Про мужские страхи и женские заблуждения

Один мой знакомый пластический хирург познал женщину с длинным носом. То есть сначала познал, а потом уже та прознала, что он пластический хирург. И теперь она названивает ему на все мобильные и грозит утопиться, если тот немедленно ее не перережет. В том смысле, что форму носа.
Не то чтобы настойчивая попалась. Скорее стремительная.
Это вроде как в том старом фильме, где самолет без одного шасси садится на мчащийся грузовик.
То, что уже при двухстах пятидесяти километрах в час лайнер по законам физики должен завалиться на крыло и выполнять на взлетной полосе всякие пируэты не хуже заправского фигуриста – пустяки. Тем более, что та колымага, которая грузовик, при всем моем к ней уважении – больше ста двадцати разогнаться не сможет. И самолет этот ей все равно не догнать. Выходит логический разрыв. Да и ладно. Главное – драматургия на уровне. И героизм летчиков на лицо. 
Вот и думай теперь – героизм этот самый – он бывает продуманным. Или это – всегдашняя внешняя глупость?
И с чего бы я, спрашивается, с этой самой женщины начал? И к самолету ее приплел. Хотел, видимо, выписать медицинскую тему на фоне взлетов и падений. А вышел как раз симбиоз романтики  и почти что трагических обстоятельств.

Сашка вот – друг мой, например, он, вообще-то тоже – парень отчаянный. Я бы даже сказал: напряженный. И хоть после того, как его пару раз шибануло током, с напряжением  завязал и к высоковольтным проводам больше не лазит. Но ко всему прочему в жизни относится по принципу: «Само пройдет» или «Чем бы чорт не шутил, а кривая кобыла все одно вынесет».  Может спокойно посадить самолет на грузовик. Даже если это в принципе не возможно.
И к зубной боли также относится. Фаталист, одним ловом.
Учит его судьба, учит – все впустую. Потому как по призванию Сашка – агностик и антагонист.
 А в этот год злоключения Сашкины совсем затянулись. Но приходили как-то по мелочам – то мобильник стырят; то машину угонят; то на службе повышение дадут, и сразу отменят; то жена почти уже соберется, а потом никуда не уйдет. Короче – с этим надо было заканчивать. Должна уже быть поставлена эффектная точка. Но получился катетер.
То есть разболелись у парня зубы. Ну, болят себе и болят. Ясно же сказано: «Если вопросом долго не заниматься, он решается сам собой». И про кривую кобылу – еще что-то. Или про то, что кусачей собаке Бог зубов не дает. Или мозгов? На этом месте я всегда путаюсь…
Но все- таки, если ты встаешь утром и видишь в зеркале субъекта с яблоком за щекой или даже дыней среднего размера, факт сам по себе настораживает. А если к тому же выясняется, что к той самой дыне прилажены остатки собственной физиономии – даже удручает.

Так вот.

Пустил он свои зубы на самотек. И преуспел. Флюс выдался великолепным! Никогда больше таких не видел. Хотел, было, в Книгу рекордов Гиннеса позвонить, но вызвал сначала «неотложку».
Хорошо еще жена Сашкина в отпуск отъехала. Та бы его без всяких врачей «в расход» пустила. За небрежение к собственному здоровью. Так что повезло болезному. Отделался «скорой помощью».
Врачи даже совещаться не стали – на носилки и в санчасть. Со всеми мигалками.
В приемном покое сестра-сиделка – и та матом выругалась – на предмет отсутствия мозгов у мужеского пола.
«Как нет? –  возмутился Сашка. – Видишь прут во все стороны!» Но мысль эту вслух высказывать не стал по причине лишения возможности открывать рот.
Тут как раз медпомощь подоспела. Явился врач – форменный Доктор Айболит. Очки три раза протер, бороденку щипнул, губами причмокнул и в палату определил – со всеми удобствами. Предыдущий постоялец как раз в эту ночь дуба врезал. Опять повезло, хоть мы и не старались.
Доктор – надо отметить – дотошный попался. Сразу в операционную потащил. Совершил над Сашкой наркоз и ряд других преобразований: напихал в него трубок как в добротный кондиционер. И пациент с этими трубками сразу стал похож на Медузу Горгону. Больше внутренне даже. Так что, если бы к нему по случаю забрел прототип, еще неизвестно, кто б из них первым окаменел. Сам убедился. На следующий день. Как только с больничной койки навстречу мне поднялся Александр похожий чем-то на таежного тарантула. Особенно в профиль.
Линней при виде подобного субъекта должен был рехнуться в тот же миг и до скончания века. Но я не склонен отягощать рассудок вопросами видовой принадлежности. Скорее – дружественной помощи по преодолению привнесенных обстоятельств. К тому же я свой аппендицит припомнил, из состояния которого Сашка меня успешно реанимировал (см. историю «Про аппендицит»).
Так что делегации к больному ходили регулярно. В моем – единственном – лице. С целью установки телевизионной техники – для отвлечения пациента от скорбных мыслей о внешнем виде и бренной плоти – вначале. И для задушевных бесед – впоследствии.
–    Шура, – говорил я ему задумчиво, – Если мужику нарезают жабры – это еще не повод идти в Ихтиандры. А если бы и в Ихтиандры – тоже неплохо. Можно сэкономить на акваланге. А еще: Их – Тиандров юные красотки любят – страсть. И не только за жемчужные бусы. А скорее – за общую неординарность. Это еще фантаст Беляев отмечал. И в кино показывали.  Авторитетное мнение. Как полагаешь?
Сашка хрипел в ответ что-то вразумительное, потому как глазами эффектно вращал и руками показывал. На дверь. Но я на его посылы не поддавался, надо же было друга из беды выручать.

Так вот.

Проявил я активность. Побежал, одним словом. Похлопотал, чтоб медсестричку к нему приставили. Для уколов. Красивую. Как русалку. В сущности. В духе Пикассо.
–     Перспективы радужные, – прохрипел Сашка, взглянув на нас. Всеми своими трубками. –   Разве что плаваю я топором. И другие стили мне вообще не даются.
      Это он, очевидно, про Ихтиандра вспомнил. В том смысле, чтоб лечь на дно. И стать кораллом. А тут я с медицинским персоналом. Загрустил парень. В окно уставился. И взгляд у него стал задумчивым, даже странным. Будто б он только что заглотил кактус-галюциноген. Или кораллов объелся. И тонет по-тихому. Короче – был первый кандидат на роль коварного обольстителя. С печальным взором.
Однако вид этот, видимо, был нашей русалке привычен. И впечатления (должного) не произвел.
–   Мужские страхи все это – одно слово, – сказала сестричка, оставаясь невозмутимой, как сфинкс.
Этот постулат поставил меня в тупик. Получалось, что страх – движущая сила мужского самосознания. Тревожная мысль, если разобраться.
Развивать тему сию медсестра не стала. Поняла, однако: нам с Сашкой и без нее стрессов достаточно.
Занялась пациентом. С этого момента начался у парня режим. Кормление. И разные там медицинские процедуры в области ягодиц.
Сашка, надо сказать, к заботам ее отнесся скептически. Поначалу. И с радостью послал все это, если б было чем….

Один мой знакомый доктор, он же – пластический хирург – утверждал, что идеальный вариант сестры-сиделки должен получиться, если скрестить сирену с кикиморой. Так чтоб не выделялась из пейзажа, завораживала тембром и пускала кровь.
И надо сказать, в наших больницах такие особи реликтовые – нет-нет – да и попадаются.
 Для маскировки, днем дежурят у ложа больного. А по ночам летают на метле – на вроде Гарри Поттера в виде самки.
Раньше они сводили с ума моряков и первопроходцев. Теперь, когда этот тип мужского населения сменил эпоху и носится мимо на аквабайках и квадроциклах, у сирен этих, которые кикиморы, новое амплуа. Налегли на больных и калечных, поскольку тут мужеская сила предоставляется в виде обездвиженной экзистенции. А  экзистенция эта самая и есть цель развития глубинного русалочьего самосознания.
То, что они не высокого мнения о мужском самообладании – само собой разумеется.
К тому же – Больница – самое место для людей с серьезными намерениями: либо – в гроб, либо – под венец, что в конечном счете одно и то же.

Так вот.

Сашка мой с сестринским обиходом скоро смирился. Даже воспрял, знаете ли. Стал походить на Одиссея. В том смысле, что старался вырваться из всех своих трубок. Примкнуть к Аргонавтам и пристроить Медею в свою постель.
Но и доктор был на высоте. Проявил бдительность и прочие превентивные меры. Не дал Сашке погибнуть от бурных сцен.
Насчет прочего было куда хуже. Из ума пациент выжил. Потому как утонул в потоке гормонов.

Вот так.

Сашка мой – от безделья, видимо, впал в романтику и чувством воспылал. Даже говорить начал восторженно (как мог). Разве что – не стихами.  Кичился и пыжился. Не хуже курфюрста какого-нибудь.
Примется, бывало, сестричка ему швы обрабатывать. А Сашка ей так галантно:
–    Новая мазь похожа на Вас?
А та:
–    Смотря, на какое место его намазывать…
Сашка – тот и так фантазировать мастер. А после бесед этих, такого себе навыдумывал!  Потерял покой, сон и признался, что раньше не терял ничего такого.
С тех пор он решил, что она бесподобна.

Глядя на процесс, я испытывал дискомфорт. И не только в желудке. Думал поначалу друга спасти – вернуть в сознание.
Присмотрелся к девушке. Оказывается у медсестры татуировка на плече – свекла с воткнутым ножом, хотя Сашка утверждал, что это – сердце. То есть – куда ни глянь – любовная тематика.
 Пришлось соглашаться. И дни пошли своим чередом.
 Тут и ее захватили его ощущения.
У каждого медработника должен быть свой пациент. Не на всю жизнь, а хотя бы временно.
По вечерам она сидела на корточках возле кровати и кормила Сашку мороженым. Тот чавкал и выглядел отвратительно счастливым. Лекарства он тоже ел. Все подчистую. Ему не хотелось расстраивать медперсонал. Он бы и поднос от лекарств подлизал и не только, будь на то сестринская воля. Да хоть бы намек. С последующим продолжением.
   Если бы история следовала духу классики развития аргентинских сериалов, мой Сашка должен был стряхнуть с себя медицинский скарб. Подхватить свою возлюбленную и скрыться с ней на ранчо в дикой природе. Чтоб  (разве что – иногда) целовать ее в родинку на груди на фоне пламенеющего заката.
Но поскольку речь идет российской действительности в городском варианте –  в следующем акте следует выход супруги. Что, в общем-то, и произошло. Заглянула она в Сашкину палату, вернувшись из отпуска, и отреагировала на мужнин вид обмороком. Глубоким, но скоротечным.
Сашка стал по палате бегать. Забыл, что головой крутить противопоказано – если трубки из него выскочат – сразу хана.
Тут как раз и медсестра явилась. Сашку успокоила. Жене – нашатырю. Та очнулась. Пригляделась. И сразу все поняла. Потому как если «рыбак рыбака видит издалека», то русалка русалку – тем более.
Жена у Сашки художник. На самом деле. Все силы ее на любовь ушли. Но только к искусству. На мужа их практически не осталось. А тут на тебе: этот самый муж маскируется под смертельно больного. И начинает исчезать с совместного горизонта.
Про развитие событий можно и не писать. И так все понятно. Поскольку жена Сашкина – та еще дамочка.
В эмоциональном плане она – гейзер. Сначала ходит, молчит, культивирует энергию. Потом следует выброс невроза. Во все стороны. И не дай Бог под него подвернуться.


Так вот.

Скандалить, однако, жена не стала. Осознав происшествие, она тут же решила родить ему маленького негодяя.  Что и совершила, в два с четвертью  раза перевыполнив план – двойню за семь месяцев.
Так что времени на сирен у Сашки не осталось, а на кикимор – тем более.
Возит на прогулку своих перцев в коляске, сдвоенной повдоль, потому как та, которая поперек у него в лифт не входит.
И жена у него теперь преданная не только искусству. Иногда и Сашке перепадает.
На нее хочется иногда наорать, но все равно – хочется.

Но это потом. А пока Сашку из больницы выписывать стали. Хотя Айболит противился. Как только мог. Был готов вставить в голову новую челюсть. Или какой другой протез. Но тут уже Сашка уперся. Хоть имел на то время запор мозговой деятельности. А все же решил:
–    На это, - говорит, - я пойтить никак не могу. В Ихтиандры готов. Пожалуйста. Но не в Терминаторы. Они все плохо кончили. Я в кино видел.

Особенно трогательной вышла сцена Сашкиного расставания. С медработником, сиреной и кикиморой – в одном лице. Сестричка плакала битый час (потом сама удивлялась, как много слез, оказывается, в организме).
Сашка же лишившись трубок, приобрел взамен начатки свободомыслия. Потому произнес краткую речь о том, что: любовь, конечно, морковь, но дети – цветы жизни, и их надо своевременно удобрять, чем он и собирается заняться в ближайшее время.
В качестве ответного жеста она надела на него ночной горшок. В развитие цветочной темы. На том и расстались.

Я потом сестричку эту еще пару раз видел. Во сне. Вот только в каком образе не помню: то ли кикиморы, то ли сирены. Пробрало насквозь. Попробовал удержать материализацию потока сознания - остановить мысли по совету Шри Ауробиндо. Внутренний диалог уговорам не поддался. Организму не прикажешь. Слаб я насчет соблазнов. Готов был сочинить трактат на тему: «Душа женщины как природный катаклизм». Да передумал. 
Никому верить нельзя. Особенно – людям.

Вот так.