Бодлер

Деньги кончились. Как всегда неожиданно. Вдруг. Сразу. Все. Не стало их совсем. Впереди уже маячил грустный вечер, полный раздумий о несправедливости жизни и моем непростом к ней отношении. Перспектива остаться без пива, откровенно говоря, не радовала.
Набрал с горем пополам тринадцать рублей сорок три копейки. И все? Все. Сразу в голове промелькнуло содержание таблички, висевшей в больничном коридоре, напротив палаты, в которой я недавно имел неудовольствие провести почти целый месяц – «Выхода нет». Если учесть, что окна самой палаты обращены были на морг, встреча с подобной надписью вдохновения никак не придавала. Итак, тринадцать с полтиной, ну почти. Стало грустно. Неужели – нет? В смысле выхода. В сорок лет надо быть умнее, а я… Не умею обращаться с деньгами. «Умнее», «не умею». Может подойти в качестве рифмы. И тут я...
В самом деле, что иметь со стихов, если их не продавать? Даже Пушкин… Впрочем, он давно умер. Именно продавать! Хотя бы рублей по двадцать пять – тридцать за книгу, и…
На улицу я вышел с пачкой своих нераспроданных сборников. Минут десять думал о том, что необходимо набраться наглости и предложить их прохожим, мирно проплывающим мимо меня. Наконец решился. Парочка лет под шестьдесят показалась весьма дружелюбной и вполне интеллигентной.
– Извините, пожалуйста, можно ограбить вас на тридцать рублей? Вы стихами не интересуетесь?
– Молодой человек, Вы в своем уме? – негодующе ответила дама.
–  Стихи. Отдам недорого. Очень деньги нужны. Купите, не пожалеете. Некоторые хорошие. О любви есть.
– Что Вы себе позволяете! Я сейчас милицию позову!
И она неожиданно для меня действительно закричала на всю улицу: «Милиция!!! Караул!!! Грабят!!!».
Нередко меня подозревают в патологическом невезении. И, признаться, не без основания: милиция была тут как тут…


– Ну что? Колемся? Откуда берешь наркотики?
–  Из Караганды.
– Так. Кто дилер?
– Что?
– Дилер кто, спрашиваю?
– Лохидзе Тимур Родригович.
– Он еще шутит, б..дь.
Удар был не очень сильным, но точным. Я не ожидал такой прыти от щупленького паренька, стоявшего справа от меня. Тепло растеклось по телу, сознание уплыло. Почему-то видел цветы. Много цветов. Очень много.
– Вставай, сука, – как из подземелья раздался голос. – Вставай, пидор. Вставай. Так. Хорошо. Еще вякнешь не по делу…
Я встал. Глаза мои застила пленка, я ничего не видел, и все же не удержался, направил кулак на звук. Потом еще и еще. За мои проколотые за время болезни вены. За «суку». За «пидора». За все. Провел целую серию, пока блюстители порядка, подоспевшие на подмогу товарищу, не выключили меня из игры. 
Камера, куда меня приволокли, показалась… Нет, не показалась. Она и оказалась местом не очень веселым. Болели кисти рук, бок, в голове шумело, запекшаяся кровь стягивала кожу и волосы, разбитая бровь распухла и закрыла левый глаз. А тут еще сосед:
– И за что тебя?
– За стихи, – огрызнулся я.
– Не понял?
– Чего не понять? За стихи. Понял. Иди ты на…
Я редко матерюсь, но тут не выдержал. Однако мой собеседник не обиделся.
– За стихи? Как можно сесть за стихи? Рецепт напишешь?
– Напишу.
– Напиши, напиши. А в рифмах, наверно, «кровь» – «любовь» и все такое?
– Всякое пишу. Извини, я устал.
– Писать или сидеть?
– Просто устал. Извини, мне не до тебя.
И тут ни с того ни с сего мой сокамерник начал читать «Альбатроса» Бодлера. По-французски. А я автоматически, про себя – переводить. Иногда океан раздражает матросов, и они, разъяренные скукой, тогда ловят птиц исполинских – больших альбатросов, что в дороге всегда провожают суда. Их кидают на палубу грубо, бессильных, в клюв дымят табачищем, кривляясь, глумясь. Беззащитны они, исполинские крылья – им помеха в том мире, где царствует мразь. Так и ты, мой поэт, альбатрос ты мой милый? Ты, как ангел, паришь в голубой высоте. Но ходить по земле среди сора и пыли твои сильные крылья мешают тебе.*   
Я был потрясен. Откуда?
– Вы… Вы пишите?
– Нет. Просто люблю поэзию. Наверное, поэтому и не пишу сам.
– А Бодлер как?
– Бодлер никак. Просто, – мой сосед улыбнулся самыми краешками губ. – Когда я работал в Алжире, это была единственная доступная книга.
– А Вас за что?
– Послать тебя? – он лег на нары и после небольшой паузы сказал. – Просто не повезло...

Константина Ефимова, так звали моего товарища по несчастью, выпустили наутро. Я остался в камере совсем один. Будущее вырисовывалось безотрадным, но я не думал об этом: в голове был Бодлер. 

* Перевод автора