Колосья по серпом... исход источников 1

                КОЛОСЬЯ ПО СЕРПОМ ТВОИМ


                В РУКИ ГОЛОДНЫХ БЕДНЯКОВ ОТДАШЬ
                ТЫ  ВРАГОВ  ВСЕХ  СТРАН,  В РУКИ
                СКЛОНЁННЫХ  К  ПРАХУ  –  ЧТОБЫ
                ПРИНИЗИТЬ  МОГУЧИХ  ЛЮДЕЙ
                РАЗНЫХ НАРОДОВ.
                Кумранский “Свиток Войны”
 
 
                МАТЕРИ МОЕЙ ПОСВЯЩАЮ




                Вечером вы говорите: будет хорошая погода, потому что
                небо красно; И поутру: сегодня ненастье, потому что небо
                багрово. Лицемеры! лица неба распознать умеете, а
                знамений времен не можете?
                ... Матфея, XVI




                КНИГА ПЕРВАЯ               

                ИСХОД ИСТОЧНИКОВ


                I

Груша цвела последний год.

Все ветви ее, все громадные раскоряки, до последнего прутика, были усыпаны бурным бело-розовым цветом. Она кипела, млела и роскошествовала в пчелином звоне, тянула к солнцу солидные лапы и распростирала в его сиянии маленькие, хилые пальцы новых ростков. И была она такая могучая и свежая, так одержимо спорили в ее розовом раю пчелы, что, казалось, не будет ей вырождения и не будет конца.

И, однако, надвигался ее последний час.

Днепр подбирался к ней полегоньку, понемногу, как разбойник. В вечном своём стремлении искрошить правый берег, он приступал в паводок совсем близко к нему, разрушал откосы, сносил, чтобы посадить в другом месте, лозу, насильно вырывал куски берега или осторожно подмывал его, чтобы вдруг обрушить в воду целые пласты земли. Потом отступал, до следующей весны, и трава милостиво спешила залечить раны, нанесенные Днепром. А он возвращался вновь: где разрушал, где подмывал и со временем окружил грушу почти со всех сторон.

...За грушей кончался Когутов надел. Лет сорок тому назад стояла еще за деревом черная баня. Но в одну из ночей, совсем врасплох, Днепр схватил ее – даже бревна не успели выловить. Так, наверное, и уплыли бревна из Озерища аж в самый Суходол, где полуголодные мещане и щепки не пропускали.

Новую баню старый Данила Когут вывел саженей за сто от берега, куда выше собственного дома. Невестки обижались: пока натаскаешь воды - руки отваливаются.

Данила слушал их и ворчал в ласково-язвительные, золотистые тогда еще усы:

- Лишь бы мой вацок (1) с деньгами не отвалился. Рук - не покупать...

И гнал сыновей, чтобы помогли бабам принести бадьи две-три.

Новая баня со временем стала слишком роскошной для Когутовой семьи. Сыновья по глупому новому обычаю отделились, с отцом остался только старший, Михал, с женой и шестеро их детей: пять сыновей и дочь-мезеница. Пойдут семь "мужиков" в первый пар, так места - хоть собак гоняй, и от этого пространства холодно.

И все же старой бани никто не жалел. Вместе с баней сплыла черная история.

Было это через несколько лет после того, как Приднепровье отпало от "Короны". Данила был тогда еще подросток, единственный сын у отца, единственный внук у деда. Как наваждение какое-то было. За три поколения холера дважды выкосила Озерище. Когутам повезло. Хоть по одному мужику осталось на развод.

Остальные поумирали. Не помогло и то, что Роман, дед Данилы, считался колдуном. И он ничего не мог сделать, наверное потому, что дело было новое. Даже самые старые не слышали от дедов о холере.

Кто не убежал в лес - тем было плохо. А Роману с сыном, Маркой, не позволил убежать пан. Дал ружье и приказал остаться в пустой деревне, чтобы не ограбили крестьянского достояния лихие люди. Ружья, считай, и не стоило, было, давать. От холеры ружьем не отобьешься, а лихие люди боялись Романа с его славой больше ружья.

Наверное, Роман не был бы Романом, если бы не нашёл средство. Он и отпоил сына резким березовым квасом. Не отдал смерти. Но остальных не успел.

Холера ушла. Забыли о ней. А в Когутовой хате так и жили старый, большой и малый.

И вот тут и случилось. В одну из темных ноябрьских ночей Марко убил отца в бане. Запорол старика вилами.

Аким Загорский, старый Озерищенский пан, услышав, за голову схватился. Чего же тогда ждать от человека, если он на убийство отца идёт? Что же это делается? То ли библейские времена возвращаются, то ли последние наступают? А поскольку он двадцать лет неизменно ходил в почетных судьях, и до раздела и после, в губернском земском суде, то вознамерился упечь злодея, откуда и ворон костей не приносил, благо теперь просторы были не меряны, и даже Сибирь своей была. Схватили Марку -  хорошо? В цепях он - хорошо! Быстрее его, выродка, в Суходол, на судебную сессию.

А потом взяло Акима раздумье. И не то чтобы пан теперь оправдал убийцу. Он задумывался: как могло случиться, какая выгода была пойти на такое любимому, от смерти отцом спасенному, сыну, единственному наследнику? И, главное, удивляло Загорского то, что никто из односельчан и словом, и намёком даже не осудил Марку. Будто так и надо было.

Аким Загорский знал силу обстоятельств. И знал: до самой глубины человеческой души и то, что заставило ее сделать то или другое, не докопается никогда ни один суд. Не для того люди суды выдумали. Суд - это расправа. И хозяева каждого суда хотят только, чтобы расправа была скорая и не очень дорогая.

И потому он однажды ночью явился в тюрьму упраздненного за ненужностью замка. Замок был двухэтажный, с подвалом. В башнях новая власть разместила провиантские склады, а подвал так и отсался тюрьмой.

Думал Аким Загорский, что увидит слизня, раздавленного тяжестью собственной вины, а увидел человека, который даже не прячет глаз.

- Может, не твоя вина? - смутился Загорский. - Может, кто-то другой?..

- Мая вина, - сказал Марко. - Моя рука сделала, мне и отвечать.

- Так что же ты тогда святым прикидываешься?! - вскипел пан. - У собаки глаза ссудил?!

- Вы не кричите на меня, - совсем не по-мужицки, с честью, сказал закованный. - Надо мною земного суда нет. Меня преисподняя ждет. Я душу свою навеки погубил, и мне уже из огня никогда не выйти...

Загорский так ничего и не добился, пошел. И начал расспрашивать у других, преимущественно у своих же Озерищенских крестьян. Долго ничего не мог узнать, пока одна старуха не рассказала. У Акима волосы встали дыбом.

Не зря покойника Романа считали колдуном. Сам Аким Загорский такой глупости, конечно, не верил, но они, они же все верили. Да и как было не верить, если Роман лечил травами скурапею (2) и скулы, вправлял вывихи, выводил родимчик, брал на руки детей с испугом и смотрел им в глаза, и детям сразу становилось легче.

А такие дела без нечистой силы, конечно, не делаются. И каждому даже самому умному колдуну, даже тому, кто не употреблял своей силы на зло, приходится после смерти расплачиваться.
Наступает такое время, и колдун должен залезть в подпечье, лучше всего в бане. И именно там отдать дьяволу душу. Там и должен был Роман свести с дьяволом последний счёт. И рядом с ним обязательно должен быть сын.

Они и пошли в баню вдвоем, когда старик почувствовал приближение смерти.

Старик залез в подпечье и долгое время говорил что-то. Может, вспоминал жизнь, а может, бредил. Потом очнулся и протянул руку, чтобы сын помог ему выбраться. И вот тут наступила самая страшная минута. Всем известно, если сын возьмет руку отца - вся чародейская сила перейдет к нему. А с силой - смерть в подпечье и то, что после нее. Марко знал: он не может этого. Против этого была жизнь и слова, какие он каждое воскресенье слышал в церкви. Если бы это еще спасало от ада душу старика. Но это не спасало, это только обещало ад еще и ему, Марке, не сегодня, так через годы.

И он не взял руки, хотя и знал, если не возьмет, отец будет страдать в подпечье особенно долго: ночь, две, возможно, даже три.

Он сидел над стариком почти до утра. И тот все время стонал и все чаще и чаще начинал благим матом кричать. А Марко сидел над ним и плакал от жалости.

Перед рассветом он встал. Он решил. Конечно, то, что он хотел сделать, угрожало ему, Марке, преисподней и вечными муками, но за одну минуту делало душу отца свободной от когтей нечистого.

Все знали, что мученическая смерть, и еще от руки близкого, сразу уничтожает власть темной силы. А кто же ближе Роману, как не он? Неписаный закон приказывает ему доконать отца, чтобы тот не страдал тут и не страдал там. Что же, он сделает это. И пусть будет плохо ему. Марке останется радость, что отцу хорошо, и гордость, что он сделал правильно.

Он пошел на пригуменье и принес вилы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Узнав, Загорский начал судить себя и убийцу. Да, этому варварству и дикости нет оправдания. Но кто виноват в том, что эти люди дикари? Государство, которому есть до них дело только во времена мятежа? Властелины над душами, каким есть до них дело только после жнивья? Откуда им знать основы мира, что вокруг них? Церковь кричит им о преисподней, предания грозят дьяволом и колдунами.

Вот и суду только теперь будет дело до Марки.

И чем помог этим своим людям он, Аким Загорский? Не убивал, не грабил, поскольку не имел в этом нужды. Но что общего между Маркой и им, который гордится тем, что навестил в Ферне Вольтера? Хозяин и мужики - жители разных миров.

И скоро от всех рассуждений в его сердце осталось только понимание того, что суд сделает плохо и он, Загорский, не сумеет ничем помешать. Слепые судили слепого.

Поэтому Загорский всем своим влиянием давил на судебных, и приговор был мягкий: десять лет каторги.

...Марко из Сибири не вернулся. Данила, и тот давно стал дедом. Умерла императрица, и сын, и один из внуков ее. Умер и Аким Загорский. Почти забылась и история с баней, а потом и баню слизал Днепр. Будто и не было ни людей, ни закоптевшего низкого строения на берегу. Только груша...

За ней лежали приднепровские откосы, деревни, пущи и городки. За ней стояли замшелые замки, черные дома и древние белые колокольни.

А груша цвела последний год. Днепр подбирался к ней полегоньку, как разбойник. Этот последний год она стояла только силой своих кореньев, укрепив ими себе полукруглый форпост.

Очередное из миллионов наводнений, какие видел Днепр, спадал. Следующее должно будет швырнуть дерево в волны, вместе с цветением. Но она не знала об этом. Она цвела в кипении пчел, и лепестки падали на стремнину реки.


1 Калита.

2 Коросту.


Продолжение: "Колосья по серпом... исход источников 2"  http://www.proza.ru/2014/10/01/560


Рецензии
(Из романа «Колосья под серпом твоим»)

Чем разгневала Бога ты? И чем разозлила?
Что над тобой, не воспетой и сотнею строф,
Час суровый пробил, и костёльная тьма наступила,
Тьма пробитых ладоней и тысячи смертных голгоф?
Что натворила земле ты – от фиордов до Рима,
Почему заливали пожары тебя, раздевали ветра,
Почему умирали в Сибири твои молодые Багримы,
Почему Достоевские покидали нивы твои и боры?
Кто отобрал твою память, моя дорогая,
Почему же веками, не взирая на муки свои,
Лучших поэтов своих ты, беспамятная, забываешь,
Лучших пророков каменьем невежества бьёшь?
Верю в одно. Когда злость вековечную свяжут
И над твоими криницами встанет звезда Полынь,
Ты на суде – под архангелов трубы – Марии расскажешь.
Скажешь слово своё за всех на планете людей:
«В битвах жестоко изранена во имя рода людского,
Чтоб на палетках его язык и свобода взросли.
Мать сыновей человеческих. Я столько перестрадала.
Можно землю простить,
Пока есть я на земле»

Ляксандра Зпад Барысава   25.09.2014 12:51     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.