Второй путь, третья платформа

Район, в котором она жила, был настоящей провинцией – тихой, сонной, с невысокими «хрущёвками» и старыми, еще дореволюционными домами, украшенными потемневшей деревянной резьбой. Но с востока его огибала длинная панельная девятиэтажка – и она знала, что прямо за ней есть железная дорога. Ночью, когда на востоке тоскливо перекрикивались поезда, ей хотелось уехать – неважно куда, главное, прямо сейчас.

Зачем?

Думать об этом было не нужно: она понимала, что это даже не мечты – так, настроение. На самом деле она уже много где была и знала, что другие города часто похожи на её город, а Москва – худшее из тех мест, которые ей приходилось видеть, что бросать всё и мчаться куда-то ради другой работы и другой зарплаты она не станет… Но нормальная житейская логика по ночам ложилась спать, а поезда – нет.

Хуже всего было звёздными осенними ночами. Иногда она специально открывала балконную дверь и садилась в кресло напротив, чтобы ёжиться от медленно вползающего холодного воздуха, слушать протяжные железнодорожные крики и смотреть, как танцуют и падают листья, казавшиеся ещё более жёлтыми в свете уличного фонаря. В такие минуты её волосы начинали жить какой-то собственной жизнью и шевелиться – точно так же, как тонкие ветви растущих под окном берёз, а в глазах набухали беспричинные слёзы. Порой доходило до того, что она стискивала голову руками, со звоном захлопывала балконную дверь, чтобы не слышать печальных ночных птиц, громко включала телевизор – и только минут через десять понимала, как скучно и глупо то, что она смотрит.

Мимо вокзала она каждый день ездила на работу. И тихо его ненавидела. Он казался уродливым наростом на стройном деревце: вокруг копошились какие-то некрасивые люди, которые кричали, бегали и громыхали чемоданами, противно пахло рыбой и беляшами, а над всем этим звучали неразборчивые объявления о поездах, прибывающих на такой-то путь к такой-то платформе. Железная дорога вдали от вокзала была куда красивей. Особенно ей нравилось гулять по полю возле дачи родителей – сбоку от него шли рельсы, звонкие параллельные прямые, которые в летний зной начинали терять очертания, словно собираясь наконец-то соединиться. Она сидела на склоне, пахнущем соснами, пальцы сами плели венок из полевых цветов, а провода над рельсами изредка гудели – это означало, что скоро мимо пронесётся длинный зелёный состав. Минуту после этого было тихо, потом ошарашенные цикады снова начинали петь, а она думала о том, куда едут те, кто только что пролетел мимо. Впрочем, днём это было не так интересно.

Когда в её жизни появился Игорь, вокруг стало как-то шумно. Нет, не как на вокзале – и новые люди были, в принципе, приятными, и сама эта суета обычно была в удовольствие. Вот только дни начали мелькать часто-часто, как окна в вагонах тех поездов, которые шли мимо отцовской дачи. В один из дней она вдруг оказалась в белом платье, потом в доме появилась детская кроватка, и когда она качала сына, в шутку изображала, как под вагоном стучат колёса.

Однажды осенью, когда муж ушел в ночную смену, она открыла дверь, чтобы развесить на балконе бельё. И вдруг остановилась – будто кто-то дёрнул стоп-кран в поезде, на котором она ехала. Прохладный воздух медленно полз в комнату, а она смотрела на звёзды, сияющие над девятиэтажкой, на почти неподвижные жёлтые листья и слушала, как откуда-то издалека протяжно кричат ночные птицы, впервые обращаясь лично к ней. «Как ты, а?» – спрашивала одна. «А, а, а?» – интересовалась другая. И она почувствовала, как жгучая роса потекла из уголков глаз.

...Когда стакан с водой в руке перестал вздрагивать, она подошла к кроватке, осторожно подняла сына и прижалась к нему щекой.

- Андрюшка… Если когда-нибудь захочешь отсюда уехать… Уезжай сразу – пожалуйста!