ОЛЬГА  / снисходительно /. А для артистов тяжёлая, хотя и приятная работа. Что же до зрителей, может они рассуждают так, как вы, но уже выйдя из театра. А в креслах сидят, как впаянные, и об их чувствах, при этом испытанным, можно судить по оглушительным аплодисментам.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА  / как бы очнувшись /. Вы уже завтракали, Олечка?


ОЛЬГА. Ещё нет.


АЛЬБИНА  СЕРГЕЕВНА. А у меня готов, присоединяйтесь.


ОЛЬГА. Благодарю.


Помогает Альбине Сергеевне с незатейливой сервировкой.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА  / сосредоточенная не столько на еде, сколько на услышанном /.  А что... любовь, как вы говорите, на самом деле?


ОЛЬГА. А вы как думали? Это в так называемой производственной пьесе можно навешивать на уши зрителям не только нашу лапшу, но и итальянские макароны. А здесь, как в бою на открытой местности, нет даже кустика, чтобы спрятаться. Как говорит наш первый любовник: «Сабли наголо»!


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Неужели совсем?


ОЛЬГА. Вы о чём?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Голые?


ОЛЬГА. Дорогая вы наша наивность! Вы разве в таких случаях не раздевались.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Но ведь это на сцене?


ОЛЬГА. На сцене мы изображаем жизнь, и публика не позволит нам ограничиться имитацией. Столько лет зрителям вдалбливали в голову, что в искусстве главное — правда. И выстрадав эту жалкую аксиому, они ни за что не потерпят суррогат.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Но ведь у артистов есть мужья и жёны... 


ОЛЬГА. Они у каждого дома, а на сцене обзаводятся семьями и любовницами по воле автора.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Как интересно.


ОЛЬГА. Интересно, но не всем. Особенно мужчинам. Они так выдыхаются на репетициях, что нередко с ужасом ждут спектакля. А уж на «бис» их не вытащить и на аркане. Ибо в это самое время, за кулисами, им делают искусственное дыхание. Приходится держать несколько запасных игроков, как в футболе.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. А женщины?


ОЛЬГА. Если даже и устаём, вида не показываем.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА  / задумчиво /. Я в молодости тоже мечтала стать артисткой.


ОЛЬГА.  Что же удержало вас от этого шага?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Сказать точнее, удержали меня. Слишком рано вышла замуж. У Петра Евграфовича, видишь ли, старые понятия о женской чести.


ОЛЬГА. Старинные часы пока ещё идут...  Вот и сидел бы дома со своими понятиями. А то, как собака на сене, и сам не съем и другой не смей. Похоже, он дядя не промах.  По всему, видать, не упустит денежку, если плохо лежит.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. И хорошо лежащая от него не уходит.


ОЛЬГА.  Удивляюсь, как это вы до сих пор живёте в коммуналке?  Скупость, однако.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА  / заговорщицки /.  Боится.  Скажут, откуда взял и почему не поделился с государством? А ему делиться хуже смерти.


ОЛЬГА  / заинтересовано /. С чего бы это, как вы думаете?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Воспитание у него такое. Зарабатывать родители научили, а тратить нет.


ОЛЬГА. По себе знаю, воспитание может испортить человека бесповоротно.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  А почему вы, Олечка, не выходите замуж.


ОЛЬГА. В нашей профессии, Альбина Сергеевна, замужество или драма, или комедия, в зависимости о везения и таланта оказываться в нужный момент в нужном месте в объятиях нужного человечка. Вот и приходится ждать и надеяться. Надеяться и ждать.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Но ведь можно ждать и быть замужем. Не дождались, остались при том, что имеете. А дождались, муж, в таком случае, не помеха. 


ОЛЬГА. В искусстве, как и в жизни, чем проще, тем лучше.  Приходится дожидаться,   своего звёздного часа, не обременяя себя ничем, что может оказаться непредвиденной помехой. 


АЛЬБИНА Сергеевна. Значит, вы точите свои прекрасные зубки на режиссёра?


ОЛЬГА. Вы правы, с режиссёром я, пожалуй, занеслась. Сойдут известный актёр или автор.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Выходит, не по любви?


ОЛЬГА. Очень даже по любви. И режиссёра, и актёра, и драматурга я буду очень-очень любить. Уж поверьте!


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. А что, режиссёр в вашем учреждении самый главный?


ОЛЬГА. Как вам сказать... Ваш муж, к примеру, кем служит?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Думаете, я точно знаю? У него работы бывают двух видов: те, где есть толк, и те, где можно рассчитывать на вытолк.


ОЛЬГА. У нас, примерно, тоже. Если ты близко к телу режиссёра, толк будет. А чем дальше, тем больше шансов, что вытолкнут, если не на помойку, можно считать, что ещё повезло.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Кстати, милочка, я хотела спросить, как вам удалось избавиться от этой... как вы говорите... стервы?  Ведь существуют профсоюзы и никуда не делось трудовое законодательство. 


ОЛЬГА.  На Марсе наверняка существуют, а в театре эти организации заменяет главный режиссёр. А если он к тому же и директор, то одновременно и судья и палач. И в обеих ипостасях выглядит вполне убедительно.  Я вошла к нему в кабинет, закрыла дверь на ключ, а когда вышла, приказ об увольнении стервозы был подписан.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Как интересно! 


ОЛЬГА. Для того и театр, чтобы было интересно. А вы боитесь соскучиться. Впрочем, мне пора. Скоро утренняя репетиция, а у меня в голове каша из текстов. Надо подучить.  Вот она, наша актёрская жизнь: с утра репетиции, вечером спектакли. В промежутках проблемы, от решения которых зависит, будешь ли ты занят утром или вечером. Понятно, зрители ничего не заметят, но от этого не легче.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  За славу приходится платить.


ОЛЬГА. Вот как вы заговорили... Что ж, буду с вами откровенна, плачу. Плачу и плачу, плачу и плачу. А раз плачешь, но платишь, значит, это слёзы радости. Спасибо за еду. За мной не заржавеет.


Направляется к выходу.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА.  Олечка, милая, у меня к вам огромная просьба. Не откажите в содействии. Понимаете?


ОЛЬГА.  Попасть в театр?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Буду вам очень признательна.


ОЛЬГА. Это не просто, у нас аншлаги. Но услужить хорошему человеку почту за честь. Дам записку в театральную кассу, и моя знакомая, уверена, постарается что-то для вас сделать. 


Ольга уходит и тут же возвращается
с обещанной запиской.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Благодарю вас, милая. Глядишь, вашими молитвами заделаюсь заправской театралкой. / Читает записку, удивлённо /. Только один билет?


ОЛЬГА.  И его найти будет нелегко. Но вас, думаю, это не должно печалить. Хоть на несколько часов почувствовать себя свободной... Разве обед не стоит обедни?


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Если всё сойдет удачно, это будет первый мой радостный день, с тех пор, как Петр Евстафьевич надел мне на палец золотое колечко.


ОЛЬГА. Это нам, женщинам, только кажется, что колечко на пальце, а на самом деле — на горле.


АЛЬБИНА СЕРГЕЕВНА. Моему муженьку такую бы жену, как вы, сразу бы понял, где его место в доме. Но в этот раз и я не скисну. До встречи!


Убегает.


ОЛЬГА / ухмыляется /. До скорой встречи, дорогая!


Как только за Альбиной Сергеевной
закрывается дверь, Ольга вынимает
из сумочки телефон и набирает номер.


  ГОЛОС. Никифоров слушает.


ОЛЬГА. Петр Евстафьевич, Петенька, здравствуй.


ГОЛОС. Привет, радость моя. Очень кстати, позвонила. У меня радостная весть. Нашёл для нас временную жилплощадь.


ОЛЬГА  / разочарованно /. Только временную?


ГОЛОС. Ах, ты, моя нетерпеливая! Разве тебе неизвестно, что нет ничего более постоянного, чем временное?


ОЛЬГА. Теперь буду знать.


ГОЛОС. Ты откуда звонишь?


ОЛЬГА. Из дома.


ГОЛОС. С ума сошла!


ОЛЬГА. На радостях от твоей находки.


ГОЛОС. Ничего не понимаю. Если это шутка, то неуместная.


ОЛЬГА. Успокойся, дорогой, я твою курицу уговорила на театр.


ГОЛОС. Она в театре?


ОЛЬГА. Пока только отправила её в кассу. И сделала так, что на тебя билетов не хватило. Так что вечером...  Сегодня я свободна.


ГОЛОС. Ах ты, моя умница! Всегда найдешь выход даже там, где перекрыты все входы.


ОЛЬГА. Рада, что ты рад, но ещё больше буду рада, если не забудешь о подарке.


ГОЛОС. Я никогда ничего не забываю, не в пример некоторым.


ОЛЬГА. Кто старое помянёт... До вечера!


ГОЛОС. До вечера...


Занавес.


Борис Иоселевич