Мне рассказала лилия долин... - 18

Трели весёлых птиц и нежный шелест деревьев только и слышались вокруг, когда Варя уединилась в саду с книгой. Она села на скамью недалеко от дома и вновь раскрыла нужную страницу, где лежал высохший цветок ландыша...

– Милый, – погладила она его осторожно и улыбнулась. – Только ты приносишь мне тепло и успокоение.

– Otez l'amour de votre vie, vous en otez les plaisirs (Заберите любовь из вашей жизни, и вы заберёте всё удовольствие), – прозвучал голос вставшего рядом Иллариона Константиновича.

Он незаметно для Вари подошёл и, когда она услышала его фразу и взглянула, тепло улыбнулся.

– Я люблю читать и Moliere, – кивнула она, зная, чью фразу он только что процитировал.
– Я не для этого процитировал. Разрешите сесть возле?
– Разумеется, Илларион Константинович...
– Я не буду надоедать своим присутствием долго, но из-за сложившегося положения считаю должным вам, Варвара Игоревна, пояснить, – продолжал он, и Варя застыла, переживая страх. – Вы не обязаны связывать свою жизнь со мною, коли любите иного человека. Я пойму и, без какой-либо обиды на вас, него или кого-либо ещё, просто вернусь в Париж. И от помощи вам не откажусь.

– Что вы, князь, – забегал её взгляд, не скрывающий всех переживаний в душе.
– Вы просто обязаны всё хорошенько обдумать, прежде чем связывать свою жизнь со мной. Я человек не злой, и бояться не стоит.
– Вы, вы, – заикалась Варя, закрыв книгу. – Простите меня, Илларион Константинович, я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.
– Мне показалось, или Михаил Аргамаков питает к вам нежные чувства? То же самое я заметил и в вас, – улыбнулся он, всё так же по доброму.

– Я не нахожу слов, – волновалась Варя. – Но вам показалось всё это. Мне всего лишь дороги воспоминания, связанные с Михаилом... Алексеевичем, – сглотнула она, не смея взглянуть в глаза собеседника. – Он был единственным, кто уделял мне внимание, которое я пыталась получить. Мои младшие сёстры и брат умерли давно. Старшая сестра покинула мир прямо в институте. А Михаил Алексеевич,... он был единственным, кто ещё соглашался играть со мною. Нам было весело, хотя часто и ссорились, но, – пожала она плечами. – Но теперь он другой. Давно повзрослел. Не знаю, как вам объяснить.
– Он целовал вас, не позаботившись, что все в поместье могут лицезреть столь недостойное поведение по отношению к вам, моей невесте, – добавил Илларион Константинович. – И то, что он предлагал тоже руку и сердце... Неужели вам не хочется молодого, красивого мужа?

– Что вы, – сглотнула Варя и взглянула в его глаза, в которых ничего, кроме искренней доброты увидеть не могла.
– Qu'en pensez-vous? (Что вы об этом думаете?)
– Je veux etre heureuse et rendre heureux mon homme (Хочу быть счастливой и сделать счастливым своего мужчину), – не задумываясь, ответила Варя.



– Вы, – немного помолчав, Илларион Константинович продолжил спрашивать. – Вы всё ещё согласны стать моей супругой?
– Разумеется, – широко раскрыла она глаза и закивала, а в душе поселилось непонятное, сжатое ощущение.
– В таком случае, нам скоро предстоит дорога в Париж, а затем в Голландию, – сообщил он.
– В Голландию? – удивилась Варя. – Там более безопасно?

– О, Варвара Игоревна, французы ступили на их берег ещё в девяносто четвёртом году. В шестом году Наполеон превратил Батавскую республику в Голландское королевство и посадил туда на трон своего брата Луи. А в июле десятого года Голландию и вовсе включили в состав Французской империи. Всем и так понятно, что то же самое Наполеон планирует сделать и с Россией, – пояснил Илларион Константинович. – Ну а вы, как моя супруга, поедете со мной в Роттердам. У меня запланирована встреча там по передаче некоторых продовольствий.
– Вот как? – опустила Варя взгляд на книгу, но её жених продолжил, прекрасно замечая каждое движение, жест и будто понимая чувства:
– Вы можете взять всё, что захотите, что только будет возможно взять с собою. И сочту долгом ещё раз пояснить, что вы в любой момент можете отказать мне и вернуться домой.
– Вам не нужна супруга? – взволнованно взглянула она в его глаза, и он с нежным голосом выразительно прочитал:

Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.
Как роза, ты нежна, как ангел, хороша;
Приятна, как любовь; любезна, как душа;
Ты лучше всех похвал — тебя я обожаю.

Нарядом мнят придать красавице приятство.
Но льзя ль алмазами милей быть дурноте?
Прелестнее ты всех в невинной простоте —
Теряет на тебе сияние богатство.

Лилеи на холмах в груди твоей блистают,
Зефиры кроткие во нрав тебе даны,
Долинки на щеках — улыбки зарь, весны;
На розах уст твоих — соты благоухают.

Как по челу власы ты рассыпаешь черны,
Румяная заря глядит из тёмных туч;
И понт как голубой пронзает звёздный луч,
Так сердца глубину провидит взгляд твой скромный.

Но я ль, описывать красы твои дерзая,
Все прелести твои изобразить хочу?
Чем больше я прельщён, тем больше я молчу:
Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!

Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!
Счастливее того, кто нравится тебе.
В благополучии кого сравню себе,
Когда златых оков твоих несть буду бремя?



– Это же Гавриил Державин, невесте, – улыбнулась Варя, зная, чьё произведение прочитал ей жених, и указала на свою книгу. – Вы его читали!
– Я интересуюсь тем, что нравится той, которую всей душой почитаю,... люблю, – пояснил он, вызвав в душе Вари ещё больше уважения:
– Я не знаю ни одного человека, кто бы так интересовался тем, что меня увлекает!
– Вы торопитесь с выводами, Варвара Игоревна, – кивнул он.
– И как только вы желаете меня в супруги, – не понимала она.
– Мне нужны вы, а иная супруга — нет, но,... если в сердце вашем нет тепла ко мне, не прошу уже о любви, то я готов отпустить вас. Насильно мил не будешь, не так ли?
– Конечно же, – согласилась Варя, но не успела что-либо добавить...

Илларион Константинович медленно вернулся в дом.

«Как отказать?... И надо ли?» – прижав книгу к груди, Варя отправилась к оранжерее, где села на приступок у входа. – «Папеньке помогу, да и самой же хуже не будет. Долг у меня, видать, такой. В старых девах хотя бы не останусь. Раз уж страшной уродилась настолько, что и на танцы никогда не приглашали, чего ещё желать?... А Михаил... Я его не забуду, но... Он свободен, гуляет пусть и дальше», – решила она.

Открыв снова книгу на странице с ландышем, Варя вновь погладила сухой цветок и прослезилась:

– Маменька,... матушка, милая, что же мне делать-то?... Не хочется, да надо, а хочется — никак.

И вновь лишь лёгкий ветер и птичьи трели вокруг. Варя вытерла только начавшиеся катиться слёзы и глубоко вздохнула. Переложив ландыш на другую страницу, она заставила себя сесть удобнее и продолжила чтение.

– Кто сколько мудростью ни знатен, но всякий человек есть ложь*, – произнесла она вслух и задумалась.

Глаза вновь наполнились тоской, слезами горюющей о чём-то души, но, отгоняя от себя все страхи и зовущие страдания, Варя закивала:

– Да, я пойду под венец именно с ним...


* – строки из произведения Державина Г. Р. «Фелица»


Продолжение - http://www.proza.ru/2014/09/24/882