Семь картин Константина Волевого. Суд

Помню, готовился ко сну, затем белый свет, боль в голове, свист в ушах.
Сейчас я очутился в камере и в наручниках. На лице чувствовалась засохшая кровь. Жутко болела голова.
По идеи, я должен умереть морально. Ведь ничего не доказано и цель не выполнена. Но участилось лишь дыхание. Тело замерло. В глазах двоилось, и я ничего не понимал. Не потому, что мне ничего не говорит то, что я нахожусь в следственной камере в наручниках и у меня кровь на лице. Нет. Я просто ничего не понимал, потому что физически не мог напрячь свой мозг. Мозг теоретика – неудачника. Раз так всё серьёзно, я думаю, мне больше не представится возможность доказать свою теорию. И получается, если это так, то я не теоретик. Я просто убийца, который возможно изящным образом лишил жизни двух ярких особ. Видимо, всё окончено.
В следственную камеру входит Козицкий. Присаживается и закуривает трубку.
-Есть, что хочешь сказать? Может быть, спросить? – сквозь смог спросил он.
-Молчишь? Тогда, пожалуй, начну я. У меня уж точно есть что сказать. – закинул ногу на ногу следователь.
-Первый раз, когда увидел тебя, подумал, что сложно будет. Честно говоря, даже не ожидал, что когда-то в расследовании почувствую слабину своих способностей. Но оказалось всё гораздо проще. Первым, что рассказали мне твои соседи, это факт нахождения Жанны с тобой, в день пропажи. Второе, они поделились со мной информацией, которая ещё более раскрыла тебя. Некая Софья Бербер была также с вами. И как не странно, тут тоже пропажа. Ну и третье. Подвал. По документам принадлежащий тебе. Думаю, мне больше не стоит продолжать. Не так ли?
Действительно. Факты были против меня. Мне оставалось лишь страдать. Ну, может быть, ещё жалостно смотреть в его глаза Польского происхождения. Всей душой я уже пал. Был шанс, что в глубине у меня есть ещё семечка нового плана, но это был шанс, а не реальность.
-Так что? Пишешь самопризнание?
-Нет – рискнул ответить я.
В камеру вошёл его подопечный. Пару секунд он что-то шептал Козицкому, а тот хмурился и фыркал как дитя.
Всё прошло само по себе. Как говорится быстро и без лишних вопросов. Я очутился дома. Дело в том, что кто-то признался в содеянном. И меня отпустили. Другими словами, кто-то признался в преступлении, которого не совершал.
Моя цель зажглась новым огнём. Более ярким и жгучим. В преступлении вина была не моя. Тут-то я и задумался.
Главное, обвинения сняты. Я дома. Мой подвал отчистили от трупов.
Иными словами, я чист как мой подвал.