Мечта

Почти год лелеял Панов мечту пойти в бассейн. Поплавать, как в золотые свои времена. Может быть, даже совершать такие походы систематически. А почему бы и нет? Форму нужно поддерживать. В сорок это более чем необходимо. Многие мужчины его возраста начинают страдать от разных недугов, да и просто стареют на глазах. А он, Александр Иванович – для коллег по работе, Саша – для супруги Людмилы, Шурик – для Лерочки, его неожиданно случившейся молоденькой подружки, быть старым не то, чтобы побаивался… Нет, положа руку на сердце все же побаивался. И крепко.   
Панов трезво оценивал свои физические данные и понимал, что уже, конечно, не тот, что раньше. Десяток, а то и полтора, лишних кг, мышцы забыли, что такое силовая нагрузка, и неявно просматривались под слоем жирка. И на шестой этаж давно – только на лифте, а не как раньше – почти бегом, на одном дыхании. Но, с другой стороны, ведь не мальчик же.  В общем, работать есть над чем, и работать необходимо начинать уже сейчас, а то, пожалуй, лет через пять-шесть уже поздновато будет. Так что – в бассейн. И больше не откладывать.
Однако одной решимости, как нередко случается, мало. Работа со всеми из нее вытекающими, какие-то домашние дела, суета и, как следствие, – усталость и некоторое опустошение. Да и обычная человеческая лень способна перечеркнуть все самые лучшие начинания. Так было и с мечтой Александра Ивановича.   
Время от времени мысли о плавании по дорожке  бассейна проявлялись с новой силой, и тогда Панов ругал себя за бесхарактерность, слабоволие, за то, что сам он определял как «бесцельность», имея в виду целый комплекс своих черт, отнюдь не помогавших на жизненном пути.
В солнечный с легким морозцем первый день весны Панов ушел с работы на час раньше обычного. Нужно было взять  в кожвендиспансере справку, необходимую для посещения бассейна. Минут пятнадцать он блуждал среди корпусов старой больницы, разбросанных без всякой видимой логики, пока наконец не нашел нужный – небольшое обветшалое здание в два этажа, сложенное из красного кирпича. Прочтя вывеску и удостоверившись, что именно – сюда, Панов открыл массивную металлическую дверь, вошел внутрь и поднялся на второй этаж, следуя указателю, бумажному листу с нарисованной на нем стрелкой, прикрепленному с помощью скотча к свежевыкрашенной желтой стене.
В длинном коридоре диспансера витал еще не выветрившийся запах краски. На стульях, расставленных вдоль стен, – немногочисленные посетители, на самих стенах – плакаты, предупреждающие о последствиях неосмотрительности в половой близости, необходимости профилактики сифилиса и других «неприятных» болезней, рядом – поздравления сотрудникам учреждения, родившимся в марте. Наконец – окно регистратуры, где и подсказали номер нужного кабинета.
Вся процедура заняла несколько минут – снимите носки; так, хорошо, покажите руки – все, как лет тридцать назад, когда Саша Панов с другими ребятами из класса записался в только что открывшийся бассейн с неоригинальным названием «Нептун».
Закончив со справкой, Александр Иванович, довольный, что наконец-таки дело  сдвинулось с мертвой точки, вышел из корпуса и двинулся по направлению к дому. На полпути он услышал позади себя:
– Сашка!
Панов, не совсем уверенный, что кричат ему, продолжал идти.
– Панов!
Александр Иванович остановился, оглянулся и увидел радостно приближающегося к нему Виктора Веревкина, бывшего одноклассника.
– Привет, Сашка! А я думаю: ты или не ты? – почти прокричал Веревкин, протянув руку для приветствия. – Сколько лет, сколько зим!
– Привет, – стараясь попасть в одну волну с Веревкиным, ответил Панов. – Как сам?
– Да я нормально. Сколько же мы не виделись? – Виктор прикидывал в уме.
– Лет десять, наверное, – не совсем уверенно подсказал Панов.
– Куда там десять! Больше. Подожди, подожди-ка. Последний раз – на десятилетии выпуска.
– Наверное.
– Не наверное, а точно. На десятилетии. Тогда еще Колька Бузыкин напился, помнишь? Значит… Ничего себе – тринадцать лет, – Витька слегка присвистнул и протянул. – Да-а!
– Тринадцать, –  согласился Панов. – Летит время.
– Не летит, а мчится на всех парусах. Жаль, кстати, что не было тебя на двадцатилетии. Мишка из Мурманска приезжал. Светка. Помнишь Светку?
С годами Веревкин не растерял своей неуемной энергии и мальчишеского задора. И манера его разговора тоже ничуть не изменилась. 
– Конечно, помню.
– «Конечно», – добродушно передразнил его Виктор. – Еще бы тебе забыть! Она сейчас в Испании живет. Бизнесвумен. Между прочим, тобой интересовалась. Спрашивала, где, мол, наш интересный робкий паренек. – Веревкин вдруг посерьезнел. – Ты слышал про Олега Вишневского?
– Нет, а что случилось?
– Погиб. Скоро как год. Шагнул с седьмого этажа. Две девчонки остались, мать еще жива.
Панов вспомнил добродушное веснушчатое лицо Олега. Отзывчивый был парень, рукастый, вечно мастерил что-то в сарайчике. Когда-то они жили по соседству. А на соседней улице – Игорь, Андрей, Ленка, Валентина. Это уже потом жизнь разбросала…
– Ты, кстати, телефон бы мне свой дал, а то с тобой вообще связи нет, – прервал его мысли Виктор.
Панов послушно продиктовал приятелю свой номер.
– Все записано, – торжественно произнес Виктор. – Сейчас я наберу, и у тебя высветится мой. А ты-то чем занимаешься?
Раздался сигнал телефона, и Панов, вынув его из кармана куртки, посмотрел на дисплей.
– В конце три семерки?
– Да.
– Сохрани, это – мой. Так ты чем занимаешься? 
– Работаю. В лаборатории на заводе, – буднично ответил Панов и зачем-то добавил. – Вот в бассейн хожу, форму поддерживаю.
– Молодец. А я вот все – никак. Мы с Машкой и детьми все больше – на лыжах.
– С Селезневой?
– С Селезневой, – передразнил Панова Виктор. – С Веревкиной.
– Ну, я имел в виду…
– Погоди, – оборвал его Виктор. – Я сейчас спешу очень. Давай как-нибудь встретимся. Посидим, поговорим, – он достал из внутреннего кармана визитку и протянул ее Панову. – Вот здесь – все мои координаты. Звони в любое время дня и ночи. Буду рад. И Машка – тоже. Селезнева. – Веревкин широко улыбнулся. – Ну все, я побежал.
– Позвоню, – пообещал Панов.
– Не пропадай. У меня за городом – домик. Культурная программа – за мной. Чай, кофе, что покрепче. Короче, звони. Все, пока.
– Пока. Рад был тебя видеть.
Они пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой. Всю оставшуюся часть пути Панов думал, о неожиданной встрече, о том, что Веревкин действительно был рад ему. А что, и в самом деле неплохо было бы встречаться со школьными приятелями чаще. Нужно, черт подери, выкарабкиваться из болота будней.
На следующее утро весь путь до завода Панов проделал пешком. Настроение, подпитываемое ярким, режущим глаза весенним солнцем, было самое наилучшее. Запахи весны, еще неявные вчера, наполнили собою воздух. Александр Иванович чувствовал необыкновенную легкость в движениях и мыслях. В нем было столько энергии, что, казалось, стоило только ему разбежаться, он мог бы запросто оторваться от земли и воспарить.
– Здравствуйте, Людмила Михайловна. А я сегодня – пешком. Погода изумительная.
Людмила Михайловна Баринова, старейший работник отдела, бывшая в свое время наставницей Панова, тогда выпускника института, никогда не изменяла своей многолетней привычке приходить на работу раньше других. 
– Здравствуйте, здравствуйте, Александр Иванович. Пешком, это правильно. Прогулки на свежем воздухе полезны, особенно при нашей с Вами сидячей работе. Дефицит движения, понимаете ли, необходимо восполнять. Я тоже люблю – пешком. Пока иду, думаю о многом. Люблю, например, стихи читать.
– Стихи?
– Да, именно стихи. Не вслух, разумеется. Кстати, хороший тренинг для памяти. В моем возрасте особенно.
– Ну, про возраст Вы, Людмила Михайловна, совершенно напрасно.
Панов не кривил душой: Баринова, в ее семьдесят два, оставалась энергичной, выглядела всегда подтянутой и уж никак не претендовала на свой возраст.
– Да чего уж там, перестаньте, – Людмила Михайловна, кокетливо улыбнувшись, слегка махнула рукой.               
               
         
         Перед самым обеденным перерывом Панов зашел в один из отсеков отдела, где трудились две миловидные дамы – Верочка и Надежда Алексеевна. Из разговоров Александр Иванович знал: обе ходят в бассейн на протяжении уже довольно долгого времени, а значит, подумал Панов, могут подсказать, как и что.
– Здравствуйте, девушки, – полуигриво произнес Панов, открывая дверь.
Собственно на месте была только одна «девушка», пятидесятичетырехлетняя Надежда Алексеевна Хмельницкая, ответившая входящему Панову улыбкой:
– Здравствуйте, Александр Иванович.   
Панов опустился на свободный стул рядом с Хмельницкой, сделал загадочное лицо и нарочито театрально произнес:
– Я пришел к Вам просить помощи в одном о-оччень важном деле.
– Вас внимательно слушаю, Александр Иванович. Говорите, – в такт Панову ответила Надежда Алексеевна, расплывшись в улыбке.    
Контакт был налажен, и уже без всякой наигранности Панов продолжил:
– Я, Надежда Алексеевна, в бассейн собрался. Хотел вот с Вами посоветоваться, в какой – лучше. Это раз. И на какой сеанс предпочтительнее, чтобы народу – поменьше. Это два.
Хмельницкая со знанием дела начала:
– Лучше, конечно, в новый Дворец спорта.
– Тот, что на Коммунаров?
– Да, в «Ритм». Мы с Верочкой ходим туда. Уже давно. Раньше в «Нептун» ходили, но там похуже. Можно, конечно, и на Текстильщики доехать. Там, вроде бы, тоже хороший бассейн. Но точно сказать не берусь.
– Нет, мне в Текстильщики добираться неудобно. Удобнее – в «Ритм»: не так далеко от моего дома – автобусная остановка. 75-й номер ведь – туда? 
– Да, семьдесят пятый тоже сгодится. И останавливается около входа во дворец. В «Ритме» очень хороший бассейн. Часов в шесть-семь вечера ходить не стоит: народу много. Лучше или до пяти, или после восьми. А в принципе не угадаешь. На прошлой неделе в пять почти никого не было.
– Каждый час сеанс?
– Да, как и везде. С собой обязательно – шапочку. Сланцы, ну и все необходимое для душа. Очки возьмите.
– Очки?
– Для плавания.
– Понял.
– Возьмите обязательно. И знаете что: в пятницу тоже народу много.
– Я в четверг собрался.
– В четверг – в самый раз. Да, и вот еще, если опоздаете, приедете, например, не ровно в пять, а минут пятнадцать шестого, не ждите: разрешают заходить. Время плавания вы сами контролируете. Там так принято.
– Надо же, как интересно, – Панов поднялся со стула. – Спасибо за консультацию, Надежда Алексеевна. Может быть, встретимся в одном заплыве, – Панов улыбнулся и поймал улыбку в ответ.


Вызов на третий этаж, к начальству, не был неожиданностью, однако Панов научился воспринимать такие вещи с некоторой долей настороженности.
– А, Александр Иванович, дорогой. Проходи, проходи, – Сергей Владимирович Никоненков, которого за густые сросшиеся брови сотрудники за глаза называли Брежневым, оторвался от бумаг и рукой показал, куда именно сесть вошедшему. – Присаживайся. Я сейчас.
Панов послушно пересек неширокий длинный кабинет, посередине которого конструкция из двух столов образовывала букву «Т», и, выдвинув один из стульев, сел.
Еще пару минут Никоненков внимательно читал бумаги, затем надписал резолюцию на одной из них, наконец, отодвинул всю стопку в сторону, снял очки и положил их перед собой.
– Знаешь, дорогой, зачем позвал? – испытующе спросил он Панова.
– Насчет «Тарелки»? Немного выбились из графика, но, нагоним, в  срок уложимся.
– Да знаю, знаю, что нагоните. Нисколько даже не сомневаюсь в этом. Пока завлаб в больнице был, ты с его работой справлялся хорошо. Завтра Андрей Андреевич выходит. Вот я и подумал на досуге, – Никоненков помолчал немного. – Короче, есть возможность отправить тебя на хорошую стажировку. Ты человек молодой, работник перспективный. Да и для нашей конторы – не чужой. Взрос, можно сказать, на глазах. Каким был и каким стал. Орел, не иначе, – Никоненков вновь взял паузу и затем, тоном, лишенным всякого пафоса, закончил. – Так вот, возвращаясь к стажировке: две недели в Японии, и все такое. Посмотришь, как работают успешные капиталисты, переймешь нужный опыт. А главное – результат. Результат должен быть обязательно. Понял меня?
– Понял. А как же?..
– С генеральным я твою кандидатуру согласовал, так что вопрос решенный. В этот четверг к буржуинам и отправишься. А на проекте замену тебе найдем. Нужно в будущее глядеть, в завтрашний день, понимаешь. Так что, дорогой, сейчас – к кадровику. Он тебе поподробнее объяснит, как и что. Давай, действуй. Все оформишь, зайдешь ко мне, получишь небольшое задание личного плана. Ну чего сидишь? Иди уже.
Ошарашенный новостями, Панов вышел из кабинета, тихо прикрыл за собой дверь и остался стоять, прислонившись к стене спиной. Стоял он, глубоко погруженный в себя. Сквозь жалюзи окна просачивался яркий день, и Панов вдруг представил себя плывущим по бликующей от солнечных лучей дорожке бассейна. Равномерный гребок с поворотом головы, чтобы вдохнуть необходимую порцию воздуха. Раз-два, раз…
– Что-нибудь случилось, Александр Иванович? – поинтересовалась Луиза Павловна, секретарь Никоненкова.
Панов посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
– Александр Иванович, да что с Вами? – вновь спросила его не на шутку обеспокоенная секретарша.
– А? Нет. Нет, ничего. Спасибо, – и, развернувшись, Панов решительно открыл дверь в кабинет Никоненкова и вошел.
Сергей Владимирович, погруженный в чтение, посмотрел на него поверх очков:
– Что, дорогой, забыл что-нибудь?
Панов уверенно подошел к столу начальника.
– Сергей Владимирович, я не могу никуда лететь.
– Что значит, не могу? – непонимающе спросил Никоненков.
– Я не могу лететь в Японию в четверг. Ни при каких обстоятельствах.   


День Первого Посещения Бассейна начался не совсем так, как хотел этого Панов. С утра не заладилось на работе, и настроение было изрядно подпорчено. Уйти сразу же после обеда, как планировал Александр Иванович, не получилось: приехали представители заказчика, и общение с ними затянулось. Благо, что в срочной командировке был Никоненков, любитель затяжных разговоров.
Без пятнадцати пять Панов вылетел из проходной, поймал такси и помчался домой. Еще через пятнадцать минут он был в своей квартире, быстро переоделся, схватил загодя приготовленную спортивную сумку и выскочил на улицу. Уже подходя к автобусной остановке, Александр Иванович вдруг спросил себя: «А полотенце? Взял ли?» – и сам же ответил на него: «Не припомню, чтобы клал». Он остановился, расстегнул сумку. И точно, полотенца в ней не оказалось. Александр Иванович чертыхнулся и, раздраженный, повернул назад. Дома он нашел злополучное полотенце, лежавшее на тумбочке в спальне, немного успокоился и вызвал такси. Пока ожидал звонка оператора, сидя на пуфе, начал просматривать вчерашнюю газету. Пролистывая ее, он с некоторой иронией мысленно назвал себя недотепой и подумал о том, что все на самом деле – нормально и он, что ни говори, молодец. А все трудности и препятствия сегодняшнего четверга на поверку – суета и мелочь. Так и нужно действовать по жизни, а то работа, работа. О себе нельзя забывать и…
Раздался телефонный звонок, и женский голос в трубке с дежурной интонацией сообщил: «Выходите, такси у подъезда».
Поблагодарив оператора, Панов повесил трубку, закинул на плечо сумку и, прежде чем выйти из квартиры, осмотрел свое отражение в зеркале.


Желающих поплавать в этот час было немного, с десяток человек на шесть дорожек бассейна. Чаша притягивала своим необыкновенно голубым цветом и прозрачностью. Сочащаяся со светильников иллюминация создавала в воздухе ощущение необыкновенной чистоты.
Панов снял сланцы, приладил очки и не торопясь стал спускаться по ступенькам в воду, приятно обволакивающую тело. Наконец, оттолкнувшись, он поплыл. «Свершилось! – мысленно воскликнул он и с улыбкой добавил. – Сбылась мечта идиота».
После нескольких энергичных гребков он поднырнул под трос и оказался на дорожке, по которой неспешно курсировала пожилая женщина. «Не помешает», – подумал Панов и не спеша пошел брассом. Он наслаждался скольжением в воде, комфортной ее температурой. Хлоркой тоже не пахло, как в те времена, когда он, будучи школьником, посещал секцию плавания. Научились хоть чему-то.
Александр Иванович плыл небыстро и почти безостановочно. Надоедал брасс – переходил на кроль. Он поймал оптимальный для себя ритм, греб размеренно, ровно, без суеты. Каждый раз, погружая лицо в воду, Панов видел нечеткие блики от проникающего сквозь толщу воды света. Голубой кафель дна отражал его, и это как-то по-особенному взволновало Александра Ивановича. Но еще более взволновало его то, что при очередном гребке он почувствовал, будто бы руки покрылись чешуйками, делающими скольжение в воде более быстрым, естественным и приятным. Он был по-настоящему счастлив в эти сорок минут.


Вечером Панов почувствовал себя нехорошо. Вначале – слабость. Ее, утяжелившую все тело, Александр Иванович вначале списал на усталость от непривычной физической нагрузки. Затем, по настоянию Людмилы все же измерив температуру, был немало удивлен – 38.      
– Это все твое купание, – ворчала жена. – Наверное, вышел на улицу разгоряченный. И вот.
– О чем ты, Люда? На улице – весна. И потом, я что маленький ребенок что ли?
– На-ка, выпей лекарство, маленький ребенок, – Людмила протянула Александру Ивановичу блюдце с двумя таблетками и стакан воды. 
Вскоре стало ясно, что заболел Панов не на шутку. Всю ночь он не спал, впадал в какое-то забытье. Температура не хотела спадать. Чтобы хоть как-то облегчить свои страдания и побороть огонь внутри, Панов пил морс, в большом количестве приготовленный женой. Под утро начался самый настоящий жар, перешедший затем в озноб. Дрожа под двумя теплыми одеялами, Александр Иванович никак не мог согреться и, лишь когда температура стабилизировалась на отметке 38, наконец-то успокоился и заснул.
Ему снился пустынный морской пляж, окаймленный с обеих сторон скалами. Панов, совсем еще юноша, что-то рассказывает своей матери, лежащей на песке рядом с ним. Что именно, не слышно, потому что легкая музыка заглушает голоса. Она исходит откуда-то сверху и заполняет собой все пространство, как будто театральный зал. Мать слушает юношу и время от времени слегка кивает головой. Когда Саша заканчивает свой рассказ, лицо матери становится тревожным. Женщина пытается схватить сына за руку, но тот одергивает ее. Женщина встает с лежака, вслед за ней – и ее сын. Они неотрывно смотрят друг на друга молча. Легкая мелодия сменяется напряженной, с каждой секундой она становится все громче. Но главное не это: руки и тело юноши начинают покрываться чешуйками. За ушами прорезаются жабры. Женщина в ужасе закрывает свое лицо ладонями, в то время как ее сын, все тело которого начинает блестеть на солнце золотом, разворачивается и идет по направлению к морю. Музыка так громка, что режет уши. Рыдающая женщина опускается на колени и, обхватив голову руками, начинает раскачиваться вправо-влево. Юноша уже по пояс в воде. Он останавливается и оборачивается на мать. Но теперь его лицо – это лицо сорокалетнего мужчины. Музыка невыносима, она причиняет физическую боль. Раскачивающаяся женщина не видит, как ее сын останавливается, чтобы оглянуться, а потом исчезает, погрузившись в воду.      
 

Через три недели, полностью восстановившись после скосившего его гриппа, Александр Иванович вновь отправился в бассейн. Была суббота, и Панов решил, что правильнее будет поплавать утром. Как он и предполагал, народу было мало.
Проплавав двадцать минут из отведенного времени, Александр Иванович обнаружил у себя внезапно проснувшийся дух соревновательности. По соседней дорожке, практически не останавливаясь, плавал мужчина приблизительно его, Панова, возраста. Александр Иванович включился в игру, которую тут же придумал сам для себя. Он, как и его визави, до конца сеанса больше не останавливался у бортиков, старался не отставать от соседа-марафонца. С удовлетворением Панов сознавал, что еще ого-го, потянет, и если нужно будет, то вообще…
Наконец, сосед, время которого закончилось, направился к лестнице, на выход. Александр Иванович проплыл еще пятьдесят метров, словно совершая круг почета. Он чувствовал себя победителем. Настроение было великолепное.      


Жизнь Панова менялась. И явно – в лучшую сторону. Так, по крайней мере, считал он сам. На работе уже никто не вспоминал его неожиданный отказ от заманчивого предложения о стажировке. Появившиеся слухи, что, дескать, своей строптивостью Александр Иванович перечеркнул себе все возможности карьерного роста, его мало интересовали. Он был увлечен иным, и увлечен серьезно. С недавнего времени Панов стал ходить в бассейн три, а то и четыре раза в неделю, по утрам делал зарядку и даже перестал выпивать. Вообще.
Он заметно похудел, сделавшись стройнее и как будто выше, и вместе с килограммами, словно сбросил несколько лет.
– Уморит тебя твой бассейн, – в шутку говорила Людмила, наблюдая, как ее благоверный отжимается от пола.
– Ничего ты не понимаешь, – отвечал ей Панов, закончив очередное упражнение. – Вот лучше бы хоть разочек сходила со мной. Встряхнулась. И вообще…
Панов осекся и замолчал, не желая развивать эту тему дальше. Для себя он давно уже решил, что, если уж ходить плавать, так одному, без балласта, не отвлекаясь ни на кого.
– А такой я тебе уже не гожусь? – на этот раз Людмила обратилась к нему совершенно серьезно, с долей обиды.
– Глупышка. Конечно, годишься, – попытался снять возникшее напряжение Панов.
Людмила не могла толком объяснить себе, почему поведение мужа в последнее время ее настораживает. В ее душе то и дело просыпалось нехорошее чувство. «Возможно, – думала она, – это и есть ревность».
Лерочка же над Пановым подтрунивала.
– Посмотри, посмотри, как мышцы на плече повылазили.
– Где, где? – подыгрывал ей Александр Иванович.
– Да вот.
– Да где же? Где?
– Да вот здесь. Ух ты! Шварцнегер.         


Теперь Панову стало малоинтересно плавать просто так. Он ставил перед собой конкретные задачи и старался выполнить их. Вначале его заинтересовал вопрос, какое расстояние он проплывает в своем обычном темпе за отведенное на сеанс время. Правда, считать оказалось достаточно муторно и мешало полностью расслабиться. Итого – сорок шесть бассейнов. Сорок шесть на двадцать пять. Получилось более километра, точнее – один километр сто пятьдесят метров. Всего-то.
На самом деле Александр Иванович не знал, как оценить полученный результат: не с чем было сравнить. Но теперь появилась точка отсчета – сорок шесть бассейнов. Своеобразный рекорд, который нужно стремиться побить.
Панов сделал это через день. Теперь рекорд округлился и стал равен пятидесяти. Значительно лучше, да и число более приятное, чем сорок шесть. Вроде бы пустячок, но как-то вот… И вообще хорошо, когда все идет по нарастающей.
Игра всерьез увлекла Александра Ивановича. За пятьюдесятью последовали пятьдесят шесть, затем вышел прокольчик – всего пятьдесят два. Зато через два дня – сразу же шестьдесят. Приходилось очень стараться, чтобы достойно участвовать в этой гонке с самим собою. Никто из других посетителей, даже умелые пловцы, Александра Ивановича не интересовал. Только он сам. И еще числа – пятьдесят, пятьдесят шесть, пятьдесят два, шестьдесят… Наконец, некоторое время назад ему покорилось шестьдесят восемь. Шестьдесят восемь! Километр семьсот! До гроссмейстерского рубежа – его Панов определил в семьдесят «бассейнов» –  оставалось совсем чуть-чуть.
Александр Иванович был счастлив, словно ребенок. Людмила не понимала, чему радуется ее супруг, пока тот не поделился с ней. 
– Саша, ты поаккуратнее с нагрузками. Я тебе как врач говорю.
– Доктор ты мой дорогой. Милый мой доктор. Да я еще ого-го! Еще потренируюсь и на чемпионат мира махну. Покажу нашим звездам спорта, как надо биться за медали, – Панов привлек к себе жену и нежно поцеловал ее.

В пятницу тринадцатого день обещал быть особым, но это никак не было связано с мистикой: именно сегодня Александр Иванович запланировал очередной рекордный заплыв – семьдесят. Панов чувствовал в себе силы и нестерпимое желание покорить этот заманчивый рубеж.
Утром все, как обычно, – зарядка, душ, легкий завтрак, пешая прогулка до работы.
Никоненков вызвал его к себе перед самым обедом. Предчувствие чего-то нехорошего отчетливо зашевелилось в груди Панова.
– Вызывали, Сергей Владимирович?
– А, это ты. Вызывал, – Никоненков снял очки, дав понять, что разговор начнется сразу же. – Проходи, дорогой, присаживайся, – он по привычке указал, куда именно следует сесть вошедшему.
Панов прошел и сел.
– Разговор у меня к тебе, Александр Иванович. Неприятный, понимаешь.
– Что-то случилось, Сергей Владимирович? – настороженно спросил Панов, почувствовав, как в груди вновь что-то отозвалось.
– Случилось, дорогой, случилось. Нехорошо случилось. Проект наш закрывают. «Тарелку». Вернее, уже закрыли. Вот что случилось. Час назад принято решение. Генеральный подписал приказ. Так что сворачивай дела. Вот так.
Было заметно, что слова давались Никоненкову с трудом. Кто-кто, а он полностью отдавал себе отчет в том, какие последствия повлечет за собой закрытие проекта, казавшегося перспективным.
– Как сворачивай? Мы же почти…
Никоненков вспыхнул, резко прервав Панова:
– Ты мне здесь такие вопросы не задавай. «Как»? Так. Думаешь, я прыгаю от радости? Да мне это как нож – в сердце. Я сам не понимаю, что происходит. А ты – «как?» – лицо Никоненкова горело, но эмоции стали спадать. – Так что иди, дорогой. Сворачивайте работу. В понедельник в девять – совещание у генерального. Думаю, ничего хорошего ждать не стоит. Иди, дорогой. Андрею Андреевичу пока не звони, я сам сообщу. А ты проведи оперативку, разъясни людям ситуацию. Сегодняшний день для вас объявляю сокращенным. Отпусти всех своих в пятнадцать часов. Все. Иди.
Опустошенный, Александр Иванович вышел из кабинета.

– Ты представляешь, они закрыли проект. Это же катастрофа. Столько усилий, и все прахом, – Александр Иванович еле сдерживал себя.
– Ну, успокойся, Шурик. Успокойся. Мой любимый, – ворковала Лерочка, гладя Панова по голове. – Все наладится, вот увидишь. Поцелуй лучше меня, я так соскучилась за эти дни.

Нырнув с тумбочки, Александр Иванович пошел брассом. Таков был план на предстоящий заплыв: начать нужно именно с брасса, после двадцати бассейнов, перейти на кроль, через четыре бассейна – вновь на брасс, затем цикл повторить.
Панов решил, что сегодня он просто обязан покорить новую высоту. Его новый рекорд будет ответом всем чемберленам на свете. Только сейчас он перестал думать о работе и сосредоточился на заплыве. Десять бассейнов. Он посмотрел на часы, висевшие на стене. По его расчетам выбранный темп был оптимальный, но все равно нужно поднажать, проплыть несколько отрезков быстрее обычного. И Панов, отойдя от намеченного, перешел на кроль. А еще через шесть бассейнов – вновь на брасс. Скорость была приличная. Двадцать пять. Немного сбилось дыхание. Двадцать шесть. Нельзя сбрасывать темп. Еще два – и на кроль. Сделав так, Панов вновь посмотрел на часы. Вроде бы, все как надо… Сорок он встретил кролем. Пятьдесят. Шестьдесят. Времени еще оставалось достаточно. Будет семьдесят, а возможно, даже больше. Надо поднажать. Вперед. Вперед. Ставить рекорд, так ставить. А то привык все – вполовину: и работа, и семья, и друзья. Все. Черт бы подрал эту работу. Снова – кроль. Повернув голову во время очередного взмаха, Панов отчетливо увидел, что рука будто бы не его: она ярко отливала золотом. Ага, вот оно. Шестьдесят восемь. Время таяло. Александр Иванович устал. Он почувствовал это еще на предыдущей «круглой» отметке. Еще немного. Терпеть. Сжать зубы, дышать спокойнее и – скорость. Семьдесят. Все. Все? Нет. Не все. Вперед. Не останавливаться. Получите. Семьдесят два. Получите. И – финишный рывок. На последних пятидесяти метрах Панов ускорился, как мог. Семьдесят четыре. Вот теперь все. Бешено колотившееся  сердце готово было выскочить из груди. Фу. Семьдесят четыре. Сколько в метраже? Километр восемьсот пятьдесят. Чуть-чуть до двух не дотянул. Я сделал это. Сделал. Сил у Александра Ивановича не осталось совсем. Я смог. Все – на выход.
Панов поднырнул под трос дорожки, решив оставшийся до ступеней путь проделать под водой. Выставив впереди руки, он поплыл по-дельфиньи. С каждым сантиметром его движения становились естественнее и изящнее. В тело, вытянувшееся в струну, возвращалась легкость, место истраченных сил с удивительной быстротой занимали новые, неизвестно откуда взявшиеся.  Они словно проникали в Панова  вместе с голубизной кафеля, вливавшейся в глаза. Александр Иванович чувствовал свое преображение: весь он покрылся крупной золотистой чешуей, ноги срослись и образовали огромный хвост, плавно, как у рыбы, совершающий равномерные движения. Александру Ивановичу казалось, что он видит себя со стороны, каждый участок своего нового тела, каждый его штрих. Воздух, набранный в легкие перед погружением, закончился, но это обстоятельство ничуть не мешало находиться под водой: Панов приобрел способность дышать по-рыбьи, и теперь всплывать не было необходимости.    
Он не удивился ни своему чудесному превращению, ни тому, что стена чаши бассейна, прямо перед ним, начала бесшумно разъезжаться в стороны, словно ворота. За ней открывалась водная вселенная, необъятный простор без километров и времени, без людей и их ненужных проблем, без рекордов и обязательств. Этот простор ждал Панова, манил к себе, звал стать его частью.
Там, где заканчивался кафель и начинался зовущий неизвестный огромный мир, Александр Иванович, обновленный и сильный, остановился и оглянулся, будто кто-то позвал его, а затем,  радостный, устремился вперед, чтобы через мгновение раствориться в голубой стихии.