Купальские сказки

К поездке в Ермолаевку меня подтолкнуло письмо давнего моего приятеля еще по годам студенческой молодости Петра Ермолаева. В письме он сообщал, что наслышан о моем интересе к сбору этнографического материала, о работе над книгой. «Моя малая родина, - писал Петр, - удивительный, самобытный край, где до сей поры живут по заветам стариков. Приезжай в имение родителей. Расположенное в шестидесяти верстах от уездного города, оно сохранило вековой уклад хозяйствования, не подпорченный современными изысками. У нас ты, мой друг, не просто сможешь собрать интересный материал, но и отдохнуть вдали от суетливого города.  Родители мои живут совершенно натуралистично, по-крестьянски, среди первобытных суеверий и предрассудков. Батюшка самолично руководит всеми земледельческими хлопотами, а матушка все лето готовит бесчисленные припасы, которые большей частью пропадают из-за малого количества едоков. Живут они очень уединенно и будут рады тебе в качестве гостя. Наслышан я, что тебя в большей мере интересуют народные сказки, так вот,  в близлежащей деревеньке проживает известный на всю округу старый Степан, изумительный рассказчик народных легенд. В его арсенале, ты не поверишь, есть целый цикл исторических сказок, явления редкого. Минувшим летом, к примеру, довелось мне услышать сказ о том, почему Наполеон пошел войной на Россию. Любопытнейшее народное толкование. К сожалению, дела лишают меня возможности составить тебе компанию, но родители примут тебя как сына», - написал мне Петруша.  Признаться, я решился на путешествие ради этой самой сказки о Наполеоне.   


Имение Ермолаевка находилось в совершеннейшем российском захолустье, огороженном бескрайними полями и редкими лесами с прожилками слабо езженых  дорог. Коляска, присланная за мной к станции, скрипела и стонала, заглушая расспросы возницы. Я с интересом осматривал деревушки, мимо которых мы проезжали, добротные избы с копнами соломы на крышах, ладные заборы и хозяйственные постройки говорили о состоятельности местных крестьян.

Афанасий Егорович и Марфа Кузьминична, простодушные хозяева Ермолаевки, встречали меня на парадном крыльце, к которому, с некоторым шиком, подкатила наша коляска.

- Вы, милостивый государь, Алексей Максимович, будьте снисходительны. Богатство это пришло к нам в зрелых годах, посему люди мы темные. Детишек вот всех обучили, в люди вывели, а самим уж поздно переучиваться. Люди мы простые, без изысков, но вам очень рады, - говорил Афанасий Егорович, подливая мне «на пробу» из нового графинчика, - пробуйте, пробуйте, это вишневая. Марфа Кузьминична – большая мастерица на наливочки-то.
- И грибочки, непременно, пробуйте. Сейчас пост, но уж после Иванова дня обязательно велю готовить скоромное, - вторила хозяйка, пододвигая огромное блюдо с жареными грибами.
- Не беспокойтесь, пожалуйста. Я очень признателен вам за то, что приютили меня.
- Да уж какое беспокойство, мы тут одичали вовсе. Петруша писал, что вы, молодой человек, сказками интересуетесь.
- Да, собираю сказки, пословицы, записываю обычаи, обряды.
- Ишь ты, - заинтересованно произнесла Марфа Кузьминична, - до всего есть дело ученому уму.
- У нас тут проживает известный сказочник, старый дед Степан. В былые годы он много поездил извозчиком, баек всяких наслушался, а теперь детвору тешит.
- Наслышан я о Степане, мне Петр писал. Только вот получится ли разговорить, не любой крестьянин решается сказки «заезжему барину» сказывать.
- А вы, Алексей Максимович, плату небольшую посулите. Ведь крестьянин всегда немножко рад обвести «наивного барина», которому вдруг захотелось за блажь заплатить. Удивительно, все эти сказки, песни, ко всему этому народ относится как к развлечению, потехе, но сбирает и охраняет тщательно.
- Как вовремя вы приехали, скоро ведь ночь купальская, колдовская ночь. Молодежь гуляет шибко, костры жгут, в речке купаются, - видно было, что тема магии, местных обрядов  была близка хозяйке. Я решил расспросить подробнее.
- По преданию на Ивана Купала солнышко в реках-озерах омывается. С этого дня вода особо целебной становится. В такой водичке не место всякой нечисти, вот и вылезают они из омутов, да и по деревням шастают. А иные прямо под землю до поры проваливаются.
- Уж ты, Марфушенька, гостя нашего не пугай, что он о нас подумает, скажет, дремучесть вековая, - смутился Афанасий Егорович.
- Нет, нет, продолжайте, пожалуйста, Марфа Кузьминична. Только с вашего позволения, я записывать буду, не возражаете? – я достал дорожный набор для письма.
- Извольте тогда пройти в кабинет, там сподручнее, - все еще робким голосом проговорил хозяин.
- У нас верят, что на Купалу деревья с место на место переходят, да цветы промеж собой разговаривают, только не все это видеть и слышать могут, - продолжила хозяйка уже в кабинете, усевшись в обитое бархатом огромное кресло. Вся обстановка кабинета, вся эта запыленная помпезность, говорила о том, что хозяева пользовались им довольно редко.
- Всякая трава, всякий корень от купальской росы силой особой набирается. Раньше у нас знахарки собранные пучки во дворе раскладывали на эту ночь. Но не только трава, пепел от костров, вы, наверное, знаете, что в эту ночь молодежь костры жжёт, да чрез них прыгает? Влюбленные прыгают парами, взявшись за руки. Коль рук не разомкнули – быть свадьбе. Так вот, у нас верили, что ведьмы собирают этот пепел и водичку купальскую, перемешивают, да обмазываются этой смесью. И будто бы от этого тело их становится легким и летает.
- Марфушенька, - не выдержал Афанасий Егорович. Но заметив, что я с величайшей серьезностью записываю рассказ его супруги, сказал что-то про неотложность дел хозяйственных и вышел из кабинета.
- А еще девушки у нас деревце обряжают купальское, Марену. Обломят березку, да наплетут из веточек венков, лент навяжут, цветов. Ходят вокруг Марены, да приговаривают:
«Коло воды-моря
Ходили девочки
Коло Мареночки – Купало».
А парни норовят деревце отобрать, да разломать. Если получится, то девушки новую Марену мастерят, а уж после заката в речку ее бросают.
- Знали бы вы, Марфа Кузьминична, как ценны эти ваши рассказы, как ценны. Ведь за каждым обрядом отточенный столетиями смысл.
- Не знаю я об этом ничего, да только так у нас испокон веков делают, значит, неспроста. В других деревнях девушки венки плетут, да в них лучинки зажигают. В самую ночь идут все вместе на речку, да бросают в воду, примечая, коль потухла лучинка или веночек стал у самого берега – быть беде, а коль поплыл далеко – к богатому замужеству.  И обязательно на Иванов день идут купаться, ну тут уж смех, баловство. Вот так у нас празднуют.
- А что ведьмы?
- Что ведьмы? Поговаривают, что в эту ночь они на шабаш свой отправляются. Они же разные бывают – природные и ученые. Отличить их, якобы, очень просто. У природных обязательно есть хвостик, а от учебы он не отрастает, - хозяйка рассмеялась удивительно молодым, мелодично-девичьим смехом, - пожалуй, хватит. Вам и отдохнуть с дороги надо. Мы приказали ваши вещи во флигель отнести, думаю, что там вам будет удобно.

Вечером мы с хозяином прогуливались по имению. Афанасий Егорович с крестьянской гордостью показывал мне свое хозяйство, уговаривая отправиться с утра на рыбалку. Хозяин был охоч до этого занятия, но относился к нему, скорее, как к забаве. И вот теперь он спешил воспользоваться поводом «потешить гостя». К его глубокому огорчению, я отказался, изъявив желание отправиться к старому Степану уже на следующий день.

Деревня, в которой проживал старый сказочник, находилась всего в двух верстах, и я решил пройтись пешком после довольно плотного завтрака. В провожатые мне дали молодого Григория, служившего у моих гостеприимных хозяев. Дорога по лесной просеке, мимо цветущих, пряных лугов, доставляла удовольствие. Какая-то сытая наполненность, полнокровность царствовала в природе. Темные кусты папоротника притягивали взгляд, в такие дни так хотелось верить в чудо.

У дома, где проживал Степан вместе с семьями сыновей, кипела работа. Хозяева, воспользовавшись малой передышкой в летних крестьянских хлопотах, спешили расширить свое жилье, даже сторонних плотников пригласили. Степан, старик с белой окладистой бородой и удивительно прямой спиной, сновал между работниками, раздавая советы. Завидев меня, он, немного смутившись, пригласил в избу.
- Вы уж, того, простите, барин, тут у нас, сами видите, - произнес он тихо.
- Да, вижу, не ко времени. Сегодня я много спрашивать не буду, просто познакомимся.
- Да жаль мне вас, барин, что же понапрасну ноги-то бить? Вы садитесь на лавку, - гостеприимно предложил хозяин место под божницей.
- Расскажи о себе, – предложил я, приготавливая дорожный набор для письма.
- Да что рассказывать-то? Жил-жил, небо коптил, сынов родил, теперь вот к работе неспособный стал, разве что внучат смотреть.
- Много сказок знаешь? Где им научился?
- Так я уж не помню, откуда слыхал. В детстве все бабок слушал, а у нас в деревне много сказочниц тогда было, а потом ездил извозчиком, а извозчику без байки и дорогу скрасить нечем.
Мне очень хотелось расспросить про Наполеона, но я решил не торопить старика, а просто попросил рассказать какую-нибудь маленькую сказочку, и приготовился записывать. Лицо старого Степана приобрело мечтательное выражение, его взгляд, устремленный куда-то вдаль, казалось, видит не беленые стены, а таинственный мир, заселенный чудесными персонажами.  В избу постоянно заходили домочадцы и рабочие, которые не упускали возможности посмеяться над «блажью барина». Сеанс пришлось завершить, взяв слово продолжить в следующий раз.

За несколько дней моя копилка пополнилась удивительными сказками. Удалось мне записать и народное толкование вторжения Наполеона, за которым отправлялся я в это путешествие. В последний день, помню, я засиделся особенно долго. Степан, радушно принимавший меня все эти дни, стал настаивать на моем уходе.
- Ночь-то сегодня купальская, мало ли.
- А что произойти может?
- Так известно, нечисть с насиженных мест согнали, вот она и рыщет. Но не всегда во вред, насмотрелся я в юности, да только, барин, не поверишь, чай, не сказочки.
- А ты расскажи.
- Мне тогда годков семнадцать было. Помню, что отпросился я на гулянье купальское. Батя отпустил, да наказал за сестрами приглядывать. У нас в семье, поверишь ли, восемь девок уродилось, а нас с братом – двое сынов всего. К тому времени двух замуж выдали, а еще три в пору вошли.  От такой жизни за первого попавшегося отдашь, вот и сосватали Татьянушку, сестрицу мою, за слепенького. Ох и плакала, сердечная. Она, веришь ли, самая красивая из всех сестер была – статная, коса в руку толщиной, с лица белая, а глаза, как небо весной. И такая красота слепенькому достанется. В тот вечер пошла и Татьянушка, погулять последний раз. У опушки развели костры, хороводы водим, песни поем, а как дошла моя очередь через огонь прыгать, чую, будто тянет кто за рукав. Обернулся – нет никого. Только повернулся, опять тянет, да сильно так, аж рукав трещит. Ну и пошел я за тем невидимкой. Он привел меня к амбару нашему. Рванул я дверь, смотрю, а Татьянушка петлю к балке приладила и уж голову туда просовывает. Подскочил я, оборвал веревку, да домой ее снес, она, будто без чувств, стала. Так и спасли мы ее вместе с невидимкой.
- А замуж-то отдали за слепого?
- Отдали. Знать судьба ее такая, она с ним ладно жила, девятерых детей наплодили. Так-то. Да и любил он ее, жалел сильно, - старик замолчал, всматриваясь в темный угол избы.

 Я распрощался и быстрым шагом отправился в дом к моим гостеприимным хозяевам. В свете полной луны тропинка, протоптанная сквозь редкий лесок, была видна столь отчетливо, что я разглядел рыжую головку мясистого подосиновика, выскочившего у самой дорожки. Внезапно я ощутил порыв ледяного воздуха. Какая-то белая тень метнулась слева от меня. Я замер, вглядываясь в темные кусты. Но никого не заметил. Стоило мне сделать шаг, как из мрака с жутким хохотом показалась фигурка молодой девушки, одетой в нательную посконную рубаху. Ее светлые волосы были распущены, а глаза выдавали безумие. Девица остановилась в шаге от меня, погрозила пальчиком и довольно прытко побежала к усадьбе.  Меня сковал какой-то мистический ужас, вспомнились сказки о покойниках, умерших неестественной смертью. Не помню, как добрел  до своего флигеля, как, не раздеваясь, упал в постель. Утром, изрядно помятый, я вышел к завтраку.
- Что-то неважно выглядите, - всполошилась Марфа Кузьминична, - уж не захворали ли?
Пришлось рассказать о ночном приключении.
- Это Таиска, заполошная, испугала, - Афанасий Егорович виновато поведал мне историю безумной девки Таиски, проживающей в людской, в отдельной комнатке.
- Она безвредная, - вступилась за несчастную хозяйка, - только держим взаперти, чтобы чужих не пугала. А вчера девки на гулянье отправились, вот и сбежала.
Оказалось, что таинственная незнакомка всего лишь безумная девушка-подросток, дочь дворовой Любки, «прижитая невесть от кого».

После обедни я засобирался в город. Милые старики явно расстроились, но дела требовали моего отъезда. У крыльца появилась все та же скрипучая коляска, которую загрузили всевозможными деревенскими гостинцами «в дорогу». Расцеловавшись с хозяевами и дав обещание непременно погостить у них в следующем году, я отбыл на станцию. 


                Сказка о Наполеоне.
(По материалам статьи священника села Лилинского Пермской губернии Петра Словцова, доставленной в Географическое Общество в 1849 году)

Французский государь Полеон был сильный и могучий человек, завоевал множество государств, и, завидуя государю нашему Александру Павловичу, захотел идти войной. Да не посмел просто так подступиться, а первоначально прислал ему грамотку: «Русский царь! Я знаю, ты силен и всем богат, а у меня есть двенадцать генералов. Прокормишь ли ты их целый год из серебряной посуды? Если прокормишь, то буду с тобой жить в мире, а нет – не обессудь».
Прочитав ту грамотку, царь сильно задумался, а наутро созвал своих сенаторов  и генералов, да все им пересказал. Рассудите, мол, да присоветуйте, что ответить нам французскому Палеону?

Заспорили советчики, кто говорит, что не нужны нам едоки французские, а кто войны испугавшись, советует их принять как писано. Порешили исполнить волю Палеона. Государь собственноручно отписал ответ, так, мол, и так, присылай своих генералов на прокорм. А в это время подобрали им квартирку, снарядили, как положено, самовары там, чашки-вилки, тарелки да бутылки - все серебряное, как велено было. Приставили к этим едокам двенадцать мальчиков в услужение.

Прибыла французская делегация, разместилась на той квартирке, все им нравится, все по вкусу. Сели генералы чайку испить, из самовара серебряного в серебряные чашки наливают. Пили-пили, а потом и чашки съели, да самоваром закусили. С тех пор как поедят, так посудой и закусывают. Мальчики, что в услуженье приставлены, обо всем царю пересказали. Видит наш государь, что дела странные творятся, но велит отказу не чинить, как в договоре прописано, мол, пусть, раз у них мода такая.

А генералы меж тем неделю-другую живут, да серебро наше поедают, вот уж и месяц, другой пошел. Мало осталось серебра в государстве. Собрал царь опять своих сенаторов-советчиков, так, мол, и так, что делать с напастью французской? Думали-думали, да ничего лучше не придумали, как объявить во всех городах земли русской о беде такой, может, найдется тот, кто с обжорами палеоновскими справится. Уж шибко мало серебра осталось. Написали такие объявления, да на всей земле русской расставили. И надо же такому случиться, что шел в то же самое время мимо росстани, на которой эту надписацию вывесили, поп-расстрига. За лишнюю чарку расстригли, это у нас обычное дело. Так вот, прочел он, да и говорит, что дело это совершенно пустяковое, не стоило из-за него царю-батюшке и печалиться, что он не просто отучит заморских гостей серебро русское есть, а еще и заставит их вернуть съеденное. А в это время народу рядом проходило множество, услыхали они слова попа, да к царю его доставили. 

Поп наш и перед царем не сробел. «Прикажите, - говорит, - мне платье дорогое сшить, будто я посол иностранный, приквартированный к генералам, дайте мальчика в услужение, да прикажите большую бутыль вина подать и посуды стальной. А закуски вовсе никакой не давать». У государя не как у нашего брата, стоит приказать, как тут же готово. Приодели нашего расстригу, причесали, да к французам отправили. А перед ним молву пустили, что, дескать, сам королевич из другого государства пожаловал, да за честь почитает с подданными Полеона проживать. Наступило время угощаться. Сели генералы вместе с попом, пьют-едят, а попу только ерофеича подают. Он его и пьет стакан за стаканом без всяческой закуски. А между тем генералы, по своему обыкновению, к посуде приступили. Тогда схватил наш расстрига свою большую вилку, наколол французского генерала, да целиком проглотил. Потом выпил ерофеича, да вторым закусил. Так одиннадцать генералов в брюхо свое и отправил. А по поводу последнего государю отписал, мол, что царь-батюшка с ним делать прикажешь? Закусить ли им или как языка оставить? А государь ответил, что пусть сам решает. Тогда велел поп приготовить двенадцать котлов чугунных на площади, да растопить в них смолы. Прикупить двенадцать кульков с перьями, да подогнать двенадцать крытых кибиток. На следующий день все было готово. Народу собралось видимо-невидимо, сам царь с сенаторами пожаловали, интересно стало, как будет поп серебро вызволять. А поп чихнул, да из него генералы повыскакивали. Говорит он им тогда, чтобы всю посуду царскую выплюнули. Генералам делать нечего, всю до последней ложечки вернули. Тогда поп загнал их в котлы с горячей смолой, обвалял в перьях, погрузил в кибиточки и во Францию отравил.
А генералы эти, как до Палеона-то добрались, сразу жаловаться стали. Не стерпел Палеон, войной и пошел.  Но только не попустил Господь победы вражьей, и до сих пор живы молитвами да удалостью людей. 


Рецензии
Пошшупал, - а и всё ведь верно в точности: не отрастает от учёбы хвостик ))
Хороша надписация!
Какой-то я охальник сегодня. Пока читал про Палеона, сразу мне нарисовался протопанковский вариант: будто золотари (или уже тогда серебрари?)) вылавливают от его присланцев серебряное дерьмо, а потом енералов пускают по замкнутому циклу питания - яко космонавтов далёкого светлого будущего, только погрубее да понатуральнее... ))
А вместе с тем - как же Вы умеете органично рядом с юмором натянуть элегическую и лирическую струну - и с Татьянушкой, и с Таиской...

Александр Малиновский 2   30.10.2017 23:05     Заявить о нарушении
Ох, тогда вне расписания, по настроению есть две вещицы в этом цикле - "Марусины слезы" и про колдуна, скрывающего тайное естество. Не поверите, сама безумно смеялась, пока последнюю вещицу писала.

Елена Гвозденко   31.10.2017 08:07   Заявить о нарушении
Очень любопытно. Один момент: резануло слово "натуралистично" - не 19 века это слово, тогда бы сказали "натурально"

Елена Каллевиг   14.07.2020 21:37   Заявить о нарушении
На это произведение написано 20 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.