Эфир - 1

   Они рождаются где-то в смутных лабиринтах, темных тупиках коридоров коммунальных квартир. Там, где никогда не живет свет, где если он и рождается, то непременно к вечеру погибнет, потому что лампочка – так называется крохотный стеклянный очаг – будет выкручена и унесена в неизвестность неизвестными же. Там, где в вечной темноте , поскольку каждый приходит со своим фонариком, непременно – фонариком, потому что за свечки бьют морду, висит на стене непременная святыня Квартиры – эбонитовый рогатый телефон с треснувшим диском. Про телефон ходят легенды, что он черного цвета. На самом деле это видел по слухам лишь старый Авдеич, сумевший вкрутить лампочку и взглянуть вниз – на Ковчег, то есть на телефон, но в тот же момент рухнувший со стремянки и схлопотавший тяжелый инсульт. То, что телефон черного цвета Авдеич болтал левой половиной рта еще в больнице и просил медсестру обязательно передать это соседям, если зайдут. Соседи зашли, а Авдеич в тот же день помер…
   Так вот, они рождаются где-то там – в смутных лабиринтах… Голоса. Они бегут по сгнившим медным проводам, не тронутым со времен последней войны, цепляются за ржавые винты телефонных коробок, сбегают вниз, под землю, зарываются в тяжелые освинцованные сплетки – кабели и несутся по ним над зловонными и ядовитыми потоками мимо крыс и кого-то еще похуже, кого боятся сами крысы. Голоса вырываются наружу  прямо в душную и сырую ночь, врываются как менты в воровскую малину в краснокирпичные здания телефонных станций, жадно ищут путь через коммутаторы и прочую хрень и наконец встречаются все на погнутых лепестках контактов реле, которое давно надо бы заменить, да нечем и некому…
   А там, в смутном лабиринте, прижимая плечом трубку, она одной рукой держит фонарик, другой – карандаш и , всегда готовая писать на обоях, в тысячный сегодня раз диктует свои координаты:
- Два семь три пять четыре пять восемь, два семь три пять четыре пять во…


   Это Эфир. Это не государство. Это – страна. Территория. Территория духа. Территория, состоящая не из площадей, а из медных проводов и вздрагивающих нервов юных и старых, бесстрашных и разочарованных – всех, кто к нему подключается по собственной воле. Территория, где принуждение невозможно. Территория свободы.
   Теперь иногда говорят, что Эфир был похож на интернет. Это-чушь. Он так же похож на интернет, как книга на туалетную бумагу. Хотя, впрочем, уже никто не помнит…



     Она стучит в эфир свой номер …два четыре восемь семь катя семь три  пять два четыре…катя… Радистка Кэт. Это трудное дело – цифры надо кричать, иначе не услышат, а будешь сильно орать – дадут по шее. Соседи или родители. Как настоящие нелегалы – сплошной адреналин. Я все думаю – на что это было похоже? На первых фанатиков-радиолюбителей? Помните – которые поймали сигнал Челюскина? На тех , которым была не так важна сама эта вся радиотехника, как именно связь – слово или предложение на незнакомом языке. Потом эти фанатики изобрели свой язык – номера карточек, которые они передавали друг другу из страны в страну, с континента на континент. А еще я думаю, что это все похоже на то далекое светлое будущее, когда все-таки найдутся братья по разуму и в радио – или другие Эфиры вновь выйдут тысячи охотников. Они будут с упорством обреченных передавать сигналы в Космос, а потом часами прислушиваться к едва заметным колебаниям межзвездного пространства. И каждый из них – этих охотников из темных чуланов космических коммуналок – отдаст жизнь за свое право дождаться.
   И меньше всего это все похоже на интернет – заповедник для задротов любого возраста и пола. О, нет – они никогда…это старики в своем Эфире…у нас свобода, травка, секс…Что вы знаете о сексе, вы, которым первые учительницы дают в первый же день. Что может знать о пище тот, кто никогда не смотрел на нее морозной ночью в чужое окно, сглатывая голодную слюну? Что может знать о дружбе, любви и одиночестве тот, кто не выкрикивал свой номер ночью в холодный Космос?

    Больше кричать нельзя. Двенадцать. За после-двенадцати ее убьют. До…еще пока терпят. Соседи жаловались матери. Пришлось сказать, что решает с подругой математику по телефону. Вот и цифры…а долго, потому что очень трудные задачи. А поздно – чтобы телефон не занимать. Соседям ведь тоже надо… Складно получилось. Все поверили, даже соседи. Мать пришла с кухни, прямо с палкой для кипячения белья, вся пахнущая вареным мылом, села, откинувшись, на качающийся венский стул.
- Ты, Кать, того…тока после двенадцати потише. А лучше вообще молчи. Пусть Ленка твоя говорит. Тематика эта…у нас помню тоже была, да я ее как-то …зачем она тебе-то? Мучаешься тока и других мучаешь. Иди вон в медучилище – всех берут. Будешь сестрой…
- Горшки носить. Нет, мам, не пойду. Я хочу геологом…Уехать хочу. Посмотреть.
- Уедешь…а мы с отцом…
- А вы с отцом как раз и заживете. Все равно из коммуналки вылазу нет.

   Так и сговорилось все…


   После двенадцати время приема. Просто надо сидеть у телефона и ждать. Чтобы схватить трубку и задушить еще не разошедшийся по всей квартире звонок. Чтобы услышать:
 - Привет. Звонила в эфир?