Пес

Хозяин и Чужой о чем-то поговорили между собой, затем внимательно стали рассматривать щенков Зуры. Та видела все, но помешать не могла: посадили на цепь. Собака рвалась, грозно скалилась, и если бы могла, то с радостью перегрызла бы горло Чужому, да и Хозяина не пожалела бы. Однако вскоре она успокоилась, поняла, что эти двое не сделают ее щенкам ничего дурного. Чутье не подвело. Двуногие вышли со двора, оставив всех кутят на месте.


Нельзя сказать, что Семен любил собак, но всегда, как когда-то и его отец, держал цепняков. Хозяйству без хорошего сторожа нельзя. А охранять было что. Сад хоть и небольшой, но все на месте: вишенка, яблочки трех сортов, сливка сахарная, во рту тает. По ночам Семен переводил своего четвероногого сторожа на длинную проволоку, чтобы тот мог ходить вдоль забора, контролируя территорию. Шалопаи с городской окраины знали об этом и обходили дом № 3 по Петровской улице стороной. Так что без собаки Семен не мог, а все разговоры про любил-не любил – пустое.   


Почти двенадцать лет Пират верно служил Хозяину, а тут вдруг занемог. Вначале и не понял, что с ним. Слабость, в глазах – словно пленка какая-то, и есть не хочется. Хозяин как-то особенно-внимательно стал посматривать на него. Заметил, наверное: что-то не так. Все обойдется. Все будет хорошо, Хозяин. Еще покажем себя. Но день ото дня становилось все хуже и хуже. Немощь сковала все тело, а потом и волю. Пелена застилала глаза все плотнее, нюх притупился так, что запахи уже боялись подлетать близко. Привычный мир вокруг перестал существовать.   


За столом сидели трое, обедали. Непривычно молча. Тишину прервал вопрос женщины.
– Не жалко было? – тихо спросила она.
– Жалко у пчелки… Конечно, жалко. А что делать? Не мучиться же ему. Хорошо хоть с Иванычем заранее договорился, – ответил мужчина, которому этот вопрос был адресован.
– Ты как чувствовал, – так же тихо продолжала женщина.
– Договориться-то договорился, а с щенком возни будет. Ну да ладно, схожу вечером к Иванычу, – методично работая ложкой, ответил мужчина.
– Пап, а как назовем? Давай Пиратом, – предложила девочка.
– Нет. Пират был один. Больше не будет, – ответил мужчина.
– Может, Куртом? Или Графом, например? – предложила женщина неуверенным тихим голосом.   
– Да вы чего, сдурели что ли? – мужчина остановил движения своей руки и строго посмотрел на женщину. – Курт! Граф! Еще Герцогом назови. Назовем Псом.   
– Как?! – удивленно спросила девочка.
– Пес.
– Семен, да ты что?! – голос женщины окреп, приобретя силу возмущенного восклицания. 
– Ничего. Пес. Назовем его Псом. Самая что ни на есть лучшая кличка для дворовой псины, – стоял на своем мужчина.
– Пес – глупая кличка, – сопротивлялась этому решению девочка. 
– Не глупее других.
– Ну, папа...
– Пес он и есть Пес.
– Семен, ну в самом деле. Как маленький, – вновь подала голос женщина. 
– Все. Я уже все  решил – Пес, – мужчина встал из-за стола, всем своим видом давая понять, что пререкаться с ним бесполезно.
– Дурной, – на выдохе произнесла женщина.   
 

Возле самой калитки незнакомого двора щенок, подросший за три месяца, со злобным рычанием чуть не вцепился в ногу своему новому Хозяину. Тот, однако, не стал наказывать его, а наоборот, подбодрил голосом. Это значило, что-то вроде «иди-иди, не бойся, здесь тебе будет хорошо». И кобелек, чуть робея, вошел.
Когда шли по двору, на ступеньках дома показалось тоненькое двуногое существо с большими глазами на неестественно бледном лице. Таких Пес в своей короткой жизни никогда не видел. У прежнего Хозяина были похожие, но все же другие.
Пса водворили на место, где, судя по еле уловимым запахам, еще недавно жил Другой, дали поесть, поставили миску с водой. И началась для него новая жизнь.
Первое время Пес скучал, лежал на песке, беспокойно вслушиваясь в новые, непривычные звуки, изучал незнакомые запахи. Вскоре освоился и ходил возле своей будки без малейшего смущения, уверенно.
Из всех своих новых Хозяев Пес больше всего полюбил Большеглазую. Видя ее, он каждый раз радостно вилял хвостом, вытягивал вперед передние лапы или же переминался с одной на другую в предвкушении нежности и даже тихонько поскуливал, подзывая ее к себе. В общем, допускал такое, что считалось бы неприличным для будущего цепного пса. Он это понимал, но ничего с собой поделать не мог. Когда же Большеглазая подходила к нему, ложился на песок, закрывал глаза и позволял (только ей одной и никому больше) чесать свой загривок и брюхо. В такие мгновенья Пес испытывал настоящее собачье счастье.


Время летело быстро. Люди не всегда замечают его течение, а для молодого пса, менее года знающего, что такое солнце, трава, назойливые комары, Хозяин и Чужой, перевернулась целая страница жизни. За это время он окреп, точно знал, чего ждут от него, и старался не ударить в грязь мордой, как он, наверняка, выразился бы, если бы умел говорить.


Начался сезон дождей. Дни под шлепанье капель о жестяную крышу будки или косящей мороси тянулись бесконечно скучно. В такие дни Пес грустил, положив морду на лапы, часами смотрел перед собой, бесцельно и бестолково. С некоторого времени Хозяин почти перестал обращать на него внимание, вспоминал только тогда, когда приходило время еды или приближалась ночь.
Но более всего Пес грустил оттого, что не видел теперь Большеглазую. Некоторое время назад ко двору, грозно рыча, подкатило какое-то чудовище. На пороге появился Хозяин с какими-то ящиками в руках. Затем вышла Хозяйка и Большеглазая. Они тоже что-то несли. Пес обеспокоился. Когда все трое направились к чудовищу, не на шутку встревожился, стал лаять, пытаясь остановить их. Но те залезли в чудовище. Оно фыркнуло, двинулось с места и скоро скрылось из виду. Пес лег на песок, положил морду на передние лапы и принялся ждать.
Когда стало темнеть, Хозяин вернулся. Один. Ни Хозяйки, ни Большеглазой с ним не было.
Большеглазая иногда приходила ему во снах. И, просыпаясь, Пес жалел, что Ее нет, а есть только дождь, холодный нудный дождь.


Даже самые безнадежно глупые псы знают наверняка, что все когда-то кончается. Так происходит всегда. Как-то утром все вокруг зарумянилось под лучами восходящего солнца. Капельки ушедшего дождя, повисшие на траве и уцелевших листьях, странно заблестели, заискрились и зазвенели еле уловимо; стало ясно: погода наладилась, ненастье прошло, как со временем проходит самая острая боль. Но, как оказалось позже, это была лишь короткая передышка перед холодами.


Постепенно жизнь Пса стала наполняться новым смыслом. Хозяин, от которого все чаще пахло чем-то не очень хорошим (раньше Пес раза два-три улавливал этот запах и очень хорошо его запомнил, на всякий случай), вечерами что-то бормотал ему, иногда долго. Пес послушно внимал Хозяину, однако, не понимал, что от него хотят, и получал за это обидные тычки. Он терпел: все-таки Хозяин. Но, обидно подзуживая, Хозяин все чаще и чаще бил его. Ошалевший, Пес не знал, как себя вести. Он свирепо рычал, а иногда, оскалившись, бросался на Хозяина, проверяя на длину и прочность цепь. В глазах Пса зажигалась ненависть к двуногому племени за причиненные обиды. В эти мгновения складка на его широком лбу темнела – это был знак, что сейчас он бросится в атаку. И так – каждый раз. Удивительно, но именно тогда Хозяин был доволен Псом. Так Пес научился ненавидеть Двуногих. 


– И чего ты теряешь? Собака у тебя классная, настоящий волкодав.
– Не собака, а Пес.
– Ну черт с ним, Пес, какая разница.
– Пес.
– Ну Пес, Пес. Что ты заладил. Этот пес, он у тебя любого порвет, а ты на этом наваришь.
– Подумать надо.
– Чего тут думать. Эх, дурак. Слушай, а продай его мне, я хорошо заплачу.      
– Я его лучше пристрелю, чем тебе, харя, продам.
– Ну ты чего… ты чего… Я ж как лучше хочу. Такой шанс! Упускать нельзя.
– Подумать надо.
– Ну думай, думай. Только не продумайся. Давай – на посошок, и я пошел.
 

Чужих было много. Двуногие оживленно разговаривали. Псы, оскалив зубы, еле сдерживаемые своими хозяевами, готовы были растерзать друг друга. Пес тоже был готов к этому. Он ненавидел здесь все: и запахи, и всех Чужих, и незнакомую территорию. Он готов был перегрызть горло любому.
Ждать долго не пришлось. Впустили в загон. И другой пес, оказавшийся там же, набросился первым. Схватка была недолгой. После нескольких выпадов Пес вонзился клыками в шею Другого. Запах крови опьянил, заставляя Пса вгрызаться все глубже. Другой беспомощно хрипел и уже начал откровенно скулить. Пес совсем потерял контроль над собой и пришел в себя только тогда, когда Хозяин сумел оттащить того от поверженного.      
    
   
Время шло своим чередом, просачивалось сквозь небеса и уходило в песок. Раны от постоянных драк быстро заживали. Но все вокруг, меняясь в мелочах, в целом оставалось неизменным. Снег сошел, вновь все зазеленело, а затем увяло. А дальше – счет превращениям был потерян.


Однажды, когда было уже тепло, но комаров еще не было, Пес увидел, как к дому подъехала тарахтелка. Неясное предчувствие заставило Пса внимательно посмотреть, что же дальше. Из тарахтелки вышли Чужая с Большими Глазами и Хозяин. Чужая с Большими Глазами открыла калитку, вошла во двор, как к себе домой, и, крикнув что-то Псу, стала приближаться к нему, громко называя его «Песа». От такой наглости Пес застыл на месте. Он понимал, что к нему обращаются непривычным для его собачьего уха тоном, и совсем растерялся. Давно забытое чувство на мгновение шевельнулось в нем, и желание вильнуть хвостом (просто взять и вильнуть, что может быть проще?) чуть было не одержало над ним верх. Но он так прочно забыл свою прежнюю жизнь, что не сделал этой глупости. В тот самый миг в проеме калитки показалась фигура Хозяина с коробками в руках, и Пес, поборов, наконец, свое бездействие и нерешительность, бросился на Чужую с Большими Глазами и передними лапами вполсилы ударил ее в грудь. Этого оказалось достаточно. Чужая упала, а Пес вновь застыл на месте. Он вдруг понял, что совершил какую-то страшную ошибку, исправить которую уже невозможно, как бы он того ни желал. Они смотрели в глаза друг друга, Зверь и Человек, оба испуганные. Воспоминания медленно возвращались к Псу. Казалось, вся жизнь в эти мгновения проплыла перед его глазами. И, когда подбежавший Хозяин опустил на его спину жердину, затем еще и еще, не бросился на обидчика, а лишь взглянул на него грозно, застонал от боли и, поджав хвост, поплелся в свою будку.
Остаток дня Пес безвылазно сидел в будке. Ему было больно. И больше всего не от побоев, горевших ссадинами на спине, а оттого, что он, такой большой, могучий, обидел слабое существо из своих снов. Только теперь, слишком поздно, он вспомнил это. Ему было больно оттого, что он, в сущности, глупый, безмозглый пес, не знающий ничего, кроме злобы и ненависти.
В груди Пса растеклось что-то теплое, совершенно незнакомое ему до сих пор. Это что-то не позволяло успокоиться и забыть свое падение. Оно обволакивало, и он снова и снова, тихо поскуливая, клял себя, клял свою собачью жизнь, свою данную природой силу. Глаза Пса затуманились, почему-то стали влажными, и теплые капли, просочившиеся из них, проделывали свой путь по жесткой шерсти морды .