На Одного Меньше

     — Ты почему не в духе? — спрашиваю я, наливая кофе. — Не выспалась?

     — Как можно выспаться за триста сорок минут, — ворчит Миленка.

     Я набираю десертную ложку сахара и высыпаю его в свою чашку.

     — Около двадцати граммов песка, — комментирует моя подружка, — означают почти семьдесят пять лишних килокалорий.

     С Миленой мы знакомы около полугода. Она привлекательная молодая женщина и замечательный человек. Вот только её привычка всё оцифровывать в последнее время всё чаще раздражает меня.

     Оригиналка! — сразу после знакомства радовался я. — Какой удивительно стройный ум при аналогичной фигуре! Однако навязчивое желание всё подсчитать и учесть достаточно быстро разрушило соблазнительную пикантность необычной привычки.

     — Кстати, для информации, — после небольшой паузы сообщает Милена, — вчера мы встретились в двадцать четвертый раз.

     Я никак не реагирую на прозрачный намек. А ведь юбилея может и не случиться, — с мстительной злорадностью думаю про себя.

     Милена встает и начинает убирать со стола чашки.

     — Пойду, поваляюсь в ванне, — улыбаюсь я ей.

     — Давай, смотри только не усни.

     Захватив томик рассказов и халат, я бреду в ванную. Положив книжку на пол, приподнимаюсь, чтобы открыть кран с горячей водой. Выливаю несколько колпачков ароматической пены и начинаю медленно раздеваться.

      У меня отличное настроение. Париться едва ли не в кипятке под увлекательное чтиво – удовольствие, близкое к абсолютному. Я с удовлетворением озираюсь по сторонам. Белая эмаль кое-где треснула, латунные трубы чуть тронуты благородной патиной.

     Ванны из чугуна нравятся мне не только из-за способности долго удерживать тепло. Привлекает, скорее, неторопливость и основательность ритуала омовения. Поэтому я никогда не установлю в квартире душевую кабину.

     Родители развелись, когда мне было шесть. Через полгода отец погиб: очередной запой закончился безумием поножовщины.

     На несколько лет мать оформила меня в школу-интернат. Там я так и не подружился ни с кем из воспитанников. Все мы обижались на судьбу и, - вымещая друг на друге злобу, - рвались во взрослую жизнь. Кошмар навязанного общежития окружал круглосуточно. Особенно тяжело было в банные дни. Нагота, сама по себе предполагающая незащищенность, замечательно стимулировала фантазию юных садистов.

     Я закручиваю кран. Ложусь в ванну и зажмуриваюсь от удовольствия.

     Мне нравится киснуть в ароматической купели. Я представляю себя то мухой, прикорнувшей в янтарной смоле, то зрачком в глазном яблоке Вселенной.

     В памяти всплывают слова Милены. Двадцать четыре встречи – это столько же пятниц, а двадцать четыре недели – это немало. Вполне достаточно, чтобы сделать выводы.

     Почему Милена не оспаривает заведенного мною порядка? Неужели ей достаточно одной ночи в неделю?

      Писатель, рассказы которого я прихватил с собой в ванную, уверен, что быть любимым намного лучше, чем любить самому. Он прав. К тому же, в его жизни случалось всякое. Только я нисколько ему не завидую. Даже будь Милена свободной, неизвестно как сложились бы наши отношения.

     Наутро после первой совместной ночи она ушла с ключами от моей квартиры. Я сам отдал их ей. Тогда мне показалось, что у счастья нет размеров. Есть только вес, и эта благословенная тяжесть в песок перемелет цитадель моих сомнений.

    Двадцать четыре ночи несколько поколебали мою уверенность. Ведь при дневном свете отношения выглядят по-другому. А из кирпичиков пусть даже и восхитительной страсти не выстроить замка счастья. 

     Я вспоминаю безумства прошедшей ночи и моё тело наливается гулом. В этот момент появляется Милена. Она врывается в ванную комнату и набрасывается на меня с жестокой нежностью голодного хищника, хотя терзала мою плоть всего несколько часов назад.

     Когда сладкий кошмар заканчивается, мы вместе утопаем в густой пене.

     — Ненавижу время, — тихо шепчет Милена, — оно всё убивает.

     — И всех, — с улыбкой добавляю я.

     — Как же быстро оно летит, в следующую пятницу у нас уже серебряное свидание.

     — Тебе, как любительнице статистики, — вздыхаю я, — будет интересно узнать об одном из сражений за царствование Римом. В той битве сошлись этруски и римляне. Побоище было свирепым и ужасным, с огромными обоюдными потерями, но войска развела непогода. Исход сражения был неясен для обеих сторон. Один из двух римских предводителей увидел, что его воины пали духом. Собственно, как его сохранить, если ратное поле усеяно трупами боевых товарищей.

     Милена набирает в ладонь воду, а затем медленно выливает её мне на лицо.

     — Когда зажглись звезды, — продолжаю я, — воинские лагеря затихли и стали устраиваться на ночлег. В этот момент вдруг затряслась роща, и из неё донёсся громкий голос, возвестивший, что этрусков погибло на одного больше, чем римлян. Понятное дело, то был глас божий. Этруски пали духом и в смятении бежали. После подсчета оказалось, что у неприятеля одиннадцать тысяч триста мёртвых, а у римлян – на одного меньше.

     Милена молчит. Наморщив нос, она тщательно обдумывает какую-то свою мысль.

     — Что такое? — улыбаюсь я. — Ты считаешь несправедливым, когда исход сражения решает подсказка?

     — Нет, дело в другом, — отвечает Милена, — просто я тоже только что проиграла.

     — Проиграла?

     — Да, только что.

     — Не может быть! Я думал, в выигрыше остались мы оба.

     — Нет, я отдала на поцелуй больше.

     — Перестань, — улыбаюсь я, — кому придет в голову считать в такой момент поцелуи.

     Милена ничего не отвечает.

     — Какие проблемы! — я сажусь в ванне, наклоняюсь и целую её два раза.

     — Теперь всё в порядке, — не очень уверенно говорю я. — Теперь ты победила.

     Милена лежит, уставившись в потолок, и задумчиво гладит свою грудь. Я опять укладываюсь рядом. Меняю её ласковую руку на свою.

    — Не хочу, не хочу умирать, — шепчет Милена, поудобнее устраивая голову на моём плече, — как здорово, оставаться всегда молодой.

     — Живые, моя дорогая, стареют быстрее мёртвых, — невпопад отвечаю я.

     — Не понимаю, что ты имеешь в виду?

     Прикосновения к груди Милены наэлектризовывают мою разогретую кожу. Я весь напрягаюсь, готовясь в очередной раз извлечь из своего тела знакомую мелодию.

     Милена ошибочно истолковывает моё состояние и с энтузиазмом намыливает мочалку.

     Мелодия обрывается, когда прелюбодейка начинает старательно тереть мои плечи.

     Настроение портится. Я чувствую себя маленьким мальчиком из интерната. Наклоняю голову. И закрываю глаза