Джульетта

Как  уж это случилось – и не понять, но все девчонки из Надиного класса, ну как одна ,влюбились в Костю Сибирцева. Был Костя Сибирцев весьма недурен собой: светлые ,слегка  вьющиеся волосы с едва приметной рыжевизной,а взгляд насмешливый и словно бы презрительный, когда он смотрит на кого-нибудь из девчонок. А так ничего особенного.
. И учился он как-то неровно: нахватает троек, а потом в конце четверти ходит за учителями, канючит, чтоб его вызвали. А эту самую поголовную влюбленность в Костю Сибирцева возможно вызвала удачно сыгранная им на школьной сцене роль  благородного красавца Чацкого, все черты которого были тут же приписаны самому Косте.
Любовь к Косте Сибирцеву не обошла стороной и Надю. Только в отличие от всех его поклонниц, открыто и заинтересованно обсуждающих каждый его шаг, она свою влюбленность сохраняла в тайне и каждый раз с показным безразличием выслушивала все их бесстыдные пересуды и разговоры. Но ей не верили. Да и лицо ее, вспыхивающее при одном лишь упоминании его имени, невольно выдавало ее.
Прошедшее лето показалось Наде особенно длинным и скучным. Она все ждала, когда же закончатся каникулы, и она опять на школьном дворе или где-нибудь в тесноте школьного коридора случайно встретит Костю Сибирцева. Пришла осень, закончились летние каникулы, и потянулись похожие друг на друга, однообразно унылые дни школьных занятий. Несколько раз Надя встречала Костю Сибирцева в школьном коридоре, класс в котором он теперь учился, был совсем рядом, на том же этаже, но Костя проходил мимо, даже не заметив ее, а она, не смея обернуться, останавливалась, чтобы перевести взволнованное дыхание. Дома Надя подходила к зеркалу и смотрела на себя чужим, будто со стороны оценивающим взглядом. И видела совсем обычное, ничем не примечательное лицо. От этого каждый раз ей хотелось плакать.
Неожиданно по школе поползли слухи о предстоящем смотре художественной самодеятельности, и словно бы в подтверждение этому вновь заработал совсем было захиревший школьный драмкружок. Надя записалась в него в числе первых. То ли она и вправду почувствовала проснувшееся в себе театральное призвание, то ли ей просто захотелось быть поближе к Косте Сибирцеву. А тут и все девчонки из Надиного класса, как только проведали, что Костя Сибирцев в будущем спектакле получит заглавную роль, ну все, как одна, тоже записались в драмкружок.
Бессменным руководителем школьного драмкружка была некая Нелли Сергеевна, коротконогая толстушка с высоким, до блеска налакированным начесом, который заставлял ее держаться прямо и горделиво. Вот уже который год она преподавала литературу в старших классах. По мнению Нелли Сергеевны на предстоящем смотре надо было бы показать что-нибудь непременно героическое, ну хотя бы отрывок из «Молодой гвардии». Ей казалось оскорбительным, что роман этот, некогда поднятый молодежью, как знамя, теперь почти забыт и нечитаем. И все же после долгих, несогласных споров, а главное, под напором девочек, которые так заметно повзрослели за лето, стали женственно-привлекательными и теперь поголовно бредили любовью, она сдалась и согласилась, так уж и быть, на постановку, правда, с некоторыми купюрами, отдельных сцен из бессмертной Шекспировской трагедии. Поразмыслив, она и сама загорелась этой идеей. Хотя много было теперь в школе вольностей и свобод, однако, наверняка, никто и не додумается, а возможно и не решится вот так, вдруг, поставить Шекспира. А за смелость и новаторство на смотре можно будет схватить и несколько лишних баллов.
Конечно, в роли Ромео Нелли Сергеевне виделся только Костя Сибирцев, да и его прошлогодний сценический успех давал некоторую надежду на удачу. Зато претенденток на роль Джульетты было хоть отбавляй, и все хорошенькие, смазливые и просто красавицы. Однако Нелли Сергеевна не долго раздумывала. Была Надя ни дурнушка, ни красавица, так, серединка-наполовинку. Но по сравнению с прочими претендентками на роль, она обладала четкой природной дикцией. Да и сама Нелли Сергеевна не раз говаривала на уроках в классе, что у всех, кроме Нади, рот будто кашей набит. А может быть, выбор пал на Надю еще и потому, что Нелли Сергеевна, сама того не сознавая, просто не любила хорошеньких девочек.
Репетиции решено было начать в бывшей пионерской комнате. Актовый зал был постоянно занят. Там на сцене стояло старенькое разбитое пианино, и проходили бесконечные спевки школьного хора. Сквозь то и дело раскрывающуюся и хлопающую дверь из зала доносились обрывки незнакомых мелодий: очевидно школьный хор,там репетирующий, тоже хотел удивить  на смотре  новизной репертуара. Навсегда в прошлое канули славные времена боевой пионерской жизни, и теперь не пестрел уж более школьный коридор, как раньше, алым разноцветьем пионерских галстуков. Да и здесь, в пионерской комнате, снято было со стены знамя дружины, и на месте его теперь виднелся всего лишь четко прорисованный временем, слегка приклоненный книзу четвероугольный след. Вместо плакатов, правил, боевых пионерских песен повсюду развешаны были наивно-трогательные работы малышкового кружка «Умелые руки». И только на подоконнике, рядом с пустым аквариумом все еще лежал пионерский барабан, по которому норовил ударить каждый, сюда входящий, на что барабан отзывался горькой обиженной дробью.
Расселись вокруг стола, покрытого суконной скатертью, истертой, местами заляпанной красками. Нелли Сергеевна с присущими ей длиннотами зачем-то стала объяснять идейный смысл Шекспировской трагедии. Надя не слушала. Она и сама не знала, зачем записалась в этот кружок. Присутствие Кости Сибирцева смущало ее. Случайные встречи где-нибудь в коридоре или на школьном дворе, когда он проходит мимо, не замечая ее - это одно, и совсем другое, когда он так близко, и его внимательный, заинтересованный взгляд то и дело останавливается на лицах сидящих за столом девочек.
Это ни для кого не стало открытием, Костя Сибирцев, только он, и никто другой мог сыграть в предстоящем спектакле роль Ромео. Светловолосый, нежно влюбленный Ромео с чертами благородного красавца Чацкого- решение Нелли Сергеевны было встречено восторженным гулом.
- Ну а роль Джульетты я думаю поручить…
Нелли Сергеевна откинулась к спинке стула, и согласно этому движению отпала назад башенка ее налакированного начеса. Наступила такая тишина, что стало слышно, как бьется о стекло случайно залетевшая сюда муха.
- Я думаю поручить… Я абсолютно уверена, что она справится… Надя, как ты к этому относишься?
Надя почему-то встала, будто на уроке ее вызвали отвечать.
- Ах, да, я ведь не сказала. Джульеттой у нас будет… Надюша. Прошу любить и жаловать…
При этих словах Нелли Сергеевны головы всех присутствующих невольно повернулись в сторону Нади. Ее принялись рассматривать с таким неподдельным интересом, будто увидели впервые. А кто-то, вызвав грозный окрик Нелли Сергеевны, даже присвистнул от удивления.
Надя стояла ни жива, ни мертва. Лицо ее  сделалось бледным, почти белым, а потом ее  всю обдало горячим, опаляющим жаром. Она в растерянности потянула на себя край суконной скатерти, и со стола на пол упал кем-то принесенный сюда томик Шекспира. Некоторое время при общем тягостном молчании она продолжала стоять столбом, потом, словно бы торопясь спрятаться от обращенных к ней взглядов, пригнула голову и полезла под стол. И там, ползая на коленях по полу, все твердила себе: «Отказаться! Отказаться! Сказать, что не могу - и всё! Никто не заставит! Не может заставить! Нет такого правила! Отказаться - и всё!»  И знала, что ни за что не сделает этого. Она вылезла из-под стола, так и не найдя упавший на пол томик Шекспира. На ее красном от возбуждения лице застыла растерянная, глуповатая улыбка. Волосы были взлохмачены. Все засмеялись. При одном взгляде на нее успокоились и сердца всех, тайно мечтающих об этой роли претенденток. Неприметная, серенькая отличница-зубрилка - такая Джульетта не была для них опасной соперницей.
На первых репетициях, которые Нелли Сергеевна с видом знатока театральной жизни называла не иначе как «считками», Надя забивалась в какой-нибудь дальний угол, лишь бы подальше от Кости, и проговаривала свою роль так невнятно и путанно, что Нелли Сергеевна в раздражении стучала по столу косточкой согнутого указательного пальца: «Надя, ну где же твоя хваленая дикция?»
Костя отвечал тем же. Свою роль он прочитывал скучным монотонным голосом. Но вот однажды, совсем неожиданно он, будто истинно влюбленный Ромео, проговорил слова любовного признания с такой глубокой нежностью, что Нелли Сергеевна на этот раз одобрительно закивала головой. Костя подался вперед, он искал Надин взгляд, а она, пригнув голову, спрятала от него свое лицо. Ему стало смешно. И уже потом, на всех последующих считках, он проговаривал эти кружащие голову слова любовного признания с какой-то злой иронией, а однажды даже пропел их, подражая оперному певцу, тоненьким, издевательски петушиным голосом, на что Нелли Сергеевна сказала ему: «Сибирцев, я передам твою роль кому-нибудь другому. Так и знай! Ты меня уже вывел из терпения!»
Дома Надя освобождалась от стесняющей ее робости и говорила с воображаемым то ли Ромео, то ли Костей Сибирцевым, как истинная Джульетта. Она была то смела и раскована, то застенчива и нежна, как требовала того роль, как подсказывало ей ее сердце. Она становилась перед зеркалом и видела в нем не себя, а юную прелестную Джульетту. Она отводила от лица невидимый локон и в ответ ловила посланную ей Джульеттой, чуть насмешливую и лукавую улыбку. И что особенно нравилось Наде, так это удивительное совпадение в возрасте. Они были с Джульеттой ровесницами-однолетками. Джульетте четырнадцать лет должно было сравняться в какой-то загадочный Петров день, а Наде - этой зимой.
Неожиданно в актовом зале расстроилось старенькое дребезжащее пианино, спевки школьного хора прекратились, и долгожданное место на сцене, наконец, было отдано драмкружку. Участники спектакля это известие встретили дружным «Ура!» Тут же собрались в зале, побросали в кучу портфели, и кто-то, сделав стойку на руках, под общий хохот прошелся по самому краю темной, не освещенной пока еще сцены. Пришла задержавшаяся Нелли Сергеевна, величественно неся налакированную башенку волос, уселась в первом ряду и потребовала тишины. Однако, несмотря на старания и окрики выставленных дежурных, в актовый зал с какой-то настойчивостью все рвались любопытные и на невозможность проскочить или хотя бы просунуть голову в щель приоткрытой двери, отвечали шумной возней и каким-то неестественным смехом. Наконец, все утихомирилось, Нелли Сергеевна подала знак, и репетиция началась.
Стоя за занавесом на сцене, Надя ожидала своего выхода. Внезапно ей сделалось страшно. Ей даже показалось, что она не сможет, что у нее просто не хватит сил выйти из-за укрывшего ее занавеса. А репетиция шла своим чередом. Вот Меркуцио и Бенволио, оба нескладно-длинные, явно не знающие, куда деть мешающие им руки, вышли на сцену. Полу-пропев, полу-проговорив слова своей роли, они молодцевато повернувшись на каблуках, четким строевым шагом ушли за кулисы.
И вдруг она услышала голос Кости. Начиналась сцена в саду Капулетти.
Им по незнанью эта боль смешна.
Но что за блеск я вижу на балконе!
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!
Стань у окна, убей луну соседством,
Она и так от зависти больна,
Что ты ее затмила белизною…
«Остаться здесь! Спрятаться в каком-нибудь уголке! Только бы не идти туда, только бы не видеть его лица, не видеть его глаз… А как же он, ее Ромео? Он ждет, он там, в саду, в горячей темноте южной ночи…» Надя сделала шаг и вышла из-за кулис. Если бы не этот, стоящий неподалеку стул с прикрепленным к нему листком бумаги, на котором шариковой ручкой  нацарапано поясняющее слово «балкон», она не удержалась бы на ногах.
И снова его голос.
Ах, если бы глаза ее на деле
Переместились на небесный свод!
При их сиянье птицы бы запели,
Принявши ночь за солнечный восход.
Такие знакомые и все же будто впервые услышанные ею слова. Она поднимает взгляд и вместо лица Кости видит расплывчатое пятно. У нее дрожат пальцы в густоте перекинутой на грудь, растрепавшейся косы. Она смущена, растеряна. Смущение выдает нежная розовость щек. От этого хорошеет и делается прелестным ее зарозовевшее лицо. И это лицо уже не может скрыть главного - своей, дотоле сохраняемой в тайне и теперь внезапно открывшейся, влюбленности.
Невольно Костя делает шаг навстречу этому лицу.
Во мраке над моею головой
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Вверху на недоступной высоте…
Он не узнает своего голоса. Как и тогда, на той самой, запомнившейся ему «считке», что-то заставляет произнести эти слова с непривычной для него и от этого перехватившей дыхание застенчивой нежностью.
И теперь он ждет, ждет ответных слов.
Горячим шепотом, едва слышно, Надя произносит только ему, только для него:
Ромео, как мне жаль, что ты Ромео,
Отринь отца да имя измени,
А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть…
В голове у Кости что-то путается. Он перестает понимать себя и теперь он уже не может оторвать взгляда от Надиного лица.
Они стоят на сцене рядом: девочка-школьница в коричневом форменном платьице, обрамленном у ворота узкой полоской кружевного воротничка, и светловолосый мальчик-подросток с бледным, будто бы осунувшимся лицом, растерянный и смущенный. Они больше ничего не видят вокруг, все отошло, все исчезло, все пропало: и сцена с небрежно сваленными в углу, уродливо искривленными декорациями, оставшимися от прошлогоднего спектакля; и старое, возможно навсегда замолкнувшее пианино, за ненадобностью задвинутое в угол; да и сам зал с темными рядами стульев и фигурой Нелли Сергеевны в первом ряду с открытым от удивления ртом. Остался только их мир, и они одни в этом мире: юная прелестная Джульетта и влюбленный в нее Ромео.
С вечера Надя долго не могла заснуть. Несколько раз, встав с постели, она подходила к темному окну и слушала. Однажды ей даже показалось, что кто-то, подкравшись, замер за оконным стеклом и задышал горячо и взволнованно. На какой-то очень короткий миг она даже увидела робкое бледное лицо то ли Кости, то ли воображаемого Ромео, и среди густой еще листвы раскидистого клена, показалось ей, мелькнул край расшитого золотой нитью, дорогого плаща. Часто просыпаясь ночью, она все порывалась встать и снова заглянуть в окно, но сон тут же смежал веки, и она, забываясь, проваливалась в легкое счастливое небытие.
Надю разбудило солнце. Оно было все еще по-летнему горячим. Теплом дохнуло оно сквозь промытое дочиста прошедшим накануне дождем, светлое оконное стекло. Надя села в постели, и ей сразу же вспомнилась вчерашняя репетиция.
Да поздно, притворяться ни к чему
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь «да».
Она улеглась на спину и закинула руки за голову. Вот он, тяжелый бархатный балдахин над ее богато убранной постелью, тяжелыми складками ниспадающий на каменный мозаичный пол. А вот и высокое окно, затянутое чугунной решеткой тонкого кружевного плетения. Сквозь решетку в покои Джульетты вливается поток солнечного, по-южному горячего, света.
Ее позвала из кухни мать. Завтрак был готов. Отец сидел за столом с развернутой газетой. Решительно отодвинув газету в сторону, Надя уселась к нему на колени.
- Газеточитатель! - сказала она тоном взрослого человека, разговаривающего с ребенком. - Мой хороший и очень умный газеточитатель.
Отец посмотрел на нее поверх очков и засмеялся. Был он лысоват, округлое брюшко неудержимо выпирало из-под ремня брюк, но волосы были набриолинены до блеска, щеки гладко и чисто выбриты. Крахмальный запах свежего белья исходил от него, Наде нравилось это.
- Надежда! - сказала мать, качая головой. - Ты ж отца раздавишь. Ишь какая кобылка вымахала!
- Не-е! - сказала Надя, обнимая отца за шею. - Никогда!
Она соскочила с отцовских колен, внезапно подступившая радость подхватила ее и закружила по тесному пространству кухни.
- Ах, Надя, Надя! - с укоризной проговорила мать и на всякий случай убрала с плиты кипящий чайник.
Тогда, смиренно склонив голову и придерживая край ночной рубашки, будто край шитого бисером и шелками дорогого платья, Надя полуприсела перед матерью в почтительном реверансе.
- Я здесь. Что, матушка, угодно вам?
Надя выбежала из подъезда и остановилась. Солнце ослепило ее. Подзадержавшееся в своем уходе лето с небывалой щедростью выплескивало на Землю остаток тепла и света. Только деревья, не поддаваясь обману, с деловитой неторопливостью продолжали сбрасывать пожелтевшую листву, и дворничиха, подстать осени, в ярком оранжевом фартуке, старательно выметала с газона иссохшие, цепляющиеся за траву листья.
Возле дома - коротенькая лесенка из накренившихся от времени бетонных плит, всего в пять ступенек. Надя проскакала по лесенке вниз-вверх и снова вниз. Оглянулась. Дворничиха, улыбаясь смотрела ей вслед.
Школа совсем рядом, надо всего лишь миновать несколько старых пятиэтажек, в одной из которых как раз и живет Костя, а потом дальше бульваром в пожелтевших уже кленах бежать до самой школьной ограды.

Костя и предположить такое не мог. В школе было много хорошеньких девочек, и некоторые из них уже начинали нравиться ему. Только не Надя. Она была серенькой, неприметной, и он проходил мимо, не замечая ее. И вдруг эти пламенные, обжигающие слова любовного признания. Накануне с вечера Костя, как и Надя, не мог уснуть допоздна. А утром, встав раньше обычного и тем удивив мать, выскочил из дома, не дожидаясь завтрака. Ночь уверила его в истинности того, что случилось с ним вчера на так чудесно преобразившейся сцене школьного зала, а утро своим пронзительным чистым светом сделало все зыбким и неверным. И теперь, не медля, нужно было увидеть Надю, чтобы отпали, рассеялись эти внезапно возникшие мучительные сомнения.
Надя шла, высоко вскинув голову.Тяжелый бархатный подол, обшитый дорогими фламандскими кружевами, словно бы ползет за ней по тротуару. Она идет горделивой походкой, как это и подобает представительнице богатого Веронского рода. Возможно, что некогда и юная Джульетта Капулетти вот так же шла по улицам древнего города навстречу своей Любви!
Костя шагнул ей навстречу из-под затемненного, продуваемого сквозным ветром арочного перекрытия. Сквозняк, привольно гуляющий под сводами арки, взъерошил светлые Костины волосы, упругим воздушным пузырем надул на спине форменную школьную курточку. Надя увидела его и невольно сдержала шаг. «Это он, Ромео, ее возлюбленный! Это его светловолосая голова мелькнула сейчас среди пестрой, многолюдной Веронской толпы.»
Костя ничего не видел вокруг. Мимо с присущей им лихостью неслись шумные автомобили, серые пятиэтажки взирали на мир пестрым разнообразием остекленных балконов, рыжел газон иссушенной травой, и все еще краснели редкие одиночные бусинки шиповника среди пожелтевшей, привядшей листвы. Он будто ослеп. Он чуть было не сбил с ног неторопливо бредущую по тротуару, испуганно вскрикнувшую старушку. Она обернулась в его сторону маленьким, с кулачок, морщинистым лицом, а жмущаяся к ее ногам лохматая собачонка, такая же дряхлая и немощная, как и ее хозяйка, несколько раз беззлобно тявкнула Косте вслед. Но он не заметил этого.
Они пересекли улицу и пошли по бульвару. Надя на ходу наклонилась и подняла с земли слегка привядший кленовый листок: осень веселым, пестрым желто-красным ковром устлала аллею бульвара. Держа листок в руках, Надя с притворным удивлением, будто только теперь и увидела его, посмотрела на Костю.
Как ты сюда пробрался? Для чего?
Ограда высока и неприступна.
И глядя в прелестное лицо Джульетты, исполненное лукавства и нежности, Ромео охрипшим от волнения голосом произнес слова, которыми полнилось его сердце:
                Меня перенесла сюда Любовь.
Их обогнала девочка-первоклашка с цветасто разрисованным ранцем за спиной. В толстой рыжей косе ее торчал похожий на распустившийся цветок синий капроновый бант. Девочка знала Костю, они жили в одном доме. Ребята во дворе называли его «Красавчиком». Девочке нравился Костя. Она обернулась в его сторону круглым веснушчатым лицом и, отбежав подальше на тот случай, если он, как всегда, догонит ее и даст подзатыльника, выкрикнула задористо и громко: «Эй, ты, красавчик!» Обидевшись на невнимание с его стороны, она в отместку показала Косте язык и вприпрыжку побежала дальше.
Они и не заметили, как подошли к школе. Всего два шага  оставалось до серого бетонного забора, которым обнесен засыпанный пожухлой листвой, тесный пришкольный участок. Надю кто-то грубо схватил за руку т оттащил в сторону. Возможно, это была одна из Костиных поклонниц, что-то заподозрившая, но Надя даже не взглянула на нее.
Первым уроком была алгебра. Надю вызвали к доске, и она не смогла решить даже самое простое квадратное уравнение. Появившаяся в дневнике двойка не произвела на Надю должного впечатления. Она села за парту и принялась думать о Косте. И как только прозвенел звонок, она, несмотря на грозный окрик математички, первой бросилась к двери, промчалась по пустому, гулкому коридору и выбежала из школы.
Как чудесно преобразился мир! Конечно, он остался прежним, легко узнаваемым - все тот же серый бетонный забор вдоль пришкольного участка, тот же красный кирпичный дом на углу улицы и булочная в нем, откуда, как всегда, проистекает сладкий запах свежеиспеченного хлеба. И все же этот мир был неузнаваемо другим. Он словно бы сбросил с себя привычное будничное платье и облекся в сказочно-прекрасный, ослепительно сверкающий наряд. Ей вдруг захотелось как можно скорее упасть в своей комнате на кровать, зарыться лицом в подушку и долго-долго плакать от счастья. Надя знала, что дома никого нет, а значит, ее никто и ни о чем не спросит.
Всю дорогу до дома Надя то бежала, то шла быстрым шагом. Прежде чем открыть дверь квартиры, она, успокаивая дыхание, припала спиной к стене лестничной клетки и закрыла глаза. И сразу же увидела перед собой лицо Кости, таким, каким видела его нынче утром. Оно было непривычно смущенным, и взгляд Кости опять сказал ей о Любви. Надя достала ключ и, вставляя его в замочную скважину, все думала о Косте и о том, что вечером, на репетиции, опять увидит его. Ключ почему-то не входил, и Надя, прижавшись щекой к двери, счастливо засмеялась. Она и не спешила открывать дверь. Ей хотелось лишь одного - думать о Косте и больше ни о чем.
Она вновь попыталась открыть замок, но что-то мешало ключу изнутри. И тогда Надя поняла, что в квартире кто-то есть. Не думая о том, что она скажет и чем объяснит свое столь раннее возвращение, она позвонила. Но ей никто не ответил. Она не услышала за дверью ничьих торопливых шагов, не щелкнул весело входной замок и ничей настороженный голос не окликнул Надю. Она позвонила еще несколько раз, сначала часто-часто нажимая на кнопку звонка, потом и вовсе не отрывая от нее пальца. Но по ту сторону двери стояла глухая безмолвная тишина. Теперь Надя то снова принималась звонить в дверь, то в бессилии стучала кулаками по мягкой, заглушающей звук, дерматиновой обивке. И опять, и опять ей отвечало ничем не объяснимое, пугающее молчание. Тогда она обессиленно опустилась на холодные ступеньки лестницы.
Она не зала, сколько времени просидела так. Возможно, целую вечность. Предчувствие неминуемого несчастья сделало ее безвольной и слабой. Внезапно послышался приглушенный щелчок, это по ту сторону двери в замке повернули ключ. Надя вскочила на ноги. Сквозь узкую щель приоткрывшейся двери просунулась голова отца. Его лицо было возбужденно красным, а набриолиненные волосы непривычно взлохмачены. Надя бросилась к отцу и невольно рванула дверь на себя.
- Папка, я думала, я так боялась…
Она не договорила. В прихожей позади отца стояла незнакомая женщина. Она была в плаще и обеими руками крепко, будто боялась, что у нее отнимут, прижимала к груди белую, как и ее испуганное лицо, дамскую сумочку. Некоторое время они втроем в полном молчании стояли друг против друга, потом отец сказал чужим незнакомым голосом:
- Вот, Надя… Это с моей работы… Конец квартала… Отчет… Познакомься…
Женщина  оторвала руку от прижатой к груди сумочки и протянула ее Наде таким нечеловечески страшным движением, будто рука эта была механическая.
- Нет! Нет! - закричала Надя. - Неправда!
В своей комнате она упала на постель и зарылась лицом подушку. Не вставая, пролежала она так до самого вечера. Несколько раз к ней заходил отец, робко покашливал, будто пробовал голос перед тем, как сказать в свое оправдание какие-то лживые ненужные слова. Один раз он даже осторожно дотронулся до Надиного плеча. Она брезгливым движением стряхнула его руку. Но он все-таки решился и заговорил.
- Послушай, дочка, ты все не так поняла. Здесь нет ничего такого, о чем ты думаешь…
Надя ничего не хотела слышать. Она зажала уши руками. «Неправда, неправда… она сама видела страшное, испуганное лицо этой женщины. Зачем она приходила сюда? Отец и эта женщина… А как же мама? Значит, отец лжет, обманывает, предает…» Но отец продолжал.
- Я знаю, ты мне не веришь. Но я очень прошу тебя ничего не говорить маме. Прошу не за себя, за нее…
Он еще некоторое время молча постоял возле Надиной постели и вышел, непривычно, по-стариковски шаркая ногами. Надя накрыла голову подушкой и лежала так, боязливо ожидая, что он снова войдет к ней и будет униженно и так непохоже на себя просить ее о том, чего она не в состоянии сделать. Неожиданно невесть откуда подкравшийся сон сморил ее, а когда Надя проснулась, то все случившееся оказалось неожиданно забытым. В комнате было темно, лишь свет уличного фонаря, пробившись сквозь неплотно зашторенное окно, будто верный пес пятном лежал на полу возле Надиной постели. Надя потянулась, сладко зевнула и, услышав долетевший с кухни стук тарелок, вскочила на ноги.
Но едва переступив порог кухни, она обессиленно припала к дверному косяку и молча с ужасом, который не могла скрыть, теперь смотрела то на отца, то на мать. Лицо матери было озабоченным, круги вокруг ее усталых глаз казались темнее обычного, а лицо отца сделалось растерянным, красным, и жалкая просительная улыбка появилась на его губах.
- Что с тобой, Надя? - спросила мать. - Папа сказал, что ты заболела, и я не стала тебя будить. Что-нибудь случилось?
Надя не ответила. Все в этот вечер, казалось, было как всегда. Отец с матерью ужинали, сидя за тесным кухонным столом, а на плите, готовый к вечернему чаепитию, пристукивая крышкой, кипел чайник. Но Надя знала, что все уже другое, обманное, лживое.
-Надя! Случилось что-то серьезное? В школе? Да?
Надя молчала.
-Надя! Ради Бога не молчи!
Мать резко поднялась и схватилась рукой за сердце. Предчувствие беды носилось в воздухе. Она поняла это сразу, как только переступила порог квартиры.
- На-дя!
Ее качнуло, и чтобы не упасть, она ухватилась за край стола. Отец поддержал ее. С наивной доверчивостью, ища защиты, мать положила голову ему на грудь.
Надя задохнулась. Ей вдруг не хватило воздуха.
- Нет! Нет! Нет!
Она бросилась к двери. Торопливо, дрожащими от нетерпения руками она сбросила цепочку и рванула дверь на себя. С лестничной площадки в квартиру ворвался сквозняк. Он содержал в себе что-то необъяснимо страшное. Мать опустилась на стул и обхватила голову руками.

Она не знала, куда ей идти, лишь бы подальше от дома, в который она уже не вернется. Надя не шла, а бежала. В неверном колеблющемся свете фонарей встречные прохожие казались ей всего лишь тенями ее прежней обманно-счастливой жизни. А вот и арка, откуда нынче поутру, растерянный и смущенный, шагнул ей навстречу Костя. Об этом напомнил резкий порыв холодного ветра, дохнувшего на нее из-под темных арочных сводов. Но сердце не отозвалось на это совсем близкое и словно бы погасшее воспоминание.
С самого утра в нетерпении ожидал Костя сегодняшней репетиции. Но репетиция сорвалась. Надя почему-то не пришла. Проскучав около получаса, все разбрелись по домам, и в актовом зале, подле погасшей сцены, остались лишь Нелли Сергеевна, все еще продолжающая возмущаться Надиной недисциплинированностью, да Костя, вскакивающий с места при каждом отдаленном звуке шагов. Сегодняшнее утро решило его судьбу. Теперь он не мог прожить и минуты, без того, чтобы не видеть прекрасного лица своей Джульетты. Костя дождался, пока из школы не ушла рассерженная Нелли Сергеевна, а затем долго, будто призрачная тень, слонялся вдоль школьной ограды. Зайдя домой, он на удивление матери даже не притронулся к оставленному для него ужину и вновь куда-то ушел, встревоженный и необъяснимо странный.
Косте надо было во что бы то ни стало увидеть Надю. Он решил идти к ней домой. Ну и что? Позвонит в дверь и попросит выйти. Но на подходе к Надиному дому робость одолела его. Уже стало темно, зажглись фонари, а Костя в нерешительности все кружил вокруг Надиного дома, надеясь на что-то неясное, неопределенное, но непременно счастливое.
Внезапно он увидел Надю. Она выбежала из подъезда. Волосы ее были растрепаны, коса расплелась. Косте даже показалось, что она бежит, спасаясь от кого-то. но сердце сказало другое: она ищет его, Костю. Он словно бы захмелел от этой, внезапно пришедшей на ум мысли. И хмельное опьянение это было легким и сладостным. Он нагнал Надю возле арки и пошел рядом. Но она словно бы и не заметила его. Тогда он на ходу заглянул ей в лицо и с замиранием сердца, словно это было какое-то особое, исполненное волшебства, неизъяснимо прекрасное слово, произнес ее имя. Она не отозвалась и лишь ускорила шаг. Слова любовного объяснения просились с языка. Близкая ночь, готовая упасть на Землю, сделала его, как и Ромео Монтекки, внезапно смелым и уверенным. Костя забежал вперед и преградил Наде путь.
Я не моряк,
Но если б ты была на крае света,
Не медля мига, я бы, не страшась,
Пустился б в море…
 проговорил он, задыхаясь от любви, нежности и
быстрой ходьбы. Надя остановилась и с недоумением посмотрела на него, будто только теперь его увидела. Не давая ей идти дальше, Костя продолжал:
Меня плащом укроет ночь. Была б
Лишь ты тепла со мною…
«Кто это? Костя? Он что-то сказал? Да ведь это слова его роли… Пустенькая невинная сказочка про любовь… Да и есть ли она, эта самая любовь? Есть ли? Все - вранье, все – ложь…Если отец так…Если отец…
И Надя с силой оттолкнула Костю.
- Пусти!
Костя ничего не понимал. Что случилось? Что произошло с Надей? Глаза ее смотрели на Костю с такой подозрительностью, будто выискивая в нем какой-то тайно сокрытый физический изъян. Ничем не напоминало сейчас Надино лицо той прелестной, полной очарования Джульетты, в которую он влюблен. Косте захотелось немедленно, сейчас же разрушить это неожиданно снизошедшее на него наваждение. Он схватил Надю за руку и крепко, до боли, сжал ее пальцы. Но она вырвала свою руку из его руки.
- Пусти, дурак!
Затем повернулась и пошла прочь.
Костю охватило злобное мстительное отчаяние. Ему захотелось догнать и ударить Надю. Но он не сделал этого. Он стоял, широко расставив ноги, сжав кулаки, и смотрел ей вслед.
- Все они такие! - сказал он, и кривая презрительная усмешка тронула его губы, преобразив прекрасное лицо Ромео в лицо пошлого циничного обывателя.