Красный клен

Она осторожно взяла мою руку в свою. Ее пальцы были ледяными, а кожа серой. Она - живой труп. Я чувствовал легкий запах гниения, смешивающийся с ароматом цветов в её волосах. Она улыбнулась, ее губы были синими, как небо в сумерках.
Я закрыл глаза. Ее не существует.
Типичный случай, для таких, как я. Ибо нет возврата от крайности.
Я вспомнил ее вновь. Как же она была хороша, словно орхидея, и как давно ко мне не являлась.
Солнце медленно садилось. Листья кленов отсвечивали красным, будто дерево всю свою жизнь напитывалось не водой, а кровью. А она очень любила кровь.
Я отвернулся от окна. Зачем мне это? Деревья, постоянно деревья. Деревья и кровь. А еще небо, безбрежное, и глубокое, как океанская пропасть, по ночам, и как молоко, серыми днями.
Дни тянутся бесконечно, а счета им нет. Нет ничего, кроме этого неба.
Если бы у меня были крылья.... Если бы они сформировались, прорезались сквозь кожу и распахнулись, подобно веерам, можно было бы улететь. Не люблю высоту, всегда начинают дрожать колени. Так же дрожит все тело, когда выключается верхний свет, и всюду царствует ночная тьма. Тьма гложет меня, без нее, но она не спешит приходить. Для меня ночь упоительна, но вместе с тем ужасна. Ночь душит. А листья клена такие красные, как она любила....
На стене, рядом с моей кроватью, они выцарапаны ногтями. Теперь пальцы сочатся кровью. Такой же красной, как листья клена.
Красный, всюду красный.
Стены когда то были белыми, но со временем они посерели, и на углах появилась плесень. Как гадко... к черту плесень, к черту стены и сны. Но не ее. Я даже не могу расцарапать эти стенки, потому что пальцы болят.
Вы смотрите на стену? На ту, около которой стоит моя кровать с ремнями. На стене можно увидеть дома, а в них людей. Огонь накрывает их, и обгоревшая плоть облетает, как истлевшая бумага, кости чернеют, превращаясь в обугленные остовы. Интересно, а им было больно? Мне нет. Какие же они слабые, слабые и беспомощные, выцарапанные на известке, на испещренном ногтями бетоне.
На бетоне? На сером и холодном. Он как небо. Но нет, тех людей и их кости не видит никто. Их видно мне, я знаю, что они есть, и я знаю, что она тоже есть. Моя возлюбленная, с губами оттенка жимолости.
А разве нет? Я не верю. Я хочу крылья, белые, что бы ни быть как тот клен, клен который она тоже любила. Я не клен. А кто я? Людей врачи не видят, или не хотят видеть.
Но я вижу, и это прелестно. О, как это прелестно! Я могу быть их слугой. Хотя вряд ли я захочу видеть себя в их мире лишь пешкой. Они живут сами, на серой известке, испещренной мною. Они забрались глубже, на много глубже, чем начинается бетонная плита.
Меня отпускает, и разум проясняется. Я больше не хочу крыльев. Зачем они мне? Они не помогут мне быть с ней, а она не придет.
Дурнота проходит, крылья нужны дураку, который не может обойтись ногами. Да... Да. Я не хочу крыльев. Я гляжу в решетчатое окно. Свинцовое небо, пожухлая трава, треснувший из-за нее асфальт. И листья, всюду красные листья. Красные.
Зачем мне быть слугой? Я могу быть богом. Могу ломать жизни, разрывая ногтями их плоть на куски, даже слыша их крики. Свинцовое небо... отблески розового, розового, как ее губы при жизни.
Все кружится. Я хочу крылья. А разве я не властен убить их? А если тогда я убью и ее? Да. Я приближаюсь к стене. Это чувство известки под ногтями, разъедающей пальцы, оно знакомо мне очень давно.
Где они? Они на месте, ибо не могут пошевелиться до тех пор, пока я им не позволю.
Я провожу пальцами по стене. Известка не поддается. Я давлю сильнее, и под ногтями проступает кровь. Такая красная.
Белые стены становятся от нее розовыми, как отблески на свинцовом небе, как ее губы.
На небе? А я попаду на небо? Нет, у меня нет крыльев. Пока что. Ногти вгрызаются, проникают под слои известки, достигая бетона. Серые полосы, они стали красными, как те литья, что шелестят за окном, как ее волосы. Пара царапин, и люди умирают.
Интересно, им больно? Мне очень. Известка, попадая на израненные пальцы, разъедает их. Я начинаю плакать. У меня нет крыльев, но я бог. У бога должны быть крылья. Стена еще больше краснеет, на месте царапин остаются красные следы. Это уже не свинцовое небо, это листья. Листья? Да. И у меня есть свои листья, такие же красные, в стене.
Я создам им листья, такие же красные, перед смертью. А потом они умрут, все до единого. Потому что бог не может быть без крыльев.
Царапин все больше, и каждая из них все более красная. Я царапаю людей. Теперь и им так же больно, как и мне. Они гибнут. Смерть, смерть, смерть. Везде.
Я рыдаю, от боли и жалости. Зачем они умерли? Я бог, пусть и без крыльев. А они мертвы, но я не с ними. Клен стал бордовым, а значит, и у меня появятся крылья.
Белые, что бы ни кто не увидел меня на побеленной стене. Ни кто меня не увидит, даже я себя не увижу, даже она....
Люди мертвы, моя кровь их поглотила, и они захлебнулись, подохнув от асфиксии. Где мои крылья? Я начинаю царапать себя по лопаткам. Да где же они? Нужно раскрыть плоть глубже. Еще царапины, и еще. Теперь это настоящие порезы. Кровь уже не сочится, она медленно стекает тонкими полосками. Красная, как и ее кровь.
Пускай идиоты-врачи гадают, что же могло здесь случится.
Крыльев еще нет. Нужно больше крови. Смотрю на свои руки – пальцы в крови, такой красной, как те листья, что стали бордовыми... они тоже умерли, умерла и она.
Я вновь начинаю рыдать. У меня нет крыльев, а люди мертвы. Я больше не бог, у меня осталась лишь эта краснота, которой так много, она циркулирует по венам. И она будет моей окончательно, она, с ее холодной улыбкой гниющих губ.
Я царапаю руки по венам. Царапины недостаточно глубокие, и на помощь приходят зубы. Как же мне больно! Я захлебываюсь кровью и слезами. Небо черное, и мне больше не видно красноты. Не видно ничего, даже красных листьев. Она не придет. Что я делаю?
Темнота давит, а кровь льется мне в лицо, из зияющих ран на месте вен. Боль и слабость, отчаяние и страх... и есть лишь одно спасение. Я пью кровь и слабею, но чувствую, как крылья прорезают кожу изнутри. Я слышу ее, она зовет меня, и тянет в свои холодные объятия.
Небо чернеет еще больше, и мне уже не видно ничего. Никогда.