Память

Пошёл я раз в баню. Не, не городскую.Нашу баню, деревенскую. У нас, в Дюдинове, дома на самом прибугорье стоят, потому весной вода разливается. А баньки к воде поближе. Во-первых, как речка затопит, так и отойдёт. А во-вторых насосы у нас к речке трубы протянули. Кто не знает, просвечу. Первым в мире наш район по огурцам. Я всякие пробовал, вплоть до нежинских. Таких, каких земля тут производит, нет! Что солить, что мариновать, что так хрумкать! Это как картошечка рязанская. И красную ел, и белую, и кубинскую – нет рязанской лучше! А уж совместно они, да под стакан белой холодненькой-неизъяснимо. А редиска какая, капуста, да хоть бы и помидорчики под тентом!Но, для всего блаженства этого вода нужна. Так не вёдрами же её носить, кстати, никак  ты  не наносишься. Вот и насосы у всех, воду тягать для полива. И как, при таких делах, тут же баньку не оборудовать? Со своей подачей воды? Так пройдёшь через грядок ряды, что позади дома обретаются, а там вот она, банька. Я её сам строил, ещё отец жив был. Мне сейчас как ему тогда. Сорок, значит, будет. Батя на Кавказе служил, и где-то там остался. Написали, без вести пропал. В 96 годочке дело было. Я тоже отслужил в те года срочную, думал в институт поступать, а тут такое. Две сеструхи, мать от этого вот дела вовсе обезножила. Пришлось курсы бульдозеристов окончить, да по этому делу и пойти. А батя мой прапорщиком был, старшина батальона в десанте. Собрал я баньку укладистую. Парная хорошая с каменкой, полок на три персоны, печка, водицу подогревать, да и тут же вырыл в земле и плиткой обложил два на два бассейн малый, а сбоку и снизу к нему кран и труба для воды отвода. Хошь воды нагрей и нежься, а хошь ледяную применяй после полка с веничком. Сегодня все мои женщины, а это мамаша моя, жена и две дочери в нетях числились. Поехали под Рязань в Константиново к родне. Вот и машину нашу взяли. Я тут себе по-случаю «Тойоту»  прикупил. «Лендкрузер» Не новая, но поездит ещё дай Бог. Одно слово «Тойота!» На заработок я сейчас не жаловался. Работы по профессии моей, выше крыши. Народ всё в юристы ломится, экономисты, и в менеджеры, а хороших работяг днём с огнём. Ну, и платят очень даже ничего! Тем более, я на любом механизме могу. Хоть грейдер, хоть кран подъёмный! Без проблем! Так что решил я расслабиться, и, как говорится, у меня с собой было. Я её полезную в бассейн с ледяной водичкой погрузил, дюжину пива туда же, а на столике малом овощи свежие, колбаска моя любимая московская и рыбец огромадный. Так он жиром и сочится. А уж запах! Смотреть, даже, жутко. Сам в рот прыгает! Венички у меня особенные. Я их каждое лето в июне запасаю. Только берёза, ничего окромя. Распаришь такой в кипяточке, запахнет он живым лесом летним. Душа в небо просится! Помылся от души, попарился, в бассейне охолонулся. Рядом с совсем уже ледяной бутылкой охлаждаемой. Пивка принял на грудь, да опять на камёнку поддал. На этот раз трёхлитровую бутылку кваса магазинного. Мы то сами себе продукт этот делаем, по рецептам от лет  старых, от бабушек оставшимся, а покупная вещь на вот такое дело только и годная. Однако, дух тут хлебный аржаной пошёл сильно. И давай я по новой хлестаться. Потом в водицу ледяную, а вылез то уже не один, а с подругою,что на ноль семь тянет! Шасть к столу, разломил хлеб чёрный тёплый ещё, рыбу раздербанил, огурчики с редиской присолил, колбаску порубил на куски серьёзные. И сразу так отдыхать начал. Хорошо! Я раз в Гусе Хрустальном был, так на рынке там приобрёл ровно на двести пятьдесят грамм вроде как лафитник большой. И сцена вырезана на нём по стеклу: сам Иван Грозный убивает сына. Я ещё спросил, чего, мужик, сюжетец у тебя мутный какой-то, не к радостному совсем застолью. А тот философом оказался по жизни. Пей, говорит, радуйся что не тебя ухайдакали, и не ты убиваешь! Сразу уговорил! И ещё я у него купил малые рюмочки с донышком таким тяжёлым. Все в рисунках. Освещают сексуальную жизнь дам с кавалерами в веке надцатом. Когда ещё в париках, но уже без трусов ходили. Я это дело под замком храню. Девкам моим оно рано пока, а бабе моей точно что поздно. Только бы поспать лечь пораньше. Да и то, на работе кувыркается, потом по хозяйству в доме,да огород, да кабанчик, да куря разные.Не до париков! А из трусов жена признаёт только наши, бывшие советские, что бы до колен и с начёсом. Она на приёмке молока работает, там холодина, что б молоко не кисло. Ну, и баб подмораживает! Ладно, проехали и далее поехали. В лафитник пивка, в рюмочку водки. Одно к одному, то под колбаску, то под рыбца. И овощами всё это перемежается. С хлебом! Не заметил, как и завечерело. Оделся я, припёр дверь, она наружу открывалась, колом, да в дом пошёл. От реки туманом тянет, пасмурно, на небе ни звёздочки. Ветерок лёгкий, сырой, вроде бы и дождичек стал накрапывать. Иду и дойти никак никуда не могу. До дома и есть всего метров сорок, так нет, извивается тропинка, к реке закручивается. Глядь, костерок горит небольшой. Распадок там, горы какие-то вдали. Ничего такого у нас и близко нет. Я после баньки на себя телагу натянул старую, рабочую, простудиться– ума большого не надо. А я всю жизнь на земляных работах. И в погоду тоже любую. Подошёл к костру и обомлел. Отец сидит, чего-то из кружки пьёт. Горячее видно, так как на края дует. Здорово, - говорю,-батя! Ты как тут? И сам чувствую, дурь спросил! А на отце комбинезон десантный порваный, берцы, да берет. Он у меня мужик был видный и Богом не обделённый. Такой если приложит, приходи кума целоваться! Два ордена имел, и за «Отвагу!» Афган захватил службой, а вот офицером стать не схотел. Я его спрашивал, а он сказал, старшина батальона у себя всяко выше любого командира роты, подчиняется только комбату, а тот подполковником служит. Старый я, уже, сказал, взводом, да ротой командовать. К батальону привык! И рассмеялся! Шутка, мол! И, вот те, на ночь глядя встреча! Садись, сынок,-отец говорит. Чай не предлагаю. Ты же сам в чудеса не веришь. Умер, так умер! Но, батя, я вмешиваюсь, -может выжил ты, в плену был, говорят бывает. Ты, сын, на меня посмотри. Отец себя и сам осмотрел. Лет мне как было, под сорок. Форма старая, в том бою вся порваная. Автомат, и он мне показал, покарёженный, а нож я в ком-то там оставил.Так что сильно не переживай, с ума не съезжай, с мёртвым беседуешь! Бывает! Присаживайся! И на пенёк мне указал. Меня и так ноги не очень держали, а тут и совсем ослаб. Сел! Упал вернее! А отец чай свой пьёт и говорит. Мне, сын, перед тобой и мамой извиняться нечего. Зажали нас в вот таком распадке, да как лупанули минами. Я в разведке был, так что ни документов, ни наград, ни воинского звания. Мистер Икс. Не уйти никак было всем. Мы одного снарядили, а сами для отмазки в другую сторону в штыки и ножи ударили. Сколько мог, держался я, да человек, не боевая машина пехоты. Хотя и те горели за милую душу!Так там в горах и остался. Может похоронили, а может просто в пропасть сбросили. Да, мёртвые сраму не имут. Так комбат наш говорил, царствие ему небесное. Погиб под Ханкалой! Такие люди там гибли! Хотя, конечно, и гниды были. Я там прапору одному табло наизнанку вывернул. Он приноровился патроны к винтовкам снайперским продавать на сторону. Так и убыл в тыл сука рваная как небоевая потеря, вроде, с грузовика при погрузке упал. Как там мама наша? Хорошо, говорю! После смерти твоей болела сильно, но сдюжила. И сам я женат, две внучки у тебя. Сейчас на родину Есенина поехали, на отдых. Так всё хорошо. Дом подновил, банька есть, машина японская. Всё, как у людей! Ты то как? Отец даже рассмеялся. Лучше всех, говорит. По вас скучаю, но в гости скоро не жду. Каждому Господь его время выделил. Тут дёргаться не надо, и переживать не стоит. Поскольку от тебя мало что зависит. Мы вот в тот поиск последний шли, так знали, вернёмся, нас в Рязань на отдых отведут. А там до дома, два часа на электричке! Да вон как всё обернулось! Ладно, сынок! Рад я, что у тебя путём всё. Маме не говори ничего, старая она теперь жуть всякую выслушивать.И нашу встречу эту к сердцу не бери. Говорю же тебе, бывает! Тут наваждение враз  пропало. Вот дом наш, а сзади, у реки, баня. Перекрестился я и спать пошёл. Так и не знаю, что это было? Помстилось? Или на самом деле батя приходил?