Научи меня выжить. Гл3. Борьба скрытая и насущная

Ольга никогда не видела свою мать такой разъярённой: глаза Софьи Павловны пожелтели от ненависти, лицо и шея пошли красными пятнами.
- В таком случае, надо сплатить ей половину или продать дом. Но мы же не собираемся продавать своё родовое гнездо! – с негодованием говорила она. – А денег у тебя нет.

- Что же, утаить от Маши, что бабушка велела разделить дом на нас двоих? – Также нервничая, спрашивала Ольга, со скрытой брезгливостью вытирая слюну Софьи Павловны случайно брызнувшую ей на щёку. – Это же последняя воля бабушки. В конце концов, дом большой, и мы бы с Машей вполне ужились.

- О чём ты говоришь! Какая-то самозванка! Подзаборница! Мать считала, что я ни о чём не догадываюсь. Соня – дура! Она не додумается, откуда при немцах у матери родился ребёнок. Вячеслав мне всегда был чужой. С детства его не любила и презирала. Только старалась не подать вида, чтобы не огорчать отца… Бедный, безвольный человек. Он любил твою бабку и всё прощал этой самодурке.

- Не говори так о бабушке! – резко прервала Софью Павловну Ольга. Она ещё не переварила новость, что дед Павел не отец дяде Славе.
- Ты такая же непокорная и своенравная, как она, - с раздражением  бросила мать. – Но я не позволю пустить прахом всё, что наживалось десятилетиями.
- Но завещание всё равно обнаружится, когда я буду вступать в наследство.
- Завещание составлено на тебя!

- Но ты же привозила к бабушке нотариуса. Она переделала завещание.
- Хм, этот нотариус – мой человек. Он сделал всё как надо. Старое завещание не аннулировано. А новое – фикция. Это невиданно! Перед смертным одром воспылала вдруг нежностью к безродной сиротке!  Что ж она раньше не признавала это отродье?! Потому что её ненаглядный Славик женился, не послушав мамочку, на деревенской торгашке?

Ольга была тогда ещё  слишком мала, чтобы уловить связь между натянутыми отношениями бабушки с сыном и нежелательным мезальянсом.
Теперь открывалось многое.
Вот почему Ольга сблизилась  с двоюродными сёстрами так поздно, когда сама смерть разрубила узел бабушкиной обиды, унеся вместе с ненавистной невесткой горячо любимого сына.

Вот почему мать так упорно игнорировала племянниц. Теперь, когда бабушка оставила в наследство свой дом Ольге пополам с Марией, эта неприязнь Софьи Павловны во стократ умножилась, вызвав её ярый протест и затмив разум.
Ольга ещё не знала, как она поступит. Угрозы матери сбивали её решимость ознакомить Машу с ситуацией, как только она выйдет из больницы.

- Жаль, Бог не довершил своё благое дело, - желчно пробормотала Софья Павловна, - не додавил её, как мерзкую пиявку, только и поджидающую момент, когда присосаться к чужому добру.
- Мама! Как ты можешь такое говорить! Ты Машу совсем не знаешь. Она ни о чём подобном и не помышляла.
 
- Наивная, - Софья Павловна смерила дочь убийственным взглядом, замешанном на презрении и горьком сожалении. – Ты всегда была идеалисткой.  Вся в отца.
«Лучше быть идеалисткой, как папа, чем такой гиеной, как ты!» -Мысленно огрызнулась Ольга, но не позволила себе этого высказывания вслух.
- Квартиру, что с мужем вместе получали, проворонила, - не унималась Софья Павловна.
- Мне от Виктора ничего не нужно! – вскинулась Ольга.

- Конечно, мы гордые! У нас принципы! – неожиданно мать скривилась и заныла плаксивым голосом: - А я всю жизнь на тебя положила, чтобы вы с Наденькой ни в чём не нуждались.
- Ну, хватит, мам, - Ольга с досадой отвернулась. Ей знаком был этот «объезженный конёк». – Я тебя никогда ни  о чём не просила.
- Не просила, - резко поменяла тон Софья Павловна. – Я, в отличии от других, не утратила самоотверженный инстинкт матери.

Ольга, опустив голову, молчала.
- Ладно. Мы сейчас не об этом. – Софья Павловна сурово глянула на дочь. – Я прошу тебя только об одном: не рассказывать Марине о желании бабушки. Надо скрыть это от девчонки, насколько будет возможно. Она никакого права не имеет на этот дом. Здесь прошли моё детство и юность. Он мне дорог каждым квадратным метром. Подумай, наконец, о том, что когда-то он перейдёт к твоей дочке. Ты меня поняла?

- Да. И отнюдь не двусмысленно…
- Вот и хорошо, - после этой заключительной, высокомерно сказанной, фразы, она встала и вышла.
Ольга тяжело задумалась. Она почти не сомневалась, что в сегодняшней битве последнее слово будет не за ней.

Снимки показали, что восстановление тазобедренного сустава идёт хорошо. А колено требовало ещё одной операции.
Чтобы не подвергать Машу снова общему наркозу, Ашот Гурьевич решил применить частичную анестезию.
Если бы Маша знала, какие мучения её ждут, она бы лучше согласилась на операцию во сне.

Суть метода заключалась в следующем: длинную иглу вводили между дисками позвоночника и, когда из неё начинала вытекать спинномозговая жидкость, что говорило о том, что игла введена правильно, в позвоночник вкалывали обезболивающий состав. Через некоторое время нижняя часть туловища немеет, болевые ощущения в ноге исчезают, а мозг продолжает работать, фиксируя всё, что с тобой происходит.
Когда всё было готово к операции, Машу попросили сгруппироваться, прижав колени к груди.

Это было практически невозможно, но она старалась, как умела.
Анестезиолог очень долго не мог попасть иглой в позвоночный столб. Одна попытка, вторая, третья… Тянулись минуты, врач потел в тщетном напряжении, Маша думала, что она не переживёт этой пытки. От природы выносливая, она боялась, что силы оставят её, и с ней случится нервный припадок.
«Я должна… должна  выдержать, - уговаривала она себя. – Чтобы ходить. Не хромать. Только бы помогло…»

Когда Машу вернули в палату измученную, полуживую после немыслимой экзекуции, но с надеждой на успех, она с наслаждением  нашла покой на своей ортопедической кровати, к которой, казалось, она  не испытывала никаких тёплых чувств.
После успокоительного укола сон сморил её, как муху на лету поздней осенью.

Ей снился прекрасный сон: гладкая, как зеркало, большая площадь, вся в цветах. Она танцует с элегантным статным мужчиной. Он шепчет ей необыкновенные слова, каких она никогда не слышала, или слышала, но очень давно. Ей легко, радостно, она чувствует себя воздушной. Вся душа её стремится к этому незнакомцу, но он низко склоняется к ней, и Маша никак не может увидеть его лица. Только запах… Такой знакомый волнующий запах…
Он подхватывает её, целует, несёт куда-то во мрак. Маша в изнеможении ждёт его ласк. Под ней густой мягкий мох, над головой низко тёмные мохнатые лапы елей.

Всё плотнее сумрак, она ничего не видит и уже не ощущает рук своего таинственного похитителя.
Становится трудно дышать, что-то давит на грудь. Маше страшно. Она кричит, хочет встать. Но тяжесть на груди невыносима. Маша пытается освободиться, сбросить с себя  то, что душит её, и вдруг с ужасом осязает, что ей в грудь упирается женская нога в капроновом чулке. Маша силится оттолкнуть её и не может. Это так неожиданно, так жутко, что она заходится в предсмертном крике и… просыпается в ледяном поту.

Над ней  испуганное лицо тёти Кати:
- Маша! Проснись! Тебе что-то приснилось? Ты кричала…
Маша, обезумевшая от сновидения, с расширенными глазами, молчала, тяжело дыша.
- Что это… может быть? – трепеща проговорила она, наконец, вся ещё во власти кошмара. – Мне в грудь давила женская нога… Она хотела меня убить…
- Это домовиха, - взволновано отозвалась со своего места Валентина. – Она выгоняет тебя. Наверное, тебя скоро выпишут.
Маша и тётя Катя, обе с недоверием, посмотрели на неё, не зная, что сказать.

- Маша, а правда, что в девятнадцатом веке молодые люди женились на кузинах?
- Бывали такие случаи. А почему ты спрашиваешь? – Мария  с удивлением взглянула на сестру.
- Да так. Книжку читала, - ответила Саша, стараясь придать тону безразличие, и покраснела так, что выступили слёзы.
- Интересно, - подозрительно протянула Маша. – Ну-ка рассказывай, что ещё за новости.
- Да, ну…

- Давай, давай!
- Я Артёма люблю! – выпалила Саша с вызовом. – Ни как брата…
- Ничего себе! – от неожиданности Маша неловко хватанула воздуха и закашлялась. – С чего ты взяла, что любишь его «не как брата»? – Спросила она уже спокойнее, отдышавшись.

- Я не взяла, я знаю. Мы вчера с ним на пляже были. Он такой… взрослый уже… и  умный. Он учил меня, как дышать на воде, чтобы плыть не уставая. А потом  мы играли в мяч на песке. – Саша смотрела в виртуальное пространство, и взгляд её был мечтательным. – Артём, я раньше не замечала, он – красивый, Маша. У него такие бицепсы! Даже Стас Фролов отдыхает.

- Ну и что?! Я тоже считаю Артёма красивым. И тоже люблю его!
- Нет. Ты совсем другое дело. Не перебивай. Ты хотела знать? Слушай.
Потом… мы загорали. Я лежала на спине с закрытыми глазами, а он сидел рядом, набирал горсть песка и тонкой струйкой высыпал мне на живот и смеялся, - Саша приблизилась к Машиному уху и понизила голос. – Мне так… хорошо было. Я боялась шелохнуться, чтоб… Чтоб не испортить всё.

- Да что испортить? Он просто баловался.
- А вот и нет! Он так на меня смотрел! Я чувствовала этот взгляд! Маша, мне кажется, я Тёме тоже нравлюсь. И… И мне так хотелось, чтобы он меня поцеловал!
- Фантазии всё это! – недовольно прервала Мария. Она покосилась на спящую Валентину. – Выброси это из головы. Он твой брат. У вас могут быть только родственные отношения.

- Я так и знала, что ты меня не поймёшь, - Александра встала, и её, мгновение назад открытая для откровений душа, будто задёрнулась на «молнию». – Ладно, я пойду. В шестнадцать тридцать мой сериал.
- Ну, не обижайся, Саша, - Маша удержала её за руку. – Подумай сама. Ты же у меня умная девочка.
«Этого только не хватало! – озадаченно подумала она, когда сестра вышла. -  Надо скорей возвращаться домой. Может поговорить с Артёмом? Но как? Ещё подумает, что я сдвинулась по фазе…»

Вечером тётя Катя принесла в палату костыли. Маша с ужасом смотрела на их конструкцию, навевающую самые унылые мысли.
«Неужели мне всю жизнь предстоит ходить на костылях?!»
Отчаяние на лице Маше обеспокоило тётку.
- Машенька, это первое время. Потом суставы укрепятся, ходьба не будет такой болезненной.  Ты сможешь обходиться без костылей. Оказывается, они такой дефицит! Еле нашла. Примеряйся.

Костыли были не новые, но довольно лёгкие и добротные. Они регулировались по высоте.
Маша нерешительно взяла один в левую руку, опёрлась на него и, превозмогая боль, встала. Тётя Катя поддержала племянницу за локоть и подала второй костыль. Так стоять было легче, но чтобы сделать шаг, Маше надо было преодолеть какой-то внутренний барьер, страх перед острой болью, страх падения. Ей казалось, что костыли сейчас разъедутся на линолеуме, от неимоверного напряжения дрожали руки и ноги.

Маша снова села.
- Ничего, нечего, - успокаивала тётя Катя. – Привыкнешь, приспособишься. Не спеши. Полегоньку.
Вторую попытку Маша сделала с медсестрой.
- Ты попробуй, детё, пока с одним костылём, - ласково посоветовала Таисия Константиновна. – Давай, обопрись на меня. Не бойся, не бойся, я крепко держу. Так… так… Ну вот.
Они кое-как прошли до Валиной кровати и обратно. Это был рекорд!

Ольга навещала Машу два раза в неделю. Сознание того, что сестре очень скоро понадобятся деньги на дальнейшее лечение, и, возможно, на ещё одну сложную операцию, а она умышленно скрывает от Маши существование бабушкиного завещание, угнетало Ольгу. С каждой встречей Мария всё отчётливее замечала неловкость, натянутость в общении с сестрой, но думала, что здоровую, полную сил Ольгу тяготит вид увечий.

- Да!.. Я пыталась выяснить в ГАИ, куда пропали твои украшения.
В день аварии у Маши пропало платиновое колечко, что подарил Демьян и фирменные часы с дорогим браслетом.
- Так мне сказали, что «на пострадавшей  не было обнаружено никаких драгоценностей».
- Вот гады! – Маша в бессильной ярости ударила кулаком по раме своего неудобного ложа. – Мародеры проклятые! Теперь уже ничего не докажешь! Особенно кольца жалко. Подарок Демьяна… Кстати, как он поживает? – Маша хотела придать голосу будничность, но её  непростая заинтересованность лезла как шило из мешка.

- Я… разве тебе… не говорила? – Ольга замялась, застигнутая врасплох, второпях решая в уме: говорить или нет.
- Что? – Маша настороженно приподняла голову.
- Демьян…  исчез.
- Как это… исчез?
- Пропал. Без вести. Не вернулся из заграницы. Никто ничего не знает. Галия чернее собственной тени…

Потрясённая Маша опустилась на подушку.
Она могла бы допустить, что Демьян забыл её, развлекаясь с очередной пассией, что он попросту пренебрёг ею, ничтожной калекой, если вообще поинтересовался, что с ней, но… пропасть без вести, оказаться в беде, возможно, погибнуть, как могла бы погибнуть она сама, - чушь какая-то! Нонсенс! Удачливый, высокомерный, самоуверенный Демьян – пропал?! Да этого просто не может быть!

Маша почувствовала, что жилка на левом веке задёргалась интенсивнее. Она с досадой  придавила её пальцем. Ей казалось, что этот признак её душевной нестабильности всем бросается в глаза.
Но Ольга по-своему истолковала её мучительную гримасу.
- Тебе больно о нём вспоминать? – тихо спросила она сестру.
- Да кто он мне такой?.. Чтоб мне было больно! – неожиданно резко вскинулась Маша. – Пропал и пропал. Мне до него нет никакого дела.

- Ну не нервничай. Я просто подумала…
- Нечего тут думать! У меня без него проблем по горло.
- Я понимаю… - Ольга замолчала. Какая-то тень мелькнула в её взгляде, и между бровями обозначилась резкая складка.
Если бы Маша была повнимательнее, она бы заметила, что Ольге на ум пришла какая-то неприятная мысль и в ней происходит внутренняя борьба.
Но Мария, отвернувшись, думала о своём. Неожиданная весть  разворошила в ней клубок воспоминаний, чувств, упрятанных далеко в недрах сознания.

Конечно, теперь она не обольщалась иллюзиями  о любви Демьяна, да и была ли она, эта любовь? Но со смутным волнением не раз проигрывала она в уме сцены их последней встречи. Не исключено, в глубине души, она надеялась на окончательное  объяснение с Демьяном, но о дальнейших их отношениях не могло быть и речи.

Наконец Ольга решилась и, отбросив со лба прядь волос, заговорила:
- Маша, моя мать снова поднимает вопрос об опекунстве Саши.
Предупреждая бурную негативную реакцию сестры, она поспешно добавила: - Ну, подожди! Несмотря на мамин сложный характер, она мыслит прагматично, и ей нельзя отказать в логике. Тебе тяжело будет теперь управляться с Сашей, с хозяйством. Тем более у Саши такой возраст!.. Ты понимаешь, о чём я говорю? Умный наставник ей не помешает.

- Я понимаю, о чём ты говоришь. Но я справлюсь сама. Это не обсуждается.
Маша «закусила удила», и Ольга, зная её характер, отступила:
- Ну, как хочешь. Во всяком случае, на мою помощь можешь рассчитывать всегда.
- Спасибо.