остров Ситэ

Молодые  каштаны  Тюильри  вздрогнули  и  зашумели,  заметались  кронами,  налетел  вихрь  со стороны  Сены,  закружил  воронкой  песок,  обрывки  билетов,  сор.  Воронка  пронеслась  вдоль  стены  Лувра,  задержалась  в  углу,  стихая  под  крупными  каплями  дождя,  и,  сделав  попытку  приподняться,  улеглась.
Так  туристы,  переполненные  энтузиазмом,  набрасываются  на  этот  город,  в  их  глазах  пылает  азарт  познания,  быстро  оседающий  под  тяжестью  портиков,  колонн,  мраморных  нимф,  атлантов,  кариатид,  львов,  поднятых  на  дыбы  бронзовых  лошадей,  взлетающих  орлов,  мотоциклов,  экскурсоводов,  продавцов эйфелевых  башенок  и  летающих  птиц.
На  скамейке  острова  Ситэ  я  разглядывал  свои  ноги,  удивляясь  тому,  что  они  меня  еще  слушаются.  Впереди  мутная  река  с  плывущей  по  ней  крытой  посудиной,  набитой  людьми  и  приткнувшимися  к  береговому  граниту  баржами.  Сзади  монотонно  бубнило  и  шлепало  по  воде.
Скамья  старая,  многократно  крашенная,  потеки  краски  слоями  наплывали  друг  на  друга,  образовывая  рельефы  и лакуны.
Я  прошел  мимо  людей,  застывших  в роденовских  позах,  и  поднялся  по круглой  темной  лестнице  на  мост,  река  текла  неспешно,  такие  ясные,  такие  чистые отражения  в  мутной  городской  воде,  где  тина  и  смерть  лежат  попеременно. Последний  раз  взглянул  на  пустую  скамью. На  ней мог  сидеть Поль Элюар или Деснос,  или  Сартр,  а  может  быть  даже  Бергсон.
Буксир на  Сене,  словно  старый  хиппи  разбросал  свои  волосы,  речные  фонари  поспевали  как  фрукты, наливаясь  соком,  свет  витрин  и  кафе  выплавлял  темные  силуэты  то  в  одиночку,  то группами  накапливая у  переходов,  где  светофоры,  строго  дозируя,  делили  их  на  порции.
Мне,  оглянувшемуся,  снисходительно  и  лукаво  улыбнулся  Генрих  Наваррский.
Париж  стоит  мессы.