Спринтер. Глава 1

        Сидя за угловым столиком в небольшом и уютном, очень старом семейном баре, Мак и Рони коротали вечерний досуг. Они молча потягивали виски Jack Daniel's, а по телевизору, мерцавшему в прохладной полутьме над потемневшими от времени дубовыми полками позади стойки, сплошь уставленными рядами бутылок со спиртными напитками и винами различных сортов, передавали репортаж о натовских бомбардировках, прошедших два года назад в Союзной Югославии. Диктор цитировал заявления российских СМИ, в которых, отголоском минувших событий, всё ещё звучали истерические нотки. Обе мировые войны, говорилось в них, начались как раз на Балканах -- да послужит сие хорошим предостережением, чтоб не нарваться здесь западным союзникам и в третий раз, если Косово действительно получит признание и независимость. Мак прислушался.
        -- Ага! -- сказал он очень пьяным, охрипшим слегка голосом. -- Нас, кажется, пытаются запугать ис-cторическими параллелями. Дудки! Ничего не получится... Оh, fuck! -- Стакан виски выскользнул у него из руки и со стуком разбился у ножки стола, ударившись о мраморный пол. Маку стоило большого труда сфокусировать взгляд на мокрых, блестевших лаково осколках и разлитой тёмным зеркалом огненной влаге, растекавшейся, всё замедляясь, по сероватым с розовыми прожилками плитам. -- Вот чёртова гравитация... -- молвил он артистично, состроив гадливую мину. -- Великий трезвенник с туманного Альбиона против стопроцентного янки... -- Указуя то в пол, то на распитую бутылку Jack Daniel's перстом, он ненароком задел её и принялся ловить вялой рукой угловатый стеклянный сосуд, вразвалку, cловно медведь в цирке, отплясывавший на краю столика; управившись наконец, он криво, по-пиратски, ухмыльнулся Рони: -- Ставки не принимаются. Ты опоздал.
        -- Про кого это ты? Про Ньютона?
        -- Ну да. Про кого же ещё? Грехи в числе Авогадро. Ведь это по его вине женщины всегда падают на спину. Вот пошляк! Нет, ты смекни: что могут подумать о моей матери, о моей сестре? Или о твоей... прапрапрапрабабушке? И вообще -- о шотландцах? «Ingles, когда ты ходишь в юбке...» Это некрасиво. Нет, проповедью его не проймёшь, этого м-мыслителя. Только делом.
        -- А говорят, он был верующим, -- попыхивая сигаретой, заметил Рони.
        -- Кто, Ньютон? Это враки. М-м-м, гарсон!
        -- Что ещё за гарсон? А я-то думал, что когда ты напьёшься пьяным, то уж совсем патриот. И чего это мы всё чирикаем по-французски? Сноб ты, дружище. 
        -- Ты вконец потерял свои гендерные координаты. Думаешь, мы теперь в Дублине? Я б не сказал.
        -- Правильно: не тебе учить местный обслуживающий персонал английскому языку. У тебя нет бороды. Ты не настоящий профессор.
        -- Без цитат, без цитат!
        -- Очень рад наконец-то услышать родную речь, только не надо так кричать: не поймут, поверь на слово. И почему ты пьёшь эту сивуху, а не ирландское виски?
        -- Ты хочешь выпить?
        -- Нет, я только допью это. Имей, однако, в виду: он был глубоко религиозен, твой красавчик Ньютон. Можешь не верить мне, твоё дело, но он оставил-таки тебя с носом.
        -- Рел-лигиозен? Гм. Рел-лигиозен. А как это -- рел-лигиозен? Обожал, что ли, Бога?
        -- Не богохульствуй. Прояви воспитание.
        -- Рел-лигиозен. Ну, женщин-то он не любил, это точно, хотя и снились во снах -- упрямейший факт! А факты весьма уважал, но никогда не купался. Словом: женофоб-самоучка, в жизни не видавший простого мыла. Дон Жуан с обратным ускорением. Что ж! -- Мак склонился вперёд и сонно уставился на друга. -- Ты меня убедил!
        -- По-моему, это не одно и то же.
        -- Что именно?
        -- Воздержание и религиозность.
        -- Это почти одно и то же, -- сказал Мак, -- да и то по-твоему.
        -- Вот уж не знал, что ты в восторге от психоанализа, -- усмехнулся Рони.
        Мак протестующе замотал головой:
        -- Нет. Я просто шучу.
        -- Вообще-то, религиозность и секс -- совсем как два полюса: когда находишься на одном, никак не можешь видеть другого -- только помнишь о нём вхолостую, как о какой-то химере. И между полюсами оными нет и не может быть актуального конфликта: они не соприкасаются. Соприкасаются только, виноват, человеки, что пришли в один кабак с разных полюсов. Они-то и затевают драку. Запиши это, друже.
        -- Запомню.
       Добродушно посмеиваясь, Рони дотронулся до рукава друга:
        -- А знаешь анекдот про русского лётчика под мухой, который бомбит Нью-Йорк?
        -- Н-нет... То есть как же! Ведь я сам придумал его. В детстве, во время хол-лодной войны. Разыгрываешь, да? Первоапрельская шутка...
        -- Сегодня четвёртое июля, -- сказал Рони.
        -- Наплевать.
        -- Вот если б ты был американцем, твой рапорт имел бы вес, а так -- совсем не то.
        -- Я не американец.
        -- Тем лучше.
        -- Но не для американцев.
        Друзья рассмеялись.
        -- Вот именно: Соединённые Штаты Амерички. Там Билль о правах. Там Фрэнк Свинатра легитимно выл в микрофон и уши мещан легитимно страдали. Но теперь с этим покончено, и покончено крепко. Зато Билль о правах остался. Можешь проверить. Ты выпьешь? Нет? Эй! Ещё виски! -- скомандовал Мак. -- А впрочем, американки вновь нарожают новых Фрэнков и новых Свинатр. Ничего не поделаешь.
        -- Плохому танцору Америка мешает, -- сказал Рони.
        -- Ну а Америке мешают плохие танцоры. Слыхал, слыхал. Не знаешь ты этих янки. 
        -- Это я-то не знаю? Да я с ними пять лет воевал. Впрочем, нет, виноват: ровно четыре года.
        Тут подошёл мальчик лет двенадцати и принялся прибирать пол. Он стал на корточки, немного боком к Маку, молча и неторопливо подобрал осколки, затем вытер мраморные плиты тряпкой, и сделал всё это, к слову сказать, одною левой рукой. Сощурившись и сдвинув брови, Мак строго глядел на него. Мальчик чувствовал его взгляд, но не подавал виду.
        -- Ты л-левша? -- осведомился Мак, тяжело выговаривая слова.
         Резко к нему обернувшись, мальчик взглянул на него, вытаращив глаза удивлённо, и Мак увидел, что у него нет правой руки. Рони, поджав губы и не глядя на друга, больно потирал виски. Упавшим голосом Мак промямлил:
         -- П-пардон...
         Покуда он суетливо рылся в карманах, дабы вручить царские чаевые, мальчик, покончив с делом, неспешно удалился; лицо его выражало обаятельное, ребячливо подчёркнутое достоинство. Явно смущённый, Мак хотел было уже нарочито беспечно заговорить с Рони, но тут подошла официантка, выполняя маков заказ.
         -- С-спасибо... Гм... Ну а... м-маленький... однорукий г-гангстер... где ж он, куда он пропал?
         То была шутка, но шутка, однакоже, как бы дежурная, а, стало быть, предполагающая известную близость к адресату, дающую право на лукавое подмигивание. Впрочем, в настоящем случае всё обстояло как раз наоборот: Маку захотелось вдруг лукавым подмигиванием завязать интим с обслуживающим персоналом, дабы искупить как-то давешнюю свою бестактность. Беда только, что получалось это у него слишком уж высокомерно и грубо, по-дурацки, то есть не получалось вообще, но он храбрился спьяну, вконец запутавшись, и навязчиво ожидал ответа.
         Рони не медля пришёл на выручку. Приветливо улыбнувшись официантке, он ласковым кивком поблагодарил и отпустил её, сколько следовало дав ей на чай, после чего решительно обратился к Маку:
         -- Ты что-то хотел сказать насчёт ис-сторических параллелей. Что напрасно, мол, нас ими запугивают. Короче, важное слово изрекал, а я перебил тебя. Виноват. Я очень слушаю.
         Борясь с острой досадой, Мак насилу принял означенную любезность Рони, воскликнув вдруг, как бы в диком восторге:
         -- Правда?! Я так говорил?!. Ах, да... -- продолжал, внезапно затуманившись. -- Верно... Это я про Балканы, б-братан... Так вот, дружище: никто и не заикается о свежевырытых могилах, прежде чем миновала опасность. Даже в шутку. И когда все эти... обозреватели принимаются вдруг пугать нас хором ис-сторическими параллелями, значит они, параллели эти, уже мертвы!.. Кончились. Третья мировая война начнётся на острове Пасхи.
        -- А это обязательно? Я ещё не видел Бразилии.
        -- Точно так же мрачныя пророчества учёных насчёт грядущих экологических катастроф (или, говоря п-по-библейски, катастроф экологических) -- ну, там, озоновыя дыры в высоком небе, рваныя по синим краям, а равно и дыры чёрныя, не испускающие света (голодныя ибо), пульсары и к-квазары, а также глобальное, прошу прощения, потепление и всё такое прочее, -- так вот, мрачныя пророчества эти всё как-то не укладываются в сроки, компетентно им отведённыя. А спросишь -- почему? Да потому, что мы, простыя зеваки, не обращаем на них ник-какого ровно внимания!.. Плевать на прогнозы: зарываемся мордой в песок, и нас проносит, слава Аллаху. Неприлично даже. Ха! Зато страуса принято считать туповатой птицей. Это любопытно.
        -- Непростительно для птицы не уметь летать. -- Рони, незаметно для друга, поглядел на часы. -- В этом дело. Предположительно.
        -- Ничего подобного! Нич-чего подобного! -- воодушевился Мак совсем некстати, вернейше угадав, что всею этою шутливою болтовнёй Рони хотел лишь вправить ему, Маку, мозги, чтобы он, Мак, не слишком-то расходился -- ни сейчас, ни вообще. -- А как же киви, а? Как же пингвин-ны, чёрт возьми?!. Симпатяги. Дело в том, что мы сотворили страуса по образу своему и п-подобию. Где уж нам, человекам, тебе да мне, простить такому сраусу, что облажались? Когда сам Бог того не смог... Глянь-ка, рифмуется!.. Не к добру, не к добру...
        -- Чего не смог?
        -- Кто, Бог? Простить нам, приятель, что так похож на нас вышел.
        -- А вышел ли?
        -- Ну... он сам утверждает так. Стоит на своём крепко.
        -- Да, брат: Бог не ангел. -- Рони привстал. -- Но я так подозреваю, что мы в кондиции. Или, может, нагрузились не в меру? Как ты, Мак? -- Он смотрел на друга добродушно-выжидающе, с виду вполне готовый усесться обратно в дрянное плетёное кресло.
        -- Подозрение, -- молвил Мак, грустно уставившись в дно пустого стакана. -- То, что словцо это изначально имеет отрицательный оттенок, не делает чести даже друзьям. Но пошли, если хочешь.
        -- Счёт! -- Почувствовав, что слишком уж радостно засуетился, Рони кашлянул и степенно добавил: -- Счёт, пожалуйста.
        Друзья вышли из бара в шумный ночной город. Ноги плохо держали Мака, но он продолжал болтать; говорил он с едва заметным английским акцентом.
        -- Солдат не должен думать, чтоб не стать уязвимым на поле боя. Канта убила б первая же слепая пуля... пущенная в противоположном направлении. И посему он (облезлый, старый лис!) мысленной б-брани избрал поле... на пользу себе и родным. Что? Ты что-то сказал?
        -- Нет. Но ты порой шутишь серьёзней, чем говоришь всерьёз...
        -- Без цитат, без цитат! -- едва не сорвавшись на крик, запротестовал Мак.
        -- Эй, такси! -- Рони свистнул. -- Такси!
        Такси проехало мимо. Как бы крайне неприятно поражённый чем-то, Мак медленно обернулся к другу:
        -- Э-э, да ты, оказца, сосунок!.. Так, стало быть, ты ручкою хочеши помахати (вот так), и хочеши, чтоб такси взяло да и остановилось -- будьте любезны!.. Нет, так не выйдет, приятель.
        -- Что ты плетёшь, Мак? Эй, такси!.. Чёрт...
        -- Надорвёшься же, bro. Ведь если б Рой Джонс-младший для того ровно бил противника в голову, чтобы тот в результате упал на настил (строго геометрически, как на кресте, разбросав руки в стороны), вышло б очень забавно. Так нет же, нет! Он хочет сбить его с ног, только всего!.. Хочет по пьяному делу. И ты должен хотеть остановить это сраное такси, по-настоящему хотеть, понимаешь?! А не махать ручкой -- для того, чтобы. Махать в ев-вклидовом пространстве. И ты таки надеешься на успех?!. Ну да, надеешься -- насилуешь космос. Что ж, выйдет тебе один только шиш.
        -- Ну, давай, садись.
        -- Надежда!.. Фу ты, чёрт... Подлиза, гиена, насильница. Ничто под солнцем не терпит насилия. Даже ночью.
        -- Ладно, кончай тыкать пальцем в небо. Садись, я всё понял.
        -- Зачем поощряете этого идиота? -- спросил Мак таксиста, усаживаясь впереди. -- Нет, я хотел бы это выяснить.
        -- Не обращайте на него внимания. Авеню де Дютрюэль. Он выпил лишнего.
        -- Иногда совсем нелишне хватить лишнего. Иначе б я не-е... -- Мак осовело уставился на ручные часы водителя. -- «Swatch», -- буркнул он. -- Хм. На правой руке, однако. Так вот, любезный: вы что, левша?
        -- Мак...
        -- Вы хотите знать который час, сэр?
        -- Нет, -- сказал Мак и, обернувшись к Рони, спросил по-английски: -- И почему это акцент мой режет ухо аборигенам? Ты его чувствуешь? Я -- нет. А спорим на один имперский дукат, что он дутый левша, этот... сэр: у него нет и никогда не было гитары с левосторонним строем, завалявшейся в захламлённом отцовском гараже. Грустно это. И гаража-то не было. Ну а отца и подавно. Как думаешь, Рон? Не молчи, словно Бастер Китон. Не та эпоха. Мы достроили демократию.
        -- Хватит, Мак. Хватит.
        -- А, ладно-ладно, -- молвил Мак неожиданно покорно, снова перейдя на французский. -- Но всё же я крепко стою на своём. Насмерть. The west is the best. Полно втирать мне очки.
       Водитель, пожилой уже мужчина с серебристою проседью в небритой щетине, бросил в его сторону быстрый подозрительно-любознательный взгляд, но Мак не заметил этого, поелику смотрел вперёд.
        Такси остановилось на перекрёстке. Указав на радиоприёмник, водитель спросил:
        -- Вы позволите?
        -- Пр-р-рошу вас!
        Прислушавшись слегка озадаченно, водитель задержался на одном из каналов, где передавали рэп; затем, пожав слегка плечами, возобновил вновь беглый поиск.
        -- Вы спросили, что это? -- небрежно бросил Мак. -- Пардон: это рэп.
        -- А что такое рэп? -- недоверчиво осведомился водитель.
        -- Как же это? Не знаете рэп?!.
        -- А я сейчас объясню, -- вмешался Рони. -- Рэп -- это когда под прицелом те ещё звёзды. Под обоюдным прицелом. Не белые звёзды на черном небе, но чёрные звёзды на белой земле, бывшей когда-то красной. Это как сон во сне: длинная очередь из короткого Uzi рубит длинную очередь звёзд -- в пространстве и времени, от лысого темени по самые яйца, и лучше, когда сверху вниз, пока Ку-Клукс-Клан, поддавшись на сквиз, нервно курит в сторонке... Нет, отнюдь не подонки -- звезда за звездой, звезда за звездой, избранный чёрный за избранным чёрным, те, кто цеплялся за жизнь что есть силы, падают глухо в сырые могилы... Ну а дальше что?.. Чёрт... Дальше не помню...
        -- Где ты встретил Дино Барбиани?
        -- ...Продолжаю, однако (как могу, своими уже словесами): рэп -- это когда обритый налысо негр, грузный и грязный, грозные корча рожи и пальцем тыча в камеру, говорит всё, что только придёт ему на язык -- ритмично и в темпе, пока из обреза, или как-то ещё, не снесли ему череп прочие негры -- играючи, будто свалили кегли. Словом: рэп -- это музыка.
        -- Вот как?.. А я, знаете ли, очень люблю Луиса Армстронга...
        -- Ну-у! Это совсем другое дело, утверждаю с перекошенной рожей; я не расист, да и он, собственно, тоже, -- верно ведь, Мак?
        В конечном итоге у Рони не очень-то и вышло подавить импровизированным контрнаступательным огнём безусловной, подчёркнутой раскрепощённости огневую мощь друга, палящего из пушки хмельной наглости. Рон лишь хотел отвоевать обратно заграбастанное Маком жизненное пространство, и слегка разозлился, не добившись сего. К тому же, невзирая на все его протесты, Маку, в ходе открытых переговоров, удалось-таки склонить таксиста к наполеоновской мысли, что ехать следует в ближайший отель, «Шератон-Палас» на Рю-дю-Руа, не заезжая при этом в аэропорт. Поелику аэропорт находился почти в противоположном конце города, Мак объяснял последнее своё условие долго и обстоятельно. Он хотел, чтобы его правильно поняли. Да-да, именно прямо. Нет, не через аэропорт: прямо и только прямо. Прямо и без обиняков, кхе-кхе! Как по рельсам прямо, лады? И во-о-о-овсе не через аэропорт. Пока не дошла до упора, ясность есть мать заблуждений, позора. Верно ведь, сэр? Ха! Ещё бы не верно. У нас много недостатков, ибо не американцы, но мы люди слова. Не так ли, сэр? Вот именно: никак не через аэропорт. No pasaran! Никоим образом, с-сэр. Значит, лады? Лады. Рони был крайне недоволен.
        -- Ну и зачем мы, скажи на милость, тащимся туда теперь? -- ворчал он. -- Лучше б тебе отоспаться.       
        -- Успокойся, Рон, и прочисти уши: в аэропорт мы не поедем. Ты разве не слышал? Я всё уладил.
        -- И что мы потеряли в этом... термитнике?
        -- Где-где?
        Рони лишь безнадёжно-презрительно покачал головой, упорно глядя в окно. Мак принялся вдруг, через равные промежутки времени, выкликать ажитированно и отрывисто, словно взволнованный чем-то индюк:
        -- Как же, как же! Выпьем винца! И, наконец, нормально пообедаем! Снимем баб! Повеселиться охота!
        -- Ну, полно, не будь вконец идиотом.
        Радио играло вальс, и Мак немного подирижировал. Насчёт же баб он чисто теоретически, а главное, нагло форсил перед Рони и публикой, но был уверен в себе: до баб было ещё далеко, они были затеряны где-то во вселенной. Он приложился к виски, делая большие глотки. Он купил бутылку в баре и перелил её содержимое во флягу, сделав это тайком от Рони, когда тот отлучался переговорить с приятелем, оказавшимся случайно за соседним столиком в большой и шумной компании. Причастившись теперь огненного эликсира на добрую половину фляги, Мак протянул её водителю и кивком предложил выпить. Тот сдержанно усмехнулся и отрицательно покачал головой. Без лишних слов, Рони вырвал флягу из рук у Мака и вышвырнул в окно. Водитель сделал вид, что ничего не заметил.
        -- Тоже -- искатель наслаждений. А я, будь ты неладно, всё слушаю тебя, развесив уши. Даже тогда, когда ты корчишь отвратительные демократические гримасы: «озоновые дыры, квазары, пульсары» -- что это ещё за псевдоастрономический винегрет? Корчишь из себя плебея. И для чего, спрашивается? В угоду мне. А впрочем, так мне и надо. Аминь.
        -- Аминь! -- подхватил Мак, пропустив мимо ушей серьёзный раздел упрёка. -- Наслаждения -- отбросы безнадёжности, а ты стервятник в позе страуса, воображающий себя орлом. Одним словом... Шаластер. А фляга-то, считай, была уже твоя. Я как раз собирался подарить тебе, без всякого праздничного повода. Сегодня же и подарил бы. Да-с. Хорошая была фляга. Дорогая. Вот ты, мужик, -- обратился он вдруг к водителю, с силой потирая руки. -- Ты расспрашиваешь когда-нибудь женщин, что им приятно? В сексе, имею в виду. Отвечай, не стесняйся: своих здесь нет, мы уйдём далеко и сразу.
        Водитель передернул нервно плечами и снова сдержанно усмехнулся, но несколько криво в сей раз.
        -- Не знаю, не припомню как-то... Да я, вообще, не слишком-то много, хе-хе, повидал... А теперь -- семья... Жена, дети. Сами понимаете...
        -- Ну ещё бы! Только холостяк и понимает семьянина. Но меня лично с души воротит при мысли, что я, лёжа в постели, расспрашиваю красивую девушку, что с ней делать и как. То есть, выведывая различныя подробности: пикантныя, а то и скандальныя. Это бессердечно. Почему бы ещё и не записывать старательно её ответы в блокнот? А? И не потребовать подписи?.. Нет, это слишком жестоко. СЛЕДОВАТЕЛЕЙ -- НА ДОПРОС!
        Подкатив вплотную к тротуару и затормозив мягко, водитель остановил машину.
        -- Приехали, господа. Отель «Шератон-Палас».
        -- Сколько с нас? -- спросил Рони.
        Не оборачиваясь, Мак остановил его монаршим жестом.
        -- Господа тоже умеют платить по счетам, -- сказал он важно. -- Не вмешивайся понапрасну.
        -- Поди к чёрту!
        -- Двадцать пять франков, сэр. Подождите, сейчас включу свет... Вот, извольте. 
        К машине тем временем подошёл швейцар в винно-красной бархатной ливрее и Мак, лучезарно ему улыбнувшись, защёлкнул на кнопку переднюю дверцу локтем, сделав это незаметно для всех, и принялся как ни в чём не бывало отсчитывать деньги. То были мучительно долгие пятнадцать секунд для винно-красного швейцара: он осознал-таки, смекнул на мгновенье, что чувствуют порою роженицы и, должно быть, готов был уже изменить высокоморальное отношение к абортам, но тут странные его упражнения привлекли внимание Рони. Кряхтя перегнувшись через спинку сиденья, он быстро открыл дверцу изнутри и с безмолвным укором уставился на друга; тот, не подав виду, подмигнул шофёру нахально в лицо и, широко осклабившись, расплатился с ним со словами из Дилана Томаса: «О make me a mask», тем самым завершив интермедию. Махнув рукой, Рони вылез из машины.
        По пути в ресторан Мак спросил:
        -- А как будет по-китайски Казанова? Донь Жуань или Донь Хуань? Только имей в виду: обратное неверно.
        -- Спроси у бармена, -- ответил Рони; лицо его выражало сосредоточенную рассеянность. -- Ладно, чёрт с тобой, -- сказал он, внезапно решившись. -- Познакомлю тебя с очаровательной индивидуалкой. Приведу её сейчас сюда, чтобы вы поближе узнали друг друга.
        -- «Узнали» только, но не «познали»?
        -- Посидим втроём в ресторане, и если ты ей понравишься, отправитесь к ней домой -- тебе ж «повеселиться охота». Или останетесь здесь -- точно не знаю. Всё это будет дорого стоить, но зато я покину тебя со спокойною совестью. Чёрт, устал я, вот что...
        Мака проняло даже сквозь клубившийся в душе его полубредовый туман.
        -- И сколько она берет? -- спросил он, неплохо разыгрывая равнодушие.
        -- Шесть тысяч франков.
        -- Ты с ума сошёл! Это за ночь? У меня нет таких денег. На это нет, точно.
        -- А я-то зачем здесь? Мой шатёр, мои верблюды, мои жёны и рабы и мой эгоцентризм -- всё твоё. Кстати, сколько у тебя кэшу с собой?
        -- Около трёхсот франков, не больше. И на карте тысячи-полторы. Харчи мои.
        -- Отлично. В любом случае, деньги не твоя забота. Замечательная девушка. Умна, образованна. И мы с ней друзья. Ты понял, брат? Кстати, от денег совсем не тащится. То есть хочет иметь и имеет деньги, но не деньги имеют её. В клиентах страшно разборчива. Но ты же у нас красавчик, а ещё -- мой ближайший друг. Последнее важно. Очень даже... И остроумия тебе не занимать. До того, правда, пока не напьёшься, словно сапожник.
        -- Да я и с-сейчас... -- неуверенно начал Мак, но тут же запнулся.
        -- Да ладно! Не вижу я, что ли, в каком ты образе, братан? И тем не менее. Я, видишь ли, подобрей буду старины Санта-Клауса. В злую минутку сию. Только вот что: хоть до её прихода не пей, понял? Авось немножко протрезвишься. Не пей совсем, ни капли. Потом будешь медленно потягивать пиво. Медленно, понял, братан? Совсем не так, как в прошлый раз, на скачках. Короче, постарайся понравиться ей, и постарайся крепко. Не подведи меня.
        Мак солидно промолчал. Рони достал мобильник и отошёл в сторону. Вернувшись через пару минут, пояснил с легкой досадой:
        -- Как назло, занята. Хотела по старой дружбе послать клиента к чертям, но я отсоветовал. Не к чему ей выкидывать такие штуки. Это плохо для её дела. А теперь я иду в туалет.
        У Мака отлегло от сердца, хотя он испытал также и сильное разочарование.
        -- Ты на верном пути, -- сказал он. -- Смотри только, не сбейся. Может, проводить тебя?
        -- Ты займи-ка пока самый дальний столик. Где-нибудь в углу, чёрта на рогах. Или, лучше, купе. Да! Купе -- много лучше.
        Мак стал, буравя тяжёлым взглядом спину уходящего друга.
        -- Эй! Э-э-эй!!
        Тот обернулся. Приставив указательный палец к виску, словно дуло револьвера, Мак негодующе выпалил:
        -- А не лучше ли мне взять да и сразу... повеситься?!. Ты что же, гад, прячешь меня за забор?            
        Рони слегка оторопел, но тут же овладел собою, и, состроив уморительную мину, мягко сказал:
        -- Не злись, брат, сделай как я прошу. И не скучай. Я мигом.