Какая-то очередная ерунда

Михаил Васильевич Гренка хотел быть писателем, потом он это дело бросил, а затем снова захотел. Прибежал домой после посещения супермаркета и начал писать:

"Когда я смотрю в зеркало, я вижу улыбающееся симпатичное лицо. Это лицо меня подбадривает и говорит глазами "всё получится". Я иной раз и не пойму, чего это за уверенность и такой свежий вид..."

Тут Михаил Васильевич задумался. Мысли его потекли в ином направлении. Чтобы писать, - думал он, - Нужно же непременно иметь какой-либо опыт в этом самом. Как это так - пишешь про путешествия, а сам был только в паре мест, да и то в подростковом возрасте.

Тут мысли Михаила Васильевича переключились на женщин. Он стал представлять, что бы у него могло получиться с той или иной знакомой, и каждый раз всё почему-то заканчивалось одной и той же сценой. Михаил Васильевич посмотрел на то, что он написал, и ему стало тоскливо.

За окном в это время ехал трамвай, а в трамвае сидели люди и о чем-то думали. Михаил Васильевич думал точно не о них, а, скорее всего, опять о женщинах. А в трамвае тем временем происходило вот что:

Николай Александрович Сарделькин перебрал. Это было понятно. Но хватил лишнего он не только по части выпивки, но и по части своих полномочий. На просьбу оплатить проезд Николай Александрович отреагировал следующим образом: он схватил за шею кондукторшу и, зажав её голову изгибом своей руки, потащил её из трамвая. Все вокруг растерялись, кроме какого-то очкарика в цветастом пуховике, который выскочил следом, отцепил Николая Александровича от кондукторши и прижал его к ограде, но Николай Александрович, который был выше очкарика, вывернулся и уставился непонимающим взглядом на обидчика, но и очкарик был на высоте - он быстро стукнул Николая Александровича по морде и побежал в трамвай, уповая только на то, чтобы тот не уехал. Трамвай не уехал, дождался спасителя его кондукторши и, закрыв двери перед носом пьяного Николая Александровича, который хотел отомстить за удар по морде, умчал, если позволите так выразиться, этого очкарика, кондукторшу и пассажиров куда им там надо было. Видно было так же, как к спасителю кондукторши подошел какой-то мужик и пожал ему руку. Очкарику стало противно. Всем остальным было всё равно.

Так вот, если бы Михаил Васильевич не предался сладким грёзам, он бы мог это всё наблюдать, и из этого вышел бы неплохой рассказ, однако свой шанс начинающий писатель упустил. В его мечтах он был уже не здесь.